Бывшие. Боль и любовь Стар Дана
Я не знаю, как на это реагировать и что вообще делать. Такое неприемлемо, но я не могу отвести глаз от зрелища.
Это так дерзко, грязно, сексуально.
Ком в горле образуется, ладошки потеют, соски под хлопковой тканью лифчика напрягаются, становясь тверже камня.
Вяземский рычит как зверь и подмахивает бёдрами, жёстко врезаясь стояком в собственную ладонь.
Затем звучит хриплый стон… Я вижу, как его огромное тело, состоящее из титановых мышц, хорошо проработанных и прокачанных, обмякает на кровати.
Он с облегчением, глухо выдыхает, а его орган постепенно расслабляется вместе со своим хозяином….
Красная до кончиков ушей, я заставляю себя немедленно отлипнуть от двери и дать деру.
Он мастурбировал и шептал моё имя. С пристрастием, с одержимостью какой-то. Как не человек, а животное дикое. Дикарь из джунглей!
Я тоже хороша!
Мой пульс зашкаливает, между ног сладко вибрирует, трусики пропитались тёплой влагой.
Мне нужно срочно отвлечься, выпить кофе.
Лучше бы с коньяком…
Так, ладно. Ну было и было, что тут такого? Что естественно, то небезобразно. Лучше пусть со своей рукой забавляется, чем со мной. В конце концов, он взрослый мужчина в полном расцвете сил, сексуальная разрядка ему необходима по природе.
В следующий раз лучше постучать. Однозначно! Вот только я, впопыхах, об этом забываю.
Сижу в ординаторской, хлещу уже вторую кружку кофе и не могу избавиться от дурацкого жара, будто сжигающего изнутри всё моё тело.
Вяземский дрочил на моих глазах…
Клянусь, он делал это своей рукой и исподлобья, нагло смотрел на меня.
Как я теперь к нему вернусь? Как ни в чём не бывало?
Заходит санитарка.
– Варюшка, а ты чего тут сидишь? Тебя там пациент обыскался уже, спрашивает.
– Боже мой… – за голову хватаюсь, опять краснея. – Ладно, иду. Не знаешь, он там уже закончил?
– Ась?
Тётя Маша надраивает полы в ординаторской, она немного глуховата, приходится быть попугаем.
– Ну это… Закончил…
– Чего закончил-то? – отрывается от швабры и смотрит с непониманием.
Блин, неважно.
– Ничего. Хорошо, иду.
Значит закончил, раз она так о нём спокойно говорит. Хоть бы трусы надел.
Надо, не надо, а мне приходится вернуться к Илье Сергеевичу и войти в палату с умным лицом, сделав вид, будто абсолютно ничего здесь такого неприличного не было пятнадцать минут назад.
Всё бы ничего, я уже даже почти остыла и начала забывать бесстыжую порнохабщину, пока я, пройдя вперёд, не увидела свой потерянный бейдж с фотографией, лежавший на тумбочке, а на нём…
Ну он мерзавец, кретин, извращуга!!!
На нём застывшие капельки белой жидкости.
Я. Его. Ненавижу.
Он занимался рукоблудием в больнице, да ещё и использовал для этого гадкого дела мою фотографию!
Вяземский совсем охренел!
Глава 4
– Здравствуй, Варя, – ухмыляется с сытым, величественным видом.
Наглые глаза горят, наглые, пухлые губы изогнуты в кривой ухмылке, наглая поза всем своим видом показывает максимум снисхождения.
И он как всегда без майки, с голым торсом. Спасибо хоть в трусах. Таки надел.
– Прикройтесь, – отворачиваюсь.
Дурацкий жар опять ползёт по лицу – мне это уже всё надоело. Надоело так реагировать на него. Он же мерзавец!
– Почему? Не нравлюсь.
– Нра… То есть, это вас не касается! – хмыкаю, вздёрнув подбородок.
– У тебя красивая коса. Ты сегодня волосы в косу собрала? Мне нравится. Мечтаю наматывать её на кулак, и…
– Вы отвратительно себя ведёте. И, если не прикроетесь, я откажусь вас лечить и уволюсь.
– Тогда я умру и это будет на твоей совести.
Голос насытился льдом и сталью. Опасной.
Повернулась, двинулась к кровати. Вяземский соизволил набросить на бёдра одеяло.
– Лежите спокойно, мне нужно осмотреть вашу рану.
Присаживаюсь на край кровати, подготавливая всё необходимое, он, как всегда, мешает.
– Тут простынка запачкалась, нужно поменять, – криво лыбится, указывая на белёсые пятна на одеяле.
– Это просто отвратительно! Тут не публичный дом, а учреждение, где спасают людей. Хоть бы каплю уважения проявили! – взрываюсь я.
– Я проявил. Не одну каплю, а даже несколько.
– Мне не о чем с вами разговаривать. Это бесполезно, – цыкаю.
– Жаль, что ты такая холодная колючка. Но очень скоро я тебя отогрею…
Всю энергию направляю в работу.
Я должна, должна, должна.
Думать о словах Стрельникова, за них цепляться.
Стрельников ещё одну важную вещь добавил – он дал мне добро быть не только медсестрой, но и почувствовать себя в роли врача. Поэтому наградил дополнительными заданиями.
Конечно, на утреннем или вечернем обходе он был главным, а я лишь вела контроль в остальное время и обо всём ему докладывала. Павел Степанович почти всегда на операциях, ему нужен человек на подхвате. Но почему именно я? Неужели правда разглядел во мне талант?
– Тут болит? – нажимаю на грудь.
Молчит.
– А тут?
Тишина.
Я выдыхаю. Прощупываю область груди, чтобы убедиться в отсутствии рубцов и подкожных гематом. Вроде хорошо заживает, но на всякий случай следует перестраховаться.
– Сделаем УЗИ через несколько дней, надо ещё сдать анализы.
– Для тебя всё, что захочешь.
– А сейчас я вас послушаю…
Снимаю с шеи стетоскоп прикладываю к области сердца, сосредотачиваюсь.
Он хищно, очень внимательно за мной наблюдает. За каждым моим действием. Будто мечтает сожрать, в самом деле.
– Как себя в целом чувствуете?
– Как огурчик. Хоть в космос.
– Радует ваш оптимизм.
– А меня ты радуешь.
– Со мной на вы, пожалуйста. Варвара Дмитриевна! – колко рублю. Сама задыхаюсь. Эмоции уже на разрыв.
– Оу… Варвара. Дмитриевна, – смачно перекатил на языке моё имя, как сладкую конфету. – Зачётно. Но молодая ты слишком для Варвары. Мне нравится Варя. Нежно, с теплотой. Сколько тебе лет?
– У врача нет возраста, только его опыт.
– Острячка! И гордая. Мне нравится. Как же я от тебя кайфую, малышка! От каждой секунды взгляда на тебя, твоего голоса, образа… Глаз красивых, как небо…
Я стараюсь, я правда стараюсь быть стойкой, непробиваемой как сталь для его банальной лести, но он меня пробивает. Наповал сражает. Едва держусь. А в душе уже всё кипит, как лава.
– Жалобы есть?
– Курить хочу…
Глаза закатываю.
– И трахаться.
– До свидания! – дёргаюсь, уже собираясь встать и навсегда покинуть клинику, Вяземский притормаживает.
– Ладно, прости! Шутка. Ляпнул сдуру. Идиот. Бывает. Всё понял, с тобой иначе надо. Хрупкая ты, нежная, ранимая. Что ж, буду по-другому пытаться, если смогу. Я не романтик, Варвара, но любым способом хочу получить желаемое.
Так и думала. Не романтик, а просто наглая сволочь.
Продолжаю, по крайне мере пытаюсь игнорировать этого «романтика недоделанного», не предавая значение его словам.
– Так, сейчас девочек из лаборатории позову, пусть кровь возьмут.
Поднимаюсь с кровати, а он за руку хватает, крепко сжимая. Бесцеремонно, в упор рубит.
– Пошли на свидание.
– Отпустите меня, – попробую вырваться. Мертвая хватка. Адреналин начинает захлёстывать нещадно, словно на убой.
– Ответ: да, нет?
– Нет!
– Зря! – рыкает, откидывая мою руку грубо. Злится. – Чего ты хочешь? Сколько денег? Назови цену!
– Всего доброго, отдыхайте! А у меня ещё много дел.
– Твои дела – это, блять, я!
Я почти бегом из палаты лечу, а позади слышу глухой удар. Кажется, это была прикроватная тумбочка и она встретилась с мощным мужским кулаком. Надеюсь, осталась целой.
Маша говорила, что, когда я ушла на больничный на один день, уже один раз в палате Вяземского меняли мебель.
Пора начать пить анаприлин…
Ненавижу этот час!
Плююсь в уме, останавливаясь возле двери ненавистной палаты с золотой цифрой «1».
Ладно, Иванова, в конце концов это исчадье не вечно будет здесь лежать. При хорошем раскладе, Вяземского выпишут уже на следующей неделе, когда снимут швы.
Но как же медленно тянется время…
Мне кажется, я уже год с ним цацкаюсь.
И прямо сейчас настал очередной час адского визита.
Интересно, что самый несносный и проблемный пациент приготовил для меня сегодня?
Вхожу, делая вид, что всё моё внимание приковано к рабочему журналу, который от напряжения стискиваю в руках.
Глаза боюсь поднять до последнего, ожидая очередного прикола, как вдруг, неуклюже о что-то спотыкаюсь и чуть не падаю, ударяясь о бортик кровати.