Искусство наследования секретов О'Нил Барбара

– Это начало наших владений, Давкоута, – снова взмахнула Ребекка рукой. – Границей между Розмером и нами служит вот этот лесистый склон.

Ассиметричный побеленный дом с соломенной крышей стоял на краю выгона, где пощипывали сочную траву три лошади.

– До чего великолепные животные! – прокомментировала я.

– Вы ездите верхом?

– По правде говоря, нет, – улыбнулась я. – Но готова побиться об заклад, что вы освоили искусство верховой езды в совершенстве.

Ребекка рассмеялась, и я снова отметила про себя, как сильно не вязался этот громкий, несдержанный хохот с ее обликом и манерами.

– Вы правы, – кивнула она. – Но в основном я развожу скаковых лошадей. Для участия в скачках с препятствиями, любительском стипл-чезе, а не для высшей лиги. Вот этот чалый конь – мой чемпион. Пьютер.

Хвост Пьютера со свистом рассек воздух, конь вскинул голову в нашу сторону. На спинах всех животных были попоны. А на вид мне больше всех понравился рыжий скакун с черной, как смоль, гривой.

Стипл-чез… К своему стыду, я не знала, что это такое. И мысленно дописала это слово в неуклонно растущий список понятий, которые мне следовало изучить. А ощущение, что я угодила в чужой, неведомый мне мир, где весь мой опыт и знания, которыми я пользовалась в своем собственном мирке, оказались бесполезными, еще больше окрепло.

Ребекка свернула на подъездную дорогу, и я залюбовалась домом. Ассиметричный, длинный, двухэтажный, он внушал уважение прочностью своих стен под кровлей, крытой толстым слоем соломы. На ней трудились да работника. Один на самом верху, на фоне серого неба ловко насаживал снопы на притуги по линии крыши. Другой подавал ему снопы, стоя на лестнице.

– Я еще утром заметила, что в деревне все крыши крыты соломой. А я думала, что солома, как кровельный материал, уже выходит из употребления.

– Так и есть, – откликнулась Ребекка. – Но мы в Сент-Айвз-Кроссе – счастливцы. Потому что Тони – тот парень, что на верху, – потомственный кровельщик. Все его предки занимались этим ремеслом; мастерство передавалось из поколения в поколение, от отца к сыну аж с шестнадцатого века, – Ребекка убрала ключи от машины в сумочку. – Посмотрите, как красиво он укладывает солому. Это его фирменный знак. У каждого кровельщика свой способ укладки.

Оба работника были темноволосыми, высокими, с длинными руками и ногами.

– Значит, один из них приходится другому сыном?

– Нет-нет. Тони – записной холостяк, никогда женат не был. А другой парень – поденщик. Его зовут Сэм.

Парень, поднимавший сноп, забросил его на крышу и встал боком на тонкий деревянный выступ. У меня от этого зрелища голова закружилась.

Переместившись, чтобы вылезти из салона, я поняла, что вся моя больная нога в такой зябкий, сырой день занемела. Под ступнями хлюпнула раскисшая после дождя земля. И мне потребовалось время, чтобы обрести устойчивость. (Просто удивительно, до чего быстро можно утратить равновесие!) А потом, следуя завету мамы – «Хорошую мину надо сохранять даже при плохой игре!» – я двинулась размеренным шагом за Ребеккой.

Та, уже вырвавшись вперед, крикнула кровельщикам:

– Спускайтесь вниз, ребята! Подкрепитесь рагу с олениной. Дождь может снова начаться в любую минуту.

У меня сжалось сердце. Оленина…

– Заходите, – жестом пригласила меня внутрь Ребекка. – Располагайтесь. Чашечку чая?

Огонь в очаге дружелюбно заиграл язычками невысокого пламени. Опустившись в большое, мягкое кресло, стоявшее недалеко от камина, я огляделась. В доме были две комнаты с полами, выложенными широкими деревянными панелями, гостиная с камином и кухня, чьи окна со средниками выходили в сад.

Бернард развалился на ковре у моих ног; из соседней комнаты тут же вынырнул желтый кот и подбежал к сенбернару. Пес лизнул его, и кот пристроился у его пушистого бока.

– Какая прелесть! – не сдержала я восторга.

– Они стали лучшими друзьями, – засуетилась на кухне Ребекка, наполняя чайник. – Мамаша Джимми отказалась от детеныша, когда котенку было всего пять недель, а Бернард его искренне полюбил.

– Вы могли бы накрутить до миллиона просмотров на YouTube.

– Гм, – пожала плечами Ребекка. – У кого есть время на это?

Ее отношение к YouTube меня ошеломило. И вновь напомнило о том, что мой мир остался далеко от меня. В эстетствующем и техничном «Заливе» Сан-Франциско все днями и ночами просиживали в соцсетях. Но, сказать по правде, вынужденный перерыв пришелся мне по душе.

– Верно, – моя нога расслабилась у огня, и я слегка вытянула ее. – Вы давно здесь живете?

– Не очень. Всего пять лет. Мы с мужем, Филиппом, сошлись в Лондоне. Нам обоим захотелось перебраться в какое-нибудь старинное поместье, где я могла бы разводить лошадей. Давкоут идеально подходит для этого, – сняв со спинки дивана шаль, Ребекка присела напротив меня. – Нам потребовался почти год, чтобы сделать его пригодным для жизни. Если вы захотите, я после обеда устрою вам экскурсию.

– Я не против.

– Филипп работает в банковской сфере и всю рабочую неделю проводит в городе. Приезжает сюда только на выходные. Так что большую часть времени я предоставлена самой себе. Но я мечтала о такой жизни с детства, и мне здесь очень нравится.

– Я понимаю, почему.

Чайник засвистел, и Ребекка вскочила с дивана:

– Чай будете с сахаром или с молоком?

– И с сахаром, и с молоком, – рассмеялась я, наблюдая, как Ребекка заливала кипяток в заварной чайник; ее стройная фигура покоряла изяществом, длинные, светлые, ровно подрезанные волосы ниспадали чуть ниже лопаток. – Вы тоже работали в городе?

– Да. И тоже в банке. После женитьбы одному из нас пришлось уволиться – мы с Филиппом работали в одной компании. Возникли… сложности, – Ребекка подняла поднос. – Теперь мои «проекты» – дом и конюшни. А скачки доставляют мне ни с чем не сравнимое удовольствие.

– Вы тоже в них участвуете?

– Да.

– Потрясающе, – забрала я у Ребекки чашку на блюдце.

– А вы правда ничего не знаете о поместье Розмер? – усомнилась она.

– Правда. Мама умерла месяц назад. Перебирая ее вещи, я нашла письма от Джонатана Хавера. На прошлой неделе я ему позвонила. И тогда впервые услышала об имении.

– Письма? – переспросила Ребекка.

Ее тон показался мне чересчур безразличным, и я предпочла не вдаваться в подробности:

– Я мало что из них поняла. Только то, что кто-то проявлял интерес к приобретению этой собственности.

– Вот как, – по окнам застучали капли дождя, и Ребекка подняла глаза к потолку, словно могла разглядеть сквозь него кровельщика. – Скоро Тони придет. Он любит поворчать, бывает грубоватым, да и за манерами не следит. Вы не обращайте на это внимания. Такой уж он человек, – я пожала плечами. – Даже не представляю, кто мог интересоваться Розмером… – отпила глоток чая Ребекка. – Дом в аварийном состоянии, он разрушается на глазах. И в то же время он числится в списке «неприкасаемых». Вы не сможете даже гвоздя в нем забить без особого разрешения.

– Мистер Хавер тоже упоминал об этом списке. Но я не вполне понимаю, что это значит. Дом охраняется государством как исторический памятник? Или что-то другое?

– Головная боль – вот, что это значит. Давкоут включен в список зданий II категории. И то нам пришлось вывернуться наизнанку, чтобы установить в дамской комнате нормальную раковину. Местный совет возглавляет миссис Стоунбридж… – я рассмеялась: в устах Ребекки это имя прозвучало как прозвище бой-бабы, если не разбойницы с большой дороги из старых преданий. – Гортензия Стоунбридж охраняет эти здания как сущий цербер, даже в кабинет к ней попасть непросто. Держит круговую оборону, – поставила чашку на блюдце Ребекка. – А главным критерием для включения того или иного здания в список служит его историческая ценность. К первой категории причисляются здания, имеющие особое значение для страны. Есть и другие условия, но суть одна: любые меры по восстановлению, обновлению и ремонту невозможны без одобрения местного совета. Наш дом относится к зданиям второй категории. Но миссис Стоунбридж потрепала нам нервы.

– Звучит пугающе.

В дверь постучали, и Ребекка метнулась к ней.

– Заходите, заходите! – проговорила она, сдернув с вешалки у двери полотенце.

Забежав в дом, две большие собаки тут же помчались к Бернарду, и их хозяйке пришлось прикрикнуть:

– Сидеть!

Царапнув по полу когтями, собаки замерли на месте. Кот предусмотрительно удрал.

Слово «ворчливый» (а именно так охарактеризовала кровельщика Тони Ребекка) всегда ассоциировалось у меня со старостью. Но переступивший порог высокий мужчина оказался моего возраста. Может, чуть-чуть постарше – лет сорока. Одет он был в видавшую виды коричневую кожаную куртку и джинсы. Почти не задержав на мне взгляда, он скинул куртку:

– Дождь зарядил надолго. Я приду завтра. С сырой соломой невозможно работать.

– Оливия Шоу, это Тони Уиллоу. Оливия – новая графиня Розмерская.

– Здрасьте, – не изменив тона, сказал Тони; его акцент оказался менее выраженным, чем у Ребекки.

– Приятно с вами познакомиться, – любезно ответила я.

Второй мужчина топтался на дворовом половике. Он был такой же высокий, как Тони, но моложе его лет на десять. Черные кудри, растрепавшиеся от дождя, обрамляли вытянутое, довольно примечательное лицо – большие темные глаза под черными бровями, широкий рот. Когда он вошел внутрь и посмотрел на меня, мне показалось, что я его напугала.

– Здравствуйте, – сказал он через пару секунд и осклабился: – Значит, это вы – новая графиня. Ваш приезд взбудоражил всю деревню.

Я невольно зарделась до самых ушей. И затрясла головой:

– Пожалуйста, зовите меня просто Оливия.

– Оливия так Оливия, – приблизившись, протянул руку парень. – А я – Самир Малакар. Большинство здешних жителей зовут меня просто Сэм.

– А как вам больше нравится?

– Вообще-то, Самир.

– Хорошо, Самир, – улыбнулась я. – Будем знакомы.

– Заходите, присаживайтесь. Вы тоже садитесь, Оливия, – расстелила на старом деревянном столе тканевые коврики Ребекка.

Я направилась к столу с чашкой чая, но сырая, холодная погода все же сказалась: хромота стала более выраженной.

«До чего же неловко», – подумала я, но молодой кровельщик молча забрал у меня чашку и, пока я, прижимаясь к стене, преодолевала расстояние всего в один шаг, поставил ее передо мной.

– Спасибо.

– Мы как раз обсуждали Розмер, – раскладывая по мискам рагу, сказала Ребекка. – Оливия узнала о его существовании всего неделю назад.

Расправив свою салфетку, Самир кивнул в мою сторону:

– Вот вы удивились-то в тот день.

– Это еще мягко сказано…

– Вы – типичная американка! – рассмеялась Ребекка. Она поставила передо мной миску с сочным коричневатым рагу с ломтиками мяса, моркови и помидоров. Запах у кушанья был в точности такой, какой вы ждете от рагу в дождливый февральский денек.

Но тут я вспомнила об оленине, упомянутой Ребеккой. Я ела ее всего пару раз, и оба раза она мне на вкус не понравилась – жестковатая, с душком дичи. А кроме того, мне вспомнились олени, однажды забредавшие на мамино ранчо. С их большими темными глазами и длинными ресницами. Эти животные объедали все цветки роз, пока мама не решилась их отстреливать.

Но делиться этим воспоминанием за столом Ребекки мне не хотелось.

– А что во мне американского? – полюбопытствовала я, не поднимая рук с колен.

Ребекка подала миску Тони; тот ее взял, и в его жесте мне привиделось что-то личное, даже интимное. Они были любовниками?

Ребекка поставила на стол свою миску:

– Вы не производите впечатление человека, осознавшего, что он унаследовал огромное поместье с титулом в придачу, – сказала Ребекка, старательно артикулируя свистящие согласные. – Обычная англичанка способна убить за такое наследство.

– Наследство застало меня врасплох, мне до сих пор это кажется какой-то… нелепостью, – призналась я.

– Как выигрыш в лотерею! – встрял Тони.

– Нет, раз в придачу не прилагаются деньги, – заметил Самир.

– А то ты знаешь! – ухмыльнулась Ребекка. – Ладно, давайте лучше поедим.

Самир пожал плечами, но, похоже, не рассердился на нее за язвительный выпад.

Я взяла ложку – из чистого серебра, явно недавно отполированную, но уже побывавшую в употреблении. Ребекка и кровельщики с видимым удовольствием поглощали рагу. И пересилив свои сомнения, я зачерпнула ложкой маленький кусочек. И поднесла его к губам.

Время остановилось.

Иногда пища, попавшая на язык, переворачивает все твои представления о мире еды. И это рагу оказалось одним из таких блюд – сочное, питательное, ароматное. Густой бульон с кубиками нежной моркови и картофеля аппетитно пах ароматной зеленью и специями. Помешивая ложкой темное, непрозрачное озерцо подливы, я пыталась подобрать слова, чтобы описать его в своем эссе. Но для верности мне пришлось бы описать и обстановку комнаты, и шведскую плиту AGA, стоявшую в углу, и окна со средником, и двух кровельщиков в потертых джинсах.

– Это оленина? – спросила я и зачерпнула полную ложку. – Потрясающе!

– Спасибо, – спокойно отреагировала Ребекка. – А вы никогда ее не пробовали?

– Пробовала, но не такую. Мы практически не едим оленину в Штатах, – я снова попыталась разгадать ингредиенты по привкусам: красное вино, чеснок, бекон и что-то еще, но я так и не разобрала, что это. – Что придает рагу сладковатости? Ни на мед, ни на коричневый сахар вроде не похоже…

Тони хихикнул:

– Не ждите, что она раскроет вам свои секреты.

– Ну, конечно же, раскрою. Это джем из красной смородины, – наклонила голову Ребекка. – Вкус отменный, верно. А вы повар?

– Автор гастрономических эссе, – хмыкнула я. – До того как сломать ногу, я работала редактором в одном кулинарном журнале. Собственно, я и сейчас там работаю. Просто взяла отпуск.

– Редактор… – повторил Самир. – А мы знаем этот журнал?

– Не знаю, – Самир не показался мне гурманом, да и откуда ему могли быть известны американские журналы. – «Яйцо и курица», слыхали о таком?

Губы Самира в удивлении выгнулись:

– Правда?

– А вам известен этот журнал?

– Да. У сестры их целая стопка. Она промешана на кулинарной теме. И владеет одним Индийским ресторанчиком.

– О! Я видела его сегодня утром. На вид – первоклассный.

– А то! – воодушевился Самир. – Она столько сил в него вложила. И обязательно захочет познакомиться с вами, когда я ей о вас скажу.

– Надо будет попробовать ее кухню. Северо-индийская или южная?

– Сестра создала нечто особое, совершенно новое. Но лучше ей самой вам рассказать, – Самир снова сосредоточился на рагу, поедая его с аппетитом мужчины, все утро выполнявшего тяжелую физическую работу. Лишь отпив глоток чая, он снова обратил на меня свой взгляд. Невероятно густые ресницы придавали его глазам бархатистость, присущую глазам оленей в окрестностях маминого ранчо. – Должно быть, это очень увлекательная работа.

– Да, – подтвердила я, а в груди что-то больно кольнуло. – Работа интересная. Я скучаю по ней.

– Но теперь, получив такое наследство, вы ведь можете не утруждать себя больше работой? – вмешалась в разговор Ребекка; и не успела я ответить, что не мыслю жизни без работы, спросила: – Кстати, почему известие о наследстве показалось вам нелепостью?

– Не знаю, – запнулась я, подбирая верные слова для описания чувств, что меня тогда обуяли. – Моя мать была художницей и не производила впечатления богатой наследницы. Сколько я себя помню, она жила в одном доме. И… – снова осеклась я, потупив взгляд на руки, опять оказавшиеся на коленях, – она никогда не рассказывала мне о другой недвижимости. Должно быть, тому была причина. Но…

– Что?

– Не знаю. Возможно, мне следует все это выяснить до принятия каких-либо решений.

– Это поместье проклято, чтобы вы знали, – сказал Тони.

– Ну, конечно, как иначе? – откликнулась Ребекка. – Над каждым старым английским домом витает проклятие.

– Проклятие Розмера еще хуже. Оно действует. Все мужчины из этого рода умирают насильственной смертью, – сверкнул глазами из-под насупленных бровей Тони. – Убийства, войны, суицид. Трудно это отрицать.

Я подумала о маме, сбежавшей в Америку:

– А женщины?

– С ними все в порядке. Страдают только мужчины.

– А что за проклятие? – спросила я.

– Его наложила одна деревенская девушка, полюбившая монаха, когда Розмер был аббатством. Она пообещала, что ее дух и после смерти будет тревожить руины церкви. Или колодца. У легенды есть несколько версий, – поведал Самир.

– Я никогда ее не слышала, – сказала Ребекка. – А откуда ты это знаешь?

– Моя бабка состояла в услужении у старой графини после ее возвращения из Индии. Вашей бабушки, – покосился на меня Самир.

Моей бабушки! Мной снова овладело странное ощущение: моя жизнь – как лабиринт, головоломка. Я встретилась глазами со взглядом Самира – открытым, бодрым и, как ни странно, приглушающим вдруг накатившую на меня тревогу:

– А что еще вам известно?

– Немногое. Отец знает больше, – оторвав от хлеба здоровый ломоть, парень опустил его в миску и, придерживая так длинными пальцами, добавил: – Если дождь закончится, мы можем прокатиться после обеда до усадьбы, и вы осмотрите ее. При желании, конечно.

– Сэм, ты меня удивляешь! – воскликнула Ребекка. – Не мужчина, а кладезь тайн и сокровенных знаний!

Самир в ответ лишь слегка пожал плечами. И забавно приподнял брови, помешивая рагу:

– Люди видят только то, что хотят видеть, – произнес он.

Я вспомнила мультфильм, любимый в детстве.

– В бескрайнем лесу… – пробормотала я бездумно и попыталась насвистеть мелодию песенки «Я и моя стрела».

Самир посмотрел на меня; в его взгляде появилось что-то новое:

– Такова жизнь, таковы люди.

Мне захотелось ударить с ним по рукам:

– У моей собаки была кличка Стрела.

– Я догадался бы с первого раза.

Я рассмеялась:

– И у нее была очень острый нос.

– Как наконечник стрелы, летящей в цель, – добавил уже без ухмылки Самир и покосился на меня: оценила ли я его сравнение.

Я снова не сдержала смех.

– Добавки, Сэм? – встряла Ребекка.

– Не откажусь.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Словно пожелав склонить меня к сговорчивости, дождь прекратился сразу после обеда. И мы с Ребеккой отправились в путь на ее «Рейндж-Ровере», а кровельщики последовали за нами в рабочем грузовике Тони. В иных обстоятельствах я рискнула бы преодолеть это расстояние пешком, хотя дорога петляла среди полей вверх по довольно крутому холму. Но из-за дождя под ногами хлюпала грязная жижа.

На этот раз мы подъехали к Розмеру с тыла. Дом предстал перед глазами, едва мы свернули за угол. Под лучами солнца, уже прибившимися сквозь низкие тучи, он отливал ярким золотом и выглядел гораздо менее ветхим, чем показался мне накануне. Я узнала и линию крыши, и деревья, стройными рядами отступавшие от него по склонам возвышенности. Все – как на маминых иллюстрациях. Мамочка! Все эти годы она рисовала место, которое давным-давно покинула. О чем она думала? Насколько сильно тосковала по нему? Мое сердце опять сжала боль.

– Красиво, правда? – вклинился в мои воспоминания голос Ребекки.

– Каждый раз, когда я на него смотрю, меня охватывает благоговейная дрожь, – призналась я.

– Слева то, что осталось от садов, – указала Ребекка на подпорные стенки и террасы, спускавшиеся уступами по склону холма. – Они были разбиты еще в восемнадцатом веке и прослыли на всю округу. Старая графиня – полагаю, ваша бабушка – возродила их, но вы видите, как обошлось с ними время.

Я кивнула. Сады поросли густым непролазным бурьяном.

– А справа – фермы. Как видите, они в порядке и полноценно функционируют. Графское семейство никогда не отгораживалось от внешнего мира – и с момента основания поместья часть земель отдали на откуп местным жителям. Здесь до сих пор живут и трудятся несколько семей.

Поля были по-зимнему пустынны, но они эффектно перекатывались вдаль ровными волнами. Повсюду виднелись коттеджи и изгороди, обрамлявшие наделы.

– Сколько людей занимается здесь сельским хозяйством?

– Точно не знаю, – нахмурилась Ребекка. – Этот вопрос надо будет задать Джонатану. Но, думаю, достаточно для уплаты налогов.

– А что они возделывают?

– Большинство – рапс, некоторые – ячмень. А еще разводят овец, – Ребекка указала жестом на дальнее поле, где паслось стадо белых барашков. – Выращивают и другие культуры, но рапсовое масло – главный продукт здешних фермеров, – Ребекка помолчала, давая мне возможность обозреть поля. – Здесь очень красиво, когда все в цвету – ярко-желтые цветы сплошным ковром выстилают округу.

На вершине холма Ребекка припарковалась; мы вылезли из машины. И пока поджидали отставших от нас Тони и Самира, я воспользовалась паузой и немножко прошлась, стараясь размяться и осмыслить увиденное. Все эти фермы и коттеджи – точь в точь как на картинке календаря. Запущенный сад расстелился по склону как истощенная куртизанка, а неподалеку – словно в поклоне – припадала к земле согбенная теплица, отливавшая зеленоватой голубизной в рассеянном свете прохладного дня. «Надо будет осмотреть ее внутри», – подумала я. И, достав телефон, сделала несколько снимков. Меня так и подмывало сделать зарисовки. Но свой этюдник я оставила в гостиничном номере.

Когда я в первый день разглядывала поместье спереди, оно показалось мне заброшенным. Но с этой стороны мои глаза узрели множество признаков жизни. У крыльца строения, которое я посчитала кухней, подремывали в ожидании весны огородные грядки.

– Кто там живет? – поинтересовалась я.

– Смотрители поместья, – ответила Ребекка. – С тех самых пор, как ваша мать с братом исчезли. Сколько уж лет прошло? Сорок? Пятьдесят? …Но сейчас они, по-моему, в отъезде.

«Опять «брат»! Надо бы побольше о нем узнать», – сделала я зарубку в памяти. Но почему поместье досталось мне, если на него могли претендовать дядя или его наследники?

– Здесь особо не за чем присматривать. Почему они не следили за состоянием дома?

Рядом со мной возник Самир:

– Они делали, что могли. Дом начал ветшать еще до отъезда владельцев. Ваша бабка ненавидела усадьбу и мечтала о ее разрушении.

– Но почему?

Самир скосил на меня глаза, и я поняла, насколько высоким он в действительности был.

– Это длинная история. Пойдемте! Давайте заглянем внутрь.

– А что – ключ не нужен?

– Нет. Замок сломан.

– Я несколько лет прожила у подножия холма и не знала, что можно зайти внутрь! – в возбуждении фыркнула Ребекка. – Тони, ты идешь?

Кровельщик закурил и потряс головой:

– Я вас здесь подожду.

Заколебавшись, Ребекка перевела взгляд с Тони на дом, с дома на нас и обратно на Тони:

– Мне не терпится осмотреть его изнутри.

Едва кивнув, Тони выпустил изо рта облачко сигаретного дыма. И остался на месте.

А мы втроем устремились к задней двери. При мыслях о том, что мы могли за нею увидеть, мое сердце заколотилось как бешеное. Повернувшись, Самир подал мне руку.

– Графиня! – произнес он с толикой иронии в голосе.

Скривив губы при упоминании титула, я все же оперлась на его руку и, последовав за парнем по разбитым ступенькам, оказалась в большой и достаточно чистой комнате. Из мебели там были только стенные шкафы и полки. В большинстве своем пустые.

– Должно быть, это была часть кладовки или буфетной, – предположила Ребекка.

В комнате было очень холодно, хотя и не до той дрожи, что пробрала нас, когда мы вышли из машины. Глухую, абсолютную тишину нарушала лишь наша поступь. Я последовала за Самиром в следующее помещение, оказавшееся просторной кухней в стиле 1960-х. Пол покрывал желтоватый листовой линолеум; и на нем, и на рабочих столах высились горы коробок, уподоблявшие комнату свалке.

Но огромные окна пропускали внутрь много света даже сквозь накопленную за десятки лет пыль. Под чехлом горбилась громадная уродливая плита бирюзового цвета.

– Да это же шведская плита-печка AGA! – воскликнула Ребекка, проведя пальцами по слою пыли. – Самая дорогая модель в свое время! Интересно, она в рабочем состоянии? Мне как-то довелось писать статью о британских плитах.

– Не уверена, что они могут выйти из строя…

– В детстве мы часто пробирались сюда и играли, – сказал Самир. – И подначивали друг друга – кто отважится пройти по дому в одиночку как можно дальше.

– Здесь не так уж и страшно, – заметила я. – Я ожидала худшего.

– Не спешите с выводами, – взмахнул рукой Самир, позвав нас за собой.

Пробравшись по хаотичному лабиринту из коробок, мы вышли в более парадную буфетную, заставленную сервантами и шкафами с полками. Мне захотелось заглянуть в них, посмотреть, не осталась ли посуда, из которой могла есть моя мама, или какая-нибудь красивая, старинная утварь. Но я подавила это желание и последовала за Самиром в другую комнату.

– А здесь, и правда, жутковато, – призналась я.

Окна комнаты оплетали лианы дикого винограда. Многие заползли сквозь разбитые стекла внутрь, придав интерьеру зеленоватый оттенок. Обеденный стол с шестнадцатью или двадцатью стульями усеивали куски отвалившегося гипса и штукатурки. Еще больше мусора было на полу. Вспучившиеся и отклеившиеся полотна обоев свисали вниз затейливыми сталактитами. По одной стене и половине потолка расползалось огромное черное пятно. А на другой стене я заметила более светлый прямоугольник.

– И где же та картина? Тут был чей-то портрет?

– Не знаю, – засунув руки в карманы своего худи, вывернул нижнюю губу Самир. – В одной из спален наверху есть несколько картин, но это не портреты. Что-то фантастическое.

Я сразу же вспомнила мамино творчество:

– На них изображен лес?

Самир обернулся и посмотрел на меня:

– Нет. Сады и всякое такое.

– Мышь! – взвизгнула за моею спиною Ребекка и стрелой помчалась к выходу.

Я огляделась по сторонам. Но если мышь и была где-то, то со страху уже убежала. Я покачала головой, и Самир провел меня через кучу мусора на пороге в следующую комнату. Похоже, она служила гостиной. Деревянная филенчатая дверь висела – перекошенная – под углом на нижних петлях. Высокие окна до потолка почти полностью оплетали растения.

– Взгляните на это, – указал Самир на цветущую белую розу, светившуюся, как маленький ночник в темноте. – Должно быть, здесь теплее, чем снаружи.

– Волей-неволей вспомнишь «Красавицу и чудовище», – хмыкнула я и, не удержавшись, подошла понюхать розу. – Дом под вековым проклятием…

– И что потребовалось, чтобы его снять? То проклятие?

– Чудовище научилось любить и сумело добиться ответной любви, – наклонив к розе голову, я приятно удивилась ее нежному лимонному аромату.

– Да-да. Женщинам всегда нравятся брутальные, грубые и примитивные типы.

Пристроившись сбоку от Самира, я улыбнулась:

Страницы: «« 123456 »»

Читать бесплатно другие книги:

Можно ли верить злодею? Стоит ли верить ректору? Можно ли довериться королю? Чего стоит настоящая др...
Марк Рич прошел путь от беспризорника из развалин мегаполиса на окраинной планете до командующего об...
Ошеломительная история о том, как в далекие советские годы был убит знаменитый певец, любимчик самог...
Самый громкий провал Илюшина:преступление, которое не было раскрыто,пропавшая женщина, которая не бы...
Элси Винтер совершает вынужденную посадку в Сильвабоне. Она в ужасе, потому что не желает видеться с...
А.М. Платонов – полковник в отставке, ветеран спецслужб, в лихие 90-е был начальником 1 отдела Управ...