Мальчики из Фоллз Дуглас Пенелопа
Встав с кресла, порываюсь пойти к ней, но она бы попросила помощи, если бы хотела. Аро просто начнет ругаться со мной.
Я выключаю монитор, давая ей возможность уединиться.
Я ошибся. Бомба громкая. Она пригодна лишь для массового уничтожения, и только на один раз.
Аро не похожа на бомбу.
Она терпелива, спокойна, непреклонна и постоянна.
Она все выдержит. Как сталь.
Как топор.
Глава 7
Аро
Размытый силуэт нависает надо мной. Я моргаю, но веки такие тяжелые. Он наклоняется ниже, однако фокус так и не обретает. Кто это?
В следующую секунду я распахиваю глаза, понимая, что не сплю, резко поднимаюсь в сидячее положение, верчу головой вправо-влево, осматриваю комнату. Такое ощущение, словно что-то ползает по моей коже.
Но тут никого нет. Впереди закрытая дверь, а в комнате, кроме меня, только мебель.
Hijo de puta[5].
Я откидываю волосы с лица, сбрасываю одеяло, морщась от боли в руке. Опускаю взгляд на перевязанную рану, и в памяти всплывает прошлая ночь.
Черт.
Слезаю с кровати, иду к деревянной двери, кручу ручку.
Она по-прежнему заперта. Выдохнув, разворачиваюсь кругом и снова осматриваю спальню.
Бронзовая клетка с четырьмя маленькими лампочками в форме свечей свисает сверху на цепи. Свет до сих пор горит ярко. Похоже, я уснула, не выключив его. Выцветший антикварный ковер частично прикрыт кроватью, в углу напротив двери стоит по диагонали письменный стол. Справа от него стену украшает большая, местами облупившаяся фреска – пасторальная сцена с джунглями и животными, которых я едва могу разобрать. Я роюсь в ящиках стола, затем опускаюсь на пол, вздрагивая от боли, чтобы заглянуть под кровать.
Комната, кажется, все-таки пуста. И не занята постоянным обитателем. Здесь нет никакой одежды, чеков. Ничего ценного.
Размотав повязку на руке, осматриваю рану и замечаю следы подсохшей крови по краям. Гноя не видно, кожа в цвете не изменилась, даже припухлость немного спала. Порез закрыт лучше, чем все мои предыдущие ранения, когда мне накладывали швы.
У Хоука, наверное, и сертификат на проведение профессиональной сердечно-легочной реанимации есть. Бойскаут.
Я надеваю шапку, толстовку, натягиваю капюшон. Перед глазами вдруг все накреняется, приходится опереться о стену. Склонив голову, вдыхаю и выдыхаю. Не знаю, тошнит меня или голова кружится, больно мне или это голод. Я не ела со вчерашнего утра.
Спотыкаясь, иду за «Адвилом», который дал Хоук, высыпаю несколько таблеток, забрасываю в рот. Проглотив их всухую, швыряю пузырек на кровать, отпираю замок и открываю дверь.
Едва выхожу в тоннель, меня встречает музыка и поток прохладного воздуха.
Это хеви-метал. Не испанский, но и не английский. Я не могу разобрать текст, зато слева от себя слышу визг гитар и ритм ударных.
Почему Хоук привел меня обратно?
В мыслях проносится тысяча вопросов, о которых думала прошлой ночью, однако ни одного не задала, не придав им должного значения.
Он проследил за мной от Фоллз до дома. Зачем?
Хоук мне не доверяет. Наверное, дело в этом.
Заставит ли он меня остаться?
Пусть попробует.
Я улавливаю звук, похожий на шарканье шагов, донесшийся сзади, но, оглянувшись, ничего не вижу в темноте.
Дойдя до комнаты наблюдения, миную ее и сворачиваю вправо, на кухню.
Трент стоит у плиты, под оглушительный аккомпанемент металла жарит яичницу на сковороде. Нос улавливает аромат сливочного масла, и мои жевательные мышцы сокращаются, рот наполняется слюной, как бывает, когда ты предвкушаешь что-то очень вкусное.
Моя куртка лежит на островке с цементной столешницей. Взяв ее, натягиваю на себя, сую руки в карманы. Телефона нет.
Я пристально смотрю на парня. Мне понадобится мой телефон.
Громкость музыки уменьшается. Он ставит чашку кофе перед пустым табуретом и встречается со мной взглядом.
– Ты веган?
Вскидываю брови. Трент знает разницу в цене между бургером из черной фасоли с тыквенными семечками и комбо-обедом «Макдональдса»? Господи…
Я сажусь.
– Извини, – бормочет Хоук, сдерживая улыбку. После чего протягивает мне тарелку с ломтиком хлеба, поджаренного в масле и увенчанного яичницей с рубленым беконом.
Не колеблясь, хватаю тост – мне понадобится энергия, когда подамся в бега, – вонзаю в него зубы. Хруст хлеба – музыка для моих ушей. Масло попадает на язык. На миг я переношусь в прошлое: мне семь, я на кухне нашей соседки Клары, готовлю угощения к Рождеству, слушая музыку. Все такое аппетитное, теплое и пахнет приятно.
Хорошее воспоминание.
Когда представляю себя счастливой в гипотетическом будущем, то вижу не путешествия, покупку крутой машины или важную работу. Мне хочется прожить еще тысячу таких же моментов, когда я нахожусь именно там, где хочу быть. Следующий эпизод может быть отстойным. Все равно придется вернуться в ту же приемную семью, решать те же проблемы, не знать, смогу ли поесть вечером, однако в тот… единственный… момент я наслаждаюсь видом.
Сложив тост пополам, расплющиваю все ингредиенты и быстро доедаю его за четыре укуса. Прокашлявшись, залпом проглатываю апельсиновый сок, затем отпиваю немного кофе.
Хоук накладывает себе порцию, и я говорю, пока нервы не сдали:
– Мне нужно около девяноста тысяч долларов. А тебе нужно не попасть под арест, так что, я бы сказала, это делает нас командой.
Он невозмутимо оборачивается, намазывает яичницу на кусок тоста и добавляет:
– Еще нам нужно остановить офицера Ривза.
Я чувствую толику облегчения от того, что Хоук, похоже, согласен работать вместе, но его цель благороднее моей. С удовольствием бы избавилась от этого говнюка. Мило, что Хоук думает, будто ему это удастся.
– Где хранится товар? – спрашивает он, поставив сковороду в раковину. – Наркотики? Где его штаб? В гараже?
Обхватив кружку, грею ладонь.
– Хочешь его обокрасть?
– Ты ведь в этом профи, не так ли, Бунтарка?
– Аро, – напоминаю ему. Я перестала быть «Бунтарем» восемь месяцев назад.
Трент кивает, по-прежнему не глядя на меня.
– А меня зовут Хоук. Не «сукин сын».
Я подавляю ухмылку, наблюдая за тем, как парень поливает яичницу соусом «Табаско». Значит, он понял, да?
Потягивая кофе, оглядываю большую комнату и замечаю отблески света в углах у потолка. Линзы отражают солнечные лучи, проникающие сквозь окна на высоте. Установлена ли камера в той комнате, где я спала?
– У тебя до хрена камер наблюдения по всему городу, – подмечаю я, судя по увиденному на мониторах прошлой ночью. – Они твои или ты подключаешься к камерам округа?
Хоук опирается одной рукой на стойку, а в другой держит бутерброд. Мышцы его живота над поясным фартуком напрягаются, и я моргаю, сделав очередной глоток.
– Где находится его штаб? – повторяет он вместо ответа.
– С чего ты взял, что мне это известно?
Откусив кусочек, парень размеренно жует и откладывает еду.
– Ты моя ровесница. Значит, должна была окончить школу в этом году. Но не окончила.
Я слушаю.
– Ты не ходила в школу восемь месяцев, – продолжает Хоук. – Не то чтобы твою приемную мать это волновало, лишь бы пособия приходили, верно? Однако даже они больше не гарантируют тебе постоянного жилья, так как ты достигла совершеннолетия.
Горячая кружка буквально обжигает, но я сжимаю пальцы еще крепче.
– Тебя дважды изымали из дома матери, в девять и в четырнадцать лет. – Он посыпает тост солью. – Но брата и сестру оставили, поэтому я делаю вывод, что опека поверила твоей маме, когда та обвинила тебя в беспричинном нападении на отчима.
Выпрямив спину, сморю на него. Трент сосредоточен на своей задаче и на чуши, льющейся из его рта.
– Правда, социальным работникам ты ничего не рассказала, ведь знала – независимо от того, что происходило дома, в системе опеки бывает гораздо хуже, а ты не хотела подобной участи для брата и сестры. Хьюго, Николас и Аксель – твои приемные братья. Вы встретились, когда тебе было пятнадцать, и с тех пор не расставались.
Хоук откусывает бутерброд, бросает взгляд в мою сторону, явно думая, что знает всю мою подноготную, хотя ему известно даже меньше, чем я предполагала. Наши глаза практически на одном уровне, но он каким-то образом умудряется смотреть на меня свысока, словно я, мать твою, работаю на него.
– Именно тебя посылают собирать плату за крышевание, аренду, выбивать долги… Ты занимаешься этим уже несколько лет. Они отправляют тебя одну. – Трент делает паузу для эффекта. – Девушку.
И теперь я понимаю, к чему он клонит.
– Банда тебе доверяет. – Парень наливает себе кофе. – Они знают, что ты умеешь добиваться результата. Ты наверняка задумываешься о будущем. Поскольку образование, похоже, для тебя не приоритетно, полагаю, лишь такая жизнь светит тебе в дальнейшем.
А это означает, что я в курсе дел. Что он уверен в правдивости своих предположений о том, будто я играю значительную роль в Грин Стрит.
– Как часто Ривз наведывается в гараж? – Хоук подносит кружку к губам.
Я колеблюсь. Пусть он и не доверяет мне, однако причин доверять ему тоже нет. Тренту ничего не угрожает. Ничего серьезного. Что мешает ему слиться и сбежать в любой момент, когда вздумается? Эта работа – все, что у меня есть. Точнее, все, что у меня было.
Поставив кружку на стол между нами, смотрю на Хоука.
– Вот какой расклад у нас получается, Пират, – поясняю я. – Ты разбил две его машины и уничтожил товар. Я напала на него. В худшем случае ты сможешь найти средства, чтобы вернуть долг и отделаться от Ривза. Твоя семья богата.
– Они не богаты.
– Его люди могут навредить нашим близким, – продолжаю я, пропустив его слова мимо ушей. Не хочу сейчас цепляться к мелочам. – Тогда ты просто заплатишь. У меня денег нет. Я в безвыходном положении. Это ставит нас в неравные условия, поэтому я тебе не доверяю.
Одним быстрым движением он поворачивает ноутбук, показывая мне дисплей.
Я вижу нас у пруда прошлой ночью. Запись без звука – с ним бы стало ясно, что в действительности произошло. Для всего остального мира мы выглядим как преступники.
На другой половине экрана отображается его имя, личные данные и выдвинутые ему обвинения.
Таблица выглядит точно так же, как те, что мелькают на экранах офицеров каждый раз, когда я попадаю на заднее сиденье полицейской машины.
Делаю еще один глоток. Хоук мог бы избежать ордера на арест, но видео меняет дело. Оно выставляет Грин Стрит в глупом свете. Это может негативно сказаться на Шелбурн-Фоллз.
– Значит, теперь ты встрял.
Однако он отрицательно качает головой.
– Я все равно не позволил бы этому ублюдку выйти сухим из воды. Но если это тебя успокоит: да, мы с тобой в одной лодке. – Взяв мою тарелку, Хоук разворачивается и ставит посуду в раковину. – У нас есть время до Ночи вражды, чтобы от него избавиться.
– Почему до Ночи вражды?
– Потому что на следующей неделе у меня начинаются занятия. Этого времени должно быть достаточно, чтобы очистить мое имя, если администрация исключит меня из-за наличия ордера на арест.
Полагаю, до колледжа ему ехать не очень далеко, раз он сможет тянуть до последнего. Ночь вражды – праздник в честь конца лета и предвкушения грядущих футбольных событий. Вечеринки, обмен пленными, Неделя соперничества… Школьная фишка, хотя меня она никогда особо не интересовала, даже во время учебы.
– И если у нас все получится, что мне тогда делать? – спрашиваю я.
Повернувшись обратно, Трент убирает остальную посуду.
– Что ты имеешь в виду?
– Мои приемные братья тоже работают на него. Что сделают они, когда я лишу их дойной коровы? Я все равно не буду в полной безопасности.
– Я здесь не для того, чтобы разрешить все твои жизненные неурядицы. – Покачав головой, Хоук бросает скомканные салфетки в мусорное ведро. – В некоторых аспектах ты сама способна вытянуть себя из болота, в котором увязла. В конце концов, ты ведь угнала его машину.
– Ты пытался купить меня.
– Я пытался вернуть талисман, – выпаливает он. – Только и всего.
Трент снимает фартук, оставшись в джинсах, кладет его на стойку. Потом берет мобильник, принимается что-то печатать, молниеносно двигая большими пальцами.
Он такой деловой, да?
– Почему ты не смотришь на меня? – Слова прозвучали тише, чем я планировала, однако Хоук все равно услышал. Он замирает; его пальцы зависают над экраном. Ему требуется минута, но, подняв свои голубые глаза, Хоук устанавливает зрительный контакт со мной.
Вообще-то они весьма поразительные. Лазурного оттенка, словно морская вода, в которой то вспыхивает, то гаснет фиолетовая подсветка. И они миндалевидной формы.
А дальше я обращаю внимание на другие черты. Длинный нос, высокие скулы, густые темные ресницы, брови…
Я не показываю удивления. Боже, Тренту, наверное, нравится быть собой. Сходит за белого, но, вероятно, имеет право поставить галочку в графе, позволяющей претендовать на стипендию, которая должна достаться другим – действительно нуждающимся – студентам из числа коренных американцев.
Прочистив горло, отвожу взгляд.
– Я не знаю, откуда берутся наркотики и как попадают к нам, однако деньги он собирает лично.
– Когда?
Не сдерживаю презрительную усмешку.
– Коп слишком умен, чтобы действовать по шаблону. Всегда по-разному. – Я снова смотрю на Трента. – Только он недавно забрал выручку, поэтому до следующего раза не меньше недели. Дай мне камеру, я ее установлю, и будем ждать.
Хоук скрещивает руки на груди.
– Ты можешь пройти в гараж незамеченной?
– Нет, но я знаю кое-кого, кто сможет.
Он смеется.
– Я не стану эксплуатировать тринадцатилетнего подростка.
С каких пор? Они однозначно используют Томми Дитрих для насмешек, когда нужно.
– Она – одинокий ребенок, и я берусь предположить, что по вине вашей семьи, – возражаю. – В этом городе мало что происходит без ведома империи Трентов-Карутерсов. С этой девочкой обращаются отвратительно. Позволь ей хоть как-то себя проявить.
Трент сверлит меня взглядом.
– Отдай мой телефон. – Протягиваю руку. – Я позвоню ей.
– Мы поедем к ней домой. Ее отец скоро уйдет на работу.
– Откуда ты знаешь?..
Он бросает на меня многозначительный взгляд, и я замолкаю.
Камеры. Точно. Ему, наверное, известно расписание каждого жителя этого города.
Для чего? Зачем Хоук наблюдает за людьми?
Хочется узнать, но разговаривать с ним, чтобы получить ответ, не горю желанием.
– Если ее поймают, нам придется войти, – говорю я. – И она вернется сюда, спрячется вместе с нами.
– Никто сюда не вернется… кроме нас.
Обогнув островок, Трент проходим мимо меня, а я по какой-то причине не сдерживаю любопытство:
– Что для тебя значит это место? Как ты его нашел?
Хоук останавливается рядом. Я смотрю на него. Правда, едва он заглядывает мне в глаза, на секунду перестаю дышать.
Моргнув, отворачиваюсь к плите.
– Почему ты отводишь взгляд, когда я смотрю на тебя? – спрашивает парень.
Глава 8
Хоук
Следовало спросить ее о руке, но уверен, она бы ударила меня. Люди вроде Аро скорее предпочтут смертную казнь, чем дадут кому-то понять, что им нужна помощь. С ней невозможно разговаривать.
Я достаю телефон, проверяю время, после чего набираю номер. Уже седьмой час.
Спустя четыре гудка слышу, как моя кузина прокашливается и говорит сонным голосом:
– Да, я здесь. Ты в порядке?
Качая головой, направляюсь в комнату наблюдения, переключаю одну из камер на нашу улицу, Фолл Эвэй Лэйн.
– Так беспокоишься о моей безопасности, что спишь?
– Помогает скоротать время, – бормочет кузина.
Я вижу ее машину, припаркованную перед домом, – значит, ее отцу нужно было выехать из гаража рано утром. Он уже встал. Переключившись на свой дом по соседству с ними, замечаю, что на крыльце до сих пор горит свет. Родители, наверное, еще не ложились, однако я надеюсь, им все-таки удалось поспать. Не хочу, чтобы они волновались.
Разумеется, волноваться они все равно будут, но это не повод постоянно бодрствовать.
– Сходи ко мне в комнату, – говорю Дилан, выводя местные новости на монитор слева, а свои социальные сети – справа. – Возьми мой ноутбук, запасной ключ из тумбочки, пригони мой мотоцикл и оставь его в старом гараже на Хай-стрит.
– Твои родители узнают, что я взяла байк, Хоук, – возражает она. – Они припрут меня к стенке, когда я вернусь.
– Не узнают, если выдвинешься сейчас. – Держа сотовый одной рукой, другой печатаю. – Откати его к концу квартала, потом заведешь.
– Но на улице дождь.
Я сдерживаю смех. Твою мать, моя жизнь в опасности, а Дилан ноет, как в детстве, когда я воровал у нее «Орео». На самом деле это успокаивает. Подкрепляет веру в то, что у меня не такие уж серьезные проблемы.
– Люблю тебя, – поддразниваю я.
– Уф… – Она кладет трубку, неудовлетворенная моим ответом.
На одной из камер появляется Аро, моет свою тарелку, выпивает полную чашку воды, затем опять ее наполняет и тоже выпивает.
Повернув голову влево, изучаю экраны и обнаруживаю упоминание в газете о том, что доступ к пруду закрыт в связи с ремонтными работами, однако нет никаких подробностей о причинах. Я пролистываю статью за статьей: о деле дяди Мэдока (он пытается помешать какому-то крупному застройщику выкупить старую больницу на шоссе 6 и превратить ее в казино), протокол заседания Организации родителей и учителей, разоблачительный материал на тему «Кооператив – это КООП? Серьезно?».
Ни слова обо мне. Или о ней.
Дрю Ривз не хочет, чтобы общественность помогла нас найти.
Отлично. Это не к добру.
Поставив клавиатуру на кронштейн, встаю перед мониторами, открываю окружную базу данных, заставляю свои пальцы двигаться, пока не передумал.
Девчонка непредсказуема. И у нее есть багаж. Тяжеленный. Если она вернется за младшими, Ривз к тому моменту уже наладит связь с ее отчимом. Едва Аро войдет в дом, он узнает.
Сомневаюсь, что ее матери можно доверять. Немногие донесут на собственного ребенка, но я все равно не могу сейчас устранить обоих родителей. Передача этих детей в приемную семью не сделает Аро Маркес более сговорчивой.
Однако ее отчим должен исчезнуть.
«240 – Нападение, – набираю текст. Потом добавляю: Бытовое насилие, вооруженный человек, жестокое обращение с детьми, стрельба в жилом доме и… – задумавшись, пожимаю плечами. – Мертвое человеческое тело».
Он проведет в тюрьме пару недель по нескольким липовым обвинениям, прежде чем они во всем разберутся. К тому же, эй, мне может повезти. Кое-что из перечисленного наверняка правда, и полиция, возможно, это докажет.
Я связываю его последнее известное местонахождение с больницей, куда он был доставлен вчера с огнестрельным ранением, и мой палец зависает над кнопкой ввода – всегда делаю паузу, когда собираюсь совершить что-то невероятно умное либо чертовски глупое. Выдохнув, нажимаю на клавишу.
– К черту.
Переключившись на соцсети, вижу прямо противоположную официальным ресурсам картину. Видеозаписи со мной и Аро распространяются с отметками наших никнеймов. Наша причастность ясна как день. Просматривая ее страницы – «Инстаграм»[6], которым она не пользовалась больше года, и пустой аккаунт в «ТикТоке» с восемью подписчиками, – сдерживаю улыбку. У меня гора с плеч от того, что Аро не трубит о своих перемещениях, как все остальные люди на планете, только она, скорее всего, не транслирует свою жизнь, потому что транслировать нечего. Ей даже шанса не выдалось побыть подростком.
Я замираю, погрузившись в размышления. Мне вспоминается пруд, ранение ее руки и все остальное, что случилось за восемь часов, прошедших с момента нашей встречи. Провожу ладонью по волосам, массируя кожу головы. Такое чувство, словно мне одновременно хочется смеяться и блевать. Это партнерство меня убьет.
– Ю-ху! – кричит кто-то.
Моргнув, поднимаю глаза и понимаю, что это видео из «TикТока».
– Когда твой парень не хочет к тебе прикасаться и сбегает с девушкой, которая ударила тебя по лицу… – кричит Скайлер с экрана. – По крайней мере, теперь я убедилась, что он не гей.
Я выпрямляюсь, стискивая челюсти; под кожей разливается жар.
Вокруг нее все хохочут, а она, оседлав Ашера Янга в обратной позе наездницы, позволяет ему себя лапать.
– Он просто козел, который будет забыт через 3… 2… 1…
Ашер запускает ладонь под ее топик, Скайлер льнет к нему, смеясь так, будто меня очень легко заменить.
Сукин сын.
Не удержавшись, прокручиваю страницу вниз, хоть и понимаю – ничего хорошего просмотр комментариев не принесет. Но все равно это делаю.
«Королева!» – пишут ей несколько пользователей.
«Так их, девочка!»
«Похоже, он тот еще тип. Тебе же лучше!»
«Он гуляет налево. Я тебе говорила!»
– Господи Иисусе, – бормочу, продолжая просматривать комментарии, как идиот. – Чертовы люди.
Он накрывает ее рот своим, а моя бывшая практически трахает его через одежду. Беру телефон и набираю номер.
Она отвечает после второго гудка, однако мы оба молчим. Скайлер просто дышит в трубку.
– Ты в порядке? – едва слышно спрашиваю я.
Я не должен ей звонить. Все внутри меня говорит, что это я обижен. На что обижаться ей?
И все равно она сохраняет молчание. Четыре месяца назад Скайлер мне очень нравилась. Два месяца назад я думал, что она, возможно, та единственная.
Это не моя вина.
В горле пересохло. Сглотнув, говорю:
– Не иди туда, откуда не сможешь вернуться, лишь бы что-то себе доказать. Или чтобы отомстить мне.
Видео было дерьмовым ходом. Выставлять меня на посмешище, хотя Скайлер в курсе, что я больше ни с кем не встречаюсь, пусть она и не назвала моего имени, – это ребячество. Как будто люди мало обо мне судачат. Они знают, кого она имеет в виду.
Но я понимаю, чего она на самом деле добивается, и не хочу, чтобы Скайлер трахнулась с кем-то, а потом пожалела об этом.
– Ты в безопасности?
– Ты мне не брат, – огрызается девушка. – Веди себя, как мой парень. Приревнуй.
Я убавляю громкость, однако видео продолжает воспроизводиться снова и снова. Он делает с ней все то же самое, что делал я, с одной лишь разницей: Ашер вряд ли остановился, в отличие от меня.
– Ты теперь с ним?
– А ты с ней?
– Все совсем не так, – выпаливаю я, отвернувшись от монитора, и начинаю расхаживать по комнате. – Ты многих вещей не…
– Я отсосала ему.
Остановившись, замолкаю. В голове мелькают образы того, как Ашер воспользовался ею. Я сжимаю телефон так крепко, что слышу треск.
– Все ждала, что он остановит меня, как ты всегда делаешь. – Она говорит тихо, четко и уверенно, словно вовсе не была пьяна прошлой ночью и сделала это осознанно. – Но Ашер только крепче сжимал мои волосы и раз за разом пропихивал себя в мое горло, Хоук.
Я не дышу.