Зимний излом. Том 1. Из глубин Камша Вера

Глава 8

Вараста. Тронко

399 года К.С. 20-й день Осенних Волн

Спроси кто виконта Валме о разлуках год назад, Марсель бы с чистой совестью сказал, что, не будь расставаний, он бы повесился. В самом деле, что могло быть хуже родителей или любовниц, от которых нельзя сбежать, да и от приятелей рано или поздно устаешь. Валме знать не знал, что значит кудахтать от беспокойства и сморкаться, глядя в спину уходящим, за что и получил. Кошка-судьба подсунула неунывающему виконту Ворона с его дуэлями, войнами и кардиналами, и понеслось... Муцио, Дерра-Пьяве, Луиджи, маэстро Гроссфихтенбаум, дядюшка Шантэри, прекрасная Франческа, – все они откуда-то выскакивали, отгрызали кусок сердца и пропадали с глаз, но не из головы. И это не говоря об утреннем чудище, паре заплаканных принцесс и заварившем всю кашу герцоге, болтающемся Леворукий знает где.

Виконт потрепал по шее прижившегося у него Бронку и во всеуслышание заявил:

– Найду – убью!

– Марсель, – Чарльз Давенпорт в кожаном варастийском плаще держал под уздцы белолобую Манчу, – кого ты хочешь убить?

– Тебя! – огрызнулся Валме. – Если утонешь, можешь не возвращаться.

– Не паясничай, – Чарльз был серьезней дворового кота, собравшегося лезть в кухонный ларь, – мы не можем знать, когда встретимся и встретимся ли. Я должен убить Джеймса Рокслея и полковника Морена. У тебя тоже есть долги. Кто? Я могу встретить этих людей?

– Можешь, если в зеркало посмотришься. – Ну нет у виконта Валме таких врагов, чтоб из-за них гнать коня через полстраны, а друзья, раздери их кошки, есть, и один как раз в поход собрался. – Ладно, поехали.

Ничего нет глупее проводов. И лицемернее. Хорошо, если есть дело, которое можно обсосать, а если нет? Остается нести всякую чушь о погоде и красотках.

– Адуаны уже ждут, – Чарльз оглянулся на приютивший их дом, – наверное.

Через полчаса Давенпорт уедет, исчезнет, утонет в мокрой степи. В Варасте провожают до последней рогатки, дальше – дурная примета. В Варасте не любят прощаний, их нигде не любят.

– Конечно, ждут. – Еще можно уехать вместе, только что делать Марселю Валме у Лионеля Савиньяка? – У Дьегаррона не забалуешь. Генерал – человек душевный, только вот злить его не надо.

Злить вообще никого не надо, даже Марселя Валме, пусть он и не кэналлиец.

– Мир вам, дети мои!

Епископ Варастийский и Саграннский восседал на могучем гнедом мерине и являл собой воистину великолепное зрелище. Особенно для пешего.

– Что смотрите, чада? – вопросил Его Преосвященство и почесал мизинцем опаленный винным пламенем нос. – Покаяться хотите?

– Не совсем, – Марсель вскочил в седло, отрешаясь от дурных предчувствий и прочей чепухи. Хорошо, что заявился Бонифаций, иначе б они с Чарльзом докатились до завещаний и прощальных приветов, а при епископе не попохоронствуешь. Было в Его Преосвященстве нечто древнее, мощное и веселое, запрещающее думать о смерти и прочей чепухе.

– Ты, сыне, обождешь, – Бонифаций прищурился и ловко перехватил поводья, – не сегодня расстаемся, а приятеля твоего я исповедую. На дорожку, а то непорядок.

– В самом деле, Чарльз, – поддержал Его Преосвященство Марсель, сдерживая Бронку, – облегчи душу, а я сзади поеду.

Теньент пожал плечами, отдавая себя на волю Создателя, судьбы и Бонифация. Радости и благолепия на лице приятеля не наблюдалось. Ничего, потерпит.

Марсель поправил шейный платок и потрусил за клириком и его жертвой, искренне сожалея, что не слышит епископских напутствий. Давенпорт от Бонифация с непривычки шарахался, а вот Марсель проникся к епископу неподдельной симпатией. Его Преосвященство при всей несхожести напоминал виконту собственного родителя. Варастийский епископ казался бражником и обжорой, годным лишь на то, чтоб долдонить накрепко вбитые в голову церковные тексты, папенька тоже обожал дурачиться.

На первый взгляд граф Валмон был честным занудой, озабоченным собственным здоровьем и своими астрами, в которые Марсель в детстве запустил козу. О том, что стонущий домосед держит в узде не только собственные владения, но и все графство, сын и наследник узнал только после восстания Эгмонта.

Новым губернатором Эпинэ сделали Фернана Колиньяра, который и завалился в Валмон с визитом. Чего он хотел, Марселю не говорили, но гость стоически слушал хозяйские жалобы на бессонницу, несварение и грозящую ненаглядным астрам черную гниль, которая куда опасней гнили мучнистой. На одиннадцатый день губернатор сдался и уехал, получив в подарок настойку от чрезмерной потливости и завернутую во влажный мох рассаду, а мигом выздоровевший батюшка потребовал кэналлийского и наследника.

– Марсель, – возвестил граф, кромсая холодную оленину, – запомни, что нет ничего хуже сановных дураков со связями. Я не про оболтусов вроде тебя, ты рано или поздно перебесишься, а про баранов, вообразивших себя морисками. Ездить на них нельзя, но их можно и нужно стричь. Будь добр, собери всю эту лекарскую ерунду и спрячь куда-нибудь. Видеть ее не могу!

Марсель честно рассовывал по ящикам заполонившие кабинет тинктуры и мази, а папенька смаковал «Дурную кровь», рассуждая о том, что милосердней было бы запустить в Старую Эпинэ саранчу.

– Одно хорошо, – возвестил папенька, отодвигая ополовиненное блюдо, – мы господина губернатора больше не увидим.

Отец как в воду смотрел – Фернан объезжал Валмон шестнадцатой дорогой, а дела графства решались в столице. Надо полагать, после разгрома королевской армии и бегства Сабве папенька приберет к рукам всю провинцию, а Бонифацию и прибирать нечего. Здешний губернатор годится только на то, чтоб есть яичницу, а Варастой заправляют епископ с Дьегарроном и адуанскими начальниками.

– Эй, чадо! – Бонифаций оборотил к Марселю свой лик. – Всему свое время. Время думам и время беседам. Подъезжай.

– Ваше Преосвященство, – не замедлил воспользоваться приглашением Валме, – прощен ли мой кровожадный друг?

Епископ насупился и пожевал губами.

– Истинно говорю, нет в деяниях Чарльза Давенпорта жажды крови, но лишь благочестие. Уповая на милосердие Создателя, не усомнюсь в смерти Генри Рокслея.

Вдове же сего гнусного маршала надлежит неустанно молить Создателя за руку сразившего мужа ее. Ибо, поразив изменщика в чрево, благочестивый теньент облегчил участь его, – изрек Бонифаций, поворачиваясь к ошалевшему от исповеди Давенпорту. – Останься убиенный ызарг жив, сотворил бы он немало пакостей. Ты же, спровадив грешника в Закат, уберег душу его от новых грехов, и ждать Рокслею Возвращения, сидючи в зловонной трясине не по шею, а токмо по пояс. Все приятственней.

– То есть, – поддержал богословскую беседу Марсель, – против некоторых братьев во Ожидании можно злоумышлять?

– Не злоумышление сие, – нахмурился епископ, – но братская помощь. Прерывая жизнь грешных, ты обрываешь цепь непотребств, ими творимых, что угодно Создателю нашему и всем добрым людям. Если ты не убьешь врага твоего, он убьет тебя. А не тебя, так ближних твоих. И наступит в Талиге разорение и мерзость, возрыдают вдовы, заплачут сироты, и опечалится Создатель, когда вернется, и спросит сильных: как допустили сие? И сгинут в Преисподней те, кто не защитил дом свой, и край свой, и женщин своих. Уразумел?

– Уразумел, – совершенно искренне произнес Валме. – Чарльз, убивай своего Морена на здоровье.

Марсель умирать будет – дурака валять не перестанет. Чарльз дорого бы дал за уменье болтать ни о чем. Когда говоришь, к тебе не лезут с расспросами и советами, пусть трижды благими. Когда говоришь, не думаешь Леворукий знает о чем.

– Спасибо, Валме, – постарался перехватить словесный мяч Давенпорт, – я сделаю это при первой возможности.

– Не ставят удовольствие впереди дела, – прогудел епископ, – как не ставят кисель впереди похлебки. От тебя не мести ждут, как бы сладка она ни была.

– Я помню. – О деле говорить проще, а Бонифаций, даром что ораторствует, как клирик, соображает, как маршал. – Я доложу Савиньяку обо всем, что видел в Олларии и здесь, а затем через Бергмарк проеду в Ноймаринен и Гельбе. К концу зимы доберусь.

Смешно, но если б он не расстался с Анселом, то был бы уже в Ноймаринен и почти наверняка встретился бы с Алвой, которого искал. Если Ворона нет в Тронко и если он проезжал через Валмон, он может быть лишь на севере.

– Зимой в горах лавины, – напомнил Валме, – а это хуже, чем дриксы и гаунау.

– Мне лавины не опасны, – откликнулся Чарльз, ловя мелькнувшую и ускользнувшую мысль, – я, в отличие от тебя, езжу молча.

– А я не гуляю по горам, – отпарировал Марсель. Жаль, что он остается. Даже странно, как быстро они стали друзьями. Братьев Рокслеев он знал с рождения, ну и что? Дружбы нет, остался долг даже не чести, а чего-то другого, начавшегося с желания схватить господина Килеана-ур-Ломбаха, приволочь на площадь Блаженного Хьюберта и убить на глазах уцелевших ювелиров. Не вышло, бывший комендант отправился в Закат без помощи теньента Давенпорта, но он его все-таки пристрелил. Вместе с маршалом Рокслеем – дядей Джеймса и Дэвида, другом отца, покровителем, почти родичем...

– Не понимаю, – сам для себя неожиданно пробормотал Чарльз, – зачем...

– А может, тебе и не дано? – предположил Марсель. – Вот и не понимаешь.

– Не понимаю, что нашло на Рокслеев. Другие – кошки с ними, но они?

– Рокслеи недалеко ушли от Окделлов, – махнул рукой Валме. – Чего Эгмонту не хватало? Герцог, генерал, а от свиньи на гербе никуда не денешься, даже если она кабан.

– Эгмонт был честным человеком, – начал Чарльз и вновь оказался в проклятой столовой рядом с пойманным врасплох королем. – Какое это имеет значение теперь?

– Беды сегодняшние прорастают из старых зерен, – подал голос Бонифаций, – а обиженные Создателем склонны обижаться на одаренных Им. Твердят обиженные о смирении, но видят в мечтах своих лишь унижение одаренных и себя в одеждах чужих, но свинья под седлом отвратна, а кровный конь и в хлеву стати не утратит.

Обиженные? Были ли Рокслеи обижены Фердинандом? Нет! А Создателем? Маршал Генри-старший с почетом ушел в отставку, едва не загубив кампанию 387 года. Генри-младший после конфуза дядюшки был оставлен в Олларии. Фердинанд решил, что бездарным, но верным военным место в столице, – как же над этим смеялись! Генри Рокслей тоже смеялся, когда приезжал погостить в Давенпорт. Неужели он ненавидел уже тогда? Но к Эгмонту он не примкнул.

В одном Чарльз не сомневался – с отцом маршал Генри ничего не обсуждал.

– Сударь, – прикрикнул Марсель, – вы опять уснули на самом интересном месте. Просыпайтесь, сейчас будем прощаться.

Две дюжины адуанов, двадцать шесть сменных коней. Неплохой эскорт, тем более ехать лишь до Цикотеры. Дальше придется плыть. Пробираться осенью через Ренкваху и внутренний Надор – дело гиблое, а Рассанна донесет, не заметит.

Бонифаций остановил коня и вытащил флягу.

– Благословим же плавающих и путешествующих, – возвестил Его Преосвященство, от души прикладываясь к источнику благодати, – ибо доброе дело требует благолепия и сил душевных. Пей, виконт!

Марсель с готовностью принял благословение и едва не выронил из рук: на черненом серебре раскинул крылья знакомый ворон. Епископ заметил и усмехнулся:

– Дар сей от мужа благочестивого, голову свою за други своя и за землю свою не щадящего. Так выпьем же за него, где б его кошки ни носили!

– Попадись он мне, – брякнул Валме, заглатывая обжигающую настойку: на вино епископ не разменивался. – Додумался: от собственных офицеров сбегать.

– Нехорошо это, – подтвердил епископ, – лишь дурная овца бросает агнцев в лесу средь волков рыкающих, ну да вы, чай, не агнцы! Сами кого хочешь заедите.

– Теньент Давенпорт, за тебя пьем, ибо нет за тобой грехов непростимых, а помыслы твои чисты и богоугодны. Отпускаю тебе грехи твои, воюй с миром.

– Воюй с миром, брат мой, – пробормотал и Марсель, от восторга поперхнувшись касерой. – Да пребудут с тобой... Леворукий, удачи тебе! И не теряйся!

– Это ты не теряйся, – Давенпорт припал к фляге с вороном, словно к святому причастию. – Спасибо, Ваше Высокопреосвященство. Марсель, я рад, что тебя встретил. Еще увидимся.

– Разумеется, – только б выжил, и пусть его Морены и Рокслеи живыми ходят. Ни одна погань не стоит жизни, ни единая! – Куда ж мы друг от друга денемся? Мы же теперь богоугодные. Правда, Ваше Преосвященство?

– Воистину, – кивнул Бонифаций, убирая флягу. – Токмо вы на Создателя уповайте, а пистолеты в промасленную кожу заворачивайте. Сыро нонче, а ольстры сии от наших дождей не дюже берегут.

Глава 9

Ракана (б. Оллария)

399 года К.С. 21-й день Осенних Волн

Любовь слепа, и лучшим доказательством тому был Наль. Кузен из кожи вон лез, чтоб оправдать Айрис, хотя какие могут быть оправдания! Свихнувшаяся от любви к убийце дура опозорила не только брата, но и отца, и герб, а Наль мямлил об испытаниях и болезнях. Он просто не желал видеть очевидного, и Дику стало грустно, что его никчемная сестрица так заморочила голову в общем-то неплохому, хоть и нелепому человеку. Ричард знал, что такое любовь, и очень уважал Эйвона, потому и терпел, сколько мог, но у каждого терпения имеется предел. Кузен опять завел волынку о том, что Айрис видела в жизни мало хорошего, и Дик не выдержал.

– Ты говоришь, мало? – Ричард держался спокойно, но кузен дернулся и часто заморгал поросячьими глазками. И это наследник Окделлов?! – Можно подумать, мы с ней росли в разных семьях, а тебя и вовсе в лесу нашли! Но мы с тобой о фамильной чести не забыли и не забудем.

– Ну, Дикон... Ты должен понять, она ведь такая юная...

– В старые годы женщины Высоких Домов в семнадцать лет имели двоих детей, – отрезал Ричард. – Айрис – моя сестра и дочь Эгмонта Окделла, а ведет себя хуже «навозницы».

Наль в ответ только вздохнул, крыть ему было нечем. Ричард похлопал родича по плечу:

– Ладно, хватит. Я не желаю знать Айрис. По крайней мере, пока она не одумается. Но если ты готов терпеть ее выходки, женись на ней. Я даю свое согласие.

– Ты... Я? – Наль отчаянно покраснел, толстые пальцы сжимались и разжимались. Эту привычку Лараков Ричард помнил с детства. Эйвон, когда волновался, делал так же. Дику стало смешно, и зря – замазанные царапины не замедлили напомнить о себе унизительной болью.

– Именно ты, – огрызнулся Дикон. – Хочешь иметь в доме бешеную козу – женись. Только не говори потом, что тебя не предупреждали.

Кузен замолчал, уставившись на морисскую шпалеру, изображавшую охоту на черных львов. Шпалера была выдержана в золотых, черных и багряных тонах, и Ричард счел возможным ее оставить и даже перенес в кабинет вместо потрепанного алатского гобелена, на котором висело украденное Хуаном оружие. Реджинальд думал, Ричард глянул на часы в углу и дернул за шнурок, вызывая слугу. Кузен еще разок вздохнул и неуклюже поднялся.

– Дикон, я люблю Айрис. Давно люблю, но я не могу жениться на ней вопреки ее воле. Я понимаю, что я ей не пара.

– Глупости! – не выдержал Ричард. – Это она тебе не пара! Неужели ты думаешь, что ее кто-нибудь возьмет в жены? Если на ней не женишься ты, у нее одна дорога – в монастырь. У меня еще две сестры, я не могу рисковать их счастьем. По законам Чести Дейдри не выйти замуж раньше Айрис.

– Я знаю, – вздохнул Реджинальд, – но я не хотел бы...

Что именно не хотел кузен, Дик так и не узнал. Вошел камердинер, и Реджинальд умолк на полуслове. Дикон кивнул родичу:

– Договорим, когда вернусь.

– Ты куда-то едешь? – удивился Реджинальд, недвусмысленно уставясь на лицо Ричарда. – Но ведь ты... неважно выглядишь.

– Я не куртизанка, – огрызнулся Дикон, чувствуя, как и без того паршивое настроение становится еще гаже, – и у меня, как ты знаешь, существуют обязанности перед Его Величеством.

– Да, да, – закивал головой Реджинальд, – но мне казалось... тебе после вчерашнего... будет неприятно, если кто-нибудь спросит...

Неприятно будет, но прятаться – трусость. И глупость. Шила в мешке не утаишь, все и так знают, что на герцога Окделла набросилась собственная сестра. Катари назначила ему аудиенцию, если он не придет, над ним станут смеяться, и первым будет Придд. Единственный выход – появиться как ни в чем не бывало. В глаза говорят меньше, чем в спину, а для особо наглых есть шпага, лучшего ответа любителям пошутить еще не придумали.

Первым, кто попался Ричарду на глаза, был двоюродный дядюшка Ангерран, лишь вчера вернувшийся из Пуэна. Родич говорил о погоде, коронации и отобранных Дораками родовых владениях, но его глаза не отрывались от лица юноши. Если о случившемся известно Карлиону, значит, о вчерашней драке говорит весь город и надеяться на неведение Альдо глупо. Ракан не Оллар, он не царствует, а правит, но сегодня юноше хотелось, чтобы Альдо ничего не знал или чтоб у сюзерена оказалось слишком много дел, в которых утонули дворцовые сплетни.

– Так вы уверены, что Его Высокопреосвященство прибудет в срок? – беспокоился Карлион. – Ведь ему придется проезжать неблагополучными провинциями.

– Уверен, барон. Простите, меня ждут неотложные дела.

– А что моя дражайшая кузина, она уже приехала?

– Нет! – отрезал Ричард.

Скверное начало, а день будет еще более скверным, но он выдержит. Ричард вежливо и равнодушно раскланялся с любопытствующим родичем, вскинул голову и, слегка выставив вперед правое плечо, пошел сквозь пока еще немногочисленных придворных. Именно так ходил Ворон, когда не желал ни с кем разговаривать. Прием сработал и на этот раз, герцога Окделла не только не останавливали, но и ретиво убирались с его пути. Смеяться в лицо Повелителю Скал не решился никто. Настроение понемногу выправлялось, но впереди было самое трудное – встреча с Катари.

В изгнании Ричард отдал бы десять лет жизни за мимолетную встречу со своей королевой, но кошка-судьба выпустила когти, и сегодня Дикон мечтал об отсрочке, а Алатская галерея и апартаменты Катари неотвратимо приближались.

– Добрый день, герцог. – Уолтер Айнсмеллер приветливо улыбнулся, из-под черных усов сверкнули белоснежные зубы. – А я слышал, что вы больны.

– Вам солгали. – Дик с радостью бы врезал по красивой, ухоженной роже, но цивильный комендант не сказал ничего оскорбительного, а придираться к улыбке глупо.

– Видимо, да, – протянул Айнсмеллер, – людям свойственно заблуждаться. Я рад, что вы здоровы, это воистину приятный сюрприз. Такой же, как сегодняшняя погода. Похоже, дожди мы пережили и впереди только солнце. Но вы, видимо, спешите?

Ричард кивнул, хотя торопиться ему было некуда. Более того, предложи красавец-комендант герцогу Окделлу объехать улицы, по которым пройдет коронационная процессия, Ричард бы с восторгом согласился, но Айнсмеллер ничего не предложил, и Дик пошел дальше, стараясь не разглядывать свое отражение в многочисленных зеркалах. Куафер сделал все, что мог, но набеленное лицо напоминало о ярмарочных арлекинах, и Дик приказал смыть с лица неудачный грим. Не вышло замазать полностью – пусть смотрят, герцог Окделл ничего не скрывает и ничего не стыдится.

«Если не можешь спрятать, выставляй напоказ», – сказала как-то Матильда. Речь шла о корсете, который вдовствующая принцесса приказала выкинуть, но сами слова Ричард запомнил.

В Малой приемной толкалась стража и придворные, в том числе и несколько знакомых. Ричард узнал Никола Карваля и отвернулся. Маленький капитан Дику никогда не нравился и к тому же напоминал сбежавшего Хуана. Не лицом, манерами. Тот же наглый, оценивающий взгляд и та же бесцеремонность. Юноша не сомневался, что Карваль и его «чесночники» ненадежны. Их держала в столице не преданность королю, а воля Робера Эпинэ, который мог вести себя и поумней, и подостойней. Иноходцу льстит, что его люди ставят своего герцога выше короля, но Повелители служат Раканам и Талигойе, а не себе. Робер должен внушить это своему мужичью, но не делает этого. Еще бы, столько лет был единственным близким другом Альдо, а теперь пришлось потесниться.

Мелькнуло очередное зеркало в вызолоченной раме, но Ричард и не подумал сбавить шаг. Быть исцарапанным собственной сестрой, и из-за кого? Из-за убийцы, зверя, способного разрубить человека пополам и рассмеяться! Сумасшедшая кошка, так опозорить дом Окделлов... Постыдилась бы! Хотя чего ждать от девицы, разъезжающей по стране с ротой солдат?

Последний поворот, Голубиная лестница. Через десять минут он увидит королеву. Что он ей скажет?

Говорить о главном, о своей любви, в таком виде невозможно. Что ж, ограничимся рассказами о войне и путешествиях. Жаль, он не осмотрел как следует Святой город, Катари было бы интересно услышать про резиденцию Эсперадора. Храм Семи Свечей, усыпальницы святых...

Впрочем, она и так все знает. По рассказам мэтра Шабли и по книгам Ворона. Можно вспомнить пару не самых известных легенд. Про Эсперадора Руция. Или про юность святого Адриана. Сейчас все забыли, что в юности он бежал с чужой женой на Марикьяру, которую тогда называли Фульгиат.

Высокая фигура на пороге Голубиной гостиной не показалась занятому своими мыслями Ричарду знакомой. Юноша равнодушно скользнул взглядом по приближающемуся человеку, и тот наклонил голову в вежливом приветствии равного равному. Придд! Этого еще не хватало.

– Добрый день, герцог. – Повелитель Волн остановился, что Дика, мягко говоря, не обрадовало. – Если вы направляетесь к Ее Величеству, то вы напрасно теряете время. Королева выехала в аббатство.

– Благодарю вас, сударь. – Как удачно! Он пришел во дворец как ни в чем не бывало, но Катари нет. Альдо разрешил ей выезжать, и она сразу же бросилась в храм. Ей передадут, что приходил герцог Окделл, но не застал. Теперь нужно устроить какое-нибудь поручение у Альдо. Он мог бы догнать Рокслея или встретить Матильду. Через неделю царапины заживут, а о выходке Айрис забудут.

– Ее Величество вернется не раньше чем к вечеру, – скучным голосом сообщил Спрут. Назови Валентин Катари госпожой Оллар, Дикон бы с наслаждением его поправил, но Спрут сказал «Ее Величество». Оставалось или повторять его слова, или... встать на защиту дела Раканов.

– Фердинанд Оллар никогда не был королем, – отрезал Ричард.

– Вы дурно знаете Агарисские Протоколы, герцог, – Валентин держался словно на уроке в Лаик, и это было отвратительно. – Согласно им, Оллары, начиная с Октавия Первого, считаются законными правителями. Святой град не признал олларианскую церковь, но он признал династию.

– Признание было вырвано силой оружия. – Ричард изо всех сил старался сохранить спокойствие. То, что Придд чувствовал себя в апартаментах Катари как дома, бесило. Как же ей тяжело выносить общество этого болвана, и не только его! Неудивительно, что она почти не покидала спальню...

– Оружие – весомый аргумент. – Валентин поправил воротник. – Рамиро Второй был весьма убедителен, но протоколы конклава, пока они не отменены самим конклавом, имеют силу закона. К счастью для вас.

– Что вы имеете в виду? – он не должен выходить из себя, не должен поднимать голос на этого столичного шаркуна. Не время и уж тем более не место!

– Только то, что ваши предки, в отличие от моих, исправно служили Олларам. Неужели вы желаете, чтоб маршал Ричард, кансильер Джеральд, генерал Льюис и другие ваши родичи считались приспешниками узурпатора? Впрочем, вам виднее, чем руководствуются Повелители Скал, давая присягу.

– Вам этого не понять, – отрезал Дикон, осознавая и необходимость остановиться, и невозможность отступить.

– Весьма вероятно, – Валентин растянул губы в улыбке. – Мой отец и мой эр были единомышленниками. Теперь оба в Рассвете, а я делаю то же, что делали они. Я могу предать либо обоих, либо никого.

– На что вы намекаете? – Спрут решил, что Повелитель Скал не может бросить вызов Повелителю Волн? Он ошибается, хотя Альдо будет вне себя.

– Я не имею обыкновения намекать, – светлые глаза смотрели холодно и равнодушно, – просто я согласился с тем, что мне не понять, почему вы присягнули Алве. Впрочем, это меня не касается.

– Вас никогда ничего не касается, – сейчас Спрут его вызовет. Или он вызовет Спрута, и понесется, – за вас воюют и умирают другие.

Слово сказано, и он не отступится, тем более это правда. Алан погиб, а родичи Эктора выжили. Отец поднял восстание, Вальтер отсиделся. Даже в истории с Сузой-Музой Валентин выжидал...

– Прекрасные слова, – ровным голосом произнес Придд, – особенно в устах человека, за которого не только дрались на дуэли, но и платили.

– Хватит! – прикрикнул Дик и осекся, поймав удивленный взгляд какого-то престарелого хлыща. – Надеюсь, вы понимаете, что у нас не осталось выбора?

– Вполне, – поклонился Валентин Придд. – Надеюсь, что вы в отличие от вашей сестры понимаете неуместность дуэли во дворце. Предлагаю навестить Старый парк. Это не так далеко, и там достаточно безлюдно. К тому же сегодня отменная погода.

Глава 10

Ракана (б. Оллария)

399 года К.С. 21-й день Осенних Волн

Больше всего Ричарду хотелось сбросить руку Валентина, но Спрут был прав – главы Великих Домов не должны выяснять отношения на глазах солдат. Они приехали прогуляться, не более того.

– Прошу вас, – Валентин Придд остановился у боковой калитки, пропуская Дика вперед. – Капрал, сегодня прохладно.

– Да, Монсеньор!

– Угостите своих друзей, когда сменитесь.

– Премного благодарим, Монсеньор. – Желтая монета перекочевала в грубую ладонь, лязгнула узорчатая решетка. Спрут швыряется золотом, как Ворон, только этого мало, решает не золото, а сталь. В Лаик Валентин считался неплохим бойцом, но пока Повелитель Волн протирал дворцовые паркеты, Повелитель Скал воевал. В том числе и за Приддов. Потомки Алана сражались, потомки Эктора интриговали и отсиживались по углам.

Синее небо, черные ветки, хрустящий гравий, солнечный, ясный холод. Какой чудесный день, он не может принести неудачу.

– Мы прошли достаточно, – Валентин Придд выпустил локоть Ричарда и отступил вбок. – Не стоит и далее скрывать наши чувства.

– Вы предлагаете покончить с делом здесь? – буркнул юноша, оглядывая пологий бурый склон, посреди которого торчал мраморный бык с человеческой головой.

– Если угодно, – сощурился Валентин, – но Верхний парк для наших целей несколько удобней.

– Что ж, сотня лишних шагов никому не повредит.

– Несомненно.

Разговор оборвался. Валентин быстро шагал засыпанной смерзшейся листвой аллеей, Ричард держался вровень с противником. Куда они идут, юноша не знал, при Олларах в Старый парк пускали лишь избранных. Конечно, оруженосец Первого маршала Талига мог пройти и сюда, но зачем герцогу Окделлу могила узурпатора, приказавшего убить Алана Святого?

Дорога свернула, раздался плеск воды, среди голого кустарника мелькнул позеленевший камень, и Ричард понял, где они. У Драконьего источника, в который на счастье бросают монетки. За сотни лет в облицованном мрамором водоеме скопилось немало золота и серебра. Говорят, его нельзя трогать... У пруда аллея разветвлялась, Валентин выбрал левую, обсаженную облетевшими дикими розами, за которыми виднелись высоченные тополя, облепленные птичьими гнездами. Как в Лаик. Юноша засмотрелся на облитые солнцем стволы и едва удержался на ногах, поскользнувшись на чем-то мягком.

– Осторожней, сударь, – бывший однокорытник был сама любезность, за которую так и тянет дать пощечину. Ничего, скоро ты свою невозмутимость потеряешь!

– Благодарю, сударь. – Ричард глянул вниз. На дороге лежали голубиное крыло и несколько окровавленных перьев. Кошка?

– Смотрите под ноги, – посоветовал Валентин, – упасть перед боем – дурная примета. Впрочем, мы почти пришли.

– Вы неплохо знакомы с дворцовыми парками, – небрежно бросил Ричард, – увы, у меня не было возможности их изучить.

– У меня хорошая память, – пожал плечами Спрут, – очень хорошая. Иногда это помогает.

– А иногда мешает? – не выдержал Дикон.

– Видимо, да, – в ровном голосе не было ни злости, ни вызова, лишь доводящая до исступления учтивость. – Глядя на ваше счастливое лицо, осознаешь всю прелесть забывчивости.

– И что же я, по-вашему, забыл?

– Вот как? – тонкая бровь слегка поднялась. – Выходит, вы забыли даже то, что забыли? Не рискну вам напоминать, в глубинах памяти водятся весьма опасные рыбы.

– Может, я и забыл, сколько в столичных парках статуй, – огрызнулся Ричард, – зато помню, как держать шпагу.

– Возможно, – Спрут почти улыбнулся, – но вот помните ли вы, кем вам приходится тот, кто вас этому обучил?

– К счастью, не тем, кем вашему покойному брату! – выпалил Дикон и осекся. Запальчивость в бою еще никому не помогала. Альдо проигрывает именно потому, что выходит из себя. Спрут не верит в свои силы, вот и выводит противника из равновесия. Не выйдет!

– Вас следовало бы пожалеть, – Валентин Придд тронул герцогскую цепь, – не будь вы столь глупы. До смерти или до первой крови?

– Как вам угодно, – чопорно произнес Ричард, – но иногда первая кровь оказывается последней.

– Я слышал о подобном, – кивнул Валентин, – а вы видели.

Опять намек! Не выйдет! Ричард Окделл не бросится на шпагу противника, он будет спокоен. Совершенно спокоен.

– Сударь, – ровным голосом подвел итог Дикон, – мы сошлись на том, что деремся здесь, в Верхнем парке, без свидетелей, пока можем и желаем продолжать бой.

– Оружие? – уточнил Придд. – Вам довольно шпаги или желаете еще и кинжал?

– Я не кэналлиец, – огрызнулся Ричард.

– Разумеется, вы не кэналлиец, – согласился Повелитель Волн, и Ричард понял, что не успокоится, пока не сгонит с длинной породистой физиономии эту проклятую невозмутимость и еще более проклятую вежливость.

Ричард коротко отсалютовал, постаравшись поймать клинком солнечный луч: поймал солнце – поймал удачу. Получилось! В ответ Валентин поднял свою шпагу, сверкнули украшавшие эфес аметисты. Что с мечом Раканов? При Вороне реликвии не оказалось...

– К вашим услугам.

– К вашим услугам.

Валентин атаковал первым, если это, конечно, атака. Дернуться вперед и тотчас закрыться... Это несерьезно! Не бой, а вранье, проверка... Ты хочешь знать, с кем дерешься? Сейчас узнаешь! «Повелителя Кошек»[17] выкладывать не будем, хватит и девятки...

Дик сделал простой выпад, самый простой из всех возможных. Валентин отбил, и довольно уверенно. Ричард повторил, стараясь двигаться чуть быстрее. Клинок встретил клинок, и Придд отступил. Чуть-чуть, на полшага, и тут же контратаковал. Вернее, попытался. Дик без труда парировал резкий, но прямолинейный выпад. Понятно... Дриксенская школа! При Алисе она гремела, ну так то при Алисе! Без гайифских финтов нынче не выжить. Знает ли их Спрут? Может, и знает, только у Ричарда Окделла в запасе много чего.

Ричард сделал выпад, целясь в бок, Валентин шагнул назад. Опять! Дикон резко прочертил шпагой воздух. Нет, атаковать из такой позиции он не станет, для этого нужно быть Алвой, но Спрут этого не знает и отступит назад. Отступил! Что и требовалось доказать! Придд – трус, и даже не слишком быстрый, чуть что не по нему, шарахается... Что ж, герцог, не желаете ли прогуляться по аллее? Вот до той красавицы с ланью?

Дикон улыбнулся собственной затее и атаковал. Нет, он не убьет бывшего однокорытника, иначе беды не оберешься. Он его накажет. Пусть запомнит на всю жизнь, что значит задевать Окделла. Оставить ему шрам? Надо попробовать. На щеке, как у Морена! И пусть все спрашивают, откуда...

Ричард сдвинулся вправо, не выпуская из вида статую в конце аллеи. Прижать к ней противника и ранить. В руку, а потом в лицо. И опустить шпагу со словами: «Это уже не первая кровь, но еще не смерть...» Да, именно так. Ричард улыбнулся и двинулся вперед. Валентин сделал именно то, что от него требовалось, то есть отошел.

Нет, Придд сломался не сразу, он пытался огрызаться. У засыпанной листвой мраморной скамьи, возле ног обнимавшей лань девушки и там, где сходились пять дорожек, Спрут пытался остановиться и контратаковать. И какими же жалкими были эти попытки! Дик без труда раз за разом отбивал бесхитростные дриксенские выпады, и Валентин снова отступал. Туда, куда его гнали.