Награда Стил Даниэла

Гаэль услышала доносившиеся со двора громкие мужские голоса и подбежала к окну.

Сначала ей не удалось ничего рассмотреть, но потом она увидела отца, сильно загоревшего, в одежде и сапогах, которые обычно надевал для работы на ферме. С ним были еще двое. Немецкие солдаты что-то гортанно им приказывали, били прикладами. Она слышала, как отец что-то произнес, но не поняла слов, а потом раздались выстрелы.

Девушка почти слетела с лестницы черного хода и выглянула в крошечное зарешеченное оконце как раз в тот момент, когда окровавленное тело отца рухнуло на землю. Двоих, что были с ним, постигла та же участь. Тут же прибежали другие солдаты и куда-то потащили трупы.

Гаэль была так потрясена, что лишилась и дара речи, и способности соображать. Оставалось только гадать, убьют ли их с мамой. Что же делать? То ли бежать наверх, чтобы попытаться защитить ее, то ли во двор – посмотреть, нельзя ли хоть чем-то помочь отцу. Тут она увидела, как его тело бросают в кузов грузовика, и отчетливо поняла, что он мертв, а услышав слово «сопротивление», произнесенное с сильным акцентом, осознала, что отец тайно боролся с немцами. В это невозможно было поверить: он всегда так старался во всем угождать оккупантам, требовал не высовываться, ни во что не вмешиваться. Какое уж тут Сопротивление!

Но Гаэль вспомнила, как редко отец бывал дома весь прошлый год, и в душе у нее поселилось сомнение, не может ли это быть правдой.

Выйти во двор она все-таки не осмелилась, поэтому потихоньку поднялась наверх, зашла к матери, которая все это время находилась под действием снотворного, что удалось раздобыть, и, наконец отправилась к себе. Поверить невозможно: она потеряла отца. Пока его смерть не стала для Гаэль реальностью.

Она сидела на кровати, тупо уставившись в одну точку, когда пришла рыдающая Аполлин. Домоправительница обняла ее, и теперь уже они обе стали оплакивать ужасные потери, которые понесли в этой кошмарной войне.

– Он был в той же группе Сопротивления, что и мой сын, – прошептала Аполлин совершенно потрясенной Гаэль. – Твой отец, девочка, держался храбро.

Гаэль по-прежнему не могла этому поверить и была уверена, что следующими убьют ее и мать. Аполлин прошептала, что скорее всего и ее, и добавила: если попытаться бежать, поймают, и будет еще хуже.

– Что же мне делать? – проговорила Гаэль едва слышно. – Может, действительно убежать?

Но куда они пойдут? Мать слишком слаба и морально и физически, чтобы двигаться, а тащить ее на себе Гаэль не под силу. Кроме того, никто их у себя не примет. Отец никогда ничего не говорил о своих друзьях, скрывал даже сам факт, что занимается чем-то противозаконным. Он хорошо понимал, как это опасно, и все-таки рисковал. Родные понятия не имели о тайной жизни Рафаэля де Барбе, и только Аполлин была в курсе – однажды узнала обо всем от сына, но в силу своей преданности и благородства никогда бы не сделала ничего такого, что могло подвергнуть опасности семью Барбе или собственного сына.

– Может, они позволят вам остаться здесь? – робко спросила Аполлин, зная, как слаба Агата.

Моменты просветления теперь наступали все реже, она все время хотела спать: реальность жизни и происходящее вокруг были слишком невыносимы.

– Нет, не думаю, – задумчиво протянула Гаэль, но если бы позволили, не могла же она бросить маму и бежать. Придется остаться с ней до конца.

Аполлин ушла на кухню, чтобы никто не заподозрил, что она что-то знает или с кем-то разговаривала, но через несколько часов вернулась и принесла поесть. Вместе они пересказали Агате ужасные новости, но та даже не охнула: просто лежала, уставившись в потолок остекленевшими глазами, все еще под влиянием снотворного. Дочь дала ей очередной порошок. Оставалось лишь надеяться, что, когда придут убивать, мама будет спать.

Она вдруг по-детски захныкала и, прежде чем погрузиться в сон, пробормотала имя мужа.

Днем Гаэль вызвали в кабинет командующего гарнизоном. С ним были еще два офицера. Девушка старалась не выказать страха и смело встретила взгляд офицера. Немец был мрачнее тучи.

– Знаю, вам уже известно все, что случилось сегодня утром. Произошел несчастный случай на одной из ферм. Хозяева скрывали еврейскую семью. Я не уверен, знал ли об этом ваш отец, но люди, которые обнаружили все это, посчитали, что он причастен к преступлению. Теперь они обыскивают остальные фермы, и час назад нашли еще одну семью. Мы пока не выяснили, действовали ли фермеры независимо друг от друга или ваш отец проводил тайную операцию с целью вывезти евреев из Франции. Это очень серьезные преступления против оккупационной армии и страны, поэтому приравниваются к государственной измене.

Гаэль молчала. Сейчас и ее наверняка выведут во двор и расстреляют, как отца, а если нет, то что они с матерью будут теперь делать без него?

– Итак, мадемуазель Барбе, скажите: вам было известно о деятельности вашего отца? – заговорил немец, глядя на нее в упор. На мгновение ей показалось, что в его глазах мелькнула искра сочувствия. Он же видел перед собой худенькую девочку, почти ребенка, с большими голубыми глазами, светлыми, заплетенными в косу волосами. При каждой встрече она напоминала ему погибшую дочь, и это разрывало сердце и заставляло относиться к ней снисходительнее, но так, чтобы другие офицеры не знали. Кроме того, ему очень нравился ее отец. В другое время и при других обстоятельствах они могли бы стать друзьями.

– Нет, мсье командующий, я ничего не знала: папа не посвящал нас в свои дела, – отвлек его от тягостных мыслей дрожащий голос.

Он видел, как тряслись у нее плечи, хотя девочка старалась смотреть на него храбро. Присутствующие пристально наблюдали за ней, выискивая признаки вины. Всех французов немцы считали гнусными лжецами, способными на любую мерзость, включая измену, сохраняя при этом самый невинный вид. Даже такие юные девицы, как эта, по их мнению, не были исключением. Сопротивление быстро становилось могучей и опасной силой, и немцы делали все возможное, чтобы эту силу раздавить. Правительство сдалось легко, без борьбы, но граждане страны продолжали сражаться и ставили на пути оккупантов всевозможные преграды.

Командующий гарнизоном долго колебался, прежде чем кивнуть. Хотя по глазам девушки видел, что это правда: она ничего не знала о работе отца в Сопротивлении, а поняла, что он занимается чем-то противозаконным, только после его расстрела. Девушку потрясло случившееся, но она изо всех сил пыталась сохранять выдержку. Он был уверен, что она страшно испугана.

– Я знаю о состоянии здоровья фрау Агаты, – продолжил командующий гарнизоном суровым тоном, – и трудностях, которые вас ожидают в случае депортации.

У него не было сомнений, что ее мать не переживет тяжкие испытания, да и девушка вряд ли вынесет… В том, что Агата знала еще меньше о делах мужа, особенно учитывая ее состояние, немец был уверен: герр Барбе никогда не признался бы ей, на что отважился, чтобы не подвергать риску.

– Только из сострадания я позволю вам здесь остаться, но предупреждаю: если у меня возникнет хотя бы малейшее подозрение в вашем участии в подпольной деятельности любого рода, вы немедленно будете арестованы и наказаны по всей строгости закона. Мы очень довольны, что живем именно в этом доме, нас вполне устраивает, как благодаря вам налажен наш быт, но вы должны уважать нас, подчиняться и следовать французским законам.

Гаэль лишь молча кивнула: ради матери и себя самой она была более чем готова согласиться на любые требования. Мать не переживет ни депортацию, ни тем более тюрьму, да и Гаэль тоже не хотела бы для себя подобной участи. Их комнаты на чердаке были сейчас самым безопасным местом, и она знала, что отец не стал бы ее осуждать. Теперь, когда они с матерью остались вдвоем и защитить их было некому, приходилось уповать только на милость оккупантов.

– Вам все понятно? – мрачно спросил командующий.

Она должна относиться к нему почтительно, хотя они убили отца, но им с матерью идти некуда.

– Да, мсье… – ответила Гаэль, подняв на него глаза, казавшиеся круглыми как блюдце на смертельно бледном лице.

– Хорошо. Вы можете похоронить отца как полагается, на своем семейном кладбище.

Остальным офицерам это явно не понравилось, судя по тому, как яростно они заговорили на немецком: этот человек совершил преступление против рейха, а его хоронят как героя. Командующий что-то сухо ответил, после чего снова обратился к Гаэль:

– Сделайте это быстро и без шума. Ваша мать сможет посетить церемонию?

– Вряд ли…

Он кивнул и позволил ей наконец уйти.

Гаэль тошнило, когда она поднималась на свой чердак по темной лестнице, которой до войны пользовались только слуги. Теперь это было ее жилище, в то время как немцы занимали все остальные помещения. Спасибо и за то, что командующий их пощадил. Все, чего она теперь хотела, – это покоя для матери. Бедняжка и так столько выстрадала.

Гаэль села на кровать и разразилась слезами: и облегчения, и скорби, но больше всего одиночества. Этим утром она потеряла отца, месяц назад – брата, а мать превратилась в подобие призрака, лучшая подруга исчезла.

Ночью она порылась в вещах отца, пока мать спала, но перед этим сходила к священнику. До него уже дошли печальные новости: слухи расходятся быстро. За то, что укрывали евреев, пытаясь уберечь несчастных от депортации, в тот день были расстреляны еще несколько человек из поместья. Евреев все равно выслали, а их защитников убили. Все заплатили высокую цену за мужество и сострадание, но волны зла остановить уже было невозможно.

Священник согласился отслужить панихиду по Рафаэлю де Барбе на следующий день, но по требованию командования посетить ее сможет только Гаэль.

Просматривая книги и бумаги отца, Гаэль наткнулась на конверт, где, кроме письма, были деньги, немного, но явно на такой вот случай. Долго на них не протянешь, но это все, что он мог сделать для семьи. Отец прекрасно понимал, что, если Гаэль держит в руках это письмо, значит, его уже нет, поэтому просил позаботиться о матери, быть осторожной, мудрой и спасать себя. Он написал все это лишь месяц назад и ни словом не упомянул о Сопротивлении, чтобы не подвергать опасности дочь и жену. Теперь, когда Гаэль знала, она пребывала в полном отчаянии от его смерти, но одновременно и гордилась отцом. Жаль только, что она ни о чем не догадывалась раньше, он помог бы Фельдманам, если бы дочь попросила об этом. Хотя вряд ли можно было что-то сделать, после того как они оказались в лагере для интернированных.

Ходили слухи о побегах из лагерей, но таковых было немного: большинству интернированных не хватало смелости сопротивляться или пытаться бежать. Если кто-то все-таки решался, то не всем это удавалось: многие были убиты при побеге или пойманы, возвращены и расстреляны в назидание остальным. В лагерях было полно женщин, детей, молодых парней и мужчин постарше, которые считали, что следует вести себя смирно, не перечить, и тогда немцы пощадят их родных. Кроме того, они же французские граждане, не какие-то иностранцы. Как же может родная страна ополчиться против них и отдать оккупантам на растерзание? Почти все они – люди порядочные, уважаемые, занимают приличную должность, далеко не бедные, владеют хорошими домами, законопослушные. Это в основном адвокаты, доктора, банкиры, как мсье Фельдман, то есть прекрасно образованные специалисты, но… евреи. А это теперь считалось тяжелейшим преступлением. Никто до этого момента по-настоящему не понимал, как велика ненависть нацистов к евреям. Отныне следовало всеми силами избегать общения как с друзьями-евреями, так и с родственниками, а лучше и вовсе отречься. Все средства, имущество, любая собственность евреев подлежала конфискации. Пусть они и не совершали никаких преступлений, их лишали всего.

Гаэль сунула конверт под матрац, решив тратить деньги только на лекарства для матери или если случится что-то непредвиденное. Сейчас ничего нельзя предугадать, а это все, что у них есть.

Этой ночью Аполлин снова приходила проведать ее, но Гаэль ничего не сказала ей о деньгах. Теперь она не доверяла никому, даже верной домоправительнице: всем есть что терять, включая собственную жизнь.

На следующий день после отпевания в маленькой часовне они со священником похоронили отца в безымянной могиле, поставив простой деревянный крест. Гаэль поклялась себе после войны устроить настоящие похороны. Хорошо хоть, вообще выдали тело и они смогли похоронить его дома. А надгробие можно заказать и позже.

Отец лежал рядом с сыном, но знали об этом только Гаэль да священник.

Через два месяца Гаэль исполнилось восемнадцать, и Аполлин испекла ей небольшой хлебец – огромная роскошь в эти дни, – воткнув в него свечку. В остальном же день прошел незаметно. Она ничего не сказала матери, которая вообще не поднималась с постели и теперь принимала снотворное дважды в день, если Гаэль удавалось его достать. Сама девушка больше не отходила далеко от дома: гуляла по дорожкам поместья, иногда посещала ферму, заходила в деревню, чтобы приобрести какую-нибудь мелочь для матери и запастись продуктами по карточкам. Приходилось также ездить через две деревни в аптеку за снотворным, с помощью которого мать приспособилась избегать реальности и жить в мире собственных фантазий, где никто не мог до нее дотянуться.

Теперь Гаэль стала совсем одинокой.

Как-то днем она возвращалась из деревни, думая об отце и брате, которых ей так не хватало. Хорошо еще, что у них с матерью были еда и жилье, за что девушка мысленно в который раз поблагодарила немецкого начальника.

Гаэль была уже на полпути к дому, когда увидела полицейский грузовик. Прежде чем ее заметили, она сбросила скорость, а потом и вовсе съехала на обочину, чтобы не подвергаться допросу. Ее взору предстала знакомая картина, вмиг вернув мучительные воспоминания. Мужчину, двух маленьких детей и женщину с надрывавшимся в плаче грудничком на руках вывели из дома под дулами винтовок и приказали сесть в грузовик.

Гаэль вспомнила Фельдманов, хотя эти люди явно попроще, да и жилье бедное. В этот момент краем глаза она уловила какое-то движение и, присмотревшись, увидела малыша, который пытался выбраться из окна, расположенного у самой земли, по-видимому, подвального помещения. Мальчик прятался за ржавыми трубами, и о нем, похоже, совершенно забыли, потому что грузовик уехал. Малыш выбрался в чем был – в коротких штанишках, без пальто – и дрожал от холода. Зато был почти незаметен постороннему взгляду.

Гаэль очень боялась, что солдаты вернутся за ним, но, слава богу, этого не случилось. Посчитав, что времени прошло достаточно, она села на велосипед и проехала мимо окна, затем остановилась в нескольких футах и пешком вернулась, чтобы заглянуть за трубы, где прятался малыш. Ребенок в ужасе уставился на нее, слишком испуганный, чтобы пошевелиться. На вид ему было года четыре. Когда она протянула руку, он в ужасе съежился, пытаясь скрыться в тени, и Гаэль еле слышно произнесла:

– Не бойся, я друг.

– И ты отведешь меня к маме?

Она кивнула, хотя и знала, что лжет.

Малыш выбрался из-за труб, Гаэль быстро посадила его в корзину велосипеда, сняла пальто и поспешно накрыла с головой. Оглянувшись, чтобы убедиться, что никто их не видел, девушка предупредила:

– Сиди молча, не шуми.

Мальчик не ответил. Корзина оказалась достаточно вместительной, было очень холодно, и он, свернувшись клубочком, пытался согреться.

Гаэль села на велосипед и что есть сил принялась крутить педали, торопясь довезти свой драгоценный груз. Она понятия не имела, что будет с ним делать, но знала, что нужно придумать, где его спрятать.

И тут она вспомнила про старый сарай в дальнем углу сада, куда в последнее время никто, кроме нее, не заходил. Сарай, в котором хранились садовые инструменты, стоял около кладбища. И Гаэль там бывала, когда приходила убирать могилу отца. Подвал, где в лучшие времена держали бочки с сидром, был в данный момент единственным местом, где можно спрятать ребенка по крайней мере на несколько дней.

Девушка проехала мимо поместья к кладбищу, никого, к счастью, не встретив. Когда она въехала внутрь, в пахнущий яблоками мрак сарая, уже стемнело. Земляной пол замерз и стал твердым. В подвал вела крышка люка, и в детстве они с братом любили здесь прятаться.

Гаэль осторожно вытащила мальчика из корзины и поставила на ноги. Он молча смотрел на нее в лунном свете, лившемся в окно: личико бледное, глаза огромные, испуганные.

– Как тебя зовут? – ласково спросила она, опустившись на корточки.

– Я Жакоб, – тихо ответил малыш, очевидно все еще не доверяя ей, не зная, что она собирается с ним делать.

Впрочем, не знала этого и она.

– Я Гаэль. – Девушка погладила мальчика по голове и поцеловала в щечку.

– Где моя мама?

– Не знаю, – ответила она честно и попросила, хотя и знала, что это будет нелегко для маленького ребенка: – Ты должен быть очень храбрым. Мне придется оставить тебя здесь. Ненадолго. Я скоро вернусь. Никто тебя здесь не найдет, но выходить нельзя. Обещаешь?

Для маленького ребенка перспектива остаться в полном одиночестве, к тому же в темноте, была ужасающей, но от этого зависела его жизнь.

Помедлив, малыш кивнул, а потом спросил:

– А плохие дяди сюда не придут?

– Нет, если ты не будешь выходить и шуметь. Я принесу тебе поесть.

Жакоб опять кивнул, и Гаэль, потрепав малыша по волосам, улыбнулась и вывела велосипед из сарая. Пальто она оставила, чтобы он не замерз. В поместье она гнала с такой скоростью, что даже вспотела. Всю дорогу, пока крутила педали, девушка молилась, чтобы никто не нашел мальчика, а уж она придумает, как его уберечь. Она сделает это ради Ребекки и ее семьи, ради всех тех, кого не смогла спасти. Может, хоть этого малыша удастся защитить.

Она оставила велосипед во дворе и поднялась наверх, проведать мать. Та, как обычно, спала. Гаэль отметила, что она стала почти бесплотной и сейчас при лунном свете выглядела трупом. Оставив на тумбочке снотворное, в случае если мать проснется, она вернулась к себе, ломая голову, как быть. Нужно спуститься на кухню и попытаться украсть немного еды, потом добраться до сарая и устроить ребенка на ночь. Утром она сообразит, что делать дальше. Спрашивать совета не у кого, но нельзя же вечно держать его в сарае! Она молила Бога подсказать ей выход из положения, когда появилась Аполлин с супом и кусочком хлеба на подносе для матери и едой для нее: корочкой хлеба со стола командующего, кусочком сушеного мяса, горсткой жаркого и тоненьким ломтиком сыра. Гаэль поблагодарила ее и, завернув хлеб, мясо и сыр в салфетку, налила воды в термос, который держала в комнате. Жаркое она съела сама, поскольку отнести Жакобу его было не в чем. Час спустя она снова вышла из дома с едой в корзине и одеялом, которое взяла в бельевом чулане наверху.

Сначала, подъехав к сараю, она не смогла найти мальчика: до нее не доносилось ни звука. Он не отвечал, когда она звала его по имени, и Гаэль вдруг запаниковала, испугавшись, что его кто-то нашел и забрал, но тут увидела его глаза, блестевшие в лунном свете, которые смотрели на нее.

– Привет, Жакоб, – прошептала девушка. – Я принесла тебе поесть.

Малыш медленно подошел к ней. Гаэль вынула еду из корзины и протянула ему. Жакоб с жадностью съел все до последней крошки и выпил немного воды. Примерно через час она завернула малыша в одеяло прямо поверх пальто и устроила на ночлег, оставив термос с водой. Прежде чем отправиться домой, Гаэль объяснила, что утром ему придется спуститься в подвал в случае, если вдруг кто-нибудь придет, и показала, как открывать крышку люка.

– Ничего не бойся, утром я приду, – пообещала девушка.

Жакоб достал что-то из кармана и протянул ей. Это был листок бумаги с наспех нацарапанным адресом. Видно было, что все писалось в спешке.

– Откуда это?

Гаэль даже при тусклом освещении смогла прочитать написанное, но понятия не имела, что это означает.

– Мама дала и сказала: когда меня найдут, нужно отвезти туда.

До этой минуты он не упоминал об адресе, но она сообразила, что это мать велела ему вылезти в окно и спрятаться, когда жандармы вошли в дом.

– Мы поедем туда утром, – спокойно произнесла Гаэль, гадая, во что впуталась, но обратной дороги нет. Да она и не хотела отступать. Сделает это для ребенка, для его матери и таких же, как они.

– А мама и папа там? – спросил малыш и так на нее посмотрел, что пронзил взглядом сердце.

– Не думаю. Но если мама хотела, чтобы тебя отвезли туда, значит, это самое безопасное место.

Он кивнул, успокоившись, и она уложила его на импровизированную постель, поцеловала на ночь и поехала в поместье.

Гаэль воспринимала заботу о безопасности ребенка некоей миссией. Пусть она совершенно незнакома с его матерью, но помочь ее сыну – это самое малое, что она может для нее сделать. О себе она не думала: какая разница? Что будет со всеми ими, если каждый станет жалеть только себя?

Спать она легла в одежде, чтобы утром не тратить время на одевание. В первый раз сон ее был крепок, и снилась ей подруга. Ребекка улыбалась Гаэль, а рядом стоял Жакоб. Они оба говорили, что очень ждут, когда она приедет.

Глава 4

Едва рассвело, как Гаэль пробралась в сарай. Жакоб все еще спал. Она ухитрилась украсть несколько корочек хлеба для него, когда проходила мимо буфетной, и прихватила садовые инструменты, в случае если кто-нибудь, увидев ее, спросит, куда это она направляется. Придется сказать, что пора привести в порядок отцовскую могилу.

К счастью, никого по пути Гаэль не встретила, тихонько вошла и осторожно тронула мальчика за плечо. Он поначалу растерянно заморгал, но тут же узнал и вспомнил. Гаэль подвела его к порогу облегчиться, потом покормила хлебом. Искать карту она не решилась, но знала, что место, адрес которого небрежно нацарапан на бумаге, находится в двух деревнях отсюда. Как туда добраться, ей было тоже известно.

– Мне опять нужно лезть в подвал? – спросил Жакоб, но Гаэль покачала головой:

– Нет, мы поедем туда, куда велела твоя мама.

Она помогла малышу забраться в корзину и накрыла его одеялом, предварительно оставив садовые инструменты в сарае. Гаэль решила, что поездка при свете дня не вызовет никаких подозрений. На дорогу у нее чуть больше часа. Документы и разрешение на свободный проезд по стране у нее есть, и, если ребенок ничем не выдаст своего присутствия, никаких проблем возникнуть не должно. Местные солдаты никогда ее не останавливали, хоть она и была хорошенькой, потому что были предупреждены о необходимости относиться к здешним женщинам с уважением. Командующий гарнизоном был очень строг в этом отношении. Кроме того, было очевидно, что Гаэль из почтенной семьи и, мало того, живет в том же доме, где поселился начальник гарнизона.

Прежде чем покинуть поместье, она в последний раз проверила, как устроился в корзине Жакоб, и отправилась в путь проселочными дорогами среди других велосипедистов, направлявшихся в соседнюю деревню. Никто ее не остановил, не спросил документы, солдаты на блокпостах просто махали вслед, а кое-кто даже ей улыбался. И поскольку выглядела она истинной арийкой, никто ни в чем ее не заподозрил.

Около двух часов понадобилось на то, чтобы отыскать нужный адрес. На бумаге не было имени, поэтому, добравшись до места, она просто позвонила у ворот. Несколько минут спустя вышел высокий молодой человек и, подозрительно уставившись на девушку, не очень приветливо спросил:

– В чем дело? Вы кто?

Она не знала, что сказать: пароля у нее не было, инструкций – тоже, поэтому она просто ответила, кивнув на корзину:

– У меня для вас посылка.

В его глазах явно читался вопрос, на который она не могла ответить.

– Какая еще посылка?

Гаэль вытащила из кармана клочок бумаги и протянула ему: может, почерк узнает? И он действительно отреагировал немедленно:

– Заходите!

Оказавшись внутри, она стала молиться в надежде, что поступает правильно, и осторожно подняла одеяло. Жакоб сел и посмотрел на них. Молодой человек свирепого вида тут же расплылся в улыбке, поднял мальчика и прижал к груди:

– Добро пожаловать, малыш! Мы о тебе позаботимся.

– А где мама и папа? – оглянувшись по сторонам, спросил Жакоб. Парень покачал головой:

– Их здесь нет. Но зато есть друзья, которые готовы тебе помочь.

– Его зовут Жакоб, – пояснила Гаэль.

Молодой человек представился как Симон и повел гостей в глубь гаража, к неприметной двери. На стук вышла хорошенькая молодая женщина и, улыбнувшись, взяла ребенка.

– Это Жакоб, – представил малыша Симон.

Женщина смотрела на мальчика с такой добротой, словно долго ожидала его появления. Гаэль увидела в комнате и других детей. Когда дверь за ними закрылась, Симон пояснил:

– Вы как раз вовремя: сегодня вечером мы переправляем пятерых ребятишек в Шамбон, и Жакоб может поехать с ними.

Она знала, что Шамбон-сюр-Линьон находится в Оверни, в департаменте Луар, на юге Центральной Франции, но больше ничего сказать не могла, а он вел себя так, словно Гаэль сто раз там бывала.

– За последние два года мы отвезли туда более двух тысяч детей. Все – еврейские беженцы, как Жакоб. Друзья и соседи прятали их в домах, отелях, на фермах и в школах, – принялся объяснять Симон.

Через три месяца после начала оккупации Шамбон и близлежащие деревни взяли на себя заботу о еврейских детях. Движение возглавили протестанты под предводительством пастора Андре Трокме, которого прихожане считали святым. Теперь по всей Франции имелись укрытия для евреев, а люди вроде Симона и той женщины, которая взяла Жакоба, переправляли детей в безопасные места.

Каким-то чудом мать Жакоба услышала о них и записала адрес для сына, попросив отдать тому, кто его найдет.

– Мы стараемся перевезти их поближе к швейцарской границе и там прячем у местных жителей. Потом делаем им новые документы, даем другие имена.

Несколько месяцев назад пастор Трокме произнес речь в Париже, обвинив соотечественников в трусости и антисемитизме. Сам он, известный пацифист, был полон решимости противостоять местным властям. Пока его не трогали. Трокме тесно сотрудничал с американскими квакерами из Комитета службы американских друзей и его председателем Бернсом Чалмерсом, два года пытавшимся договориться об освобождении интернированных евреев, но дело не двигалось с места. Трокме превратил целые деревни по соседству в подпольную сеть, чтобы защитить и приютить еврейских детей. Симон заверил, что они самые храбрые граждане Франции и, кроме того, им помогает швейцарский Красный Крест. А шведское правительство недавно стало посылать Трокме в Шамбон финансовую помощь для более успешной работы.

– У вас что-то вроде секты? – спросила Гаэль, сбитая с толку всем, что он рассказал.

– Мы работаем на ОСИ[2], обществе помощи детям. Если кто-то приводит к нам детей, мы отвозим их в Шамбон. Сотрудничаем не только с пастором Трокме и американскими квакерами, но и с любым, кто к этому готов. Если когда-нибудь еще доставите нам такую «посылку», будем рады помочь.

Девушка, поколебавшись, кивнула. Теперь ей казалось, что это единственно правильный поступок. Ребекка была бы ею довольна, хотя для нее самой Гаэль ничего не смогла сделать. Все, на что она оказалась способна, – навещать, но освободить не сумела. А ведь если бы доставила в Шамбон, могла бы, наверное, спасти…

Слишком больно было думать об этом.

– Жакоб будет в надежных руках, – заверил ее Симон, провожая к воротам.

– Хорошо, что я случайно увидела, как он выбирался из дома через окно, когда забрали его родителей и еще троих детей.

– Повезло ему, что вы там оказались.

Ей было трудно поверить, что весь город и округа так дружно сопротивляются немцам. Должно быть, пастор Трокме – необыкновенный человек, если все так его слушаются, помогают спасать детей. Подумать только, он даже смог заручиться поддержкой иностранцев!

– К завтрашнему дню он обзаведется новым именем и документами.

– А его семья? – печально спросила Гаэль, хотя уже знала ответ.

– Если их депортировали, все сильно усложняется. Переговоры по инициативе Бернса Чалмерса несколько раз заканчивались успешно, но чаще наци отсылают семьи в германские лагеря, и никто оттуда не возвращается. Большинство детей, которых мы прячем, к концу войны окажутся сиротами, если уже не стали таковыми, – мрачно заметил Симон.

Гаэль понимала, что он говорит правду и это относится и к Ребекке, которую вместе с родными отправили бог знает куда.

– Надеюсь, еще увидимся, – произнес Симон, когда она села на велосипед.

Молодой человек был немного похож на ее брата, но Гаэль постаралась не думать об этом и застенчиво пробормотала:

– Я живу в поместье Мутон-Барбе, где немцы устроили резиденцию для начальника местного гарнизона, гестаповца. Нам с матерью позволили остаться, но наверху, в помещении для прислуги.

Симон кивнул, сообразив: для того чтобы связаться с девушкой, нужно принимать все меры предосторожности, – и поразился ее смелости.

– Сегодня ты совершила великое дело, – сказал он тихо, чтобы ее приободрить.

– Жакоб еще такой маленький… А сколько они забрали таких, – вздохнула она печально.

Слишком тяжело было их вспоминать: школьных друзей, деревенских жителей, Фельдманов и многих других…

– В Талмуде говорится, что спасение даже одной жизни можно приравнять к спасению целого мира. И это правда. Если ты смогла спасти Жакоба, то совершила для него чудо.

– Ты еврей? – с любопытством спросила Гаэль.

– Нет, протестант. Реформат, как пастор Трокме. Но на самом деле разницы никакой. Протестант, католик, иудей, реформат – все мы хотим спасти этих детей. То, что творят немцы, – омерзительно! Они пытаются настроить всю страну и всю Европу против одной нации! Мы не можем их остановить, зато надеемся спасти как можно больше детей. Так что добро пожаловать в ОСИ! Желаю благополучно добраться до дома, – сказал Симон серьезно.

– Передай Жакобу мою любовь, – едва слышно ответила Гаэль и уехала, размышляя о невероятном капризе судьбы, позволившей ей вовремя найти мальчика и помочь ему укрыться.

Все рассказанное Симоном о его организации, городке Шамбон-сюр-Линьон и пасторе Трокме потрясло ее. Это же замечательно, что на свете есть такие люди! Чудесным образом осознание этого так ее воодушевило, что, даже встретив на обратном пути солдат, она не встревожилась. Теперь ей нечего скрывать. Услышит ли она когда-нибудь еще о Симоне и людях, которые работают с ним?

Следующие недели были особенно тяжелыми и угнетающими. Это было первое Рождество без отца и брата, здоровье матери неуклонно ухудшалось, бльшую часть времени Агата находилась под действием снотворного, и Гаэль пребывала в полном одиночестве. Чтобы не умереть от тоски, она ходила на кладбище и наводила поряок на могилах отца и брата. Как-то, возвращаясь домой, она почувствовала, что ее преследуют, и испугалась: вдруг это один из немецких солдат?!

Гаэль закрутила педали быстрее, но дорогу ей внезапно преградил сурового вида незнакомец с черной бородой и копной таких же волос. Прежде чем она успела уехать или сбежать, он объявил:

– Меня послал Симон из ОСИ.

Гаэль немного успокоилась, поняв, почему он здесь.

– У нас для тебя другая «посылка» – девятилетняя девочка. Нужно как можно скорее доставить ее в Сен-Шеф. Сделаешь?

Гаэль, не колеблясь, согласилась.

– Где она?

– На соседней ферме, но она не может там оставаться. Вчера у них были неприятности.

Где эта ферма? На земле отца?

Но Гаэль ничего не спросила.

– Около кладбища есть сарай с подвалом и люком, – пояснила Гаэль, ощущая прилив адреналина от осознания, что ждет впереди.

– Если я доставлю ее туда, сможешь завтра ее переправить?

Гаэль кивнула. Городок, о котором упомянул незнакомец, был в трех часах езды отсюда, а девятилетнюю девочку не спрячешь в корзине.

Она лихорадочно соображала, как переправить девочку в безопасное место, и неожиданно ее осенило:

– А фермер не может одолжить мне свой трактор?

– Не знаю. Думаю, одолжит, если я попрошу, – пробормотал незнакомец растерянно. – Хочешь везти на тракторе?

Гаэль кивнула, и незнакомец улыбнулся. Никому и в голову такое раньше не приходило, но порой самые невероятные решения оказывались лучшими.

– Оставь его возле сада, – попросила Гаэль, и он пообещал:

– Хорошо. Девочка сегодня ночью будет в сарае.

– Я заеду за ней рано утром. И надо одеть ее в рабочую спецовку, – предупредила Гаэль.

Через минуту они уселись на велосипеды и разъехались в противоположные стороны. У Гаэль была вся ночь, чтобы обдумать план и решить, не слишком ли он рискованный.

Наутро, перед рассветом, она подъехала к сараю и увидела там девчушку в комбинезоне и толстом свитере. Бедняжка дрожала под одеялом, которое Гаэль оставила здесь, после того как увезла Жакоба. К облегчению девушки, оказалось, что у малышки светлые волосы, так что можно запросто выдать ее за сестру. Они даже чем-то похожи. Девочка очень хорошенькая. Спросив, как ее имя – Изабель, – Гаэль поделилась с ней своим планом. Они сестры, дочери фермера, помогают отцу. Их брат в Париже, больше никого нет.

– Ну как тебе? – спросила она девчушку, испуганно смотревшую на нее умными глазенками.

– Я ничего не знаю о фермах. Мы живем в городе, – нервно пробормотала Изабель.

Вся ее семья была депортирована, а она спаслась только потому, что в это время гостила у подруги. Ее спрятали друзья в соседней деревне. Она провела в подвале пять месяцев, но они посчитали, что риск слишком велик. Боялись, что скоро нагрянут власти. А ОСИ хотела переправить ее в Шамбон, подальше от беды.

– Не волнуйся, тебя не попросят вспахать поле, – заверила девочку Гаэль.

Вскоре они уже сидели на тракторе, ехать было крайне неудобно, и по пути Изабель почти не разговаривала. Трижды они миновали патрулей, но те, взглянув на девчонок, принимали их за деревенских с ближайших ферм и даже не проверяли документы и не только ни разу не заподозрили неладное, а наоборот, знаками велели проезжать поскорее. Гаэль была безумно рада, что все удалось!

Наконец они добрались до безопасного дома в Сен-Шефе. Изабель вежливо поблагодарила ее и исчезла внутри. Незнакомец, с которым Гаэль говорила накануне, уже ждал ее.

– Ну как, все удалось? – спросил он.

– Прошло идеально! – улыбнулась Гаэль. – Если хотите сделать что-то незаконное, возьмите трактор, и никто не обратит на вас внимания.

Тем более если это две девчонки – олицетворение невинности и совершенно непохожие на евреек. Немцы считали их арийками.

– Придется это запомнить, – рассмеялся мужчина, но тут же стал серьезным и добавил: – У нас для тебя будет еще одна «посылка» через несколько дней: пока он болен.

– Тяжело? – встревожилась Гаэль: ведь она не сиделка, да и опыта никакого, но, может, это не важно?

– Мы думали, воспаление легких: это была бы настоящая беда, – но доктор сказал, что всего лишь бронхит. Пусть отлежится. Мы дадим тебе знать, когда нужно ехать.

Гаэль кивнула и отправилась в обратное путешествие домой. Еще до сумерек она смогла вернуть трактор на место, пересела на велосипед и поехала домой. День был долгий, трудный: Гаэль очень боялась, что их поймают, да и шесть часов на тракторе не сахар, – поэтому сразу отправилась к себе и рухнула в постель.

Следующие две недели к ней никто не приходил, и Гаэль гадала, что стало с больным ребенком. И пусть пока она перевезла в безопасное место только двоих детей, произошедшее придало новое значение, цель и глубину ее жизни, и ей не терпелось продолжить эту работу. Гаэль особенно вдохновляло то обстоятельство, что вся деревня посвятила себя спасению детей, и она хотела внести свой вклад в общее дело и помочь.

Прошло две недели, и наконец так же неожиданно мимо нее проехал на велосипеде тот же мужчина и бросил всего одну фразу, стараясь не привлекать внимания посторонних:

– То же место, завтра, шесть утра.

Гаэль ничем не показала, что слышала его, и поехала к булочной, где купила полбуханки ржаного хлеба, а когда направилась к выходу, хозяйка окликнула ее и дала булочку с корицей для матери. Агата почти ничего не ела, и Гаэль с Аполлин были рады, если удавалось хоть чем-то ее побаловать. Снотворное напрочь лишало ее аппетита, но без него мигрени были ужасающими. И все-таки снотворное ухудшало ее состояние.

На следующей день Гаэль встала в половине шестого и сразу поехала к сараю, чтобы забрать ребенка с бронхитом. Было темно, холодно и сыро. Только она вошла, как появился Симон с корзинкой – похоже, продукты. Послышалось слабое мяуканье, словно где-то прятался котенок, и она испуганно оглянулась: Симон откинул уголок одеяла, Гаэль поняла, что на сей раз это младенец.

– О господи, сколько ему? – совершенно растерявшись, спросила она, не имея представления, как будет его перевозить.

– Восемь недель. Давид самый маленький из спасенных нами детей. Мать оставила его в мусорном ящике – было всего месяц – в тот день, когда их депортировали. К его одеяльцу прикрепили записку с нашим адресом. Горничная, обнаружившая младенца, принесла его нам, но он был болен – видимо, простудился.

Малыш словно понимал, что говорят о нем, и у Гаэль едва не разорвалось сердце от жалости. Подумать только: такой кроха – и уже потерял мать!

– Его отец – доктор, так что роды принимал на дому. Они боялись ехать в больницу, потому что евреи, хотя отец практиковал в округе двадцать лет.

Все эти истории были трагичными и шокирующими…

Гаэль подняла ребенка, прижала к себе, и он тут же принялся слюнявить ей шею и чмокать – очевидно, хотел есть.

– Как мне его везти? И что, если он заплачет?

– Может, завяжешь его в платок и повесишь на грудь, как будто он твой? Если остановят, можешь сказать, что еще не успела выправить ему документы. Вряд ли он вынесет путешествие на тракторе, да и в корзине на велосипеде его не повезешь.

Гаэль глубоко задумалась, пытаясь решить, как лучше поступить. Задание оказалось нелегким.

– Куда его нужно доставить?

– Это в паре часов пути отсюда.

Симон привез малыша с соседней фермы, но не решился самостоятельно доставить в безопасное место: вряд ли он сможет объяснить правдоподобно, откуда взялся двухмесячный младенец. Гаэль это куда проще. Кроме того, нельзя быть уверенным, что он всю дорогу станет молчать: а вдруг расплачется, захочет есть или обмочит пеленки. Кроме того, малыш по-прежнему сильно кашлял.

Симон почти сразу же уехал, оставив детское питание, предоставленное Красным Крестом. Гаэль покормила ребенка, соорудила для него перевязь из своего шерстяного шарфа и села на велосипед, громко распевая, чтобы успокоить его. Ее голос, похоже, действовал на него завораживающе. Как бы то ни было, но малыш замолчал.

Час спустя она выехала на магистраль, и на сей раз ее остановили на блокпосту проверить документы, но о ребенке даже не упомянули. Ее бумаги были в порядке, поэтому солдат лишь спросил, куда она направляется.

– Навестить бабушку. Она его еще не видела – сильно болел.

В этот момент малыш, как по заказу, разразился устрашающим кашлем, словно в подтверждение словам.

– Не стоило вывозить его на улицу в такой холод, – пожурил солдат и добавил, что у него самого трое детей и видно, что это ее первенец.

Вид у солдата был крайне неодобрительный: слишком уж она молода и не замужем, – но он все равно улыбнулся, коснулся пальцами щечки ребенка и строгим голосом велел как можно скорее отвезти его в тепло.

Страницы: «« 123 »»

Читать бесплатно другие книги:

Здесь летающие машины соседствуют с магическими артефактами, волхвы полемизируют с церковью, а в уни...
Telegram стал любимым мессенджером миллионов людей: он удобный, быстрый, в нем есть всё – от обычных...
Внезапный удар отразить очень сложно. А уж если речь идет не о драке в подворотне, а о новом витке г...
Если тебя никто не любит, даже ты сам, то ты, в конце концов, зачахнешь, и вряд ли тебе поможет наст...
Александр Геннадьевич Хакимов – известный ведический учитель – предлагает вашему вниманию еще одно с...
Может быть, имя действительно влияет на судьбу? Если оно необычное, то и жизнь окажется яркой. У Нэл...