Стрелок: Путь на Балканы. Путь в террор. Путь в Туркестан Оченков Иван

– Гальванер, в солдатской форме?

– Я же говорил, не поверишь! Вообрази, перед самым появлением турок встретил друга детства – подпоручика Линдфорса, а с ним этот солдат. И можешь мне не верить, но он разобрался с нашим хозяйством и сумел его починить.

– Да полно!

– Уж поверь. Неделю назад мы безуспешно атаковали «Подгорицу», и эти проклятые мины хоть бы хны! А этот новоявленный Кулибин поковырялся в них четверть часа, и вот, пожалуйста – турок на дне!

– Совсем воинские начальники на местах с ума посходили, – усмехнулся лейтенант, – это надо же, готового гальванера в пехоту засунуть!

– Вот только… – помялся мичман.

– Что?

– Трупы обирает, хотя вправду сказать, это он их и подстрелил…

– Что в бою взято, то свято! – решительно махнул рукой Шестаков. – Эй, служивый!

– Слушаю, ваше благородие!

– Я смотрю, ты на все руки мастер, и в минах понимаешь, и стрелять ловок…

– Так точно!

– …и за словом в карман не лезешь, люблю таких!

– Рад стараться!

– Ладно, тащи свою добычу на «Шутку» да пойдем отсюда. А то, не ровен час, опять турки набегут.

Пустившиеся в обратный путь катера скоро пересекли Дунай и вернулись в ставший родным варденский рукав. Изведшийся на берегу Линдфорс, с одной стороны, был ужасно огорчен, что ему не удалось принять участие в закончившейся столь удачно атаке вражеского корабля, а с другой – был так рад, что они вернулись целы и невредимы, что был готов расцеловать и Нилова, и Будищева. Юному подпоручику, конечно, хотелось во всех подробностях узнать о произошедшем почти на его глазах деле. Но они отсутствовали в полку уже довольно много времени, и надо было как можно скорее возвращаться.

– Ваше благородие, – тишком шепнул ему Дмитрий, – давайте-ка поскачем к своим, пока ветер без сучков.

– Что? – выпучил глаза Линдфорс.

– Я говорю, скажите вашему приятелю, что у вас утюг горячий на любимых галифе и плита не выключенная дома остались! А то их высокоблагородие господин полковник и вам чертей выпишет, и мне, многогрешному, мало не покажется.

– Вечно ты говоришь какими-то загадками, хотя на сей раз твои рассуждения вполне справедливы, – согласился с ним подпоручик и обернулся к морякам. – Увы, господа, дела службы требуют нашего незамедлительного отбытия. Честь имею!

– Бывай, Ванечка, – помахал ему рукой в ответ Нилов, – да Павлу кланяйся, не забудь!

– Всенепременно! – крикнул ему в ответ Линдфорс и ударил коня шпорами.

– Странная парочка, – хмыкнул Шестаков, заметивший, что солдат, в отличие от офицера, неважно держится в седле.

– Зато появились очень вовремя, – улыбнулся в ответ мичман, представляя, как хорошо будет выглядеть на его груди орден святого Георгия.

– Будешь рапорт составлять, не забудь отметить этого солдата. А я с этим документом к его императорскому высочеству загляну. Полагаю, цесаревич не откажется перевести к нам столь ценного специалиста. Так что будь добр, не жалей похвал в адрес служивого. Кстати, как его зовут-то?

– Э-э… Дмитрий Блудов, кажется…

– Блудов?

– Представь себе, бастард графа Блудова!

– Однако!

К сожалению, Будищев не ошибся в своих предположениях. Полковник Буссе заметил отсутствие подпоручика, и нельзя сказать, чтобы очень уж ему обрадовался. Подпоручик попытался оправдаться, но старик не стал его и слушать, а велел вместо охотничьей команды принять похоронную и отправляться вместе с ней хоронить тела павших при штурме русских солдат и офицеров. Несколько таких команд, посланных от Болховского полка, занималось уборкой трупов целых два дня. В одну из них, как и следовало ожидать, угодил и Дмитрий вместе с неразлучным Федором. Только теперь им стало ясно, с каким ожесточением происходила эта битва. Весь склон был просто усеян телами павших. Кроме того, немало солдат утонуло при форсировании Дуная, и теперь их трупы то и дело всплывали внизу по течению.

В этой скорбной работе русским воинам с охотой помогали местные жители. Большинство мужчин, правда, ушли в формируемые из болгар дружины ополчения, но старики, женщины и даже дети находили павших, помогали их собирать и наравне с солдатами копали могилы.

Вдоль лежащих рядами мертвых тел ходил с кадилом в руках отец Григорий и служил панихиду. Скорбное лицо его было полно мрачной торжественности, а и без того громкий голос казался особенно проникновенным. В службе ему помогали местные священники, отпевавшие павших за их свободу солдат и офицеров.

– Прими, Господь, души новопреставленных рабов твоих, павших за веру, – широко перекрестился Шматов, наблюдая за службой.

– Хорош причитать, – оборвал его товарищ, – давай закончим, потом намолишься всласть!

Будищев, к удивлению многих, вызвался хоронить убитых турок. Сам для себя он объяснил это тем, что рядом с турками не было видно болгар. Местные жители, всякого натерпевшиеся за века турецкого ига, разумеется, не горели желанием заниматься похоронами своих врагов, и потому рядом с ними их почти не наблюдалось.

– Граф, ты чего злишься? – удивленно спросил Федя.

– Ничего, – буркнул тот в ответ. – Хватит мне про веру заливать!

– Как это?

– Ты церковь в Систове видел?

– Ага, красивая…

– У пострадавших за веру?

– Ну…

– Не нукай, не запряг! За какой хрен столько наших погибло? Кто их детей, сиротами оставшихся, кормить будет?

Федор, никогда не думавший в таком ключе о войне, на которую ему довелось попасть, на минуту задумался.

– Так что хорош причитать, – оборвал его размышления Будищев. – Давай этих жмуриков покидаем на телегу и закапывать повезем.

– Чего ты так, – насупился Шматов, – все же люди, хоть и басурмане…

– Ты меня доконать хочешь? Кругом тебе люди…

– Линдфорс идет, – упавшим голосом буркнул Федька, недолюбливавший офицера.

– Хрен его несет, а не сам он идет, – вполголоса согласился Дмитрий, но вслух гаркнул: – Здравия желаю вашему благородию!

– Вольно, – благодушно махнул рукой тот и широко улыбнулся.

Потенциальный командир охотничьей команды, несмотря на выволочку, полученную от начальства, выглядел именинником. Новенький мундир облегал его по-юношески стройную фигуру как влитой. Лаковый козырек кепи отливал антрацитом, но самое главное – вместо обычной казенной офицерской сабли на боку офицера, отливая серебром, висела настоящая кавказская шашка.

Еще на разводе юный подпоручик произвел ею среди своих сослуживцев настоящий фурор. Все спрашивали, где он ухитрился ее раздобыть, но он лишь отмалчивался в ответ и загадочно улыбался. Не рассказывать же, в самом деле, что это подарок солдата!

Дмитрий внимательно посмотрел на Линдфорса и едва заметно улыбнулся. Трофеи, захваченные им у незадачливых башибузуков, заняли немаленький мешок, хранить который солдату было совершенно негде. Однако ушлый солдат без колебания пожертвовал малым, чтобы сохранить остальное, и, недолго думая, преподнес своему временному начальнику одну из трофейных шашек. Глаза молодого человека загорелись от счастья, и он тут же согласился сохранить остальное имущество солдата среди своих вещей. При себе Будищев оставил только винтовку и кривой кинжал – бебут.

Немного разбиравшийся в оружии Линдфорс пояснил ему, что эта английская винтовка системы Пибоди-Мартини[46], состоящая на вооружении турецкой армии. Бой у нее был просто великолепный, в чем Будищев тут же убедился. Во всяком случае, его «крынка» с этой красавицей даже рядом не лежала. Расстаться с ней было выше человеческих сил, и солдат, не долго думая, сломал на своем оружии курок. Ротному он, разумеется, сказал, что это произошло случайно, и попросил разрешения пользоваться трофеем. Гаупт в ответ выругался, но делать было нечего. Мастерских рядом не было, а Дмитрий был одним из лучших стрелков в роте, что ввиду близости неприятеля делало его особенно ценным бойцом. В общем, штабс-капитан разрешил-таки оставить винтовку себе, разумеется, до первой оказии, а в наказание за неаккуратность отправил его в похоронную команду. Таким образом, с его точки зрения, волки остались сытыми, а овцы целыми.

Угодив в похоронную команду, Будищев вызвался хоронить турок, чтобы раздобыть патронов, так как доставшихся ему с прочей добычей было совершенно недостаточно. Несмотря на то что трофейные команды успели собрать большую часть оружия и боеприпасов, затея эта увенчалась полным успехом. За полдня тяжелой и неприятной работы ему удалось собрать не менее полусотни патронов, и горка продолжала расти, давая возможность с оптимизмом смотреть в будущее. Была еще надежда раздобыть револьвер, но пока ничего подобного не попадалось.

– Я немного виноват перед тобой, – начал разговор немного извиняющимся тоном подпоручик.

– Что-то случилось? – насторожился солдат.

– Полковой командир был настолько зол на меня за отлучку, что не дал слова сказать. Поэтому я до сих пор не доложил по команде о твоем подвиге.

– О каком еще подвиге?

– Удивляюсь, братец, как ты можешь оставаться таким спокойным? – изумился Линдфорс. – Ведь то, что ты пережил, это настоящее приключение! Ей-богу, меня просто раздирает от желания поделиться подробностями, а тебе хоть бы хны!

– И что вы хотите рассказать, вашбродь? – пожал плечами солдат, укладывая вместе со Шматовым очередного покойника на телегу. – Что дали каким-то левым морякам увезти меня на катере, а сами ждали на берегу?

– Почему «левым»? – удивленно переспросил подпоручик.

– Да потому что не правым! – усмехнулся в ответ Будищев.

– Положим так, но ведь вы взорвали турецкий пароход! Это же героизм, тебе теперь крест положен…

– Слава богу, не деревянный. Ну, посудите сами, ваше благородие, кто вам поверит? История-то, как ни крути, больно фантастическая, не будь я участником, ни за что бы не поверил. Кстати, шашка вам очень идет!

– Ты думаешь?

– Гадом буду, вашбродь! Вот вернёмся в Рыбинск после войны, помяните мое слово, все девки, то есть барышни, ваши будут.

– Кстати, Мирон Яковлевич случайно увидел кремневый пистолет и весьма им заинтересовался.

– Это полковой врач, что ли?

– Ну да, Гиршовский. Он коллекционирует оружие, ты не знал?

– Откуда? Но если захочет купить, то я не против, продавайте.

– Мне как-то неловко…

– Почему?

– Не хочется выглядеть барышником. К тому же пистолет мне не принадлежит.

– Но доктор-то не в курсе? И потом, вам он за него заплатит, как положено, а солдату даст пятак на водку и очень удивится, если тому покажется мало.

– Ну, хорошо, я поговорю с ним. Кстати, ты напрасно дурно думаешь о нем. Мирон Яковлевич чудесный и очень добрый человек.

– Вот и пусть совершит доброе дело.

– Будищев, ты невыносим!

– Так вы никому не рассказали о нашем маленьком секрете?

– Ну отчего же, я подал через брата докладную записку подполковнику Флоренскому. Если от моряков придет подтверждение, то ты непременно получишь свой крест.

Дмитрий в ответ лишь пожал плечами, дескать, все в воле начальства, а он человек маленький. Тем временем Линдфорс, решив, что солдат и так уже в полном восторге, принялся ковать железо, пока оно горячо.

– Послушай, Будищев, я теперь знаю наверняка, что охотничья команда будет создана в ближайшее время и именно я стану ее начальником.

– Поздравляю.

– Благодарю, братец. Так вот, человек ты, я вижу, бывалый да к тому же ловкий. Не желаешь ли вступить в нее?

Тон, которым офицер сделал это лестное, по его мнению, предложение, совершенно не предусматривал отказа, и, услышав его, Дмитрий глубоко вздохнул. Он опять был сам во всем виноват. Не удержался, вылез, показал себя… что тут скажешь, молодец! Да и откажись он, Линдфорс запросто договорится с Гауптом, и тот отправит его добровольно-принудительно. Но молодой офицер может в этом случае затаить обиду, а оно ему надо?

– Отчего же не вступить? – пожал он плечами. – Дело хорошее.

– Ну вот и славно, – повеселел подпоручик. – Тогда и винтовку сможешь оставить, и кинжал свободно носить, у охотников воля.

Дождавшись, когда офицер уйдет, молчавший все время Федька не выдержал и, с изумлением уставившись на приятеля, спросил:

– О чем это Линдфорс толковал?

– Да так, ни о чем.

– Ты что на катере плавал?

– Совсем немножко.

– Так это ты турецкий пароход подорвал?

– Нет, Федя, я просто при этом чуть-чуть присутствовал.

– И тебе теперь за это крест дадут?

– Ага, догонят и еще дадут!

– Так вот ты где турецкую винтовку и ножик взял, а я-то думал…

– Боюсь даже представить, что ты подумал, – усмехнулся Дмитрий. – Лучше не думай больше, а бери жмура за ноги и грузим.

Некоторое время друзья грузили покойников на телегу, а когда та заполнилась, Шматов взялся за повод, и они двинулись к месту братской могилы. Неказистая лошаденка, запряженная в их скорбный экипаж, тянула его без особой охоты, но расстояние было невелико, и вскоре они прибыли.

Рвы для погибших в бою турок копали солдаты из нестроевой роты. Они же складывали их рядами на дно, затем под присмотром младшего полкового врача Соколова засыпали их слоем извести и, взявшись за заступы, принялись засыпать. Единственный, кто пришел проводить мусульман в последний путь, был мулла из местной мечети. Сухонький старичок в большой белой чалме на голове горестно покачал головой, глядя на небрежение, выказанное к его единоверцам, и, взявшись за Коран, прочитал несколько сур.

Никто из русских солдат, разумеется, ничего не понял из этой службы, но из уважения к чужой вере постояли немного молча и, только когда старик закончил, отправились восвояси.

– Слава тебе, Господи, закопали, – посетовал Федька, – а то уж пованивать начали, я думал, мне дурно сделается.

– Ничего тебе не сделается, – усмехнулся Дмитрий. – Несмотря на покойников, обед умял и ужин так же стрескаешь.

– Жаль будет, если тебе креста не дадут, – вдруг неожиданно заявил, отвечая каким-то своим мыслям, Шматов.

– Тебе-то что?

– Ну, ты тогда ефрейтором стал бы. Глядишь, Хитров бы от нас и отвязался, а то совсем одолел проклятый!

– Лучше иметь дочь проститутку, чем сына ефрейтора, – глубокомысленно ответил ему Будищев, повергнув тем самым приятеля в шок.

– Не-а, – ответил тот, поразмыслив, – басон[47] на погон лучше!

– Тебе виднее.

– Слушай, Граф, а замолви за меня словечко подпоручику?

– Ты про что это?

– Ну, пусть он меня тоже в охотничью команду возьмет.

– Не страшно?

– С тобой нет!

– Ладно, поговорю. А то тебя и впрямь Хитров с потрохами съест.

Едва намаявшиеся за день солдаты собрались отдох нуть, как пришло известие, что от Никополя к Рущуку движется большой турецкий отряд с артиллерией. Болховский и Нежинский полки тут же были подняты по тревоге, форсированным маршем пошли к деревне Царевице и встали там на позиции, с тем чтобы при появлении врага ударить ему во фланг.

Ночь прошла в тяжелом ожидании, а утром выяснилось, что тревога была ложной, и бригада отправилась назад. О том, что людей надо бы покормить, никто, разумеется, и не вспомнил. К тому же полковой обоз оставался на румынской стороне, ожидая, пока саперы наведут мост.

Вообще, вся вторая половина июня прошла в таких маршах. Стоило начальству узнать, что где-то находятся турки, как болховцы тут же отправлялись туда. Но обычно, едва они миновали половину пути, выяснялось, что надобность в них отпала, и полку приходилось возвращаться назад. К тому же какой-то светлой голове в штабе действующей армии пришла в голову мысль, что белые гимнастические рубахи далеко видны и одетые в них солдаты представляют собой прекрасную мишень. Поэтому высокомудрое начальство сочло за благо распорядиться переодеть войска в мундиры. И если по ночам тёмно-зелёная, почти черная форма сливалась с окружающей темнотой и помогала солдатам маскироваться, то днем они изнывали от жары.

Наконец в начале июля полк стал на бивуак в довольно богатой деревне под названием Косово, где люди смогли хоть немного отдохнуть. Места вокруг были весьма живописные, природа радовала глаз, а в ключах била чистейшая вода. Правда, эта идиллия омрачалась недостатком продуктов, но русские солдаты относились к подобного рода трудностям с поистине философским равнодушием.

Трое вольноопределяющихся из роты Гаупта сидели, скинув мундиры, на завалинке и неторопливо беседовали, наслаждаясь лучами утреннего солнышка. Алешка Лиховцев, тесно сошедшийся в последнее время с Гаршиным, рассказывал тому о Софье, своей любви к ней и причинах, побудивших его вступить в армию. Тот внимательно слушал своего товарища, иногда чему-то печально улыбался, но в основном молчал. А вот Николаше эта история уже порядком наскучила, и он решил перевести разговор на более насущную тему.

– Черт знает что такое с ценами! – вздохнул он. – Давеча спросил у местных хлеба, так они запросили за маленький хлебец из кукурузной муки целых два франка.

– Франка? – удивился Алексей, на секунду оторвавшись от своей неземной любви.

– Вот именно, ни русских рублей, ни румынских лей не признают.

– Очевидно, османы, отступая, ограбили здешних селян, – предположил Гаршин.

– Ну да, что ни спроси, «нима, братушка, турка взял», – передразнил местных болгар Штерн.

– Врут, сукины дети! – раздался совсем рядом звонкий голос незаметно подобравшегося к приятелям Будищева.

– Дмитрий! – радостно воскликнул Лиховцев. – Эдак можно до смерти перепугать. Откуда ты?

– Только что вернулись из поиска, – усмехнулся тот.

– И где же неприятель?

– В Рущуке, конечно, где же ему еще быть.

– А наши?

– Наши взяли Никополь, Тырново и, говорят, дошли уж до перевалов через Балканы. Вероятно, скоро придет и наша очередь.

– Скорее бы уж, – вздохнул Штерн, – надоело уже тут прохлаждаться. Скоро месяц, как мы на войне, а я еще ни разу не видел неприятеля.

– Насмотришься, еще надоест.

– Отчего вы думаете, будто местные жители лгут нам? – сухо спросил Гаршин, когда восторги встретившихся улеглись.

– Я не думаю – я знаю, – отмахнулся Будищев. – Как только наша армия подошла к здешним местам, местные турки бежали, бросив все свое имущество, включая продукты. Все это добро болгары забрали себе.

– Вы уверены? – широко открыл глаза Алексей.

– Сам видел. Кстати, тех, кто пытался увезти хоть что-то с собой, грабили прямо у околицы.

– А что же вы?

– Ну, а что мы. Приказано с местными в конфликты не вступать. Мы и не вступаем.

– Но вы, вероятно, не слишком осуждаете этих местных жителей? – враждебно спросил Гаршин, которому Будищев откровенно не нравился.

– Совсем не осуждаю, – пожал тот плечами.

– Мне показалось, что среди здешних болгар много мусульман? – вмешался Штерн, чтобы перевести разговор на другую тему.

– Да кто их разберет, – отозвался Дмитрий, – как свиную колбасу жрать или ракию пить, так все христиане. Церкви вот только я здесь не видал. Мечеть большая, а церквушки никакой.

– Турки запрещали болгарам строить христианские храмы!

– Да ладно вам, Всеволод, – попытался остановить разгорячившегося приятеля Лиховцев, – я уверен, что наш друг не имел в виду ничего оскорбительного.

– Вот вы где! – перебил начинавшую разгораться ссору подошедший к ним Шматов. – А я уж обыскался. Здравствуйте вам, господа вольноопределяющи еся!

– О, вся охотничья команда в сборе, – улыбнулся Николай, – и тебе здравствуй, Федя, как служится?

– А ему все едино где, – усмехнулся Будищев, – лишь бы от Хитрова подальше.

– Да уж, – весело рассмеялся Штерн, – своим уходом вы разбили ему сердце!

– Хорошо служится, – пожал плечами солдат, – их благородие господин подпоручик Линдфорс человек не злой. Главное в бою не плошать, а за другое он не сильно спрашивает.

– Вы что же это, в бою побывали? – с интересом стали расспрашивать вольноперы.

– Да какой там бой, так постреляли немного, – тут же вмешался Дмитрий, знавший за Шматовым страсть к рассказам о подвигах, неважно, действительных или мнимых. – Ты лучше скажи, принес?

– Так вот же, – Шматов снял с плеча сухарный мешок и стал вытаскивать из него кольца колбасы, головку сыра и другие припасы.

– Откуда такое богатство? – изумился Штерн. – Боже мой, я уже и забыл, что такие продукты существуют!

– Я пришел, чтобы освежить вам память, господа студенты! – отвечал Будищев, рубя на части колбасу своим бебутом. – Было время, когда вы нас подкармливали, теперь наша очередь. Налетайте.

Отощавшие в последнее время Лиховцев со Штерном не заставили просить себя дважды, а вот Гаршин, непроизвольно сглотнув слюну, отодвинулся в сторону.

– Всеволод, вы чего? – удивился Алексей.

– Где вы это взяли? – подозрительно спросил тот, глядя на Дмитрия.

– Экспроприировал экспроприаторов, – усмехнулся в ответ солдат. – Не беспокойся, Сева, ни один мирный крестьянин при этом не пострадал, отвечаю!

– Я, кажется, просил не называть меня так! – голос Гаршина стал стальным.

– Чего ты, Михалыч, – вмешался Федька, – мы надысь на каких-то арнаутов налетели, ну и побили их совсем. А этот харч при них был. Господин подпоручик велели все это, значит, в полк отвезти, а Граф сказал…

– А я сказал, что у их благородий харя треснет, если им все отдать, – закончил за него Будищев. – И велел Федьке тишком к вам подобраться. Не хотите, не надо! Я не навязываюсь…

– Извините, – покраснел Гаршин, – я ошибся на ваш счет, просто, как вспомню ту злосчастную брынзу в Румынии…

– Право, Всеволод, мы уже говорили об этом! – возмутился Лиховцев. – Вы ведь даже не уверены наверняка, что Дмитрий имеет отношение к тому инциденту…

– Да чего вы ссоритесь, – поспешил успокоить их Будищев, – ну спер я тот сыр! Дело прошлое…

– Как спер?

– Ну, как-как? Заглянул в хату, а он там горкой… ну, думаю, от одного не убудет!

– Дмитрий, вы невозможны! – широко распахнул глаза Алексей.

– А эта колбаса невозможно вкусная, – пробурчал с полным ртом Николаша. – Все же, как любезно было со стороны этих турок попасться вам на глаза вместе с провиантом! Прекратите, господа, а-ля гер ком а-ля гер![48]

– Вот это правильно, – широко улыбнулся Будищев и достал флягу. – Как насчет по сто грамм?

– Весьма положительно, а отчего по-французски?

– Как?

– Ну да, граммы – это же французский термин, не так ли? Впрочем, для мер объема более подходят миллилитры…

– Так, вы пить будете или мозги сушить?

– Пить!

Фляжка с крепчайшей ракией немедля пошла по кругу, после чего хрупкий мир восстановился, и приятели мгновенно умяли принесенное угощение. Закончив, они потребовали подробностей о «деле за колбасу»[49], и Федька принялся рассказывать.

– Ну, значит, пошли мы в дозор. Тьма, хоть глаз выколи! Полночи ходили, а хоть бы хны – ни одного турка. Их благородие, господин Линдфорс, даже опечалился. Как же так, говорит, нам генерал, дескать, беспременно велел, хоть какого-нибудь ледащего турка приволочь, а нету!

– Феденька, что ты несешь! – только покачал головой Дмитрий, но прерывать рассказ не стал, и Шматов продолжил:

– И тут Граф как гаркнет: дескать, не извольте беспокоиться, вашбродь, достанем мы вам турку. В лепешку расшибемся, а достанем! Господин подпоручик, конечно, отвечает: я, мол, в вас со Шматовым, со мной то есть, не сомневаюсь, что вы, как верные присяге солдаты, не посрамите отечества! Вот мы, значит, и пошли. Идем час, идем другой, тут мне Граф и говорит: кажись, дымом пахнуло! Ну, мы на дым, а там турок – человек двести! В балке схоронились и молятся Аллаху своему.

– Прямо-таки двести, – хохотнул Николаша.

– Может и больше, я считать-то не умею, – пожал плечами рассказчик. – Слушайте дальше! Пока басурмане молились, Граф велел мне их винтовки пособирать, а сам коней их развязал. Ну, а как мы управились, так закричал страшным голосом: «Турки, сдавайтесь!» А им куда деваться, без коней да винтовок?

– Что, сдались?

– Да какое там! У них же еще сабли были! Как схватятся они за сабли и на нас поперли. Уж мы штыками бились-бились, а они все прут и прут! Наконец всех побили, и только один остался – самый здоровый. А сабля у него с меня ростом! Как размахнется ей, ну все, думаю, пропал я! А Граф в него как кинет свой кинжал, и насмерть!

– А как же пленный? – снова улыбнулся Штерн.

– Так не всех же до смерти побили, – нимало не смутился Шматов, – были и оглушенные. Вот одного мы его благородию и предоставили.

– А остальные?

– Дык разбежались, – развел руками сказитель.

Услышав это, приятели разразились дружным хохотом, к которому тут же присоединились и охотники.

– Ой, не могу, – всхлипывал от смеха Лиховцев, – разбежались! Право же, эта история ничуть не хуже той, когда Дмитрий вплавь добрался до турецкого парохода и подорвал его…

Даже обычно сдержанный Гаршин развеселился едва ли не до слез, а Николаша просто катался по земле от полного красок солдатского рассказа.

– Ладно, пора нам, – поднялся Будищев, – счастливо оставаться, не поминайте лихом.

– Кстати, – подвинулся к нему немного успокоившийся Штерн, – вы колбасу тем же самым кинжалом резали?

– В смысле?

– Ну, которым вы кинули в турка?

– Коля, ну кого ты слушаешь? Их человек восемь было, напоролись случайно в лесу. Троих мы успели подстрелить, остальные действительно дали деру, бросив пару вьючных лошадей с припасами. А вообще, тот, конечно, у меня другого не было.

– Что?!

– Ха-ха-ха, – согнулся от смеха Дмитрий, – видел бы ты свою рожу!

– Ну, знаешь!

– На, дарю, – протянул ему оружие Будищев, – а то ты так на него смотрел.