Я бы на твоем месте Пастернак Евгения

Ей нельзя танцевать. Сегодня они сходили к врачу, который долго разглядывал ее рентгеновский снимок, а потом объяснял что-то бабушке. Жанна не слушала, ей было не очень интересно.

Жанна вжалась в стенку. А если не танцевать, то что?

На кухне кто-то громко высморкался.

– Так, – сказал папа, – прекратите рыдать, в конце концов, живут люди и без балета. Будет у нас в семье хоть один нормальный человек.

В слове «нормальный» Жанна услышала грусть.

На кухне опять всхлипнули.

– Я ей пуанты хранила свои… Первые… Новые…

Теперь заплакала и Жанна. Мама обещала ей пуанты. Обещала, что отдаст в конце года, что разрешит померить. Они такие красивые, такие безупречно красивые…

Жанна заревела в голос, дверь кухни мгновенно распахнулась, и папа подхватил ее на руки.

– Ну ничего-ничего, – сказал он, – не реви. Зато будешь булочки всю жизнь есть сколько влезет. И конфеты. Хочешь, завтра купим?

Слезы у Жанны мгновенно высохли. В их доме булочек и конфет не водилось никогда, у них даже белый хлеб был редкостью.

– Хочу! – сказала Жанна и посмотрела в кухню через папино плечо.

Там сидели одинаково заплаканные мама и бабушка.

– Ребенок, – сказала бабушка маме. – Что ты хочешь от нее? Она же пока не понимает…

Бабушка погладила маму по голове.

Жанна действительно пока не понимала.

Понимать начала чуть позже. Врожденный дефект, который невозможно исправить и с которым придется жить.

В семье, где бабушка – бывшая балерина, а папа с мамой действующие звезды, в семье, где мама ушла со сцены, чтобы ее родить, в семье, где вообще ничего не существовало, кроме балета.

2026

– А потом она мне говорит, что я инфантильная! – воскликнула Настя.

Жанна включилась и посмотрела на соседку. Та уже стала похожа на человека, пятна с лица сошли, остались только ненормально узкие глаза.

– Ты просто устала, – сказала Жанна. – Давно ты одна?

– Паша уже две недели в своем Владивостоке. Я тебе жаловалась, что он мне заявил? У него отпуска летом не будет!

– Нет, еще не жаловалась, – сказала Жанна.

– Да я вообще не знаю… – надулась Настя, – я этого лета жду-жду. Я мечтала, что мы вдвоем поедем…

– А Фекла?

Настя содрогнулась.

– Ну какой отпуск с ребенком? – возмутилась она. – Ты чего? Мама посидит.

Настя схватила телефон и набрала номер. В трубке сказали, что абонент недоступен. Настя отреагировала нервно.

– Вот опять она меня воспитывать решила! Как маленькая! Все детство мне отравила, все время чего-то требовала и требовала! Туда иди, сюда иди, это делай, то делай! Вот тебя в детстве оценками доставали?

Жанна покачала головой. Ее в детстве не нужно было доставать оценками. Она и так училась лучше всех.

1993

Жанна сосредоточенно грызла ручку и ждала, как зачарованная, когда вечернее солнце пустит зайчика на ее тетрадку. Зайчик полз, как черепаха.

В прихожей зазвонил телефон, Жанна подорвалась, но не успела – трубку подняла бабушка.

– Алло? Леночка? Нет, Жанна зайти в гости не может, она математику делает.

Жанна с ненавистью посмотрела на тетрадный лист. Там было записано длинное математическое выражение, которое нужно было упростить. После знака «равно» зияла пустота – словно эхо пустоты, которая царила в голове Жанны.

– Я знаю, что завтра у вас математики нет, – в голосе бабушки сквозило раздражение. – Она не школьную программу решает. У нее своя программа… Не знаю… Как все решит, перезвонит. Но это не скоро. До свидания!

Солнечное пятно наконец доползло до полей тетради, но радости не принесло.

Жанна взяла карандаш и нарисовала под алгебраическими закорючками машину времени. Простенькую: кресло на массивной плите, два больших рычага и куча ручек поменьше. А сверху – огромный прозрачный колпак. Потом на кресле нарисовала себя – толстую некрасивую шестиклассницу. Представила, как нарисованная Жанна набирает дату. Кажется, это было 22 марта 1991 года.

Мысленно потянула рычаг.

Нарисованная машина неслышно загудела – и нарисованная Жанна оказалась рядом с реальной Жанной, ученицей 4-го «А». Был открытый урок. Пока все шло хорошо, никто не заметил путешественницы во времени. Но вот худой противный проверяющий вдруг вышел к доске и начал писать.

Нарисованная Жанна зашептала настоящей: «Сиди тихо!», но та не слышала. Когда дядька дописал цифры и спросил: «А этот пример кто-нибудь решить сможет?», реальная Жанна вдруг поняла, что знает ответ. Она подняла руку…

Нарисованная Жанна разочарованно вздохнула и потянула второй рычаг машины времени. Ей не хотелось видеть, что произойдет дальше. Четвероклассница Жанна выйдет и решит все правильно. А на следующий день бабушку вызовут в школу (мама с папой опять были на гастролях). Бабушка уйдет тревожная, а вернется радостная. «Я всегда говорила! – станет повторять она. – Если Бог одно отнял, то другое даст! У тебя математический талант! Будем искать репетитора».

Дверь комнаты приоткрылась, Жанна-шестиклассница вздрогнула и быстро прикрыла рукой рисунок.

– Тебе долго еще? – спросила бабушка.

– Долго…

– Я тогда молока принесу.

Дверь закрылась. Жанна грустно посмотрела на машину времени и потянулась за ластиком.

2026

Жанна попыталась выбраться из-под Феклы, но та сразу засопела.

– Ты что, уходишь? – испугалась Настя.

– Рука затекла, – пожаловалась Жанна.

– Я тебе подушку принесу! – Настя ушла в комнату, вернулась с тремя большими подушками, которые примостила Жанне под локоть.

– Мама как-то так с ней сидит, – пояснила она.

Жанна откинулась на подушку. Правда, стало намного удобнее.

– Что у тебя с мамой случилось? – спросила она.

Настя насупилась.

– Ай, – сказала она, – да у нее климакс, наверное. Наорала на меня на ровном месте, отчитала. Ушла. Я вообще не поняла. У нее чувство юмора стало сдавать. А что, я должна сидеть как привязанная? И кстати, я такси ей оплатила, ей еще и лучше, не надо на автобусе домой ехать!

– Так что случилось-то? – не поняла Жанна.

– Да я пришла в два часа ночи, – отмахнулась Настя. – Маме сказала, что иду на деловую встречу, а мы с девчонками малость… Ну а что было делать, она бы меня просто к подружкам не отпустила! Сама виновата, короче. Отпустила бы, я бы и не врала!

1993

Борис Аронович был великим учителем. Он согласился заниматься с Жанной в состоянии аффекта, сразу после очередного показа знаменитого балета «Икар». Это была визитная карточка театра и чуть ли не лучшая мужская партия современности.

Папа обаял его, не сняв свои знаменитые крылья, и Жанна стала самой младшей ученицей. И единственной девочкой.

Борис Аронович был терпелив, Жанна стала для его учеников точкой отсчета. Своим матерым десятиклассникам, которые готовились к поступлению в МГУ и МФТИ, он теперь говорил:

– Эту задачу даже Жанна решила.

– А вот у Жанны на следующее занятие пятнадцать примеров, и она справляется.

– Хочешь, я попрошу Жанну, и она тебе объяснит?

Однажды ранней весной Жанна пришла на урок на двадцать минут раньше, решила подождать во дворе и уселась на качели. Что с ней случилось дальше, она не в состоянии была проанализировать.

Она видела, как из подъезда вышел Гоша – высокий нескладный парень, который занимался перед ней; она видела, как минутная стрелка переползла через верх циферблата и начала спускаться по другую сторону от двенадцати. Но Жаннина попа как будто приклеилась к качелям.

Уик-уиии… Уик-уиии…

Жанна увидела, как в подъезд вбегает Миша. Бежит – значит, опаздывает. Опаздывает, значит, ее время закончилось.

Жанна вышла из «комы», отлипла от качелей, отряхнулась и пошла домой. Больше всего ее поразило, что ничего не случилось. Дома все было как обычно, никто не сказал ей ни звука.

Бабушка накормила ее котлетами на пару и выдала маленький кусок горькой шоколадки – для мозга. Этот шоколад родители привозили с гастролей, и бабушка строго его дозировала, выдавала только после усиленных мозговых нагрузок.

Потом Жанна пошла к себе в комнату и легла, глядя в потолок. Домашки не было. В голове была прекрасная звенящая тишина.

– Устала? Нужно поспать? – спросила бабушка. – Я тебя через час разбужу.

Жанна закрыла глаза.

Следующее занятие с Борисом Ароновичем Жанна прогуляла вокруг его дома. Она пыталась придумать причину пропуска прошлого занятия, из-за этого опоздала, а знаменитый учитель терпеть не мог опозданий. В итоге так и не решилась зайти.

Третье занятие она просидела в подъезде. Шел дождь. Жанна изрисовала полблокнота котиками и собачками.

На четвертое не пошла, потому что чего уже ходить после трех пропусков.

Раскрылось все совершенно идиотским образом.

Бабушка нашла у Жанны в кармане деньги. Те самые, которые она должна была отдать репетитору. Она не собиралась Жанну ругать, ну забыла и забыла, с кем не бывает. И позвонила она Борису Ароновичу всего лишь извиниться и узнать, сколько они должны.

Жанне повезло, что родители были за границей. Потому что она и так чуть не умерла от стыда.

Нет, она не может объяснить.

Нет, она не знает, как так получилось.

Она просто сидела во дворе.

Нет, ее никто не подговаривал.

Нет, никто не пытался отнять деньги.

Нет, объяснить она не может.

Бабушка не кричала. Она стояла со своей балетной спиной и смотрела на Жанну, как на таракана.

– Ты просто лентяйка! – сказала она.

И это был приговор.

– Ты просто не понимаешь, что значит работать. Ты просто не видишь, как пашет твоя мать. Ты думаешь, только в балете так? Нет, балет просто макет жизни. Те, кто работает, в первой линии, остальные – в кордебалете.

– А талант? – пискнула Жанна.

– А если талант, – отрезала бабушка, – ты должна пахать втрое больше, потому что с тебя вообще другой спрос.

И бабушка посмотрела на папину афишу, на ту, где он с огромными крыльями летит к солнцу.

Следующий месяц Жанна не поднимала головы. Она отрабатывала четыре пропущенных занятия и пыталась восстановить доверие бабушки, которая с ней почти не разговаривала. Смягчилась бабушка только после того, как ей позвонил сам Борис Аронович и попросил дать Жанне возможность отдохнуть. И похвалил. Сказал, что она работает уже наравне с выпускниками.

– Хорошо, – сказала бабушка в трубку, а потом добавила уже для Жанны: – Хорошо, девочка, я прощаю тебя. Но пусть это послужит тебе уроком.

Жанна разрыдалась от облегчения.

2026

Чем дальше Настя жаловалась на жизнь, тем интереснее становилось Жанне. Раньше они общались исключительно по-соседски: рассказать друг другу, что во дворе неудобно парковаться, съездить вместе в гипер за продуктами и выпить там чашку кофе, обсудив попутно все окрестные магазины.

Жанне казалось, что Настя вполне адекватная молодая женщина.

Фекла тяжело, как умеют только младенцы, вздохнула. Жанна чмокнула ее в макушку, положила поаккуратнее головку на подушку и расслабила свою руку. Ребенок спал без задних ног. В принципе, Феклу уже давно можно было бы переложить в кроватку и уйти. Но в Жанне проснулось простое человеческое любопытство.

Слово за слово Жанна выяснила, что произошло. Оказывается, бабушка Феклы приезжает к Насте каждый день и сидит с внучкой с утра до ночи. Это многое объясняло.

Мама приезжает, потому что Настя работает.

– Я же не могу так просто сидеть, нужно что-то делать! – гордо сказала она.

Правда, на вопрос, что именно она делает, Настя толком ответить не смогла. Какой-то сайт для какого-то проекта какого-то управления не то психологией менеджмента, не то менеджмента психологии.

Сайт Настя продемонстрировала на телефоне, честно признавшись, что мобильная версия пока не работает. Но понятнее не стало.

– Еще куча проблем, – пожаловалась Настя, – но я же не железная, мне же нужно и отдыхать! Паша на работе или в командировках, он там развлекается, а я?! Я же не могу весь день только работать. Я просто хотела пойти с подругами в кафе, что здесь плохого?

– Ничего, – сказала Жанна.

– Вот и я говорю – ничего. А мама мне все это устроила исключительно для того, чтоб я почувствовала себя виноватой. Она продуцирует во мне чувство вины, понимаешь?

Жанна кивнула. Ей про вину можно было не рассказывать.

1997

На выпускной Жанна не собиралась. В классе ее не любили, считали зубрилкой и заучкой. И завидовали звездности отца. Сама Жанна добавляла к этому списку свое уродство. Она с детства усвоила, что неполноценная, ходила ссутулившись (даже балетная семья не могла с этим ничего сделать) и поглядывала на мир из-под длинной челки.

Но папа привез из Австрии такое безумно умопомрачительное платье, что Жанна сдалась. Она захотела хоть раз в жизни быть самой красивой, как невеста на свадьбе. А в этом платье даже она выглядела принцессой. Плечи сами распрямились, подбородок поднялся, и – о чудо! – обнаружилось, что у нее есть самая настоящая грудь. Пусть не такая шикарная, как у некоторых одноклассниц, но и не пустое место. В порыве воодушевления Жанна на сэкономленные карманные деньги сходила в парикмахерскую. Вернулась не то чтобы с прической, но без челки.

И не зря! У пацанов поотваливались челюсти, а Вадик-самбист подошел и ткнул пальцем в плечо:

– Жанка, ты?

– Нет, – нагло улыбнулась она. – Моя сестра-близнец!

Когда начались танцы, ее приглашали наперебой. Одноклассницы смотрели с неприкрытой ненавистью, которая грела даже больше, чем внимание одноклассников. Жанне казалось, что она гусеница, которая превратилась в бабочку. Она обнаглела настолько, что попросила очередного кавалера:

– Жарко! Принеси сока, пожалуйста.

Кавалер вернулся со стаканчиком, почему-то хитро ухмыляясь. Жанна выпила залпом и чуть не поперхнулась:

– Это что, водка?

– Жанка, ты вообще дикая! – поразился одноклассник. – Вино это! Хорошее! Я у бати из бара стащил!

И вдруг Жанне стало весело. Она наклонилась к уху кавалера и прошептала:

– А еще осталось?

Она не помнила, как и почему оказалась с глазу на глаз с Вадиком в городском парке. И Вадик почему-то по-хозяйски обнимал Жанну за плечи.

– А ты куда будешь поступать? – спросил он. – В Москву, конечно?

– Почему в Москву?

– Ну… ты ж у нас гордость школы. Медалист и олимпиадница.

– В наш универ пойду, – вздохнула Жанна. – На экономический.

– Это типа бухгалтером? – хмыкнул Вадик.

– Это типа экономистом, – обиделась Жанна.

– А разница?

Жанна не смогла ответить, потому что рука Вадика вдруг оказалась ниже ее плеч. И даже ниже талии.

– Я в том смысле, – продолжал Вадик, – что странно… Такая девка красивая – и бухгалтер… То есть экономист.

Жанна вообще перестала что-то соображать. «Девка»? «Красивая»? И еще эта наглая рука, которая так ловко примостилась…

– А знаешь! – сказала Жанна. – Не пойду! Это мама с бабушкой меня туда суют! А я не хочу! Я дизайнером буду! Это типа художником!

– Да я знаю, – обиделся Вадик. – Не дремучий! А чего будешь дизайнерить?

И, не дожидаясь ответа, крепко поцеловал ее в губы.

Они шатались по городу до рассвета. Жанна болтала и целовалась, целовалась и болтала без остановки – лишь бы не вспоминать, что сказала ей напоследок бабушка.

«В пол-одиннадцатого ты должна быть дома».

Поднимаясь к себе на этаж, Жанна повторяла про себя: «Я уже взрослая! Мне скоро восемнадцать! Я не рабыня и не заключенная! Я имею право!»

Но у двери пыл угас. Она постаралась открыть дверь как можно тише – и наткнулась на соседку тетю Дашу, которая дремала в кресле в прихожей.

– Ой, Жанночка! – забормотала она, просыпаясь. – Наконец-то! Софью Павловну на скорой увезли. Инфаркт.

Сначала все было очень страшно, но не безнадежно. Бабушка находилась в полном сознании, разговаривала и даже шутила. С медперсоналом шутила. На Жанну она посмотрела лишь однажды и так, что Жанне сразу захотелось умереть.

Сутки Жанна жила под дверью бабушкиного отделения, не могла ни есть, ни спать, ни толком дышать.

Бабушка, любимая и единственная бабушка, бабушка, которая всегда была рядом, бабушка, которая ее вырастила, сейчас из-за Жанниного дурацкого приступа детского непослушания лежит вся в капельницах…

Через сутки прилетела мама. Тут Жанну наконец прорвало, и она рыдала несколько часов. Мама насильно ее покормила, потом уложила спать, а после уже затащила к бабушке на ковер.

Жанна стояла в палате белее снега и слабее пушинки.

Но бабушка была щедра. Она сказала, что все прощает, что понимает, что юность взяла свое и что такое с каждым могло случиться. Она не хочет, чтобы ее болезнь как-то повлияла на Жаннины экзамены. Поэтому она очень просит Жанну перестать дежурить в больнице, а собраться и поступить туда, куда она должна поступить. Что она обязана следовать своему призванию.

Жанна рыдала и кивала. Она была напугана и готова на все. Потом она стояла на коленях возле бабушкиной кровати и бабушка гладила ее по голове. И Жанна повторяла про себя как заведенная: «Пожалуйста, живи, я все сделаю, чтоб ты жила!»

А ночью по необъяснимым причинам случился второй инфаркт, и через два дня бабушка умерла, не приходя в сознание.

Наверное, часть бабушки в этот момент переселилась в Жанну, потому что она начала ловить себя на том, что стоит с неестественно прямой спиной.

Когда гроб опускали в землю, у Жанны отключилось сознание. Она ходила, сидела, кивала, когда спрашивали, но ничего этого в памяти не осталось. Только папины руки, которые держали ее и маму. Он примчался на похороны прямо из аэропорта.

Жанна проснулась среди ночи. На кухне ругались родители.

Они не кричали друг на друга, не произносили обидных слов, но даже по вибрации голосов было понятно, что разговор напряженный. В другое время Жанна накрылась бы с головой, чтобы не слышать, или в крайнем случае тихонько подслушала бы, но сейчас она была слегка деревянной. Поэтому просто пришла на кухню и молча уселась на табуретку.

– Дочь, иди спать, – попросил папа, стараясь сдержать раздражение.

– Тебе плохо? – нахмурилась мама.

– Вы чего? – глухо спросила Жанна.

– У нас все нормально, – начал отец, но мать перебила.

– Папе нужно уехать, – сказала она. – У него контракт. А я не могу тебя бросить. И забрать тебя с собой не могу – куда ты там будешь поступать без языка? Поэтому я остаюсь, а папа…

Она посмотрела на мужа выразительно:

– Папа будет себя хорошо вести.

Отец страдальчески закатил глаза:

– Тань, у тебя паранойя.

– В общем, – отрезала мама, запахнув свое очередное кимоно, – иди спать. Мы тут еще немного побеседуем.

Жанна выпила две кружки воды и ушла к себе.

Проснулась под утро – выпитая вода просилась наружу. Проходя мимо гостиной, заметила на диване папу. Папа был слишком высоким для дивана, ему пришлось свернуться калачиком. Жанна прислушалась. Из спальни доносились приглушенные рыдания. Жанна попыталась вспомнить, плакала ли мама на похоронах бабушки.

Кажется, нет.

2026

– Ты голодная? – спросила Настя.

Жанна кивнула. Она точно не завтракала и, кажется, вчера не ужинала.

– Я сейчас посмотрю, что у меня есть, – сказала Настя и полезла в холодильник. – Тут суп какой-то. И котлеты. И каша. Вот сколько раз просила маму не готовить гречку, я ее терпеть не могу. А она пристала, что нужно гемоглобин после родов поднимать. Вообще эти роды… это капец какой-то. А эта вон спит и не думает, что чуть меня не убила. Могла бы и убить! Спасибо только слегка покалечила…

– Не говори так, – сказала Жанна, – она не виновата.

– Я шучу, – сказала Настя. – Тебе разогревать?

А потом, когда Жанна осторожно ела гречку одной рукой, Настя продолжила:

– А вообще не шучу. Почему я, энергичная молодая женщина, должна тратить весь день на смену памперсов и взбалтывание бутылочек?

– Так ты и не тратишь, – сказала Жанна.

– Но общество на меня давит! – возразила Настя с пафосом. – Общество хочет, чтобы я пожертвовала всем ради ребенка!

Жанна не нашлась что ответить.

1997

Поступила Жанна с блеском. И первую сессию она сдала одна из лучших на потоке. Единственная четверка – по английскому.

И когда все ее одногруппники отрывались в общаге, Жанна сидела с зачеткой на могиле бабушки, и казалось, что бабушка ласково гладит ее по голове.

Маму, которая через день после папиного отъезда устроилась преподавать в хореографическое училище, результат дочери не устроил.

– Ты должна больше работать! – сказала она. – Как только подтянешь английский до приемлемого уровня, мы переедем к папе. Я найду тебе репетитора.

Репетиторы не помогли, хотя мама сменила четверых.

– Это какой-то блок, – сокрушался последний из учителей английского. – Неглупая девочка, схватывает на лету… а как доходит до проверки уровня…

И он беспомощно пожал плечами.

Мама пыталась выбить этот блок самостоятельно, каждый вечер устраивала длинную педагогическую беседу.

– Ты должна не просто работать! – говорила она, безукоризненно ровно сидя на стуле. – Ты должна пахать! До изнеможения! И после изнеможения тоже! Ты думаешь, я чего-нибудь добилась бы, если бы не пахала?

Жанна терпеливо слушала и старалась делать вид, что в сотый раз вникает в мамину историю.

О маленькой трудолюбивой девочке, которая с трех лет стала к станку.

О сбитых в кровь пальцах.

О страшных болях в спине.

Отдельно – о мороженом.

«Мне очень хотелось мороженого. Знаешь, что я делала? Шла в магазин и представляла, как я его сейчас куплю и съем. И подходила к прилавку. И смотрела. А потом разворачивалась и уходила».

Затем следовала та часть, где мама начала танцевать с будущим Жанниным папой. Дело даже не в том, что маме пришлось отвадить от него сто других претенденток. И не в том, что папа смеялся над ее бесконечными репетициями.

У папы все получалось само.

Нет, конечно, он тоже репетировал, тоже работал у станка, тоже жаловался на боль в мышцах. Но там, где остальным нужно было потратить десять часов, он тратил час. Там, где другие впахивали до седьмого пота, папа обходился парочкой репетиций. Его тело словно заранее все знало, ему нужно было только немного вспомнить – ну и довести до совершенства.

Но будущая Жаннина мама не отставала. Она работала, работала и работала. Они одновременно стали партнерами и супругами. А потом и звездами.

Звездная пара.