Живи и давай жить другим Грун Хендрик

У нас с Артуром совершенно разные друзья, и это не облегчает наших отношений. У меня есть отличные подруги по клубу йоги и по теннису, но Артур считает их пустышками. Он этого не говорит, но я чувствую, что он так думает. Его раздражает даже такой факт, что некоторые из них, в точности как я, любят травяной чай. Будто его друзья, которые глушат пиво да вино, – сущий подарок для человечества. А может, он завидует, ведь у меня десяток подруг, а у него всего трое друзей. Двое, Йост и Ваутер, жутко наглые, а третий, Стейн, вполне приличный, учитель немецкого. Двое других занимаются не пойми чем.

На дне рождения Артура было очень заметно, что наши компании не смешиваются. Мои подруги, соседи и отец сидели в гостиной, а Артур с друзьями торчали на кухне, и с ними, между прочим, моя мать. Им, видите ли, так удобнее – холодильник рядом.

Я несколько раз просила Артура отнести в гостиную бутерброды, и он безропотно угощал всех там сыром и колбасой, только вот норовил поскорее вернуться на кухню. А на кухне они быстро накачались. Я даже слышала, что там кого-то вырвало. Но не стала выяснять подробности, а они все быстро убрали, так что я потом ничего не обнаружила. К тому времени все мои подруги и соседи, к счастью, разошлись по домам. На следующий день сосед припомнил, что после их ухода оставшиеся на кухне еще долго веселились.

– И шумели, – добавила его жена с кислой миной.

Но хуже всего, что в тот вечер исчез ящик с бархатцами. Артур сказал, что знать ничего не знает, возможно, кто-то решил, что они слишком воняют, и куда-то их перенес. По-моему, Артур врет, и кто-то сыграл со мной подлую шутку. Я обошла всех соседей, но ничего не нашла. Ну кому мог понадобиться ящик с бархатцами?

В субботу Артур купил новый ящик и новые растения, что делает ему честь. Это были не бархатцы, но я не в претензии, бархатцы и впрямь пахнут довольно своеобразно.

18

Оптовая торговля туалетной бумагой и сантехникой идет ни шатко ни валко. Вчера совершенно неожиданно директор Хертог провел в офисе общее собрание персонала. Присутствовали: Марике (секретариат), Беренд (финансы), Дирк (транспорт), Хамед (склад) и я (купля-продажа).

Хертог откашлялся, окинул взглядом собрание, еще раз откашлялся и сказал:

– Не знаю, с чего начать. – Он выглядел так, словно галстук душил его. – Цифры последних кварталов внушают некоторое беспокойство. Мы не достигли поставленных целей.

Дирк посмотрел на него со страхом: неужели он забыл что-то доставить?

– Финансовая ситуация фирмы такова, что руководство вынуждено в кратчайшие сроки провести внутреннюю реорганизацию с целью экономии средств. Это коснется каждого в нашем прекрасном бизнесе.

Для Хамеда и Дирка слова были слишком непонятные. Явно происходит что-то серьезное, но что?

Наконец, после долгих обиняков, выяснилось, что нужно уволить двоих, но босс пока не решил, кого именно. И примет соответствующее решение в самое ближайшее время.

Беглый обзор наличного персонала привел меня к выводу, что число возможностей ограничено.

1. Хамеду придется выполнять работу Дирка, или наоборот. Вылетает Дирк или Хамед.

2. Хертог может уволить секретаршу, но как директор мыслит себя без секретарши. И дело не в ее работе – он и сам легко мог бы ее выполнять, а вдобавок еще и разносить газеты, – но в директорском статусе.

3. Беренду будет поручена моя работа. Вылетаю я.

4. Я займусь работой Беренда. Но этот номер вряд ли пройдет, у Беренда два бухгалтерских диплома, а у меня ни одного, хотя выполнять его работу можно даже с дипломом сапожника.

Подводим итог: велика вероятность, что в ближайшее время я стану безработным.

Должен признать, испугался я намного меньше, чем ожидал от себя. Правда, в тот момент у меня мелькнула мысль, что, когда меня уволят, придется срочно что-то придумать, чтобы не торчать семь дней в неделю в пюрмерендском таунхаусе, помогая Афре складывать чистое белье и ходить за покупками. Если не получится, буду тосковать по пробкам на пути в Брёкелен. Моя жена, к слову сказать, тоже работает, но всего три раза в неделю. В магазине модной дамской одежды больших размеров. Чем она очень гордится, хотя бльшую часть времени проводит в ожидании покупателей. Кроме того, она играет в теннис по субботам после обеда и посещает занятия йогой вечером по средам. Остальное время она сидит дома и самозабвенно занимается домашним хозяйством. Для Афры день без стирки – потерянный день.

Несмотря на то что мы с Афрой, сидя дома, рискуем осточертеть друг другу, я, в общем, смотрю на безработицу не слишком мрачно.

Как говорится в духе современных коучей: думай не о трудностях, но о возможностях.

19

– Как дела с домишком в Италии, Йост?

В один прекрасный сентябрьский полдень мы сидели на террасе гольф-клуба, осушая вторую бутылку вина. Стейн только что распрощался, он обедает дома. А мы втроем изучали меню.

– Хорошо. Очень хорошо, – отозвался Йост.

– Значит, в ближайшее время празднуем новоселье? – спросил я.

– А что?.. По-хорошему, я не прочь его организовать, – ответил Йост и после небольшой паузы добавил: – Как насчет будущей весны? Говорят, в мае там красотища.

– Значит, месяцев через восемь, – подсчитал я.

– Звучит классно, – кивнул Ваутер, – но как мы это устроим?

Повисла олгая пауза.

– Что, если обставить это дело как небольшую вылазку гольф-команды в чисто мужском составе? – предложил Йост.

– Гениально. И просто, как все гениальное, старина, – польстил ему Ваутер.

За десертом мы все обговорили: организуем в мае так называемый гольф-тур на неделю в Алгарви[6], чтобы отвлечь внимание от Тосканы. Запланируем его на время, когда нет школьных каникул, чтобы не брать с собой Стейна. Заодно проведем передислокацию кое-каких вещей. У Ваутера есть «свой человек в автосервисе». Он временно поменяет «ауди» Ваутера на пикап «фольксваген», чтобы было на чем ехать в Италию.

– Алгарви при ближайшем рассмотрении неудобно, – засомневался Ваутер. – Туда придется лететь, а тогда дамы, возможно, пожелают проводить нас до аэропорта Схипхол.

– А может, скажем, что едем в Южную Германию? – предложил я. – Тогда мы сможем с дороги отправить домой фото.

Поскольку мы предпочли ехать через Францию, то сошлись на юге Франции.

– И кормят там лучше.

Недалеко от Авиньона знакомые Йоста, французская супружеская пара, хозяева мотеля типа «постель и завтрак», сдают отличные номера.

– Пошлем оттуда фото с видом на знаменитый мост.

Мы выпили по стаканчику за успех нашего прекрасного предприятия. Потом еще по стаканчику.

– Так. Ну, опять повеселились?

Афра сидела на диване в пижаме, с чашкой травяного чая в руках.

– В общем, да.

Я решил немного подождать с объявлением о нашем гольф-туре.

20

Мой тесть высморкался и внимательно изучил результат в своем носовом платке. Он всегда так делает.

– Надо следить, нет ли там крови.

– ПАПА!

Афра терпеть этого не может, вот уже сорок лет.

– В точности, как тот тренер немецкой сборной, который всегда совал руку в штаны, ощупывал яйца, а потом обнюхивал руку. Проверял, не нужно ли срочно принять душ, – с усмешкой прошептала теща.

– МАМА!

– Извини, дорогая, это очень забавно.

Герда может говорить только шепотом. Она держится на болеутоляющих, уже не встает с постели, но остается такой же, как всегда, остроумной, душевной и сердечной женщиной. Искренней и все понимающей.

На прошлой неделе она решила, что настрадалась достаточно, и попросила доктора дать ей спокойно умереть. Дочь и муж приняли это с трудом. Я тоже. Когда дело заходит так далеко, решение понятно, но примириться с ним нелегко.

– Буду считать, что вы все поступите благородно, если не станете возражать, а поддержите меня в моем решении, – сказала Герда тихо, но убедительно.

Теща понравилась мне с первого взгляда, с той минуты, когда я увидел ее впервые.

Если хочешь знать, кем окажется твоя подруга, присмотрись к ее матери – таково было мое убеждение, когда я познакомился с Афрой. Я дал маху. Надо было хорошенько присмотреться к ее отцу. Но мне это и в голову не пришло, он был для меня чем-то вроде пустого места. А теперь лежащая при смерти мать мне ближе и дороже, чем женщина, с которой я состою в законном браке. Надеюсь, я не должен испытывать по этому поводу слишком сильного чувства вины, ведь если бы Афра могла безнаказанно обменять меня на щенка лабрадора, она бы сделала это не задумываясь. Муж и щенок несовместимы, так как у меня аллергия на собак. Точнее, на кошек, но тесть весьма настойчиво уверял меня, что если ты сверхчувствителен к кошкам, то не переносишь и собак. Я не стал возражать. Прав он или несет чепуху – я уже много лет не спорю. А в данном случае я только выиграл. Поэтому мы не держим ни кошки, ни собаки, ни морской свинки и никакого другого волосатого зверя.

– Он очень хорошо относится к рыбкам, дорогая, – весело заметила однажды Герда, когда Афра в сотый раз пожаловалась, что из-за меня не может взять собаку.

– Перестань, мама! – оборвала ее Афра.

В любом случае, если она и сможет о ком-нибудь заботиться, то о животном. Золотая рыбка вполне бы сгодилась.

Домашний врач – человек либеральный, широко мыслящий. Несколько месяцев назад он, по просьбе моей тещи, начал процедуру оформления эвтаназии. Теперь все улажено, в том числе и консультация второго врача.

Была достигнута договоренность, что когда Герда об этом попросит, то, прежде чем ее просьба будет исполнена, она обязательно возьмет еще несколько дней на размышление. Эти дни истекли, и Герда снова попросила врача положить конец ее мучениям.

Он сделал приготовления. Завтра все кончится. Такое чувство, что внутри у меня огромный бетонный блок.

21

В палате было душновато. Тесть поставил термостат на 23 градуса.

– Не хочу, чтобы ей было холодно умирать.

– Такая жара, наверно, тоже ни к чему, – осторожно возразил я. Возражение было оставлено без внимания.

Герда с закрытыми глазами лежала на высокой больничной койке, которую по этому случаю отодвинули от окна на середину палаты. Чтобы мы могли сесть вокруг. Мы – это ее муж Пит, Афра, сестра Пита, врач и я. Медсестра держалась на почтительном расстоянии.

Я знаю, сестра Пита не любит Герду. Она никогда ничего не понимала в любви, юморе и иронии, а Герда из них состояла.

Однажды я слышал, как она внушала Питу:

– Твоя жена ничего не уважает. – Она сказала это, как раз когда я входил на кухню, но, увидев меня, быстро добавила: – Я ее не обвиняю, упаси бог.

– Надо бы ее спросить, – сказал я. – По-моему, она очень даже уважает все, что заслуживает уважения.

Нет-нет, не нужно спрашивать, она совсем не то имела в виду.

Что до Пита, то мне кажется, доведись ему выбирать между возвращением на ТВ игры «Линго» и выздоровлением жены, он бы надолго и глубоко задумался. С годами Пит превратился в самого большого эгоиста из всех, кого я знал. И даже не пытается это скрывать.

А Герда, тем не менее, почти до самого конца жила радостно и весело, была в ней некая первобытная сила натуры. Я слышал однажды, как она сказала мужу: «Никому не отнять у меня удовольствия и счастья, и уж конечно, не тебе». С тех пор я смакую эту мысль и стараюсь осуществлять ее на практике.

Вокруг койки царила гнетущая тишина. Сестра Пита то и дело покашливала.

– Пожалуй, здесь все-таки слишком жарко, – сказал я. – Положу ей на лоб влажную салфетку.

– Возьми да положи, – буркнул Пит.

– Вот так, мамочка, сейчас я тебя умою, – тихо шепнул я ей на ухо.

По ее лицу скользнула едва заметная улыбка, казалось, она хотела что-то сказать, но с губ не слетело ни звука.

Доктор повернул вентиль капельницы, и мы смотрели, как по трубке стекает жидкость.

– Теперь уже недолго, – сказал он. – Сердце останавливается.

– Избавьте меня от подробностей, доктор, – сказал Пит.

Немногим позже по телу Герды пробежала короткая дрожь, рот открылся.

– Ваша мать скончалась, – тихо произнес доктор.

– И моя жена, – сказал Пит.

– Прошу прощенья, и ваша жена, разумеется.

Афра рыдала в моих объятиях. Ее плечи вздрагивали.

Даже Питу пришлось энергично промокнуть глаза носовым платком. Но сперва он проверил, достаточно ли платок чистый.

Я поцеловал Герду, прикоснулся щекой к ее щеке.

– Пока, мама.

Сестра Пита отвернулась.

22

Мне стоило труда добиться, чтобы Пит и Афра не связывались с «Бюджетными похоронами». В результате, отказавшись от услуг «Оффертеконинга», они выбрали «Нумату». Это похоронное бюро, если верить рекламе, гарантировало хороший сервис, заботу и сочувствие.

– И недорого, – сказал Пит.

Разговор с дамой-похоронщицей шел на повышенных тонах. И не совсем по вине дамы.

– Вы заказываете одну машину или кортеж? – спросила она.

– А это обязательно, кортеж? – спросил Пит.

Подозреваю, что из соображений экономии он предпочел бы отправить гроб на кладбище в малолитражке «рено-твинго». Не беда, что гроб туда не поместится, на малой скорости можно ехать и с открытым багажником.

Похоронщица любезно заверила его, что вовсе не обязательно. Но и в дальнейшем ее терпение многократно подвергалось испытаниям.

– У нас в «Нумате» служат только дипломированные специалисты, – сообщила она, когда Пит вдруг усомнился в ее компетентности. А незадолго до этого она спросила, какой он желает гроб: простой, эксклюзивный или эко?

– Какой-какой?

– Экологичный.

– Еще какая-то современная дурь? Сами-то вы знаете, в чем тут разница?

– Да пусть будет простой, – вмешалась Афра.

23

В понедельник утром, когда я писал адреса на траурных извещениях, раздался звонок, и велокурьер вручил мне заказное письмо фирмы «Хертог АО. Оптовая торговля сантехническим оборудованием и чистящими средствами». Из «великодушия» мне не предложили отработать положенный срок. С 1 марта я уволен. Об условиях увольнения, включая выходное пособие, меня поставят в известность в ближайшее время.

– Что ж, тогда все ясно, – сказал я Афре.

– Что ясно?

– С первого марта я уволен.

Глаза Афры округлились и чуть не вылезли из глазниц. Рот открылся.

– Так я и знала, – всхлипнула она.

Не тебя увольняют, а меня, хотел я сказать, но промолчал, вспомнив покойную тещу.

24

Безрадостный брак, смерть обожаемой тещи, увольнение – до полного набора не хватает только разговора с моей большой любовью, которую я не видел десять лет. Что-то в этом роде пронеслось тогда в моей голове.

Я бродил по Пюрмербосу, парку для жителей таунхаусов Пюрмеренда. В связи с кончиной тещи я взял три свободных дня. Беренд, наш бухгалтер, указал мне, что по закону я имею право только на один свободный день, а еще два могу взять за свой счет.

– Спасибо за ценное указание, Беренд, – ответил я. – Мне было бы тяжело сознавать, что мой работодатель пострадает из-за кончины моей тещи.

Повисла долгая пауза.

– Что да, то да.

Я сел на скамейку, достал мобильник.

– Это Эстер. С кем я говорю?

– Это Артур.

– …Здравствуй, Артур.

– Здравствуй, Эстер. Как жизнь?

– Хорошо… Хотя как раз сейчас не особенно. Но вообще-то хорошо.

– Помнишь, я просил разрешения позвонить через десять лет?

– Помню. Тогда я разрешила.

– И?

– И что?

– А теперь жалеешь?

Она помолчала.

– Да, теперь жалею. Прости, Артур. Я не могу.

– Я только хотел спросить, можем ли мы встретиться? Хоть один раз?

– Нет… не могу.

– Почему?

– Вдруг дам слабину. И опять начнутся мучения.

– Может быть, ты права.

– Я бы всей душой, но не могу. Боюсь, увижу тебя снова лишь на твоих похоронах.

– Если я помру первым.

– Да, иначе получишь приглашение на мои похороны.

– Приду непременно. Я все еще люблю тебя.

– И я тебя.

25

– Это было прекрасное прощание, воистину достойное прощание, – говорил мой тесть, качая головой. Видимо, хотел убедить в этом меня.

Я едва заметно кивнул.

– Такое, какого желала твоя мать, – продолжал он, обращаясь к Афре. Та сидела на кушетке с красными от слез глазами.

Сомневаюсь.

Герда, например, терпеть не могла Мике Телкамп. А кто вопил на весь траурный зал кладбища? Именно она. Пит настоял на исполнении ее похоронного суперхита «Куда? Зачем?».

– Заодно дань уважения к Мике Телкамп, ведь и она недавно померла.

– Сама Мике Телкамп не слишком ценила эту песенку, – осторожно возразил я.

– А мне нравится. Считаю, она самая подходящая, когда кто-то умирает. Интересно же знать, куда он уходит. Кстати, когда я сам помру, пусть сыграют песенку «Папа» этого… как его звать-то?

– Стеф Бос[7], – подсказала Афра.

Вот что я с удовольствием послушаю на твоих похоронах.

Я не произнес этого вслух, но… какая разница.

Герда любила оперу. Но Афра решила, что оперная музыка на похоронах неуместна.

Было еще кое-что, от чего Герда, вероятно, перевернулась бы в гробу. Например, плохое звуковое оформление, сотрудник похоронного бюро, который сам смахивал на покойника, уродливый гроб, паршивый кофе и черствый несъедобный торт. Герда предпочла бы вино, но Пит заявил, что это пробьет дыру в бюджете. Когда я сказал, что сам оплачу вино, Афра ехидно заметила: «В скором времени у нас не будет лишнего цента, Артур. Между прочим, я считаю, что вино на похоронах… не знаю… немного неприлично. Как будто речь идет о празднике».

Автомобильчик, который вез гроб на кладбище, всю дорогу громко скрипел. Герде понравилось бы. Обидно, что так мало людей провожало в последний путь эту женщину, такую трогательную, такую сердечную. Человек пятьдесят. Я уже говорил, что всегда считаю по головам тех, кто приходит на похороны и кремации. И всегда спрашиваю себя: а сколько народу будет на моих похоронах?

Я был единственным, кто произнес прощальное слово. Пит и Афра попросили меня выступить и от их имени. Это казалось мне невозможным, но спорить было бесполезно.

Я говорил искренне. От всего сердца. И это было совсем нетрудно.

А теперь ты остался один против этих двоих, вдруг подумал я. Немного мелодраматично, признаюсь. Но мне предстоит жить дальше, без тихой силы и несокрушимого доброго юмора моей тещи.

26

Я часто спрашивал себя: Пит и впрямь так отвратителен или дело во мне, в моей нетерпимости? Почему в последние годы я испытываю к нему все большую неприязнь?

Но во время болезни Герды последние сомнения исчезли.

Однажды я услышал его разговор с Афрой.

– И кто теперь будет пылесосить и мыть посуду, она-то уже не сможет, а сестра уехала? – спрашивал он.

– Думаю, в данный момент мама немного важнее, чем ты с твоим вечным эгоизмом.

– Я не могу. У меня ревматизм.

– Не такой уж и ревматизм, раз ты то и дело бегаешь в магазин за выпивкой.

– От тебя ведь ничего не дождешься.

– А ты хоть раз что-нибудь сделал для мамы?

– Твоя мама никогда ничего от меня не хотела.

– И ты, конечно, понятия не имеешь почему? Не помнишь, как кряхтел и охал, когда она просила бросить в корзину для белья твои же собственные грязные трусы?

– Уж такой я уродился, поздно меня воспитывать. Не учи ученого.

– Господи, какой же ты… чурбан.

«Чурбан» в устах Афры прозвучал весьма непривычно.

Что-то все же уцелело от прежней прелестной, бойкой Афры, но оно глубоко спрятано под злостью и горем ее бездетности.

Мое безразличие, конечно, не помогло ей, а моя сакраментальная фраза «Ах, оставим эту тему!» многое разрушила.

В самом деле, в последнее время я иногда занимаюсь самоанализом.

Я не испытываю к ней неприязни. Она раздражает меня, а я ее, и мы оба всячески стараемся не выходить за рамки приличия. И предпочитаем держаться подальше друг от друга.

То, что мы по-разному смотрим на многие вещи, тоже не спасает положения. Ей нравится йога, мне – гольф. Она включает программу «Вся Голландия печет», а я – «Студио Спорт». Она любит балет, я – поп-концерты. Ей по душе Дренте, мне – Италия. Она умеет загружать в телефон всякие полезные приложения, я – компьютерный дебил. Она может, например, пользуясь пультом дистанционного управления, подогревать сиденье унитаза. Я могу помочиться в него с большого расстояния.

27

– Садись, Артур. – Господин Хертог всячески старался изобразить благодушие и непринужденность.

– Все-таки прекрасный у вас стол, – сказал я, чтобы немного облегчить ему задачу.

– Да, настоящий орех. Хочешь кофе?

– Нет, спасибо. Я только что пил. – Я не прибавил, что после второй чашки кофе из его автомата меня бы стошнило.

– Полагаю, ты знаешь, почему я пригласил тебя для беседы.

– Догадываюсь.

– Речь пойдет об условиях увольнения.

По словам Хертога, он долго размышлял, чт считать справедливым выходным пособием. И склоняется к мысли выплатить мне десять месячных окладов.

Я заранее проконсультировался с Йостом. Йост считает, что мне положены два годовых оклада. Он убедил меня, что нужно с ходу требовать ти годовых оклада, словно это самое обычное дело на свете.