Филиппа Смолл Бертрис

Bertrice Small

Philippa

© Bertrice Small, 2004

© Перевод. Т. А. Перцева, 2018

© Издание на русском языке AST Publishers, 2019

Возлюбленному мужу Джорджу от обожаемой жены.

Вечности совсем недостаточно…

Пролог

Весна 1519 года

– Я не могу жениться на тебе, – без обиняков объявил Джайлз Фицхью Филиппе Мередит, чей прелестный ротик в изумлении раскрылся при столь неожиданном откровении.

Стоял май, и двор перебрался в Гринвич. Деревья зеленели свежей листвой, а в воздухе стоял пьянящий аромат ранних цветов. За садами королевского дворца под ярким солнцем величаво, словно колеблемая легким ветерком шелковая лента, медленно тянулась Темза, неся свои воды к морю. Самое подходящее место для романтических свиданий. Не для бесповоротного разрыва.

В первое мгновение Филиппе показалось, что сердце остановилось. Перестало биться. Но нет. Она еще жива.

Девушка сжала губы и попыталась осознать только что услышанное. Виски пронзила пульсирующая боль.

– Ты влюбился в другую? – едва выговорила она наконец.

– Нет, – коротко ответил он.

– В таком случае почему?! – вскричала она. – Наши семьи всегда хотели, чтобы мы поженились, а мне уже пятнадцать. Я готова к замужеству.

– Но официальной помолвки не было, – спокойно напомнил он. – Так захотела твоя матушка, дорогая.

В свои девятнадцать Джайлз был высоким и широкоплечим. Как и старший брат, он унаследовал рыжеватые волосы отца и мягкие голубые глаза матери.

– Зато все знают, что в один прекрасный день мы поженимся, – упрямо настаивала Филиппа, не в силах поверить, что Джайлз способен на такое бессердечие. – Но если это не другая женщина, тогда в чем же причина разлуки? – резко спросила она. Ей следовало бы рассердиться на него. О да! Очень рассердиться!

– Господь, – благочестиво ответил он, крестясь.

– Что?!

Она, должно быть, не расслышала. И теперь была окончательно сбита с толку. И это говорит тот Джайлз Фицхью, который в бытность королевским пажом всячески старался увильнуть от утренней мессы?! Мало того, неизменно избегал наказания, изобретая самые немыслимые причины своего отсутствия.

– Ты, конечно, шутишь! – громко рассмеялась она.

Но Джайлз покачал головой.

– Я хочу принять постриг, Филиппа, – продолжал он. – Собираюсь стать священником. Я учился в Риме с Реджиналдом Поулом, кузеном короля. Поверь, уезжая туда, я ни о чем таком и не думал. Все случилось неожиданно. Другого объяснения я предложить не могу. Это то, что мне необходимо, дорогая. Именно этого я хочу. Куда сильнее, чем жениться и обзавестись семьей.

– И давно ты так решил? – настаивала Филиппа, до сих пор не веря собственным ушам. Вздор! Абсурд! Джайлз? Ее Джайлз – священник? Нет!

– Я отправился учиться в Европу, Филиппа. Сначала в Париж, потом в Рим. Собирался познать тайны литературы и истории, посещать лекции, пить, драться и волочиться за девушками, как любой молодой человек моего возраста. В Париже все так и было.

Он ухмыльнулся, снова разбив ее сердце напоминанием о прежнем Джайлзе, в которого она влюбилась много лет назад.

– Но потом я очутился в Риме. И в этом древнем городе со мной что-то произошло.

Он умоляюще заглянул в ее зеленовато-карие глаза, словно не находя слов.

– И что же там случилось? – осторожно осведомилась она. – Расскажи подробнее, что там стряслось.

– Все началось с самого города, – медленно выговорил он. – Такой старый, что каждый камень в нем свят. И самый воздух наполнен звуками священных гимнов. Проникнут золотистым светом и благоговением. Рим так прекрасен, что щемит сердце. Не знаю, каким образом, но я вдруг понял, что родился, чтобы остаться там. Служить Господу каждой частицей своего существа. Поэтому я забросил все легкомысленные забавы и сосредоточился на миссии, к которой Он призвал меня. Воистину Господь выбирает тех, кого хочет видеть слугами своими, дорогая. Я вернулся домой только ради того, чтобы сказать тебе это и получить благословение родителей. Поверь, они удивились не меньше, чем ты, но поняли и приняли мое решение. Мало того, счастливы моей преданностью святой матери-церкви.

– А вот я не понимаю и не принимаю! – взорвалась наконец Филиппа. – Ты предпочтешь целибат? Утомительное и однообразное служение в жалкой церкви или пыльных архивах женитьбе на мне?! Наследнице с собственными землями?! Ты второй сын, Джайлз! Союз между нами выгоден нашим семьям! Ты бы получил Фрайарсгейт, а я поднялась на следующую ступеньку в придворных кругах. Я любила тебя с десяти лет! И теперь ты утверждаешь, что я тебе не нужна?!

Слеза скатилась по щеке.

– Это не совсем так, Филиппа. Ты была очаровательным ребенком и выросла настоящей красавицей. Но я не люблю тебя так, как подобает мужу, а Бога люблю больше, – с жестокой откровенностью ответил он. – Мы встречались недолго и всего лишь однажды, когда ты впервые приехала ко двору. Потом ты вернулась в свой Фрайарсгейт, а когда снова прибыла в столицу, чтобы служить королеве, я уже уехал за границу. Ты любишь не меня, а скорее созданную тобой же мечту, и я уверен, что рано или поздно забудешь меня и справишься с горем. – Теперь его голос звучал чуть мягче.

– Я буду любить тебя до самой смерти, – поклялась Филиппа. – Невозможно поверить, что ты ко мне равнодушен! Что выберешь унылую, тоскливую жизнь, вместо того чтобы жениться, иметь детей и собственные земли! Такого быть не может!

– Филиппа, мне не нужны твои земли. Для меня это место слишком холодно и неприветливо. Прежде чем приехать ко двору, я рос на юге, в приграничных землях, и вряд ли смог бы выжить в вашем суровом климате, так далеко от родных и друзей. Север отнюдь не славится своим гостеприимством, дорогая.

– Но не будет ли тебе одиноко в Риме? – возразила она. – Это куда дальше от твоего родного дома, чем Камбрия. И ты больше никогда не увидишь свою семью, если только не приедешь в Англию.

Она рассерженно смахнула слезы с хорошенького личика.

Но Джайлз невозмутимо улыбнулся:

– По возвращении в Рим я приму духовный сан. Мне уже обещан пост в Ватикане на службе у самого папы. Похоже, у меня обнаружили скромный талант к финансовой деятельности, который может пригодиться церкви. – Он взял ее руку и, поцеловав, добавил: – Неужели ты не пожелаешь мне счастья, Филиппа?

Голубые глаза спокойно смотрели на нее. И в них не светилось никакого чувства, кроме разве жалости к ней.

Филиппа вырвала руку, размахнулась и отвесила ему звонкую пощечину.

– Нет, Джайлз, я не пожелаю тебе счастья. Ты разбил мою жизнь. Ненавижу тебя! И никогда не прощу тебе предательства и унижения!

– Филиппа, пожалуйста, умоляю, постарайся понять, – пробормотал он, потирая щеку там, где ее ладонь оставила красный отпечаток на гладкой загорелой коже.

– Нет! Это ты попытайся осознать, что сотворил! Я приехала ко двору служить королеве в ожидании того, что когда-нибудь мы поженимся, несмотря на отсутствие формальной помолвки. И вдруг узнаю, что свадьбы не будет. Как ты мог поступить так со мной? В пятнадцать девушка должна выйти замуж, чтобы не остаться старой девой! Но на какую партию я могу рассчитывать теперь, отвергнутая человеком, который предпочел Бога жене из плоти и крови? Я стану посмешищем всего двора! Мишенью грубых шуток, ехидных намеков и насмешек шутов, до тех пор пока не появится очередной предмет скандала, а одному Господу известно, когда это случится. Поговори ты со мной несколько дней назад, и я получила бы титул апрельского дурака! Говоришь, что постиг свое призвание, как только приехал в Рим? Почему же сразу не написал отцу, или если не тотчас же, то хотя бы год назад? В этом случае моя мать сочла бы себя вправе искать для меня другого жениха! Или ты понятия не имеешь, сколько времени требуется, чтобы заключить достойный союз между такими семьями, как наши, тем более что обе недостаточно знатны? Ты был невероятно эгоистичен, принимая такое решение! Нет, этого я никогда не пойму, и не жди от меня добрых пожеланий. Я не святая, Джайлз Фицхью, хотя ты, очевидно, стремишься к святости.

Джайлз гордо выпрямился.

– Очень жаль, что ты не можешь порадоваться за меня, – сухо заметил он. – Тем не менее я готов простить тебе ребяческие обиды. Обещаю всегда вспоминать о тебе с любовью и молиться за твое счастье.

– Иди к черту! – разъяренно выпалила Филиппа, снова замахнувшись. Сильный толчок послал Джайлза прямо в клумбу благоухающих дамасских роз. Пока он барахтался в колючих стеблях, пытаясь выбраться и тихо ругаясь себе под нос, девушка круто развернулась и с высоко поднятой головой устремилась к Гринвичскому дворцу. Слезы снова хлынули у нее из глаз, но он уже не стал их свидетелем.

Джайлз тем временем почти выполз на дорожку, потирая исцарапанные в кровь руки. Кто бы подумал, что у малышки столь мерзкий нрав? Нет, Господь уж точно спас его от такой фурии! Ну что же, худшее позади. Теперь нужно поскорее вернуться в Рим. Несмотря на ее непристойное и не подобающее даме поведение, он будет молиться за эту дурочку. Если уж Господь возымел планы на него, Джайлза Фицхью, то наверняка уготовил что-то и для Филиппы Мередит.

Глава 1

– Почему ты не сказала мне? – набросилась Филиппа на Сесилию Фицхью. – В жизни еще не была так зла и несчастна! Мы лучшие подруги, Сесилия. Как ты могла скрыть это от меня? Не думаю, что когда-нибудь смогу тебя простить.

Серо-голубые глаза Сесилии наполнились слезами.

– Я не знала, – жалобно всхлипнула она. – Для меня это было таким же сюрпризом, как и для тебя! Мне сказали о решении брата только сегодня днем, после твоего разговора с Джайлзом. Отец признался, что от меня все скрывали, понимая, что я обязательно расскажу тебе, а этого делать не следовало. Только Джайлз был вправе сообщить такое известие. Но мой брат… Как он мог?! Мы должны были стать сестрами, а теперь ты выйдешь за другого!

– За кого? – шмыгнула носом Филиппа. – Я не знатна, и, хотя считаюсь богатой наследницей, мое имение на севере. Из-за себялюбия Джайлза, возможно, я останусь старой девой. Вспомни, сколько лет родители искали тебе подходящего жениха! И скоро ты пойдешь к алтарю, а я так и увяну в безвестности!

Она трагически вздохнула.

– Если твой брат решил посвятить жизнь Богу, может, это знак, что я должна последовать его примеру? Мой двоюродный дед Ричард Болтон – настоятель монастыря Святого Катберта, недалеко от Карлайла. Он наверняка знает, в какое аббатство я могу удалиться.

– Ты? Монахиня? – расхохоталась Сесилия. – О нет, дражайшая Филиппа, только не ты! Для монахини ты питаешь слишком большую любовь ко всему мирскому! Учти, придется отказаться от всех своих пристрастий: красивых платьев, драгоценностей и вкусной еды. Ты примешь обет монашеского послушания. Бедность, целомудрие и покорность – вот основные правила жизни в любом монастыре. Ты просто не сможешь быть бедной, податливой и сговорчивой, Филиппа, – объявила Сесилия, весело блестя глазами.

– Еще как смогу, – настаивала Филиппа. – Моя двоюродная бабка Джулия – монахиня, как и сестры отца.

Сесилия от души рассмеялась.

– И что прикажешь делать, когда твой брат от меня отказался? – рассердилась Филиппа.

– Семья найдет тебе другого мужа, – рассудительно заметила Сесилия.

– Не нужен мне другой! – вскричала Филиппа. – Только Джайлз! Я люблю его и никогда не полюблю другого. Кроме того, кто захочет отправиться в добровольное изгнание на север, где находятся мои земли? Даже Джайлз сказал, что сама мысль о жизни во Фрайарсгейте нагоняет на него тоску. Не понимаю, почему моя мать так упорно его отстаивала? Я тоже не желаю там жить. Слишком далеко от двора!

– Ты говоришь это только потому, что обижена на брата, – заметила Сесилия и тут же постаралась сменить тему: – Кстати, мой отец написал твоей матери, сообщив о решении Джайлза. Посланец отправится на север утром. Не хочешь заодно послать матери письмо?

– Конечно, хочу! – сказала Филиппа, поднимаясь. – Сейчас попрошу у королевы разрешения уйти.

И, не оглядываясь на подругу, спокойно вышла из комнаты. В свои пятнадцать она очень напоминала мать в том же возрасте: осанкой, стройной фигуркой и рыжеватыми волосами. Только глаза изменчивого зеленовато-карего цвета были унаследованы от отца.

Девушка приблизилась к королеве и присела в почтительном реверансе, ожидая разрешения говорить.

– Что тебе, дитя мое? – с улыбкой спросила Екатерина.

– Ваше величество, несомненно, слышали о моем несчастье? – начала Филиппа.

Королева кивнула:

– Мне очень жаль, Филиппа Мередит.

Девушка прикусила губу, обнаружив, что вот-вот расплачется, но все же вынудила себя продолжать:

– Лорд Фицхью завтра утром отправляет гонца на север. Если можно, пусть посланец захватит и письмо к моей матушке. С разрешения вашего величества я удалюсь, чтобы спокойно его написать.

– Считайте, что разрешение получено, дитя мое. И передайте матушке привет от меня. Добавьте, что если понадобится помощь в поисках новой партии для вас, мы с радостью посодействуем в столь важном деле, но, насколько я помню, ваша матушка всегда предпочитала принимать решения самостоятельно, – благосклонно заметила королева.

– Спасибо, ваше величество.

Филиппа вышла из покоев королевы, поспешив в спальню фрейлин, где могла остаться наедине с мучительными мыслями. Но к сожалению, в спальне оказалась девушка, по какой-то причине невзлюбившая Филиппу. Она прихорашивалась перед зеркалом.

– О-о-о, бедняжка Филиппа, – протянула она с деланым сочувствием. – Я слышала, сын графа Ренфру бросил тебя! Какая жалость!

Филиппа зло прищурилась:

– Я не нуждаюсь в сожалениях, Миллисент Лэнгхолм! Кроме того, это тебя не касается!

– Твоей матери придется немало потрудиться, чтобы найти тебе достойного мужа, тем более что все ваши земли далеко на севере, – промурлыкала Миллисент. – Так это верно? Джайлз Фицхью собирается стать священником? В жизни бы не подумала! Должно быть, так старался избежать брака с тобой, что готов на все!

Язвительно улыбаясь, она разгладила бархатные юбки и поправила французский чепец.

У Филиппы чесались руки отделать ее хорошенько, но положение и без того было достаточно неприятным. Не хватало еще навлечь позор на семью дракой с королевской фрейлиной!

– Не сомневаюсь, что Джайлз искренне верит в свое призвание, – бросилась она на защиту бывшего жениха, хотя на самом деле мечтала только об одном: живого места не оставить на негодяе, так подло ее бросившем. Но вместо этого холодно процедила: – Поторопись, Миллисент. Королева искала тебя.

Сообразив, что вывести Филиппу из равновесия и подбить на безрассудство не удастся, Миллисент молча выбежала из комнаты. Филиппа открыла сундук, вынула шкатулку с письменными принадлежностями и уселась на постель. Закончив и запечатав письмо, она отдала его пажу и попросила отнести гонцу графа Ренфру.

Тот честно выполнил поручение, поскольку уже через несколько дней Розамунда, прочтя послание дочери, тихо вскрикнула.

– Мейбл, немедленно подай письмо лорда Фицхью! – велела она. – Быстро! Не успела я подумать, что наконец-то все улажено, как у нас снова начались трудности!

– Что случилось? – Горничная поднесла хозяйке свиток. – Что пишет граф?

– Минуту, – отмахнулась Розамунда, поднимая тонкую руку. – Ад и проклятие!

Она наскоро пробежала глазами пергамент и бросила на стол.

– Джайлз Фицхью решил принять сан священника. Помолвки не будет. Негодяй! Впрочем, я никогда его не любила.

Мейбл негодующе всплеснула руками.

– Граф извиняется, – продолжала Розамунда, – и клянется, что по-прежнему считает и будет считать Филиппу своей дочерью. Предлагает помочь найти для нее другого жениха. Я должна послать в Оттерли за Томом. Хотя он уже несколько лет как не был при дворе, все же куда мудрее меня в подобных вещах. Бедная Филиппа! Отдать сердце такому подлецу!

– Священник! – вторила Мейбл. – Такой приличный молодой человек! Какая жалость! И наша несчастная девочка! Покинута в таком возрасте! Почему же он не сказал ей раньше?

– Именно, – согласилась Розамунда и, снова взяв письмо дочери, прочла еще раз, уже спокойнее. Закончив, она отложила его и покачала головой: – Филиппа утверждает, что ей ничего не остается, кроме как стать монахиней. Просит, чтобы я поговорила с дядюшкой Ричардом – он посоветует хороший монастырь.

– Вздор и глупости! – вознегодовала Мейбл. – Девочка просто расстроена, хотя кто бы мог в подобных обстоятельствах ее винить? Однако я просто не представляю мистрис Филиппу в монашеских одеяниях, что бы там она ни писала.

Розамунда рассмеялась:

– Да и я тоже. Моя дочь слишком любит жизнь и ее радости, чтобы отказаться от них. Попроси Эдварда сегодня же послать в Оттерли за Томом. И проследи, чтобы о посланце графа позаботились как подобает.

– Можно подумать, я сама не знаю, что делать, – проворчала Мейбл, отправляясь на поиски мужа. Слава Богу, что Розамунда догадалась послать за кузеном! Том Болтон знает, как поступать в подобных случаях, в отличие от мужа Розамунды, который просто вспылит, выйдет из себя и будет рвать и метать.

Через два дня Томас Болтон, лорд Кембридж, прибыл из своего имения Оттерли.

– Что за срочность такая? – проворчал он при виде кузины. – Надеюсь, дети здоровы? И где этот сорвиголова, твой шотландский муженек?

– Логан в Клевенз-Карне. Следит, как укрепляют стены. На границе неспокойно, с того времени как королеву Маргариту изгнали из Шотландии, – пояснила Розамунда. – Дети здоровы. А вот с Филиппой беда. Мне крайне необходим твой совет. Джайлз Фицхью решил стать священником.

– Иисусе и все ангелы небесные! – взвился Том. – И теперь наша девочка осталась ни с чем! В таком возрасте и без всякого будущего! Какая подлость! Парень, конечно, должен был предупредить нас заранее. Эти церковники так неразумны! Так неосмотрительны! Единственная их забота – служение Господу. И при этом они не упускают случая стяжать все большие богатства для церкви.

– Дяде Ричарду вряд ли понравились бы твои речи, – рассмеялась Розамунда, но тут же, посерьезнев, вздохнула. – Что мне теперь делать, Том? О, понимаю, нужно срочно искать мужа для моей бедной дочери, но с чего начать? У нас в женихах был сын графа, а теперь? Сумеем ли мы найти такую же хорошую партию? И в довершение всего моя дочь угрожает уйти в монахини!

Томас Болтон хохотал так, что по лицу покатились слезы.

– Филиппа? Постриг? – едва выговорил он, смахивая со щек прозрачные капли. – Филиппа слишком любит мирскую жизнь и ее радости, чтобы позволить обидам загнать себя в монастырь. Из всех твоих дочерей, дорогая кузина, именно она была моей лучшей ученицей. Ее познания в драгоценных камнях поражают даже меня, а зимой она носит сшитые из тонкой шерсти нижние юбки на шелковой подкладке, без которой, по ее словам, шершавая ткань царапает нежную кожу. Вряд ли она потерпит грубые полотняные одеяния невест Христовых. Так что, дорогая, можешь не волноваться. Но Филиппа должна вернуться домой и переждать скандал, вызванный недостойным поведением Фицхью. Советую тебе послать письмо самой королеве и попросить отпустить Филиппу. Не сомневаюсь, что Екатерина будет достаточно великодушна, чтобы позже вновь принять ее на службу. Ну а я тем временем подумаю о подходящем женихе для нашей девочки. Она созрела для замужества, но если мы упустим время, у нее не останется шансов.

– Согласна, – кивнула Розамунда. – Разумеется, Логан, узнав обо всем, начнет предлагать сыновей всех своих знакомых.

– Ну уж нет, ни один шотландец не подойдет Филиппе! – отрезал Том Болтон, качая головой. – Слишком она увлечена жизнью при дворе короля Генриха. И к тому же больше англичанка, чем ты, кузина.

– Знаю, но помоги мне с мужем, кузен! Ты же знаешь, как бывает упрям Логан, если что-то вобьет себе в голову.

– Вся штука в том, – пояснил лорд Кембридж, – чтобы этого не допустить. Но не бойся. Я знаю, как справиться с лордом Хепберном.

– Если не ты, то кто же! – усмехнулась Розамунда. – Но Логан ужасно разозлится, если сообразит, в чем дело.

– Ну уж я точно ему не скажу, – заверил Том, подмигнув кузине. – Интересно, что еще скажет королева, кроме того, что попытается найти другого жениха для Филиппы? Видишь ли, я не стал бы полагаться на нее в этом деле.

– И тут ты прав, – вздохнула Розамунда. – Однако если сейчас мы призовем Филиппу домой, боюсь, положение только усложнится. Если королева не отошлет ее по собственной воле, предлагаю оставить все как есть. Она уже не ребенок и должна научиться справляться с трудностями самостоятельно. Это не последняя серьезная неприятность, с которой ей придется столкнуться, а хозяйка Фрайарсгейта должна быть сильной, чтобы удержать свои владения.

– Не забудь, – напомнил лорд Кембридж, – что королевский двор – это совершенно иной мир. Лично я давно осознал, что предпочел бы самые жестокие ветры Камбрии жизни при дворе. Поражаюсь, как мне удалось пережить те годы! Но если ты считаешь, что лучше оставить все как есть, склоняюсь перед твоими материнскими инстинктами.

– О, Том, – усмехнулась кузина, – только не говори, что после стольких лет сумел полюбить Оттерли и заодно мирную жизнь…

– Ну, – фыркнул он, – я уже не так молод.

Розамунда лукаво возразила:

– Вздор! Я совершенно уверена, что Бэнон не дает тебе ни минуты покоя! Она всегда была непоседой.

– Твоя средняя дочь – чудесная девушка. Она зажгла жизнь в моем доме, с тех пор как в прошлом году перебралась ко мне! Признаюсь, я был поражен, когда она попросила разрешения приехать, дорогая Розамунда. Но, как мудро заметила Бэнон, если ей предстоит стать госпожой Оттерли, нужно заранее приучаться вести хозяйство. Рано или поздно мы должны найти человека, достойного моей девочки.

– Однако прежде необходимо подумать о злоключениях Филиппы, – напомнила Розамунда. – Итак, мы решили, что она остается на службе у королевы, если только Екатерина не отошлет ее домой. И я поблагодарю королеву за предложение, но заверю, что семья Филиппы вполне способна решить вопрос о муже для нее. Таком, которому король и королева дадут свое благословение.

Томас озорно усмехнулся:

– Смотрю, ты не потеряла ни такта, ни сноровки, дорогая. Именно это и стоит написать. Просто идеально. И передай от меня Филиппе привет. А теперь, кузина, может, покормишь умирающего с голоду родственника? Что у тебя приготовлено? Только не предлагай кроличье рагу! Я хочу говядины!

Розамунда понимающе улыбнулась.

– И ты получишь ее, дражайший Том, – заверила она, хотя мыслями была уже далеко. Какой тон выбрать в письме к дочери? Стоит ли быть нежной? Или строгой? Избыток жалости так же губителен, как недостаток. Да, нелегкая предстоит задача.

Послание матери отнюдь не тронуло до слез Филиппу Мередит. Впрочем, и не утешило. Отшвырнув пергамент в приступе злости, девушка раздраженно вскричала:

– Ба! Фрайарсгейт! Вечно этот Фрайарсгейт!

– Что пишет матушка? – нервно поинтересовалась Сесилия.

– Дает какие-то странные советы! Разочарование, по ее словам, – одна из составляющих жизни, и я должна с этим смириться. Монашество – не ответ на мои проблемы. А разве я считала иначе? Постриг – не для таких людей, как я. Вряд ли я подхожу для монастыря!

– Но всего несколько недель назад ты утверждала иное, – возразила Сесилия. – Вспоминала своих родственниц-монахинь. Разумеется, мы все нашли это довольно забавным. Ты сама понимаешь, дорогая, что не тебе об этом толковать!

– Ах вот как! – вскинулась Филиппа. – Значит, вы тайком смеетесь за моей спиной? А я считала тебя своей лучшей подругой!

– Я и есть твоя лучшая подруга! – возразила Сесилия. – Но ты стала такой благочестивой, рассуждала о Боге и служении ему, хотя все понимали, что монахиня из тебя никакая! Даже подумать об этом смешно! А что еще написала твоя матушка?

– Что мне найдут другого жениха. Такого, кто оценит меня по достоинству и поможет управлять имениями. О Господи, не нужен мне этот Фрайарсгейт, Сесилия. Я вообще не желаю возвращаться в Камбрию! Хочу остаться здесь, при дворе. Это центр всей моей вселенной! Я умру, если меня заставят вернуться на север! Я не моя мать! – с татральным вздохом объявила Филиппа. – О, Сесилия! Помнишь первое Рождество при дворе, которое мы встретили фрейлинами королевы?

– Еще бы! Его назвали Рождеством трех королев. Королева Екатерина, королева Маргарита и ее сестра Мария, которая была королевой Франции, до того как овдовела. Они встретились после долгих лет разлуки, и это было чудесно. Каждый день новые зрелища!

– А кардиналу Вулзи пришлось дать королеве Маргарите двести фунтов на покупку подарков к Новому году. У бедняжки не было ни пенни. Пришлось бежать после того, как шотландские лорды опротестовали завещание короля Якова и сделали герцога Олбани опекуном маленького короля. Не следовало ей второй раз выходить замуж, особенно за графа Ангуса.

– Но она влюбилась в него, – запротестовала Сесилия. – И он такой красивый.

– Она его вожделела, – поправила Филиппа. – Пойми, она была вдовствующей королевой! И отказаться от власти и положения ради какого-то юнца? Бросить все на ветер? Остальные лорды не желали, чтобы Шотландией правили Дугласы. Поэтому и выбрали нового регента для молодого короля Якова.

– Но Джон Стюарт родился во Франции, – не уступала Сесилия. – Вряд ли нога его ступала на шотландскую землю, прежде чем за ним послали и объявили регентом. А кроме того, он наследник короля, так что я могу понять страхи королевы Маргариты!

– И все же у него репутация человека порядочного и беззаветно преданного монарху, – возразила Филиппа.

– Двенадцатая ночь! – воскликнула Сесилия, меняя тему. – Помнишь ту первую Двенадцатую ночь? Ну не чудесно ли?

Мечтательно улыбнувшись, она закатила глаза.

– Кто бы мог ее забыть? – вздохнула Филиппа. – Представление называлось «Сад надежды», и на огромной подвижной сцене был устроен целый искусственный сад! Леди и джентльмены танцевали в этом саду, прежде чем его увезли. Помню, как наша маленькая принцесса Мария вскочила и радостно захлопала в ладоши.

– Как жаль, что у нас нет других принцев и принцесс, – тихо прошептала Сесилия. – Несмотря на благочестие нашей кроткой королевы, постоянные паломничества к Богоматери Уолсингемской и добрые дела, бедняжка не может зачать ребенка.

– Королева слишком стара, – ответила Филиппа так же тихо. – И за три года, что мы пробыли здесь, состарилась еще больше. Она ушла в религию и старается не участвовать в забавах двора. Король начинает скучать и все чаще обращает взор на придворных прелестниц. Разве не замечаешь?

– Королева никогда не уклонялась от супружеского долга, – отметила Сесилия. – И у них с королем так много общего! Они по-прежнему охотятся вместе, и он каждый день после обеда навещает королеву в ее покоях.

– Но всегда в сопровождении придворных, – не сдавалась Филиппа. – Они почти никогда не остаются наедине. Как может человек зачать сына, если не приходит в постель жены? Король много жалуется, но не делает ничего, чтобы исправить положение.

– Ш-ш-ш… – остерегла ее Сесилия.

– Заметила, как он поглядывает на мистрис Блаунт? Совсем как большой бродячий кот на пухленького хорошенького зяблика.

– Филиппа, ты невыносима! – хмыкнула Сесилия. – Элизабет Блаунт просто очаровательна и в отличие от Миллисент Лэнгхолм никогда не делает подлостей!

– Король зовет ее Бесси, особенно когда считает, что никого из посторонних рядом нет. Я слышала своими ушами, – сообщила Филиппа. – Понаблюдай за его лицом, когда она снова будет танцевать для их величеств.

– Ее назвали в честь матери короля, – возразила Сесилия. – Матушка Бесси была из семьи Пешоллов, а отец сражался за старого короля при Босуорте, когда был побежден Ричард III. Она родом из Шропшира, а это почти так же далеко на севере, как твоя Камбрия!

– Ты еще не заметила, что она не живет в Шропшире? – сухо осведомилась Филиппа. – Подобно мне, она душой и телом принадлежит двору и к тому же обладает превосходными связями.

– Не говоря уже о том, что довольно смазлива, – заметила Сесилия. – Но ты права. Ее кузен, лорд Монтджой, в милости у короля. А граф Суффолк и Френсис Брайан тоже к ней неравнодушны. Слышала, как она поет? Прелестный голос!

– Хотелось бы хоть немного походить на нее, – с легкой завистью протянула Филиппа. – Все ее любят, все замечают…

– Особенно король, – вставила Сесилия. – Что, если он… ну, ты понимаешь. Разве ее репутация не будет непоправимо испорчена? Кто женится на девушке, которая…

– Леди не может отказать королю. Как верная подданная, она обязана исполнять все его желания. Кроме того, короли заботятся о своих любовницах. По крайней мере король Яков так и делал. Думаешь, наш добрый король Генрих поступит иначе? Это не по-рыцарски, а наш король – самый благородный человек во всем христианском мире! Помнишь, в прошлом году, когда в город пришла черная оспа, король перевел весь двор из Лондона в Ричмонд, а потом и в Гринвич, пока мор не утих. Он великий монарх! – с воодушевлением объявила девушка, но тут же, вновь помрачнев, спросила: – Люди злословят обо мне, Сесилия? Из-за твоего брата? Что мне делать? Я не самая завидная невеста при дворе, а северные земли – далеко не роскошное приданое. Будем откровенны: твой брат был невероятно удачной для меня партией, а мои владения принесли бы ему собственные земли.

– Все девушки очень тебе сочувствуют, – заверила Сесилия. – За исключением, разумеется, Миллисент Лэнгхолм. У тебя был бы достойный брак, а теперь она с утра до вечера хвастается сэром Уолтером Ламли и его имениями в Кенте. Он ведет переговоры с ее отцом, и она собирается пойти к алтарю в конце года.

– Ты к тому времени тоже выйдешь замуж, – тяжело вздохнула Филиппа. – И тогда мне не с кем будет поговорить по душам. Кажется, всю нашу жизнь мы дружили, хотя встретились, когда нам уже исполнилось десять. Но лучшие годы жизни мы провели при дворе. Мне никогда не захочется покинуть его.

– Если я и выйду замуж, то не раньше конца лета, – покачала головой Сесилия, – а потом вместе с Тони приеду ко двору на рождественские праздники. А у тебя остаются Мэгги Радклифф, Джейн Хокинс и Энни Чамберс. Они составят тебе компанию, пока меня не будет. А Миллисент уберется в имения сэра Уолтера.

Губы Филиппы вдруг дрогнули в лукавой усмешке.

– Миллисент может получить сэра Уолтера, но только после того, как я с ним покончу. Теперь, когда твой братец меня бросил, я свободна, как птичка!

Серо-голубые глаза Сесилии удивленно округлились.

– Филиппа! Что ты задумала?! Помни о своей репутации, если хочешь, чтобы тебе нашли подходящего мужа! Ты не какая-то дочь графа, которой все дозволено, а всего лишь богатая наследница из Камбрии. Нельзя вести себя так глупо и безрассудно!

– О, Сеси, не стоит расстраиваться! Я просто хотела немного поразвлечься. Поверь, до этого момента я была самой целомудренной из фрейлин королевы, помня о верности Джайлзу, но теперь мне до него нет дела. Короля влечет к мистрис Блаунт. Это означает, что остальные ее обожатели должны отступить. Я собираюсь занять ее место. А почему бы нет? Я красивее. Унаследовала неплохой голос от своего отца-валлийца, которым до сей поры не хвасталась, потому что пела только на мессах, да и то почти тайком. И хотя должна признать, что Элизабет Блаунт считалась лучшей танцовщицей после сестры короля, я тоже танцую достаточно хорошо. Рано или поздно матушка обязательно найдет мне другого жениха, но, учитывая, где она живет, это наверняка будет сельский джентльмен, так что я вряд ли снова вернусь ко двору, – печально констатировала Филиппа. – Поэтому, прежде чем меня свяжут по рукам и ногам узами брака, я хотя бы вдоволь повеселюсь!

– Но флирт с сэром Уолтером Ламли?! – язвительно хмыкнула Сеси.

– Почему бы и нет? – оживилась Филиппа. – Я сделаю это не только для себя, но и для всех пострадавших от ядовитого язычка и ехидных уколов Миллисент Лэнгхолм за последние три года. Все остальные фрейлины посчитают меня героиней!

– Но что, если сэр Уолтер решит, что хочет такую жену, как ты, и бросит Миллисент? Ведь тебе такой муж не нужен?

– Ни за что! – объявила Филиппа. – Говорю же, Сеси, не тревожься по пустякам! Я не из тех девушек, на которых женятся люди, подобные сэру Уолтеру, как бы велико ни было вожделение. Как и Миллисент, он из тех, для кого важно мнение двора. О нет, я поиграю с ним ровно настолько, чтобы обозлить и привести в отчаяние Миллисент. Может, я даже позволю ему поцеловать себя, а потом сделаю все, чтобы она узнала об этом. Ну а потом займусь другим джентльменом, выставив сэра Уолтера дураком, который будет рад даже такой девушке, как Миллисент. Вообще эта девица должна быть благодарна мне!

– Сомневаюсь, что она того же мнения, – рассмеялась Сесилия.

– Может, и нет, – ухмыльнулась Филиппа.

– Никогда не думала, что ты можешь быть такой коварной, – покачала головой Сесилия.

– Я тоже не предполагала, но мне это нравится.

– Только смотри, как бы королева не поймала тебя за такими проделками, – шепнула Сесилия, опасливо оглядываясь.

– Она никак не ожидает от меня ничего подобного. Я начну свою игру сегодня же вечером. В сумерки король устраивает пикник у реки. Слуги развесят бумажные фонарики, и, пока не стемнеет, мы будем стрелять из лука в мишени. Сэр Уолтер славится своей меткостью. Я буду целиться очень небрежно и окажусь самой плохой лучницей. Постараюсь устроиться рядом с ним. Как благородный рыцарь, он, конечно, не преминет мне помочь.

– Но ты превосходно стреляешь! – удивилась Сесилия.

– Однако он-то вряд ли об этом знает, – хмыкнула Филиппа. – А если и знает, притворюсь, что пыль в глаза попала.

– Увидев это, Миллисент лопнет от злости! – объявила Сесилия.

– Да. Но что она сможет сделать? Ведь свадьбу еще не назначили! И брачный контракт не подписан. Поверь, так оно и есть, иначе конца бы не было разговорам и хвастовству! Вряд ли она имеет право упрекать своего жениха! Бедняга! Не будь он таким напыщенным индюком, я почти пожалела бы его!

– Он и вправду настоящий индюк! – согласилась Сесилия. – Сомневаюсь, что ты сумеешь его завлечь! Ты не настолько важная особа, Филиппа!

– Да, но я была достаточно хороша для сына графа Ренфру, до того как он решил принять сан. Любопытство подвигнет сэра Уолтера на безрассудные поступки.

– Какое счастье, что Джайлз от тебя избавился! – поддразнила Сесилия. Филиппа со смешком шлепнула ее.

– Возможно, но он ранил мои чувства своей нечестностью и бессердечием! Зачем он тянул так долго? Думаю, Джайлз знал, чего хочет, по крайней мере уже с год! Но у него не хватило храбрости и искренности! Как он мог поставить меня в столь сложное положение?

– Все будет хорошо, – утешила Сесилия. – Значит, Господь не захотел вашего брака. Кстати, недалеко от лондонской дороги стали табором цыгане. Пойдем погадаем завтра утром? Джейн и Мэгги тоже собирались.

– Как интересно! Обязательно пойдем!

Во второй половине дня слуги принялись устанавливать столы на речном берегу. Придворные собирались обедать на свежем воздухе, и столы устелили белым полотном. На вбитых в землю столбиках развесили фонарики. В заранее вырытой яме жарился олень. Чуть подальше воздвигли мишени, а к берегу пришвартовали небольшие плоскодонки для тех придворных, которые захотят прокатиться по реке ранним вечером. На газоне установили небольшое возвышение и принесли стулья. Здесь будут сидеть королевские музыканты, чтобы двор смог насладиться сельскими танцами на траве. До конца мая осталось два дня, после чего двор переберется на месяц в Ричмонд, пока не настанет время летних переездов. Двор вернется в Лондон не раньше конца осени, поскольку городской воздух считался нездоровым и источником всяческих болезней.

Вернувшись в покои фрейлин, девушки умылись и переоделись, готовясь к вечерним развлечениям. Несмотря на скромное происхождение Филиппы, платья ее всегда отличались элегантностью, что признавали даже ее враги. И хотя особенно роскошными их было трудно назвать, зато шились они по последней моде. Хорошим вкусом Филиппы восхищались, а многие и завидовали.

– Не знаю, как ей это удается, – проворчала Миллисент, наблюдая за Филиппой и ее служанкой. – Она не может быть богатой. Мать ее, как мне сказали, простая фермерша и разводит овец. Вообще не знаю, как эта низкорожденная особа попала сюда!

– Ты ревнуешь, Миллисент! – покачала головой Энн Чамберс. – Отцом Филиппы был сэр Оуэн Мередит. Простой рыцарь, он был в большой милости у отца нынешнего короля, любившего его за глубочайшую верность и преданность дому Тюдоров. Он был валлийцем и служил Тюдорам с самого детства.

– Но ее мать – жалкая крестьянка, – упорствовала Миллисент.

– Ее мать – наследница огромного имения, – рассмеялась Энн, – и вряд ли ее можно назвать крестьянкой. Ходят слухи, что она оказала королеве огромное одолжение. Госпожа Фрайарсгейта провела часть юности при дворе в обществе двух королев, и обе называли ее другом. Так что, Миллисент, неплохо бы тебе помнить об этом. Филиппа Мередит уважаема и любима своими подругами. Я не знаю ни одного человека, который бы ненавидел ее или сказал бы о ней плохое слово! Поостерегись, чтобы тебя с позором не отослали домой!

– Я все равно скоро уеду, – фыркнула Миллисент.

– Значит, брачный контракт подписан? – оживилась Энн.

– Ну… почти. Есть несколько тонкостей, которые, как считает отец, должны быть улажены, прежде чем подписи будут поставлены. – Миллисент медленно поправила белокурую прядь. – Правда, он не сказал, в чем дело.

– А я слышала, – вмешалась Джейн Хокинс, – что сэр Уолтер в приданое за тобой хочет больше золота, чем предложил твой отец, и последнему пришлось идти к менялам, чтобы взять взаймы. Очевидно, ему до того не терпится избавиться от тебя, что он готов даже залезть в долги!

– Так вот в чем дело? – с невинным видом удивилась Энн Чамберс. – А я что-то слышала о нескольких бастардах, которых успел наплодить сэр Уолтер. Говорят также, что одна из пострадавших – дочь лондонского торговца, который обратился к королю с жалобой, прося компенсации за утерянную добродетель девушки, денег на содержание внука и имени сэра Уолтера для парнишки.

– Это гнусная ложь! – возмутилась Миллисент. – Сэр Уолтер – самый благородный и добродетельный из всех мужчин на свете. С тех пор как мы помолвлены, он и не смотрит на других девушек. Что же до остальных женщин, на которых он обращал внимание до знакомства со мной, то все они хитрые и жадные шлюхи, полностью заслужившие свою участь. И не смей повторять эту клевету, иначе я пожалуюсь нашей госпоже королеве!

Энн и Джейн, посмеиваясь, удалились. Они уже были посвящены в планы Филиппы относительно сэра Уолтера, тщеславного и напыщенного джентльмена, известного своей похотливой натурой, которую он тщательно пытался скрывать. Девушки намеренно дразнили Миллисент, зная, что теперь она глаз не спустит с сэра Уолтера, но ничего не сможет поделать, кроме как кипеть в бессильной злобе, когда он поддастся на уловки Филиппы, что обязательно произойдет. Ни одна из подруг Филиппы не считала ее способной на такие проделки, но со вчерашнего дня она резко изменилась. Все, конечно, понимали, как она страдает из-за недостойного поведения Джайлза Фицхью, и, кроме того, Миллисент получит по заслугам!

Филиппа уделила своей внешности больше внимания, чем обычно. Она была в лучшем положении, чем другие фрейлины, поскольку в ее распоряжении был лондонский дом дядюшки Томаса, где она хранила свой обширный гардероб. Девушкам выделялось крайне мало места для вещей, которые приходилось собирать за четверть часа, по срочному приказу, если королеве вдруг взбредет в голову немедленно перебраться в очередной дворец, где планировалось пробыть ближайшие несколько недель. Филиппа была достаточно щедра, чтобы поделиться нарядами с подружками: Сесилией, Мэгги Радклифф, Джейн Хокинс и Энн Чамберс. Ее служанка Люси всегда могла сбегать в дом сэра Томаса и принести все, что требуется.

Филиппа выбрала светлое платье персикового цвета из шелковой парчи, с низким квадратным вырезом, отделанным вышитой золотом лентой, и широкой юбкой колоколом. Верхние рукава были узкими, нижние – широкими, с подкладкой из шелковой парчи персикового цвета, под которыми виднелись еще одни, фальшивые, рукава из прозрачного шелка телесного цвета, со сборчатыми манжетами у запястья. С талии на длинной золотой цепочке свисал небольшой кошель из шелковой парчи. На голове красовался маленький французский чепец по моде, введенной Марией Тюдор, отделанный жемчугом и с короткой, свисающей на спину вуалью. Эта вуаль едва прикрывала роскошные рыжеватые волосы, спускавшиеся ниже пояса. На шее поблескивала тонкая золотая цепочка с кулоном, изготовленным из броши с изумрудами и бриллиантами, которую прислала бабушка короля, когда родилась Филиппа.

– Ты не надела камизу с высоким воротом, – заметила Сесилия.

– Не надела, – подтвердила Филиппа, лукаво улыбаясь.

– Но твои груди видны в вырезе! – нервно пробормотала подруга.