Любовь и гром Линдсей Джоанна

Глава 40

После трех лет непрерывных странствий и путешествий Джослин почувствовала себя так, словно у нее каникулы. Она развлекалась вовсю и вела себя как туристка. Все, что она видела вокруг — от гор, которые им приходилось преодолевать, до равнин, по которым они в кратчайшее время покрывали огромные расстояния, — было прекрасным. Хотелось сохранить это в памяти навсегда. На ясном, необычайно синем небе светило солнце. Реки и ручьи радовали чистой и прозрачной водой. Даже прохлада, и та действовала благотворно. Джослин решительно ни на что не могла пожаловаться, разве только на стремительно бегущее время.

Они уже четыре дня ехали по Колорадо, перейдя горы по узкому перевалу Рэтон, где несколько лет назад чуть не разразилась война между железнодорожными компаниями «Денвер & Рио-Гранде» и «Атчисон, Топика & Санта-Фе». Обе компании желали проложить там пути. В конечном счете выиграла «Санта-Фе», причем, как ни странно, без всякого кровопролития.

Путешествие вдоль железной дороги вызвало у Джослин такое ощущение, будто она вернулась в цивилизованный мир. Но удивляться этому не приходилось, поскольку в 1858 году в Колорадо началась золотая лихорадка. Сюда хлынули толпы золотоискателей и переселенцев. Теперь территория была довольно густо заселена и в 1876 году получила статус штата. И если они не встречали слишком много людей, то лишь потому, что Кольт старательно объезжал стороной фермы, ранчо и города.

Однако сегодня он передумал. Широкая равнина сменилась Скалистыми горами, над которыми возвышался пик Пайке, похожий на непроходимую каменную стену. За ним притаился маленький городок Колорадо-Спрингс, куда они и прибыли ближе к полудню. Кольт сказал, что отсюда они поедут поездом. Предвкушая, как они станут заниматься любовью на удобной постели шикарного пульмановского вагона, Джослин и не подумала возражать. К тому же он так или иначе собирался сесть в поезд в Денвере, до которого отсюда при их теперешней скорости два дня пути.

Однако перед тем, как въехать в город. Кольт остановился, и Джослин вынуждена была ждать, пока он заплетет свои волосы. Утром он уже снял теплую куртку, которую носил в горах, и теперь на нем были лишь замшевая рубашка с бахромой, узкие черные штаны и мокасины. Джослин покачала головой.

— Зачем ты это делаешь? Так упорно стараешься подчеркнуть свое происхождение? Я же знаю, что у тебя из-за этого постоянно возникают проблемы. Ведь именно это послужило поводом к дуэли в Сильвер-Сити, не так ли?

— Ну и что?

— А то! Если бы ты постригся, оделся чуть по-другому, то выглядел бы вполне нормально. За исключением, конечно, красоты, которую действительно трудно назвать нормальной.

Кольт улыбнулся, сам удивившись, что ее высказывание почему-то его не раздражает. Может, из-за того, как она на него смотрит, — явно любуясь. Ему было чертовски приятно, когда она на него так смотрела.

— Ты делаешь по-своему, герцогиня, а я — по-своему. Когда люди принимают тебя за другого, случаются вещи и похуже.

— Хуже дуэли? — фыркнула она, но не стала дожидаться ответа. — А если я могу делать по-своему, то тебе придется вернуть мне шпильки.

Она протянула руку, но Кольт лишь покачал головой.

— Когда приедем в Шайенн, тогда и станешь снова «вашей королевской милостью».

Джослин было нахмурилась, но вдруг сообразила: ей подвернулась замечательная возможность сделать то, что она никогда не могла бы, будь с ней Ванесса или охранники.

— В таком случае, пока мы будем ждать поезда, я хочу посетить бордель, чтобы…

— Черта с два!

— Просто чтобы посмотреть, как там внутри. Кольт. Мне всегда хотелось знать…

— Забудь об этом, поняла? Забудь!

На сей раз Джослин нахмурилась, но он явно был непреклонен.

— Ну, тогда салун, — предложила она в качестве компромисса. — Против этого ты, безусловно, не можешь возражать.

— Ты так думаешь?

Прежде чем он успел отказаться и от этого предложения, Джослин быстро добавила:

— Ну, пожалуйста. Кольт! Когда еще у меня появится такая возможность? Разве я могу, побывав в этой стране, не посмотреть столь замечательный культурный феномен? Как только мои люди присоединятся к нам, мне уже не доведется позволить себе такие… вольности.

— Хочешь надеть штаны и мою куртку?

В первый момент она поняла лишь то, что он не сказал «нет».

— Твои штаны? Должно быть, ты шутишь.

— Никто не говорит, что они тебе впору, герцогиня. Джослин вдруг разулыбалась.

— Думаешь таким образом заставить меня передумать, да?

— А мне удалось?

— Нет.

— Тогда остается надеяться, что поезд будет готов к отправке, когда мы приедем на станцию.

Но его надежды не оправдались. До прибытия поезда оставалось еще два часа. Джослин была этому только рада. Ее лишь огорчило, что свободного пульмановского вагона нет. Но тут она углядела маленький частный вагончик, стоящий в депо. Ей сообщили, что вагон принадлежит одному из самых богатых жителей города, который лишь недавно его приобрел. Поэтому он не продается и не сдается внаем. Джослин полученная информация не остановила, и через полчаса, потраченных на поиск владельца, обмен записками И отправку ему маленького мешочка с золотом, она получила вагон в свое полное распоряжение до самого Шайенна.

Кольт, который стоял рядом и наблюдал, какой эффект оказывают на людей ее деньги и манера поведения — причем ей даже не понадобилось называть свой титул, — мог только качать головой. Он положил их вещи в вагон, затем подождал в салоне, пока она переодевалась в спальном отделении. Вагон, с обитыми бархатом стенами и плюшевыми креслами, напомнил ему ее карету, но был отделан с еще большей пышностью: шелковые занавески на окнах, между ними узкие зеркала в позолоченных рамках, на полу толстый ковер. На дубовом потолке красовалась резьба в виде лозы и цветов. Были здесь также печь, комната с ванной и раковиной, хорошо оборудованный бар и даже пианино в углу.

Кольт рассматривал помещение и размышлял, какого черта он здесь делает. Все это подходит герцогине, но ему такая роскошь ни к чему. В его хижине в горах над ранчо Джесси нет даже кровати. Джесси заставила его обзавестись хоть какой-то мебелью, но от кровати он решительно отказался, предпочитая спать на полу. И он всерьез подумывал удержать при себе герцогиню? Должно быть, он свихнулся, если посмел даже мечтать об этом.

Единственное, что ему нужно сейчас ради собственного спокойствия, — это побыстрее от нее отделаться. Именно поэтому они сюда и приехали. Ему слишком нравилось быть с ней, заботиться о ней, нравилась ее зависимость от него. Но все это время существовала опасность, что краткого пребывания вместе ему окажется недостаточно, захочется большего. И в конечном счете он возжелает оставить ее себе навсегда. Вначале Кольт еще надеялся, что этого не произойдет. Но ему не повезло. Боже, он и подумать не мог, что она станет так ему нужна!

От этих мыслей вернулись прежняя горечь и злость. Не важно, что он хочет, ему все равно никогда не получить ее. Она белая, а он — нет. Белые женщины не выходят замуж за метисов, если не хотят, чтобы их свои же подвергли остракизму. Вряд ли герцогиня об этом забыла, даже если он сам забыл на время. Сейчас она развлекается с ним, но, когда придет время, уйдет и даже не оглянется. Разве не использовала она его, чтобы избавиться от девственности, мешающей ей выйти замуж за кого-нибудь подходящего? Кого-нибудь подходящего!

— Я готова.

Боже, даже в смешном наряде она выглядит великолепно!

— Нет, не готова. Спрячь волосы под шляпу. Джослин подчинилась, чуть нахмурившись от его тона.

— Что-нибудь случилось?

— А должно было?

— Тебе совсем не хочется вести меня в салун, да?

— Не имеет значения, герцогиня… чего я хочу. В его словах явственно прозвучал двойной смысл, и Джослин рассердилась, что не понимает подтекста. Его грубость тоже раздражала, поскольку она думала, что больше с ней уже не столкнется.

— Ну, раз не имеет значения, тогда пошли. Она не стала дожидаться ни его согласия, ни его самого. Выйдя из вагона, она сердито двинулась к главной улице. Кольт догнал ее и резко рванул к себе.

— Раз уж ты непременно хочешь сделать эту глупость, то слушайся меня. Не снимай шляпы и не поднимай глаз. Если уставишься на кого-нибудь, тот может подумать, что ты напрашиваешься на драку. И держи язык за зубами. И ради Бога, не висни на мне, если тебя что-то напугает. Помни: ты должна походить на мужчину. И веди себя как мужчина.

— Как ты? Сомневаюсь, что мне удастся воспроизвести столь мрачный вид, но у тебя их столько вариантов, что уж один из них я изобразить смогу. Вот такой, например.

Гримаса, которую Джослин скорчила при этом, доконала Кольта. Он развернул ее и подтолкнул вперед прежде, чем она успела заметить широкую ухмылку, которую он не смог сдержать.

Искать ближайший салун долго не пришлось.

— Они здесь варят золото? — поинтересовалась Джослин, увидев вывеску, гласящую «Пивоварня „Золотой самородок“. К этому моменту Кольт был сыт по горло ее шуточками.

— Неприятности тут заваривают, немец. Точно хочешь зайти?

— Немец? — улыбнулась Джослин. — Полагаю, это какое-то мужское прозвище, а не намек на национальность. Я действительно так выгляжу?

— Ты выглядишь, будто тебя выволокли с пастбища, — буркнул он и натянул ей шляпу ниже нежных ушек. — Господи, из этого ничего не выйдет. Достаточно взглянуть тебе в лицо — и конец.

— Но что случится, если они узнают во мне женщину?

— Все что угодно, черт побери!

Джослин поняла: он вот-вот передумает. Поэтому попятилась к дверям со словами:

— Только на пять минут. Кольт. Ну что может случиться за пять минут?

И проскользнула внутрь прежде, чем он успел ей помешать.

Глава 41

Пивоварня «Золотой самородок» снаружи вовсе не выглядела набитой битком, но внутри оказалось полно народу. Джослин уже было решила, что сегодня какой-нибудь праздник, раз среди бела дня тут толпится столько публики. Но тут заметила перед многими тарелки с едой и сообразила, что сейчас, должно быть, обеденное время. Она и сама проголодалась.

— Ты не сказал мне, что это и ресторан тоже, — прошептала она, когда почувствовала за спиной Кольта.

— С кем это ты разговариваешь, парень?

Она обернулась и широко открытыми глазами уставилась на одного из местных завсегдатаев в таких же, как у нее, мешковатых штанах, висящих на подтяжках. К ее великому облегчению, он, почесывая длинную седую бороду, смотрел больше на бар, чем на нее.

— Прошу у вас прощения, я…

— Просишь у меня…

Он прыснул, не договорив. Джослин скривилась и бросила взгляд через его плечо в поисках Кольта. Его не было видно, а завсегдатай, прищурившись, смотрел на нее.

— Может, у тебя найдется лишняя монетка, которой ты мог бы поделиться, сынок? Если покупаешь выпивку, еду получаешь бесплатно.

Джослин покопалась в кармане, куда перед выходом сунула несколько монет, и протянула одну ему. Она поняла свою ошибку, когда увидела вылезшие на лоб глаза мужчины. Он чуть не сломал ей пальцы, выхватывая у нее из руки золотую двадцатидолларовую монету, пока она не передумала.

— Должно быть, ты только что с приисков, парень. Пошли, я куплю тебе выпивку. Черт возьми, я теперь богач.

Снова захихикав, он двинулся к бару. Джослин не пошла за ним. Вместо этого она направилась к выходу. Но тут ее грубо развернули, и она увидела весьма недовольного Кольта, который, как выяснилось, все это время стоял позади нее.

— По-моему, я велел тебе держать язык за зубами.

— Он решил, что я мальчик, — поспешно объяснила она. — Мы об этом не подумали. Раз уж я схожу за мальчишку, не могли бы мы побыть здесь подольше и пообедать?

— Нет, не могли бы, — раздраженно процедил он. — Насмотрелась?

— Вообще-то я еще ничего не видела, но… Слова застряли у нее в горле, и глаза стали как плошки — она увидела над зеркалом позади стойки большую картину в раме с изображением лежащей на софе женщины. Совершенно голой. Кольт засмеялся, и Джослин поняла, что стоит, разинув рот и залившись краской.

— Пошли, вон оттуда лучше видно. Пять минут. Немец, и мы уходим.

Джослин кивнула и покорно проследовала за ним к стойке. Это было продолговатое сооружение из резного орехового дерева. Через каждые восемь футов на нем висели длинные полотенца для того, как предположила Джослин, чтобы посетители могли вытереть руки. По низу стойки проходила латунная штанга, на которую ставили ноги. Рядом на полу стояли плевательницы из расчета одна на четверых. Вокруг плевательниц были насыпаны опилки, и Джослин имела несчастье лицезреть, зачем они нужны, когда какой-то малый сплюнул табачную жвачку, но не попал.

Когда она добралась до стойки, бармен стер перед ней остатки чьего-то обеда и спросил:

— Что будешь пить, малыш?

— Бренди, будьте так любезны.

— Сделай два виски, — прорычал рядом с ней Кольт, швырнув на стойку деньги.

Уничтожающий взгляд, которым он ее при этом одарил, красноречивее всяких слов сказал, что она опять допустила промах. Скорее всего о бренди в этих краях и не слыхали, не говоря уж о том, чтобы иметь его в запасе.

— Извини, — уныло пробормотала она.

— Держи в руке, но не пей, — только и сказал Кольт, когда перед ней поставили стакан виски.

Джослин взяла стакан, развернулась и, небрежно облокотившись на стойку — она видела, так сделал один парень, — принялась изучать обстановку. Кольт остался сидеть спиной к залу, но видел в висящем перед ним зеркале все, что происходит сзади. Джослин предпочла наблюдать за всем непосредственно.

Салун был не очень большим, примерно величиной с самую маленькую гостиную Флеминг-Холла. Помимо безвкусной картины, на которую она старалась не смотреть, на стенах висели и другие любопытные вещи: голова оленя, побелевший череп какого-то крупного животного, старое оружие и задняя часть бизона — тут Джослин дважды моргнула.

Здесь играли в рулетку, фараон, покер, но все это не мешало посетителям предаваться основному занятию — выпивке. Буквально за несколько минут она услышала такие выражения, как «змеиный яд», «лак для гроба», «красный динамит», «тарантуловый сок» и «моча пантеры», и предположила, что так называют виски. Она совсем уж было собралась попробовать глоточек, желая узнать, действительно ли этот напиток заслуживает столь колоритных названий, но одного взгляда на Кольта, по-прежнему наблюдавшего в зеркало за происходящим, хватило, чтобы отказаться от этой идеи.

Народ тут был разношерстный: золотоискатели, игроки, бизнесмены, ковбои, бродяги. Одни мужчины. Поэтому Джослин несказанно изумилась, когда наконец заметила женщин, сидящих возле некоторых столов.

Их здесь называли «веселые крошки». Впрочем, она услышала и пару-тройку других словечек в их адрес, далеко не столь милых. Очевидно, с этими дамами можно было не только пить и танцевать. Но, на взгляд Джослин, единственное, что отличало их от остальных женщин города, — накрашенные лица и платья. Их туалеты были сшиты с претензией на французскую моду. Джослин видела такой фасон в одном из журналов мод, хоть и не припоминала, чтобы лиф был так глубоко вырезан спереди. Но когда одна из женщин встала, Джослин поняла, где кончается сходство с модной моделью. У платья отсутствовала юбка. Точнее, то, что можно было назвать юбкой, едва доходило до середины бедра. Не икры, а именно бедра, выставляя на всеобщее обозрение длинные ноги в шелковых чулках с яркими, кричащими полосками.

Джослин спохватилась, что опять глазеет с открытым ртом, и поспешила закрыть его. Что ж, она хотела острых ощущений — она их получила. И если уж здесь женщины так вызывающе одеты, то как же они. Господи помилуй, выглядят в борделях? Неудивительно, что Кольт так воспротивился идее посетить бордель.

— Есть проблемы, мистер?

Джослин аж застонала. Ведь Кольт предупреждал, что нельзя ни на кого пристально смотреть, а вот теперь этот, похожий на медведя, мужчина чем-то сильно недоволен. Но она не могла припомнить, чтобы вообще на него смотрела. Она перед этим его даже и не видела. Может, он не к ней обращается?

— Я задал вопрос, мистер.

Джослин поняла, что обращаются действительно не к ней, а к Кольту. Взглянув на Кольта, она заметила, что он в зеркало наблюдает за «медведем». Ну вот, ей запрещал, а сам уставился. А «медведю», которому тоже хорошо видно зеркало, это определенно не нравится.

Но Кольт даже не подумал отвечать. Он даже не пошевелился, словно оцепенел. Ни один мускул его тела не дрогнул.

— Вот дерьмо, да ты же полукровка! — услышала Джослин и тоже оцепенела. — Кто, черт побери, тебя сюда пустил?

Джослин ждала, что уж сейчас-то Кольт точно обернется и велит этому мерзкому созданию убираться. Господи, ну зачем он носит эти косички, да еще и замшевую рубашку с мокасинами? Носил бы что-нибудь одно, никто бы и внимания не обратил. Кое у кого из присутствующих здесь мужчин волосы еще длиннее, чем у Кольта. А у парня, сидящего слева, тоже замшевая рубашка. Мокасин, правда, нет ни на ком. Но все это вместе на одном человеке равносильно вывеске, на которой большими буквами написано, кто он такой. Кольт словно сознательно напрашивается на неприятности! А если так, то почему тогда он не оборачивается, раз получил, что хотел?

— Я с тобой разговариваю, полукровка!

С этими словами «медведь» поднялся со стула. Он и вправду был огромен, с лохматой каштановой гривой, переходящей в косматую бороду с усами. Револьвера у него не было и, судя по всему, его не очень беспокоило, что Кольт вооружен. Однако на поясе у него висел кнут, означавший, должно быть, род занятий этого человека: погонщик скота или кто-то в этом роде. Перегонщик скорее всего, которому предстоит вести скот через перевал. Джослин пожалела бедных животных, поскольку от этого человека так и разило злобой и жестокостью. А Кольт все молчал.

— Может, тебя надо подстегнуть, чтобы привлечь твое внимание? — предположил «медведь».

Джослин ахнула, увидев, как плеть, раскручиваясь, ложится на пол. Нет, он не посмеет! Однако остальные, судя по всему, думали иначе. Они повставали и отошли подальше к стенкам. Ближайшие к стойке столы тоже опустели. Кто-то даже схватил ее за шиворот и оттащил в сторону. А Кольт все не поворачивался.

Когда Джослин сумела высвободиться из рук своего непрошеного защитника, щелкнул кнут. Она увидела, что на спине Кольта, там, куда пришелся удар бича, лопнула замша. Ее охватил неописуемый ужас. Этот подонок все-таки сделал это, стегнул Кольта, чтобы привлечь к себе внимание. Но желаемого результата не достиг. К вящему изумлению Джослин и всех присутствующих, Кольт даже не пошевелился. Ни словом, ни жестом он не показал, что ему больно. А удар был, несомненно, болезненный. Звук бича прозвучал, как выстрел.

"Медведь» тоже удивился отсутствию реакции со стороны своей жертвы, но лишь на мгновение. Он посмотрел в зеркало на лицо Кольта, и его маленькие глазки превратились и вовсе в щелки.

— Твоя морда мне знакома, полукровка. Может, ты уже достал меня однажды, а я был слишком пьян, и теперь не могу вспомнить? — И тут он заорал:

— Отвечай, ты, помесь!

В воздухе снова свистнула плеть.

— Нет! — задохнулась Джослин, когда второй удар обрушился на Кольта, и рванулась вперед, но чья-то сильная рука удержала ее за плечо.

— Не вмешивайся, паренек. Это всего лишь вшивый метис.

И тут Джослин перестала мыслить здраво. Она ничего не понимала, ей были совершенно недоступны предрассудки, позволяющие говорить такие вещи. Ее поражало безразличие, с которым окружающие стояли и смотрели, вместо того чтобы вмешаться и положить конец этому безобразию. И уж совсем она не могла понять, что произошло с Кольтом. Почему он молчит и терпит все это. Она же терпеть больше не намерена.

Повернувшись к держащему ее за плечо парню, она выхватила у него из кобуры револьвер прежде, чем тот успел сообразить, что происходит. Оружие оказалось длинноствольным и громоздким. Джослин пришлось положить ствол на руку, но и так она не была уверена, что сумеет попасть. С револьверами она не очень-то умела обращаться.

Но «медведь" — то этого не знал.

— Ударите его еще раз, сэр, и мне придется пристрелить вас. Стоявшие позади нее и позади «медведя» расступились. Да, ей, несомненно, удалось привлечь внимание монстра, если не сказать больше. И спокойнее от этого ей не стало. Джослин быстро глянула на Кольта, но тот, черт бы его побрал совсем, даже зная, что она вмешалась, продолжал сидеть неподвижно. Он что, действительно полагает, что она сумеет сама вытащить их обоих из этой ситуации?

— Это ты мне сказал, парень? — поинтересовался «медведь». — Надеюсь, ты не так глуп.

Она слегка вздрогнула, когда он подтянул к себе плеть. Угроза была очевидной, жест предельно ясен. Если она не опустит револьвер, он отходит кнутом ее.

У нее вспотели ладони. Лишь со второй попытки ей удалось взвести курок. В гробовой тишине щелчок прозвучал особенно громко. А «медведь» разозлился еще сильнее, настолько, что ему стало наплевать, что она целится в него.

— Ах ты, маленький говнюк! — прорычал он. — Пшел вон, или я тебя в клочки порву.

— Почему бы тебе не отвалить самому, Пратт? — выкрикнул кто-то. — Это же еще сосунок.

— Тоже кнута захотел?! — рявкнул «медведь».