Боги и чудовища Махёрин Шелби
Отец Ашиль бросил через плечо хмурый взгляд на нас.
– Я вам не нянька.
– Видишь? – Селия, торжествуя, просияла и вскинула палец вверх. – Он не повезет меня, а путешествовать одной слишком опасно. Лучше мне остаться здесь. С тобой.
Я стиснул зубы.
– До сих пор опасность тебя не смущала.
– Да, но… – В глазах Селии промелькнуло нечто похожее на беспокойство, и ее улыбка растаяла. – Я… я немного… приврала. Совсем чуть-чуть, несущественно, – поспешно добавила она, увидев выражение моего лица. – Я сказала, что оставила карету в конюшне, но на самом деле я не туда свернула…
– Это куда же? – требовательно спросил я.
– К маяку.
Отец Ашиль медленно обернулся.
– Прямо перед рассветом я упустила вас из виду. – Селия сцепила руки на талии. – Подъехав к развилке, я… я выбрала тропу, ведущую прочь от деревни. Я даже не подумала, что вы будете искать убежище в церкви. Мне невероятно повезло, что я нашла вас…
– Милая Селия, – оборвал ее Бо, – пожалуйста, ближе к делу.
Она снова покраснела и опустила голову.
– К-конечно, ваше высочество. Простите. Когда я подъехала к маяку, что-то зашевелилось в темноте. Кабо испугался и едва не сбросил нас с утеса, торопясь убежать. Колесо сломалось у обрыва. Я смогла освободить Кабо прежде, чем карета рухнула бы в море… рухнула бы, если бы то существо не схватило ее. – Селия вздрогнула. – В жизни не видела подобных чудовищ. Длинные спутанные волосы и кожа, скрытая тьмой. Острые белые зубы. Гнилостный запах. Разлагающаяся плоть. Если бы я не сбежала верхом на Кабо, это чудовище точно бы сожрало нас обоих. – Она тяжело вздохнула, поднимая на меня глаза. – Так что я оставила в конюшне Кабо, а не карету. Вернуться за ней я не могу, потому что она в лапах чудовища, а без нее путешествовать опасно. Я должна остаться с тобой, Рид, иначе домой в живых я не вернусь.
– Кошмар, – пробормотала Лу.
Я устало протянул ей руку.
– Что?
Слегка улыбнувшись, она переплела свои пальцы с моими. Они были ледяные.
– Я ничего не сказала.
– Сказала…
– На маяке и правда поселился кошмар. – Увидев наши непонимающие взгляды, отец Ашиль неохотно объяснил: – Так его называют местные. Он пришел в Фе Томб три дня назад. Все жители деревни в ужасе. – Он хмуро покачал головой. – Болваны хотят разрушить маяк завтра утром.
Что-то в его хмуром взгляде беспокоило меня.
– А этот кошмар навредил кому-нибудь?
– Мне! – воскликнула Селия. – Он едва не перепугал меня и Кабо до смерти!
– Трагедия века, – усмехнулась Коко под капюшоном.
– Коко, – предостерег Бо, – это ниже твоего достоинства. Если уж хочешь язвить, делай это остроумно.
– Я вовсе не язвила, – сладко сказала Коко. – Коня я бы оплакивала.
– Прошу прощения? – Селия развернулась к ней, изумленно приоткрыв рот. – М-мне очень жаль, что все так получилось с медальоном твоей м-матери, Козетта, но я же не знала…
– Кошмар кому-нибудь навредил? – перебил я ее.
– Это неважно. – Отец Ашиль пожал плечами.
– Мне важно.
– Толпа идет, юноша. Они убьют тебя.
– Вам все равно.
– Ты прав. – Священник раздул ноздри. – Мне все равно. Кошмары известны своей жестокостью, но существо ни на кого еще не напало. Вчера ночью оно вломилось в мясную лавку и украло какие-то объедки. Больше я ничего не знаю. – Когда я обменялся взглядами с Лу и Бо, отец Ашиль процедил сквозь стиснутые зубы так, словно слова причиняли ему боль: – Не вмешивайся. Это не твоя битва.
А по мне так как раз моя, ведь толпа собиралась сжечь невинное существо. Дай им возможность, они бы и с Лу так поступили. С Коко. С моей матерью. Со мной. Знакомый гнев, густой и вязкий, закипел во мне. Вот только не одни жители деревни во всем виноваты. Да, они намеревались убить невинного, но Моргана пытала и искалечила моих братьев и сестер – они стали несчастными жертвами в войне, которую не выбирали. В войне, которую не выбирал и этот кошмар.
Хватит.
Короткая остановка у маяка никому не навредит. Мы предупредим кошмара до того, как нагрянет толпа, – может, даже освободим его – и уйдем еще до рассвета. Это благородный поступок. Возможно, Лу выбрала для нас неверный путь, но сегодня я почувствовал, что могу сделать шаг в верном направлении. Может быть, это откроет для нас новый путь. Тот, что будет лучше.
По крайней мере, это немного задержит нас на пути к Шато ле Блан. И возможно…
– Нет, – из-под капюшона раздался резкий голос Коко. – Кошмары опасны, а нам нельзя отвлекаться. Нужно идти в Шато.
Лу ухмыльнулась и кивнула.
– Если поможем кошмару, – пробормотал я, – может, он поможет и нам. Вот и твой таинственный союзник, Козетта. И деревья не нужны.
Я не видел ее лица, но чувствовал, что она сердится.
Покачав головой, я протянул Селии свой плед и вернулся на свою скамью. Лу не выпускала моей руки. Большим пальцем она провела по венам на моем запястье.
– Нам нужен экипаж Селии, – сказал я. – Возвращается она домой или нет.
Селия вскинула голову.
– На карете путешествовать куда быстрее.
– Да. – Я долго смотрел на Селию. Она предстала передо мной в совершенно новом свете. При виде ее взгляда, полного надежды, расправленных плеч, лицо у меня дрогнуло. Селия была уже не той девушкой, что я знал прежде. – Куда быстрее.
Всплеснув руками, отец Ашиль пошел на кухню подальше от нас.
– Дураки вы все, – мрачно бросил он через плечо. – Кошмар сильнее всего по ночам. Идите к нему на рассвете прежде, чем толпа нападет. И ни в коем случае не дайте селянам заметить вас. Страх лишает людей последнего ума. – Бросив взгляд на меня и Селию, он покачал головой. – Как, впрочем, и смелость.
Коварное присутствие
Из темноты слышится голос.
Не тот голос. Не тот ужасный голос, что напевает и манит. Этот – резкий, звонкий, пронзительный. Знакомый. Он не соблазняет меня. Он… он ругает меня.
«Проснись! – кричит он. – Ты еще не умерла».
Мне незнакомо это слово. Мне не понятна смерть.
«Смерть никому не понятна. Но не это важно… а может, как раз и это. Ты исчезаешь».
Исчезаю. Тьма предлагает забвение. Сладкое облегчение.
«К черту все это. Ты слишком долго и упорно трудилась, чтобы вот так сдаться. Давай же. Ты хочешь большего, чем забвение. Ты хочешь жить».
Призрачный смешок разносится сквозь темноту. Сквозь бескрайнюю черноту. Он обвивается вокруг меня, лаская рваные грани моего сознания, убаюкивая разбитые осколки в моем нутре.
«Сдавайся, мышка. Позволь мне поглотить тебя».
Мне больно. С каждым ударом тьмы боль усиливается и в конце концов становится невыносимой.
«Это твое сердце».
Резкий голос возвращается, сейчас громче. Громче, чем ритмичный барабанный бой. Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук. Невольно я отшатываюсь, но не могу скрыться от этого звука. От боли. Звук эхом отдается повсюду, он вокруг меня.
«Оно все еще бьется».
Я пытаюсь осмыслить звук, вглядеться во тьму туда, где может биться сердце. Но ничего не вижу.
«Не прячься, Лу. Овладей своей болью. Используй ее».
Лу. Знакомое слово, как выдох при смехе. Вдох перед прыжком, вскрик, когда вместо прыжка ты взлетаешь. Это вздох облегчения, раздражения, разочарования. Это вопль гнева и крик страсти. Это… я. Я вовсе не тьма. Я нечто совершенно иное. И этот голос – мой.
«Ну вот, – говорит он – говорю я – с нескрываемым облегчением. – Наконец-то».
Однако я осознаю не только это и резко выгибаюсь, отталкиваясь от сокрушительной черноты. Она отвечает тем же – и теперь это уже не просто тьма, а нечто разумное. Разумное и коварное. Неправильное. Чужеродное. Его не должно быть здесь – уж не знаю, где именно, – потому что это место… оно тоже принадлежит мне. Как и мое сердцебиение. Как и мое имя. Хотя я вновь выгибаюсь, испытывая свою силу, расширяясь все дальше, вперед, вперед и вперед, я встречаю только железное сопротивление.
Тьма непреклонна, как камень.
Игра в вопросы
Лу кончиками пальцев скользила по моей ноге в такт ритмичному дыханию остальных. С каждым вдохом она скользила вверх, с выдохом переворачивала руку и тыльной стороной ладони вела вниз. Сквозь щели в церкви свистел ветер, от чего по рукам у меня бежали мурашки. Я сидел неподвижно, от ее прикосновений сердце колотилось где-то в горле. Я напряженно ждал. Разумеется, Лу заскользила пальцами все выше и выше, к бедру, медленно соблазняя меня, но я перехватил ее за запястье и накрыл ладонью ее руку. Чтобы остановить.
При виде ладони Лу в моей что-то чуждое забурлило у меня в крови. Я должен был ощутить желание, напряжение от знакомого голода, жар, в который меня бросало от ее прикосновений. Но в животе все сжалось… и чувство это было совсем иным. Чужеродным. Неправильным.
Полчаса назад все легли спать, меня же охватил страх. Когда Бо заснул последним, оставив нас с Лу наедине, страх лишь усилился.
Откашлявшись, я сжал ее пальцы. Выдавил улыбку. Поцеловал ее ладонь.
– Нужно рано вставать. Освободить кошмара и уйти из Фе Томб. Нам придется еще несколько дней провести в дороге.
Это прозвучало как отговорка.
Так оно и было.
Из горла Лу вырвался низкий звук. С тех пор как мы покинули Цезарин, она больше не повязывала ленту на шею. Мой взгляд упал на ее шрам. Он заживал, но все еще был неровным и покрасневшим. Она погладила его рукой.
– А как освободить кошмара?
– Может, получится образумить его. Уговорить вернуться в лес.
– А если не получится?
– Мы можем только предупредить его о толпе, – вздохнул я. – Заставить его что-то делать мы не можем.
– А если он решит сожрать толпу? Если, предупредив его, мы дадим ему такую возможность?
– Не решит, – ответил я твердо.
Лу изучала меня с едва заметной улыбкой.
– А ты привязался к нам, да? – улыбнулась она шире. – К чудовищам.
Я поцеловал Лу в лоб, стараясь не обращать внимания на незнакомый запах ее кожи.
– Спи, Лу.
– Я не устала, – промурлыкала она. Ее глаза были слишком яркими в темноте. И в то же время блеклыми. – Мы спали весь день.
Когда она заскользила рукой по моей груди, я перехватил ее и переплел наши пальцы. Она истолковала мой жест неверно. Приняла его за приглашение. Я даже не успел моргнуть, а она уже перекинула ногу и села мне на колени, неловко вскинув наши руки. Когда она выгнулась и прижалась грудью ко мне, мой желудок камнем рухнул куда-то вниз. Проклятье.
Изо всех сил я старался выглядеть бесстрастным. Разумеется, Лу хотела… прикоснуться ко мне. С чего бы нет? Еще месяц назад я жаждал ее как одержимый. Этот изящный изгиб бедер, волна густых волос, озорной блеск в глазах… Я едва сдерживал себя, чтобы не трогать ее каждую секунду, меня даже не останавливала мысль о том, что рядом моя мать. И даже тогда дело было не только в плотских желаниях.
Лу пробудила меня с первых же секунд нашего знакомства. Само ее присутствие было… заразительно. Даже когда она злила и раздражала меня, мне все равно хотелось быть с ней рядом.
А сейчас я бросал взгляд на Бо, Коко, Селию, молясь, чтобы хоть кто-нибудь пошевелился. Надеясь, что они откроют глаза и прервут нас. Но они не просыпались. Они спали, не обращая внимания на мою внутреннюю борьбу.
Я любил Лу. И я знал это. Чувствовал всем своим нутром.
И в то же время я ненавидел ее.
Да что со мной не так?
Когда Лу прикоснулась губами к моему уху и начала покусывать мочку, меня захлестнула волна гнева. Как же много зубов. Как же много языка. Меня снова охватило отвращение. Почему? Может, потому что она все еще горевала? Потому что горевал я? Может, потому что она набросилась на еду как бешеный зверь, потому что за полчаса моргнула лишь дважды? Мысленно я встряхнулся, злясь на Бо. На себя. Конечно, Лу вела себе довольно необычно, но почему от ее прикосновений у меня мурашки бежали по телу?
Хуже того, подобные мысли – этот навязчивый страх, это тревожное отвращение – были подобны предательству. Лу такого не заслужила.
Тяжело сглотнув, я коснулся ее губ. Она энергично поцеловала меня в ответ, без всяких колебаний, и чувство вины только усилилось. Лу же, кажется, не замечала моего нежелания. Наоборот, еще крепче прижалась ко мне. Неуклюже. Страстно. Когда она снова припала губами к моей шее, посасывая вену, в которой учащенно пульсировала кровь, я сокрушенно покачал головой. Все тщетно. Я опустил руки ей на плечи.
– Давай поговорим.
Слова вырвались сами собой. Лу удивленно моргнула, и в ее блеклых глазах промелькнула нечто похожее… на неуверенность. Я возненавидел себя за это. За время нашего знакомства я лишь дважды видел неуверенность в ее глазах, и оба раза это ничем хорошим не кончилось. Однако неуверенность быстро исчезла и сменилась зловещим блеском.
– Языками зацепимся, да?
Нежно, но твердо я ссадил ее со своих колен.
– Нет.
– Уверен? – Напевая, Лу соблазнительно наклонилась ко мне. Или, по крайней мере, попыталась это сделать. Ей не хватало прежнего изящества.
Я отстранился, изучая ее чересчур яркие глаза. Ее покрасневшие щеки.
– Что-то не так?
«Скажи мне что. Я все исправлю».
– Вот ты и скажи. – Лу снова начала скользить руками по моей груди.
Едва сдерживая досаду, я перехватил ее руки и предостерегающе сжал ее ледяные пальцы.
– Поговори со мной, Лу.
– И о чем же ты хочешь поговорить, дорогой супруг?
Я сделал глубокий вдох, пристально глядя на нее.
– Об Анселе.
Его имя повисло между нами тяжелой, мертвой тушей.
– Об Анселе. – Лу нахмурилась и отдернула руки. Ее взгляд стал отстраненным. Закрытым. Она уставилась куда-то мне за спину, ее зрачки едва заметно расширялись и сужались. – Ты хочешь поговорить об Анселе.
– Да.
– Нет, – отрезала она. – Я хочу поговорить о тебе.
– А я нет. – Я прищурился.
Она ответила не сразу, продолжая пристально смотреть, словно искала… что? Нужные слова? Раньше Лу никогда не заботили нужные слова. Она, наоборот, наслаждалась, когда говорила что-то не к месту. Если честно, я и сам наслаждался, слушая ее в такие минуты.
– Тогда давай еще разок сыграем в вопросы, – вдруг сказала она.
– Что?
– Как тогда в кондитерской. – Лу быстро кивнула, словно самой себе, и наконец посмотрела на меня. Затем склонила голову. – Ты тогда не съел булочку.
– Что? – удивился я.
– Булочку. Ты не съел ее.
– Да, я понял. Просто… – Я покачал головой, сбитый с толку, и снова заговорил: – Я не такой сладкоежка, как ты.
– Хм-м. – Лу сладострастно облизала губы. Когда она положила руку на скамью мне за спину, я сдержал желание отодвинуться. Но когда она запустила пальцы мне в волосы, я уже не удержался. Но Лу не сдавалась, всюду преследуя меня подобно чуме. – Оленина тоже вкусная. Соленая. Нежная. Если, конечно, – добавила она со знанием дела, улыбаясь, – есть ее сразу.
Я уставился на нее в замешательстве. Затем в ужасе. Она имела в виду, что есть мясо нужно сырым.
– Иначе трупное окоченение сделает мясо жестче. Нужно подвесить тушу и оставить ее на две недели, чтобы разрушить соединительные ткани. Правда, тогда мухи налетят.
– Когда, черт возьми, ты ела сырого оленя? – пораженно спросил я.
Кажется, после моего ругательства глаза Лу загорелись, и она взволнованно замурлыкала, наклоняясь ко мне.
– Попробуй. Может, тебе понравится. – А затем: – Хотя полагаю, что охотникам в Башне сдирать шкуры с оленей ни к чему, вы ведь там как сыр в масле катаетесь. Ты когда-нибудь страдал от голода?
– Да.
– Я про настоящий голод. А от холода? От такого, что внутри все леденеет и ты промерзаешь насквозь?
Несмотря на грубые слова, в ее голосе не было неприязни. Только любопытство. Искреннее любопытство. Лу раскачивалась назад и вперед, не в силах сидеть на месте, и смотрела на меня. Я уставился на нее в ответ.
– Ты же знаешь, что да.
– Правда? – Поджав губы, она снова кивнула. – Да. Конечно, знаю. Яма. Ужасно холодно там было, да? – Двумя пальцами она скользнула по моей ноге. – И даже сейчас ты голоден, так?
Лу хихикнула, когда я отнял ее руку и положил ей на колени.
– Что… – я откашлялся и продолжил: – …Ты хочешь еще спросить?
Я могу подыграть ей. Поддержать ее затею. Если это поможет достучаться до Лу, разгадать, что… изменилось в ней, я просижу тут всю ночь. Я помогу ей. Да. Потому что, если она и вправду горюет, ей нужно выговориться. Нам обоим нужно выговориться. И снова меня пронзило чувство вины, когда я взглянул на ее руки. Она крепко сцепила их вместе.
Мне стоило бы взять ее за руки. Но я не мог заставить себя сделать это.
– О-о-о, вопросы, вопросы. – Лу задумчиво поднесла переплетенные пальцы к губам. – Если бы ты мог стать кем угодно, кем бы стал? – Очередная усмешка. – В чьей шкуре ты хотел бы оказаться?
– Я… – Даже не подумав, я бросил взгляд на Бо. От нее это не ускользнуло. – Никем бы я не хотел быть.
– Не верю.
– А кем бы ты хотела стать? – спросил я, ощетинившись.
Лу сложила руки на груди, все так же сплетая пальцы. Можно было подумать, что она молится. Вот только в ее глазах играл расчетливый огонек, а на губах – дьявольская усмешка.
– Я могу стать кем захочу.
Я откашлялся, чувствуя, как у меня встают дыбом волосы, и очень стараясь не замечать этого. Я был растерян.
– Откуда ты знаешь об этих существах, кошмарах? Я всю жизнь изучал сверхъестественные силы, но ни разу о подобном не слышал.
– Ты уничтожал сверхъестественные силы. А я жила среди них. – Лу наклонила голову, отчего у меня по спине пробежал холодок. – Я и есть такая сила. В тени мы узнаем больше, чем при свете. – Когда я ничего не сказал, она резко и прямо спросила: – Как бы ты хотел умереть?
Так. Я посмотрел на нее с пониманием. Ну наконец-то.
– Если бы я мог выбирать… думаю, я бы хотел умереть от старости. Располневшим и счастливым. В окружении близких.
– Ты бы не выбрал смерть в бою?
Испуганный вздох. Тошнотворный глухой удар. Алый ореол. Я отбросил последнее воспоминание об Анселе и посмотрел Лу прямо в глаза.
– Я бы никому не пожелал такой смерти. Даже себе. Не теперь.
– Он пожелал ее.
Хотя сердце у меня сжалось, а в глазах неприятно защипало от мысли о его имени, я склонил голову.
– Да. И за это я буду чтить его до конца своих дней. За то, что он решил помогать тебе, сражаться рядом с тобой. За то, что он решил противостоять Моргане вместе с тобой. Он был лучшим из нас.
Улыбка Лу наконец растаяла, и я взял ее за руку. И хотя рука была ледяной, я не выпустил ее.
– Не нужно терзаться чувством вины. Ансель сам принял такое решение. Не ради тебя или меня, но ради себя. Итак, – твердо сказал я прежде, чем она успела возразить, – твоя очередь. Спрашивай.
Лицо Лу оставалось непроницаемым. Бесстрастным.
– Я не хочу умирать.
Я растер ее ледяную руку, пытаясь согреть.
– Знаю. Но если бы тебе пришлось выбирать…
– Я бы не выбрала смерть, – сказала она.
– Всех нас ждет смерть, Лу, – мягко произнес я.
Она наклонилась поближе, проведя рукой по моей груди.
– Кто сказал, Рид? – прошептала Лу мне на ухо. Она коснулась моей щеки, и на секунду я растворился в ее голосе. Если закрыть глаза, я могу притвориться, что со мной рядом прежняя Лу. Могу притвориться, что эти ледяные руки принадлежат ей – сквернословящей воровке, дикарке, ведьме. Я могу притвориться, что ее дыхание пахнет корицей, а длинные каштановые волосы струятся по плечам. Могу притвориться, что все это хитроумная шутка. Неуместная шутка. Лу бы засмеялась и щелкнула меня по носу. Сказала бы расслабиться. Но вместо этого она коснулась моих губ своими. – Кто сказал, что мы должны умереть?
Тяжело сглотнув, я открыл глаза, и чары рассеялись.
Имя мне – Легион
Когда теряешь свое тело или скорее осознание собственного тела, хорошего в этом мало. У меня нет глаз, чтобы видеть. Нет ушей, чтобы слышать. Нет ног, чтобы ходить и нет зубов, чтобы есть. Я просто парю во тьме. Только… можно ли парить без тела? Или я всего лишь существую? Эта тьма и не тьма вовсе. А значит…
О боже. Теперь я существую внутри Николины ле Клер.
Нет. Это она существует во мне. Эта дрянь похитила мое тело.
Надеюсь, у меня сейчас идут месячные. Будет ей поделом.
Я с нетерпением жду ее ответа, но не слышу призрачного смешка на свою резкость. Еще попытка. На этот раз громче. Я выкрикиваю свои мысли – а можно ли думать без мозга? – в бездну.
«Я знаю, ты слышишь меня! Надеюсь, моя утроба восстала против тебя!»
Тьма словно шевелится в ответ, но все так же молчит.
С трудом сосредоточившись, я пытаюсь ее толкнуть. Она не шевелится. Я пробую снова, уже сильнее. Ничего. Не знаю, как долго это длится. Не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как я вновь обрела сознание. Время здесь ничего не значит. Такими темпами я верну себе тело лет через триста и очнусь в могиле уже даже не скелетом, а пылью. По крайней мере, моя мать не сможет убить скелет. А еще у скелетов нет утробы.
Кажется, я схожу с ума.
С последним яростным толчком я противлюсь приступу гнева. Чувства здесь кажутся… другими. Они дикие и необузданные, ведь их больше не сдерживает тело. Иногда в подобные мгновения я чувствую – какой бы я сейчас ни была, – что окунаюсь в них, погружаюсь. Словно сама превращаюсь в эмоции.
Риду бы здесь точно не понравилось.
Мысль о нем проникает мне в подсознание, и новое чувство грозится поглотить меня. Тоска.
Заметил ли он, что я сама не своя? А другие? Понимают ли они, что со мной случилось?
Я вновь сосредотачиваюсь на Николине, на тьме, чтобы тоска не поглотила меня полностью. Нет никакого толку терзаться этим, и все же от очередной мрачной мысли холод пробирается сквозь туман и мое сознание: как они смогли бы что-то заметить? Ведь еще до того, как Ля-Вуазен и Николина предали нас, я была сама не своя. Я все еще чувствую все трещинки и рваные края в своей душе, которые сама же и создала.
И одна рана болит сильней всех прочих.
Я невольно отшатываюсь от нее, но рана отдается его глазами цвета виски, загнутыми ресницами и мягким, мелодичным смехом. Она ноет ощущением того, как он обнимает меня длинной рукой за плечи, сжимает в теплой ладони мою руку. Она пульсирует сочувствием, притворным акцентом и украденной бутылкой вина, застенчивым румянцем и шутливыми днями рождения. Она горит преданностью, которой уже нет в этом мире.
Он так и не дожил до семнадцати лет.
Ансель пожертвовал всем, пробил во мне брешь, и я позволила Николине проникнуть в эту брешь. Вот как я отплатила ему – утратила саму себя. В глубине сознания бурлит отвращение к себе, черное и ядовитое. Он заслуживал лучшего. Он заслуживал большего.
И я бы подарила ему все это. Пусть Бог, или Богиня, или темнота моей гребаной души будут свидетелем, я бы подарила ему это. Я бы сделала все, чтобы его смерть не была напрасной.
«О, браво», – пробормотал в ответ незнакомый голос, напугав меня.
Чернильный туман сжимается от моего испуга, но я отчаянно отталкиваю его, пытаясь понять, что еще таится во мраке рядом со мной. Это не Николина. И точно не я. А значит… здесь еще кто-то есть.
«Кто ты? – спрашиваю я с притворной бравадой. Материны титьки, сколько же людей или духов, сущностей или еще чего может уместиться в одном теле? – Чего ты хочешь?»
«Не пугайся. – Уже другой голос. Такой же незнакомый. – Мы не можем тебе навредить».
«Мы – это ты».
«Или скорее, – добавляет третий, – мы – это она».
«Это не ответ, – отрезаю я. – Кто вы такие?»
Короткое молчание.
«Мы не помним», – наконец говорит четвертый голос.
«А уже скоро не вспомнишь и ты». – Пятый.
Будь у меня тело, холод пробрал бы меня до костей.
«Сколько… сколько вас тут? – тихо спрашиваю я. – Неужели никто не помнит своего имени?»