Каждый час ранит, последний убивает Жибель Карин

78

Когда Васила смотрит на меня, сердце мое успокаивается. Когда ее руки, познавшие тяжелый труд и холод, гладят меня по щеке, мои раны затягиваются. Когда она своим грубоватым голосом рассказывает о моей родине, о которой я ничего не знаю, мои страхи улетучиваются. Когда она улыбается тому, что я говорю, жизнь мне кажется прекрасной.

Простой и прекрасной, как Васила.

Вчера Изри приготовил мне сюрприз. Он собрал чемоданы и после завтрака сказал: «Едем!» Я сразу поняла, что мы проведем несколько дней у бабушки, и меня охватила легкость. В машине я положила голову ему на плечо и руку на колено.

Июнь наступил как-то слишком быстро. Засушливое лето вершит свои законы на юге Франции. Изри нежен и очень внимателен. Он помирился с Маню, они снова начали работать вместе. Он расслаблен, весел и влюблен. Он такой, каким мне нравится.

У меня на лице еще не совсем прошли следы от его последнего приступа ярости, но я притворяюсь, что ничего не случилось. Каждое утро я смотрю на себя в зеркало и не замечаю их, как будто их нет.

Во второй половине дня мы с Изри долго гуляли в лесу около фермы. Вечером я чувствую усталость, но эта усталость приятная.

Изри курит во дворе, а мы с Василой сидим у камина. Днем на улице жарко, но вечера здесь прохладные. И еще я люблю смотреть на языки пламени, поэтому Васила согласилась растопить печь.

– Что у тебя с лицом? – тихо спрашивает она.

Она дотрагивается до небольшого синяка на виске, который никак не проходит.

– Ничего особенного, – говорю я. – Упала, ударилась головой…

Васила смотрит на меня с нежностью.

– Я знаю, что это Из сделал, – отвечает она. – Он поднял на тебя руку, верно?

Врать ей я не могу, поэтому предпочитаю промолчать.

– Он не виноват. В общем, он неплохой мальчик…

– Я знаю. И не обижаюсь на него.

– Я с ним поговорю.

– Нет! Пожалуйста, не надо! Если он узнает, что я вам рассказала, то…

– Не беспокойся, девочка моя. Ничего не скажу.

Изри возвращается и садится с нами. Берет меня за руку и целует.

– Когда у нас будет собственный дом, – говорит он, – я закажу камин…

– Правда? – отвечаю я с улыбкой. – Вот будет здорово!

Потом мы обнимаем джедду и поднимаемся в комнату. Спать еще не хочется. Просто ужасно хочется остаться наедине. Прижаться друг к другу, раствориться друг в друге.

Неделя у Василы была прекрасна… Изри был спокойным, улыбчивым, расслабленным. Красивым, как никогда.

Перед отъездом я увидела, что он положил на стол бабушке большую пачку денег, пока ее не было в комнате. Думаю, она обнаружит ее после того, как мы уедем, и позвонит Изри, чтобы его отругать. И поблагодарить. Потому что деньги ей, конечно, пригодятся.

Мы вернулись в Монпелье, и Изри сразу пригласил домой друзей. Я сделала разные закуски и получила гору комплиментов. Пришел, конечно, Маню, а еще Грег и несколько других ребят, которых я не знаю. Некоторые – с подружками, девочками постарше меня, похожими на проституток.

Еще пришел один скромный господин, мэтр Мишель Тармони. Адвокат Изри и Маню. Он ужасно долго мне объяснял, что помогает им вести дела. Я не знала, что адвокаты этим занимаются. Я думала, что они сидят в зале заседаний, набрасывают на плечи черную мантию и красивыми словами и жестами защищают интересы своих клиентов.

Тармони не может не знать, чем занимаются Из и Маню, чтобы заработать столько денег. Однако он их защищает.

Некоторые вещи мне сложно понять. Но мне еще многому предстоит научиться… И конечно, это меня слегка успокоило. Я сказала себе, что, если однажды у Изри возникнут проблемы с законом, у него уже будет свой адвокат.

Этим вечером алкоголь тек рекой. Изри громко разговаривал и смеялся. Его люди смотрели на него с восхищением, уважением и страхом.

Вероятно, для страха у них были причины. Теперь я знаю, на что он способен.

Я смотрела, как он бахвалится, и говорила себе, что по-настоящему его знаю только я. Знаю его истинное лицо. И что никто из собравшихся не может даже представить себе, что Из плачет во сне.

Маню сказал, что я становлюсь все красивее. Что он никогда не видел таких красивых глаз, как у меня. Я покраснела, и они все засмеялись. А потом я испугалась, что Изри станет неприятно. Но наоборот, кажется, он гордится, что я нравлюсь его наставнику.

Каждый день я думаю о Вадиме. Иногда я даже с ним разговариваю, когда остаюсь одна. Надеясь, что мои слова дойдут до него, как будто нас связывает крепкая невидимая нить. Я говорю ему: «живи», «борись».

Говорю, что он должен забыть меня, и тогда он снова станет самим собой.

Иногда я вспоминаю о Тристане. Мне хотелось бы знать, выписали ли его из больницы, выплатили ли страховку после пожара в магазине. С тех пор как Изри разбил ему и лицо, и жизнь, я вынуждена ездить в книжный на автобусе, магазин находится в центре города. Я езжу туда раз в месяц и покупаю три-четыре книжки. Изри сказал, что я могу тратить на чтение и на все остальное столько, сколько захочу.

Когда мне нужна наличность, я просто ему об этом говорю. Потому что проблем с деньгами у нас нет.

Теперь я умею водить машину, хотя за рулем чувствую себя не очень уверенно. Изри сказал, может, купить мне автомобиль. С Изри жизнь кажется такой очевидной. Он часто говорит, что, если чего-нибудь хочется, надо просто это взять.

А значит, украсть.

Я родилась в Марокко, в деревне в глубинке, в бедной семье. Меня продали бездушной женщине, и я познала рабство и страдания. Я и подумать не могла, что когда-нибудь буду вести жизнь, которую веду сейчас.

Это чудо.

Я думаю, что ад остался далеко позади. Думаю, что спаслась.

Конечно, я бы хотела, чтобы мужчина моей жизни занимался честным делом.

Конечно, я бы предпочла, чтобы он меня не бил.

Но Изри может быть и бесконечно нежным, щедрым, внимательным и смешливым. Я люблю его лицо, его глаза, тело, его кожу. Я не могу без него. Мне нравится, как он по-особенному на меня смотрит. Благодаря ему я чувствую себя королевой, как будто весь мир у моих ног.

Я никогда не смогу полюбить другого мужчину. Так сильно, так безумно.

Поэтому каждое утро я благодарю Бога за то, что встретила Изри. И умоляю, чтобы мы никогда не расстались.

Когда мне было девять лет, мы переехали в пригород Парижа. Потому что Сефана, двоюродная сестра матери, нашла ей работу и квартиру.

Отец это место возненавидел. Он вообще, как мне кажется, ненавидел весь мир и себя вместе с ним.

Одноклассники, знакомые места, школа – все это осталось в прошлой жизни. Нужно было все начинать заново. Но благодаря тяжелой руке Даркави, сложностей с этим у меня не возникло. Он сделал из меня тигра с острыми когтями и клыками.

Удивительно, до какой степени страх может превратить вас в опасного человека…

В новой школе я без труда получал хорошие оценки. А после уроков никто не осмеливался перейти мне дорогу. Я был лучшим учеником в классе и лидером вне его. Редко, когда так бывает, но мне это удалось.

Отец же нашел новые места, где мог курить травку и играть в домино. Конечно, чтобы показать себя праведным мусульманином, при чужих он не пил; он покупал алкоголь в ближайшей лавке и напивался, сидя на лестнице.

Однажды, возвращаясь из школы, я встретил нашего консьержа, который сказал, что если меня интересует, где отец, так он за мусорными баками. Когда я его увидел, Даркави сидел, привалившись к большому контейнеру посреди вонючего мусора. У ног валялась пустая бутылка, глаза были прикрыты, а свитер заляпан рвотой. От стыда у меня выступили слезы, и мне потребовался целый час, чтобы дотащить его до дома.

Обычно он возвращался часов в шесть вечера и был уже более-менее пьян. Вечер проходил по-разному, это зависело от того, как прошел его день, как он себя чувствовал или сколько надо было платить по квитанциям. Он мог не обращать на меня внимания, не интересоваться, как у меня дела, рассказывать истории из своей молодости, которые я благоговейно слушал. Иногда, в лучшие дни, он даже меня обнимал.

Но он мог и наброситься на меня. Отстегать плеткой или ремнем. Избить кулаками или ногами. Умолять остановиться было бессмысленно, и я давно уже перед ним не унижался. Я молча сносил побои и ждал, когда стану сильнее его. Если доживу. Потому что он мог прикончить меня раньше.

Когда он меня наказывал, то часто на следующий день я, в свою очередь, измывался над каким-нибудь пацаненком в школе. Но всегда так, чтобы меня не застукали. Я нападал на того, кто, как я знал, не побежит на меня жаловаться.

Однажды вечером в ноябре я делал уроки на кухне, когда вернулся Даркави. Как только я увидел выражение его лица, то понял, что вечер будет непростым. Черная злоба горела у него в глазах, обычно таких же светлых, как мои.

Он подошел, сделал вид, что смотрит в тетрадь. Ему был нужен предлог, что-нибудь, чтобы спустить пружину. Чтобы была причина сорваться.

– Добрый вечер, папа, – сказал я, поднимая голову.

– Почему уроки еще не сделаны?

– Много задали.

– А вот я думаю, что ты просто шатался по улицам со своими дружками!

– Нет, папа, я из школы сразу домой пошел.

«Нет» говорить было нельзя. Он сдернул меня со стула и потащил в комнату. Мать даже не пыталась вступиться. Да это было бы и бесполезно.

Но мне было бы легче.

Он закрыл дверь, и я стал ждать наказания, которое не заслужил. Он начал хлестать меня по щекам, потом ударил кулаком в живот. Когда я упал, продолжал избивать меня ногами.

Я уже не мог подняться, поэтому он поволок меня к шкафу, который находился в глубине коридора. И запер меня там на два дня.

Обычно он старался не сильно бить меня по лицу, чтобы в школе не возникло вопросов. В этот раз мне пришлось провести дома неделю, потому что мою левую щеку сильно раздуло.

Когда я возвращался в класс с синяками, то врал, что упал или ударился. Однажды мать вызвали к учителю, и та солгала, что я очень рассеянный и драчливый, поэтому часто прихожу с улицы с синяками на лице и шее. Тела же никто никогда не видел, потому что родители устраивали все так, чтобы я пропускал школьные медосмотры.

После этого случая со шкафом что-то во мне изменилось. Я провел два дня и две ночи в темноте, мне хотелось есть, пить, все болело. И это заставило меня задуматься.

На перемене в школьном дворе я превращался в настоящего тирана. Умного тирана, которого почти никогда нельзя было поймать с поличным. Я отбирал деньги, бил, унижал.

Мстил.

По дороге в школу я забавлялся тем, что пробивал шины, разбивал зеркала на машинах. Обзывал прохожих, рисовал на стенах домов. В магазинах воровал что попало, а потом стал работать «по-крупному». Начал красть кошельки, вырывать из рук сумки. На эти деньги я покупал себе сигареты и стал курить, когда мне еще не было и одиннадцати лет.

Я делал все, чтобы заслужить отцовские побои.

Даркави сам не знал, что теперь у него были все причины меня бить.

79

Выл ветер. Издаваемые им жуткие звуки были похожи на вой изголодавшихся волков.

Уже стояла глубокая ночь, но они все еще сидели в столовой.

Она у камина рядом с псом, жутким, но добрым.

Он в кресле, с открытой книжкой.

Как будто отец с дочкой проводят спокойный вечерок у камелька.

Вот только эти двое следили друг за другом. Задавали себе тысячу вопросов.

Она поднялась, чтобы пойти в кухню выпить воды. Габриэль пристально посмотрел ей в глаза. Она уже показала, на что способна.

Она вернулась в гостиную, остановилась у книжных полок.

– Если хочешь почитать, пожалуйста, – предложил Габриэль.

Она открыла стеклянную дверцу. Немного помедлила и взяла какой-то роман, рассматривая обложку.

– Хороший, – сказал Габриэль.

– Я… Странно, но мне кажется, что я его уже где-то видела, – прошептала девушка.

– Может быть, читала.

– Может быть.

Она покачала головой, держа книгу в руках:

– Как такое может быть, что я ничего не помню?

Габриэль пожал плечами:

– Частичная потеря памяти. Из-за сотрясения мозга, вероятнее всего. Если только это не защитная реакция.

– «Защитная реакция»?! – удивилась она.

– Скажем так, некоторые воспоминания могут быть очень болезненными, поэтому твой мозг, вероятно, решил пока что отложить их в долгий ящик. Как будто ты набрасываешь покрывало на то, чего не хочешь видеть… Что-то вроде самозащиты.

– Понятно… Вам бы понравилось, если бы подобное произошло с вами?

Он удивился и чуть помедлил с ответом.

– Мне еще так не везло.

– И не жалейте. Без прошлого жить очень страшно…

– Хочется верить, – сказал Габриэль и положил свою книгу на подлокотник кресла.

– Иногда мне кажется, что я песчинка, затерянная в пустыне. Не за что уцепиться, ни одного воспоминания не осталось, ни плохого, ни хорошего… Ничего, чтобы снова начать жить.

– Тебе страшно?

– Ужасно страшно! А вдруг… память никогда не вернется?

– Это редко бывает, – успокоил ее Габриэль.

Она опять села на толстый ковер у камина и положила книгу на колени. Но в этот раз она повернулась к Габриэлю лицом:

– Чего вы от меня ждете?

Он еще больше удивился и закурил, чтобы скрыть волнение.

– Ничего не жду, – ответил он. – Я тебя сюда не звал, прошу заметить.

– Я знаю, но… Раз вы меня не убили, значит у вас на то есть причины, нет?

Габриэль поднялся, и она чуть откинулась назад.

– Думаю, пора спать, – сказал он.

Она забралась под одеяло и решила не выключать лампу. Он не приковал ее, и она впервые уснет свободной.

«Свободной»… Несмотря на решетки на окнах и на крепко запертую дверь.

Быть может, этот мужчина и не чудовище вовсе. Просто нервный и потерянный человек.

Она взяла роман, который принесла с собой, и снова посмотрела на обложку. Эти цвета, эта иллюстрация… Все ей было знакомо, но она не знала откуда.

Она положила голову на подушку и сразу уснула, прижимая книгу к груди.

Габриэль лег на диване в гостиной. Софокл растянулся на ковре, и хозяин его погладил.

Наверное, во второй комнате нужно поставить кровать. С его спиной на этом старом диване долго не выдержишь.

«Раз вы меня не убили, значит у вас на то есть причины, нет?»

– Меня об этом Лана попросила, – прошептал он. – А для нее я сделаю что угодно.

80

Тама одна ест в кухне. Этим вечером Изри не вернулся домой.

Она пытается дозвониться ему по телефону, но он не отвечает. Так часто бывает, но она всегда волнуется. Вдруг его арестовали? Вдруг застрелили? Вдруг авария?

Она ужинает, накидывает на плечи шаль и выходит на террасу. Лето закончилось, но еще довольно тепло. Она берет книгу, но сосредоточиться на чтении не удается. Каждые пять минут Тама смотрит на часы, потом на калитку.

Снова звонить бессмысленно, она ему уже оставила пять или шесть сообщений.

Около десяти вечера она идет в дом и включает телевизор.

Это не помогает, волнение не проходит. Она чувствует, что этим вечером Изри не развлекается в баре с приятелями. Ей почему-то кажется, что он в опасности. Тогда она решает позвонить Маню, чего раньше никогда не делала.

– Добрый вечер, Маню, это Тама.

– Привет, Тама! Как ты, детка?

– Так… Из с тобой?

– Нет, а что?

– Его нет дома, я волнуюсь, – признаётся она.

– Ну, ты же его знаешь.

– Да, но…

– Ладно, попробую его найти и скажу, чтобы он тебе позвонил, договорились?

– Спасибо, Маню. Большое спасибо.

В трубке раздаются гудки, а Тама продолжает кружить по дому. Маню перезванивает через пять минут. Она хватает телефон.

– Тама? Слушай, мне до него не дозвониться… Я не знаю, где он, но ты не дрейфь, я уверен, что с ним все в норме.

– Хорошо, Маню, спасибо.

– Спокойной ночи, детка.

Тама садится на диван и задумывается.

Нужно довериться интуиции. Снова довериться.

Она надевает жилетку, обувается и выходит из дому. Идет в сторону магазина и поворачивает налево. В округе тихо, спокойно. Иногда проезжает какая-нибудь машина, и все.

Тама проходит пятьсот метров и видит припаркованную машину Изри. У нее замирает сердце, подкашиваются ноги. Она подходит к машине и благодаря свету фонарей видит, что за рулем никого нет. Смотрит на номер. Да, это машина Изри. Она прижимается к стеклу.

– Черт!

Изри развалился на пассажирском сиденье, он как будто уснул. Тама пытается открыть дверцу, но она заблокирована. Тама стучит в окно:

– Из?

И тут она замечает, что на рубашке Изри в районе живота выступило огромное кровавое пятно. Она дергает дверь. Безрезультатно. Хочет разбить стекло, но понимает, что не сможет вытащить Изри из машины.

Позвать на помощь? Он всегда запрещал ей это, что бы ни случилось.

Позвонить Маню, вот что он говорил делать.

Она хватает телефон, Маню сразу отвечает.

– Что такое, детка?

– Маню! На помощь! Изри ранен, а дверца не открывается!

Она не замечает, что орет.

– Спокойно, Тама, – приказывает Маню. – Объяснись…

Тама делает вдох.

– Из в машине, он тяжело ранен, а я не могу открыть дверь!

– Машина у дома?

– Нет, за две улицы. Улица Либерте!

– Никуда не уходи, я сейчас приеду. И успокойся.

Тама еще раз смотрит на лежащего без движения Изри. Неужели уже слишком поздно? Стекла тонированные, и ей не хватает света, чтобы понять, дышит он или нет. Она принимается плакать и припадает к машине:

– Ты не можешь меня бросить, Из! Не можешь…

Она долго плачет, а потом ищет что-нибудь тяжелое, чтобы разбить заднее стекло. Находит камень и собирается бросить его в стекло. Медлит. Шум разбудит соседей, которые наверняка вызовут полицию. А если та приедет раньше Маню, то Изри распростится со свободой… Поэтому она сдерживается и садится на тротуар. Кусает себе до крови пальцы, постоянно смотрит на часы.

Звук проезжающей машины. Маню?.. Наконец через четверть часа появляется огромный внедорожник. Маню паркуется сразу за «альфа-ромео» и выходит из машины. Тама бросается к нему и вцепляется Маню в рубашку.

– Вдруг он умер?! – всхлипывает Тама. – Маню, сделай что-нибудь!

– Спокойно, – шепчет Маню.

Он наклоняется, всматривается в стекло и пробует открыть дверцу. Потом достает из багажника железную трубу и разбивает заднее стекло. Тама сразу забирается внутрь и открывает дверь. Маню кладет палец на шею Изри.

– Живой.

Он хватает его под мышки, чтобы посадить вертикально.

– Ты же водишь? Садись за руль, я за тобой. Заедешь в сад поближе к дому, ясно?

Маню перекинул Изри через плечо и понес в дом, а потом положил на стол в столовой. Разорвал одежду, чтобы посмотреть, насколько серьезна рана, и я чуть не потеряла сознание. Не из-за вида крови, нет, я на секунду подумала, что Изри погиб.

Маню промокнул края раны, чтобы получше ее рассмотреть, и сказал, что в Изри стреляли. Я заорала, что нужно вызвать врача, но Маню запретил. Тогда я взяла телефон, но он выхватил его у меня из рук:

– Позвонишь, и Изри больше не увидишь. Ты этого хочешь? Так что успокойся и предоставь все мне.

Маню куда-то позвонил, и спустя полчаса пришел какой-то человек. Я сразу поняла, что это врач.

Я стою около стола и помогаю спасать Изри. Врач вколол ему болеутоляющее, вытащил пулю и стал зашивать рану. Я передаю ему марлю и все, что нужно. Изри снова приходит в сознание. Я сжимаю ему руку так, что самой становится больно:

– Я здесь, любимый, я здесь…

Когда врач все закончил, то дал мне коробки с лекарствами и сказал, что и как принимать Изри, и еще объяснил, как обрабатывать рану.

– Думаю, поправится, – говорит он. – Но гарантировать не могу, он потерял много крови… А вообще, ему повезло… если бы пуля прошла в десяти сантиметрах правее, то он бы погиб.

Я закрываю глаза, а когда открываю, то вижу, как Маню протягивает врачу толстую пачку денег.

– Спасибо, док. Мы о нем позаботимся.

Врач уходит, Маню садится за стол напротив меня. Лицо у него осунулось, взгляд стал мрачным.

– Свари мне кофе, Тама.

Я через силу отпускаю руку Изри и возвращаюсь через две минуты с чашкой крепкого кофе.

– Найду сволочь, которая стреляла в Изри, и, клянусь тебе, мало этой мрази не покажется, – шепчет он.

Маню залпом выпивает кофе и смотрит мне прямо в глаза:

– Как ты его нашла? Он тебе позвонил?

– Нет… Почувствовала что-то и пошла искать…

– Серьезно? Ты ясновидящая, что ли?

– Не знаю.

– Если бы ты его не нашла, он бы умер. Умер, Тама, если бы не ты.

Я плачу и беру Изри за руку:

– Если он умрет, я тоже умру.

Маню вздыхает:

– Ладно, отнесу его в кроватку.

Одну руку он просовывает Изри под спину, другую под колени и поднимает его, морщась от усилия.

– Черт, да он целую тонну весит!

Нужно добавить, что он уже второй раз меньше чем за два часа куда-то несет Изри. Я убираю одеяло, и Маню кладет Изри на постель.

– Я останусь на ночь, – говорит он.