Экспедитор. Оттенки тьмы Афанасьев Александр

Бывшая Россия, Ижевск

Девятьсот восемьдесят пятый день Катастрофы

На больничке я провалялся четыре дня, на всякий случай каждый день меняя палату и ФИО пациента. Все-таки хорошо, когда связи в больнице есть.

Через четыре дня меня выписали на амбулаторное, прописали натирания и дорсенваль – самое оно, сердце только так этот дорсенваль сажает. Еще Элинка откуда-то притащила повязку из собачьей шерсти – и туда же можно тряпку с мазью накладывать… бом-бенге, так, по-моему, называется. Вот в таком виде – я и вышел из больницы – работать, депутатствовать и, возможно, отмахиваться от пуль.

Первый день как раз ушел на разгребание депутатских запросов – хорошо, что девочки с приемной кое в чем помогли. Потом поехал в МВД и формально дал показания. Рассказал все, как было, за исключением Мешка – типа Новосельцев сам вышел на меня. Зачем? Я сказал, что у него были подозрения в связи со злоупотреблениями при закупках, и он просил помочь разобраться в заводской кухне.

Выстрел в Новосельцева я признал, но сказал, что он к тому времени был мертв и поднялся. Это любая самая примитивная экспертиза установит, тут скрывать нечего – приравнивается к самообороне. Человек после смерти в глазах права теряет все права.

Поверили? Понятия не имею, в любом случае связываться не решились. Судя по всему, попытаются замять. Замминистра снайпер убил – а следак совсем желторотый. Это как вообще так? А вот так.

Пошел к директору, на сей раз меня без очереди пустили…

Директора на «Ижмаше» – были разные. Легендой был Белобородов Иван Федорович, дважды Герой Соц- труда, еще до него был Новиков – он был директором всего два года, но затем – в течение пятнадцати лет был заместителем председателя Совмина у Косыгина – и завод помнил. Удмуртия тогда как сыр в масле каталась, превосходя все соседние регионы. Кто на завод в командировку приезжал – уезжая, святое дело – один-два круга сыра с собой. Сыра-то нигде нет, а в Чулке – это тогда главный продовольственный магазин города – свободно лежит, бери. Это потому, что у нас сельское хозяйство не запороли, и не только промышленность поднималась – но и сельское хозяйство не бедствовало. Это давняя, кстати, традиция, еще в царские времена оружейники огороды и скотину держали, и потому большевиков в семнадцатом не поддержали – и так все устраивало. Но Ижевск, что характерно, стал Ижевском, каким мы его знаем, именно при советской власти.

А потом наступило запустение. В принципе ничего не было бы плохого, если бы пришли на завод олигархи – по крайней мере хозяин не дал бы воровать. Но пришел Сельский. Пятнадцать лет он грабил государственное предприятие, разворовал все, что только можно было, – по заводу легенды ходили, как его сын ходил по заводоуправлению с расстегнутой ширинкой и пьяный. А республику в это же время возглавлял Зайцев – профессиональный лжец, демагог, вор. Он действовал по принципу – пусть вокруг будут одни ничтожества, зато мне не будет альтернативы. Он угробил не только «Ижмаш» – он угробил всю промышленность республики. Не давая ничего приватизировать (при этом коммунистом он никогда не был), он делал это для того, чтобы сохранять когорту директоров – воров, верных только ему. И делал это, пока мог. И пока не поссорился с Сельским.

Парадокс – но Зайцев и Сельский – и уничтожили друг друга. Когда Медведев дал команду подыскивать на пост главы Удмуртии другого человека – Сельский решил, что пришел его час, и зачастил в Москву – его покровителем был выходец из питерской команды Клепкин, на тот момент – представитель президента в Северо-Западном округе. Об этом доложили Зайцеву, того это выбесило, и он приказал уничтожить Сельского во что бы он ни стало. Решил дело случай – на завод приехал Путин, тогда в ранге премьера. До этого на завод привезли для изучения трофеи с грузинской войны, в том числе пулемет «Негев». Сельский обнаглел до того, что приказал стереть с пулемета израильские клейма и выставить его в линейке как продукцию завода. Зайцеву сказали об этом – понятно, что у Сельского на заводе было немало врагов, многие на его должность метили. Зайцев довел об этом до премьера, того это выбесило, и он приказал уволить Сельского в двадцать четыре часа. Его уволили, а меньше чем через год – арестовали. Дело довести до суда не успели – умер, ему за семьдесят уже было. В день ареста Сельского – на заводе многие праздновали.

Затем было еще два директора, затем, видимо, пришли к правильному выводу, что государство завод не вытянет, воровство в таком случае неистребимо, и решили поступить так же, как с ЗИЛом – отдать частному капиталу. Это дало результат, и довольно быстро – перед Катастрофой как раз завершили перевооружение и навели порядок с качеством – Сельский довел до того, что из десяти образцов условно качественными были от одного до трех. Перед Катастрофой – качество приблизилось к советскому уровню… хотя до него не дотянули. Не просто так – популярностью пользовались обычные «АК-74» лохматых годов, вот там качество – так качество.

Кстати, с перевооружением тоже были проблемы – нам пришлось в авральном порядке частично восстанавливать старые производственные линии, что в печь еще не пустили. Потому что обрабатывающие центры – работают до первой поломки, а дальше?

Сейчас завод был в собственности республики, настоящие собственники так и сгинули где-то. Работал он также на республику, и трудовой коллектив, его наличие сильно помогало поддерживать товарообмен. Но автомат – это вещь, которую покупают один раз – и на годы. А вот патроны нужны постоянно, и их не покрутишь на коленке, как гладкие…

В этот раз на совещание пустили без очереди, в кабинете генерального собрался костяк завода. Технари, внедренцы, логисты. Не было только продаж – смысла нет. За продажи сегодня выступлю я.

На меня – смотрели с интересом, все знали, что недавно приключилось. Стрельба, а потом еще отбиться от монстра – сейчас такое редко уже случается, все-таки порядочно окрестности зачистили, да и жить уже научились так, чтобы проблем таких не возникало. Но вопросов не задавали лишних – потом, после совещания, отбиваться придется.

Вышел к стенду, коротко рассказал о результатах поездки, об открывающихся перспективах развития. Все-таки целый регион, находящийся в полуосаде. И оружие там востребовано, как и многое другое. А на обмен можно хотя бы и зерном брать – картошка реально надоела, в горле комом стоит.

Упомянул и о том, что есть возможность привлекать людей на защиту родного края. Не забыл упомянуть и то, что ход там откровенно бандитский.

– …короче говоря, главной проблемой я вижу пройти мост через Волгу, дальше – дорога живая, можно катиться прямо до самого Донбасса. Обойти тоже нельзя – если пытаться везти баржами, спровоцируем войну. Рано или поздно вопрос с ваххабитами на том берегу Волги придется закрывать, но пока – проще и дешевле проплатить. Остальное, по моему мнению, должно пройти штатно.

– А если бандиты попробуют отбить груз? – спросил генеральный. – Все-таки целый состав с оружием.

– Вопрос решаемый. Мы только с такими покупателями дело и имеем, знаем, как с ними работать. Передачу организуем на нейтральной территории, подстрахуемся. Кроме того – они рассчитывают на новые поставки.

– Зачем им столько?

– Война. Ну и торговать.

– Торговать с кем? С хохлами? С чеченцами?

Ну да. Калабин Василий Викторович, главный инженер. Подпольная кличка – «Последний коммунист». К семидесяти мужику, а не поумнел.

– Василий Викторович… а что в этом такого страшного?

– Смотрите, чеченцы от нас далеко, украинцы еще дальше. А дончане – живут там, рядом с ними. Скажите, в сорок втором кто-то с завода Гитлеру оружие отгружал?

Зашумели.

– Саш, ты это… – сказал генеральный.

– А я не перегибаю. Я просто о чем хочу сказать. Все знают, кто такие чечены. И все знают, кто такие укрофашисты. Все знают, что будет, если они силу возьмут, так?

– И если кто-то там, зная это, все равно будет им оружие из-под полы продавать, а другие видеть это и молчать, значит, все они заслуживают того, что с ними в итоге произойдет.

Наверное, зря я разошелся. Просто задалбывает иногда. Да еще это покушение…

Про себя надо думать. Про других – потом.

Потом еще раз двинули на четырехсотую площадку вместе с Бекетовым как раз – окончательно определиться с расстановкой оборудования.

– Василий Викторович, – улучив момент, сказал я, – вы извините, если что не так. Вспыльчив бываю, признаю.

– Да я-то что… – Бекетов, старый, седой, еще советской закалки инженер и руководитель, посмотрел на меня: – Я, можно сказать, вторую жизнь живу, пригодился вот на старости лет. А как вы будете жить – это уже ваше.

– Что же вы так, Василий Викторович? – сказал я.

– А как еще, Саша? От Союза отказались, человек человеку волк, моя хата с краю – вот и хлебайте теперь. Ох, расхлебаете…

Больше мы на эту тему не говорили.

– Элин…

Настроение было не очень. Точнее – дурное совсем.

– Почему все так хреново, а?

Передо мной стоял чай. Мой любимый… сколько еще осталось? Немного. Потом и чая не будет.

– Почему мы так и грызем друг друга? На карачках ползаем, а грызем.

Я посмотрел на нее.

– У тебя на работе гадюшник. У меня…

– Мы живы.

– Мы – да. Пока – живы.

– Саша, ты хоть и депутат…

– Да знаю я. Спать пошли…

На пороге кухни вспомнил:

– Элин.

– А?

– Могут прийти. Ты помнишь, что должны сказать?

– Помню я, помню.

– Если придут и не скажут – стреляй. И чтобы рука – не дрогнула. Кто бы это ни был, Элин. Кто бы это ни был.

Бывшая Россия, Волга

Девятьсот восемьдесят девятый день Катастрофы

Если раньше на производство состава с оружием требовалось несколько дней – мощность завода в советские времена выходила до полумиллиона единиц в год – то сейчас на это требовалось времени больше. Даже если вычистить все склады, что нельзя делать, потому что сорвешь поставки и обратно, – доверие уже не наработаешь. И пока заказ делают, надо подготовить все для его транспортировки. Безопасной желательно.

Мы шли скоростным катером. Резали волжскую волну. Шли вверх по течению Волги.

Катер был не простой, какие в «СпортЭкстриме» продают, фибергласовые – а настоящий, типа «Грачонок». Он на заводе был, его новым вооружением оснащали – так и остался. Тридцать миллиметров на корме, два Корда по бортам, плюс АГС и беспилотник. Это катера спецназа, перед Катастрофой Рыбинская верфь вошла в состав группы Калашникова, а там и катера делали, и скоростные вооруженные лодки. Да много чего делали – у нас перед Катастрофой освоили экспериментальное производство воздушных мотоциклов. Это как квадрокоптер, только большой и на нем человек сидит. Летает низенько-низенько, но по удобству – аналогов нет, думаю. Это как летающая машина. У нас эти образцы до сих пор стояли, пару раз их пытались использовать при отстреле зомби, но потом отказались – все-таки нервничаешь. А ну откажет – и что? Хотя квадрики примитивные – вооруженные пистолетом с глушителем – использовали.

Много чего делали, пока все не накрылось…

Я одно время сильно хотел узнать, а кто это все, с…а, затеял. Кто опрокинул весь мир и превратил нас по факту в каннибалов, истребляющих друг друга. У кого хватило ума это сделать и как. Говорили про американцев, говорили про наших, говорили про какого-то олигарха и про то, что есть какая-то вакцина – но слова словами…

– Слева двести двадцать – цель! Одиночная!

Глянул в бинокль – ну да, зомби. Какой-то мужик, рваный, явно свежий – топчется у воды. Хорошо, что они воды боятся, а то бы совсем нехорошо было.

– Машине самый малый. Кто там у нас по очереди?

Зомби надо пристрелить. Когда нет опасности – у нас очередь, чтобы в реальной стрельбе по реальным целям могли попрактиковаться все в равной степени.

– Я, наверное, – сказал Леха Широбоков, подпольная кличка Удмурт.

– Давай, раз, наверное.

Леха встал на колено, уцепился рукой за поручень, на руку положил бесшумную винтовку. Это сильно переделанная МН18 с глушителем и под патрон 9,3 «Ланкастер». Однозарядка – но не просто так ее многие спецы берут. Для тихой охоты – самое то. Точная, совсем бесшумная, слона с ног сшибет, при навыке перезаряжается быстро, и, главное – гильзу не надо искать после выстрела. Потом переснарядишь – намного дешевле получается. А кроме того, стволы сменные, можно несколько носить, под разные боеприпасы…

Винтовка дернулась – и зомбак упал.

– Норм…

Катер снова ускорился…

Волга – река интересная. И не только тем, что по правилам она должна называться Кама, поскольку при слиянии Волги и Камы больший водосброс все-таки у Камы. А и тем, что эта река сшивает европейскую часть России и Поволжье. Она чем-то напоминает Дунай, становой хребет Европы и единственную крупную реку в Европе, которая течет не в меридиональном, а в параллельном направлении. Волга – это, можно сказать, наш Дунай, когда славяне не смогли закрепиться на Дунае, они ушли севернее и нашли Волгу. Реку, которая раньше носила название Ра и которая была настолько огромной, что некоторые живущие на ней народы не были уверены в том, река это или такое море.

У Казани река делает резкий поворот и меняет свое направление с меридионального на параллельное, уходя в сторону Центральной России. Для нас обычная конечная точка пути – Нижний, Нижегородский торг, дальше на Ярославль и Кострому мы не ходим и даже не до конца знаем, что там, потому что это против договоренностей. Но сейчас мы шли не до Новгорода – мне надо было встретиться в нейтральном месте с представителем нижегородских и попытаться решить или хотя бы сгладить ту проблему, которая у нас возникла. Связанную с расстрелом колонны на Воткинском шоссе.

Встретиться мы решили в Кокшайске, что в Республике Марий-Эл. Это неофициальная нейтральная территория на Волге.

Если говорить про Марий-Эл и населяющих ее марийцев или черемисов, то можно сказать многое, но ничего из этого не будет правдой – или почти ничего. Попытки России присоединить их вызвали три кровопролитные Черемисские войны, о которых практически ничего не известно – но показательно, что раз за разом восставали именно черемисы, а остальные только присоединялись к ним. У них есть собственный язык, относящийся к финно-угорской группе, как и у удмуртов – но сами черемисы имеют монголоидные черты, хотя и не ярко выраженные – вероятно, это наследники Орды, смешавшиеся за много веков с местным населением. Они язычники, хотя для вида исповедуют православие. Марийцы есть даже в Узбекистане, и никто не знает, есть ли они где-то еще, и вообще, сколько их – потому что марийцы очень скрытный и тихий народ. Они учат русский, чтобы слиться с населением, но они всегда помнят, кто они. Попытки изучать их кончились провалом, потому что несколько этнографических экспедиций просто исчезли. Их поиски закончились ничем, хотя в селах встретили приветливо и помогали искать. Местные менты сказали, чтобы уезжали поскорей, потому что если тут задержаться, то потом искать придется уже вас. Болота знают ответ загадок, но никогда не заговорят.

Немало городов Поволжья, например, Самара – имеют названия, происходящие как раз из марийского языка. Ходят слухи, что марийцы сохранили какие-то древние практики, в частности умеют отводить глаз.

Во время катастрофы почти все марийцы выжили, как и мы, потому что предпочитали жить в глуши. Йошкар-Олу – это бывший Царевококшайск – они бросили, потому что там не было ничего для них интересного, и город им не был нужен. Их стихия – леса, деревни, они иногда строятся даже землянками в лесу. Поклоняются они священным местам – утесам, камням. В свое время царская власть взорвала их главную молельню – какой-то утес – но это ничего не дало, потому что духа не взорвешь. Где они молятся сейчас – я не знаю, и лучше не выяснять. Потому что, выясняя насчет их религии, – верный способ пропасть без вести.

Кокшайск был главной их пристанью, через него шла нехитрая их торговля. И у них явно были посты наблюдения по реке, потому что когда мы увидели пристань – там нас уже ждали. Несколько джипов и «буханок», вооруженные люди…

Мы бросили якоря, и я направился к берегу на лодке. Нам кинули конец.

Навстречу выступил пожилой, одетый в камуфляж мужчина с хитрыми, чуть раскосыми глазами. Это Алексей, их старший. У них у всех два имени – русское и свое. Русским они пользуются для сношений с внешним миром. Свое – только для своих.

– Алексей.

– Александр…

Обнялись.

– Как жизнь?

– Только держись…

– Слышал, ты чуть не погиб.

Вот так вот. Уже знают.

– Было дело.

– Оберег наш носишь?

– Ношу.

– Он тебе и помог.

У меня действительно есть их оберег, ношу вместе с ключами. Этот оберег – устанавливает связь человека и Шочынавы, их верховного божества. Как объяснил мне Алексей, он нужен для того, чтобы человек смог реализовать все, зачем он родился, и никто не смог бы ему помешать в этом. Как-то так.

– Наверное. Слушай, Алексей. Поговорить бы надо.

– Давай поговорим…

Марийская национальная кухня очень своеобразна. Основная традиционная пища марийцев – суп с клецками (лашка), вареники с начинкой из мяса или творога (подкогыльо), вареная колбаса из сала или крови с крупой (сокта), вяленая колбаса из конины (каж), слоеные блины (команмелна), творожные сырники (туара), отварные лепешки (подкинде), печеные лепешки (салмагинде). Для национальной кухни характерны также специфические блюда из мяса белки, ястреба, филина, ежа, ужа, гадюки, из муки из сушеной рыбы, конопляного семени. Есть такое способен не каждый. Но если хочешь подружиться…

– Алексей…

– Скоро сюда придут люди из Новгорода. Нам надо встретиться.

Алексей пожал плечами.

– Но есть проблемы.

– Может начаться междоусобная война. Совсем скоро.

Алексей снова пожал плечами.

– Я знаю, что ты мне скажешь. Что это не наше дело.

– Это дело вас, русских.

– Раньше было.

– Ты что, не знаешь, сколько в лесах уголовников?

– В наших – нет.

Верю. Охотно верю. Уголовники их леса десятой дорогой обходят. Говорят, что там людей приносят в жертву.

– Но будут.

– Как Бог даст.

– Алексей. Посмотри, что происходит вокруг. Смерть кругом.

Алексей кивнул, но ничего не сказал. С ними вообще тяжело разговаривать.

– Все люди пытаются выжить, но по-разному. Кто-то как раньше. А кто-то рабов завел и бандитствует.

– Если победят люди – будет жизнь людская. А если бандиты – бандитская. Ты что выбираешь?

– Молчишь? Напрасно. Потому что, если бандитская верх возьмет, они вас перебьют. Рано или поздно, но перебьют. Навалятся с Новгорода, с Вятки. Ты должен помнить, сколько в Новгороде колоний было – там ведь совсем не чистили.

– И тебе тоже надо выбрать – как и всем вам.

– Может, с тобой уже с той стороны говорили, хотели вас нанять как наемников. Не исключаю. Но надо помнить самое главное. Мы народ, и вы – народ. А бандиты – это не народ, это выродки.

– Поздновато же ты, русский, вспомнил, что мы – народ.

– Алексей. Какой я, на хрен, русский – я человек, как и ты. И просто пытаюсь выжить. Оглянись. Нет больше России. И мира привычного нет. Есть люди. Есть бандиты. И есть твари.

Алексей долго молчал. Потом заговорил:

– Ты кое-что знать должен.

– Что именно?

– Началось все с Москвы.

– Что началось?

– Всё.

О так-так…

– Откуда знаешь?

– Какая разница, русский. Знаю – и все. Когда те глупые люди поняли, что они натворили, они пытались пробраться сюда, тут есть секретный институт. Лекарства всякие делают.

– И? У них получилось?

– Не знаю, русский. Знаю, что того, кто это затеял, убили тут, неподалеку.

– Как его звали?

– Бурко.

Бурко… что-то знакомое.

– Кто его убил?

– Ветер знает. Ты бы лучше спросил, что было потом.

– И что было потом?

– Те, кто выжил, ушли в Новгород. Владимир, с которым ты хочешь говорить, – из них. Он предатель.

– Вот как.

– У них все еще есть та самая зараза. От которой умер мир. Думаю, они готовятся и вас заразить.

О как!

Если так подумать… то некоторые вещи становятся яснее. Например, мне не давала покоя странная позиция республиканского руководства. Как будто им наплевать и сражаюсь я один. Но все становится намного понятнее, если предположить, что нам пригрозили вот этим. Будете рыпаться – станете такими же, как Москва. Нет – договоримся.

Чтобы такому противостоять, нужно особенное мужество. А людей таких мало. Это раньше шли в полный рост в атаку на пулеметы и писали кровью – погибаю, а не сдаюсь. Сейчас мало таких осталось, привыкли договариваться.

Но если даже республика и договорилась – то остаюсь я. Я как бы сам по себе. И на это можно ссылаться. Потому мне не помогают – но и не мешают особенно.

У нас в республике нет фармацевтики. Совсем. Если и хотели бы вакцину сделать – нечем и не на чем.

А я-то думал, нас Градом накроют. А оно вон как… пострашнее будет.

– Ты решил?

– Нет, я такое не решаю.

– Тогда скажи тем, кто решает.

– Скажу.

Кто главный у марийцев – я не знал. Скрытный народ, думаю, почти никто не знает. Чертов поволжский Бермудский треугольник.

– Но для себя ты решил?

– Сегодня Владимир приедет?

– Да.

– Думаю, они тебя тоже захотят сделать ходящим мертвым, русский. И может быть, прямо сегодня. Потому надень перчатки глухие и пропитай спиртом, я знаю, что у вас есть. Ничего у них не ешь, и не пей, и перчаток не снимай. Потом еще раз спиртом брызни. И потом тоже перчатки носи и будь осторожнее.

Теперь очередь молчать была моя.

Алексей рассмеялся.

– Напугал я тебя, русский?

– Есть такое.

– Мои слова стоят тысячи патронов?

– Без вопросов.

– Тогда еще две винтовки дай. А то патроны есть, а винтовки нет – нехорошо.

Вернулся на катер.

– Две винтовки и тысячу патронов им дайте без денег.

Удивились – но пошли исполнять.

– Теперь остальное. Тревога. Быть наготове. Если что стрелять. Перчатки надеть и маски медицинские. Ни за что не хвататься, не есть не пить. Всем понятно?

– По местам.

Бандиты – прибыли на небольшом теплоходе. Он был больше и комфортнее, но его КОРД 12,7 – против наших тридцати миллиметров не катил. Если что – разнесем в клочья.

На хрен.

Главным у них был Владимир. Бывший мент. Из ФСИН – службы исполнения наказаний. Вообще, если посмотреть – зэки и те, кто их охраняет, поразительно быстро нашли общий язык друг с другом.

Там была база отдыха – ее и использовали для встреч. Все с оружием, но знают – кругом марийцы. Начнешь мочилово – не уйдешь.

Я надел старые китайские глухие перчатки и спиртом брызнул.

Владимир и его люди – на берегу был сам Владимир – раздался вширь за то время, пока я его не видел. А так у него рожа типичного советского положительного героя, тракториста – потому и песенка вспомнилась. Разжирел только. На руках его были перчатки, увидев, что и на моих тоже – он как-то криво усмехнулся и снял свои.

А я руки не подал.

– Что не так?

– Вопросы есть.

– Давай порешаем…

Никогда не имейте дел с ворами.

Воры… у них такое понимание, что вот есть они и они должны жить преступлением, и есть вы – а вы – это терпилы, которые должны от преступлений их страдать. И попытки вести с ними дела нормально, по-честному – они всегда закончатся полным провалом.

Как-то раз я слышал такую историю – приходит в лагерь пеший этап. Из-за колючки крик – людей сколько? И ответ – шесть человек. Поняли? То есть для воров не воры – не люди.

Еще хуже менты, которые под ворами. Они еще и профессионально подготовлены и понимают, что назад дороги нет. У нас, например, если мента изобличают в том, что он систематически сотрудничал с криминалом, – за это расстрел, причем без вариантов. И полная конфискация имущества. Не хочешь, чтобы тебя расстреляли, а семью выкинули из дома в двадцать четыре часа – будь ментом, а не оборотнем в погонах.

Но самое худшее – это те мусора, которые не пошли под криминал, а сами стали криминалом. Такие как Владимир.

Это он ведь крышевал тот базар, на котором я Элину в карты выиграл. Мент крышевал базар, где торгуют рабами и орудуют всякие духи. И я прекрасно помню, как он тогда суетился и разруливал. До конца жизни не забуду.

Вопрос только в том, до конца чьей жизни.

Думаю, он считает, что я уже забыл. Большая ошибка так считать. Я никогда ничего не забываю.

Шестерки накрыли поляну. Суетливо отступили.

– Саш… непонятки многие между нами существуют, – начал разговор Владимир.

– Поясни за непонятки.