Жуга. Осенний лис Скирюк Дмитрий

– Здоров будь, пан вельможный, – сказал он и умолк, дыша тяжело и сбивчиво.

Оруженосец тронул коня шагом и подъехал ближе, наставив на странника тяжёлое копьё.

– А ну-ка, брось дубину, смерд.

Посох упал в снег. Оруженосец Кришан спешился, воткнул копьё в снег и подошёл к незнакомцу, поигрывая плетью.

– Кто таков? Как звать?

Сказал, будто плюнул. Парень молчал, угрюмо нахмурясь.

– Отвечай, когда спрашивают! Или имя своё позабыл со страху?

Тот молчал.

– Стало быть, позабыл! – усмехнулся Кришан. – Ну а про то, что в угодьях графских промышлял, небось тоже не знаешь?

– Я не промышлял, – ответил глухо тот. Взгляд его синих глаз, колючий, как репей, задержался на графе. – А что в лес твой ненароком забрёл, так то без злого умысла…

Граф сделал знак рукой. Плеть свистнула, ударив парня по ногам, и тот невольно рухнул на колени. Кришан шагнул вперёд, схватил его за волосы и развернул лицом к себе.

– Его светлость графа Цепеша, – рявкнул он, – надлежит звать «Ваша Милость» и никак иначе! Понял, смерд?

– По… нял…

– Не слышу?!

– Понял… Ваша Милость… – процедил сквозь зубы тот.

– Так-то лучше! – усмехнулся граф Цепеш. – А ну, встань!

Рыжий медленно поднялся.

Из-за деревьев донёсся шум, и вскоре с топотом и звоном накатила кавалькада. Разгорячённые, потные, всадники закружили, сбивая снег с деревьев. Бока коней дымились паром. Один спешился, другой подъехал ближе, поднял на руках лису. Граф одобрительно кивнул и снова повернулся к страннику.

– Чей ты холоп? – спросил он.

– Ничей, – ответил хмуро тот. – Я с гор, а там не делят землю.

– Гляди – строптивый! – Граф нахмурился. – Значит, говоришь, пришлый… Чем промышляешь? Отвечай!

– Травник я.

– Вот как? Ага… Михай! Проверь его мешок.

Михай, дородный чернявый парень из тех, что подоспели позже, проворно соскочил с коня, содрал у парня с плеч котомку и по локоть запустил в неё руку. Пошарил, вынул горсть зелёной трухи, понюхал и бросил обратно.

– Травы, пан Владислав! – доложил он и вывернул мешок.

Что-то круглое, гораздо более тяжёлое, чем травы, мелькнуло в воздухе и улетело в снег, оставив ямку. Странник рванулся и замер, чуть не напоровшись на нож в руках оруженосца.

– А ну, тихо! – угрожающе сказал Кришан. – Тихо, смерд! А не то…

Михай поскрёб в затылке и полез раскапывать снег. Вынул и вытер находку о рукав. В руках у него оказался браслет с чёрным камнем и семью фигурными подвесками по ободу.

– Бранзулетка, пан Владислав!

– А ну, подай сюда…

Владислав Цепеш повертел браслет в руках, подёргал за одну подвеску, за другую. Полюбовался камнем, усмехнулся.

– Забавная вещица… Где украл? – осведомился он.

– Это моё, – ответил рыжий.

Граф рявкнул, наливаясь кровью:

– Ты что же, врать мне вздумал?! – Рука его рванулась кулаком, сорвав висюльку на браслете; парень вздрогнул. – В моём лесу травы собираешь, моих собак побил, а теперь ещё и врёшь?!

– Я не вру, – подняв упрямо голову, сказал тот. – Это моё.

– Вяжите подлеца! – распорядился Цепеш.

Два дюжих молодца мгновенно сбили парня с ног, уткнули в снег лицом и скрутили ему руки за спиной.

– Куда его, Ваша Милость? – спросил один.

– Везите в замок. Травы тоже заберите. – Граф перехватил колючий взгляд рыжего бродяги и ухмыльнулся. – Браслет покамест я себе возьму: а ну как истинный хозяин объявится? А ты не горюй: тебе другой подыщем… даже два!

Он хохотнул. Челядь тоже засмеялась. Граф обернулся к ловчему:

– Эй, Варга! Что, псы твои ещё способны бегать? Давай подымай их!

Тот вскинул рог и затрубил, граф пустил вскачь коня вослед собакам, и вся охотничья орава с гиканьем и свистом умчалась.

Два всадника остались на поляне. Они не торопясь перекусили, глотнули вина из фляги и, перебросив пленника поперёк седла, двинулись к темневшему неподалёку замку. Спешить им было некуда – лишь в редких случаях графская охота оканчивалась засветло.

Странник молчал, качаясь вверх и вниз на крупе лошади. Руки, связанные за спиной, выворачивало из суставов, лука седла врезалась в бок. Хотелось пить. По счастью, лошади шли шагом, но всё ж к концу пути боль поглотила все другие чувства.

Громада замка вырастала медленно. Рыжеволосый странник видел в своей жизни замки, но этот затмевал всё, виденное ранее. То была Поэнари – личная крепость Влада III. Деревья перед ней вчистую были снесены версты на полторы во все четыре стороны, наверное, чтобы тайком не подобрался враг. Стены, высокие и неприступные, венчались мощными квадратами зубцов. Вокруг был ров с водой, застылый в серый лёд и заметённый снегом. Шесть башен разной высоты смыкали стены по углам, а в самой середине, словно замок в замке, высились четыре сросшиеся башни преогромной цитадели.

Во дворе было тихо, да и некому было шуметь – два стражника в воротах, конюх, подбежавший расседлать коней, да женщина, шедшая с пустой корзиной, – вот и весь народ. Если кто и был ещё, предпочитал сидеть в тепле. Снег, чёрный и истоптанный, лежал во всех углах. Полоскалось бельё на ветру. Пахло дымом и горелым молоком.

Странника стащили с коня.

– Что граф? – спросил, зевая, конюх. – Ещё охотится?

– Угу, – с ленивой неохотой отозвался один из всадников. – Отведи коней да разыщи Хорию. И живей, а то мы и так устали, да стоять ещё…

Тот кивнул, увёл лошадей на конюшню и скрылся в замке.

Здесь все были какие-то сонные – и всадники, и этот конюх, и два стражника у входа. И даже Хория – кузнец лет сорока, до глаз заросший чёрной бородой и широченный, как сундук, казалось, тоже только встал с лежанки, а может, так оно и было. Был миг, когда страннику почудилось, что он сам уснул и видит сон – бредовый, страшный, но всё же сон, однако миг прошёл, вернулась боль в заломленных руках, и наваждение сгинуло.

– А что с ним делать? – спросил кузнец.

– В подземелье.

– А, ну-ну…

Пленника втолкнули в полутёмную кузницу, развязали ему руки и содрали с плеч тулуп. Держали крепко и умело – толком не пошевелишься. Хория затеплил трут и долго раздувал огонь, сопя и кашляя, затем накинул жжёный войлочный передник, мехами раскалил две малые заклёпки и нашарил на стене браслеты кандалов. Длинная цепь, зазвенев, потянулась по камням. Кузнец смерил взглядом железные кольца, кивнул и всё так же безразлично потребовал:

– Руки.

Наручники он заклепал почти не глядя – привычная, видать, была работа, – и после, положив углей в горшок, направился к подвалам. Рыжего парня под руки тащили следом. Спустились узкой лестницей. В стене обнаружился горелый факел, кузнец зажёг его и потянул за ржавую скобу, отворяя старую, белёсую от мёрзлой плесени дверь. Шагнул вперёд и оглянулся:

– Куда его?

– Да всё равно куда, – ответил стражник, державший цепь от наручников. – Вон туда хотя бы.

Кузнец замялся:

– Туда не надо бы – там баба.

– Да не один ли чёрт! – ругнулся стражник. – Сади, где знаешь!

В подвале было сыро и темно. Свет факела плясал над головой. Со всех сторон давил холодный дикий камень, казалось, неровная кладка потолка вот-вот обрушится. Хория выбрал третью дверь. Замков здесь не было, лишь толстые тяжёлые засовы. Дверь вела в темницу – комнатушку пять на пять шагов с земляным полом и двумя лежаками. На одном бугрился ворох серого тряпья, от которого к кольцу в стене тянулась цепь. В окно, настолько маленькое, что решётка там была бы лишней, сочился тусклый зимний свет. Кузнец ушёл и вскоре вернулся с инструментом. Цепь закрепили на кольце и удалились.

Воцарилась тишина.

Тот, кто назвался травником, постоял с минуту, размышляя, окинул взглядом пол и потолок, покосился на окошко. Шагнул к двери – цепь натянулась, не пуская. Понятно стало, почему на двери нет замка. Он опустился на лежак, рассматривая руки, поскрёб ногтем ещё тёплые головки заклёпок. Ковка была прочная, глухая – такую и зубилом не сразу собьёшь. Там, где обожгло железом, кожа вздулась волдырями. Травник вздохнул и выругался.

Куча тряпок на соседнем лежаке задвигалась, явив на свет заросшую пегими космами голову. С минуту узники молча рассматривали друг друга.

– Ты кто? – спросила наконец голова. – Холоп иль кто ещё?

– Странник я, – помедлив, ответил рыжий парень.

– И за что тебя сюда?

– Попался графу на охоте под горячую руку.

– Понятно.

Обладатель головы неловко выпростал наружу руки, тоже скованные, и сел, кутая в рваное одеяло худое, прикрытое грязными тряпками тело. Поёжился, поскрёб ногтями в бороде.

– Слышь, рыжий. – Он покосился на окно. – Что там сейчас, снаружи?

– День.

– Нет, а вообще?

– Вообще – зима, – ответил тот. – Февраль.

– Февраль… – задумчиво повторил узник. – Уже февраль… – Он посмотрел на своего негаданного собрата по несчастью и вздохнул. – Я – Миклош, а тебя как звать?

Ответа не последовало.

С приездом графа что-то изменилось. Наверху забегали, засуетились, но вскоре снова всё притихло. Под вечер заявился стражник и принёс еду – миску чечевичной каши, а для странника приволок драное одеяло, без которого к утру тот наверняка замёрз бы насмерть. А после все о них забыли. Время замерло для узников. Им, погребённым заживо в каменном мешке, оставалось только разговаривать друг с другом. Раз в сутки заходил хромой тощий тюремщик, приносил еду. Их день тянулся бесконечно, серый и унылый. Ночь приходила к ним без сна холодной стылой дрёмой. Ложились спать спиной к спине – так было теплее, и хоть не давали при этом покоя многочисленные блохи, ничего не поделаешь – приходилось терпеть.

Истосковавшийся по людям Миклош говорил много и охотно. Как выяснилось вскоре, сам он угодил сюда за то, что осмелился рубить дрова в графском лесу.

– Ну а как не рубить? – вопрошал он. – На всю зиму хвороста разве напасёшься? А зима нынче вона какая… Я и пошёл. Дёрнул же чёрт этих собак рядом проехать – услышали топор. Четвёртый месяц уж я тут, всё жду – вдруг отпустят. Как там жена, дети – ничего не знаю. – Он вздохнул. – Ладно, успел я им две поленницы сложить, прежде чем графские холуи меня подловили. Хотел уж третью, чтоб наверняка, да вишь, перестарался. Жадность погубила. В другой раз лучше с пилой пойду – её не так слыхать.

– А знаешь, эту крепость как построили? – в другой раз вопрошал старик. – Не знаешь? Ну! Это ж такое дело было! Лет десять назад собрались богомольцы, стало быть, на Пасху, в Тырговиште. Ну. А пан Владислав всех их повязал и объявил: пока вы, говорит, мне замок не построите, не видать вам ваших очагов! Так и сказал. А с графом Цепешем какие шутки… Пришлось работать. Так мы, когда строительство окончили, все голые ушли. Работали от восхода до заката, вся одежда в клочья. И новую купить денег не было – он же не платил. Добро хоть кормёжка была…

Странник молча всё выслушивал и лишь однажды спросил:

– А много ли народу в этих подвалах?

– В темнице-то? Да много кто сидит. – Миклош покачал головой и поёжился. – Да и тем, считай, повезло – годков этак с пять тому назад ох и лютовал он! Была у него такая забава – на кол людей сажать. Не счесть, сколько народу перевёл. Чтоб он сдох, проклятый дракул!

В первую же ночь странник попытался избавиться от оков и неожиданно для себя понял, что непонятно как утратил свой дар. Он знал, что стоит найти нужное Слово, и цепи слетят с него шелухой, но Слово не хотело приходить. И вообще – не было никаких слов. Он ходил по темнице туда-сюда вдоль лежака, насколько позволяла цепь, а чаще сидел неподвижно, вспоминая, но без толку. Что-то важное ушло вместе с именем и больше не вернулось. Он бросил свою Силу и сам теперь был как тот рифмач, что больше не может сложить и двух строчек.

– Жуга, – сказал он в темноту, прислушался к себе и тихо повторил: – Жуга…

Чужое слово замерло в холодном воздухе, не породив в душе ни отклика, ни эха.

«Всё возвращается, – подумалось ему. – И, помнится, я сам себе об этом говорил. Я снова выбираю имя. Там, на поляне, я узнал вопрос. Но где искать ответ? Чего мне надо от себя? И кто он, враг моего врага?»

– Я выберусь, – сказал он сам себе и сжал кулаки. – Клянусь, я выберусь отсюда. Хотя пока ещё не знаю как.

Прошло уже больше двух недель с того момента, как на графской охоте полонили рыжего пришлеца. Новый день начался для узников как обычно, но к полудню в коридоре вдруг послышались шаги, слишком громкие даже для тюремщика – то явно были сапоги, тяжёлые, подбитые гвоздями. Лязгнул засов. Дверь отворилась, и в темницу, роняя с факела горящую смолу, шагнул Кришан – оруженосец графа Цепеша. Следом шёл кузнец с молотком и зубилом.

– Которого? Рыжего? – спросил он, оборотившись на Кришана.

– Его, – кивнул тот.

Травник поднял голову и исподлобья оглядел обоих, но спрашивать ничего не стал. Он похудел, осунулся и выглядел ещё нескладнее, чем раньше. Шею и руки исполосовали расчёсы, под глазами набрякли круги, грязные волосы сбились в колтун. Кузнец нацелил на кольцо зубило, в три удара сбил заклёпку, отошёл. Кришан поднял упавшую цепь и намотал её на кулак. Покосился на пленника.

– Ты взаправду знахарь или врал? – спросил он.

– Если и знахарь, то что?

– Отвечай, когда я спрашиваю!

– Да. Я знахарь.

Кришан передал факел кузнецу.

– Жди здесь, как обычно, – распорядился он. – Инструмент не убирай. А ты давай шагай. – Он подтолкнул рыжего в спину и двинулся следом.

Поднявшись по извитой узкой лестнице, они выбрались из подземелья и долго шли кривыми коридорами вдоль серых стен. Травник попытался запомнить дорогу, но по пути им встретилось столько дверей, а коридоры были так похожи, что вскоре он запутался и бросил это дело. Наконец оба добрались до массивной дубовой двери в одной из башен. Стены здесь были с кривизной, а в окошко виднелся далёкий заснеженный лес. Кришан остановился.

– Граф вчера занемог после трапезы, – угрюмо буркнул он. – Вина перепил или ещё что. Животом мается.

– Я думал, у графа имеется собственный лекарь, – криво усмехнулся пленник.

Оруженосец вскинулся и вдруг без разговоров ударил его кулаком в лицо. Рыжая голова мотнулась, губы странника окрасились кровью. Кришан потянул к себе цепь.

– Для тебя граф – «Ваша Милость», или ты забыл уже? – прошипел он. – А забыл, так запомни снова, смерд! А лекарь был, да только болтал много. Пришлось язык ему отрезать… вместе с головой. – Он вынул из ножен узкий, как ивовый лист, стилет и поиграл червлёным лезвием у травника перед глазами. – И не вздумай выкинуть коленце – уж я с тобой в момент расправлюсь. Ну, пошёл!