Плацкарт Козлов Владимир

Суббота

Я и Настя курили на балконе. В соседнем доме светились несколько окон. По кольцевой, светя фарами, шли машины.

Настя спросила:

– А как тебе здесь – после провинции, я имею в виду?

– Рано пока говорить. Я всего неделю в Москве.

– Ну а общее впечатление?

– Общее? Нравится.

– А меня Москва задрала. Может быть, потому, что живу здесь всю жизнь. На самом деле, это очень тяжелый город для жизни. Здесь энергетика негативная. Просто в России больше жить негде, больше нигде нет нормальных денег. Ну, это ты сам понимаешь, иначе бы не приехал, правильно?

– Правильно.

– Но я тебе говорю, здесь очень трудно психологически. Люди злые, нервные, все под стрессом. Я когда отдыхала в Египте последний раз, мне араб, продавец в ювелирном, говорит: вы из Москвы? Хорошо говорил по-русски, хотя они все там уже научились, каждый знает с десяток фраз. И я ему говорю – а откуда вы знаете? А я, говорит, московских узнаю сразу. Они все напряженные…

Мы бросили бычки за балкон, вернулись в комнату. На диване сидели Руслан и Сергей.

– Одно только не нравится в этом районе, что много хачей. – Руслан сморщился.

– Их теперь везде много.

– Что за разговоры такие? – спросила Настя. – Вы что, ребята, расисты?

– Никакие мы не расисты, – ответил Руслан. – Но если их не поставить на место, то они захватят весь бизнес – и так уже русских из Москвы вытесняют. Это мой город, и я не хочу, чтобы здесь командовала всякая шваль.

– И дело не только в хачах, – сказал Сергей. – Есть еще еврейская мафия и иностранцы. Эти – сильнее всего, потому что у них – капитал, а хачи – это так, ерунда, по сравнению с ними. А вот эти – да!

– Ладно. – Руслан махнул рукой. – Что это мы все о грустном? Давайте, может, накатим еще?

Я посмотрел на часы. 00:26.

– А до которого часа метро?

– Не бойся, Димон, – ответил Сергей. – Мы тебя довезем на моторе, куда тебе надо.

Я сидел на полу, прислонившись к стене, пил из бутылки пиво «Gosser». Настя откинулась на спинку дивана. Паша положил голову ей на колени. Сергей курил на балконе. Ира, стоя вполоборота, мокрой салфеткой пыталась отчистить пятно на заду.

Она бормотала:

– Нет, в России нельзя носить белое. Тысячу раз зарекалась…

– А при чем здесь Россия? – спросил я.

Язык заплетался, вопрос прозвучал идиотски.

– Как это – при чем здесь Россия? При всем. Где мы сейчас находимся? Не в России? А где тогда? На Северном полюсе?

Стукнула дверь. Из спальни вышли Руслан и Вера.

– Давайте еще коньяка по пять капель, – сказал Руслан. – Мне шеф подарил бутылку «Мартеля».

– Может, не надо? – Ира посмотрела на Руслана, наморщила лоб. – Уже, мне кажется, пора по домам. Все было супер, но как-то…

– Давайте хоть по одной – на посошок.

Я одним глотком допил пиво, поставил бутылку на пол. Она упала и покатилась. Я поднялся, держась за стену. Руслан разлил по рюмкам коньяк, поднял глаза.

– Вот ты, Димон, чувствуешь гордость, за то, что ты – гражданин России? Что не какой-нибудь Узбекистан или Казахстан, а Россия?

– Я про это не думал.

– Зря, Димон, зря. Ты подумай. А ты, Ирка, чувствуешь гордость?

Сергей, Ира, Настя и я сидели на заднем сиденье, Паша – рядом с водителем. Он вытряхнул за окно пепел со своей сигареты, повернулся к нам.

– Димон, ты где живешь? – спросил Паша.

– На Петровско-Разумовской… Вернее, там еще ехать… Короче, Коровинское шоссе.

Паша кивнул и бросил бычок под сиденье. Водитель резко затормозил. Он был невысокого роста, длинноносый, с ямочкой в подбородке.

– Все, хватит, приехали. Вылезайте все, на хуй. Поняли?

– А что такое? – спросила Ира.

Паша наклонился, поднял свой бычок, выбросил за окно.

– Извини, начальник. Осознаю свою ошибку.

Машина тронулась. Паша повернулся к нам.

– Слушай, Димон, а что, если мы тебя в центре где-нибудь высадим, а дальше ты сам? А то пока всех развезем… Так оно и быстрее было бы…

– Ладно, нормально. Водитель, какое здесь ближе всего метро?

– Новокузнецкая.

– Вот там меня выкиньте. Хорошо?

Я захлопнул дверь. «Девятка» отъехала. У входа в круглый павильон Новокузнецкой пили пиво из бутылок несколько пацанов и девчонок.

Я спросил:

– А метро скоро откроется?

– Часа через два.

– А центр в какую сторону?

Одна из девчонок показала рукой.

– Спасибо.

Навстречу шли трое невысоких парней, один посмотрел на меня. Они прошли дальше, не остановились. Проехала милицейская «десятка» с мигалкой. Светили фонари. Я глядел на витрины. Магазин «Реалист» – фотография мужика в расстегнутом пиджаке. Книжный магазин. Одежда «Columbia».

Светало. Я вышел на набережную, перешел дорогу, взялся за каменный парапет. Наклонился, глянул на воду. У берега плавала тина и куски пенопласта. На другом берегу блестели купола Кремля. Слева по мосту ехал троллейбус. Я оттолкнулся от парапета и пошел в обратную сторону.

Станцию еще не открыли. Ребят, с которыми я разговаривал, уже не было. У дверей на асфальте сидели другие – панки: два пацана с разноцветными «ирокезами» и девчонка в короткой юбке и кедах. Девчонка кивнула мне и сказала:

– Садись, асфальт еще теплый.

Я кивнул ей и сел.

Я вышел из метро. На остановке стоял сто девяносто четвертый. Двери были открыты. Я вошел, сел на сиденье. Глаза закрылись. Двери со стуком захлопнулись, автобус поехал.

Автобус стоял. Мужик в плащ-палатке, с рыболовной снастью, тряс меня за плечо.

– Приехали, парень.

– А? Что? А где мы?

– На конечной.

– На какой на конечной?

– Метро. Петровско-Разумовская. А тебе что, не сюда?

– Нет, мне на Коровинское.

Я проснулся, посмотрел на часы. 13:31. Я лежал на диване в одежде. Телевизор работал без звука – повторялся вчерашний футбол. Подавали угловой. Я не понял, что за команды играют.

Я нагнулся, поднял с пола пульт. Что-то дернулось в правом виске. Я выключил телевизор, встал, скривившись от боли в затылке, дошел до туалета, расстегнул замок в джинсах. Струя полилась в голубой унитаз с полосой ржавчины посередине.

Продавщица с восточным лицом спросила:

– Что вам?

– Одну «Балтику-тройку».

Она поставила на прилавок бутылку. Я бросил в тарелку десятку и мелочь, содрал пробку металлической открывалкой, сделал глоток.

Я перешел дорогу. На другой стороне Ангарской начинался парк. Я сел на траву, отпил еще пива. Две молодые мамаши катили по дорожке коляски. У обеих в руках были банки коктейля «Отвертка». Парень в шортах и майке «Offspring» выгуливал бультерьера. Недалеко от меня на траве сидели два пацана. От остановки шли парень и девушка. Он говорил:

– Может, на самом деле не мог дозвониться. Сейчас сеть МТС перегружена – они услугу ввели «Лето-джинс», там минута – три цента, все стали звонить много больше…

Пятница

Маленький зал прилетов в Шереметьево-один был набит народом. Встречающие топтались у обоих выходов с рейсов. Я посмотрел на табло. Самолет Антона из Санкт-Петербурга приземлился минуту назад. Стрелка показывала, что выход справа.

Я прислонился к перилам над лестницей в подвальный этаж. Рядом стоял невысокий кавказец в кожаном черном жилете. Из стеклянных дверей выходил загорелый народ. Девушка в длинной юбке, со множеством мелких косичек тащила за собой чемодан на колесиках. Тетка в короткой фиолетовой майке, с золотой цепочкой вокруг пояса, толкала тележку с сумками и пакетами «Duty Free». Пожилой мужик в вытертых джинсах, с хвостом немытых волос держал табличку «Евростандарт».

Зазвонил мой телефон. Я нажал на «ответ».

– Але, Димон, ну, ты где? – спросил Антон.

– В зале прилетов. Жду вас.

– Ну а мы приземлились, скоро выходим.

– Хорошо, жду. Пока.

Лена, жена Антона, была маленькой, полной и некрасивой. Она казалась старше его лет на пять. На ней были черные узкие брюки и белая майка «Miss Sixty».

– Знакомься, Димон. Лена – моя первая жена. Первая – в смысле, у меня всего одна.

– Не надоело тебе повторять эту чушь? – сказала Лена и протянула мне пухлую руку с толстыми пальцами. Я пожал ее.

– Дима.

– Лена.

– Рад познакомиться.

– Я тоже.

У Лены на плече висела небольшая сумка. Антон держал красный рюкзак. Больше вещей у них не было.

– Что это вы налегке? – спросил я. – Начинаете новую жизнь с нуля?

– Да нет, ты что? – Антон улыбнулся. – Это было бы слишком уж экстремально. Часть своего барахла мы отправили багажом, а чемоданы в Питере сдали сразу до Мельбурна. Чтобы здесь потом не забирать и не переть на себе в Шереметьево-два. Ну, пошли скорее отсюда – из этой жарищи.

Мы двинулись к выходу. Я шел следом за Леной. Контуры ее больших трусов отчетливо выделялись на брюках.

На улице мужик с табличкой «Такси» спросил:

– Куда едем, ребята? Государственное такси…

– Такси, такси, отсоси, – негромко сказал Антон. – Здесь ехать – всего пять минут, а эти уроды заломят не меньше трехсот, я их знаю. Доедем и на маршрутке.

У стойки бара в Шереметьево-два я и Антон пили пиво, Лена – апельсиновый сок. Рядом индус читал газету «The Moscow Times», помешивая ложечкой кофе.

– Ну, как тебе фирма? – спросил Антон. – Сколько ты уже отработал? Две недели?

– Ну да. Вроде, все хорошо. Зарплату за тот месяц выдали вовремя, первого…

– И то хорошо. А то пару раз задержали. Тебе, конечно, виднее, но раз я уезжаю, то могу сказать честно: перспектив у конторы нет. Слишком мелкая, ее скоро вытеснят с рынка. Чтобы как-то хоть зацепиться, нужно дергаться, жопу рвать. А они работают потихоньку – с одними и теми же клиентами. Денежки капают потихоньку – и хорошо. Шеф в последнее время вообще нюх потерял – сделал этого придурка Руслана коммерческим директором. Сидел бы в своем отделе продаж…

– У тебя что, был с ним конфликт?

– Да нет, никакого конфликта. Всегда было классно, пару раз в клубы меня приглашал за счет фирмы. Но все равно он мудак. И не я один это знаю. Спроси у любого на фирме – все тебе скажут, что он – идиот. Не знаю, чем он шефу понравился…

– Антон, – недовольно сказала Лена. – Ты, пожалуйста, не ругайся на весь аэропорт.

– А я разве ругаюсь? Мудак – нормальное слово, никакой это не мат. Ведь правда, Димон?

– Ты бокал пива выпьешь, и уже начинается… – Лена отодвинула свой стакан с соком и отвернулась.

– Ладно, успокойся, а то заводишься целый день…

– Схожу в туалет, – сказал я и спрыгнул с высокого стула без спинки.

Сушилка для рук щелкнула и отключилась. Руки еще были мокрые, я их вытер о джинсы.

Подходя к бару, я услышал, как Лена сказала Антону:

– Может, отдай Диме рубли – нам все равно не нужны. У нас сколько осталось? Около тысячи?

– Не надо. Что осталось, в «дьюти фри» потратим. Рубли там тоже берут. Помнишь, когда в Египет летели?

Я замедлил шаг, подошел. Сел на свой стул, взял стакан, сделал глоток. Антон поднес свой стакан, мы чокнулись. Он сделал глоток и сказал:

– Вообще, я зря это все говорю – про фирму там. Ты еще мало работаешь, постепенно сам все поймешь. Поймешь, что обычному русскому человеку в этой стране ловить нечего. Когда живешь где-нибудь в провинции, кажется, что так и должно быть, и все вроде даже нормально.

– Нет, ну это ты мне не объясняй, разницу я увидеть успел…

– Москва – это как Запад, если по ценам смотреть. Иностранцы, которые приезжают, они от наших цен опухают. Мне один кент говорил – русский, в Берлине живет, программером там работает – что в Берлине все на порядок дешевле. Просрал здесь в клубе сто евро за ночь. В Берлине, сказал, ни разу на это столько не тратил. Ладно, все это мелочи, не буду тебя загружать.

Я пожал руку Антону, улыбнулся и кивнул Лене. Они поставили сумки на ленту у «телевизора», прошли через рамку металлоискателя. Я помахал им рукой, но они уже не смотрели.

Воскресенье

У воды, расстелив полотенца, сидела компания парней и девчонок. Они играли в карты и пили пиво, передавая друг другу двухлитровую «бомбу». В воде возле берега плескалась овчарка. Ближе к тропинке, под деревьями, сидела мамаша с ребенком. Ребенок возился с игрушечным медвежонком. Рядом с ними две женщины пили «Джин-тоник».

Я бросил пакет на траву, нагнулся, вынул большое синее полотенце, расстелил. Снял майку и шлепанцы. Сел на полотенце, стянул с себя шорты – обрезанные «левые» джинсы «Levi’s».

Вода оказалась холодной. Я сделал три шага и остановился. Загорелый парень на лодке крикнул кому-то:

– А пошли вы в пизду! Не хотите – не надо!

Тетка с седыми короткими волосами, загоревшая до черноты, сказала парню:

– А у тебя пизда есть?

– Найдем, если надо.

– Сначала найди, а потом говори.

– Понятно.

Парень оттолкнулся веслом и отплыл.

Я сделал еще пару шагов. Вода доходила до пояса. Я зачерпнул горсть воды и вылил на грудь. Резко присел, окунулся. Холод обжег все тело. Я поплыл – стало теплее. Остановился, посмотрел на берег, на людей, лежащих на покрывалах и полотенцах. Лег на спину, но на воде удержался недолго, ноги стали тонуть.

Я вышел на берег, поправил плавки, медленно подошел к полотенцу. Лег на спину, накрыл лицо майкой – чтобы солнце не светило в глаза. Дыхание было частым, сердце стучало. От усталости ныли мышцы. Я лежал, слушая звуки вокруг. Пищали дети, бегая друг за другом. Тявкала собачонка. Недалеко от меня разговаривали две девушки.

– Если мужчина – в сандалиях и носках, даже и не смотри на него. Это – колхозник. Сандалии для того и придумали, чтобы носить без носков.

– Но многие почему-то носят с носками.

– Потому что ни ума, ни фантазии.

Я перевернулся на живот, достал из пакета книгу. Рю Мураками «Мисо-суп». Я вчера купил ее в книжном магазине на Коровинском. Купил случайно, потому что не знал, что выбрать из целой толпы наших и импортных авторов, про которых вообще ничего не знал. Подумал, что если однофамилец того Мураками, то, может быть, тоже не обломает. Первые десять страниц я прочел в метро по дороге в Серебряный Бор. Не тащился, но и не ломало.

Читать надоело. Я закрыл книгу, привстал на локтях, сел. Недалеко от меня дед в сиреневых плавках спросил у рыжего бородатого мужика:

– Что сегодня по телевизору будет хорошего?

– Много всего. В том числе фильм «Летят журавли».

– Так это ж старинный фильм, я его видел уже сто раз…

Подошел пацан лет двенадцати, спросил у меня:

– Сигаретки у вас не найдется?

Я мотнул головой. Он отошел. Я достал из пакета бутылку «Балтики-тройки», открыл металлической открывалкой, сделал глоток. Закинул голову, поглядел на солнце, зажмурился.

Суббота

Поезд медленно приближался к перрону. Зеленый локомотив с красной полоской, почтовый вагон, вагон номер шестнадцать. На перроне толпились носильщики со своими тележками, таксисты, встречающие с цветами. Я почти угадал, где будет четвертый вагон.

Проводница открыла дверь, вытерла поручень, спрыгнула на перрон. Наташа вышла следом за девушкой в спортивном костюме. Девушка несла грудного ребенка, завернутого в одеяло.

Мы обнялись, я протянул Наташе темно-красную розу. Она взяла ее, улыбнулась. На ней были черные джинсы и короткая синяя куртка. Я взял Наташину сумку, и мы пошли к выходу в город.

– Как доехала?

– В общем, нормально.

– Спала хорошо?

– Неплохо.

– А я всегда плохо сплю в поезде… Ну, говори – куда ты хочешь попасть в первую очередь?

– Мы что, не едем сразу к тебе?

– Сначала – ко мне, конечно. Я имею в виду – потом. Мы ж не будем сидеть два дня дома…

– А я бы, наверно, смогла. У меня подруга училась в Питере, и я к ней ездила в гости на третьем курсе. Представь – мы всю неделю просидели в общаге. Правда, холод был сумасшедший, мороз тридцать градусов – это на зимних каникулах было.

– Нет, со мной ты дома сидеть не будешь. И не надейся.

– Я знаю. Ладно, давай начнем с Красной площади.

Наташа подошла к невысокому худому солдату.

– Извините, а вы не могли бы нас сфотографировать?

Солдат кивнул, взял Наташину «мыльницу» «Fuji». Мы встали так, чтобы сзади виден был мавзолей. Солдат навел аппарат, нажал на спуск. Мелькнула вспышка. Солдат вернул «мыльницу». Наташа сказала:

– Спасибо

– На здоровье. А у вас сигареты не будет?

Наташа дала ему три сигареты. Солдат побежал в сторону ГУМа.

Я спросил:

– Ну что, как тебе Красная площадь?

– Красиво. Раньше видела только по телевизору и в кино, а сейчас стою здесь, и даже не верится, что все это – настоящее.

– А какое оно может быть?

– Не знаю. Нарисованное, например. – Наташа улыбнулась. – Так, значит, Красную площадь увидела. Осталось еще море увидеть.

– А при чем тут море?

– Просто. Я на море ни разу еще не была.

– Да, помню. Ты говорила.

– Это все из-за родителей. Им бы только на дачу. Сколько помню себя – все на дачу, на дачу, на дачу. Как будто свет на ней клином сошелся. Сейчас им, понятно, уже не до моря. Ну а раньше, когда я в школе училась? Митя, а поехали на будущий год летом в Крым. И у тебя будет отпуск, и я тоже договорюсь…

– Поехали. Нет, давай лучше в Геленджик…

– А Геленджик – это разве не Крым?

– Нет, конечно. Ты, двоечница…

– А почему – Геленджик?

– Песня такая есть. Ты что, разве не слышала?

– Нет.

Теплоход плыл мимо фабрики «Красный Октябрь». Напротив нас сидела пара, обоим под пятьдесят. У нее на коленях лежал большой букет роз. Он что-то шептал ей на ухо.

– Как ты вообще себя ощущаешь в Москве? – спросила Наташа. – Ты привык уже?

– Я здесь только полтора месяца, даже меньше. Пока меня все устраивает.

– А что ты дальше думаешь делать?

– Насчет чего?

– Ну, насчет прописки, может быть…

– Пока ничего не думаю. Рано еще. Поживу, а там будет видно.

– А зарплаты тебе хватает, чтобы здесь жить? Ведь все дорогое такое, даже продукты заметно дороже, чем у нас…

– В общем, денег хватает. Копить, конечно, не получается, ну а так, на жизнь… Здесь не только цены, здесь вообще уровень жизни выше намного. А тебе как Москва?

– Классно. Все такое красивое – Кремль, церкви, дома. И магазины дорогие, как за границей. Я здорово комплексую, потому что никогда не смогу себе это позволить.

– Не сможешь – ну и не надо. Разве это – самое важное?

– Нет, не самое важное, но все равно. Я все-таки женщина, у меня всего несколько лет осталось на то, чтобы выглядеть хорошо, чтобы всем нравиться. А потом – уже все…

– Что – все? Глупости ты говоришь. Давай не будем про это.

– Хорошо, не будем.

Наташа придвинулась ближе, я взял ее руку в свою.

Она спросила:

– А тебе бывает когда-нибудь страшно?

– То есть?

– Ну, например, тебя вдруг уволят, и тебе не на что будет здесь жить…

– Всегда можно вернуться домой.

– А ты бы хотел вернуться?