Шпаргалка. Рассказы, которые помогут решить жизненные задачки Савельева Ольга
– ЧТО САМОЕ СИЛЬНОЕ СДЕЛАЛ ТЫ НА ЭТОЙ НЕДЕЛЕ?
– СКАЗАЛ: «ПОМОГИТЕ!»
Сказать «помогите» – это и правда сила. А не слабость. Не «я слабак, не справился», а наоборот: «я так сильно хочу справиться, что готов договориться со своей гордыней».
Он правда был молодец, мой муж.
Потом эта треснувшая плитка – одна с паутинкой трещины – долго служила мне напоминанием о пережитом, символом переломного момента.
«Так дальше нельзя» – вот что говорила плитка своей паутинкой-коммуникацией.
Я хотела заменить её, пока муж был в больнице, потому что смотреть на неё каждое утро было больно, но не нашла такую же, купила чуть-чуть другую. Похожа, но видно, что серия другая.
Муж вступил в схватку с депрессией и уверенно побеждал. То есть не то чтобы окончательно победил, но заключил с ней перемирие. Она уползала внутрь и дремала там, иногда просыпалась, возвращалась откатами, но он знал, что надо делать, чтобы не позволить ей снова заполонить всё пространство своей жизни.
Мне казалось, что он справился.
То есть мы справились. Я свою роль в этом вопросе – его выздоровления – ощущала как масштабную.
Когда он заболел и превратился из мужчины, которого я выбрала, в того, кого не выбрала бы, если бы мы встретились сегодня, проще всего было забрать детей и уйти. Я самодостаточная, я точно справилась бы одна.
Но это с моей стороны было бы настоящим предательством.
Отобрать у любимого человека семью всё равно что отобрать смысл выкарабкиваться.
В борьбе с болезнью очень важна мотивация. Она порой самый важный ингредиент в комплексной терапии.
Я по папе знаю. Помню…
Мы остались и вместе справлялись с этим испытанием. И было всё – и больно, и сложно, и невыносимо.
Есть такая фраза, что все мы – эгоисты и любим на самом деле не человека, а свои ощущения рядом с ним. Вот за пятнадцать лет семейной жизни я привыкла к ощущению защищённости, ценности, радости. А теперь пришлось проживать другие ощущения – растерянности, отверженности и бессилия.
Я их превратила в опыт, достаточно ценный и важный. Теперь во фразе «и в горе, и в радости» я знаю, как выглядит часть про горе. Но эти годы сделали меня настолько сильной, столько титана мне в характер добавили, что я ни о чём не жалею!
Прошло время, всё стабилизировалось. Мы оба были ранены, но живы. Продолжали строить отношения, потому что болезнь сильно трансформировала нас обоих и надо было выстраивать всё заново, но семья устояла в этом торнадо.
Спустя годы во время какой-то будничной ссоры у нас случился диалог:
– Я тебя когда-нибудь подводил? – спросил муж с таким как бы наездом.
– Да, постоянно, – ответила я. – Мои ожидания достаточно часто расходились с реальностью.
– Ну так велком в мой мир! – сказал муж, намекая, что он тоже частенько бывает недоволен мною.
Мне в этом месте стало обидно, захотелось реванша – например, напомнить ему, как я не ушла тогда, ну, в пекле депрессии. Что, мол, болел ты, а плохо и сложно было всем.
И я напомнила.
– Ну и что ты такого сделала? Просто не ушла? – спросил муж.
Меня ужасно задело это обесценивающее «просто не ушла». Не уйти было ой как непросто, гораздо проще было уйти.
– Ты был невыносим, кричал постоянно, – с возмущением пояснила я. – Не уйти – это подвиг.
– Ой, прямо кричал, – спародировал меня муж.
Он говорил так, будто я выдумала это всё.
– Ну да, кричал.
– Ну, может, повысил голос пару раз…
– ПАРУ РАЗ? ПОВЫСИЛ ГОЛОС?!
Я просто опешила. У меня было ощущение, что он меня разыгрывает, будто мы проживали разные реальности в разных квартирах с разным адресом прописки.
Меня аж затрясло.
– Пойдём со мной, – зашипела я на мужа и повела его на кухню.
А там показываю плитку. Ту самую, отличающуюся от других.
– Почему эта плитка не такая, как остальные, Миш? – спрашиваю я.
– Э-э-э, ну… серия другая? – уточняет муж.
И я вдруг понимаю: он не помнит. Реально не помнит. Совсем. Поэтому то, что мне кажется подвигом, ему кажется максимально странным достижением.
Достижением с частицей «не». «Не ушла» даже звучит так… типа, «как лежала, так и осталась лежать». Поэтому тут у него и нет ни восхищения, ни благодарности. Только недоумение.
– Серия другая… – выдохнула я.
Я села на табуретку и заплакала. А потом засмеялась.
Вспомнила почему-то анекдот про советские времена и баклажаны. Как студенты приехали в деревню помогать со сбором баклажанов (студотряды тогда были). Собрали целый грузовик. Легли спать. А ночью какой-то шутник на каждом баклажане вырезал слово из трёх букв на Х.
Утром бригадир приходит и видит целый грузовик испорченных баклажанов. И думает: «Вот те на!»
В шоке зовёт старшего преподавателя, ответственного за студентов. Возмущается.
– Что это такое? – показывает на целый грузовик баклажанов с «х…» на бочках.
– Не знаю, – пожимает плечами преподаватель. – Может, сорт такой…
Уф. Почему так бывает? Это нормально вообще? Я не про баклажаны сейчас.
Притом что мой муж – мегаадекватный, взрослый и умный мужик, не инфантильный ни разу.
И третья история про неблагодарность. Вишенка на торте. Самая удивительная.
Мне удалось помочь одной знакомой, Зое, спасти здоровье её ребёнка. Мне кажется неэтичным описывать подробности, потому что жизнь ей спасла, конечно, не я, а врачи и мама, но я как подруга была в той ситуации максимально эффективна, и мои связи оказались очень кстати, а участие и поддержка полезнее больничного психолога.
«Если бы не ты, я бы сдохла», – сказала мне как-то Зоя.
Она проживала те полгода как свой личный ад, и то, что там, в аду, она была не одна, сильно её поддержало.
Ребёнок болен, муж ушёл, мама умерла от ковида – всё это по времени в шесть месяцев уложилось – конечно, ад.
Но я была рядом, насколько это возможно. Даже проходку в больницу к ним раздобыла.
Ад закончился.
Расцвело.
Зажило.
Хеппи-энд.
Дочка выздоровела, пандемия закончилась, Зоя успокоилась.
Прошло время. Год примерно.
Мне потребовалась небольшая услуга от Зои – сущая ерунда: раздобыть два телефона конкретных людей. У Зои они точно были, она говорила, что та компания, где они работают, – их партнёр, а значит, они точно на связи. Я могла сослаться на Зою, а могла нет – «как удобно, Зоя, только дай номера».
Но Зоя не дала. Отмахнулась. Прислала мне общий электронный адрес, который можно взять на сайте в открытом доступе. Типа, ищи сама, разбирайся.
Это такое незатейливое «отвали». Прозвучало как пощёчина.
Не «нет», не «мне некогда», не «Оль, у меня есть причины не давать номера», а именно «отстань».
Я с трудом проглотила этот ответ.
Не понимаю, почему так бывает…
Ведь… шесть месяцев.
Я ЗНАЮ, ДОБРО – ВЕЩЬ ДОБРОВОЛЬНАЯ. ДЕЛАТЬ ЕГО НУЖНО ОБЯЗАТЕЛЬНО, НО ОТ СЕБЯ И ПРО СЕБЯ. НЕ РАССЧИТЫВАТЬ НА БЛАГОДАРНОСТЬ.
Человек может прожить максимально праведную жизнь, заниматься благотворительностью и практически мироточить, но число людей на его похоронах сильно зависит от… дождя.
Это понятно.
А я, выходит, рассчитывала на благодарность? Ну, то есть я этого не подозревала, пока помогала, а узнала, когда пришло время «платить по счетам» и возвращать услугу за оказанную услугу. И когда мне её не вернули – в виде услуги или громкой осязаемой благодарности, – я опешила.
Возмутилась. Обиделась. Растерялась. Как так, говорю! Неблагодарные вы, говорю!
Значит, я рассчитывала на бартер?
И значит, я – меркантильная «тварила»?
«Тварила» – это смешное слово из нашей переписки с сыном. Он однажды написал: «Мама, что ты на тварила?»
Я смеялась и утащила «тварилу» в свою лексиконовую норку.
Обнаруженное открытие о том, что я помогала не от чистого сердца, а ради грядущего бартера, не давало мне покоя. Очень сложно жить и знать, что внутри тебя поселилась сволочь.
Я пришла к психологу. Рассказала ситуацию.
Говорю:
– Лен, это что же, я – «тварила»?
– Да, – отвечает Лена.
– В СМЫСЛЕ – «ДА»? – возмутилась я. – Помнишь мем: «А вы точно психолог?» Разве психолог не должен вытащить меня из чана самобичевания? Разве не должен он поддерживать и говорить мне хорошие слова?
– Оль, а что плохого-то? Ты встретилась с обратной стороной своего «я», познакомилась с ней. Ты знала, что она есть, подозревала, а теперь увидела, какая она. Я тебя поздравляю. Если честно, мне нравятся все части твоего «я», даже та, что меркантильная…
Ну что ж, привет, моя внутренняя тварила. Будем знакомы.
Но запрос мой к психологу был другой.
Почему? Почему иногда хорошие люди выглядят неблагодарными?
Неблагодарность выпадает из образа хорошего человека как лишний кусочек пазла.
Ну, как будто ты весь с иголочки, а на голове – гнездо. Или ты весь чистенький, а на пальто – большое грязное пятно.
Мне это мешало их любить. Как заноза. Как загадка, у которой точно есть разгадка, но я её не знаю, и это меня бесит.
И моё хорошее отношение будто покосилось, но осталось. Я их всех люблю – и мужа, и Сашу, и Зою, – но любить их сквозь неблагодарность сложнее.
Лена рассказала, что у неё в терапии был клиент – детский тренер по хоккею. Человек, в руках которого дети превращались в талантливых хоккеистов, многие обрастали наградами, победами, медийностью, некоторые даже защищали честь страны на соревнованиях.
Но почти никто, став знаменитым, его имени на интервью не называл. Тренер был немедийный, и его будто забывали сразу, как переставали у него тренироваться.
– Почему, Лен? Это же ужасно.
– Вот человек жил-жил и упал в яму. Яма – это жизненная проблема. В ней плохо и холодно. Но это не навсегда. Это непременно закончится. И конечно, кто-то рядом пытается достать человека, помочь. И вот проходит время, и благодаря характеру и чужой помощи человек выкарабкивается из ямы. И он, конечно, не хочет помнить про неё. Ему же там было плохо. Он был жалок и уязвим. Образно говоря, это тот период жизни – яма, – который не хочется запечатлеть в фотоальбоме. И психика заботливо решает помочь человеку, чтобы флешбэки (воспоминания) не мучили его. Подсознание засыпает эту яму в памяти вместе с теми, кто помогал. И человек забывает яму, вытесняет её из памяти. Как бы сам себе продаёт мысль: «Не было ничего такого, никакой ямы…»
Это знание помогло мне не занозиться о мысль о неблагодарности. Они все хорошие, просто выбрали забыть свои ямы – зависимости, болезни.
Именно поэтому, протягивая руку кому-то в яме, помните, что вы делаете это для себя. Для той своей хорошей части, которая расположена с обратной стороны «тварилы».
Пишу этот текст под Сашину песню. Он талант. Муж на кухне чинит полку и подпевает. А с Зоей мы завтра кофе пьём.
Все хорошие, с кем нам хорошо.
Вот как это работает.
Табуретка
Пока я застёгивала пальто и повязывала шарф, психолог задумчиво смотрел на меня, а потом произнёс:
– У меня для вас домашнее задание, Оля. Самостоятельная работа, так сказать.
– Да? – Я обернулась.
– Подумайте, почему из всех вариантов мебели в моём кабинете вы выбрали табуретку? И весь час сидели с прямой спиной. И ёрзали. И вам было явно неудобно, но вы не захотели ничего менять…
Я уже стояла в дверях и оттуда ещё раз, будто новым взглядом, оглядела кабинет.
Там был диван, но такой… кожаный, огромный, на нём только лежать комфортно, я бы в нём утонула. Ещё было кресло, но такое низкое, а я в юбке, и, если бы я его выбрала, это было бы нескромно. Также там был широкий подоконник, я очень хотела сесть на него – обожаю подоконники! – но как-то несолидно – сидеть, ножками болтать, как будто это детская площадка, а не кабинет психолога.
А табуретка… она не даст мне расслабиться, забыть, что я тут на работе, а не на отдыхе…
– Так интересно, – улыбнулась я. – Я же сделала выбор, как бы и не задумываясь. Просто зашла – и села. А вы намекаете, что в этом есть дополнительные смыслы.
– Они точно есть.
ТО, ЧТО МЫ ВЫБРАЛИ, И ТО, ЧТО МЫ НЕ ВЫБРАЛИ, НАС ОДИНАКОВО ЯРКО ХАРАКТЕРИЗУЕТ.
– Может, я не разрешаю себе комфорт?
– Может. Предлагаю вам заметить такие моменты и подумать об этом…
Я шла домой, погружённая в мысли про табуретку. Ну, то есть в это домашнее задание.
И тут мне позвонила подруга Наташа.
Оказывается, мой телефон в кармане сам набрал её номер, пока я шла. Она поалёкала-поалёкала и сбросила.
И вот перезвонила.
– Случайностей не бывает, Натусь. Значит, судьба хочет, чтобы мы поговорили прямо сейчас, – обрадовалась я. – Как дела?
Подруга поделилась, что месяц у неё сложный, потому что ей постоянно приходится делать выбор, а это очень утомляет. Вот, например, её позвали на море. Какая-то горящая путёвка за смешные деньги в отличной компании.
С одной стороны, Наташа сто лет в отпуске не была. С другой: столько брешей в бюджете – ужас, а деньги хоть и смешные – но деньги. И минус неделя за свой счёт на работе. В общем, она подумала – и не поехала на море. Зато достеклила балкон и починила машину.
А ещё девчата позвали её в баню именно в тот день, когда они с мамой собрались на кладбище к бабушке. И она представила, как говорит маме, что вместо бабушки идёт в баню, и мамину смертельную обиду представила, и… не пошла в баню.
А ещё ей за переработку премию дали крошечную. Именно ей. А Наташа взяла – и на весь отдел разделила. Хотя работу объективно делала одна она. И хотя бреши в бюджете ещё латать и латать. Ну а как ещё? «Мы ж команда»…
Я выслушала подругу и тоном конферансье произнесла фразу:
– Любишь кататься – люби и саночки возить, Натусь!
Я хотела продолжить мысль, что некоторые люди только и делают, что возят саночки, но никогда не катаются, и подруге надо бы задуматься: почему она волочёт-волочёт-волочёт свои саночки в горочку, но никогда не катается.
А подруга не дала мне этого договорить, перебила меня и воскликнула:
– Спасибо, Оль. Да, я всё понимаю. Даже мудрость народная поддерживает меня. Жизнь – это не только море и бани, это ещё и ответственность. Вселенная мне как бы говорит: «Всё правильно, Наташа!»
То есть она забрала из этой фразы совсем другой смысл, и он её устроил и даже вдохновил. Хотя в моих глазах всё совсем иначе выглядело…
Однажды мы были на экскурсии на ювелирном заводе, и там нам предложили погадать на камнях.
Я засунула руку в мешочек и достала один. В этом смысл гадания: достать камень – и узнать, что он значит.
Молчаливые камни на самом деле приходят в наши судьбы, чтобы сказать что-то важное.
Я разжала ладошку со своим камнем.
Яшма.
Хм.
Я ничего не знала о яшме.
Стала читать. У яшмы, оказывается, много символизма.
Яшма, например, означает пробуждение природы, царство света и тепла. Помогает женщинам в борьбе с бесплодием, дарует твёрдость в час беды, останавливает кровотечение, врачует женские болезни… М-м. Как интересно. Я забрала себе твёрдость в час беды, потому что мне предстояла операция на следующей неделе, и ещё остановку кровотечения.
А моя подруга, которая со мной была на той экскурсии, ужасно расстроилась, когда вытащила свой камень и им оказался тигровый глаз.
Расшифровка у него была страшная, она прочитала самое начало, напугалась и чуть не заплакала.
Там было написано, что существует легенда, будто это камень Сатаны, он его создал, чтобы найти «своих», плохих людей, ибо тигровый глаз метит грешника…
Вот тут подруге аж поплохело.
Но я её обняла и говорю: «Милая, зачем ты берёшь себе то, что точно не твоё? Это ведь совсем не про тебя. Ты не дочитала! Дальше смотри там как интересно написано: „Этот оберег – ОБЕРЕГ, слышишь?! – помогает избавиться от мук необоснованной ревности, охраняет своего владельца от опасностей, помогает отличить истинные потребности от навязанных“. Вот это забирай себе! Вот что подходит тебе!»
То, что мы выбираем, и то, что не выбираем, характеризует нас очень ярко. Забирайте себе то, что реально ваше, и смело отказывайтесь от чужих кусочков пазла…
Иногда даже табуретка знает о нас больше, чем мы сами.
Мятое платье
– А она пишет: «У вас платье мятое. С вами всё ясно, вы зрителей не уважаете», – всхлипываю я.
Я пришла на урок по публичным выступлениям и речевому портрету, а вместо занятия сижу и жалуюсь тренеру Саше.
Рассказываю, что, как бы я ни старалась, ни накачивала своё мастерство и самодостаточность, как бы ни работала со своей самооценкой, сколько бы раз удачно ни выступила, всё равно расстраиваюсь жутко, когда читаю редкие негативные отзывы. Будто не выдерживаю их.
Вот вчера был большой сольный концерт. Несколько сотен человек пришли на него и ушли в восторге. И написали сотни восторженных комментариев.
И я их читала и улыбалась. А потом врезалась в это вот «мятое платье». И весь вечер в нём хожу. Те сотни восторженных отзывов сразу будто поблекли, а этот, один, остался. Вонзился занозой и торчит.
И я хожу и гундосю в себя: «Я гладила! За 15 минут до выхода на сцену я гладила это платье! Клянусь. Это ткань такая».
Почему я так вовлекаюсь в это? Я же знаю правду. Что гладила и что выглядела отлично.
Зачем мне бежать за человеком и навьючивать на него своё, не нужное ему мнение?
Эта девушка, автор комментария, она же совсем не про платье. Тут что-то другое. Что-то про её личную боль.
Может, она любит всё идеальное, а тут – я, вся такая неидеальная. Может, она швея, и это что-то профессиональное. Может, я сказала со сцены что-то, что её ранило, триггернуло. Да мало ли может быть причин… Но у этого комментария точно нет задачи меня усилить, сделать лучше, иначе он бы был написан в личку, на ушко: «Оля, не надевай больше это платье, а то оно мнётся и выглядит не совсем опрятно…»
Это комментарий – ужасно неприятный. Как будто в меня кашлянули. С одной стороны, человек болеет, он же не виноват. С другой… Ну и я не виновата.
ПОЧЕМУ ЛЮДИ СМОРКАЮТСЯ И КАШЛЯЮТ СВОИМ МНЕНИЕМ В ДРУГИХ, А НЕ ЛЕЧАТ НАСМОРК И КАШЕЛЬ?
Подслушала тут прикольную фразу: «Ценное у тебя мнение? Да? Так продай его! Никто не покупает? М-м. Может, не такое оно и ценное тогда?»
Я злюсь и демонизирую эту женщину, которая написала комментарий. Если она плохая, то я сразу хорошая. На её фоне. Но это странная тактика – очернять кого-то, чтобы самой стать лучше. Стань лучше просто по совокупности совершённого добра, а не на фоне чужих недостатков, Оля…
– Как не слушать их, Саш? – вздыхая, задумчиво спрашиваю я у тренера. – Этих шпионок за мятыми платьями, а?..
Саша нравится мне и как актриса, и как человек. Она рентген человеческих душ. Раскусила меня с первого занятия – мои страхи, сомнения, неуверенности, – вложила в меня много пользы и света, научила быть на сцене естественной. Это то, к чему я стремлюсь, – к естественности.
– Знаешь, – сказала Саша, – я когда в театральном училась, у нас практика была. Самая сильная практика в моей жизни. Я работала добрым клоуном в больнице. В детской больнице, Оль. Там, где дети болеют долго и не всегда выздоравливают. Там, где растерянные родители и сосредоточенные врачи и где тебя диагноз заставляет резко повзрослеть.
Так вот нас, будущих клоунов, там сначала инструктировали. Говорили: «Вы можете быть самым лучшим клоуном в мире, весёлым, добрым, игривым и смешным, но какой-нибудь ребёнок всё равно возьмёт и прогонит вас, зашипит, пошлёт, захлопнет дверь. Проживите это без драм. Дело не в вас. Вы хороший клоун. Но если ребёнок вас послал, значит, вы нужны были ему именно для этого. Для того, чтобы послать. Он не может послать маму. Он не может послать врача. Медсестру, повара и уборщицу – он не может послать». А ему больно, понимаешь? Ему плохо. У него отобрали детство, и никто ему это детство не вернёт… И он, маленький и уязвимый, один борется против всей жизненной несправедливости. Ну, конечно, ему невозможно сложно. И ему нужно иметь выход для этой своей злости на весь мир. А тут ты. Добрый клоун. Приве-ет. И шарик дуешь. И нос у тебя красный. И улыбка до ушей.
ИНОГДА ТЫ НУЖЕН, ЧТОБЫ ТЕБЯ ВЫГНАЛИ. ЭТО НА САМОМ ДЕЛЕ ОЧЕНЬ МНОГО, ОЧЕНЬ НУЖНО И ПОЛЕЗНО.
Ты же забрал с собой пригоршню его злости, щепотку его боли, краюшку его бессилия.
И в этой точке ты, главное, помни: ты хороший клоун…
Я реву. Такие слёзы хорошие, освобождающие. Спасибо, Саша. Я всё поняла. Что люди кусаются за мятое-немятое платье, потому что им больно. Что иногда я нужна, чтобы выпроводить изнутри это чужое «больно».
И что я… в любом платье я хороший клоун.
Где я
Когда я только начала ездить с гастролями, залы собирались совсем маленькие. Мы с организатором на всём экономили, чтобы выйти в рентабельность.
Перелёт брали ночной – он дешевле, гостиницу – самую бюджетную.
В целом время это я вспоминаю с трепетом и нежностью. Не было у меня какого-то надрыва по этому поводу: я человек, привыкший к бедности, мне было совсем не сложно. Хотя, конечно, я мечтала о пятизвёздочных отелях, но понимала: до них ещё надо дорасти.
Помню, как однажды мне сняли квартиру посуточно и квартира эта была вся в купидончиках, плюшевых подушечках в форме сердечка и красных свечечках.
Ночью в той квартире я лежала на кровати прямо в одежде и не могла заснуть. Думала о том, что чаще всего тут бывают парочки и занимаются они своими шалостями прямо на этой кровати. Я перелегла на диван, но это не спасло. Моя фантазия и диван впихнула в шалости.
Заснуть я смогла только после полуночи, утомлённая тревожной мнительностью.
В три часа ночи в дверь постучали, и пьяный голос прокричал: «Открывай! Я знаю, что ты здесь!»
Я замерла. Мне было очень страшно. Я понимала, что тот, кто за дверью, с кем-то меня путает, но орать из-за двери: «Это не я!» – значит выдать себя с потрохами. Я напрягалась от того, что это не гостиница, тут нет ресепшена, а была бы гостиница, было бы безопаснее: я бы позвонила администратору и сказала, что мне выламывают дверь, и меня бы спасли.
А так… «ОТКРЫВАЙ, Я СКАЗАЛ!»
В тот раз всё обошлось: кто-то из соседней квартиры наорал на дебошира, и он ретировался. Но утром сонная я заявила организатору: «Теперь только гостиницы».
Но и гостиницы не стали решением проблемы. Например, однажды организатор сказал:
– Гостиница скромная, зато рядом с залом.
Я кивнула, но, когда вошла в эту гостиницу, поняла, что слово «скромная» – это комплимент для неё.
Номер был грязный, вонял сигаретами, покрывало на кровати – прожжённое, в душе – волосы в сливе, постельное бельё – серое, в пятнах, не предполагающих, что это узор. Это скорее «не смогли отстирать».
Я позвонила на ресепшен и сказала, что в моём номере не было уборки. Я правда думала, что её не было. Но спустя минуту ко мне ворвалась разъярённая уборщица:
– Как не было? Почему не было? Что вам не так?
Я растерялась. Проще всего было сказать, что мне так. Ничего.
– Ну, душ грязный, – пробормотала я, это из самого заметного.
– Душ грязный? – Уборщица вбежала в ванную, включила душ и смыла волосы, застрявшие в сливе. – Всё?
Она спросила это с выражением: «Сама, что ли, не могла?»
Уборщица ушла. Я села на краешек дивана. Мне было жутко дискомфортно. Я поняла, что гостиница для меня – это не просто место, где можно помыться и поспать. Это место, где я должна наполниться и отдохнуть, а для этого мне нужен комфорт, чистота и красота.
И если за это нужно дорого платить, я буду. Потому что иначе всё теряет смысл.
Вот как мне отсюда идти на сцену? Вжав голову в плечи, боясь, что кто-то заметит меня здесь? А на сцене я буду рассказывать про счастье. Оно, конечно, не в деньгах, но… разве вот сейчас я счастлива? Если на данный момент своими гастролями я не зарабатываю на что-то нестыдное, то, может, пока и не ездить?
В дверь постучали. Пришёл визажист. Организатор сказал, что девушка – моя фанатка и давно мечтала о встрече. Мне стало дико стыдно. Наверно, не о такой встрече она мечтала…
Я открыла дверь. Вошла та девушка, и я увидела на её лице и радость от встречи, и робость, и… недоумение. Она явно не поняла, что я тут делаю.
Мне немедленно захотелось объясниться. А точнее, соврать. Потому что если говорить правду, то объяснение одно: я тут экономлю. Я себя не балую.
И мне самой это не нравится.
– Просто это ближайшая к залу гостиница, а в других нет мест, – зачем-то сказала я.
Я не умею врать. Врать – это сложно, это талант нужен, не запутаться в этом всём, что ты наврал, а заплести из этого стройную косичку смыслов.
– Как нет? – удивилась девушка. – И в «Фортуне» нет?