Тупая езда Уэлш Ирвин

2. Железно

Я люблю зависать на Оксфорд-стрит, потому что здесь, в Саутсайде, есть все, что нужно. Улица у нас тихая, офисным мохнаткам отсюда близко до центра, для молодых кисок неподалеку университет, здесь у меня уютная маленькая берлога, где можно фачить тёл с района. Никаких излишеств, небольшая симпатичная гостиная с широким угловым диваном, спальня с кроватью кинг-сайз и маленькая кухня со всякими протеиновыми коктейлями – я только на них, сука, и живу. Мебели в моей хате немного, я называю это минималистичным дизайнерским решением. У меня есть книжный шкаф с какими-то книжками, которые мне одолжил Рэб Биррелл, сам я не читаю, но держу, чтобы производить хорошее впечатление на студенточек. «Моби Дик», «Преступление и наказание», всякая такая херня. Пытался как-то читать этого чмошника Достоевского, но там у каждого, блядь, по пять разных имен, поэтому я забил на эту херню. И правильно, сука, сделал!

За юзаными дисками с музыкой и фильмами я хожу в «Хогс-Хэд», за бесплатным вай-фаем – в «Сазерн-Бар». Прямо за углом «Комми»[4], купайся и держи форму, поджарый Лоусон. Да у нас в Саутсайде есть все, что нужно. В Лите нет никаких «Старбаксов», разве что в доках, возле здания соцслужб, но это уже не настоящий Лит! И маленьких кафешек у нас тоже завались, но я здесь особо не шляюсь по всяким кабакам, только в «Сазерн» за вай-фаем хожу.

А еще водитель такси – лучшая работа в моей гребаной жизни. Железно. Это звездный час Джуса Терри, с этим не сравнится даже развозка соков на грузовичке. Я ночная, сука, сова, кручу головой по сторонам, выглядываю в окна кэба, в любую секунду готов спикировать на заблудшую Мандовани! Да еще и платят! Все по счетчику, а счетчик не врет. Лучше всего в августе, клевое времечко – центр полон снобских телок, но и сейчас нефигово: праздники на носу, мохнатки слоняются в хлам пьяные. Да, здесь есть классные мохнатки, но проблема Шотландии в том, что у нас слишком, сука, моноэтническая страна. Брюнеток полно, есть блондинки, рыжие и шатенки, но почти все они белые. Я завидую тем, кто работает в лондонском такси; там можно хорошенько разнообразить ассортимент.

Лотиан-роуд не мое место, но там находятся «Филмхаус», «Ашер-Холл» и «Траверс» – места, где всегда можно найти роскошную мохнатку. Правда, не в этот раз; видать, концерты еще не закончились. Неожиданно начинает идти дождь, льет как из ведра, и прямо передо мной на дорогу выскакивает куча парней, они машут мне руками, но я только прибавляю газу, смотрю, как они отпрыгивают в стороны, и смеюсь, пока эти тупицы орут и проклинают меня. Лохи меня не интересуют, мне нужны тёлы. Но я все равно решаю остановиться, просто ради прикола, посмотреть на их радостные лица, потом жду, пока они подойдут поближе, и тогда как заору: «СОСИТЕ ХУЙ, ТЕРПИЛЫ ГРЕБАНЫЕ!» После чего пулей оттуда съебываю и наслаждаюсь их охуевшими пачками в зеркале заднего вида!

От винных баров до залов для игры в бинго, от похищения малолетних (фигурально выражаясь, конечно, правовые нормы и все такое) до погони за «скорой помощью», толстые и худые, стильные и нищие; там, где есть чем полакомиться, там я – гарцую вдоль тротуара на своем вороном, всегда готов как следует засадить в задницу!

Прошлой ночью эти американские пташки и полсекунды не ломались, так-то! Вот это результат! Конечно, в выходные меня интересуют только тёлы, ведь нет ничего лучше, чем оттянуться, помогая раскрепоститься какой-нибудь пташке. Сейчас у меня на линии снова янки, на этот раз – Ронни, придурок, которого я вчера вез, голова у него, как у того лютого динозавра, что бьет тираннозавра рогом в живот, а потом вместе с ним падает со скалы.

– Мне нужно в Ист-Лотиан в ближайшие дни. Место называется Хаддингтон.

– Как два пальца обоссать, приятель. Я знаю эти края.

– Отлично, я думал поехать завтра, но, говорят, на город надвигается ураган.

– Ага, есть такое, ураган Мошонка называется.

– Это нешуточное дерьмо. Катрина снесла Новый Орлеан под ноль, а вы здесь, кажется, ни к чему подобному не готовы.

– Да ладно, чувак, ну, польет, поштормит, здесь всегда так, мы привыкли.

– Я сомневаюсь, что ты понимаешь серьезность положения, Терри.

– Не парься, чувак, отсидись в «Балморале», пока все не уляжется. Закажи обслуживание в номер. Только, если захочешь, чтобы кто-нибудь составил тебе компанию, не спрашивай ничего у этого мудака консьержа, он подсунет тебе какую-нибудь надутую шлюшку, которая обдерет тебя до нитки. Я подгоню тебе пару стреляных тёл, которые умеют веселиться, и это не будет стоить тебе ничего, кроме счета за мини-бар и пары тонн. Я знаю одну пташку, работал с ней как-то раз, она местная супергрупи, трахала всех спортсменов, актеров, футболистов и комиков, чья нога ступала на эту землю. У нее столько работы во время фестиваля, что ее прозвали Заявка Шестьдесят Девять. Она была бы счастлива поставить на стойке своей кровати зарубку с твоим именем. Без шуток.

В голосе Ронни звенит металл:

– Я думал, ты не знаешь, кто я!

Бля, пропизделся, но ничего.

– Ни в зуб ногой, пока не загуглил сегодня утром. Я проверяю всех своих клиентов на случай, если за ними числятся какие-нибудь стремные делишки. Без обид. Яйца в бизнесе нужны!

Конечно, я знал этого говнюка, с самого начала. Он немного молчит, а затем продолжает:

– Очень профессиональный подход… осторожность никогда не повредит. Но я должен попросить тебя хранить это в тайне.

– Тайна – мое второе имя, приятель. Нельзя прыгать из кровати в кровать, как дружище Джус, и не изучить значение слова на букву «Т» вдоль и поперек! Так ты хочешь познакомиться с этой мохнаткой или как?

– В этом нет необходимости. Я тебе перезвоню, – говорит он и вешает трубку, говнюк.

Но сделка, сука, вещевая, зашибаю хорошие бабки каждую неделю, а понадоблюсь ему всего несколько раз, чтобы съездить в Хаддингтон! Интересно, что он там забыл. Ладно, это его дело. А я пока займусь своим! Время пожинать, сука, плоды!

Я проверяю телефон: туча сообщений от разных пташек – в том числе от тех двух молоденьких с Род-Айленда! Они были что надо, и главное – пиздец какие стреляные. И хотя Больной и говорит, что главное в охоте – это процесс, нельзя же постоянно париться о том, как пробить оборону. Иногда хочется просто выложить все карты на стол и сказать: вписываетесь или нет? И они вписались по полной, это точно! Жаль, свалили на материк на следующий же день.

Я пытаюсь подцепить какую-нибудь мохнатку у мостов, но ни одна пташка меня не останавливает, поэтому я подбираю другого пассажира, какого-то придурка в костюме и с дипломатом, прямого, будто аршин проглотил. На чай такой говнюк не даст.

Я начинаю думать о тёлах, в особенности тех двух – Сюзанн Принс и Иветт Брайсон, – в которых я однажды, почти десять лет назад, кончил без резинки, пока депрессовал после третьего развода. В итоге у меня на шее двое маленьких ублюдков. Но я всеми руками за то, чтобы Гийом и Рыжий Ублюдок взяли фамилии матерей. Феминизм и все такое. И заметьте, будь моя воля, я бы вставил каждой в пизду по трубке, сука, и сосал бы что твой ласковый теленок до тех пор, пока не пошла бы кровь, а потом сплюнул бы обоих ублюдков в сортир. Но тёлы захотели их оставить, поэтому маленькие ублюдки здесь, и, пока в их паспортах не значится фамилия Лоусон, я не жалуюсь. Чистая, сука, правда!

Что Сюзанн, что Иветт – обе женщины независимые, и, кажется, я уже вне опасности, но люди и обстоятельства, черт бы их побрал, постоянно меняются. Расслабляться нельзя, у Совета по защите детей длинные руки. Но до моих, сука, карманов им не добраться…

Я вернулся к Принни[5] и теперь качу вверх на Маунд[6]. Чучело на заднем сиденье уже приготовило купюру, поэтому если я хочу понюхать чаевые, то пора начинать трепаться.

– Так и чем же ты занимаешься, приятель?

– Медициной.

– Доктор, да?

– Вроде того. Я специалист, – отвечает этот педик и смотрит в окно. – Почему мы едем этой дорогой?

– Трамваи… одностороннее движение… объезд… муниципалы… Так в чем же ты специалист? Вот взять, например, меня. Я спец в любви. Знаешь эту песню? Шерон Браун? «Я спец по любви…»[7], знаешь ее? Нет?

– Не думаю.

Вот говнюк, все равно что кровь из камня выдавливать.

– Так на чем же ты специализируешься, приятель?

– Гинекология.

– Гине-ох-бля… вот дерьмо! – Я едва не проскакиваю на красный свет, пока оборачиваюсь на этого парня; он вылетает вперед со своего сиденья. Хорошо, что он пристегнулся, иначе бы его как фарш выдавило через глазок в разделительном стекле и он лежал бы у меня на коленях! – Прости, дружище… но я тут подумал, что ты наверняка видел даже больше мохнаток, чем я! Тебе, случайно, не нужен помощник, а?

Парень садиться обратно на сиденье:

– Не думаю, что…

– Слушай, приятель, я знаю, как обращаться с мохнатками! Сразу тебе говорю! Я, может быть, и не в курсе всех этих технических терминов, как ты, но я знаю: стоит только нажать эту кнопку – и БАМ! Поехали! Засаживаешь в дырку – и ТРАХ! Ах ты, гондон! – Нас пытается подрезать грузовик, пока мы с грохотом несемся в сторону Кэмерон-Толл.

– Спасибо. Я не забуду этот бесценный совет, – говорит парень, и в следующую секунду у меня звонит мобильник, и в этом не было бы ничего необычного, если бы не имя ПУФ на дисплее. Я не поднимаю трубку, но, пожалуй, стоит поскорее добраться до сауны этого придурка и посмотреть, что там к чему.

Мне не по душе эта работенка, потому что стоит кому-нибудь хотя бы раз назвать тебя преступником, как преступления начинают сами тебя находить. Я не гангстер, не профессиональный вор и не наркоторговец, но я никогда не смотрю дареному коню в зубы. Если кто-то предлагает тебе маленькую сделку и она выглядит привлекательной, то почему нет. Но есть бездельники, которые приходят и расписывают самые что ни на есть бессмысленные, бредовые и гиблые предприятия просто потому, что они ищут, чем бы заняться, ищут приключений. Я отвечаю таким придуркам – вежливо, конечно: отъебись. Торговля наркотой – это большой риск и куча возни за копейки. Бомбить скучно, а порнушка – просто приятный небольшой приработок в свое удовольствие, но на него нельзя рассчитывать. Когда у меня есть выбор, я могу подсобить Коннору, но только не Тайрону или Пуфу. Присматривать за шлюхами и сутенерами, уж простите, не в моем вкусе.

– А вот и больница, можете просто остановить здесь, – доносится голос с заднего сиденья.

– Не вопрос. Опять идешь смотреть на мохнаток, чувак?

– Вроде того.

– Работка не из простых, но кто-то ведь должен этим заниматься! Так подумаешь, а ведь я видел уже кучу мохнаток на заднем сиденье этого кэба. Правда, обычно это не те, что ходят к тебе, верно, приятель?

– Да, наверное… Ну, спасибо вам.

– Расскажу еще одну вещь, приятель, насчет технической стороны дела. Ты же знаешь, что у эскимосов типа миллион слов для обозначения снега, так вот у вас, гинекологов, наверняка столько же для мохнаток, да? Готов поспорить, что так, – заливаюсь я, проворачивая старый трюк: держу двери закрытыми, пока не появится кошелек, да еще и балаболю без конца! И тогда чувак платит как надо; успех! Такой гондон никогда не даст на чай, если сидеть как чмо с кислой рожей. Этот тухлый придурок, Толстолобый, всегда ноет насчет чаевых. Да потому, что ты чмо с кислой рожей, говорю.

Но этот паренек раскошелился и, кажется, даже заинтересовался.

– Эскимосы? Снег… Да, нужно это запомнить!

И вот я еду обратно в центр. Забираю еще немного кокоса у Рехаба Коннора и отвожу товар в Лит, к Монни. Коннор сейчас, наверное, один из главных поставщиков в городе. Сам он никогда не притрагивается. Вообще-то, официально он работает специалистом по реабилитации в Министерстве социальной защиты. Дает всем два номера телефона: один на тот случай, если ты чистый, но у тебя кризис и нужно с кем-то поговорить, а второй – если тебе нужно подогнать товар. Подмял под себя весь рынок, хитрожопый говнюк! Рассказывал мне как-то, что консультировал одного парня и тот говорит ему:

– Слушай, Коннор, это все не работает – воздержание, консультации. Мне правда нужна доза.

А Коннор отвечает:

– Без проблем, чувак, но ты должен позвонить мне на другой номер. Я забочусь о своей репутации. Нужно оставаться профессионалом.

Потом я решаю закончить на сегодня и заехать на район к моей старушке, Элис Ульрих, эта фамилия осталась у нее от покойного второго мужа, немца. Я стою на светофоре у мостов, недалеко от Театра фестивалей, и тут мне в окно стучит какой-то придурок. Наверное, я забыл выключить шашки.

– Занято, приятель, – говорю я ему.

– У вас горит знак «Свободно».

– Ну, значит, я забыл его выключить.

– По закону вы обязаны меня взять.

– Прости, чувак, я бы с удовольствием, но мне только что пришел заказ. – Я стучу по экрану. – Диспетчерская, вот. Автоматизированная.

– Да это чушь собачья!

– У меня связаны руки, приятель. Для меня не было бы большего удовольствия, чем подвезти тебя, но я раб диспетчерской. Не будешь брать заказы, которые дают, и тебя на всю ночь снимут с линии, – говорю я, а сам завожу двигатель и отъезжаю.

Я слышу, как он все еще стоит на тротуаре и продолжает нести какой-то бред про законы, с некоторыми придурками разговаривать бесполезно. В общем, я подъезжаю к светофору, сигналю какой-то брюнетке в длинном коричневом пальто, и она отвечает мне шикарной улыбкой. Приятно быть вежливым.

Итак, я еду к своей старушке в Сайтхилл. Она всегда говорит, что не выходит из дома, но, когда я к ней захожу, она стоит в пальто, шляпе и перчатках.

– Терри, сынок, не подбросишь свою старушку-мать? Я бы не стала просить, если бы не погода…

– Куда ты едешь?

– В Королевскую больницу.

Ебаный ты, сука, рот, это же на другом конце света, я только что оттуда.

– А что случилось, ты себя плохо чувствуешь?

– Нет, я в порядке, – говорит она. Потом смотрит на меня так решительно. – Если хочешь знать, я собираюсь навестить твоего отца.

Так я, сука, и знал, что здесь что-то нечисто.

– Отлично, то есть ты все подстроила, так?

– Он плох, Терри. У него рак. У него осталось мало времени.

– Тем лучше.

– Не говори так!

– Почему нет? – Я мотаю головой. – Поверить, блядь, не могу, что ты к нему едешь. Ты снова даешь ему возможность над тобой поиздеваться. Он столько лет тебя унижал.

– Но он все равно остается отцом… он твой папа и папа Ивон!

– И что он, сука, хотя бы раз для нас сделал?

Ее глаза гневно горят, и она указывает на меня пальцем:

– Даже не начинай! Что ты сделал для своих детей? У тебя их предостаточно, разбросаны там и сям, бог знает, где их только нет! Донна говорит, что уже сто лет от тебя ничего не слышала, она была здесь вчера с Кейси Линн.

– Что? Какой еще кесилин?

– Кейси Линн! Твоя внучка!

– А-а… с ребенком… – говорю я.

Вот сука, я уже и забыл, что у нашей Донны есть дочка… Я должен съездить на нее посмотреть, но никак не могу ужиться с мыслью, что я дед. Для пташек я ДЯТ: дед, которого я бы трахнула!

Она смотрит на меня этим своим говорящим взглядом:

– Ты что, до сих пор не видел ребенка, не видел свою собственную внучку, нелюдь?! Так?!

– Ну, я был немного занят…

– Ребенку почти год! Ты никчемный бездельник! Ты даже хуже, чем Генри Лоусон!

– Да пошла ты, – говорю я и просто вылетаю из дома. Старая карга может сама доехать на двух автобусах с пересадкой!

– Терри, подожди! Подожди, сынок!

Я сбегаю по ступенькам и сажусь в кэб, а снаружи опять начинается ливень. Кейси Линн, что это вообще, сука, за имя такое для ребенка? На экране все то же сраное сообщение из диспетчерской. От этого придурка Джимми Маквити – Большая Лиз говорила, что сегодня он за нее.

ПАССАЖИР НА УЭСТЕР-ХЕЙЛЗ-ДРАЙВ, 23.

Я отвечаю:

ТОЛЬКО ЧТО ВЗЯЛ ПАССАЖИРА В САЙТХИЛЛЕ.

Он:

ТЫ ЕДИНСТВЕННЫЙ КЭБ В ЭТОМ РАЙОНЕ.

Я:

КАКОЕ СЛОВО ИЗ «ТОЛЬКО ЧТО ВЗЯЛ ПАССАЖИРА В САЙТХИЛЛЕ» ТЕБЕ НЕ ПОНЯТНО?

После этого надоедливый говнюк затыкается. Но тут я поднимаю глаза и от злости бью кулаком в приборную панель, потому что вижу, как мать спускается по ступенькам и направляется по улице в сторону магистрали. Я объезжаю многоэтажку с другой стороны и замечаю, что она стоит рядом с временной автобусной остановкой под проливным дождем: здесь нет теперь даже сраной крыши, спасибо этим придуркам с их гребаными трамваями. Я подъезжаю к ней и опускаю стекло:

– Мам, залезай!

– Спасибо, я автобус подожду!

– Слушай, прости! Я просто не хочу, чтобы он снова тебя унижал. Давай залезай!

Кажется, она еще какое-то время раздумывает, но затем сдается и садится в кэб.

– Возьми и докажи, что ты лучше, чем он. – И она качает пальцем, указывая на меня. – Веди себя со своими детьми так, как должен! Встречайся с Донной! Звони Джейсону! Познакомь девушек!

Я не намерен снова с ней спорить на этот счет. Я не так плох, как она меня рисует. Каждые несколько недель я звоню Джейсону в Манчестер. Мы с мамой выезжаем на окружную и едем преимущественно в тишине, пока я не высаживаю ее у больницы. Она спрашивает, не хочу ли я зайти к нему или что-нибудь передать.

– Передай ему спасибо за нихуя и пусть катится к черту.

Она уходит и идет внутрь, она явно не в духе, и все это заставляет меня задуматься. Поэтому я беру и – а, хуй с ним – звоню Сюзанн и Иветт, мамочкам малыша Гийома и Рыжего Ублюдка, и договариваюсь сходить куда-нибудь вместе. Они не могут в это поверить, но, кажется, обе счастливы.

Сначала я забираю Гийома из Ниддри-Мейнс, затем еду в пафосный Блэкфорд-Хиллс за Рыжим Ублюдком. Пока он бежит к нам по подъездной дорожке большого дома через ландшафтный садик, я вижу, как малыш Гийом думает про себя: «Почему он со своей мамой живет здесь, а мы с мамой – в вонючей трущобе?» Рыжий Ублюдок, чья красная футболка с порога кричит о, ну, скажем, рыжести маленького засранца, садится в машину, и они обмениваются вялыми приветствиями. Неразговорчивый он, этот Рыжий Ублюдок, только по сторонам все время смотрит. Наверное, у него мамкины мозги, раз голова сходится на затылке конусом, как у гребаного пришельца. Интересно, знают ли эти молокососы, что едут отрываться с Отважным Дэном?[8]

С малышом Гийомом отдельная история. Поначалу Сюзанн была уверена, что это ребенок того французского официанта. Она как-то раз трахалась с ним перед тем, как на следующую ночь ее трахнул я, но этого, сука, просто не может быть: количество спермы, которое выходит у меня из бейцалок, просто невообразимо! Спермы? Сука, да если бы она после этого встала над ведром и раздвинула ноги, я бы оклеил обоями весь ее чертов дом!

Но сперму такого качества приходится, сука, беречь, ведь пташки хотят ребенка с характером. Человеку безрезиновой эпохи, да еще с застарелыми инстинктами, нужно быть вдвойне начеку. Убедиться, что тёла на взводе. Но из-за этого СПИДа и ВИЧ многие будут настаивать на резинке. Убивают, сука, все удовольствие, и это еще в лучшем случае, потому что с таким шлангом, как у меня, на то, чтобы надеть резинку, уйдет целая вечность. По мне, так это все равно что уничтожить все, чего достигли таблетки и сексуальная революция. Это вина гребаного правительства: если бы все эти сраные педики из частных школ не пялили друг друга, не было бы вообще никакого СПИДа и ВИЧ.

В общем, речь на самом деле про малыша Гийома. Не успел я очухаться после тех безумных выходных, как уже таскал и его, и Рыжего Ублюдка везде, где только можно. Поначалу я не блистал, по одежке протягивай ножки, как говорится, но я и тут нашел свой интерес и записался во все кружки для родителей-одиночек, какие только мог. Ясли, детский сад, школа – помотался как следует. Всем мамочкам-одиночкам я говорил, что мать малыша Гийома умерла при родах, а Рыжего Ублюдка я усыновил, когда его отец, мой младший брат, погиб в Афганистане, а мать сторчалась. В итоге я перетрахал, наверное, полдюжины этих мамочек вдоль и поперек, одну даже затащил в порнушку, но потом дети повзрослели, стали трепаться, и все, сука, просекли схему. После этого, честно говоря, я немного потерял интерес к маленьким засранцам.

Я привел парнишек в кафе, мы допиваем сок, чтобы затем пойти на дневной сеанс в кино; куда же еще вести детей в такой холод. И тут Рыжий Ублюдок поднимает на меня свои глазенки и говорит:

– Ты любишь Гийома больше, чем меня.

Святые яйца! А чего этот маленький засранец хотел? Он давно себя в зеркале видел?

– Ну, приятель, раз уж ты такой всезнайка, у меня к тебе один вопрос. Что такое любовь?

Рыжий Ублюдок выкатывает нижнюю губу:

– Ну, это… я не знаю…

– Вот вы братья, ну, то есть единокровные братья, и вы можете любить друг друга. Но не так, как мужчина любит женщину, верно?

– Да, – сразу кивают оба, и слава, блядь, богу.

Вот облегче ние! Не хочу, чтобы мой сын был педиком, особенно этот рыжеволосый; засранцу и так нелегко придется, коль таким рыжим уродился!

– Так что раз уж вы разные, то и люблю я каждого по-разному, но с одинаковой силой. – И я оставляю им время немного подумать над этим.

Жаль только, что в случае с Рыжим Ублюдком «по-разному» – это «да он, сука, вообще, не мой!». В общем, я повел их смотреть этот мультфильм – «Вверх». Пиздец, я чуть, сука, не заплакал, когда этот старый ублюдок рассказывал о своей умершей жене и о том, как они хотели детей и не могли их завести! Я уже готов был сказать ему, закричать в экран: забери у меня этих маленьких говнюков, они мне не нужны! Попкорн, хот-доги, мороженое, «Твиксы» – все, блядь, что только можно, спиногрызы ебучие!

Я рад наконец-то от них избавиться, но, в общем-то, день прошел не так уж плохо. Сначала везу малыша Гийома в Ниддри-Мейнс. Пока он идет в сторону дома, его мать, Сюзанн, слегка кивает головой, а я в это время поворачиваюсь к Рыжему Ублюдку и говорю:

– Считай, что тебе повезло жить в Блэкфорд-Хиллс. Здесь бы ты и двух минут не протянул.

– А почему Гийом и его мама такие бедные?

Что я могу на это ответить? Я просто спрашиваю у Рыжего Ублюдка, что он сам думает на этот счет, и всю дорогу до Блэкфорд-Хиллс он пытается найти ответ.

– Это потому, что у его мамы не такое хорошее образование?

– Да, возможно, это одна из причин. Но тогда встает вопрос: почему у его мамы не такое хорошее образование, как у твоей?

Маленький засранец выходит из машины, морща лоб. Я смотрю, как он поднимается по подъездной дорожке к большому дому, и под его классными черными туфлями хрустит гравий.

И вот по дороге в центр через Оксгенгс я срываю куш. На остановке возле паба «Гудис» стоит пташка. Судя по виду, она уже пропустила пару стаканчиков. Она машет мне рукой, но когда я останавливаюсь – отмахивается.

– Ты будешь садиться или нет?

– Я еду в Стокбридж, но я не смогу заплатить, пока я не встречусь там с приятелем, так что…

– Ладно, – улыбаюсь я, – залезай. Придумаем что-нибудь, если ты в теме.

Она всматривается в меня:

– Может, и придумаем.

Еще как в теме, и она не играет в недотрогу, когда я останавливаю машину в маленьком переулке в Марчмонте: одно из моих любимых мест.

– А ты не собираешься выключить счетчик? – спрашивает она, когда я открываю заднюю дверь.

– А, точно, привычка – вторая натура, – говорю я, пролезая в кабину. – Хорошо, что ты напомнила, потому что спешить-то нам некуда!

3. Офисная работа

Точняк, счастливый я человек! Даже не то слово «счастливый», ага, не то слово. Малыш Джонти Маккей, самый счастливый человек в мире! Это я, точно, ага, это, это про меня! У меня есть маленькая уютная квартирка в Горджи, есть моя маленькая Джинти, мой интернет на моем компьютере, DVD с фильмами и Четвертый киноканал по телику. И кроме всего, время от времени мне дают немного поработать маляром. Ага, маляром, точняк.

Если бы я мог изменить все, что захочу, я бы попросил больше малярной работы, потому что иногда я чувствую себя ужасно из-за того, что моей маленькой Джинти приходится работать уборщицей в этих офисных зданиях в центре города, да, ужасно. Но когда она приходит с работы, у нас всегда есть замороженная пицца «Финдус» и чипсы «Маккейн», которые она любит. Даже если у нее ночная смена и она приходит поздно, да, даже тогда я проверяю, чтобы ее пицца была на месте, точняк.

«Финдус».

Иногда мне кажется, что было бы суперклево, если бы я научился водить машину, как мой брат Хэнк, который водит погрузчик. Иногда Джинти говорит мне: ты не такой уж глупый, Джонти, я имею в виду, ты все время сидишь в своем интернете, ты умеешь работать на компьютере, так что ты легко мог бы научиться водить машину. Тогда Рэймонд Гиттингс смог бы дать тебе больше малярной работы!

Думаю, она права, но, по-моему, дело не в этом. Я всегда говорю, что, если бы Бог хотел, чтобы мы передвигались по земле таким образом, Он дал бы нам колеса вместо ног. Точно, так бы Он и сделал. А я простой деревенский парень из Пеникуика. Кататься на большой, красивой машине – это не для таких, как я. Точняк, Пеникуик. Хэнк все время повторяет: «Перестань говорить, что Пеникуик – деревня, Джонти, потому что это не деревня, давно уже не деревня».

Ага, но для меня это по-прежнему деревня, понимаете? Точняк, деревня. Из дома моей матери видно Пентланд-Хиллс, так что по мне, так это деревня. Деревня, ага, точняк. Два автобуса. Ага.

Но одна из лучших вещей в мире – этот интернет. Мне нравится этот клевый сайт, где учат, что делать, если начнется война. Как делать бомбы и все такое. Типа американский, ага, сайт этот, там все так смешно написано, да, точняк, точняк. Сигнальный огонь.

Я слышу, как открывается дверь и входит Джинти, она замерзла. Тогда я выключаю компьютер, потому что не хочу, чтобы она подумала, что я сидел за ним весь день. Все лицо у нее красное и измученное.

– Садись сюда к обогревателю, Джинти, – говорю я, – я приготовил тебе немного супа, не настоящего правда, а той дешевой жижи из пачки, которую заливают водой.

– Спасибо, дружище, – отвечает Джинти, – он меня четко согреет.

– Точно, четко согреет. Ага. Так я и думал. Точняк, очень хорошо согреет. А потом пицца и чипсы! «Финдус»!

И маленькая Джинти улыбается так по-доброму и говорит:

– Ты такой милашка, ты знаешь об этом?

И я типа смущаюсь, покраснел весь, а потом похлопываю свою шишечку под джинсами и говорю:

– Я знаю, что еще четко тебя согреет, Джинти, точняк, уж я-то знаю.

Но Джинти вдруг погрустнела и говорит:

– Нет, не сегодня, приятель, я ужасно устала. Я попью чаю и сразу пойду в кроватку. Разве что утром, – говорит она, смотрит на компьютер, а потом снова на меня, сощурив один глаз. – Ты опять в интернете сидел?

– Ага, там такой клевый сайт, где рассказывают, что делать, если начнется война.

– Смотри у меня, только по порносайтам не лазь!

– Не, я не лазаю, не, не…

– Да шучу я, Джонти! И перепихон никуда не денется, утром все будет!

– Ага, точняк, утром, – говорю я. Я знаю, что, с тех пор как она берет эти ночные смены в офисе, ей уже не до того. Она ужасно устает на этих вечерних сменах, и неудивительно. Точняк, точняк, точняк: одни вечерние смены. Но я не волнуюсь; я просто уютно устраиваюсь в кровати рядом с маленькой Джинти и слушаю по радио звуки дождя и прогноз погоды для моря ков. А если моя шишечка твердеет, я просто начинаю тихонь ко ее подергивать, пока не брызнет струя этой странной штуковины, и тогда я сразу проваливаюсь в глубокий сон. А если утром Джинти заметит, что вся простыня испачкана, и спросит: «Что это такое?» – я просто отвечу: «Наверное, ты мне снилась, цыпочка». И тогда она засмеется и скажет: «Похоже, маловато я тебе даю, Джонти Маккей, похотливый маленький дьяволенок!» И тогда она за меня возьмется и будет суперклево!

Да, хорошо жить с маленькой Джинти. Джинти и Джонти, Джонти и Джинти. Иногда мы спорим о том, чье имя должно идти первым. Она скажет: Джинти и Джонти. А я отвечу: Джонти и Джинти. И мы будем долго над этим смеяться. Вот уж точно! Точняк, точняк, точняк. Долго будем смеяться. Да, точняк, ага.

4. Сладкий вкус свободы

Сегодня у меня смена в «Свободном досуге». Джонти это бы не понравилось, он тот еще маленький ханжа, но по мне, так это просто небольшой приработок, лежишь себе на спине или посасываешь что-нибудь. К тому же с некоторыми клиентами можно весело поболтать. Есть один старикашка, все предлагает мне уехать с ним на Барбадос или на юг Франции. Я ему отвечаю:

– Ага, точно, придержи лошадей, дружок, сперва скажи, сколько заплатишь. – Смеялась над ним в голос!

Я работаю в этом месте на Лит-уок, потому что здесь, в бомжовом Хибзленде, никто меня не знает, а бедный малыш Джонти думает, что я убираюсь в офисах! Скорее уж – прочищаю трубы! Он спрашивает у меня, много ли в том месте, где я работаю, девушек из Восточной Европы или из Африки, а я отвечаю:

– Да не то слово, Джонти, я там, наверное, вообще единственная девочка из Шотландии! – И он каждый раз смеется над этим, дай бог здоровья моему малышу.

Пока Вик в Испании, за местом присматривает Терри, парень с буйными кудряшками на голове. Сразу видно, что этот ублюдок Кельвин не в восторге. Но если Терри может держать его в узде, то и хорошо. Правда, говорят, что Терри и сам скользкий тип, снимает порнушку, которую потом выкладывают онлайн. Когда он заходит, Андреа заплетает косички на голове у Лей-Энн. А этот Кельвин смотрит на меня и говорит:

– Странные вы, телки, можете часами, сука, накручивать эту херню друг у дружки на голове. Как ебаные макаки.

У нас всегда от него мурашки по коже, от этого Кельвина. У него два выражения лица. Первое – это натужная ухмылка, словно он замер, вонзая в кого-то нож. А второе – тупой сердитый взгляд, словно он решает, не настучать ли на кого-нибудь. У него темные, сбритые, почти как у скинхеда, волосы и низкий лоб: клянусь, этот чувак идет против законов природы, потому что, вместо того чтобы лысеть, линия роста волос у него надвигается на лоб. Однажды волосы дойдут до черных бровей, а потом зарастут к хуям и его коварные бегающие глазки.

– Я не сексист, ничего такого, – продолжает Кельвин, – но, по-моему, это доказывает, что на эволюционной лестнице мы стоим выше вас. У нас есть другие дела помимо того, чтобы наряжать друг дружку, – говорит он, – например, раздевать вас!

– Железно, – произносит Терри, только чтобы заткнуть Кельвина. – Помнишь этого чувака, Десмонда Морриса? Голая обезьяна?[9] У него еще был зачес на голове, и он все рассказывал о ритуалах ухода за телом. Так вот он сказал бы, что если вы плетете эту фигню вдвоем, то вы друг другу нравитесь.

– Да иди ты! – говорит Андреа.

– Эй! Не убивайте гонца! Этот парень был по телику. С зачесом!

Я смотрю на копну кудряшек у него на голове:

– Это что, парик?

– Хуя с два! На-ка подергай!

Он наклоняется ко мне, и я дергаю его за волосы.

– Очень мягкие. – Я вижу, что он уже готов что-то добавить, поэтому продолжаю: – Мягкое с одного конца, жесткое с другого, – и подмигиваю ему. – Как и должно быть, верно?

– Железно, – говорит он и широко улыбается, в то время как маленькая хитрая рожа Кельвина уже напряглась дальше некуда.

Так или иначе, внимание Терри быстро переключается, когда входит полячка Саския! Она им всем нравится! Но мне в любом случае пора идти, моя смена закончилась, и я собираюсь встретиться с подружками, а потом поехать домой к малышу Джонти.

И вот мы сидим в баре «Хеймаркет». У Фионы Си прямая челка и немного глупая развевающаяся в стороны прическа. Жирной шлюхой я бы ее не назвала, но она уж точно не худышка! Естественная полнота – вот доброжелательное описание. У Энджи темные кудрявые волосы, темные глаза, да и вообще она как чертова цыганка. Мы пьем водку с «Ред буллом», и я заговариваю про ребенка Сандры. Он родился с синдромом Дауна, и я говорю Энджи и Фионе Си:

– Я бы ни за что не стала воспитывать ребенка-полудурка. Нет уж, спасибо!