Колдовство Кожин Олег
Он стоял и смотрел, как Ярик медленно превращается во что-то вязкое и жидкое – в мыльную основу, состоящую из размякших костей, мышц, внутренностей! Со звоном упал пистолет вместе с отвалившейся от плеча рукой. Подкосились ноги. Ярик таял, будто заправская ведьма Бастинда. Он еще пытался что-то сказать, мотнул головой, но она надломилась, запрокинулась назад и упала на пол с чавкающим звуком.
Прошло минуты две или даже меньше, а от Ярика – в привычном понимании – ничего не осталось. Лужа мыла, покрытая блестящей тонкой пленкой, растеклась по деревянному полу, к ножкам стола и табуретов, залилась под шкаф и стиральную машинку – вот и все.
В кухне наступила тишина, которую Веня уже слышал раньше. В этой тишине хлопались пузыри мыла в кастрюлях и шипел голубой газовый огонь.
– Вот и ты, – улыбнулась женщина. – Прекрасный экземпляр. В тебе столько чистого, неотработанного горя, что мне не терпится продолжить. Отличная заготовка для заказов!
Веня рванулся к пистолету и направил его на полную женщину.
– Я не знаю, что тут происходит. Может быть, бред или галлюцинация, но сейчас я хочу уйти, и чтобы никто меня больше не трогал. Хорошо?
Он то и дело бросал взгляд на лужицы мыла под ногами. Казалось, они шевелятся, по поверхности пробегала рябь.
– Можешь идти, – кивнула женщина. – Но уйдет ли твоя боль? Которая вот тут, в груди. Глубокая. Разъедает долгое время. Я все видела. Жену, комнату, тебя самого, кричащего. Чувство вины – самая злая штука на свете. И оно никогда не выберется из тебя. Улавливаешь?
– Что вы хотите?
– Вылечить. В конце концов, у тебя же было мое мыло. Значит, мне нужно отработать заказ. Давай я заберу всю ту гадость, что скопилась у тебя внутри, и уйдешь с миром. Мы больше никогда не увидимся.
Веня шевельнул плечом. Он до сих пор не был уверен, что находится в реальном мире. А если это бред или горячка, то ничего не мешает прямо сейчас ответить «да».
– Улавливаю, – пробормотал он, стряхивая капли пота с губ. – Попробуй.
Женщина подошла, расстегивая халат. У нее было отвратительное тело. Она прижалась к Вене, обхватила его руками как ребенка и коснулась губами его шеи. От женщины приятно пахло. Ее огромная обвисшая грудь терлась об него, заставив возбудиться против воли. Веня застонал.
– Немного, – хрипло шепнула женщина. – Немного…
Веня почувствовал, как что-то зашевелилось у него в груди, что-то большое и плотное. Оно начало пожирать его изнутри и выплевывать обратно, наполняя сосуд тела пережеванными внутренностями. Оно стремительно прогрызло легкие, грудную клетку, поползло по костям, отделяя мышцы.
Веня оттолкнул женщину и попятился. Пистолет выпал. Женщина улыбалась окровавленными губами.
– Бизнес, ничего личного, – сказала она. – Из тебя выйдет отличный экземпляр.
Из-за спины вдруг спросили:
– Что тут происходит?
Веня с трудом обернулся и увидел в дверях молодую симпатичную девушку с растрепанными волосами и в короткой юбке. Он заковылял к ней, выдавливая сквозь губы просьбу о помощи.
Веня чувствовал, как внутренности его превращаются в желе. Или все же в мыло?..
– Мама, ну я же просила не трогать обычных людей! – насупилась девушка, не обращая на Веню внимания. – Тем более на кухне. Опять все мыть!
Из-за ее спины показался мальчик на велосипеде. Он закричал, тыкая пальцем в Веню:
– Баба снова все испачкала! Пол – это лава! Не наступайте в лужи!
Нечто черное и вертлявое перемалывало внутренности как миксер, превращая Веню в кашу. Оставалась только внешняя оболочка со швами вдоль тела, будто это были скрепленные части формы для мыла. Веня упал руками в лужу, и вязкая жижа с радужной пленкой поползла по его рукам, поднялась наверх и залепила глаза. Он услышал, как булькает мыло в котлах на огне. А потом перестал слышать вовсе.
То, что было когда-то Веней, радовалось новой жизни. В ней не было больше боли и желания поскорее умереть. Не нужен был алкоголь, чтобы забыться. Можно было просто наслаждаться своим новым состоянием и следовать судьбе.
Целыми днями он бродил по фабрике На-Том-Свете и готовил мыло. В огромных промышленных котлах варились человеческие эмоции, а Веня добавлял к ним ароматизаторы и цвета, заливал в формы и ставил остывать.
По вечерам он осматривал комнаты коммуналки, где жили многочисленные родственники Нины Федоровны. Кормил, поил, общался. А когда все в коммуналке засыпали, пил чай на кухне, размышляя о своей новой, абсолютно чистой жизни. Это было замечательно. Просто идеально.
Права была Нина Федоровна, из него получился отличный новый экземпляр. Он обожал свою хозяйку – большую женщину, красавицу, бизнесвумен, прекрасную леди. Она делала по-настоящему великое дело – отмывала людей от грязи противоречий, от боли утраты, зависти и злости, случайных ошибок и неверных решений, от всего того, что хранится в душе и накапливается как ржавчина.
И это ведь не ее вина, что некоторые люди наполнены грязью от пяток до ушей. Приходится тратить много мыла, чтобы отмыть их, счищать до мягких бесформенных обмылков или блестящих лужиц, что растекались по коридорам коммуналки.
Нина Федоровна не виновата, что в людях столько злости, зависти, непонимания и обид. Она всего лишь делает самое лучшее мыло в городе – для особых целей и специальных клиентов.
Например, для вас.
Александр Матюхин
Зеленый шум
Лох роняет голову на грудь, так низко, что длинные мокрые волосы почти прикрывают промежность. Безо всякой брезгливости Радаев сгребает их в горсть, тянет вверх, открывая заплывшее от побоев лицо. Разомкнув опухшие губы, лох издает горлом булькающий звук. Данные его Радаев пробил давно, еще тем злополучным вечером (Андрей Пак, вопреки фамилии – русский, двадцати трех лет от роду, трудится клерком в местном филиале «Мегафона»), но по привычке продолжает называть лохом. Он и должен был оставаться таковым, очередным легковерным идиотом, в длинном ряду себе подобных. Но вышло как вышло.
По лицу лоха стекают розоватые струйки – кровь, пот, вода – все вперемешку, не разделить. Переплелись прямо как их судьбы. Радаев усмехается нелепому выспренному сравнению и свободной рукой трет наполненные песком мешки под глазами. Он бодрствует уже пятьдесят семь часов. Собственное тело кажется ему деревянной болванкой, обернутой наждачной бумагой. На зубах налет толщиной с ноготь, в желудке изжога от литров кофе и хлеба с колбасой. Лапин, дал же бог напарничка, не догадался купить хотя бы растворимого супа.
«Да и то верно, – думает Радаев. – Кто мог знать, во что это выльется?»
Упрямство лоха вызывает уважение, но больше раздражает. Хочется спать, как же хочется спать, кто бы знал! Но нельзя, нельзя ни в коем случае. Во сне багряный закат и запах сочной зелени, там когти пронзают толстую кору, которую не всякий топор возьмет. Там шелестит листва и свистят диковинные птицы, и ты не услышишь шороха, пока не станет слишком…
Радаев трясет головой, тяжелой словно гиря.
– Я перестану, прямо сейчас, – говорит он и сам поражается сухой шершавости своего голоса. – Только закончи все это.
Надо бы хлебнуть кофе, но желудок протестующе булькает, кислота поднимается к горлу. К черту кофе. К черту все. Веки лоха напоминают два грецких ореха фиолетового цвета. Он что-то сипит, и Радаев склоняется ближе.
– Н-не м-могу…
Злость захлестывает Радаева, как удавка, стискивает горло. Вблизи от лоха несет немытым телом, кровью и мочой. «Я тебя не боюсь! – рычит про себя Радаев. – Не боюсь тебя, гнида!» Но он боится. До мурашек по хребту боится связанного избитого парня, который годится ему в сыновья.
– Как с-с-скажеш-ш-шь! – сквозь сомкнутые зубы шипит Радаев.
И опускает голову лоха в ведро с водой.
А начиналось все неплохо. Да что там, отлично начиналось! В сумерках Бес зажал Козу в проходе между гаражами, на пограничной территории, между цивильным двором со шлагбаумом, урнами и размеченной парковкой и пустырем, где среди разросшегося пырея валялись ржавые консервные банки, рамы от велосипедов и собачьи черепа. Поначалу Коза отбивалась лихо, с азартом. Шипела и плевалась, когда Бес с силой стискивал крохотные сиськи. Извивалась, уворачиваясь от шарящей под юбкой ладони. Но чем больше потенциальных спасителей проходило мимо, тем тише становилась Коза и тем сильнее распалялся Бес.
Четыре здоровых мужика, один за другим, не пожелали встревать, поспешно ретировались, пряча глаза. Лишь один из них позвонил в полицию. Остальные позабыли робкие крики о помощи, едва дошли до своего подъезда. И вот когда Коза уже совсем отчаялась и перестала трепыхаться, появился он. Тощий волосатик схватил Беса за ворот, рывком отбросив в сторону. Тот покатился кубарем, матерясь в голос, но тут же вскочил на ноги. Беса вырастила улица, он дрался с дошкольного возраста и быстро оправлялся даже после сильных ударов. Он повел плечами, поднял руки, принимая боевую стойку, и без долгих раздумий ударил волосатика в скулу. Не сильно, чтобы подзадорить.
Только в этот раз что-то пошло не так. Нежданный заступник в подшаг сократил дистанцию, скрутил торс и выпрямился пружиной, отправляя кулак на встречу с челюстью Беса. Красивый, почти академический апперкот. Клацнули зубы. Восхищенно взвизгнула Коза, снимающая драку на мобильник. Благодаря разнице в весе Бес удержался на ногах, но поплыл. Тут же пропустил второй удар, голенью в коленный сгиб, отчего все-таки упал на четвереньки. Третий, ногой в живот, заставил его проблеваться и отбросил на грань болевого обморока.
«Ну, хватит, пожалуй…» – решил Радаев.
Коротко квакнула сирена, заметались по кирпичным стенам красно-голубые блики. Выпрыгнув из салона, Радаев поймал бегающий взгляд Лапина, суетливо щупающего кобуру. Лапин кивнул и включил ближний свет, накрыв замершую троицу серым силуэтом напарника.
– Та-а-ак, и что здесь происходит?! – Руку Радаев демонстративно держал на табельном «граче».
Троица зашевелилась одновременно. Громко рыгнул Бес, продолжая опустошать желудок. Видать, ему и впрямь сильно досталось. Волосатик бесстрашно шагнул вперед, щурясь от света фар, прикрывая глаза ладонью. Но раньше всех успела Коза. Нырнула Радаеву за спину и оттуда, из безопасного укрытия, затараторила:
– Господи, господи, как вы вовремя! Спасибо, спасибо, спасибо! Он меня изнасиловать хотел, говорил, что убьет! Я так испугалась, так испугалась!
– Кто? – строго спросил Радаев, сдвигая кустистые брови.
– Этот! – острый ноготок Козы обличающе указал на ее спасителя. – Этот подонок лохматый! Трусики на мне разорвал! Говорил, что убьет! Если бы не молодой человек, точно бы убил! Спасибо, спасибо вам, молодой человек!
Все еще на четвереньках, Бес попытался махнуть рукой, мол, не стоит благодарности, но не удержал равновесия, грудью рухнул в вонючую лужу под собой. Коза вцепилась в Радаева, как в спасательный круг, плечи ее сотрясались от рыданий. Дрожащие руки подсовывали телефон, на котором «все записано, я все записала, он его чуть до смерти не забил!». Глядя на вытянутое от удивления лицо «насильника», Радаев мысленно ухмыльнулся: «Нарекаю тебя лохом!»
Надо отдать должное, парень оправился быстро. Не истерил, говорил мало, слушал внимательно. Не лох, а золото, Радаев на него нарадоваться не мог. Если б не эта гаденькая брезгливая ухмылка, блуждающая по узким губам… Радаеву хотелось перехватить пистолет за ствол и рукояткой вколотить лошаре зубы в глотку.
Парень оказался красавчиком. Тонкоскулый, голубоглазый, с прямым носом и твердым подбородком. Даже длинные волосы не делали его нелепым или женственным, органично обрамляя лицо. Разглядев парня в свете салона, Коза украдкой вздохнула и сделала Радаеву умоляющие глаза. Тот благостно кивнул, лады, мол, жестить не стану.
Хорошая баба – Коза. Актриса, каких поискать. Они познакомились девять лет назад. Коза в очередной раз сбежала из детдома, просила «дяденьку мента» отпустить ее, предлагала отсосать. Сейчас ей восемнадцать, кажется, но она по-прежнему выглядит как школьница и сосет как водяной насос. В паху разлилось тепло, Радаев торопливым жестом велел Козе убираться. Сегодня они с Бесом отработали на все сто. Надо будет премировать.
– Итак, гражданин… – Радаев сделал вид, что вспоминает, заглянул в раскрытый паспорт. На деле лишний раз показал – вот ты у меня где! – …Пак, Андрей Сергеевич. Мы не в Штатах, так что права я вам зачитывать не буду, но вкратце расскажу, какое будущее вас ожидает…
– Не нужно, – перебил Андрей. – Сэкономим время.
Не боится, гаденыш! Вот ни на грамм не боится! Улыбочку эту свою давит презрительную, смотрит как на говно! Раздражение грозило перерасти в бешенство, а в бешенстве Радаев себя не контролировал и мог натворить глупостей.
– Нужно или не нужно – это уж позвольте нам решать, – кое-как Радаев подавил гнев. – Так вот. На данный момент в нашем распоряжении имеется видеозапись, на которой некий гражданин Пак жестоко избивает гражданина Бескаравайного. Имеются показания гражданки Филимоновой, той, которую вы пытались изнасиловать…
Парень дернул уголком рта, словно хотел протестовать, но передумал. Понял, наконец, что лучше не выеживаться, а сотрудничать со следствием? Лапин, все это время сидевший вполоборота, цыкнул зубом.
– Загремишь лет на десять. Знаешь, что на зоне с такими, как ты, делают?
– Как я?
– У тебя статья за изнасилование, а на зоне таких не любят, – пустился в объяснения Лапин.
– А какой номер статьи?
Лапин окончательно смешался, замычал что-то «вот там тебе и объяснят». У Радаева аж костяшки зачесались, так захотелось расквасить напарнику пятак. В каждой бочке затычка, сука! Всех делов – крутить баранку да рядом сидеть, для поддержки штанов, а этот осел в злого полицейского играть надумал! В который раз уже Радаев мысленно воздел руки к небу и возопил – за что?! Но нынче времена сложные, кадрами разбрасываться нельзя даже такими. Это в девяностые каждый второй в отделении подобные схемы мутил, а сейчас тотальный контроль и поголовное стукачество. Чуть засыпался – поехал в Карелию, на красную зону, варежки шить. Радаев взглядом велел напарнику завалить хлебало, а сам решил, что пора менять тон.
– В общем, Андрей Сергеевич, дела ваши плохи, конечно же, но не безнадежны. Вам, можно сказать, повезло.
Говорил уверенно, но уверенности не чувствовал. Казалось Радаеву, еще минута-другая, и он сам начнет мямлить, как тугодум Лапин. Отработанная схема летела по бороде. Невозмутимое спокойствие лоха заставляло Радаева дергаться. Он работал в органах почти двадцать лет и до сих пор оставался простым патрульным исключительно из меркантильных соображений: сидеть в кабинете, конечно, здорово, но и спрос там куда как выше. Застав беспредел девяностых на излете, Радаев быстро и надежно встроился в систему преступного мира. Словно деталька мозаики, как будто только его там и не хватало. Он закрывал глаза на мелкие правонарушения, а в крупных активно помогал. Знал, как подбросить наркотики, как усовестить несговорчивого должника и к кому обратиться, чтобы тело никогда не нашли. Да, высокопоставленные коррупционеры поднимали действительно серьезные бабки, зато Радаев ни с кем не делился и спал гораздо спокойнее.
Когда хотелось больше денег, он просто проворачивал одну из проверенных временем схем. Лох не мамонт – не вымрет. За годы Радаев изучил все возможные модели поведения и не без оснований считал себя этаким лоховедом. Волосатик Андрей с навыками бойца ММА и взглядом римского патриция не укладывался ни в один из привычных шаблонов. Может, крыша у пацана хорошая, родня при власти? Да нет, уже бы названивал. Сидит, глазами прожигает. Псих? Не одупляет, что ему грозит? Так ведь тоже нет, парень очень даже при памяти. С каждой минутой Радаеву все труднее становилось себя сдерживать.
– В общем, всего за пятьсот тысяч рублей мы с коллегой забудем про данное недоразумение.
Лапин округлил глаза, и было отчего. Изначально договаривались ломануть лоха тысяч на триста. Так быстрее и надежнее. Но полный ненависти и презрения взгляд вывел-таки Радаева из себя. Наглеца следовало проучить.
– Полмиллиона за видеозапись? – усмешка Андрея стала еще кривее. – Дороговато.
– Ну, такой предприимчивый молодой человек наверняка сможет раздобыть нужную сумму. Не все деньги мира. Продайте квартиру. Займите у родственников. Кредит возьмите, в конце концов.
Радаев вложил в паспорт визитку с одним лишь номером телефона, протянул Андрею. На мгновение позволил маске добродушного взяточника упасть, зыркнул голодным зверем.
– У тебя две недели. Как соберешь бабки, пришлешь эсэмэс с одним словом: «Готово». Дальше мы скажем, что делать. Уяснил? Свободен пока.
Неуловимо птичьим движением Андрей склонил голову к плечу. Взъерошенный черный ворон. Открывая дверцу, он уходил так, словно последнее слово осталось за ним. Радаев не мог этого допустить.
– Вот еще… Надумаешь убежать – я тебя найду. Надумаешь кинуть – я тебя найду. Что бы ты ни придумал, как бы ни прятался – я тебя найду. И тогда уже не буду таким вежливым.
Сцепив пальцы в замок, Андрей покивал. На секунду Радаеву показалось, что он наконец достучался до самоуверенного говнюка, но нет. Андрей нахмурился, словно решал сложную задачу или разгадывал незнакомое слово в кроссворде.
– Как так получается? Как такое вообще возможно?
– А? – не понял Радаев.
– Как четыре настолько аморальных, гнилых существа смогли найти друг друга?
Чувствуя, как от пара позвякивает крышечка на кастрюле гнева, Радаев прошипел:
– Шестьсот тысяч. Неделя. Пш-ш-шел вон.
Только когда Андрей скрылся в темноте, Радаеву пришло в голову, что тот даже не спросил, каким образом исчезнет видеозапись. Лошье всегда цепляется за какие-то мнимые гарантии в тщетной надежде, что уж в этот раз их не кинут. А этот не стал, нет. Некстати вспомнилась поговорка родом из девяностых: если в схеме не видишь лоха, значит, лох – это ты.
Только дома Радаев становится самим собой. На работе он «опытный сотрудник», «ценный кадр», «хороший мужик», «свой парень». Дома он – падишах. Безо всяких кавычек. Он нажимает кнопку дверного звонка – никогда не пользуется ключами, – и дверь открывается почти мгновенно. Жена, должно быть, ждет в прихожей. Она знает, когда муж возвращается с работы, даже если тот не говорит точное время, а он не говорит никогда. Научилась чувствовать. Радаев научил.
Ольга – пышная блондинка, за двадцать лет брака расплылась и подурнела, но Радаеву плевать. Брак для него не догма, он спит, с кем хочет. Он знает десятки молоденьких дурочек, чьи длинные ноги никак не держатся вместе. К жене как к женщине не прикасается уже несколько лет. Разве что по праздникам, и только чтобы вознаградить ее. Жена – привычка, жена – уют, жена – прислуга, но никак не женщина.
Еще она мать его принцессы, и это тоже важно. Восемь лет назад, узнав, что долгожданная беременность не принесет сына, Радаев отвез Ольгу в лес. Ночью отвез. Вручил лопату и велел копать яму. Шайтан его знает, почему они все же вернулись домой вместе. Сейчас Радаев вспоминает эту историю с сожалением, а когда из детской с криком «па-а-ап-ка-а-а!» вылетает дочка, даже со стыдом. Они назвали ее Жасмин, как принцессу из мультика про Аладдина. Хотя когда Радаева спрашивают об этом, он лишь пожимает плечами. Радаев не любит мультики. Его кинопристрастия ограничиваются старыми боевиками и порнухой.
Он звонко чмокает дочку в щеку, позволяя висеть на шее, пока жена расшнуровывает ему ботинки и подсовывает стоптанные домашние тапки. Из кухни пахнет жареным мясом и свежей зеленью. Ольга умеет готовить экзотические блюда, но Радаев не любит сложностей ни в кулинарии, ни в жизни. По окончании рабочего дня ему достаточно, чтобы на столе стояла тарелка жареного мяса, укроп, кинза, нарезанные огурцы и помидоры. Чтобы жена наливала в стопку тягучую водку прямиком из морозильника. И чтобы Жасмин, смеясь, трясла светлыми косичками, рассказывая о том, как прошел день в школе.
На следующей неделе нужно сдать читательский дневник. Обсуждают поездку всем классом на экскурсию в Питер. Классная руководительница хвалила и ставила в пример ее заполненную тетрадь. Соня Бойко принесла на продленку новую куклу Братц, а Мишка Колесников – дурак. Челюсти Радаева методично перетирают мясо, прерываясь лишь на короткий миг, чтобы пропустить в глотку рюмку леденящей водки. Радаев жмурится от удовольствия и едва заметно улыбается дочери.
Тихая Ольга подливает ему последнюю, пятую рюмку и уходит в гостиную. Вскоре оттуда раздаются звуки работающего телевизора, идут новости по НТВ. Радаев заканчивает трапезу, утирает рот салфеткой, мягко целует дочку в макушку и проходит в ванную. Стягивает одежду, сваливает кучей возле стиральной машинки – Ольга приберет. Краны поскрипывают, когда Радаев открывает их, и тугая струя ударяется о пластик. Забравшись внутрь, он с минуту лениво размышляет, стоит ли наказать Ольгу за то, что не приготовила ванну, но решает, что это не ее косяк. Обычно Радаев принимает душ, а сегодня хочет понежиться в горячей воде. Отмокнуть. Растворить кипучую злость, разбуженную волосатиком Андреем. Третий день на исходе, а от него ни слуху ни духу. Необычное поведение для человека, чьи яйца ты зажал в тисках. От воды поднимается пар. Ванна наполняется. Тонут щиколотки, затем колени. Мышцы ноют, расслабляясь после долгого дежурства. Радаев поводит головой, и шея разражается приятным хрустом. Вода подбирается к пупку…
…Зелень листвы прожигает сетчатку. Яркая, сочная – сожми с хрустом, потечет! – она колышется едва заметно. Легкий ветерок обдувает разгоряченное лицо Радаева. Вдаль, насколько хватает глаз, устремляется зелень, зелень, зелень, в которой, далеко не сразу, обнаруживается нечто длинное, коричневое, испещренное трещинами. Похожее на змею, оно тянется и тянется, и мозг Радаева, тоже далеко не сразу, понимает, что это ветка. Гигантская, толстая, в несколько обхватов ветка. Шелестит листва, лучи закатного солнца едва пробиваются сквозь зеленую гущу. Радаев вертит головой, скользя ошеломленным взглядом по новой окружающей действительности. Невероятно, он видит почти на триста шестьдесят градусов. Немного мешает темное вытянутое пятно, маячащее где-то внизу, между глаз, но задуматься нет времени. Обостренный слух Радаева улавливает далекий крик. Голос кажется знакомым… Неужели Коза? «Откуда она здесь? – удивляется Радаев и тут же ловит вторую, куда более ошеломительную мысль: – А я? Откуда здесь я?» Крик повторяется и Радаев решительно бросается вперед. Но, не удержавшись, сковыривается с толстой ветки и с перхающим клекотом летит вниз:
– Кха-кха-кха! Тьфу! Кха!
Приоткрывается дверь – в проеме маячит бледное, похожее на недожаренный блин лицо Ольги. Радаев недовольно машет: исчезни! Дверь бесшумно затворяется. Откашлявшись, Радаев умывает лицо, растирает гудящие виски. Струя из крана разбивается о воду лишь на два пальца ниже бортика. «Это ж надо, в ванне уснул! – думает Радаев. – Давно такого не было. И ведь не сильно устал вроде».
Он намыливает жилистое волосатое тело, стирает грязь прожитого дня, моет голову, но делает это механически, иногда надолго замирая с поднятой мочалкой. Давешний сон не дает покоя. Во рту стоит горечь сочной листвы. В глазах пляшут багряные лучи закатного светила. В ушах пульсирует крик испуганной женщины. Растирая себя полотенцем, бреясь, полируя зубы щеткой, Радаев не может отделаться от дурацкого сна. Укладываясь в постель на чистое, пахнущее отбеливателем белье, он уверен, что не сможет заснуть, но вопреки всему проваливается в сон, лишь коснувшись подушки затылком. Бессловесная Ольга укладывается рядом, прижимается к бедру мужа рыхлым задом и замирает.
Сон Радаева беспокоен. Глаза под веками бегают, сухие губы приоткрыты. Из горла доносится то ли хрип, то ли храп. Он видит огромное дерево. Не дерево – Древо! Листья щекочут тело, в подошвы впивается грубая кора, и где-то, уже совсем близко, взвивается наполненный паникой женский визг.
Первые ростки грядущей беды проклюнулись следующим вечером. Радаев всегда был осторожен, никто и никогда не связал бы его с парочкой бывших детдомовцев. Даже Лапин видел их вместе всего один раз, и то мельком. Потому информация о том, что Бес прирезал Козу и теперь скрывается, дошла до него с большим опозданием, по самым обычным каналам. Раскинувшись на диване, вяло пощелкивая пультом телевизора, Радаев попал на местные новости и задержался до криминальной сводки. Немолодая блондинка-телеведущая с харизмой полена, округляя густо подведенные глаза, поведала о чудовищном преступлении, в котором подозревался некий гражданин Бескаравайный, безработный двадцати пяти лет.
Пока Радаев ходил за ноутбуком, располагался в гостиной, мониторил местные форумы, червячок сомнения в голове вымахал до полноценной чешуйчатой гадины. Вроде бы и ничего такого, ну поцапалась семейка маргиналов. Да им подобные каждый день друг друга режут! Но что-то здесь было не так. У Беса не было мотива. К деньгам парочка относилась философски – легко пришли, легко ушли. От наркоты держались подальше, бухали умеренно. Ревность? Да какая ревность между шлюхой и сутенером?! При этом Коза сама решала, с кем ей трахаться, а Бес лишь обеспечивал безопасность. Чуйка Радаева завывала полицейской сиреной.
На официальных сайтах информация мало чем отличалась от услышанной по телевизору. Радаев нахмурился и копнул чуть глубже. Сайт chernu.ha прикидывался новостным порталом, но на деле освещал городскую жизнь довольно однобоко, аккумулируя факты погрязней да пожареннее. Здесь начиналась территория броских заголовков и многозначительных домыслов. Нужная Радаеву новость называлась «Мужчина расчленил и частично съел свою сожительницу». В комментариях к новости некто с ником «cop1993» клялся, что его шурин был на выезде и блевал дальше, чем видел. Радаев мысленно сплюнул и зарылся в городской форум.
Новость активно обсуждали и тут. Под топикстартером набралось под сотню комментариев, в основном брюзжания и нытья о том, куда катится мир, да чуток конспирологии на тему «власти скрывают». Главным ньюсмейкером был, видимо, комментатор с «Чернухи». Даже ник почти один в один – «police1993». Выдавая за источник информации мифического шурина, парень, похоже, лгал. Слишком много деталей, по которым Радаев догадался: комментатор работает в полиции и был на месте преступления лично.
Следов изнасилования нет, а вот следов насилия – на десяток психопатов хватит. Голова практически отделена от тела, нет глаз и языка. Вскрыта брюшная полость, внутренности отсутствуют. В частности, не хватает сердца и печени. Легкие и желудок сильно повреждены. На бедрах и предплечьях многочисленные рваные раны. Чем больше подробностей узнавал Радаев, тем сильнее утверждался в мысли, что Бес ни при чем. Кишка тонка и воображения маловато.
Самое странное, что соседи ничего не слышали. Коза и Бес жили в старой хрущобе с бумажными стенами и были на плохом счету у местного участкового. Окруженные пенсионерами со всех сторон, но любящие пошуметь, они стабильно, пару раз в неделю, общались с полицией. А тут убийство, чудовищное, жестокое – громкое наверняка! – и никто ни ухом ни рылом!
Закопавшись в Интернет, Радаев начисто выпал из реальности. В себя пришел, когда Жасмин подошла поцеловать его перед сном. Радаев рассеянно обнял дочь, поставил чайник и долго стоял, глядя на кафельный фартук. Крик незнакомки в зеленом мире из сна звенел у него в мозгу. Пока пухлая рука Ольги робко не протянулась и не выключила газ, Радаев не понимал, что это не крик, а свист. Чайник вскипел. Вот только пить ему совершенно не хотелось. Голова практически отделена от тела… не хватает сердца и печени… Сильнейшая изжога поползла к горлу. Радаев знал, твердо знал, что все это чушь. Но никак не мог отделаться от предчувствия – стоит смежить веки, в тот же миг Древо войдет в его сны.
Так и происходит. Как может, Радаев оттягивает неизбежный сон. Пьет чай с конфетами, не чувствуя вкуса, кружка за кружкой. Закидывается таблетками от изжоги, а когда не помогает – растворенной в воде содой. Смотрит ящик, бездумно переключая каналы, не вникая в суть передач и фильмов. Вяло проматывает сайты, но всякий раз оказывается на городском форуме.
Во втором часу ночи, устав и разозлившись на собственную нерешительность, Радаев отправляется в спальню. Ольга делает вид, что спит, но на самом деле притворяется. Радаев переворачивает ее на живот и долго трахает, впиваясь пальцами в бледные трясущиеся ягодицы. Трахает яростно и резко, отчего Ольга начинает стонать.
«Хоть кому-то хорошо», – думает Радаев.
Он злится на очередную глупую отсрочку, но ничего не может с собой поделать. Уютная чернота сна превратилась в полные опасностей джунгли. Ему совершенно туда не хочется.
Они кончают друг за другом, как раньше. Довольная Ольга не торопится в душ, гладит мужа по взмокшей груди. От ее прикосновений сон наваливается с утроенной силой. Радаев хочет рявкнуть на жену, но вместо этого бурчит что-то, что Ольга принимает за слова нежности. Радаев сдается, он действительно устал и вымотался. Он расслабляется и только сейчас понимает, что все это время у него был напряжен каждый мускул. Обмякшее тело растекается по матрасу, продавливает, просачивается сквозь него и вываливается с другой стороны. Среди зелени и листвяного шепота.
Радаев прислушивается, не кричит ли Коза. Не слыхать. Огромное дерево живет, скрипит, шумит, постукивает – иных звуков нет. Хотя… Радаев наклоняет голову набок. Точно! Далеко-далеко, так, что даже ему сложно разобрать, на несколько веток ниже кто-то… идет? Да, кто-то передвигается, и стук шагов, резонируя, летит вверх, в стороны, всюду, туда, где может находиться тот, кто услышит и сможет распознать.
Чья-то вытянутая когтистая лапа мягко вползает в поле зрения. Радаев вздрагивает, но быстро приходит в себя. Это не чья-то, это его лапа впивается в кору когтями, цепляясь за трещины и выступы. Не лапа даже… больше на крыло похоже, как у летучих мышей. Только вместо перепонок – зеленоватое оперение.
Радаев передвигает крыло вперед, потом второе, и вот уже скользит по стволу, перетекает, словно капля ртути. Ловко, стремительно он стелется по толстой ветке, без труда огибая наросты и ветви поменьше, перепрыгивая, а то и проползая под ними, вися вниз головой. Когда нужно спуститься ниже, он бесстрашно ложится на воздух и планирует, ловя щекотный ветер трепещущими перьями. Новое тело кажется ему настолько органичным, что Радаев даже не удивляется, когда понимает, что темное пятно, маячащее между глаз, это короткий, загнутый книзу клюв.
Топот идущего внизу становится все громче и ближе. Не сбавляя скорости, Радаев любуется своим смертоносным арсеналом. Играючи стесывает толстую кору, перерубает крупные, толщиной с коровью ногу, сучья. Красота! Такими лезвиями можно и башку снести, и брюхо распороть! Он удовлетворенно посвистывает, представляя, как перекусывает тонкую девичью шею. Или вспоминает? Радаев трясет головой, силясь разделить себя-птицу и себя-человека, но ничего не выходит. В голове стучит одно слово – коза.
Коза. Коза. Коза.
Желудок Радаева урчит, под тонким острым языком выступает слюна. Шаги уже совсем рядом. Цепляясь когтями за трещины в коре, Радаев свешивается вниз головой. Широкие крылья распахиваются, поднимая маленький ураган. Из клюва вырывается хищный клекот. Тот, кто стоит внизу, оборачивается и верещит от ужаса. На мгновение игла узнавания пронзает Радаева-человека. Но Радаев-птица лишь недоумевает.
Бес? Кто такой Бес?!
Радаев-человек и сам уже не очень уверен.
Бес – это вроде как муж Козы. Ерунда какая-то!
Зато Радаев-птица уверен на все сто.
Конечно, ерунда. Муж козы – козел! Сочный, упитанный, наполненный солоноватой кровью козел. Вон он бежит спотыкаясь, неповоротливый кусок мяса!
Когти отрываются от дерева. Крылья ловят поток восходящего воздуха. Зеленая тень бесшумно пикирует на обреченного человека.
Радаев был не из тех, кто рефлексирует, он привык принимать реальность, как она есть. В его любимых боевиках прямолинейный герой всегда действовал – бил морды, стрелял, трахался и снова бил морды, даже если силы неравны, – и так выходил победителем. В ужастиках герой вечно наматывал сопли на кулак, не веря, что с ним происходит какая-то чертовщина, пока эта чертовщина его не приканчивала. Поэтому фильмы ужасов Радаев терпеть не мог. Поэтому сразу принял, что сейчас чертовщина происходит с ним и надо принять это и жить дальше. Но увязать ее с лохом сумел не сразу.
Местные новости вовсю мурыжили вчерашнее убийство. Беса все еще не нашли, но Радаев знал, что искать там особо нечего, и заранее мысленно извинялся перед коллегами, которым придется этот фарш опознавать. Он… то, чем он становился во сне, странное крылатое существо, похожее на птицу лишь отдаленно, убивало Беса долго, с жестокостью, присущей скорее кошкам. И даже после того, как изувеченное, растерзанное тело перестало трепыхаться, крылатый демон раздирал когтями мясо, расшвыривал кости, валялся в ошметках. Играл.
Радаев не стал обманывать себя. Ему понравилось.
Рабочий день тонул в привычной рутине. У Радаева было полно времени, чтобы обкатать все в голове и понять – нет, ему не стыдно, не страшно и не отвратительно. Ему легко и… сыто? Пожалуй, так. Он перестал бояться зеленых сумерек. Напротив! Теперь его тянуло туда. Сладкий жар, сродни томлению по любимой, разливался по телу при мысли о ночи и том, что она принесет. Немного портила удовольствие стайка крамольных мыслишек, мечущаяся в океане его неги, – почему это случилось со мной? почему сейчас? кто следующий? – но они были слишком малы, а укусы их слишком слабы, чтобы Радаев расстроился всерьез.
Пожалуй, сегодня ничто не смогло бы испортить ему настроение. Даже когда криворукий Лапин едва не обварил ему яйца горячим кофе, Радаев не заорал, не заматюгался, а лишь хмыкнул язвительно:
– Хреново выглядишь. Не выспался?
Лапин, вытиравший пролитый кофе с коробки передач, вздрогнул. Будь у него еще один стакан, пролил бы и его. Напарник помолчал, будто раздумывая, стоит ли делиться переживаниями с таким человеком, как Радаев. Вздохнул протяжно.
– В точечку. Вроде ложусь рано, не просыпаюсь, а утром… ай, сука, сам видишь! Будто реально вторую ночь по этому дереву круги наматывал?
Радаев напрягся, но постарался не подать вида. Может, послышалось?
– Чего? По какому дереву?
– Да-а-а-а… блин… – замялся Лапин. – Шут его знает, если честно. Вторую ночь подряд снится. Здоровое такое, ни конца ни края не видать. По ветке, как по дороге, идешь. Ну, говорю же, сон! Во сне всякая хрень бывает.
У него вырвался смешок. По тоненькой нотке истерики Радаев уловил, что напарник, скорее, убеждает сам себя.
– Ну и чего ты там, на этом… дереве, яблоки собираешь?
– Ой, слышь, в жопу иди, а?
– Ладно, ладно! Не ерепенься. В натуре интересно. Че, в самом деле две ночи подряд один и тот же сон? – Он улыбнулся и даже пошутил, для разрядки: – Это вообще законно?
– Вторую ночь, – буркнул Лапин.
– И как?
Напарник долго молчал, и Радаев уже было решил, что обидел его всерьез, как Лапин вдруг тихо сказал:
– Страшно.
Помолчали. Лапин – словно собираясь с духом. Радаев – чтобы не вспугнуть.
– Понимаешь, там вроде красиво, цветы там и всякая такая муйня, ну, лианы, знаешь… Мне кажется, я даже запах чую. Красиво, серьезно. Когда впервые увидел, аж дыхание перехватило. А потом… сука, не знаю, как это описать. Вот… ты ж смотрел какой-нибудь там «Нэшнл географик» или «В мире животных»?
– Ну.
– Баранки гну, епть. Короче, вот смотришь ты передачу, и там тоже красиво. А диктор в это время говорит, что если ты в реальных джунглях будешь вот так хлеборезкой щелкать, то долго не протянешь. Потому что за каждым красивым кустом сидит сраный тигр!
– Какие, на хрен, тигры на деревьях? – усмехнулся Радаев.
Не сдержался. Он-то знал, какие. Зеленоперые, с шестиметровым размахом крыльев. Лапин зыркнул на него недобро и отвернулся к окну. Начал накрапывать дождик, и Радаев замечтался, представляя, какие, должно быть, радуги украшают Древо после дождя. Искоса поглядывая на Лапина, он усмехался про себя. Ох, знал бы напарник, что его персональный тигр гораздо ближе, чем он думает! Поделом полудурку.
Он почти задремал, убаюканный теплыми мыслями и дробью дождя по крыше, когда Лапин повернулся. На лице напарника читалась нешуточная борьба – сказать или не сказать. Наконец Лапин вздохнул и с опаской выдавил:
– Тут вот еще что… Ты только не подумай чего, вообще без всяких задних мыслей. Там это… короче…
– Хорош сиськи мять.
– В общем, оба раза там твою Жасмин видел…
Он еще что-то рассказывал, про соседние ветки, ведущие к странному наросту на неохватном стволе, напоминающему жутковатый то ли замок, то ли храм, клялся, что ничего такого во сне не представлял и вообще мог обознаться, но Радаев его едва слышал. Он вдруг вспомнил, как вчера, перед сном, целуя его в свежевыбритую щеку, дочка шепнула: «Добрых снов! Увидимся на деревце» – и ясно понял, что спать отныне не будет. Никогда.
Дверь в сарай открывается с протяжным скрипом. Это вместо звонка, Радаев специально не смазывает петли. Прозрачная лапша толстых полиэтиленовых штор колышется, когда он выходит из «мясницкой». Как-то, насмотревшись криминальных фильмов, он соорудил себе личный кабинет по образу и подобию – здесь Радаев самолично режет барашков на шашлык, а иногда, очень редко, чрезмерно зарвавшихся двуногих.
В «предбаннике», кряхтя и пиная дверь на мощном доводчике, возится Лапин. В руках два больших пакета из «Ленты». Радаев смотрит на торчащую из пакета палку копченой колбасы и чувствует тошноту. А еще отвращение к несырому, обработанному мясу. Голода не чувствует вовсе. Он проводит рукой по лицу – щетина мерзко шуршит по коже – и идет придержать дверь. Лапин, благодарно кивая, пристраивает пакеты на верстаке.
– Обожди!
Он снова ныряет на улицу и возвращается с двадцатилитровой канистрой бензина. Радаев недоверчиво смотрит на зеленый металлический бок, вслушивается в вязкое бульканье.
– Это еще зачем? Обсохнуть боишься?
Лапин пожимает плечами, дескать, мало ли, пригодится. На напарника он старается не смотреть. В льющемся с потолка холодном свете лицо его напоминает маску Фантомаса из старых французских комедий. Такое же синее и безжизненное. Радаев смотрит на него и думает, что выглядит не лучше. Шутка ли, четвертые сутки без сна?
– Ты, сука, издеваешься, что ли?
У Радаева нет сил, чтобы злиться на кого-то, кроме упрямого лоха. Виноватые глаза напарника снуют по стенам, по верстакам и шкафчикам. В те краткие мгновения, когда взгляды их пересекаются, Радаев видит в нем трусливую надежду – а вдруг?! Опрокинутая пинком канистра недовольно булькает.
– Чтоб я этого говна тут не видел, понял?
Послушный Лапин угрюмо кивает. И все же, возвращаясь в «мясницкую», Радаев спиной чувствует, как он, стараясь не шуметь, прячет канистру между верстаками. Словно взаправду верит, что Радаев сделает то, что просит – велит? приказывает? – лох.
В «мясницкой» висит густой аромат боли. Боль пахнет кровью, потом и экскрементами. Голое тело лоха – словно учебное пособие юного инквизитора. Распухшие, лишенные ногтей отростки, растущие из кистей, ничем не напоминают пальцы. Скорее перекормленных пиявок. В них совсем не осталось углов. На левой руке явный некомплект: три из пяти. Под волосами не видно, но одного уха также не хватает. На его месте рубец, шов, наскоро схваченный раскаленным ножом. На первый взгляд кажется, что на лохе живого места не осталось, но Радаев знает, что это не так. До предела еще далеко. Эта гнида сломается раньше, чем у Радаева кончатся аргументы.
За спиной раздается приглушенный глотающий звук. Прижимая ладонь к губам, побледнев еще сильнее, Лапин корчится у двери. Радаев грозит ему кулаком.
– На улицу, мать твою! На улице рыгай!
Напарник выставляет перед собой ладонь. «Я в норме», – говорит он, хотя норма отныне понятие крайне размытое. «Вот малахольный, – отрешенно думает Радаев. – Раз десять уже заходил, а все блевануть норовит». Он собирает волосы лоха в горсть. Странно, вроде и ушей поубавилось, и зубов, но голова с каждым разом все тяжелее и тяжелее. Или это руки отекли? Радаев с сомнением смотрит на свою ладонь, вертит ею и наконец легонько похлопывает лоха по щеке. Тот, словно только того и ждал, что-то бессильно бормочет.
– Что-что? – Радаев наклоняется поближе. – Одумался, шакаленок?
Не в силах шевелить губами, лох издает звуки одним лишь горлом. Слова, тонущие в сипе и свисте, едва различимы. Слоги-кирпичики выстраиваются вкривь и вкось. И все же Радаев слышит и понимает каждое.
– Это… можешь… закончить… только… ты…
Не сдерживаясь, Радаев плюет от досады. Черт те что, детский сад какой-то! Ты! Нет, ты! А я говорю – ты!
– Мразь упертая, – скрежещет он и удивляется своему неживому, механическому голосу. – Но ничего-о-о… ничего, я поупертее буду.
Рука сама нащупывает на верстаке широкие садовые ножницы. Лезвия расходятся, хищно обнимая свисающие гениталии пленника. До этого момента Радаев не прибегал к мерам настолько крайним. Говорила в нем и мужская солидарность, и некая извращенная эмпатия, но куда больше – практичность. Толку чуть, а жертву угробить раньше времени – легче легкого. Но сейчас Радаеву хочется растоптать лоха. Унизить.Лишить его чего-то по-настоящему неотъемлемого для любого мужчины.
– Последний шанс. Слышишь меня, ты? Последний шанс даю!
Хриплый кашель, мокрота пополам с кровью.
– Не… могу… ты…
Радаев демонстративно пожимает плечами. Не для пленника – для Лапина, чтобы показать – у меня всё под контролем, я этого гада дожму. Он поворачивается к напарнику и успевает увидеть, как прямо в лоб ему летит пудовый кулак, перечеркнутый тусклой полосой серого металла. «Кастет», – отстраненно думает Радаев, прежде чем стенки его черепа расцветают изнутри радужными фейерверками, за которыми следует долгожданная, желанная, опасная темнота. Радаев изо всех сил цепляется за края стягивающейся воронки, но соскальзывает. Соскальзывает. Соскаль…
Где-то совсем рядом, радуясь встрече, шелестит Древо.
Вопреки всему, Радаев и впрямь был хорошим полицейским. Неуверенное знание теории многократно окупалось сильнейшей практикой. Выстроить нехитрую цепочку умозаключений сумел бы и тугодум Лапин, кабы знал о снах, единых для всех причастных. Но вот взять лоха по-тихому, чтобы не возбудить интерес соседей или, упаси боже, коллег по цеху, – это уже работенка для матерого волчары Радаева.
Напарника даже уламывать не пришлось. Третья ночь на Древе вытянула из него все мужество. Дерганый, красноглазый, Лапин шарахался от собственной тени и, когда Радаев, отчаянно переигрывая, признался ему, что тоже видит сны, вцепился в него как в спасательный круг. На деле Радаев прошлой ночью даже не ложился. Поздно вечером зашел в детскую, присел на пол у кровати и долго разговаривал с дочкой, чего не делал уже очень давно. Не просто слушал, наслаждаясь любимым голосом и домашним покоем, а безудержно болтал, улыбался бесхитростным шуткам, выдумывал небылицы про пойманных жуликов и, как бы невзначай, расспрашивал о снах.
В гостиную Радаев вернулся в совершенном раздрае. В душе нежилось теплое, похожее на ласкового кота, чувство. Разум истошно вопил: она там! Жасмин там! Она в опасности! До самого раннего утра, показавшегося на редкость хмурым, Радаев шерстил оккультные сайты. Не нашел ничего даже отдаленно похожего. Нет, поисковик выдал миллионы ссылок на Мировое Древо и его скандинавский вариант с непроизносимым названием, но ни слова про бесшумных зеленокрылых убийц, способных одним взмахом лапы оторвать человеку голову. Ближе всех подобрались иранцы, на их Мировом Древе жил царь птиц Семург, но он все больше занимался разбрасыванием семян, а с виду напоминал скорее псину с крыльями. Да и где тот Иран, а где этот волосатый лох Андрей? У него даже фамилия корейская.
Радаев не сильно расстроился. Никакой конкретики от Интернета он и не ждал. В конце концов, это не кино, где у всякой древней нечисти собственный сайт и страничка «Вконтакте». Скорее, он просто убивал время, прогоняя сон. На дежурствах ему доводилось подолгу обходиться без сна. Но то на дежурствах. Оказалось, что принудительно бодрствовать вне работы невероятно сложно.
А сейчас они с Лапиным стояли напротив девятиэтажного дома, где, если верить прописке, жил Андрей Сергеевич Пак. Помятые, осунувшиеся, с красной сеткой лопнувших капилляров, затянувшей глаза, напарники напоминали алкашей в поисках опохмела. Потому, чтобы не привлекать внимания, Радаев старался действовать быстро, но без видимой спешки. Домофон кифраловский, проблем быть не должно. Он открыл в телефоне сохраненный файлик, куда дотошно заносил универсальные коды для всех возможных марок домофонов. И от Интернета есть какая-то польза. Скрестив пальцы на удачу, Радаев ввел комбинацию цифр. Услышав немелодичный писк электронного замка, облегченно выдохнул и нырнул в подъезд. Поднимаясь в лифте на восьмой этаж, он старался не думать, что будет, если лох проживает не по прописке или, того хуже, предъявил фальшивый паспорт. Время ускользало, Радаев чуял это загривком. Долго без сна не протянуть. Еще пара ночей, быть может три, а потом организм попросту выключится. К счастью, удача оказалась на его стороне.
На первом же звонке открылась дверь. Лох, похоже, даже в глазок не глянул, за что Радаев тут же наказал его ударом электрошокера. Не давая опомниться, втолкнул в прихожую, досылая вдогонку редкие, но точные и сильные удары. Парень, конечно, спортсмен, боец, да только Радаев и не таких складывал. Наподдав упавшему на четвереньки лоху ногой по ребрам, Радаев следом за ним ввалился в комнату и остолбенел.
Скатанный к лоджии линолеум обнажал фанерный пол. Нарисованное зеленым маркером Древо было довольно схематичным, но Радаев узнал его в тот же миг. Как узнал раскинутые над ним крылья, словно у летучей мыши, оканчивающиеся сабельными когтями. Комната пахла листвой, буйной, солнечной. В ухе что-то щелкнуло, на тонкой комариной ноте зазвенел мир. Повис на ней, в любую секунду готовый сорваться в дикие заросли зеленого ада.
– Это же мое, сука! Ты где это взял?! Где взял, говори!
Звон отступил под истошным ревом Лапина. В одной руке напарника трепыхался кажущийся субтильным на его фоне лох. Другая потрясала массажной расческой, забитой светлыми волосами. Радаев хлопнул себя ладонью по виску, выбивая комариный писк из уха. Окинул комнату трезвым взглядом и тут же увидел то, что упустил, оглушенный примитивным рисунком: расчески в переплетении нарисованного корневища. Три штуки. Лапин узнал свою. Не надо быть гением, чтобы сообразить, что одна из двух оставшихся принадлежала Бесу и Козе. Потому что свою расческу Радаев тоже узнал.
Как сомнамбула, он взял напарника за плечи, отводя в сторону. Взвинченный Лапин подпрыгивал, совал Радаеву под нос расческу и что-то жалобно лопотал. Радаев не слышал. Все так же неторопливо он прошелся по комнате. Задержался возле столика, заваленного книгами: древние фолианты и тоненькие брошюры, пачки распечаток и золотое тиснение, все в кучу. Встречались даже копии, набранные характерным шрифтом печатной машинки, а то и вовсе пожелтевшие от времени рукописные страницы. Радаев раскрыл одну книгу наугад. На толстой кожаной обложке не было ни имени автора, ни названия, ни даже рисунка какого. Страницы отворились неохотно, сопротивляясь. Черно-белая гравюра – человеческое лицо в обрамлении столбцов текста, то ли иероглифы, то ли арабская вязь. Вроде ничего особенного, но навалилась убийственная слабость, даже руки затряслись. Радаев поспешно захлопнул книгу, отер выступивший на лбу пот рукавом. Он так и не понял до конца, какие детали, какие штрихи выбили его из равновесия, но повторно заглядывать под обложку не испытывал ни малейшего желания. Радаев скрипнул зубами, словно пытаясь перегрызть скользкий хвост паники. Не вышло.
– Да кто ты, сука, такой?!
Ответом ему была лишь бледная полоска стиснутых губ. Радаев присел перед лохом на корточки. Все внутренние резервы уходили на то, чтобы унять поднимающийся из сердца ледяной ужас.
– Откуда у тебя наши вещи?
– Есть способы. Умею подбирать ключи к дверям и к людям.
– Дочку мою на хрена в это впутал?
– Нехорошо получилось… не думал, что там ее волосы окажутся. В самом деле, нехорошо. Извини.
И так нелепо прозвучало это искреннее извинение, что Радаев захохотал. С минуту ржал в голос, до боли в боку, похлопывая себя по коленям. Изумленный напарник сдвинулся в сторонку и благоразумно помалкивал.
– Извини?! – утирая слезы, выдохнул Радаев. – Извини?! Ты чего, конченый? Давай вытаскивай ее оттуда. Всех нас вытаскивай, понял?
Лох яростно замотал головой.
– Не могу. Теперь это можешь закончить только ты.
– Вот так поворот! Так ты инструкцию дай, что ли? Мы все больше по жуликам работаем, с этим вашим вуду не знакомы…
– Это не вуду, – перебил лох, – это гораздо древнее.
– Да насрать, – в голосе Радаева зазвенел лёд. – Ты, главное, говори, что делать.
Читать бесплатно другие книги:
