Васёк Трубачёв и его товарищи. Все повести Осеева Валентина
«В общем, всё будет хорошо! Просто замечательно!» – радовался Митя.
До вечера ребята бегали, советовались, репетировали.
У Синицыной горели щёки. Она подходила то к одному, то к другому:
– Девочки, только бы не осрамиться, только бы не осрамиться! Пойте изо всех сил!
– Как это – изо всех сил? Не придумывай! Пой как надо! – строго говорила Валя.
– Конечно. А то затянем козлиными голосами…
– Всю Москву осрамим!
– Только ты, Мазин, не пой, пожалуйста! У тебя очень плохой голос, – предупреждала Лида Зорина.
– Спою! – заупрямился Мазин. – В хоре не слышно будет, кто как поёт.
Игнат Тарасюк тоже собрал свой отряд и вывел его в рощу, чтоб подальше от москвичей, на свободе, прорепетировать.
– А может, они наши песни не понимают? – беспокоился Федька Гузь.
– А что тут понимать? Песня, она и без слов – песня… А ну, ребята, зачинайте легонько ту, что в школе разучивали… Федька! Чего шею вытянул, как тот гусак… Кому говорю – легонько зачинай!
Игнат поднял вверх тоненький прутик. Ребята, не сводя с него глаз, затянули песню.
Игнат вдохновенно раскачивался, водил по воздуху прутиком, как дирижёрской палочкой:
– А теперь поднимайте голос… А ну, а ну!.. Павло, давай втору… Вступай, вступай…
Когда стемнело, на лужке за школой собралось всё село. Вылезли из хат старики и старухи, не усидели и молодицы – вышли с грудными детьми на руках. Принарядились девчата и хлопцы. Из села Ярыжки пришла молоденькая учительница Марина Ивановна.
– Сюда, сюда, Марина Ивановна! Ближе садитесь, тут местечко вам есть! – крикнул Игнат, подвигая к костру бревно.
Учительница села. Колхозные ребята со всех сторон тесно облепили её.
– Хорошая у них учительница! – прошептала Валя Степанова на ухо Синицыной.
Мазин, услышав её шёпот, недовольно пробурчал:
– Ничего особенного. Наш Сергей Николаевич лучше. – И, растолкав ребят, освободил место рядом с Мариной Ивановной для учителя.
Из темноты послышался голос Степана Ильича:
– Ого! Да тут всё товарищество собралось! Вот мы сейчас и познакомимся получше и повеселимся вместе. – Он бросил на траву свой пиджак, уселся поудобнее и, взглянув на Марину Ивановну, усмехнулся. – А около учительницы никогда пусто место не бывает: где учительница – там и школа!
– А где колхоз – там и председатель! – засмеялась Марина Ивановна.
– А мы тоже около Сергея Николаевича всегда! У нас тоже школа! – закричали приезжие.
Пионерский костёр начался торжественно.
Оба отряда построились в линейки.
– Костёр посвящается первому знакомству и дружбе пионеров Москвы с пионерами колхоза «Червоны зирки»! – громко объявил Митя.
Честь зажигать костёр выпала на долю Саши Булгакова. Он с волнением поднёс спичку к сухой ёлке. По жёлтым иглам пробежал быстрый огонёк, и ёлка вспыхнула, с треском рассыпая вокруг золотые искры.
– «Широка страна моя родная…» – дружно запели ребята.
Взрослые весело подхватили знакомую песню. Когда всё смолкло, Митя сказал короткое приветствие. Закончил он его так:
– Широка наша страна родная, а куда ни поедешь – везде ты свой человек. Вот мы к вам приехали, а уже вроде как дома или у родных…
– А я ведь тут рос. И всё мне тут дорого. И язык украинский, и воздух вот этот с полей… Что значит родина!.. – задумчиво сказал Сергей Николаевич.
Завязалась беседа. Колхозники наперебой расспрашивали о Москве.
– Москва наша с каждым днём растёт и украшается, – сказал Сергей Николаевич. – Иногда проходишь по улице и видишь – забор стоит какой-то. За забором экскаваторы работают, грузовики рычат, растёт этаж за этажом. А снимут забор – и ахнешь! Стоит перед тобой дворец – глаз не отвести! Как в сказке!
– А мы под самой Москвой живём, на электричке туда ездим… – мечтательно сказала Лида.
– У нас городок тоже хороший! У нас и театр свой, и кино, и школы! – зашумели ребята.
– Расскажите про нашу школу! – неожиданно попросил учителя Мазин.
– Ну что же я буду рассказывать! Вы сами про свою школу расскажите.
Ребята зашевелились, зашептались:
– Одинцов, Одинцов!.. Нет, Зорина! Лида Зорина, расскажи!
Лида Зорина встала.
– У нас очень хорошая школа… – бойко начала она.
– Самая лучшая! Замечательная школа!.. У нас все учителя хорошие и директор хороший! – перебивая Зорину, закричали ребята.
Мазин подбросил в костёр ветку и встал:
– Наша школа на весь Советский Союз, может быть, одна… У нас знаете как учат – ого! Чего не знаешь, так хоть в класс не ходи! Например, географию…
– Из нашей школы уже герои вышли! – крикнула Синицына.
– У нас второгодников почти нет!
Марина Ивановна крепко пожала руку Сергею Николаевичу, глаза её при ярком свете костра влажно блестели.
– Школа, которую так любят ребята, – хорошая школа! Нам всем это очень радостно слышать!
Игнат Тарасюк сдвинул набок кубанку и встал:
– Оно, конечно, каждому своё… Я скажу, что наша школа лучше, а вы будете говорить, что ваша лучше… Ну, так это может и ссора получиться. А так как вы у нас гости, то всё ж таки неудобно будет…
Ребята всполошились, приготовились к отпору, но Жорка, задремавший было на коленях матери, вдруг вскочил:
– Гармонь! Гармонь идёт!
Все зашевелились, раздвинулись. Мазин и Саша подбросили в костёр сухих веток. В отблесках пламени нежно зарумянились берёзы, высоко взлетевшие искры осветили кудрявую листву дуба.
Из темноты вышла баба Ивга и подала Степану Ильичу гармонь:
– Играй, Стёпа! Нехай гости нашу музыку послушают.
Степан Ильич встал, широко развернул гармонь, склонил набок голову и пробежал пальцами по жёлтым, истёртым ладам.
Гармонь тихо, протяжно вздохнула, запела что-то грустное и нежное… Пела для всех, а слышалось каждому, что поёт она только для него. Вспоминалось что-то хорошее, дорогое, своё…
Лида Зорина молча прижималась к плечу новой подружки. Васёк вспомнил вдруг отцовский галстук, съезжавший на сторону, тёплые большие руки отца. Сева Малютин, глядя в пламя костра, откуда-то издалека услышал голос матери, как будто не гармонь, а она пела что-то своему сыну. Саша, посадив на колени толстого хлопчика, гладил его по голове и шептал ему на ухо, пытаясь говорить по-украински:
– А у меня дома такие, як ты, людыны тоже есть.
В глубокой, тёмной вышине ярко светились звёзды. В ответ на гармонь в лесу тихо защёлкали соловьи, и по овсу, словно на цыпочках, прошёл ветер.
Степан Ильич взглянул на лица, освещённые пламенем костра, усмехнулся и заиграл гопак.
Молоденькая учительница встала, приглашая девчат и хлопцев.
Плясали попарно и в одиночку; один танцор сменялся другим.
– Татьяна! Татьяна! – вызывали развеселившиеся колхозники.
– Да не буду я, нехай кто другой спляшет! – смеясь, упиралась Татьяна.
Степан Ильич, крепко прижимая к себе гармонь, кивнул головой жене:
– Выходи, Татьянка!
Татьяна вдруг сорвалась с места, ударила в ладоши и пошла в пляс. Отсвет от костра играл на её оживлённом лице, под чёрными круглыми бровями задорно блестели глаза.
– «Гоп, кума, не журися, туды-сюды повернися!» – подпевала она в такт музыке.
Татьяне хлопали долго, вызывали её ещё, но она, смеясь, схватила на руки сына и спрятала за ним разгоревшееся лицо.
– Она больше не будет плясать, – обнимая мать, объявил Жорка. – Ось я зараз! – Он вырвался из рук матери и под бойкий плясовой мотив, кувыркнувшись в траве, болтнул в воздухе босыми пятками. – Эй, московские, дывиться! От як я можу! Гоп, гоп, гоп! – Он высоко подпрыгнул и упал на траву. – Эй, московские!..
Кто-то из женщин дал ему легонько шлепка. Ребята хохотали до слёз. Потом девочки сплясали русскую, Одинцов смешил рассказами, Белкин показывал фокусы.
Учительница Марина Ивановна подсела поближе к костру, протянула над огнём руки и задушевно, тихо запела:
- …Полюшко-поле,
- Полюшко, широко поле…
Ребята дружно подхватили припев знакомой песни:
- Ехали да по полю герои,
- Эх, да Красной Армии герои…
Наконец, усталые и довольные, все разошлись.
В ушах у ребят долго ещё звучали песни, музыка и бойкий голос хлопчика: «Эй, московские!.. От як я можу! Гоп, гоп, гоп!»
Глава 4
Дневник Одинцова
19 июня 1941 г.Засекаю время – 21 ч. 05 м.
Вчера Митя сказал, что пора начинать вести дневник, только теперь он будет называться не «Жизнь нашего класса», как было в школе, а «Жизнь нашего отряда», а если жизнь – значит, всё, что есть, то и писать. Нам всем это очень понравилось, и мы сначала решили писать по очереди, а потом все ребята сказали, чтобы писал я один. «Одинцов, – говорят, – лучше всех умеет писать». Я, конечно, говорил: «Нет, нет, все умеют!» А Нюра Синицына и тут выскочила: «Конечно, все умеют, почему один Коля Одинцов?» Подумаешь, какое её дело во всё вмешиваться! Всё равно ребята меня назначили.
Вообще лучше бы Нюрка поменьше воображала, а то как приехали, так и пошла командовать. Вчера собрала все тапочки и спрятала. «Можно, – говорит, – и босиком ходить, тут тепло!» Подумаешь! Нам родители купили, а она распоряжается. Я раньше и сам хотел босиком бегать, а тут назло ей взял да и надел. Теперь из-за неё ногам жарко.
Больше с ней ни в какую республику не поеду!
А здорово тут гостить! Наша жизнь идёт хорошо. Три дня мы только и делали, что веселились. По-украински это называется «гуляли». Вчера выступали у костра, никто не боялся, и всё сошло хорошо. Ребята довольны. Митя – тоже. А Сергей Николаевич ходит с нами купаться, шутит – говорит, что здесь уж, так и быть, он нам волю даст, а в школе подтянет.
А сегодня мы ходили в село Ярыжки. Было жарко, девчонки немного раскисли. Ярыжки всё-таки далеко: туда ребята из нашего колхоза зимой бегают в школу по реке. В Ярыжках хороший клуб – его построили комсомольцы. Заведующий клубом тоже комсомолец. Его фамилия Коноплянко. Он такой тихий, сутулый, лицо бледное, а глаза голубые-голубые. Митя взял да подарил ему свою самопишущую ручку. Чудной… Сам её на дорогу купил и в вагоне всё нам показывал.
Марина Ивановна тоже комсомолка. Игнат говорит, что она ещё почище нашего учителя: кого хочет – того и подтянет.
А когда мы шли по селу, нам показали старую, сгоревшую конюшню. А дед Михайло и рассказал, что в прошлом году весной ударила молния в дуб и загорелась конюшня, а старшие все на поле были. Так его внук Гена всех лошадей вывел, а одного жеребца сильно опалило, и Гена за ним ухаживал.
Вот так Гена! Сейчас этого Гену послали на МТС зачем-то.
А Игнат сам из Ярыжек. У него там родители.
Мы в клубе всем пионерам подарки раздавали: книжки, шёлковые галстуки и Севину картину им подарили. А они посмотрели и говорят: «Хорошая картина, про героев». И Севу похвалили.
Комсомольцы из Ярыжек все на лесозаготовки уехали, остались только Коноплянко да учительница. Они с Митей и с Сергеем Николаевичем составили какой-то обоюдный план. Завтра на сборе будем обсуждать. Петька Русаков уже всё подглядел – говорит: «Сначала в поход пойдём, а потом будем вместе с их пионерами помогать во всяких работах».
Сегодня Мазин поймал рогатого жука, привязал его на верёвочку и забросил в окошко к девочкам. Девочки такой визг подняли, что мы думали – нам попадёт из-за них. А потом Сева этого жука взял у Мазина для своей коллекции. Сева всё с альбомом ходит, рисует и ловит всяких жуков. Даже к обеду сегодня опоздал!
А дедушка Николай Григорьевич торопится на пасеку: там у него верный товарищ живёт – тоже, безусловно, старый. А ещё мы пойдём в гости к сестре учителя, Оксане Николаевне, в другой колхоз.
Так и будем всё гулять да гулять. Как-то потом за парты сядем?
Дядя Степан нам всем очень нравится. Он очень партийный председатель, и колхоз у него богатый – скот такой, что когда идёт по улице, так земля дрожит. А баба Ивга – мать Степана Ильича – какая-то и ласковая и строгая, её все слушаются. Дядя Степан без её совета ничего не делает. А что ж тут такого? Она ему мать. Татьяна у него тоже хорошая, весёлая. А лучше всех Жорка. Вот боевой парень! Да смешной! Баба Ивга сшила ему длинные штаны на помочах и застёгивает на одну пуговицу на животе. Так он пришёл к нам и говорит: «Я бабины тии штаны на огороди закопаю, бо воны мини на пятки наступають!»
Сейчас свой дневник кончаю, а то уже поздно. Митя стучит в стенку, чтоб ложились.
Глава 5
Новое знакомство
– Ну и чего?
– Ну и ничего! Тогда побачишь!
– Чудак ты!
Васёк засмеялся, соскочил с гнедого жеребца и бросил поводья сердитому мальчишке в засученных выше колен штанах и в вышитой рубашке.
– Получай своего коня! Да брось злиться! А славный жеребец! – с видом знатока добавил он, поглаживая золотистую чёлку лошади. – Молодой ещё. Сколько ему?
– Сколько б ни было, так, без разрешенья, не имеешь права брать! – отрезал хлопчик, вскидывая одну бровь и глядя на Васька всё ещё сердитыми глазами. – Я его воспитываю, понял?
– Понял, – озадаченно протянул Васёк, помогая хлопчику вытащить из хвоста лошади колючки. – Да ты, может быть, Михайлов внук, Гена? – вдруг догадался он.
– Может быть, и Гена. Ну и чего?
– Да ничего. Я про тебя слышал… Так это ты его из конюшни вывел, когда пожар был? – с живостью спросил Васёк, окидывая взглядом крепкую, как лесной орех, голову Генки с тёмными завитками на ушах, тонкую загорелую шею и босые ноги. – Так это ты?
– Я.
– Молодец!
Генка усмехнулся, прищурил глаз и миролюбиво спросил:
– А ты що, московский?
– Да, мы живём недалеко от Москвы… Мы к вам в гости приехали. В школе остановились… А ты что же… где живёшь?
Генка поднял голову и задумчиво поглядел на верхушки деревьев:
– А я так… где пошлют… А сейчас до деда вертаюсь.
– А у тебя, кроме деда, никого нет?
– Никого.
Васёк глубоко вздохнул:
– У меня тоже матери нет.
– То, мабуть, плохо, – равнодушно сказал Генка, погладил лошадь и вдруг весело улыбнулся: – У меня дед бедовый!
Оба помолчали.
– Ты мне вот что скажи, – неожиданно обратился к Ваську Генка, – был ты на Красной площади в праздник?
Васёк стал с жаром, рассказывать, как в праздник проходит по Красной площади демонстрация и как он однажды прошёл близко-близко от трибуны.
Это была мечта. На демонстрации в Москве Трубачёвы были только один раз и шли в колонне железнодорожников довольно далеко от трибуны. Но Васёк, увлёкшись, повторял:
– Совсем-совсем близко, ну прямо вот так…
Он протягивал руку, касаясь Генкиной рубашки, А Генка жадно и завистливо слушал его, кивая головой и радостно вскидывая бровями.
– Ну, слухай… А трибуна? То ж высоко, мабуть? – неожиданно спросил он, что-то соображая.
– Ну да! Это, конечно, высоко всё-таки… – покраснел Васёк. – Я так, к примеру, ведь рассказываю… Мы же не одни были… Там народу тьма-тьмущая. Все хотят поближе пройти!
– Это верно… Каждому хочется… Из всех республик идут и едут… Только я ещё и одного разу не ездил! – с огорчением сказал Генка.
– Поедешь ещё, – утешил его Васёк.
– Это верно, что поеду, – вздохнул» Генка, снимая с жеребца уздечку и разглаживая на его лбу чёлку. – Сяду на Гнедка и геть!
Он засмеялся н, пригнув морду коня, прижался к ней щекой. Жеребец тихонько заржал, чёрными губами пощекотал Генкину шею и шумно вздохнул ему в ухо.
Васёк протянул руку и погладил Гнедого.
– Ох ты хороший! Глазищи-то какие! – с восторгом сказал он и, нагнувшись, сорвал пучок свежей травы. – На, ешь!
Жеребец, лениво выбирая, понюхал траву.
– Баловной! – сказал Генка с гордостью. – Ишь, перебирает! – Он легонько шлёпнул жеребца по спине: – Ну, скачи в луговину!
Конь понятливо тряхнул гривой и, обмахиваясь хвостом, пошёл прочь.
Генка сел на траву, обхватил руками коленки и, покусывая травинку, о чём-то задумался. Васёк опустился рядом и, опираясь на локоть, смотрел вслед коню.
Гнедой шёл, раздвигая высокую, густую траву, иногда останавливаясь и поворачивая назад свою умную, красивую голову.
В зелёных берегах плескалась река. Над головами мальчиков с шумом и писком пролетали птицы.
Васёк опрокинулся на спину и глядел, как по небу плывут и плывут куда-то пушистые белые облака.
– Ты вот чего… Слухай! Возьми меня в Москву, а? – тихонько тронул его за плечо Генка.
Васёк растерянно пригладил свой чуб и сел. Глаза у Генки заблестели, он облизнул языком сухие, тёмные губы.
– Чуешь? У меня одна думка есть. Хочется мне до Москвы дойти и всему поучиться там. Я бы всю мичуринскую науку перенял… Земля меня любит, и рука у меня на работу лёгкая. – Генка вскочил, вытащил из-за пояса аккуратно обёрнутую газетой книжку, послюнил палец и торопливо стал листать страницы. – Вот, смотри, что люди делают. Дывись! Это что, по-твоему?.. Слива? Нет, хлопче, то вишня! А черёмуху розовую пробовал? Нет?
– Чёрную ел… – припомнил Васёк.
– Чёрную? Ту, что рот вяжет… верно? А то розовая, гибридная. – Генка провёл пальцем по строчке: – Читай! «Даёт… замечательно красивые розовые сладкие ягоды… годные для варений… и конди… тёр… ских».
– Кондитерских изделий, – подсказал Васёк.
– Кондитерских-то нехай. То хто як хоче… Тут самое главное что? А то, что человек до такого дела додумался! Вот где работа так работа! – Он любовно погладил книжку, заткнул её за пояс и торжествующе сказал: – Вот туда меня и пошлют учиться!.. – Генка вдруг понизил голос: – Только тут одна загвоздка есть. Я кончил четыре класса в этом году, понял?
– А нужно семилетку, понял? Иначе меня не примут.
Васёк покачал головой:
– Верно, без семилетки у нас никуда не назначают. Ни одного человека теперь нет, чтобы школу не кончил!
Генка хлопнул по траве рукой и отвернулся. Васёк придвинулся к нему и обнял его за плечи:
– А ты чего же так спешишь? Учись!
– Эге! Здорово, кума! Стара песня! – сердито усмехнулся Генка, стряхивая с плеча руку Васька. – Ты что думаешь, это ты первый мне сказал? Эге! Уж до тебя и Марина Ивановна то самое говорила и дядя Степан: учись, да и всё! Я же с тобой, как с человеком, говорю! Мне практика нужна. Я арифметику и так пойму. Я способный, как чёрт! И упрямство у меня такое, что никто меня переупрямить не может. Что задумал, то сделаю! А другой раз и сам своему упрямству не рад. – Генка вдруг что-то вспомнил и нахмурился. – В эту зиму захотел я на лыжах научиться. А у нас мало кто ходит, больше на коньках бегаем. Ну, раз так мне в голову пришло, я съездил в район, достал себе лыжи и двинул с ними на речку. Ан, смотрю, не так-то просто научиться! То одна лыжа на другую наедет, то обе в сугроб врежутся. Нет, думаю себе, не пойдёт так моё дело! Встал утром, взял кусок хлеба с салом, лыжи под мышку, да и в поле! А с поля – в лес! Заночевал на хуторе – и опять за своё. Два дня домой не заявлялся! Ходил, ходил… То мокрый стану, то обмёрзну весь, а всё хожу… – Генка ударил кулаком по коленке. – Аж пока не выучился!
– Два дня? Ого! А дома-то не искали тебя?
– Как – не искали! Целая история была! – Генка легонько свистнул. – Марина Ивановна всех ребят подняла. Сама ходила меня искать, дядя Степан на Гнедом ездил по лесу. Один дед дома сидел. Дед хитрый! Он мою натуру знает. Зато когда я пришёл, вызвали нас с дедом и говорят ему: «Стыдно тебе, дед, что хлопец у тебя такой самовольный растёт! Мы его, как сироту, жалели, а он всех на ноги поднял да школу два дня пропустил…» Чуть не заплакал мой дед!
– Ну, а ты что?
– А я что? Я знал, зачем ходил… – Генка выплюнул изо рта травинку и засмеялся. Смех у него был чистый, звонкий, заливчатый.
– Ну тебя! – невольно улыбнулся Васёк, не видя ничего смешного во всей этой истории.
– Нет, ты слухай… Вот пришли мы с дедом до дому, он мне и говорит: «Ты упрямый, но я тоже упрямый. Я, каже, в бога не верую, но який-нибудь чёрт обязательно есть. Вот он в тебе и сидит!» Дывлюсь: взял мой дед верёвку, накрутил её на руку да подступает ко мне…
– Ну?
– Ну що… Вдарил меня один раз, а у самого руки трясутся, аж жалко мне его стало. На що, кажу, диду, вы себя перетомляете, вы ж, кажу, старый. Мне-то ничего, а с вас может и дух вон!»
Васёк встал:
– Да ты что же, издеваешься тут над всеми, что ли?
– Ни, я не издеваюсь! Я ничуть не издеваюсь! – запротестовал Генка.
– Да с тебя бы за это надо галстук снять! – твёрдо сказал Васёк.
– Галстук снять? – Генка перестал смеяться, пристально поглядел в глаза Трубачёву, потом скучно улыбнулся. – Догадливый ты… Может, что другое придумал бы… А галстук с меня и без тебя сняли… за мою дисциплину…
Васёк мащинально погладил на груди свой галстук.
– Надо заслужить, – сказал он, уже с сочувствием глядя на Генку.
Но Генка молча приклеивал листы подорожника к своим коричневым, блестящим от загара ногам.
– Эй, слухай! – вдруг подмигнул он Ваську и, оглянувшись, зашептал: – Что-то один ваш хлопчик с какой-то жестянкой лазит и срисовывает всё?
– Срисовывает? Малютин, верно. Какой он из себя?
– Да такой какой-то… – Генка вытянул шею, широко раскрыл глаза, устремил их вдаль и стал что-то быстро-быстро рисовать пальцем на ладони.
Васёк подпрыгнул и хлопнул себя по коленкам.
– Малютин! Малютин! Вот здорово! – Он поперхнулся от смеха. – Ой, не могу! Малютин!
– Да стой! Тихо! Ты мне скажи: а чего он такой? Просто интересный хлопец. Очень он мне понравился!
– Ну ещё бы… Он у нас художник! – похвалился Васёк.
– А-а, – вскидывая брови, протянул Генка. – Художник! Я тоже за ним это заметил. А ещё… Он каждую малую травку разглядывает, каждого жучка он так легонько берёт да распрямляет его… – Генка подул на руку и нежно сказал: – А ведь оно живое… Хиба ж ты ему крылья звяжешь, як воно летыть..
Генка старался говорить по-русски, но незаметно для себя пересыпал свою речь певучими украинскими словами. Васёк с интересом слушал его.
– Воно ж живое, – повторил Генка. Глаза у него посветлели, он всё ещё держал протянутой свою ладонь и улыбался.
В кустах громко заржал Гнедой. Мальчики оглянулись.
Жеребец лёг на спину и стал кататься по траве.
– На дождь, – пояснил Генка, щуря на солнце глаза.
– Плохо, – с сожалением сказал Васёк. – Я дождь не люблю.
– А то наплевать, что ты не любишь. Дождя треба. Нехай отавы растут. Мы траву по два раза косим. У нас земля… – Генка нагнулся, вырвал с корнем пучок травы, растёр на ладони комочек чёрной земли, – як масло! Дывись, чи такая у вас земля, як у нас?
Васёк внимательно посмотрел на Генкину ладонь, силясь припомнить, какая земля под Москвой. Но в памяти его почему-то вставали аккуратно подстриженные городские клумбы.
– Такой земли, як у нас, нигде не найдёшь!
Генка выпрямился, медленно повернул голову, окинул взглядом цветистый луг, речку, далёкое желтеющее поле, лес и с гордостью сказал:
– Вот она, наша земля!
– А я с Генкой познакомился! – сказал за обедом Васёк. – Чудной парень. Просто особенный какой-то! Ему наш Малютин понравился.
– Я? – удивился Сева. – Почему это? Да я его и не видел.
– Зато он видел! Как ты рисуешь и как жуков разглядываешь. Здорово он тебя передразнивает!
– Передразнивает? – Сева нахмурился.
– Нет, ты не думай! Он не в плохом смысле. Он по-хорошему! Это такой парень…
Васёк рассказал про свою встречу с Генкой.
Ребята слушали с любопытством.
– Да вот он придёт скоро, сами увидите. Эх, такой парень – и без галстука! – с огорчением вздохнул Васёк.
– Значит, провинился! – с уверенностью сказал Одинцов. – Иначе не наказали бы. Тут все хорошие!
Мазин сморщил лоб и недовольно засопел:
– Эх, вы! Чуть что – галстук снимать с человека!
– А ты как думаешь? Дисциплина так дисциплина, а то всех распустить можно! Заслужит Генка – вернут ему галстук.
Читать бесплатно другие книги:
