Когда падают горы Айтматов Чингиз

— А что? Так оно и есть!

И тут его внезапно пронзила страшная мысль, от которой он замер на миг в ужасе: “Так что же с нами будет, если и мы барсы?”

Шуточная фраза Элес послужила толчком к весьма важному разговору. В последние дни Элес была очень озабочена в душе, хотя ни с кем не разговаривала о том, что охотничий бизнес стал в горном аиле чуть ли не главным способом существования. Производство сельхозпродукции уже не имело для жителей такого значения, как охота на диких животных. Если так пойдет и дальше, за несколько лет охотничьего бизнеса вся живность исчезнет в горах, до последней куропатки. На кого же будут охотиться тогда люди, уничтожив всех, в том числе и в первую очередь снежных барсов, и не наладив в новых рыночных условиях местного товарного производства?

— Я очень переживаю, Арсен, но сказать об этом никому не смею. Даже, знаешь, хотела выйти к приезду арабских охотников с плакатами: “Руки прочь от наших снежных барсов! Оставьте барсов в покое! Барсы живут сами по себе, не трогайте наших зверей!” Но и думать об этом нельзя — свои же всем аилом забросают камнями, не позволят срывать такой бизнес! Ведь кроме организации охоты для иностранцев у них ничего не осталось! Нет, не поймут они и не пощадят. Правда, Арсен?

— Да, сейчас это так, согласен. Но в следующий раз отважиться на такое дело стоит. Должен же быть противовес этой бизнес-охоте. Даже в Афганистане ищут теперь альтернативные агрокультуры, чтобы вытеснить наркоплантации. Об этом сейчас много пишут.

— Арсен, ты прости, что я завела такой разговор, неуместный, наверное, когда ты открыл для меня дверь в счастье и мы так сошлись душами. Но понимаешь, я ведь по делам своим челночным бываю в разных местах и вижу, что все как-то приспосабливаются к рыночной экономике, но не так варварски, как мы здесь у себя в горах. Ну, пожнем мы сегодня свой урожай за счет иностранцев, а дальше что? Будем только охотиться, перестанем трудиться — окажемся скоро в пустоте, среди мертвой природы. Извини… Заговорилась. Я тебя люблю… Ты веришь?

— Верю! И не за что тебе извиняться, Элес. Разговор стоящий, и я еще многое мог бы добавить, но отложим пока… Поехали, уже вечереет. О деле еще поговорим. А то, что мы любим друг друга, теперь это вновь зазвучавшая музыка моей жизни.

— А давай, Арсен, я сяду сзади с гитарой, чтобы не мешать тебе рулить, и буду наигрывать негромко разные мелодии, старинные и новые. Идет?

— Еще как! Пусть это будет концерт для меня одного. Буду слушать, думать и… благодарить судьбу.

— За что?

— За тебя, Элес!..

Ах, если бы она знала, что тут — не подмостки, если бы ведала, чего стоило ему, Арсену Саманчину, сдержаться, не рассказать ей о том, какой страшный замысел созрел у барсовых загонщиков, о том, что фанатичный антиглобалист Таштанафган уже изготовился надеть свою военную фуражку и тем самым дать сигнал-приказ о захвате заложников, о том, чем все это может обернуться на деле и чем кончиться… И о том, в какой ловушке оказался он сам. Вряд ли капкан разомкнется… Проклятый охотничий бизнес! Повязал всех — и людей, и зверей — в один узел не на жизнь, а на смерть. Но даже в пылу любовных откровений не посмел он поведать об этом…

А день клонился к исходу. И если правда, что природа благоволит влюбленным, то они ощутили это на себе. На обратном пути в награду за любовь им сопутствовала вся благодать окружающего мира.

Предвечерние горы встречали завершение дня в безмятежном покое и величии, неуловимо обволакиваясь ранними сумерками, постепенно смягчаясь в очертаниях, умеряя резкость и строгость скалистых выступов. А над хребтами в чистом небе клубились в завораживающей неге белые-белые облака. Не было в тот день ни ветра, ни дождя, ни чрезмерной жары. Поистине чудесный, неповторимый день выдался им на счастье.

Спустившись в низину, “Нива” катилась без поспешности, торопиться не следовало — очарованной паре хотелось продлить прогулку, оказавшуюся для нее не просто вольным времяпрепровождением, а ниспосланным небесами свиданием, настолько желанным для обоих и настолько значимым, что все былое враз выпало из контекста их жизни, — нынешний день знаменовал начало новой. К добру ли это было? И что предстояло им впереди, буквально с завтрашнего дня? Но об этом они пока не думали — в любовной своей эйфории перед близким расставанием они вообще не могли думать ни о чем, кроме внезапно обретенного счастья.

Элес негромко наигрывала на гитаре, сидя на заднем сиденье, а Арсен, слушая знакомые мелодии, вел свою “Ниву” по дороге, множество раз езженной, но казавшейся сейчас незнакомой, потому как ехал он по ней новым человеком, впервые вместе с возлюбленной, и, возможно, поэтому не хотелось ему отвлекаться и вдаваться в серьезные размышления. Время от времени они перебрасывались шутками, прекрасно понимая друг друга с полуслова.

— А что если я поверну машину, и мы уедем в город? Ты как? — спросил Арсен, на секунду обернувшись.

Элес придвинулась ближе и негромко ответила, почти прошептала:

— На любом километре!

В этом благостном настроении Арсен Саманчин удивился одному странному обстоятельству: неотступно преследовавшие его злонамеренные мысли о мщении постепенно отступили, ему захотелось — от греха подальше — забыть о них навсегда. “Пошел он этот Курчал! Могу, могу я прожить и без нее, без Айданы зазвездившейся. Каким же ничтожным сумасбродом я был. Все! Точка! Есть у жизни другие радости”, — подумалось ему. И еще: “А вот Вечная невеста все равно не забудется. Но теперь, пожалуй, я смогу с новыми силами взяться за дело…”

Серьезно и основательно задумывался Арсен Саманчин и о том, чтобы жениться на Элес. Судя по всему, они подходили друг другу характерами и взглядами на жизнь. Она женщина достаточно начитанная, тактичная и собой хороша; надо полагать, очень энергичная, если промышляет челночеством. Тут не рассядешься как купчиха за самоваром. И, кстати, избавился бы от упреков и недовольства родственников. Особенно порадовались бы шеф Бектур-ага — “дядюшка Черчилль”, как иногда называли его в аиле, — братец Ардак и другие двоюродные и троюродные родичи. Но самое, разумеется, главное — насколько она сама, Элес, готова к такому повороту судьбы. Ведь у нее могут быть свои проблемы. Первое слово за ним, как за мужчиной. Он должен просить руки…

Конечно, можно было бы обмолвиться об этом — не в шутку, как давеча, а всерьез — уже сейчас, пока они остаются здесь по делам фирмы “Мерген”, размышлял он, прислушиваясь к наигрышам Элес. Однако жизнь, всегда требующая мзды за счастье, выставляла свой шлагбаум на пути его намерений. Как ни старался Арсен Саманчин запретить себе думать о том, что готовилось Таштанафганом и его подельниками, напрочь отрешиться от этих мыслей не удавалось, хотя и пытался он убедить себя, что Таштанафган опомнится, не посмеет решиться на такую неслыханную авантюру, несмотря на маячащую впереди многомиллионную добычу, сумеет превозмочь желание воспользоваться шансом, пусть выпадающим лишь раз в жизни, и осознает не только то, какие беды навлечет на родное селение, но и то, как пострадает репутация его страны.

Звучит банально, но каждый раз, когда приходится решать сложные личные проблемы, убеждаешься: как все-таки странно устроен наш мир. От сотворения спеленатый противоречиями, он путается в них вечно.

Таштанафган представляет себя антиглобалистом. Но антиглобализм для него — способ террора. Нашел себе, видишь ли, оправдание. Марксисты его поддержали бы. Не зря он как-то сказал, что в горах должен появиться свой Че Гевара. Но куда ему до Че Гевары! И попробуй переубеди, когда долларовый сель готов снести на своем пути любые идеи и принципы. Запутались бедолаги. Понятно, кому хочется весь век прозябать в нищете!

Ну, все, хватит! Плюнуть на все и исчезнуть! А куда? Свою шкуру спасешь, а как быть другим? И приходили в голову самые невероятные идеи. Чтобы повеселить Элес, он, притормозив машину, с притворной серьезностью произнес:

— А что бы ты сказала, если бы по каким-то причинам я остался жить в горах, отшельником в пещере?

Элес не растерялась и, прижавшись сзади к его плечу, ответила:

— Если вместе — я готова!

— Это очень серьезно, Элес. Переходи сюда, ко мне, поговорим, пока осталось еще километров десять.

Он остановил “Ниву”, Элес быстро выскочила, пересела на переднее сиденье, и сразу стало еще теплей у него на душе.

— А что, ты вправду мечтаешь пожить в пещере?

— Кто его знает? Лучше скажи, как ты сразу отважилась поселиться там вместе со мной? Первобытного житья не боишься?

— А ты разве не замечаешь, Арсен, что я очень-очень хочу тебе понравиться?

— А я — тебе.

— Ну а раз так, будем жить в горах, как только что возле речки, любовью заниматься, купаться в ручьях… Но ты мне все же скажи, в пещере когда заживем, чем ты будешь заниматься?

— Медитацией. Лекции тебе стану читать. Есть такое учение — тенгрианство. Его приверженцы поклоняются небу.

— Вот узнают об этом муллы здешние — придут и завалят тебе выход из пещеры. И что тогда? Но один ты там не останешься, я буду рядом.

— Ну, тогда беспокоиться не о чем. А у мулл своих дел по горло. Какое им дело до какого-то отшельника, у них заботы вселенские.

— А моя забота будет только о тебе. Выходит, ты — моя Вселенная!

— И в чем же будет выражаться твоя забота?

— Я очень хочу, чтобы у нас был ребенок. Мальчик, которого я буду водить за ручку. На лекции твои пещерные, чтобы с детства слышал.

— Готов. И буду просить небо, чтобы так было. Ты прости меня, Элес, может, не к месту, но я хотел бы знать — у тебя были до этого дети?

Элес нисколько не смутилась — коротко ответила:

— Нет. Удавалось избегать.

— Больше не избегай.

— Не буду. Наоборот, тоже буду молить небо, чтобы послало нам славненького мальчугана.

— А если будет девочка, я обрадуюсь не меньше!

— Я тоже! Девочки с детства умнее бывают.

— Ну, ясное дело! Итак, все вопросы согласованы и, как говорят в таких случаях, осталось только подписать протокол о намерениях, — пошутил он.

— О замечательных намерениях! — подхватила она.

— Будем готовить протокол.

Вдали завиднелись окраины села. Уже стемнело, и повсюду светились огоньки. И тут вдруг раздался телефонный звонок.

— Ой, это мне! — встрепенулась Элес и, перегнувшись на заднее сиденье, где лежала ее куртка, достала из кармана мобильник.

— Да? Это ты, Зейнеп? А, понимаешь, я была в горах, в таком месте, куда сигнал не проходит, а сейчас уже в Туюк-Джаре. Да, слушаю. Да-да, я ждала ответа на свой факс, и что там? На девятнадцатое число? Так срочно? Хорошо, я подумаю и перезвоню. Да-да, обязательно, часа через два. Пока, Зейнеп.

Положив мобильник обратно в карман, Элес объяснила, что звонила из Чулгана, пригорода Аулиеаты, ее подруга по челночному бизнесу. Их четверо, Элес у них старшая, вроде бы как когда-то пионервожатая. В Саратове есть центр мелкооптовой торговли, куда предстоит им ехать. У них там контракт на закупку разных товаров, которые они развозят потом по здешним лавкам и мелким базарам.

— И что, надо ехать? — спросил он ее озабоченно. — Хочешь, я отвезу тебя?

— Да нет, не беспокойся. Мы поедем на поезде из Аулиеаты. Вот только я думала, что нас позовут в Саратов через неделю, а получается уже завтра надо выезжать.

Они замолчали. Арсен приостановил машину. В их краткую райскую жизнь-сказку внезапно вторглась повседневность. Казалось бы, что тут особенного, у каждого свои дела, свои заботы. Но они почувствовали себя так, будто рухнули с неба на землю. Впрочем, длилось это не больше минуты. Элес проявила деловитость:

— Я позвоню, Арсен, и уговорю своих партнерш, чтобы в этот раз они поехали в Саратов без меня.

Но Арсен не хотел создавать ей лишние сложности.

— Я не знаю всех деталей, Элес, но мне думается, не стоит срывать договоренности.

— Арсен, — сказала она, коснувшись его плеча. — Ради нас я могу на все пойти.

Они уже понимали друг друга, как пара чаек над морем — по голосам, по малейшим движениям крыльев. И все-таки Арсен ощутил необходимость, прежде чем высадить ее у сестриного дома, сказать, вернее, намекнуть, что дальнейшую жизнь свою он уже без нее не мыслит. Но как только он выключил мотор, снова раздался телефонный звонок. На сей раз звонил мобильник Арсена. Оказалось — сам шеф. Поинтересовался, где он находится, и сообщил, что в Туюк-Джар прибыл сам аким Джанышбаев — глава администрации района — в связи с подготовкой к встрече их высочеств, поскольку по протоколу полагается, чтобы таких знатных гостей встречал и приветствовал глава региона. И потому шеф требовал, чтобы Арсен Саманчин прибыл без промедления в офис. Предстояло обговорить с самим акимом детали утренней поездки в Аулиеатинский аэропорт.

Так повседневность еще раз по-хозяйски вторглась в их очарованный мир. Пришлось поторапливаться. Договорились, что будут постоянно на телефонной связи. Арсен для проверки тут же набрал ее номер, и мобильник Элес зазвонил.

— Уважаемая Элес Батыровна, — произнес он подчеркнуто уважительно, — извините за беспокойство. Это некто Арсен Саманчин. Он будет вам постоянно названивать, поскольку без этого нет ему жизни. Что скажете, Элес Батыровна?

Элес Батыровна тихо рассмеялась в ответ:

— Да, уважаемый Арсен Саманчин, я сама буду вам названивать, буду жить от звонка к звонку. Спасибо, Мухабат Мухабатович — Любимый Любимович.

Отключив телефоны, они посмотрели друг другу в глаза, как если бы расставались навеки.

— Я буду ждать! — сказал на прощание Арсен Саманчин.

— И я буду ждать! — ответила Элес.

Он успел обежать машину и открыть ей дверцу, они оказались опять лицом к лицу в полутьме на краю двора. И в этот миг он окончательно убедился, что жить без нее уже не сможет. А она сказала:

— Мне так не хочется уезжать. Попробую уговорить подруг.

— Смотри, Элес. Если получится. А нет — я потерплю три-четыре дня. И без тебя отсюда не уеду.

— А может, мне прямо из Саратова в Бишкек приехать?

— Буду ждать на вокзале. Ты только звони. Если охота быстро завершится, это одно, если затянется — другое.

— Да, понимаю.

И они обнялись на прощание. Крепко и нежно.

И пока “Нива” Арсена Саманчина не скрылась из виду, Элес махала ей вслед рукой. А он не отрывал взгляда от бокового зеркала, в котором ее фигурка все уменьшалась, превращаясь в тень.

И лишь отъехав подальше, он вспомнил разом — и как в пропасть рухнул: а что же станется, если заложники будут-таки захвачены?! И ведь не скажешь никому, даже ей… Скажешь — сокрушающая лавина сметет все на своем пути, от фирмы “Мерген” не останется и пылинки. Не скажешь — еще хуже… Как быть?

Когда Арсен Саманчин приехал в офис и направился в кабинет шефа, то в приемной среди помощников увидел и Таштанафгана. Тот поздоровался первым:

— Привет, Арсен, прибыл? Пошли, а то шеф заждался. — И как ни в чем не бывало взял его за руку. Перед дверью спросил: — Как звать акима знаешь? Имя, отчество?

— Нет, я с ним мало знаком.

— Корчубек Алтаевич. Джанышбаев Корчубек Алтаевич. Запомнил? И еще, слушай, оказывается, аким приготовил двух беркутов — принцам в подарок от акимата.

— Понятно. А ты как здесь оказался?

— Ну, как же, я ведь не просто загонщик, шеф всегда приглашает меня, когда такие важные дела.

— Ясно.

— Ну, как покатался с Элес?

— А твое какое дело?

— Да брось ты! Она девка хорошая, как раз для тебя.

С тем и вошли в кабинет. Как полагается, вначале Арсен Саманчин поздоровался с акимом — представительным полноватым мужчиной в костюме и при галстуке, с виду лет сорока с небольшим. Припомнилось, что прежде раза два где-то виделись они на каких-то конференциях. Потом поприветствовал дядюшку Бектура. Разговор начал сам аким:

— А мы тут поджидаем тебя, Арсен. Кое о чем потолковать надо.

— Я готов, Корчубек Алтаевич. Мое дело — главным образом переводческое. Синхронистом буду.

— Знаю-знаю. Без переводчика тут никак не обойтись. Однако ты для нас не только переводчик, Арсен. У тебя такой родственник — Бектурган-ага, Черчилль-ага! Гордись! Наш беке в прошлом и колхоз держал крепко, и теперь вся охота в его руках: от архаров до барсов. А от прессы ты и сам из ханов!

Все посмеялись шутке, потом пошел серьезный разговор. Высказывался главным образом аким.

Поначалу он решил посоветоваться — как лучше устроить церемонию дарения беркутов (арабские богатеи обожают орлов и соколов горных и с удовольствием увозят узенгилешских ловчих птиц в свои края). Дарение совершается в торжественной обстановке: орел с кожаным капюшоном на голове преподносится на протянутой руке к руке гостя, одетой в кожаную рукавицу, чтобы, не дай бог, когтями не поцарапала птица почетного гостя. Вопрос состоял в том, как лучше — преподнести беркутов гостям при их прибытии в Туюк-Джар или при их отъезде после охоты? Таштанафган поспешил высказать мысль, что лучше не отвлекать принцев от главного, от охоты, а вручить подарок в конце, перед их отъездом, соблюдя все церемонии. Его поддержали и сам шеф Бектур, и все остальные. Аким Джанышбаев тоже согласился с этим доводом. Воодушевившись, Таштанафган разговорился — мол, дарение надо проводить по старинному обычаю, чтобы в момент передачи присутствовал шаман, который исполнит охотничьи заклинания.

— Есть у нас такие шаманы — камлать будут и про беркутов исполнят заклинания. Принцам наверняка захочется узнать, про что в них говорится, вот ты, Арсен, и переведешь на английский. Может, тебе заранее послушать какого-нибудь шамана, чтобы не запутаться в шаманской дребедени?

— Ладно, подумаю, — не без раздражения ответил Арсен Саманчин, не понимая, что происходит с Таштанафганом. “Неужто передумал? Вот была бы радость! А что если за нос водит?”

А Таштанафган словно чувствовал его смятение, еще больше сбивал с толку, стал рассказывать байку про одного несусветного шамана по прозвищу Шамалбаш — Ветреная голова.

— У нас в Туюк-Джаре, Корчубек Алтаевич, есть один шаман — другого такого нигде не сыскать. Бектур-ага, вы-то знаете про Шамалбаша. — Тот, улыбаясь, кивнул. — Да и ты, Арсен, слышал, наверное? В аиле все его знают, от мала до велика. Уж если он разойдется — спасу нет! Как начнет камлать! Пляшет, прыгает, хрипит, вопит:

Все засмеялись. Райаким Джанышбаев весело спросил:

— Так ты думаешь, что этого Шамалбаша их высочествам представить можно?

Но шеф Бектурган отреагировал решительно:

— И думать нечего! Близко допускать нельзя! Шамалбаш будет дергаться, кричать, пугать, его бредни переводить придется. Как ты думаешь, Арсен, нужно такой сумбур устраивать?

— Перевести — не проблема. Но вручение беркутов — торжественная церемония, отвлекаться не стоит. Беркуты серьезные птицы, не попугаи же…

Все опять расхохотались. Ну а потом перешли непосредственно к делам. За окном уже спустилась ночь. Шеф Бектур, попыхивая “по-черчилльски” сигарой, изложил к тому времени райакиму весь план, названный им почему-то “План Жаабарс”. Все записали себе в блокноты — “План Жаабарс”, отмечая пункт за пунктом: встреча гостей в аэропорту; сопровождение их в Туюк-Джар; ночевка в гостевых комнатах — охране предоставлялся на ночь кабинет, где они сейчас заседали; утренний подъем и подготовка к выезду в горы. А в горах готов уже небольшой лагерь — для принцев установлены особые палатки, предусмотрено все, что требуется для их удобства. Для продвижения до ущелья приготовлены автомашины, включая американский суперджип “Хаммер”, который будет доставлен из Катара на борту грузового самолета. Дальше, там, где дорога в горах для автомашин непроходима, все поедут верхом, кони уже готовы и соответствующим образом подкованы. Ну а на последнем этапе предстояло передвигаться пешком, лазать по скалам и укрытиям, но это было уже делом самих охотников-любителей. Всех присутствовавших на встрече с райакимом очень порадовала информация, что предусмотрена оплата по всем статьям “Плана Жаабарс”, учтены все виды расходов, включая стоимость горючего, аренды лошадей, седел, сбруи, даже дров для костра. Это был настоящий бизнес-план, который произвел сильное впечатление на туюкджарцев. Теперь и они поняли, что значит рынок. Ни шагу без оплаты.

Настроение у всех сделалось приподнятое. А райаким Джанышбаев поинтересовался из любопытства у шефа Бектура:

— Беке аксакал, план получился очень продуманный, а откуда такое название — “Жаабарс”?

Попыхивая сигарой, шеф Бектур улыбнулся:

— Да песня такая есть насчет жаабарса, у нас тут все ее знают. Ты, Арсен, по-моему, даже в какой-то статье писал о ней?

— Да, беке, было дело, о фольклоре речь шла.

— Ну, так вот, дорогой Корчубек Алтаевич, припомнились такие слова из нее, сейчас попробую воспроизвести:

Райаким похлопал в ладоши:

— Вон, значит, откуда пошло! Очень занимательно! Так выходит, аксакал беке, вы сами и есть батыр Жаабарс?

Шеф Бектурган пожал плечами:

— Ну, это как сказать. Если по бизнесу, то, может, в наших краях что-то и удается мне. Но настоящие Жаабарс-батыры — это молодежь. Вот наш Таштанафган — если снежных барсов отыщет и подгонит, то он и будет Жаабарс-батыром!

— Спасибо, спасибо! — бормотал довольный Таштанафган.

— А еще один наш Жаабарс-батыр — это вот, грамотей по всем языкам, Арсен! Мой племянник!

— Какой я Жаабарс! Я ассистент-переводчик на несколько дней, а переводчики батырами не бывают, — пытался отшутиться Арсен Саманчин.

Посмеялись. Атмосфера радушия и дружеской искренности свидетельствовала, что охота на снежных барсов уже в преддверии своем складывалась благоприятно. Оставался только выход на сцену главных действующих лиц — их высочеств, арабских принцев, двоюродных братьев Хасана и Мисира. А дальше видно будет, улыбнется ли им удача, ведь это тоже — как судьба распорядится, причем не только судьба охотников, но и судьба тех, на кого пойдет охота. Пока что все складывалось дельно.

Райаким Джанышбаев уезжал в благодушном настроении. Он решил, что приедет на встречу высоких гостей прямо в аэропорт, поприветствует там принцев от имени местного акимата, а торжественную церемонию вручения беркутов будет согласовывать по ходу, как он выразился, — неизвестно ведь, сколько дней займет охота.

— Что же касается ответной благодарности принцев, то это их дело, как сочтут нужным, гости есть гости, — учтиво пояснил шеф Бектур.

Все присутствовавшие вышли провожать акима. А тот сказал на прощание:

— Спасибо. Чай попили, поговорили, мне пора, уже девятый час. — Он глянул на часы. — Быстро пролетело время, потому что очень интересно и полезно было посоветоваться с вами. А ваш “План Жаабарс” — это, можно сказать, целая стратегия. Ну, пока, Бектур-аксакал, до встречи в аэропорту. Успехов вам!

Прощались, обнимаясь и пожимая друг другу руки. Дивился радушию своих земляков Арсен Саманчин, думалось, что бизнес и здесь играет свою роль. Ведь помимо прочего надеялись на щедрость гостей — нефтяных магнатов — и потому инстинктивно старались обозначить свою сопричастность делу все, включая и главу местной администрации.

Но это в конце концов нормальная житейская ситуация. А вот поведение Таштанафгана удивляло. Он был настолько заинтересован, активен и почтителен, что никому бы и в голову не пришло, какую авантюру он задумал — тоже “рыночную” в некотором роде. Уж не заговорила ли в нем совесть? “Дай Бог, чтобы все обернулось к добру”, — с надеждой подумал Арсен Саманчин. Однако тревога не покидала его, хотелось получить подтверждение, задать вопрос напрямую, но пока не получалось. К тому же беспокоился за Элес, собирался позвонить ей, но прежде надо было все же поговорить с Таштанафганом. Попрощавшись с райакимом и шефом Бектуром, Таштанафган направился к коновязи, где стоял и его конь. Арсен Саманчин подошел к нему в тот момент, когда он, отвязав лошадь, намеревался сесть в седло.

— Слушай, — остановил он его, — так что там насчет твоей военной фуражки? Будешь напяливать?

— Не беспокойся. Все будет как надо.

— А что значит — как надо?

— Я же тебе сказал: не беспокойся! Все! Я тороплюсь.

И Таштанафган отъехал, оставив своего одноклассника в недоумении. Как же следовало все это понимать? Ведь только что казалось, что он раскаялся, пал на колени, как говорится, перед небом, — настолько был любезен и учтив; и вот — не захотел даже поговорить. Отчасти, пожалуй, можно понять: нелегко ему дался отказ от взлелеянного плана, больших усилий воли это потребовало, так что сорвался малость. Ну, Бог с ним! Только бы одумался, пусть лучше станет Жаабарс-батыром на охоте.

Трудно было и самому Арсену Саманчину, неуютно чувствовал он себя, примиряясь с реальностью. Ведь никто даже не намекнул на вред, какой наносит подобный охотничий бизнес экологии. Плевать было всем. И сам он скромно помалкивал, будучи повязан близким родством с владельцем уникального и столь успешного бизнеса. Рыночная экономика ловит в свои сети не только самих людей, но и души их. Вот давеча шеф Бектурган рассказал им такую историю. Среди многих односельчан, приходивших днем поинтересоваться делами, побывал один местный чудак с парадоксальной идеей. Дескать, охота на снежных барсов — это мелочи. Давайте подумаем о другом, ведь можно и снег продавать в горах. Шеф Бектур подивился, что за галиматья такая, а тот доказывает: все в нынешнем мире продается и покупается. Наш снег в горах — это вода в реках. Вся Центральная Азия зависит от наших вечных снегов. А ведь горы — наши и снега, ледники — наши. Все поливы на равнинах, все урожаи, водопои не с неба же свалились! Все от нас! А раз так, давайте требовать плату за воду. Почему нефть, газ, разная там энергия продаются по таким бешеным ценам, и никому нет никаких поблажек, а мы за просто так отдаем свою воду, без которой не будет жизни в долинах, и никто даже спасибо не скажет? Они там, внизу, нас, горцев, за людей не считают. Так зачем за барсами гоняться? Пусть фирма “Мерген” не только охотничьими услугами, но и водой торгует, и нам всем будет от того прибыль. Вот такую, тоже ведь рыночную, идею излагал горячо и страстно этот человек. Пришлось успокаивать его и убеждать, что вода — божья благодать, всем предназначенная…

Случай этот был бы анекдотичен, если бы не имел в основе своей рыночные стандарты современности…

Размышляя так, Арсен Саманчин сел за руль и, не включая мотора, стал набирать номер Элес. Ее телефон был занят, значит, все еще переговаривалась с подругами по делам их челночным. Хотелось услышать ее голос. Думая о “Плане Жаабарс”, он отметил, что Элес была единственной из тех, с кем он общался в тот день, кому пришла в голову мысль выступить против варварской охоты на барсов. Правда, сама же она понимала, что односельчане не поймут ее, поскольку она посягала на их возможные заработки. И все же тот факт, что нашелся хоть один небезразличный человек, приносил облегчение. Арсену хотелось услышать ее и быть ею услышанным, он звонил, но не мог дозвониться.

Пора было возвращаться в сестрин дом, там его ждут. А завтра с утра — выезд с шефом Бектурганом в аэропорт, потом подготовка к прибытию главных персон, затем выдвижение в горы, сначала на колесах, дальше на конях, еще дальше пешее восхождение по кручам, щелям, сугробам к барсовым местам и, наконец — сама охота, выслеживание зверей с оружием в руках. Шеф Бектур отлично понимал все это и потому очень одобрительно относился к участию в деле Арсена. “Не каждый переводчик пригоден карабкаться по горам, а ты как раз в самой силе. В роду нашем джигиты всегда были крепкие. Дай Бог…” Пожалуй, он прав. Арсен был ровесником арабских принцев. Они, правда, натренированные альпинисты, ну ничего, посмотрим… “В общем, процесс пошел”, — припомнил Арсен Саманчин горбачевскую фразу, подъезжая ко двору, и улыбнулся. А ведь любовь — тоже процесс. Стремительно начавшись, он находил свое продолжение в тревогах и переживаниях Элес.

Уговорить подруг по челночному бизнесу ехать без нее Элес не удалось. Отложить поездку в Саратов — тоже. Страдала Элес, не отлучаясь от телефона, без конца ставила его на подзарядку, боялась, что он отключится и лишит ее связи с любимым, ведь назавтра предстояло-таки отправляться в Саратов. Сколько же пришлось ей помотаться по свету! Сколько перетаскала она на себе битком набитых дешевым барахлом тяжеленных баулов! Какие тяготы вынуждена была переносить, чтобы выжить в пути. Менты и таможенники буквально вырывали в поездах и на блокпостах последние копейки от выручки! И тем не менее никогда еще душа ее так не противилась очередному отъезду. Приходило в голову даже совершенно немыслимое желание — к барсам в горы уйти, встретить там среди охотников своего возлюбленного и сказать ему, выступив навстречу, что ждала его и готова идти с ним хоть на край света. Однако в реальности она должна была исполнять свой долг перед подругами-напарницами. Они повсюду ездили вчетвером — Зейнеп и еще две женщины из соседних селений, только такой компанией они могли уберечься от бандитов: поодиночке немало челночниц пропадало. К тому же только у нее, у Элес, имелся официальный документ — пропуск через контрольные пункты, подруги значились ее помощницами. Так что не поехать она никак не могла.

Элес тихо плакала той ночью и молила Бога не лишать ее дарованного ей счастья…

И лишь когда раздался долгожданный звонок, когда снова окунулись они в стихию чувств, когда он рассказал ей о своих делах, а она ему — о своих и когда пообещали они друг другу скорую встречу, легче стало на душе…

Той ночью над горами светила полная луна. Именно к ней, к огромной луне, окруженной мириадами мелких звездочек в чистом небе, обращался громким рыком изгой Жаабарс. Жаловался луне на тоску свою, но луна молчала в ответ. Ему бы уйти куда-нибудь, поближе к другим барсам прибиться, так нет же, все торчал он под Узенгилеш-Стремянным перевалом как зачарованный. И даже то, что уже второй день появлялись в окрестностях все те же три всадника, не смущало хмурого Жаабарса. Пусть себе топчутся, ему какое дело. А напрасно, потому что именно его, “башкастого-хвостатого”, высматривали они в свои бинокли…

IX

Бектуровский “План Жаабарс” обеспечивал по существу бесперебойный ход работы по графику. Следовало отдать должное организаторам, план действительно был хорошо продуман и просчитан, и потому никаких неувязок не возникало. Можно сказать, весь Туюк-Джарский аил был вовлечен в мероприятия по подготовке и проведению охоты. В эти дни сельчане от мала до велика жили ожиданием триумфального завершения охоты на снежных барсов и сказочных барышей. Ажиотаж царил в аиле. И все желали принцам большой удачи. И только сами барсы не подозревали, что ожидало их вскоре.

Зато для фирмы “Мерген” все складывалось удачно, и все переговоры с гостями осуществлялись почти круглые сутки через посредничество Арсена Саманчина. Сам шеф Бектур убедился, что без Арсена такого плодотворного взаимопонимания не было бы, и потому не упускал случая поблагодарить племянника: “Еще раз скажу, Арсен, наш дорогой, когда ты с приезжими говоришь, они оживают, как цветы после дождя. Хотя я не понимаю ни слова, но вижу это по их глазам”.

И на самом деле, кажется, так и было. С первых приветствий и дальше, по пути из аэропорта, в беседах на всякие житейские и прочие, более серьезные темы арабские принцы и их помощники высказывались охотно, с благонамеренным любопытством. В свою очередь, и Арсену Саманчину, несмотря на тяжелую нагрузку — ведь ему едва ли не круглосуточно приходилось переводить на английский, русский и киргизский языки, — было по-своему интересно. Первый этап — прибытие подготовительной группы, а следом и самих принцев — был осуществлен во многом благодаря ему организованно и цивилизованно, без излишней экзотики.

Оба принца оказались общительными молодыми людьми, скорее всего ровесниками, современно мыслящими, спортивными, с умными лицами; один окончил Кембридж, другой — Оксфорд. Принц Хасан носил черные плотные усики. Принц Мисир был чисто выбрит. Судя по всему, охота на хищных зверей была для них не столько средством героизации, сколько экстремальным видом спорта.

Для начала этих сведений и наблюдений было вполне достаточно. В свою очередь, Арсен рассказал гостям о стране, об этом горном крае, о климате высокогорья, о местном населении, о традициях и обычаях народных.

Прибывали в Туюк-Джар кортежем — впереди шеф Бектурган на своем джипе, за ним на “Хаммере”, габаритами напоминающем танк, — их высочества и с ними Арсен Саманчин в качестве переводчика и постоянного сопровождающего-консультанта, следом — машины с охраной, обслугой и телерепортерами.

Все туюкджарцы вывалили на улицы, дружелюбно приветствуя гостей. Мальчишки, ошеломленные видом “Хаммера”, бежали рядом по обочинам дороги, сопровождаемые собачьей сворой. Такую машину они видели впервые, и не верилось им, что такое чудо движется по их аилу. Не только мальчишки, но и кое-кто из взрослых тоже был удивлен: они ожидали увидеть коронованных особ, а увидели обычных парней в спортивных костюмах.

День уже клонился к предвечерью. Гостей по прибытии разместили в специально приготовленных комнатах. После небольшого отдыха устроили ужин, предлагали водку, но принцы отказались, шутливо объяснив свое воздержание тем, что могут позволить себе такое удовольствие только по окончании охоты, когда шкуры снежных барсов, столь высоко ценимые на Востоке, станут их трофеями.

К слову пришлось, и в ходе беседы Арсен Саманчин рассказал арабским принцам легенду о Вечной невесте. Думал лишь упомянуть, но сам не заметил, как разволновался и гостей разволновал. Очень сострадали они трагедии невесты и жениха, произошедшей по причине извечных в роду людском зависти и ненависти. И очень близко к сердцу приняли тот факт, что жених был выдающимся охотником, что как самый ценный дар преподнес он родителям невесты шкуры снежных барсов, а ведь в те времена и огнестрельного оружия еще не было. Расспрашивали, существует ли поныне обычай дарить шкуры снежных барсов? Стало быть, барсовый мех — природная ценность высшего класса, так же как мех леопардов и тигров? Арсен Саманчин находил в их общительности не только проявление любопытства, но и располагающую искренность. Попутно принцы поинтересовались, бывал ли он в арабских странах, и, узнав, что, кроме Египта, он пока еще нигде не был, пригласили посетить их государства, вручили свои визитные карточки, заверив, что ему будет оказан почетный прием и — по дружбе — даже организовано посещение бедуинских селений. Естественно, Арсен поблагодарил от души и, учитывая их экзотические увлечения — да и шеф загодя просил о том, — не стал затрагивать в разговоре злободневных социальных и политических вопросов, хотя ему, как журналисту, очень хотелось послушать их высказывания на актуальные темы. Вполне могло быть, что у столь избранных особ есть своя концепция миропонимания. Однако существуют общемировые проблемы, не зависящие от общественных и политических умозрений. Например, экологические. Подчас они кажутся сугубо локальными — где-то что-то, мол, происходит, но нас это не касается, между тем как по сути любой экологический сдвиг в конечном счете сказывается на природе всей Земли. О многом хотелось бы Арсену поговорить с принцами, однако, как утверждал дядюшка Бектур, “в нашем бизнесе прежде всего важно гостеприимство — а это этикет и корректность”. Правила этикета преступать не следует. Пусть гостю будет приятно, спокойно и комфортно.

Ладно бы так, но сидела в душе Арсена Саманчина заноза, то и дело дававшая о себе знать, — одержимый Таштанафган. Вроде бы раскаялся, вроде бы утихомирился… По тому, как он вел себя, было это видно, но…

Перед тем как отправиться спать, гости вышли во двор подышать. Всматривались в ночную панораму — полная луна, мерцающие звезды, чистое небо, а под ним — гигантские горбящиеся затаившиеся снежные хребты.

Указывая на них рукой, принц Хасан спросил:

— Господин Арсен, наверное, вон в тех горах и охотился жених-охотник?

— Да, ваше высочество, там он жил и там охотился, — ответил Арсен Саманчин.

А принц Мисир спросил в свою очередь:

— А Вечная невеста тоже там бродила и плакала?

— Да, ваше высочество, она и по сей день ищет и кличет своего жениха-охотника.

— Бедная! — грустно вздохнул принц Хасан. А принц Мисир высказал интересную мысль:

— А может, она нужна миру именно такая, как есть? Если бы удалось заснять с высоты на телекамеру бегущую по горам девушку, актрису, она могла бы стать символической фигурой.

— Красивая идея! — поддержал его Хасан. — Сейчас такие романтические клипы в моде. И объявить ее, Вечную невесту, на весь мир хранительницей любви и верности. И каждому она будет близка. Ведь трагедия любви всегда рядом. А вы что думаете по этому поводу, господин Арсен?

— Я давно мечтаю об опере “Вечная невеста”. Классической опере. Если бы удалось… Ваши мысли меня еще больше вдохновляют. Очень тронут совпадением.

Вот так неожиданно возникла снова идея “Вечной невесты”. Решили потолковать об этом после охоты, спокойно и обстоятельно.

Потом попрощались:

— Доброй ночи!

— До утра!

Вернувшись к сестриному дому, он еще походил по двору. Рассуждения гостей произвели на Арсена Саманчина большое впечатление. Не ожидал. Сказывалось европейское образование. И в то же время удивлялся — как могут они совмещать в себе высокие материи и охотничьи страсти? Непросто их понять, но на то они и принцы.

Однако пора было спать.

* * *

И все живые твари в горах засыпали в тот час, погружаясь в покой ночного мира. Только Жаабарс под Узенгилеш-Стремянным перевалом не находил себе места, рычал на луну, покусывал лапу и предчувствовал что-то тревожное, сам того не понимая… И все тот же голос доносился издали. И ей не спалось, Вечной невесте…

* * *

А кому-то думалось в ту ночь о земной возлюбленной. Как там Элес? Поспела ли с подругами на поезд в Саратов? Если нет, придется ждать сутки. Поезда нынче ходят редко. Все переключились на самолеты. Элес звонила утром, больше поговорить не удалось. Ни минуты не было. И вспоминалось вновь то незабываемое, что было между ними в ущелье у реки, где им было так хорошо вдвоем, и хотелось, чтобы повторялся еще и еще тот благословенный миг счастья…

Ночь минула. Погода к утру принахмурилась. Невесть откуда тучи набежали над горами. Ветерок задувал то с той, то с другой стороны. А ведь такая благодать, такое летнее спокойствие царили в последние дни, что казалось, так будет всегда. Впрочем, и сейчас не было повода для беспокойства. Легкая пасмурность могла исчезнуть так же неожиданно, как и появилась. Не следовало воспринимать это как предвестие дождя или — того хуже — грозы.

С раннего утра дела завертелись — только поспевай, надо было организовать выезд на “оперативное охотничье мероприятие”, как было сказано в официальных документах фирмы “Мерген”.

Перед выездом — на джипах, на подсобных грузовичках, на бронированном “Хаммере” гостей — Арсен Саманчин еще раз проверил, не забыто ли случайно что: оружие снайперское, оружие автоматическое, бинокли, мегафоны-громкоговорители, дыхательные маски на случай, если у кого-то возникнет одышка на большой высоте, и прочее…

До конной стоянки добрались нормально, проехав на колесах километров 30 со скоростью не более 40–50 километров в час. Конники ждали наготове. Все лошади были подкованы и оседланы.

Тут пришлось вещи навьючивать на лошадей. Сам шеф Бектурган контролировал ход работы.

Принцы оказались неплохими наездниками. Ездить верхом в горах — не то что на беговых дорожках ипподромов. Горный всадник должен все время балансировать в седле и следить за поступью коня, когда со склонов то справа, то слева оползает грунт и осыпаются камни.

Двигались гуськом. Впереди ехал проводником местный чабан, за ним шеф Бектур, дальше — оба принца, следом Арсен Саманчин. Пока что можно было переговариваться напрямую, но у каждого имелся мегафон, чтобы не терять связь и на больших расстояниях друг от друга. Охранники и помощники следовали в некотором отдалении.

Горы сходились все тесней, скалы высились отвесными уступами, склоны были покрыты сыпучими мелкими камнями, которые осложняли проход, но кони пока шли.

Между тем животный мир высокогорья уже начинал являть себя — несколько раз мелькали по сторонам небольшие стада пугливо скачущих горных коз — теке и рогатых баранов — архаров. Парнокопытные, вечные кормильцы хищников, передвигались куда-то по своим нуждам. Наблюдая за ними в бинокль, восхищаясь их грациозными ловкими прыжками, принц Хасан приостановил коня и с едва заметной одышкой произнес:

— Мне сейчас подумалось, друзья, что если бы эти прекрасные животные собрались и дружно ушли в другие края, барсы перегрызли бы с голоду друг друга, не так ли?

— Ума не хватает! — насмешливо подхватил принц Мисир. — А то бы сбежали.

— А может быть, наоборот, так умно устроена природа? — вставил Арсен Саманчин.

Оба принца заулыбались.

— Верно! Следует преклоняться перед мудростью природы!

— Удачи барсам — значит, удачи и нам! Не так ли?

Этот шутливый обмен репликами невольно создавал атмосферу взаимной симпатии, и это было весьма кстати. Арсену Саманчину того и хотелось, чтобы гости были максимально благорасположены, поскольку прибыли они сюда не только ради охоты. Человеческие отношения в таких случаях не менее важны.

— Ну вот, уважаемые принцы, — говорил он, — глава нашей фирмы шеф Бектурган просил сообщить вам, что за вон тем утесом будет отдых, там палаточная стоянка. И там мы оставим лошадей, дальше — только пешком.

— Мы готовы.

— Охота есть охота…

Был уже полдень. Спасибо шефу Бектуру — устроил небольшую передышку, посидели в палатках, попили горного кумыса. Высокогорье давало о себе знать — дышалось с трудом. Стали примерять рюкзаки, навешивали на себя оружие, мегафоны, иное снаряжение.

Когда гости после трудного пути расположились в палатках отдохнуть, для Арсена настал удобный момент уединиться. Шеф Бектур, поддерживаемый под руки двумя помощниками, слез с коня и, тяжело отдышавшись, хватаясь за бороду, счел нужным предупредить принцев и их сопровождающих, что придется подождать, возможно, и не скоро удастся выйти за добычей, ибо от загонщиков пока нет никаких вестей. Принцы отнеслись с пониманием.

На таких горных высотах, как утверждают альпинисты и геологи, как правило, происходит “вахтенная смена души”, что-то вроде перезарядки, обновление настроения и восприятия окружающего мира. В горах лучше думается, свидетельством тому — горное местоположение храмов и монастырей, принадлежащих медитативным конфессиям. Говорят, что мыслится в горах раскованней и эмоциональней, чем на низинных равнинах. Высокогорье обладает феноменальной аурой. Вот почти осязаемое небо прямо над головой, рукой дотянуться до облаков, вот незыблемо впаялись твердью в земную кору на веки вечные скалы, вот снега и льды в своей непреходящей кристальной чистоте — тоже рукой подать, прозрачная вода плещет в реке сверкающей голубизной, и воздух, ненасытный для дыхания, входит в грудь и выходит настолько ощутимо, как если бы ты только что выжал тяжелую штангу.

Возможно, это в природе вещей, возможно, в высокогорной стихии действительно возникает некое особое, космическое состояние человеческого духа, когда и мысли, и чувства, и воображение становятся под стать снежным вершинам и пронзительным ветрам упругой горной сферы. Именно такое состояние испытывал в тот момент Арсен Саманчин. Уйдя в себя, отрешившись от всех насущных забот, он словно бы пребывал в каком-то ином мире. Мысленно он находился в то мгновение не здесь, на стоянке, а где-то в далекой степи. Ему слышался как наяву долгий оглушительный паровозный гудок, ритмичный грохот пассажирского состава, а сам он бежал рядом с поездом и, на бегу заглядывая в окно, кричал: “Элес! Эй, эй, Элес, это я, я люблю тебя! Эй, красавица моя! Ты едешь в Саратов, а я в горах, но я с тобой. Я не могу без тебя!” Всю свою студенческую жизнь он ездил по этой дороге в Саратов и дальше в Москву, он любил Саратов на Волге! Сары-тау по-казахски! Теперь туда направлялась Элес, а он мысленно просил у нее прощения за то, что так привязался к ней и не давал спокойно уехать. Но он действительно больше не мог без нее. Потому и сходил с ума, снова и снова прокручивал мысленно свою эпопею, погружался в воображаемые события так глубоко, что иллюзии, мечтания становились равнозначны реальности.

Никто в ближайшем окружении Арсена не предполагал, что с ним происходило, что творилось в его душе. И только Элес слышала и видела его, она стояла в тамбуре, высунувшись в открытую дверь вагона, и, держась одной рукой за поручень, другую протягивала навстречу Арсену Саманчину:

— Арсен! Арсен! Я тебя слышу, я тебя вижу, я тебя люблю! Догоняй, прыгай, я тебя подхвачу!

Чего только не пригрезится на вольных ветрах мечтаний! И он приложил все силы, чтобы догнать уходящий поезд. И догнал, потому что страстно желали того влюбленные, а любовная страсть обладает мощью вселенской стихии, ей подвластны вечность и бессмертие, ибо она — зов к продолжению рода.

Так повелела судьба, и он добежал до вагона, Элес протянула ему руку, он успел прыгнуть на подножку, и они обнялись…

— Пойдем посидим, поговорим, — сказал Арсен Саманчин, отдышавшись наконец. — У меня серьезный разговор.

— Куда ты торопишься? Ты же устал, отдохни…

— Времени нет. Мы готовим охоту в горах, мне торопиться надо. Вот, в этой папке моя рукопись…

— Рукопись? Да ты что, Арсен? Это из-за рукописи ты бежал за поездом?

— Я хочу рассказать тебе. Пойдем.

Страницы: «« « 1234567 » »»