Волжане: Поветлужье. Ветлужцы. Ветлужская Правда (сборник) Архипов Андрей

Глава 14

Освобождение

– Дващи тебе буду сказывать, и трижды, ежели нужда будет. Токмо тогда согласие тебе дам, егда обещание дашь, что всякого, кто меч али лук наземь бросит, пощадишь и резать не станешь. И лодьи не дам калечить. Нету моего согласия на то. Это ж… – Ишей даже слов не мог сразу найти от возмущения. – Это как дитю родному по длани топором…

– Так дал я тебе уже слово про те лодьи. Однако получится у нас их сохранить только в том случае, если ты между ними сумеешь вклиниться. Тогда мои ратники смогут сразу перескочить на оба судна и разом их захватить. А вот если существует вероятность, э… шанс… нет, опять не то. Если ты на сто процентов… а, черт! Совсем по-русски разучился говорить… В общем, если ты не уверен, что сможешь это сделать, то мы для избежания всякого риска просто на скорости прошибем их борта. Тогда они точно не уйдут далеко! – в очередной раз объяснил свою позицию Иван. – А вот насчет воев ничего пообещать не могу. Команды резать их я давать не буду, но если отяки их начнут до последнего бить, то под меч не полезу. Сам посуди, они же разбой учинять на нашу землю пришли, а с татями как у тебя в отечестве поступают?

– Знамо как…

– А отяков они ведь не только пограбили… Жизни многих лишили, да и баб их ссильничали. Вот то-то же, – добавил он, видя, что Ишей кивнул, примиряясь с неизбежным. – Уж не спрашиваю, как к ним тебя занесло, но… В общем, попробую я тебя отстоять перед обществом, долю свою возьму тобой, например, и будешь ты вольной птицей через некоторое время. А подельников твоих похолопят, скорее всего, уж не обессудь. Да им, похоже, все равно, лишь бы выжить хоть как-то. Ладно, пора нам готовиться, вставай на руль, а я пойду еще раз расскажу всем, что и как делать.

Ишей кивнул и Иван добавил.

– И еще… ты не обессудь, но за тобой присматривать будут. И товарищей твоих порежут, если попытаешься что-то сотворить… Да не делай ты такого лица, верю я тебе, и Алтыш сказал, что роту ты не давал сотнику на верность, уж не знаю почему. Кроме того, поведал он, что не буртас ты, а просто живешь среди них… Но я даже малейшего небрежения или ошибки допускать не хочу, потому как это в такую кровь выльется… Задавим, конечно, но умоемся…

Ибраим моргнул, и рука в окольчуженном рукаве инстинктивно дернулась, чтобы протереть глаза. Но не дошла до цели, замерев на полпути, потому как разум в эту секунду не был способен управлять телом, перерабатывая хлынувший поток данных и заставив все остальные части замереть от ужаса.

Небеса обрушились на землю, и мир, казавшийся незыблемым еще минуту назад, сошел с ума и перевернулся с ног на голову.

Его вои начали уничтожать друг друга.

Чуть ниже по склону, саженях в сорока от него, ворвавшаяся на речной берег ладья неожиданно вспухла виноградной кистью шеломов, которая тут же разлетелась отдельными ягодами, покрывшими соседние суда и прибрежный песок.

Его же воины в стеганых халатах, блестевших на солнце кольчугах с лисьими хвостами, болтающимися за спиной, выстраивались перед лодьями, наклоняя вперед массивные рогатины.

Его же вои уничтожали своих собратьев, занимавшихся на стоявших почти борт о борт судах повседневными делами.

Вот и Ишей держится за рулевое весло, недвижим и спокоен, будто ничего не происходит… Или не он? Солнце, проклятое солнце светит прямо в глаза!

Нет! Чужие, искаженные ненавистью лица!

И тут же яростный вой из глотки сотника смел наваждение, а руки заученным движением надели шелом на голову и привычно дернули ремешок застежки. Сабля сама вылетела из ножен, тело прикрылось щитом, секунду назад прислоненным около шатра, а ноги сдвинулись с места, и он стремглав побежал к воинам, толпой застывшим около походных шатров.

Командный рев быстро образумил опешивших воев, и через мгновение ряд щитов уже перегородил дорогу наверх. Колесница времени пронесется еще немного, и передняя шеренга встанет на колено, а десяток лучников, выстраивающихся позади и уже почти наложивших на тетивы стрелы, отпустят их в гибельный полет слитным хлопком. Но…

Но они не успевают, и двое ратников падают замертво, а один с воем катается по песку, зажимая руками лицо, щиты же остальных покрываются густым перелеском оперений.

В шлем сотника тоже звучно попадает и ломается стрела, наполняя голову мякиной и протяжным гулом. Ибраим мотает головой, и картинка боя, дрогнувшая было на мгновение, становится на место. Ничего, было и хуже…

Еще один боец падает рядом, теперь приходится и самому встать на колено рядом с ратниками. Наконец слитный выстрел и отдаленные вскрики боли. И через несколько мгновений еще один хлопок позади: все-таки выучку чужих воинов не сравнить с его лучниками. И опять отдаленные крики, теперь уже ярости. Но тут их накрывает следующий вражеский залп, и сотник чувствует, как позади него падают на землю тела…

«О, Аллах! Великий и милосердный! За что ты обрушил на меня такое испытание? Вперед? Нет, не пройти через рогатины, и даже если прорубиться, то лодью сдвинуть не дадут, да и на весла некого будет сажать. А-а-а! Вот вам и досталось!»

Это прицельная стрельба справа, с вершины холма, где засели пятеро его стрелков, прежде обстреливающих весь, заставил дрогнуть ряды чужих копейщиков.

«Да уж, с двумя самострелами, что у них есть, они смогут пробить доспех даже на таком расстоянии. Но слишком много чужаков, слишком, а взводить самострелы не быстро… Отступаем! Отступаем, шаг за шагом, в сторону заводи, где были найдены русинские насады. Так, теперь прикроемся небольшим перегибом речного обрыва, спускающегося почти к самой воде, и отдохнем от непрерывного ливня стрел…»

– Чего вы там ждете, на взгорке! Отступаем! И по пути опустошайте свои колчаны! Не дайте им высунуться!

Дикий рев сотника заставляет лучников с холма сдвинуться с места. И со стороны опушки тоже бегут стоявшие там дозоры.

«Слава Аллаху, их там немного, этой ночью все силы были подтянуты в лагерь. Иначе бы не сдержали первого предательского натиска… О, каким коварным оказался враг! Презрел все воинские обычаи и вероломно напал исподтишка, прикинувшись своими. Нет, мы прорвемся! Один из найденных насадов уже должен быть на воде, если вчера точно исполнили его приказ и подготовили тот к спуску… О, великий Аллах! Туда можно было загрузить столько всего! Но… но не ко времени ты вспомнил об этом, сотник! Прорваться, грызть зубами вылезающего на склон врага…»

Яростный клич вырвался из его горла, и стремительный бросок змеи совершила пятерка его ратников, ринувшихся вслед за ним на появившихся из-за обрыва воинов.

«Скинули их – и назад, назад, отступаем, все почти собрались… Еще немного – и рывком уйдем в подлесок…»

– А-а-а! – Боль пронзила его чуть выше колена подобно раскаленной игле, вонзившейся в обнаженное мясо. Нога подломилась, и сотник рухнул на землю. Его сразу подхватили под руки и потащили в сторону заводи… И только одна мысль сверлила через вспышки боли. Почему сзади? Почему стрела попала со стороны спины? И когда он это понял, тоскливый вой обреченного волка поднялся над старой пажитью, затихнув в синеве неба.

Отяцкий воевода бессильно посмотрел за борт, сунул окровавленную кисть в кольчужную перчатку и невразумительно прорычал, вытаскивая саблю из ножен и спрыгивая на песок.

– Испугали ежа голой задницей!

Удовлетворившись увиденным, Антип повернулся обратно лицом к берегу, вытаскивая из тула очередную стрелу.

Воевода прыгнул на соседнюю ладью одним из первых, лихо размахивая деревянным концом своего «грома Инмара», отчего пара буртасцев уже лежала с разбитыми головами на дне лодьи. Последовавший после этого первый вражеский залп выбил из строя копейщиков трех человек. Их сразу втащили за линию щитов, надеясь на лучшее. Однако второй, не вызвав такого опустошения, выбил святое из рук воеводы, так и не дав ему произвести ни одного раската грома.

Признаться, Антип подумал, что это может вызвать горькое разочарование отяков, но услышал от них только вопль ярости, да и воевода сразу выскочил вперед, прикрываясь скинутым с левого плеча щитом. И вовремя, потому что сразу две толстые стрелы пробили толстую древесину недалеко от руки и уткнулись в кольчугу, откинув воеводу на стоящих сзади воинов.

«Слава те, Господи, с Иваном худого не допустил», – успел подумать Антип, краем глаза оглядывая буртасских стрельцов, засевших на вершине холма, и оценивая, добросит ли стрелу до них.

Однако пришлось разочарованно отвернуться и вновь сосредоточить свое внимание на основной вражеской группе. Тем более что рядом выпали из строя двое ратников, показывая: чужие вои еще ой, как опасны.

Так опасен подстреленный хищник, который в последнем порыве отказывается от спасительных кустов и бросается прямо на охотника, стараясь добраться до его горла клыками, раздирая в клочья его одежду и полосуя когтями его тело.

Однако без малого четыре десятка лучников, засевших за бортами лодей и за спинами ратников с рогатинами, все-таки делали свое дело, выбивая воев из неспешно отступающей под прикрытием щитов и иногда огрызающейся толпы буртасов.

Первую попытку взобраться на обрыв те отбили, опрокинув ринувшихся туда копейщиков, но потом сразу слаженно отступили, пытаясь уйти через старую пажить в лес. Однако спустя несколько секунд ряд отяков с копьями уже прочно закрепился на обрыве, встав на одно колено, а вылезшие за ними стрельцы начали слитно, повинуясь командам воеводы, давать один залп за другим в сторону противника.

Вот тех уже менее полутора десятков, вот еще один выпал из строя, держась за древко пробившей маску стрелы, вот сотник буртасов неожиданно споткнулся, и его подхватили на руки, прикрыв щитами. Отяки с рогатинами попытались было приблизиться, чтобы взять на копье оставшихся, и уже начали подниматься с колен, но тут же были остановлены криком воеводы, не двинувшегося с места и приказавшего остальным тоже не дергаться.

Чего им не надо было делать, копейщики не поняли, но послушно вернулись обратно.

И тут же вопль радости прозвучал из их рядов: ратники увидели, что позади буртасов уже выстраивается небольшой ряд переяславских щитов и поток стрел со спины выкашивает остатки вражеских воев, не успевших отойти до заветного подлеска. Еще немного, еще чуть – и сомнут, выбьют, задавят, заставят сложить мечи и луки… Нет, не заставят… Даже когда число буртасов сильно поредело, вои не стали бросать оружия и ждать, что их помилуют, взяв в полон и отдав потом за выкуп.

Они отстреливались до конца, закрыв телами своего уже мертвого сотника.

Пятеро… Двое… Один… Все.

Стрельба со стороны переяславцев прекращается. Но не со стороны отяков, продолжающих лупить калеными стрелами по груде вздрагивающих тел. И только после надрывного окрика своего воеводы они нехотя начинают опускать луки, садиться на землю…

Кто-то сразу склоняется над ранеными, бежит обратно к лодьям.

Воевода убирает в ножны так и не пригодившуюся саблю и устало подходит к Пычею.

– Уф… обошлось. Пошли кого-нибудь посмотреть раненых, ну и… доспехи там собрать, охрану у лодей выставить… Сына не видел еще?

– Вон он, у костров повязанный лежит. Младшенький ужо к нему побежал… А остальное все сполним, не сумлевайся, уже привычно становится это нам. Сей миг порядок наведу… – бросил староста, начиная обходить воев и приглядываясь, кого можно занять делом.

– Да, вои изрядные, – пробормотал Иван, поглядывая на Антипа. – Что скажешь?

– Истинно воями воспитывались, уже потом в тати подались, – ответил охотник, переводя дух и разминая пальцы, затекшие после напряженной стрельбы. – А уж мастерство воинское – не нам чета, числом лишь их задавили.

– Ну что, пойдем с нашим десятником потолкуем, – потянул отяцкий воевода охотника за собой. – А то мнутся, словно барышни, сами не идут.

– Погодь, Иван, глянь на тын… – Палец Антипа был вытянут по направлению к веси. – Что-то нечисто там, черненая холстина на жерди болтается, да и вои наши в весь возвертаются, будто и нет нас тут.

– Да, дела. Догнать, что ли… Нет, постой-ка тут, а я к тыну сбегаю, со Славой поговорю, если уж другие не хотят общаться. А вы пока тут разбирайтесь вместе с отяками, за лодьями посмотрите… неровен час, очухается там кто. Да и сами они могут повести себя э… как чужие, одним словом. В общем, сохраняй братские отношения… И вот еще что… – Иван наклонился к самому уху охотника и что-то тихо ему прошептал. – Понятно?

– Не ведаю, пошто те это надобно, но раздор от этого великий может начаться… – засомневался Антип.

– На меня все вали, если что, – ответил отяцкий воевода.

Потом, содрав шлем, поворошил вспотевшие волосы и отправился вслед за уходящей гуськом в весь ратью.

Иван все-таки дождался Вячеслава, проведя минут сорок под воротами. Всё стало ясно с самой первой секунды, когда с вышки ему крикнули, что в веси мор и ближе подходить не надо. Теперь они сидели на краю яруги и коротко рассказывали друг другу о произошедших событиях. Вячеслав держал на руках кутенка, опрокинувшегося на спину и разомлевшего от поглаживаний.

– Вот прибился, когда к тебе шел, поиграть-то не с кем… Народу в веси почти нет, мужики еле успевают за скотиной ухаживать после смены на изгороди…

– Так что дальше было?

– Так вот, с уксусом я прибежал, а он уже отходит. Первая и единственная смерть… тьфу три раза через левое плечо, – действительно поплевал в сторону Вячеслав и продолжил: – У остальных, кто показался мне сильно горячим, вроде бы сбили температуру, да еще отваром липы дополнительно напоили. Без градусника как тут определишь, сколько у него… Только с опытом разве такие ощущения придут. Слава богу, это вроде не чума и не холера, иначе можно было бы просто лечь и молча помирать. И те, что у меня… это самые тяжелые, хотя недавно еще пятерых принесли, да… Я прошелся сейчас, поспрашивал… Остальные либо на ногах переносят, либо иммунитет высокий, не берет их. Но кашляют многие.

– Так что это было? – поинтересовался Иван.

– Не знаю, вирусное что-то – может, грипп, может, еще что. В общем, повезло нам, что вирус этот мы ослабленный притащили. Хотя… может, он первый такой вылез, а потом еще что-нибудь будет. Не дай бог, конечно.

– Ты думаешь, это мы?

– Скорее всего… С буртасами весяне не общались, да и симптомы почти сразу по их приходе проявились, инкубационный период обычно несколько дольше… Скорее, все-таки мы: я-то не заразился, и ты тоже вроде ничего.

– Надеюсь, ты не стал объяснять, откуда все взялось? – печально ухмыльнулся Иван.

– За кого ты меня держишь? – недоверчиво посмотрел Вячеслав. – Я себе и детям не враг. Вот теперь думаю, идти раны отякам лечить или как? Сумку с лекарствами и туесок с отваром ромашки с собой принес на всякий случай, но вдруг это я носитель?

– Иди, иди, а вдруг это я или дети те же… Негоже без помощи их оставлять. Иди прямо сейчас, по горячим следам, пока они там не напортачили чего сами. Раненых очень много. Кстати, карантин снимать будешь?

– Нет пока, если все распространится в итоге, то пусть не такими темпами. Но с десятником поговори, если хочешь, он рвался все…

– Угу, чуть позже. А с флагом это ты придумал? – Иван бросил взгляд на колышущуюся по ветру черную холстину.

– Ну… как я? Сказал, чтобы тряпку какую повесили. Откуда я знаю, что они тут вывешивают, если мор пришел? Может, крест какой-нибудь перед воротами надо ставить, да только разве можно было выйти? Господа буртасы! Извольте подождать, пока мы тут знак морового поветрия вывесим! Короче, прибежали ко мне, спросили: что за тряпка нужна? Я сказал, что поярче не мешало бы. Рубаха красная у десятника была, так они побоялись спросить, вычернили углем холстину да повесили…

– Да ничего получилось, черный флаг как знак беды, еще бы череп и кости нарисовать… – улыбнулся Иван.

– Тьфу на тебя, все бы тебе хиханьки да хаханьки. Пойду я отяков лечить. – Вячеслав поднялся и подхватил сумку. – И так минут десять с тобой потерял…

Иван поднялся вслед за ним.

– Первую помощь им как раз оказывают, я еще в нижней деревне их учил воду кипятить и раны промывать ромашкой, как ты уже делал с Антипом. А насчет хиханьки – так это у меня отходняк такой начинается, вот посмотришь, что дальше будет… Кстати, ты с ранеными справишься или помощь моя нужна? Там резаных ран должно быть много, и стрел засевших тоже…

– Была уже практика, не боись. У тебя, кстати, что с рукой? Пойдем, заодно промою. Заражение крови, знаешь, тут вещь неизлечимая…

– Пойдем, – согласился Иван. – Я заодно тебя отякам представлю, чтобы у них сомнений про твои навыки не возникало… А рука – так это стрелой так всадило в приклад, что аж ружье выронил за борт, да и кисть чуть порезало отскоком. Теперь нырять за ним… Да, Слав, мне вот только что в голову пришло… а в лесном лагере тоже может быть куча болящих?

– Угу. Туда после твоих раненых и отправимся. Здесь Радимир вместо меня справится, я ему показал, как надо ухаживать и отвары делать. По моим мыслям, он тут голова многому, такой себе серый кардинал. Кстати, он даже учился, кажется, где-то. На всякий случай будь осторожнее с ним, я что-то не пойму, в каком он тут качестве…

– Разберемся… а на железное болото, как мы лагерь прозвали, я сейчас охотника какого-нить отправлю, принесет им вести да узнает, как дела…

– А я уж и забыл, что ты тут начальником стал, – засмеялся Вячеслав. – Только пусть никуда из леса не уходят – вдруг там другое что… Минус на минус может принести и очень жирный минус.

– Ну, начальству моему скоро конец, я только в походе главой был. – Иван оглянулся. – Смотри, кутенок так за тобой и чешет, вон как уши болтаются…

– Да, обживаемся, – вздохнул полной грудью Вячеслав. – Ты вон к отякам привязался, а я к щенку. Две недели тут, а уже как будто бы и сроднились с этим местом.

Широкая тропинка вела нашедших свое дело людей все дальше от веси. Сзади пылил, отвлекаясь на прыжки за стрекозами и большими полосатыми шмелями, серый щенок с загнутым кренделем хвостом, а вокруг одуряюще пахло цветущим разнотравьем и хотелось просто вдыхать этот ароматный воздух и жить…

Жить на такой благодатной, живописной и мирной земле.

– Здрав будь, Иван, сын Михайлов, – глухо донеслось до Ивана, когда переяславский десятник присел рядом на бревно, лежавшее около ворот веси, положа длинный, весомый сверток рядом с собой. – Не страшишься столь близко к тыну подходить? Мор – он никого стороной не обходит…

– И тебе здравствовать, Трофим Игнатьич, – ответил, наклонив голову, воевода отяцкий. – Не так он страшен оказался, как мнилось поначалу. Вячеслав сказывал, что с божьей помощью малыми потерями пока обходимся, хотя и не обещал, что этим закончится. Главное, повязку не снимай и меняй почаще, а снятые кипяти… Тогда важные дела можно и порешать, выйдя из веси.

– С божьей помощью, надо же… Лекарь, в избу входя, на икону и глазом не ведет. Речи уж нет о том, абы он поклон в красный угол положил али крестным знамением себя осенил… Но деяния его богоугодные, и себя не жалеет – то верно.

– Не обессудь, Трофим Игнатьич, хоть и православные мы, но дело сие в нашем отечестве в запустении было. Не знаю, вернется ли к нам почитание веры Христовой в полной мере, но старания наши приложим… А ты, гляжу, тоже уважение ко мне высказываешь, по имени-отчеству величаешь?

– Так заслужил, Иван Михайлович, заслужил. Сказывать про свершение – то дело одно, а вот исполнить сие – то совсем другое… Вот, прими от меня подарок. – Трофим откинул край холста и обнажил рукоять меча и часть ножен, покрытых затейливым узором. Однако доставать не стал и, запахнув тряпку обратно, передал сверток собеседнику. – Как подарок для сына держал я меч сей с давних пор… Да не судьба, видно, пусть тебе послужит. Славословить более не буду, почестей себе еще наслушаешься…

– Спасибо… Спаси тебя Бог, Трофим, такому подарку от самого сердца цены нет, хоть и не разглядел я сам меч.

– Потом глянешь, не рассыплется он до того времени… Сабля хороша, абы бездоспешного разить али кого в легких доспехах, а без меча того, кто добрую бронь дощатую взденет, не побьешь.

– Вот на учении со Сварой и опробую сей меч… Чего смеешься? – Иван удивленно взирал на пытающегося сдерживаться от приступа смеха Трофима.

Тот поначалу даже закусил ус и прикрыл ладонью глаза. Но все-таки справился и ответил:

– Ты только Сваре об этом не сказывай, ему тя с деревяшкой гонять и гонять… Да и жалость во мне к его мечу, ежели с этим скрестит, хоть и добрый он у него. Пусть его, оставь… Я вот про что молвить хотел… Ужо час будет, как Антип подбегал к изгороди, издалече вещал нам о ваших свершениях. Баял он мне, что стал ты воеводой у отяков, за собой их и охотничков наших вел и множество славных побед одержал… Да то я и сам видел. Как ныне тебя прозывать – воеводой ли?

– Не смеши честной народ, Трофим Игнатьич. Был я походным воеводой, да скоро весь выйду… Если не изменится ничего. Да и тебя вроде тоже воеводой можно звать? Не десятником же по старинке?

– И то верно… Невмочно стало без воеводы, кликнут после дел сих. Токмо вопрос – не тебя ли? Ежели был бы ты своим перед набегом буртасским, то и выкрикнули бы, и я, быть может, не противился. Но ты не вой… в нашем понимании, хотя это и поправимо. А своим… своим ты стал благодаря деяниям, свершенным тобой и окружением твоим, но… зело еще непонятны мысли ваши людишкам, хотя и приводят они к победам.

– Путано ты говоришь, воевода, но понял я тебя… Сразу хочу ответить, что за властью я не гонюсь и дорогу тебе в воеводском деле переходить не собираюсь. Хоть кем назначь, приму ту ношу… Однако мысли насчет будущего я себе тоже задавал… И место себе определил, если ты не против будешь. Вот скажи, как ты видишь нашу жизнь дальнейшую с отяками? Как бы добычей ты распорядился, если воля в этом твоя была?

– Хм-м… благодарствую тебе на таком твоем слове, а то сумления у меня были на твой счет, не начнешь ли раздор сеять в веси… До власти многие жадные, да не все поймут, что она не токмо почет и уважение, но и ответ за все, что под нею творится… А добыча… добыча как заведено. Каждому доля выделяется, а кому и две… Тебе так и пять, и десять выделить община может. И с отяками тож… А жить? Жить мирно будем, как прежде жили. Пычей за вину свою полной мерой расплатился, рать помог тебе привести – так я мыслю?

– Охо-хо. Так… А ты бы поглядел вдаль, воевода… Не на то, что ты провидишь ныне, а на то, что бы ты хотел увидеть. А уж после вместе подумаем, что с этим делать, а?

– Гхм… Желания мои тебе потребны? Они простые. Силу бы ту сохранить общую, что у нас с отяками народилась, не то беда придет, а мы опять в раздряге…

– Вот! Вот и я про то же, воевода. А не доверишь ли ты мне сие деяние возглавить, а?

– Допрежь надобно сих кметей в одно целое совместить. Аще по силам тебе такое, то принимай сие дело под себя, и я те буду в этом опорой.

– Так пойдем ковать, пока горячо, Трофим Игнатьич, – ухмыльнулся в отросшие за две недели усы Иван. – Пока у меня отходняк не прошел… Что такое? Как бы это сказать… как начну что-то делать – не могу остановиться.

– Вот стоят с вами, воинами доблестными, два воеводы – один ваш походный, другой переяславский – и понять не могут, из-за чего весь сыр-бор? – прокашлявшись, начал Иван, перебивая общий гул, царящий на краю пажити. – Я говорю, из-за чего шум и раздряга? Чего не поделили столь славные воины, что необходимо стало наше вмешательство?

Пычей оглядел отяцкое воинство, расположившееся на обрыве напротив лодей, перекинул недовольный взгляд на переяславских охотников, вольготно расположившихся рядом, и, что-то для себя решив, вышел вперед, отвесив обоим воеводам низкий поклон.

– Челом вам бью, воевода переяславский, и ты… наш воевода. Премного благодарствуем мы вам от общины нашей за лекаря. Аще не его старания, не досчитались бы мы двух общинников. И других он обиходил знатно. Кхм-м… Теперь о деле… Замятня меж нами и вашими охотничками вышла, на правеж их звать желание есть. Исстари повелось: кто ворога побил, тот с него все и берет. Аще другое что от ворога останется, по долям воинским расходится. Ныне же… Антип вон прошелся допрежь нас по всем павшим буртасам и оперение всех стрел обломал, а наши охотнички знаки там свои поставили, абы определить опосля, чья была стрела…

– Можешь не продолжать, Пычей, я это повелел, Антипа вины тут нет. В своем праве я был, поскольку воевода был ваш. С меня теперь и спрос. Так и переведи своим людям.

Спустя пару минут Пычей, пообщавшись на повышенных тонах со своими соплеменниками, ответил:

– Людишки наши спрос к тебе имеют. Пошто ты их долей хочешь лишить? Оговорюсь токмо… я к тебе никаких вопросов не имею, уговор ты наш исполнил насчет сына моего, а более мне не надобно.

– Я так и думал, Пычей. Тогда переводи им мой ответ, точнее, встречный вопрос, который я когда-то задавал тебе. – Иван встал на небольшую кочку, чтобы видеть все окружавшие его лица, и повысил голос. – Как жить далее будем друг с другом, отяки? А? От того, как вы ответите, и зависит, как делить добычу будем. Только прежде скажите себе сами: если бы не переяславские охотнички, отбили бы вы своих жен и детей? Не слышу? Понятно, не отбили бы… А отбили бы те охотники свою весь от набега буртасского без вас? О! Уже знатно отвечаете! Так сила наша в чем? В единстве она! Поодиночке нас бы враг уничтожил, и не было бы наших селений сейчас на земле этой, а жены с детьми – холопами бы томились в полуденных странах, и общались бы с ними там хуже, чем со скотиной. Точно вам говорю, не равняйте холопство у вас или на Руси – и на полудне. Жутко там жить подневольными. Не одна баба руки на себя наложила бы в первый же год. И не оттого, что разок ссильничали бы ее. Детей там ваших малолетних так пользовали бы… Ну, да об этом после могу рассказать, коли попросит кто…

Еле слышный ропот промчался по толпе, и походный воевода повысил голос.

– Так согласны вы, что силу нашу надо единой держать? Добре, слышу, только слишком неуверенно, да и не все… Еще на это тогда скажу. Буртасов не всех мы положили. Четверо ушли. Что они скажут, вернувшись домой? Что положили их лесные охотники да оратаи? Да за теми доспехами, что прежняя рать оставила тут, еще большее войско нагрянет. В два раза поболее. Отомстить за своих родичей и вернуть все вами добытое. Что, еще сомнения есть?! То-то же!

Иван обвел руками недавнее поле боя и вновь обратился к толпе.

– А раз так, скажите, кому сии доспехи нужны будут? Войску, что на защиту нас всех станет, или тому же охотнику, у которого она в сундуке с рухлядью томиться будет? Так! Не шуметь! Тихо, я сказал! Про то речи нет, чтобы те, кто с ворогом сражались, домой ничего не принесли! Слово даю, что за доспех выкуп будет, и тот, кто кровь свою проливал, домой гол и бос не придет. И семьям побитых тоже воздадим. Только как делить будем? Кому более дадим – тому, кто стрелы лучше метал в ворога, или тому, кто соседа своего в бою заслонил? Тому, кто первый поднялся на неприятеля, или тому, кто тихо дозор снял ночью? Что важнее? Э… хватит, хватит, так вы до ночи спорить будете… Меня выслушать не хотите?!

Гомон толпы нарастал, и Ивану приходилось уже кричать.

– Поделить я предлагаю всем поровну, в зависимости от того, сколь раз в битве участвовал, а тем, кто в дружине новой состоять будет… А я разве не сказал? Ну, так говорю… Чтобы силу нашу единой держать, надо общую дружину создавать да учить этих дружинников тому, как меч держать да как с ворогом сражаться. С мечом воевода переяславский поможет, а как тихо скрадываться да врага обманывать, как нападение и защиту вести – этому я вас учить буду… Так вот, тем, кто в дружину вступит, доспех дадим от общин наших. Покуда службу нести будет – доспех его, ушел из рати – отдай другому. И плата тем дружинникам будет, но об этом чуть позже… Пычей, утихомирь ты их немного, я уже горло задрал горланить-то…

Так вот, абы особо славным воям было не обидно, пусть каждый десяток выберет особо отличившегося по их мнению. Того в дружине десятником поставим, если он пойдет туда, конечно. А долю ему от добычи полуторную дадим в любом случае… Согласны? Вот на их выборах горло и подерете, а пока дальше слухайте. Лодьи тоже в распоряжении дружины будут, потому как не только на тверди защищать землицу нашу надобно, но и на воде.

Теперича еще два вопроса. Гривны где брать, и кто над всем этим войском стоять будет. Если мы добычу в сундуки сложим или прогуляем, то радость наша недолгой будет. Дело свое нам нужно, что доход давать будет. Есть оно у нас. Староста ваш краем глаза видел, как народ наш обустраиваться начал на новом месте. Закладываем мы печи, что железо будут делать в большом количестве. И надеюсь на то, что неплохое оно будет. Обеспечим им и себя, и вас, если нужда есть в нем. Но для этого руда болотная нужна, и глина для плинфы, да и другой работы без края. Кроме того, тес мы будем делать, точнее, пилить бревна будем с помощью водяного колеса, а для того людишки тоже потребны. Да и плотники для стройки понадобятся. И то скажу вам, что без ваших родов нам одним не управиться. Платить за сей труд будем или инструментом, или самим железом, а может и серебром, как наживем его… Поэтому тем, кто места себе в дружине не видит, другое дело найдется и прибыток тоже. С торговли и монета появится, тем и расплатимся за добычу воинскую, а кто в дело вложиться захочет, с тем и это обсудим. А для торговли и суда понадобятся, и охрана на них, так что дружина без дела стоять не будет, да и насадам переяславским дело найдется.

И последнее. Над силой воинской один голова должен быть. Вот перед вами десятник самого переяславского князя стоит, Трофим Игнатьич, знаете вы его. Кроме него, нет никого, кто бы воинское дело так знал. Я сам у него обучаться желаю. Сам же в дружине буду, кем он поставит. Могу и сызнова над вами встать, помогать воеводе в дружинном деле, если не отвергнете.

А чтобы не обидно вашим родам было, можете своего человека предложить – хозяйством, к примеру, заправлять. Вот того же Пычея… переводи, переводи, Пычей, не отнекивайся… То не столь почет для тебя, хоть и это тоже, сколь работы поболее и ответ перед людьми по всей строгости держать… Да что я тебе об этом говорю, ты сам староста, все понимать должен.

В общем, народ отяцкий, обсуждайте мысли мои в гуртах своих и приходите с решением… через три дня, вот на это самое место. Воевода переяславский в веси с народом поговорит, а я с теми, кто в лесу сейчас. Решайте, люди, думайте как жить далее будем… Вместе или как? А добыча… Посчитали поди уже все… К себе пока забирайте на хранение, в весь-то ходу ныне нет, поди знаете, что… болезнь у нас. Нет, не мор… Мыслю, буртасы принесли сие. Однако же, если и среди вас такое начнется, то повязки из холстины мастерите, вон как у воеводы нашего, и к лекарю срочно шлите – знает он, как это лечить. А лодьи лучше к насадам поставить, как на них вас домой свезут. Нечего им на виду мелькать.

Ну что, благодарствую за вашу службу, люди. За то, что животы свои не жалели ради родичей своих и соседей добрых. Теперь и отдохнуть пора, погибших похоронить, как подобает, да помянуть их. Засим воеводскую ношу с себя слагаю. На пир не созываю, пока болезнь не прошла, да и невместно мне это делать. Придет время – и отпразднуем сию победу.

Поклонившись в пояс собравшимся, Иван соскочил с кочки, на которой переминался все это время, и отер выступивший пот.

– Даже в бою так не устал, как тут, за речами, – повел он плечами. – Ну как, воевода, не слишком я своевольничал?

– Мысль опосля мне пришла, аще ты не только отяков, но и всех дружинных под себя подомнешь… – печально улыбнулся Трофим. – Так ли это? Мне что за крохи оставишь?

– У нас это называется… что-то типа свадебного воеводы, – хохотнул Иван, уводя Трофима в сторону. – Это тот, кто на свадьбе гуляет да доспехами там блещет, а ни на что другое не пригоден. Ты не сумлевайся, Трофим Игнатьич, не отниму у тебя хлеб твой. И других дел, окромя как по кочкам скакать, найдется полная корзина.

– Это каких? – повел бровью Трофим.

– А чем князь занимается, пока воевода его дружину по полям и лесам гоняет? Если надо, так он и ее возглавить может, а нет, так других дел полна коробушка…

– Не шутковал бы ты, Иван Михайлович, с сякими делами, неровен час, послух найдется, явятся по нашу голову – и с плеч ее снимут за одни только мысли такие, – сразу посерьезнел воевода.

– Нет у меня за пазухой ничего такого, Трофим Игнатьич, даже в голове не держал с князьями да ханами тягаться. Только дело то, что тебе предстоит, схоже больно с их делами. Торговлю надо поставить да округу нашу оборонить, да людишек на каждое дело найти. Мы с товарищами по незнанию дров можем наломать, так что тебе нас и направлять.

– Наломал один сякой надысь. Вона, цельным рядом по пажити разложено, токмо хоронить успевай. – Воевода поднял палец вверх, призывая внимательно себя слушать. – Христом тебя заклинаю, Иван, держи мысли свои в узде, иначе оттяпают тебе язык. Я уж познал сущность твою: аще ты молвишь о чем, то к тому и пойдешь сквозь тернии любые.

– Молчать как рыба буду, Трофим Игнатьич, – улыбнулся Иван и добавил: – Покуда в силу не войдем.

Глава 15

Неподеленная добыча

Терлей никогда не мог бы подумать, что его слово может решить судьбу их поселений. Три рода, три больших семьи, три гурта раскололись. Переливающаяся серебром россыпь кольчуг свела с ума многих и многих, сверкающая сталь клинков тоже манила скорым обогащением. Кто-то хотел продать все оружие в Суздале или Муроме, а малое число горячих голов призывали даже идти по стезе побитых буртасов, не боясь повторить их судьбу. Сторонниками продажи были в основном старейшины родов и некоторые общинники из верхних поселений. Большинство из них по причине возраста или отсутствия каких-либо воинских навыков не участвовали в недавних сражениях. Они также не подверглись разграблению и избиению, их не убивали и не насиловали их жен. Однако права голоса полноценных мужей рода у них никто не отнимал, а голосов этих набиралось изрядное количество. Хотя надо признать, крики польстившихся на скорое обогащение отяцких воинов, которые хотели бы пойти по стезе вольных стрелков, тоже были громкими. Не обязательно кого-нибудь грабить, рассуждали они, достаточно наняться в дружину к какому-нибудь влиятельному купцу или даже князю – и все, мошну можно набивать серебром.

Справедливости ради надо сказать, что в число первых и вторых не вошло ни одного голоса из нижнего гурта. Он целиком и полностью выступил за предложение воеводы, однако решение это не обошлось без рукоприкладства. Некоторые молодые воины селения сразу после сражения высказались за дальний поход для мести буртасам, а то и своим давним врагам черемисам, однако по дороге домой Терлей успел их попросту приструнить. Кому-то указал на его полную непригодность как ратника, а особо крикливым просто надавал по шее, отозвав в сторонку. Правда, после этого долго объяснял, что если они с ним не могут справиться даже без меча или сабли, то уж воинам Великого Булгара или тем же черемисам, которые порой клинком себе на жизнь зарабатывают, они только пятки вылизывать смогут без насмешек с их стороны. И без обучения у переяславцев ни о какой мести говорить не приходится.

Поэтому в первый же день возвращения, похоронив убитых и наведя относительный порядок в частично сожженном селении, община нижнего гурта была готова не только согласиться с предложением создания новой дружины и общего хозяйства, но даже и пойти при некоторых условиях под переяславскую руку. Все-таки если бы не усилия новых поселенцев, то помощи от родичей они бы точно не дождались. Какая уж это родня, если их жен и детей хотели бросить на произвол судьбы, точнее, позволить им быть холопами до конца недолгих дней своих… Многие из мастеровых после общинного сбора даже бросились собирать вещи, уже решив для себя обустраиваться на новом месте. А Пычей, Терлей и восемь из полутора десятков будущих дружинников нижнего гурта отправились в среднее поселение, чтобы выяснить решение других родов. И неожиданно узнали, что никто предложения их бывшего воеводы не обсуждает, а старейшины делят доспехи и оружие, оставленное им на сохранение. Не всю добычу, конечно. Практически все вои, участвующие в битве, не могли отказать себе в удовольствии покрасоваться перед соплеменниками доспехами и оружием, а теперь, судя по всему, не собирались их снимать. Однако остальная воинская добыча и тюки с одеждой были разложены на поляне, и старейшины обоих верхних поселений, а также часть примкнувших к ним воинов ожесточенно спорили, что кому достанется. Кто-то кричал, как он много потерял в схватках с черемисами. Кто-то ожесточенно жестикулировал, объясняя, как он много сделал для благополучия родов. Некоторые общинники, участвовавшие в битве, доказывали, что их стрелы поразили по три-четыре ворога и они достойны лучшей доли, чем одна совсем не новая кольчуга и одна совсем не узорчатая сабля. При этом уже никто не вспоминал о переяславском участии в сражении, посчитав, что оставленные в заводи лодьи вполне потянут как доля добычи новых соседей. А если учесть, что переяславцы вовсе пропали бы без могучего отяцкого войска, то и за такой куш они должны быть благодарны. Если бы, конечно, знать, что с этими судами делать, да уметь как-нибудь управляться с парусом, то и их отдавать не следовало бы, но уж поздно об этом думать – соседи суда к рукам прибрали.

Однако стояли в стороне и другие отяки, в основном вои, обсуждая что-то вполголоса. К ним-то и отправились Терлей с Пычеем, послушав сначала, что творится на поляне. От них и узнали, что местный староста, воспользовавшись гибелью своего собрата с верховьев реки, смутил умы старейшин и подгребает под себя власть. А с ней и добычу, взятую в бою. Однако Пычей в этом усомнился.

– Не было такого в наших родах, – вступил он в круг между сгрудившимися в стороне отяками, – абы один человек решал за всех, как общине жить… Без дозволения старейшин и жреца не помыслил бы он об этом. Да и не худое это деяние… собрать все роды в един кулак. Однако же не он в бою плоть свою под стрелы подставлял, не он над ворогом победу измыслил и не он нас к ней вел. И не ему над нами стоять и добычей владеть.

– Так он и не один сие дело творит: старейшины горой за него, а они родичи наши старшие, – не было ранее того, чтобы в ослушание к ним войти. Они нам жизнь дали, выкормили, иной раз кусок изо рта вынимая, – заговорили наперебой окружающие его общинники. – Да и опыт они свой приобрели трудом тяжким, пренебрегать оным не следует! Это лишь скудость ума нашего покажет…

– Кха, кха, – аж закашлялся Пычей. – Верно воевода наш мне сказывал: не тот из людишек умен, кто поступает по правде, а тот, кто еще при этом своим умом живет. А вы с чьих слов мне тут глаголите? Как мальцы неразумные, а не вои, кровь проливавшие. Вежу к старшим надо иметь, а не в рот им заглядывать. Нашего урока вам мало? Дождались бы мы помощи от ваших родов, коли старейшины решали судьбу нашу? Окрест гляньте, как мир меняется… Русины переяславские на этой земле не с того появились, чтобы к нам поближе быть, а с того, что неуютно им у себя стало. Али ворог какой теснит, али землицы на всех не хватает. И черемисов прежде кто-то согнал со своих мест, оттого они на наши угодья и позарились… А ныне и другие от нас большего хотят. То буртасы, то булгары спешат за наш счет мошну свою наполнить… А в верховьях Ветлуги новгородцы уже пошаливать начали. Без меча прожить и раньше не могли, а ныне и подавно. Даже я, старый, доспех надел для службы воинской, пусть всего лишь на один бой ратный. А вы теперь стали той силой, которая защищает общий род наш, на вас все держится и будет держаться, а не на таких развалинах, как я или старейшины немощные. Ваша та добыча и ваше усмотрение, как ей распорядиться на благо рода. А старики токмо по сундукам все растащат да пылью там припорошат. А вы будете умирать под чужими мечами и вспоминать подвиги былые свои. И не придет к вам никто на помощь, потому что отвергаете вы руку, ныне вам протянутую. А протягивают ее вам, а не отцам вашим, потому что жить дальше вам, а не им. Вот так, решайте теперича, а мы порешали ужо. Уходим всем гуртом под переяславцев, оговорив, что обычаи наши нам останутся, а все, что промеж нами боком выйдет, то общим согласием решать.

Стоявшие вокруг отяки засмущались и, переглядываясь меж собой, вытолкнули в круг рыжеватого курносого воина.

– Исполать тебе, Пычей, – начал он, переминаясь с ноги на ногу. – Гондыр меня прозывают. Помнишь ли?

– В одном ряду с рогатинами стояли, как не помнить… И тебе исполать.

– Мы меж собой раньше тишком о том же говорили, но не с кем совет держать было, как поступить нам. Старейшины наши ныне лишь о добыче мыслить могут. Ты же староста, хоть и соседнего селения…

– А то не из одного семени наши роды вышли… – ответствовал Пычей. – Для наших трех гуртов всегда был один покровитель.

– Потому и спрашиваем тебя сей миг: как быть нам? Как поступить со старшими родичами нашими? Прогнать невместно, да и совестно было бы… И как добычу обратно забрать? Воины в том дележе тоже присутствие имеют, как бы замятни не было. Не простим себе, ежели кровь прольется. – Сумрачное лицо Гондыра только подчеркивало серьезность происходящего.

– Одно скажу, – чуть задумавшись, ответил Пычей. – Отнестись к старшим надо со всей вежей, а ответ за меня Терлей даст. Потому что воин он у нас не последний, да и помоложе многих будет. Ему дальше жить – ему и решать, как я и сказывал прежде.

Ошарашенный таким развитием событий, Терлей неожиданно оказался под пристальным взглядом многих людей. Первое мгновение он пытался придумать что-то умное, но только вспотел от усилий. А потом неожиданно успокоился. Неужели Пычей дал бы ему слово, если бы ожидал от него чего-то из ряда вон выходящего? Да нет, конечно, надо просто ответить то, что думаешь.

– Уходить вам надо, – начал он. – Уходить из родов тем, кто защиты для семей своих желает и кто сил своих на это не пожалеет отдать. К себе в род возьмем. Отстроимся у нас али в том месте, где деяния мастеровые зачинились. А воршуда, хранителя рода нашего, со всеми почестями и обрядами в каждую новую молельню проводим. Святыни у тебя, Пычей?