Корунд и саламандра, или Дознание Гореликова Алла
И за это «слабо» всыпали мне тогда ровно столько же, сколько Леке – за крышу. Потому что вышло так, что мы с Лекой, два заядлых шкодника, подзуживали тихого и послушного Юрика… Но, по мне, лучше получить даже вдвое крепче, чем огребли тогда мы с Лекой, чем скулить, вымаливая поблажку, как скулил Юрка.
Конечно, шесть лет прошло. Завтра Юрке исполняется пятнадцать. Потому и привез его отец в Летний Стан – государю на поклон. Шестнадцатый год своей жизни каждый мужчина королевства проводит в военном отряде. Мыслимо ли тихого мальчика Юрика отпустить на целый год суровой выучки… Будет князь просить определить сыночка если не в свой же отряд, так хоть к своему же вассалу. Разговор, ясен день, семейный, и сам Юрик на нем лишний – вот и поручили княжича заботам принца.
Лека, понятно, не слишком обрадовался, но деваться было некуда.
Юрка весь вечер таскался по Летнему Стану со скучающей рожей. Вечера явно было слишком много. Лека долго терпел, но в конце концов не выдержал и предложил пойти в казармы – хоть ножи покидать, раз уж ничем другим не заняться.
– Детская забава, братец, – пренебрежительно скривился Юрка. – Хотя пошли, что ль. И как вы тут лето живете? За день со скуки опухнуть можно.
С ножами Юрка обращался неплохо. Вполне, как сказал бы капитан Сергий, терпимо. Но Лека обошел его вчистую. И я бы обошел, если б кидал… хорошо, что додумался в сторонку отойти. Мол, не по чину с княжичем состязаться. А Юрке хватило и Леки.
– Детская забава, – повторил Юрка. – А вот не проверить ли нам, братец, кто лучше выйдет с луком да стрелами?
И так он это спросил…
Мы с Лекой давно уже не ловились на «слабо». Но тут…
– Почему бы и не проверить, – ответил Лека, и за его спокойствием я без труда угадал ярость. – Только сейчас поздно уже на плес, придется с утра. Хочешь, я попрошу отца, а ты попроси своего, чтобы поехали с нами.
– Что еще за плес? – Юрий презрительно скривил толстые губы.
– Наше стрельбище на Кудрявке, у плеса, – объяснил Лека. – Мишени размечены, дорожки расчищены…
– Да, братец, – протянул Юрий. – Дитё ты еще, как есть дитё. Дорожки тебе расчищенные подавай, да еще чтоб папочка присматривал.
– На плесе состязаются вот уж три века, – недобро сообщил «братцу» Лека. – Всегда всем хорош был, а если тебе плох, так жди до осени, пока в Славышть вернемся.
– Осенью! – усмехнулся Юрка. – Уже послезавтра я буду воином, и зазорно мне станет состязаться с мальчишкой. Ладно, братец, поехали утром на плес. Только, если ты не боишься со мной потягаться, придется нам обойтись без папочек. У моего отца, братец, серьезный разговор к твоему отцу, так что завтра они будут заняты. Мы поедем на ваше стрельбище одни, и так, чтобы с рассветом быть там и к завтраку уже вернуться.
И вот я скачу по предрассветной степи вслед за Лекой и Юркой, и на ум идет только обида на собственную дурость. Что стоило вчера стать между Юркой и Лекой и сказать: «А не пошел бы ты, княжич, с состязанием со своим! Тебе, если размыслить хорошенько, и сегодня с мальчишкой тягаться зазорно». Вот уж точно, поздним умом крепок не будешь!
– Эгей! – Звонкий окрик нагоняет нас из-за спины, и Лека осаживает своего Огонька. – Лека, эгей!
– Это кто еще, – бурчит Юрка. – Поехали, братец, чего стал.
– Подождем, – отвечает Лека. – Это Вагрик.
– Чего ждать, – возмущается Юрка. – Его что, звали? Одного уже с собой тащишь, – и кидает на меня недобрый взгляд.
Юркин конь редкой игреневой масти нетерпеливо танцует под ним.
– Мне уже кажется, братец, ты раздумал состязаться и тянешь время! Ждешь, что тебя догонят и вернут к папочке.
– А мне кажется, у тебя шило в заднице, – зло отбривает Лека. – Гонишь, как на вражьи похороны.
Мне хватает света увидеть, как перекосило Юрку. Я пугаюсь. Я жалею, что этого не видит Лека – он смотрит назад, выглядывал в сумерках Вагрика на косматом вороном Ясмане… Как хорошо, отстраненной чужой мыслью думаю я, что этим летом Вагрик взял с собой Волчка… А я дурак, я должен был вчера исхитриться и сказать хоть кому, должен был вчера еще понять, что дело нечисто!
Волчок стелется над серебристым ковылем серой тенью.
– Ого! – присвистывает Юрка. – А говорили, волков нет!
Я снова оборачиваюсь к Юрке и вижу, что у него в руках уже изготовлен лук.
– Нет! – кричу я. – Стой… – Шлю Барса вперед и хватаю Юрку за руку.
Стой, это друг, хочу сказать я… Юркин кулак сносит меня с коня и вышибает дух…
– Как ты смеешь, – откуда-то из далекого далека слышу я Лекин крик. Воздуха в груди почему-то совсем нет. А рука… оххх!
Волчок тычется холодным носом в шею, лижет лицо и лает могучим басом: мол, чего разлегся, друг? Вставай! Сейчас, шепчу я. Хочу прошептать…
– Король приказал вам вернуться, – откуда-то из-под самого неба зло чеканит Вагрик. – Всем троим.
– Ты еще кто такой, чтобы королевские приказы передавать! Я что ж, всякому шкету сопливому должен верить?
– Заткнись, – советует завтрашнему воину Лека. Он, оказывается, сидит на земле рядом со мной. – Оглобля стоеросовая, твое счастье… ведь убить мог!
– Что я слышу, – возмущается Юрка. – Нет уж, это его счастье! Чтобы всякий ублюдочный кутенок за руки меня хватал?! – Слишком старательно возмущается, думаю я. Радостно даже… Почему с Вагриком нет никого из стражи? Лека, он же нарочно подзуживает… я изо всех сил хочу сказать, предупредить… Лека пытается меня поднять, и я ору. А потом, наверное, теряю сознание…
3. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
Я прихожу в себя не сразу. И долго не могу понять – что со мной. Вроде что-то стряслось с рукой… ясно помню дикую, невыносимую боль… сломал? Но сейчас рука не болит. Почти совсем… так, отголосок, память… зато мотает туда-сюда голову, горит лицо и кто-то хрипло ругается.
Я открываю глаза. Почему так плохо видно? И почему – не предрассветное небо, а потолок из темных дубовых досок? Голова мотается, и никак не получается собрать мысли в кучу. Где я? И кто я?
– Анже, да очнись же!
Да. Анже. Я – Анже, послушник. Я слишком погрузился в очередное видение. Видно, опять сознание потерял. И Серж хлещет меня по щекам. Мог бы уже и перестать.
– Хватит, – прошу я. И не узнаю своего голоса. Странно, странно… что же не так?
– Давай садись! – Серж приподнимает меня, помогает сесть на застеленную одеялом койку. – Нечистый побери это дознание! Как ты?
– Подожди, – прошу я. – Дай подумать. Еще чуть-чуть, и я пойму.
Я и раньше видел, как летела под копыта степь… что же не так в этот раз? Нет, видно, я просто сильно головой ударился, когда упал с коня… когда… что?
– Когда я упал с коня, – повторяю я вслух. – Когда я схватил Юрку за руку, он меня ударил… И Я УПАЛ! Я, понимаешь, Серж? Вот что было не так! Этот мальчишка, Серый! Сережка, сын Юлии и Ожье! Я не просто вижу за него, представляешь? – Я вдруг пугаюсь того, что скажу сейчас. И все-таки говорю: – Все, кого я видел до него, – тогда я просто знал о них. А с ним я сливаюсь полностью… когда я там, я – это он.
– Но тогда тебе не стоит, – медленно говорит Серж. – Вдруг…
– Да ну, – отмахиваюсь я. – Поверь, Серж, это ничуть не страшно! Так же – только лучше. Полнее.
– Но ты рискуешь…
– Вот еще! Ничуть я не рискую. Это всего лишь видения, я в любой миг могу вернуться!
– Пойдем, – вздыхает Серж. – Сходим к брату библиотекарю.
– А вечером я гляну, что было дальше.
4. Королевский суд
Великий князь сидит подле короля, мы трое стоим между капитаном и Шкодой. Вчера в деревню за Кудрявкой пришли вильчаки. Стая была маленькая, даже не стая, наверное, а одна семья. И то удивительно, с чего бы оборотни забрались так далеко – обычно дальше Немалой Степи не забредают. Но деревни больше нет, а вильчаков перебили не всех.
И выходит, что наша дурость вполне могла оказаться последней дуростью в жизни…
Потому и послали за нами Вагрика – степняков вильчаки не трогают. Хоть и дальняя, а все же родня. Потому же Летний Стан, едва мы вернулись, окружили защитным наговором, а отец Вагрика, вождь Снежных Лисиц, поехал искать уцелевших оборотней. А найдет – мирно и без обмана доведет до Степи. Степнякам ни к чему нарушать мир крови. Нарушат – не выживут, они с вильчаками соседи…
Все это рассказал нам король, прибавив немало о выкрутасах, которые слишком долго сходили нам с рук.
– Я не знал, – жалобно запинаясь, выдавливает из себя Юрик. – Я не хотел… честное слово, я не хотел! Я не виноват, что принцу захотелось испытать себя в состязании с завтрашним воином! Мой король, отец… посудите сами, ведь я и дороги на плес на этот не знаю!
Завтрашний воин… смотреть ведь противно!
– Сережа, как рука? – спрашивает король.
Я пожимаю плечами… вернее, одним плечом. Что рука… висит себе на перевязи и покалывает иголочками. Но ответить я не успеваю.
– Это не я, – едва не в голос воет Юрка. – Он сам!
– Что – он сам? – с веселым удивлением спрашивает великий князь.
– За руки меня хватать стал! А мне что, и отмахнуться нельзя?!
Противно же слушать… Господи, да это хуже любого наказания! Скулеж и сопли… и это – будущий великий князь! Тьфу…
– С рукой все нормально, мой король, – говорю я. – Отец настоятель полечил. Сказал – день не трогать, и всё.
– Небось, и вовсе притворяется, – бурчит под нос Юрка.
– Хватит, Юрий, – говорит король. – Тебя я выслушал и понял. Теперь очередь Валерия.
Юрка, шмыгая носом, умолкает. Король смотрит сыну в глаза и рявкает:
– Ну?
– Виновен, – пожимает плечами Лека. – Без оговорок.
– В чем? – шевелит бровью король.
– В том, что хотел с ним состязаться. – На Юрия Лека и не глядит. – Вот уж дурацкое желание. Мне стыдно. И даже не из-за вильчаков. Из-за Сереги.
– Понимаю, – кивает король. – А ты, Сережа?
Мне тоже стыдно, могу ответить я. Ведь почти сразу жалеть начал…ну что бы нам тогда же назад не повернуть! Ведь как чувствовал! Но все, о чем я думал и что чувствовал, я успел рассказать отцу Еремию. Он передаст королю без лишних ушей…
– А я потому за руки его хватал, что он чуть Волчка Вагрикова не пристрелил, – хмуро отвечаю я. – А в остальном… в остальном я согласен с Лекой.
Король тяжко вздыхает. Поднимается с кресла:
– О том, пристало ли состязаться воину, хоть даже завтрашнему, с мальчишкой, я оставляю судить вам самим. Скажу только, что незачем было отправляться на плес тайком. Я так думаю, многие бы захотели посмотреть на ваше состязание. – Король поворачивается к брату. – Юрий сегодня еще в твоей власти, брат мой великий князь. Тебе и определять его вину и наказание.
– Хорошо, брат мой король, – кивает князь Алексий. – Я решу. Иди в наши комнаты, сын, и жди меня там.
Юрий выходит бодрячком. Похоже, отцовского наказания не боится.
Король снова смотрит на Леку.
– Капитан Сергий!
– Да, мой король? – В голосе капитана явственно слышится неодобрение… вот только к кому оно относится?
– Раз уж моему сыну взбрело на ум состязаться с воином, – король усмехается чуть заметно, – я и наказание ему назначаю воинское. Десять суток строгого ареста, Валерий.
– Да, мой король, – чеканит Лека.
– А Сережа… – Король думает… или делает вид, что думает. Очень уж насмешливо он на меня смотрит! – Вроде выходит у нас сегодня, что отцы решают… ну да ладно! Не вызывать же твоего отца ради такой мелочи? Да ты, в общем, и так уж наказан… натерпелся с рукой-то, чай?
Я холодею. И, утопая в беспомощности – я поспорил бы и с королем, но не при Юркином же папочке?! – оглядываюсь на капитана. Что же это?! Разве не сам король говорил всегда: «Вместе шкодничаете, вместе и получайте»? И разве по-другому – честно?!
Наверное, что-то видно по моему лицу – а если и нет, все равно капитан понимает. И соглашается.
– Мой король, – говорит капитан, – ведь Сережка мне не чужой. Не раз поручали мне приглядеть за ним. Пожалуй, могу и сегодня послужить за отца.
– И то правда, – соглашается король. – Если только сам он согласится, что так будет справедливо. Что, Сережа, признаешь ты право капитана Сергия определить твою вину?
– Да, мой король, – выдыхаю я. – Без оговорок.
– Что ж… – Король садится и откидывается на спинку кресла. – Огласи свой приговор, капитан. Боюсь, будет он суровее, чем решил бы я, но тут уж ты в своей власти.
– Конечно, мой король, – кивает капитан. – Думаю я, Сережка виноват не меньше остальных. И правильно будет, если хлебнет он с Валерием одной мерой. Десять суток строгого ареста, Сергий. Я тебя, сопляка, научу, что такое военный порядок…
– Да, капитан, – отвечаю я. И облегченно перевожу дух.
5. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
Почему так – знает, верно, лишь Господь. Но я убедился – так оно и есть. Я сливаюсь в одно с мальчишкой из Двенадцати Земель, из Смутных Времен… и скажи мне кто, что я не испугаюсь такого – не поверил бы. Но – не страх чувствую я сейчас. Ни капельки страха. Только радость.
6. Григорий по прозвищу Шкода, стражник королевской роты
– Если появляются вильчаки, оглянись, не маячат ли вдалеке ордынцы, – задумчиво говорит Шкода. – Есть у них такая манера – пускать оборотней пощупать врага на зуб. Но бывает, что вильчаки охотятся на людей и сами по себе. Даже когда хватает и другой дичи. И брехня это, что они никогда раньше не заходили так далеко от Степи… – Шкода замолкает, словно ожидая возражений. Дураков не находится. Заспоришь – лишишься занимательной истории. Шкода знает их уйму и рассказывает – куда там всяким менестрелям. – Да, – повторяет Шкода. – Брехня. Я сам хоть из Славышти, но есть у меня родня в Солигарде, и как-то я гостил там на свадьбе. И услышал занятную историю…
Странное нам выпало наказание. Суровое, да… Но ни я, ни Лека не отказались бы повторить. Десять суток капитан гонял нас, как гоняют ни к чему не пригодных новобранцев. Утро начиналось с чистки конюшни. А потом, вывезя навоз за ограду, застелив полы свежей соломой и сменив в поилках воду, мы надевали легкие кожаные доспехи и весь день, обливаясь потом, бегали, прыгали и кувыркались, держали в вытянутых руках кирпичи, приседали, отжимались, стреляли из лука и метали дротики. Конечно, не наравне с отборными стражниками королевской роты. Но нам хватало. Когда дежурный честь честью отводил нас на сеновал (единственная в Летнем Стане настоящая тюремная камера предназначалась, как объяснил нам Сергий, для птиц поважнее двух пацанов), мы валились с ног. Никогда раньше у меня не горела огнем грудь, не болела каждая жилочка… никогда не было такой каменной усталости по утрам, что страшно было вставать и выходить снова на эти муки! Зато ребята Сергия поглядывали на нас сначала удивленно, а потом – уважительно. Особенно после того, как великий князь Алексий увез сыночка служить в собственном отряде, и девчонка Таська, убиравшая их комнаты, рассказала: Юрий хвастал, что отец одарил его несильной оплеухой – дабы можно было сказать, не кривя душой, что без наказания сына не оставил. И смеялся над принцем и его дружком…
На одиннадцатый день мы спали почти до обеда. А чем еще можно было заняться? Вагриков отец нашел вильчаков, взял сына – срок гостевания все равно подходил к концу – и уехал. Спасибо Сергию, пустил Вагрика к нам попрощаться! Защитный наговор сняли, но на плес нам не хотелось. Пусто было… так и промаялись до вечера. И следующее утро показалось мне хуже тех десяти, когда надо было вставать, сжав намертво зубы, и выходить на утоптанный двор казармы. Намного хуже!
Промаявшись всего каких-то полчаса, мы с Лекой пошли в казармы и пристроились в хвост парням, наматывающим по двору круги с тяжелыми камнями в руках. Благо, наши кирпичи так и лежали в общей куче…
– Может, это лет двадцать назад было, – неторопливо говорит Шкода. Мы с Лекой сидим в кругу Сергиевых ребят. Как равные. – Тревогу подняли солевары. Старшина артели пришел к капитану гарнизона и попросил выделить охрану. Потому что каждое утро глина на берегу ручья испятнана огромными волчьими следами, а вчерашним вечером, когда артельщики возвращались с работы, мелькнула совсем рядом серая тень – и все как один решили, что не простой это был волк. Капитан, хоть и не поверил, все-таки отрядил десяток парней в охрану, а сам вывел остальных прочесать лес.
Шкода снова замолкает.
– Ну? – нетерпеливо кричат сразу несколько голосов.
– Ну и вышло так, – отвечает Шкода, – что одно крыло облавы накрыло оборотня, а другое – вышло прямиком на логово. Из логова слышался скулеж, и кое-кто из парней подумал, что лучше бы им навстречу выпрыгнул взрослый вильчак. А капитан влез в логово и вынес оттуда малыша.
– Волчонка? – жадно спрашивает Юрка Рыжий.
– Мальчишку, – без тени улыбки отвечает Шкода. – Ему было на вид с полгода, и худой он был – страсть. Капитан завернул его в рубашку и отнес жене. Никто в городке и окрестных деревнях не терял ребенка, никто не мог сказать, откуда взялся пацаненок в логове вильчака и почему оборотень не разорвал его. Правда, тот человек, что рассказал мне эту историю, считает, что капитан не слишком старался объяснить все эти непонятности. Он отправил волчью шкуру князю, а найденыша его жена вскормила своим молоком вместе с родным сынишкой.
Не просто так Шкода перескочил с вильчака на мальчишку, думаю я. Что-то с пацаном окажется не так!
– Мать не делала различий между родным сыном и приемным. Сначала мальчишки вместе учились ходить, потом в полном согласии переворачивали вверх дном дом… и вот настал день, когда капитан привел их во двор казармы, чтобы впервые посадить в седло. И всегда смирная кобылка шарахнулась от мальчишек, как Нечистый от Света Господня… Вы, наверное, уже догадались, почему?
– Почему? – переспрашивает Ясек.
– От них пахло зверем, – тихо говорит Лека.
– Да, мой принц, – так же тихо отвечает Шкода. – Жаль, что капитан не понял этого сразу. Он попросил кого-то из своих парней придержать лошадь и подсадил сына в седло.
– И что? – шепчет Мелкий.
– Лошадь забилась и сбросила мальчишку. Капитан, конечно, не дал ему упасть, поймал. Но на руках его оказался волчонок.
Шкода снова держит паузу. Парни галдят один другого громче. Я уже знаю, почему Шкода часто замолкает. Это же так интересно – угадать, что дальше! Но в этот раз мне не хочется угадывать. Что гадать… все ясно. Люди и вильчаки не щадят друг друга никогда.
– Время вышло, Шкода. – Капитан встает, потягивается. – Парни, хорош прохлаждаться! Разбираем копья.
– Чем хоть дело кончилось?! – возмущается Юрка Белобрысый.
– Разрешите, капитан? – усмехается Шкода.
– Коротко, – кивает капитан.
– Ладно, если коротко… Пусть пацан оказался оборотнем, он все-таки был капитановым сыном. Никто не кинулся убивать его. Капитан раздобыл для него «лошажью душу», и мальчишки вместе учились скакать верхом. А чем закончилось все это, никто не знает. Шила в мешке не утаишь, прознали и про мальчишку-оборотня. А если люди чего-то боятся, лучше не становиться на их пути. Хорошо, нашелся человек, не испугавшийся предупредить! Капитан собрался быстро. Увез жену с детьми, только их и видели. Благо, уже выслужил срок, в дезертиры не записали. Вот и все, если коротко.
Парни встают, берут копья… а я задерживаюсь спросить у Шкоды:
– Что такое «лошажья душа»?
– Не догадался, Серый? Амулет на ласковую заездку. С ним-то конь и оборотня в седле не испугается!
Я киваю. Больше всего на свете мне хочется сейчас узнать, что стало с двумя пацанами дальше!
7. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
Больше всего на свете мне хочется сейчас узнать, что стало с двумя пацанами дальше… это правда. Один из них – герой сказания наряду со святым Карелом, и я должен собрать его жизнь ради порученного мне деяния. О другом не слышали мы раньше, но мне он интереснее и ближе. Мне кажется иногда, что он – это на самом деле я. Настоящий я.
ПОБРАТИМЫ
1. Отец Еремий, настоятель миссии святого Карела, что в Летнем Стане
Не знаю, случайно ли отец Лаврентий рассказал нам о даре отца настоятеля… сомневаюсь! Перед самым отъездом в Летний Стан, да еще и в тот год, когда нам с Лекой исполнилось по тринадцать! Он всегда видел нас насквозь. Мне кажется, он даже раньше нас понял, где мы решим отслужить…
В тот день отец Лаврентий почему-то вспомнил старинную легенду о двух врагах-побратимах. О двух воинах, которые честно служили – один королю, а второй мятежному князю, – но до этого вместе росли и связали себя чарами братства перед тем, как разошлись их пути.
– Не все доносится сквозь времена неизменным, – сказал отец Лаврентий. – Кто знает, много ли правды в легендах? Не за правду дороги они людям, а за те чувства, которые пробуждают в душах. Но чары братства – самая что ни на есть истинная истина. Братство святого Карела донесло ее до нас из стародавних времен, и любой настоятель миссии способен творить эти чары. И никто, кроме них, потому что это не простое заклинание, но дар Господень.
– Почему же тогда нет сейчас людей, разделивших чары братства? – спросил Лека. – И даже легенд о таких людях почти что и нет? Я думал, это и в древности умели два-три заклинателя!
– А почему ты решил, что нет таких людей, мой принц? – насмешливо осведомился отец Лаврентий. – Только потому, что они не кричат на каждом перекрестке о том, что готовы поделиться жизнью с другом? Ты сам, принц, не станешь приставать к каждому встречному с рассказом о том, как ты благороден и чист душою.
– Не все же такие благородные, – сказал я. – Неужели никому не захочется похвастать?
– Ради хвастовства, Сережа, никто не захочет кроить на ломти свою жизнь и мешать ее с чужой. Бахвалятся люди совсем другим. Силой, знатностью, богатством… бывает, даже знанием. Но благородством души… у кого оно есть, тот не станет кичиться ни силой, ни богатством, ни даже знанием – ничем! А другой просто не решится взять на себя чары братства. Испугается. И, если уж так захочет связать себя побратимством, выберет обычный воинский ритуал.
Никогда я не думал, что старая легенда может увлечь не сама по себе. Что можно примерять ее на себя совсем не так, как мы привыкли. Не воинами-побратимами представлять себя, а Серым и Лекой. Пацанами-охламонами, которым два года еще до воинской службы… но эти два года пройдут, и мы должны быть готовы.
В Славышти не было миссии. Зато была в Летнем Стане, и мы хорошо знали ее настоятеля, отца Ерему. Он не хуже отца Лаврентия рассказывал о всяких интересных делах, но о чарах братства – никогда. И по дороге в Летний Стан мы с Лекой твердо решаем спросить, почему.
И спрашиваем.
Отец Ерема смеется в ответ. И говорит:
– Так ведь вы, чадушки, и не спрашивали.
– Мало ли о чем мы не спрашивали, – возмущается Лека.
– Мало ли, – передразнивает настоятель. – Значит, мало. Есть знания, которые открываются только тому, кто спросит.
– Да как бы мы спросили о том, о чем и не знаем, что такое на свете есть! Нам просто рассказали, отец Ерема! Без всяких вопросов.
– Многим просто рассказали… – Настоятель поднимает палец к небу и вдруг тычет Леку в грудь. – В знании о чарах братства тайны нет, но нет и достоверности. Таков этот путь, и он отбирает достойных. Думаете, многие из услышавших приходят потом в ближайшую миссию?
– Так значит, это все правда, – задумчиво говорит Лека. – Если один попадет в беду, другой узнает. Если один устанет, другой поделится силой. Я думал, такое только с древними героями бывало, в тех самых легендах, где в конце один погибает, а другой возвращает его к жизни!
– Ты прав, мой принц. В старину братались чаще, и чары братства не были такой уж редкостью.
– Так что, легенды все-таки говорят правду?
– Скажем так – они врут не больше, чем любой вернувшийся из похода воин.
– И вы можете сделать это для нас, отец Еремий?
– Для вас? – переспрашивает настоятель. – Ты в самом деле этого хочешь, принц Валерий? Ты готов на всё, что принесет истинное побратимство?
– Без оговорок, – кивает Лека.
– И ты, Сергий? – Отец Ерема глядит мне в глаза пронзительным взглядом.
– Да, – отвечаю. – На всё, без оговорок.
– Побратим, связанный чарами братства, – настоятель качает седой головой, – это даже больше, чем кровный брат. Не слишком ли большая роскошь для будущего короля?
– В самый раз, – Лека сердится. – И кому какое дело?
– Прежде всего тебе. И ему. Твой брат, принц, может стать разменной фишкой в грязных играх. Помимо своей воли и совершенно для себя неожиданно. По плечам будет ему эта ноша?
– Все это может случиться и просто потому, что Серега мой друг. Вы же знаете нас обоих, отец Еремий. К чему эти вопросы?
– Если я знаю ответы, чадушко, это еще не значит, что я могу отступить от заведенного порядка. Вы должны ответить на мои вопросы, а я – решить…
– Извините, отец Еремий. Спрашивайте, мы ответим.
Настоятель кивает. От его обычной веселости не остается и следа. Почему-то мне становится страшно. Не того, что откажет. И подавно не того, что согласится! Просто холодок прошел по спине.
– А ты, Сергий, не думаешь, что кус тебе не по зубам? Брат принца и наследника короны – совсем не то, что побратим простого воина.
– Принц или простой воин, Лека это Лека, – отвечаю я. – Он мой друг. Самый лучший.
– Но пройдет время, и он станет твоим королем и господином. Готов ты с этим смириться, Сергий?
– Он этого достоин.
– И ты, Валерий, готов видеть в брате вассала, если интересы твоего государства потребуют им пожертвовать?
– Мы оба признаем вассалитет и смиряемся перед интересами государства, но до сих пор это не мешало нам дружить. Когда я стану королем, Серега будет моим капитаном, но это будет нескоро, отец Ерема! А сейчас – он мой друг и брат, как и я – его! Нам не для того нужно побратимство, чтобы дать нужное имя нашей дружбе. Просто может оказаться так, что кому-то из нас потребуется помощь.
– Что ж, я не откажу вам в обряде. Валерий, Сергий! – Отец Ерема уважительно, как перед взрослыми, склоняет голову. – Вы можете войти со мной во внутреннюю часовню миссии Братства. Я признаю вас достойными.
– Ну вот, – отец Еремий тяжело переводит дух. – Ваши побрякушки, чадушки, стали настоящими амулетами. На них теперь – доподлинные чары, а не те фокусы, что считают волшебством люди темные и несведущие. Вы связаны дружбой, родовыми амулетами и кровью на них, и чары братства свершились для вас.
– Спасибо, отец Ерема, – широко улыбается Серый.
– Спасибо, – Лека остается серьезен. – Отец Ерема, так теперь, если один из нас вдруг погибнет…
– А вот это, чадушко, тот самый случай, когда невозможно предугадать результат. Надежда есть, но… лучше бы вам не пришлось испытывать судьбу.
– И все же расскажите, отец Ерема, – рассудительно просит Лека. – Вдруг пригодится.
– Ваши амулеты связывают вас теперь. Это не обмен мыслями, эта связь более глубокая, и со временем она станет для вас такой же естественной, как дыхание. Вам ведь случалось передавать арканом сигналы?
– Конечно. Это умеет любой мальчишка.
– Любой простой мальчишка. И я рад, что наш будущий король знаком с играми детей воинов и пастухов. Сигналы, что пойдут по невидимому аркану меж вашими амулетами, подавать будет не разум ваш, но тело и душа. Когда телу плохо, оно молит о помощи. Даже если ты стиснешь зубы намертво и не проронишь ни звука – все равно. Не всякий крик слышен. Но и такой крик одного побратима разбудит амулет другого. А душа… Не воскресить того, кто убит в бою, кто ранен смертельно или неизлечимо болен. Людям не дано всемогущества, и глупо на это роптать. Но если телу всего лишь не хватило сил… или, так бывает, из человека выпили жизнь, оставив тело в целости – тогда может побратим воскресить его. Если всей душой пожелает. И все силы души своей – не пожалеет.
– И это подействует? Просто захотеть?! – Теперь Лека улыбается. Широко и радостно.
– Не просто, чадушко, совсем не просто. Любой из вас сможет влить сил ослабевшему. Поделиться радостью. Взять на себя боль. Пока жив побратим, многим можно помочь ему – лишь пожелав. Но в споре со смертью мало желания. Надо молиться. Искренне, от души, из глубины сердца – молиться. Вы веруете искренне?
– Конечно, – пожимает плечами Серый.
– Может быть, мы веруем не настолько искренне, чтобы надеяться на чудо Господне, – тихо поправляет Лека.
– Я должен был бы так сказать: «Дай вам Господь испытание, дабы укрепились вы в вере вашей». Но я не желаю вам такого испытания. Дай Господь тебе долгой жизни, полной достойных деяний, Валерий, мой принц и будущий король. Дай Господь тебе силы следовать за своим королем, храня верность побратиму, Сергий. Благослови вас Господь, чадушки…
2. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
Обряд я увидеть не смог. Видение просто померкло на миг – и сменилось другим. Когда я попытался снова, вновь вышло то же самое. И в третий раз – опять.
Верно, не все таинства доступны любопытному взгляду.
После обряда «серебряная трава» оказалась на руке принца Леки. А на груди Серого висел на трехцветном «счастливом» шнурке серебряный степной волк с аметистовым глазом. Родовой амулет короля. Тот, который вроде бы сам король Валерий пожертвовал нашему монастырю…
Странно… странно и удивительно! Лежат передо мною два амулета, связавших когда-то своих хозяев чарами братства. Рядом. Как стояли рядом два тринадцатилетних пацана…
Я беру в руки серебряного Лекиного волка. Просто так беру, не для дознания. Подношу к глазам – увидеть, как подмигивает он мне острым аметистовым глазом. Для меня он сейчас – размытое, нечеткое пятнышко серебра с фиолетовым отблеском… но я ведь помню, какой он на самом деле.
Как же ты снова попал к Леке, остроглазый приятель?
Когда-нибудь я узнаю…
3. Бедовая сестренка
Отец Лаврентий, ранняя пташка, поймал нас троих, когда мы пристраивали меловую ловушку над дверью аббата Ефигения. Откроет дверь – тонкая бумага порвется, и мелового порошка как раз хватит обсыпать Фигушкина с головы до ног. Мел мы с Лекой стащили вчера от часовни. Недосчитаются толики для побелки, подумаешь! Тем более, все равно на Фигушкина пойдет – вполне, можно сказать, богоугодное дело!
Отец Лаврентий считает иначе.
Нет, в том, что подобные выходки не к лицу четырнадцатилетним парням, мы с ним согласны. Да ведь не в нас же дело… пусть не к лицу и вообще неподходящее занятие, но отпустить Софи творить месть в одиночку мы с Лекой не могли. Сестренка у меня бедовая, лучше за ней приглядеть.
Готовую к употреблению ловушку отец Лаврентий доставляет к королю вместе с нами. Долгих объяснений не требуется.
Мне кажется, король едва удерживается от смеха. Но начинает говорить строго:
– Два почти что воина и благонравная девушка, дочь первой дамы двора! И вам не стыдно?!
– Мне не стыдно! – гордо заявляет Софи. – Пусть Фигушкин другим подзатыльники раздает, а меня пускай не трогает!
– И мне не стыдно, – передразниваю я сестренку. – Пусть Фигушкин другим подзатыльники раздает, а за мою сестру получит!
– И тебе не стыдно, – усмехается король, поглядев на сына. – Я правильно понял?
– Конечно, – Лека копирует степенную солидность аббата Ефигения. – Вступиться за даму, наипаче же и особливо благородную даму, суть прямая обязанность любого дворянина, особливо же и наипаче того, кого Вышний Промысел поставил над оною дамой и обязал…
– Хватит, я понял! – Король Андрий хохочет. – Ох! Прекрасная дама и благородные заступники! София, но ведь аббат учит вас, и он – человек Господа.
– Я ему все равно еще устрою, – бурчит Софи. Вроде себе под нос, но так, чтобы все слышали.