Герцогиня в бегах. Право на эшафот Вонсович Бронислава
– Мне кажется, у меня заблокировано почти все, касающееся магии.
Возможно, этого не следовало говорить, но тетя в любом случае потребует объяснений, почему я чего-то не знаю и не умею. Поняла ли она, что я другая Эстефания? Скорее всего. Но признаваться не стала. Возможно, это идет вразрез с ее планами? Смотрела она довольно странно, недовольно хмурилась, но посвящать меня в свои раздумья не торопилась.
Но если Эстефания смогла заблокировать перемещенной душе доступ к своим знаниям, то блок мог распространяться не только на магию. Не могло же у девушки в ее возрасте не быть каких-то влюбленностей, пусть и глубоко подавляемых? Если я чувствовала ее эмоции по отношению к королю, тете или Бласкесу, значит, и остальные должна была. Но та же Эсперанса воспринималась совершенно чужой. Нет, я знала, кто она, но ничего к ней не чувствовала. Значит, Эстефания закрыла что-то личное. А ведь я оставила свою память полностью беззащитной перед ней. Не такая уж она была наивная простушка, как оказалось. И не такая неумеха, как я решила, рассмотрев доставшийся набор заклинаний. Конечно, его вполне хватало дойти до эшафота, а на большее никто не рассчитывал. Но все изменилось, и мне этих знаний будет мало. И не только о магии. Хотелось бы быть уверенной, что король, говоря о запятнанной чести Эрилейских, был не прав. Или хотя бы очень преувеличивал.
– Думаешь, Бласкес приложил к этому руку? Впрочем, что это я? Конечно, Бласкес, больше некому, – забормотала тетя. – Блок должны были снять после оправдания, но почему-то этого не сделали. Наверняка Теодоро запретил.
– Его величество считает меня преступницей, – напомнила ей.
Вероятность того, что блок наложил Бласкес, существовала, но я не была в этом уверена так, как тетя, поскольку встреч с придворным магом в моей памяти нашлось мало. И он ничего со мной не делал. И даже если бы он заблокировал магию, при мне остались бы знания. Но знаний не было, то есть были, но какие-то жалкие разрозненные обрывки, словно Эстефания перед обменом торопливо сортировала: это уберем, а это оставим, оно укладывается в легенду и не позволит посчитать сделку обманом. Я и сейчас не была уверена, что она меня надула, поскольку, будь у меня возможность заблокировать ряд личных воспоминаний в том теле, я бы это тоже сделала. Эстефании они лишние, она своих наберет, а мне бы не хотелось, чтобы кто-то посторонний совал туда свой нос. Но что сделано, то сделано, будем надеяться, что бывшая герцогиня со всем уважением отнесется к моим тайнам и не будет в них заглядывать. Хотя я бы не отказалась знать ее тайны: иное незнание на ее уровне может стоить головы.
– Его величеству лишь бы кого-то обвинить, – отмахнулась тетя. – Ты вообще ничего не помнишь?
– Что-то помню, но странно, как если бы из детской головоломки вытащили и спрятали часть деталек. Большую часть.
И это касалось не только знаний по магии, но и воспоминаний. То, что не казалось странным при появлении в этом мире, поскольку странностей и без того хватало, сейчас вылезло на первый план.
– Плохо. – Тетя нахмурилась. – Нужно непременно снимать блок. Если он есть. Ну-ка.
С ее руки сорвалась голубая полупрозрачная лента и окутала мою голову.
– Действительно, блок. Не подумала бы, что Бласкес поставит такой некачественный и заметный. Выскажу «фи» его величеству при личной встрече. Не умеет он с достоинством проигрывать.
Словно в ответ на эти слова в дверь затарабанили, и тоненький голосок испуганно пропищал:
– Срочный посыльный от его величества Теодоро Второго.
Горничная толкнулась в дверь, но та была заперта. Тетя указала на снятый чепец, я торопливо натянула его, пряча лицо, после чего открыла дверь, стараясь выглядеть как можно незаметнее. Впрочем, для вошедшего незаметными были все, кроме него самого. Он был важен, толст и громогласен. Настолько громогласен, что, кажется, его услышали в самых дальних уголках монастыря, когда он сообщил:
– Его величество Теодоро Второй повелевает графине Хаго незамедлительно прибыть в Труадон.
В доказательство своих слов он протянул письмо, запечатанное чем-то похожим на сургуч, но, судя по облачку искорок вокруг, таковым не являющимся. Когда тетя сломала печать, та вспыхнула в воздухе и растаяла, словно дымок. Тетя вчиталась и чуть насмешливо протянула:
– Его величество так уверен, что я смогу решить эту проблему?
Письмо, словно только и ждало этого вопроса, истаяло, как только что это сделала печать.
– Вы сомневаетесь в распоряжениях нашего короля? – уточнил толстяк.
Уточнил с готовностью настрочить донос прямо сейчас, пока не забыл ни единого слова. Наверное, доносы хорошо оплачиваются, если посыльный хватается за любую возможность их написать. Конечно, нельзя исключить и того, что это ему просто нравится. Как говорится, сделал гадость – сердцу радость.
– Что вы, мой дорогой! Я сомневаюсь в себе, в собственных способностях. Его величество непогрешим, не зря же он именуется Блистательным.
Насмешка в ее словах почудилась не только мне, но и посыльному, очень уж ярко выраженное подозрение появилось на его лице, но формально придраться оказалось не к чему, поэтому он ограничился одними взглядами.
– Когда вы выезжаете?
– Разумеется, немедленно. Разве можно заставлять короля ждать? Могу вам выделить место в дорожном экипаже, сеньор.
– Спасибо, у меня свой, – оскорбленно вскинулся толстяк, наверняка рассчитывающий на обращение «дон». – И я хотел бы передохнуть пару часов, прежде чем возвращаться в Труадон.
Я бы тоже не отказалась передохнуть. После ночи, проведенной в дилижансе, чувствовала себя совершенно разбитой. Но что-то подсказывало, что собираться и ехать придется и мне. Точнее, только ехать, поскольку собирать мне было нечего. Жизнь по принципу «Все свое ношу с собой» временами очень удобна.
Впрочем, графиня сборами себя тоже не утруждала, поручив это дело прислуге. Сама же заперлась в кабинете, заявила, что король требует ее прибытия как раз по поводу моей пропажи, и сразу переключилась на Бласкеса, пытаясь выяснить, когда он мог поставить блок. Но воспоминания были чужими, а сама я ужасно хотела спать, поэтому ничего удовлетворяющего родственницу из памяти не вытащила. Возможно, способствовало этому и то, что я была почти уверена: если удастся снять блок и воспоминания вернутся в полном объеме, выяснится, что ставила его сама Эстефания.
– Ты очень рассеянна, Фани.
– Я не выспалась, хочу есть и принять ванну, – огрызнулась. – К тому же стало очевидным, что у меня в голове кто-то покопался, а я этого не помню. Так с чего мне быть собранной, тетя?
– С того, что это первейшая обязанность мага, – отрезала она. – А ты не просто маг, ты последняя представительница дома Эрилейских.
– А вы, тетя? – Вовремя вспомнила, что она была сестрой отца, не так давно овдовевшей. – Вы тоже представительница дома Эрилейских.
– Меня можно не брать в расчет, – отмахнулась она, – я сухая ветвь дерева. Тебе же суждено продолжить род.
Детей у четы Хаго не было, но почему, для меня было загадкой. В памяти объяснений опять не нашлось.
– Оттого, что я позеленею, род не продолжится. Даже магу нужно высыпаться и вовремя есть. И мыться тоже. Исключения в виде Бласкеса только подтверждают это правило.
Она рассмеялась.
– Такой ты мне нравишься куда больше, Фани, чем когда я тебя видела в последний раз. Если ты не забыла, у меня удобная карета, выспишься. И голодом я тебя морить не буду. А то и правда позеленеешь, какой с тебя тогда толк? Что касается мытья… – С ее руки сорвалась зеленая лента магии, и я почувствовала, как не только с тела уходят пот и грязь, но и платье расправляется, приобретая вид нового и аккуратно отглаженного. – Этого заклинания тоже не помнишь?
Я покрутила головой. Уж не знаю, чем руководствовалась в выборе оставляемых мне заклинаний бывшая хозяйка тела, но этого, вполне безобидного, среди них не было. Получается, просто надергала случайным образом, чтобы формально выполнить клятву? О клятвах я имела весьма смутное представление, в то же время Эстефания наверняка в них разбиралась.
– Научите? – спросила, памятуя, что бытовые и внутрисемейные заклинания можно передавать, не подвергая себя опасности очутиться на плахе.
– Нежелательно, – нахмурилась тетя. – Ты его знала. Когда блок снимут, а его обязаны снять, произойдет наложение, а это нехорошо. Все равно это заклинание часто на себе или другом использовать нельзя. Что ты помнишь?
Я перечислила, умолчав только о тех двух, которые точно были семейным достоянием: по переносу души и целительскому восстановлению тела. И то не потому, что хотела утаить, а потому, что они неожиданно подпали под клятву и сказать о них я не могла.
– Негусто, – подвела итог графиня. – Не переживай, дорогая. Все восстановим.
Возможно, возвращение в город, из которого я день назад убежала, было не самым разумным шагом. Но те сведения о местной действительности, которые у меня имелись, не способствовали выживанию без поддержки. Ни профессии, ни знаний, годных для заработка, не было. То, что знала и умела я, использовать в этом мире было проблематично: слишком далеки мы как по менталитету, так и по уровню технологий. Денег, вырученных с жемчуга, на какое-то время хватит. Но что потом? Строго говоря, вообще удивительно, что удалось выбраться, не вляпавшись ни в какие неприятности, за исключением Диего. Но и того удачно стряхнула с хвоста.
У графини Хаго я была единственной родственницей, так же, как и она была единственным близким человеком герцогини Эрилейской. Зла племяннице она, казалось, не желала и разбиралась в происходящем куда лучше меня. Правда, возникал вопрос, считать ли меня ее племянницей. И что важнее для графини Хаго, если она убедится в обмене, – узы крови или душа? Само заклинание тоже вызывало вопросы. Честно говоря, я не могла представить, для чего вообще было создавать подобное, да еще и без возможности отменить действие: не принимать же всерьез версию, что предки Эстефании готовили для нее побег за много столетий до оного. Да и какой смысл в таком побеге? В другой мир, без возможности отомстить подставившему?
Размышляла я об этих странностях недолго. Карета с гербом Хаго действительно оказалась куда комфортней дилижанса, в котором я добиралась до Фрумоны. Она была солидных габаритов, с двумя мягкими диванчиками, на одном из которых устроилась я, а на втором – тетя. Горничную она безжалостно выставила на козлы к кучеру. Но, как мне показалось, девушка этому только порадовалась: день был солнечный, не очень жаркий, но и не прохладный, а кучер – моложавый и симпатичный.
Карета мерно колыхалась, и я ожидаемо уснула, добирая то, что не добрала ночью. Сон был странный: я искала и находила крошечные обрывки нитей, связывала их, досадуя, что часть безвозвратно потеряна. Но находились новые нитки, и я сматывала их в клубок. Почему-то это казалось необычайно важным, словно от этого зависела сама моя жизнь. Клубок становился все толще, более того, к тем нитям, что собирала я, приматывались другие, самых разных расцветок – от похоронно-черных до ярких цветных. Я их сматывала, сматывала, сматывала… Занятие, если подумать, совершенно дурацкое, я даже вязать не умела, так зачем мне клубок? Но проснулась я, столь живо ощущая тяжесть в руках, что даже удивилась, когда ничего не обнаружила.
Окончательно пришла в себя, когда мы уже подъезжали к Труадону, до этого я все делала, почти не просыпаясь, даже ела. А тут поняла, что спать больше не хочу и что мне срочно надо умыться и причесаться. И если с первым пока было проблематично, то исполнить второе желание было в моих силах. Я расплела косу и начала водить гребнем по длинным шелковистым волосам.
– Коса – слишком простонародная прическа, – заметила тетя.
– Я и собираюсь играть роль горничной.
– Для горничной она тоже слишком простонародная. Косы характерны для сельских жительниц.
– Ничего, поработаю на вас, пообтешусь, не буду больше напоминать деревенщину.
Она рассмеялась, но смех тут же застыл у нее на губах, потому что дверца движущейся кареты распахнулась и в нее как к себе домой ввалился его величество Теодоро Второй.
Глава 7
Я смотрела на его величество и чувствовала себя кошкой. Не той, кто может смотреть на короля, а той, перед чьей мордой поставили миску со сметаной, но на таком расстоянии, что можно только нюхать, а дотянуться нельзя. Нет, теоретически можно было дотянуться и попробовать, но расплата за это следовала незамедлительно как разбитым сердцем, так и уничтоженной репутацией.
– Какая неожиданная встреча, – издевательски произнес Теодоро, прервав молчание. – Хотел побеседовать с графиней Хаго о том, где может скрываться ее племянница, а они оказались вместе. Удачно, не правда ли, доньи?
Он захлопнул дверцу и уселся на диванчик рядом со мной, причем бок о бок, так что его бедро оказалось вплотную к моему. Обращаться так с герцогинями, даже беглыми? Я возмущенно посмотрела на незваного спутника, но все его внимание было уделено нахмурившейся тете. Пришлось спасаться самой, отодвинувшись к стенке. В отместку я продолжила расчесывать волосы. Конечно, это неуважение, но кто не уважает нас, не может рассчитывать на ответную почтительность.
– Заявляю протест, ваше величество, – вдохновенно сказала тетя. – Права моей племянницы были нарушены.
– Не гневите Двуединого, донья, – усмехнулся король. – Вы лишены опекунства, поэтому я имею право распоряжаться будущим Эстефании.
– Не имеете, – неожиданно отрезала тетя.
– После того как она пыталась меня отравить? – Он повернулся ко мне, и гребень застыл в моих в руках. – Неужели вы не поделились с тетей, что натворили?
– Я даже не успела поделиться с ней тем, что вы мне сделали непристойное предложение, – не удержалась, вызвав своими словами возмущенное аханье тети. Правда, осталось неясным, возмущалась она поведением короля или тем, что я об этом так спокойно упомянула. – Не успела я добраться до Фрумоны, как леди Хаго поступил приказ от вас явиться в столицу.
– У вас была целая дорога на рассказ.
– Я использовала ее куда правильней – выспалась. Дорога во Фрумону выдалась не из легких, знаете ли, ваше величество.
Гребень скользил по волосам, как легкая яхта по морю при попутном ветре. Разбираться с такой копной было непривычно, но я справлялась, получая даже некоторое удовольствие. В том числе эстетическое: волосы были нежные как шелк и отливали золотом.
– Вам не идет этот цвет, Эстефания, – неожиданно сказал король. – С чего вдруг вы вырядились во все черное, как ворона?
Поправлять его величество и сообщать, что ворона черная не полностью в отличие от ворона, я не стала. Вряд ли он умилился бы моим орнитологическим знаниям. Скорее, посчитал бы еще одним оскорблением короны.
– Это траур по моим погибшим надеждам.
– Надеялись красиво умереть на эшафоте? – рассмеялся он. – Другие ваши надежды пока не похоронены. Например, надежде на счастливый брак суждено сбыться совсем скоро.
Я скорчила гримаску, показывающую отношение к навязываемому жениху, и начала заплетать волосы. Пусть тетя считает это деревенской прической, но косу потом можно уложить на голове и закрепить шпильками, которые я предусмотрительно не стала продавать ювелиру.
– Ваше величество, – вмешалась в нашу милую беседу тетя, – вопрос слишком серьезный, чтобы к нему столь легко относиться. По какой причине блок с магии моей племянницы не был снят?
– А его ставили? – удивился король. – Кто?
– Не помню. У меня блок еще и на части памяти, – пожаловалась, – и это точно нарушение моих прав.
И неважно, кто их нарушил: мне нужна память этого тела, иначе я могу ошибиться до смерти – именно такие ставки наверху.
– Этим займется ваш будущий муж. Не переживайте.
Он положил руку на мою кисть, якобы желая успокоить. Или, напротив, желая заставить нервничать. Короли – существа непредсказуемые, играют по своим правилам, даже когда они такие красивые. Рука тоже была красивая. Не изнеженная, как у кабинетного деятеля, а ладонь человека, не чурающегося физических нагрузок – подушечки мозолей ощутимо царапнули мою нежную кожу. А еще царапнул перстень. Королевский, окутанный магической дымкой, не позволяющей разглядеть, что на нем изображено. Почему-то казалось, что я должна это знать, но при попытке вспомнить я словно упиралась в упругую стену, которая продавливалась с огромным трудом совсем на чуть-чуть, а потом отшвыривала назад, не позволяя заглянуть в сокровищницу памяти.
– Ваше величество, вы сейчас о том, у кого жены падают с лестниц, после чего исчезают все связанные с ними проблемы? – уточнила, выдергивая свою руку из-под его.
– Не выдумывайте, Эстефания. Он был женат только единожды, – чуть разочарованно сказал Теодоро.
Его кисть осталась лежать на моей ноге, успокаивающим жестом теперь это точно нельзя было посчитать. Конечно, между нами были еще несколько слоев ткани, и все-таки это был явный непорядок, поэтому я потянула за королевскую манжету и переместила его руку на его же колено. Теодоро не сопротивлялся, сделал вид, что не происходит ничего особенного. Тетя отметила процесс перемещения чуть приподнявшейся бровью, но в наш разговор вмешиваться не торопилась.
– Мне кажется, одного брака ему достаточно, – заметила я несколько ехидно, – в его возрасте пора уже думать о возвышенном, о боге, а не о новых женах.
– В его возрасте? Вы о чем, Эстефания?
– Как о чем? Вы мне пытаетесь подсунуть дряхлого старца.
– Вы что-то путаете, графу Нагейту еще сорока нет.
– Вы считаете его юным, ваше величество? У него и зубов своих, скорее всего, не осталось, в таком-то почтенном возрасте.
Лицо Теодоро стало презадумчивым. Наверняка проверял языком наличие собственных зубов. Тетя уже с трудом сохраняла серьезный вид, хотя ей точно своих зубов стыдиться не следовало: насколько я успела заметить, все они были на месте и отличались ровным жемчужно-белым цветом. В юности она была необыкновенно хороша и сейчас была красива, пусть возраст уже наложил свой отпечаток. Возможно, ей еще посвящали сонеты какие-нибудь старые поклонники, но на дуэли за ее благосклонность вряд ли дрались.
– То есть, ваше величество, вы мне, герцогине Эрилейской, подсовываете жениха даже не второго, а третьего сорта и считаете, что не нарушаете мои права? – решила закрепить успех.
– Первый раз слышу о сортах женихов, – отмер Теодоро. – И что же относится к первому сорту?
– К первому? – От неожиданного вопроса я ненадолго задумалась. – Те, кто имеет ум, чувство юмора, высокое положение, хороший доход, молодость и красоту.
– А ко второму?
– Когда одного пункта из этого списка нет. Но давайте все-таки вернемся к вопросу утраченной памяти. Артефакт признал мою невиновность, а блок не сняли.
Теодоро предпочел притвориться, что не расслышал. Возможно, стоило намекнуть, что у него начинаются возрастные проблемы со слухом?
– Бласкес говорил, что вы в тюрьме проводили какой-то ритуал…
Королевская реплика очень заинтересовала тетю, которая уставилась на меня с явным вопросом.
– Тогда он должен был еще сказать, что у меня ничего не получилось.
– Почему же… Возможно, то, что артефакт признал вас невиновной, как раз результат этого ритуала.
Отчасти так, если считать, что он признавал невиновной графиню Эрилейскую, но это не отменяло факта, что я никого не травила и даже не заключала с Бласкесом никакого опасного договора. Но клятва связывала меня в точности, как предыдущую Эстефанию. Наверняка существовали способы ее обойти, но я их, увы, не знала.
– Артефакт признал меня невиновной, потому что я ничего вам не делала. Вам следует присмотреться к своему окружению. Если, разумеется, вас вообще кто-то травил, а не был устроен спектакль для того, чтобы на меня надавить.
– Надавить?
– Заставить выйти замуж за вашего престарелого графа.
– Что вы, милая Эстефания, – он весьма хищно усмехнулся, – если бы артефакт не признал вашу невиновность, вас бы казнили. Прощать покушения на королей нельзя. Даже таким красивым герцогиням.
Он улыбнулся, этак намекающе, что его неприличное предложение остается в силе, но я, вовремя вспомнив, какая у меня сейчас подходящая внешность, сделала вид, что ничегошеньки не понимаю. Пошире распахнула и без того бездонные глаза и нежно пролепетала:
– Так и казните тех, кто покушается. Ваше величество.
Я постоянно забывала обращаться к нему по правилам, принятым в этом обществе. Полагаю, я вообще вела себя не по ним, потому что и сейчас не отвела взгляд, а уставилась на Теодоро с вызовом, полностью выходя из образа нежной фиалки. Он же смотрел на меня с каким-то непонятным выражением. Взгляд не отводили ни он, ни я. Прервало нашу зрительную дуэль покашливание тети.
– Ваше величество, в одном моя племянница права: она не может выйти за какого-то графа, даже если он не так дряхл, как ей представляется.
Король отвлекся от меня, повернулся к моей родственнице и высокомерно процедил:
– Не какого-то, а приближенного ко мне. Я знаю, кого вы прочите ей в мужья, и не могу позволить, милая донья, чтобы вы продолжали интриговать за моей спиной. Пока ваша племянница не замужем, вы не успокоитесь.
Интересно, за кого собирается выдать меня графиня? Возможно, ее кандидатура еще хуже предложенной королем? То-то тетя так напряглась.
– Предположим, ваше величество, что графиня Хаго действительно интригует за вашей спиной, но почему за это должна расплачиваться я?
– Она же ваша тетя, милая Эстефания, и прекрасно знала, кто будет платить. Случившееся с семьей брата ее ничему не научило.
Похоже, речь шла о тайнах прошлого, к которым мне не дали доступа. Я повернулась к тете, но она была полнейшая невозмутимость, даже милая улыбка на лице наличествовала. Но тут мой взгляд случайно упал на ее руки, побелевшие от напряжения. Пальцы так сжимали веер, словно представляли вражескую шею. Уверена, та только хрустнула бы под нежными дамскими ручками. Стало интересно, кого она сейчас представляет. Кажется, нашего милого собеседника, который не испытывал ни малейших иллюзий в отношении нашей семьи.
– Ваше величество, но должна же быть альтернатива этому браку. Неужели герцогиня не может выбрать мужа самостоятельно?
– В вашем случае – нет, – коротко ответил он.
– Я вообще слишком молода, чтобы идти под венец.
– Это вам так кажется. Еще немного – и превратитесь в старую деву, на которую никто не позарится.
Я насмешливо улыбнулась. Уж на кого-кого, а на Эстефанию зариться будут еще лет двадцать как минимум, и это без учета герцогского титула, с учетом оного так вообще до самой смерти.
– Что ж, значит, такова моя судьба, – вздохнула с показной грустью. – Заведу с десяток кошек и буду о них заботиться. Так что там с моим блоком, ваше величество? Когда его снимут?
– Сначала узнаю у Бласкеса, почему он его поставил, – отрезал король и… испарился с диванчика.
Вот только что сидел рядом – и исчез, словно привиделся мне, словно до этого мига мы общались с королевской иллюзией. Но у иллюзий не бывает такого острого взгляда и уверенных рук, и они не оставляют после себя терпкий запах грейпфрута. Или оставляют?
– Ты себя выдаешь, – неожиданно сказала тетя. – Следует вести себя скромнее, уважительнее. Мир другой? – Я не смогла ни кивнуть, ни ответить. – Понимаю, клятвой связана.
– Вам все равно, кто я? – смогла спросить.
– Мне не все равно. – Она потерла виски, словно у нее резко заболела голова. – Разумеется, ты другая. Я чувствую эту чуждость даже через идентичность оболочки. И те, кто постоянно с моей племянницей общался, это непременно заметят. Но она сделала свой выбор, сбежала. – Графиня помолчала и спросила совсем другим голосом, дрогнувшим от сдерживаемых эмоций: – О ней будет кому позаботиться?
– Будет, – ответила и неожиданно для себя разрыдалась, потому что пришло окончательное осознание, что на моем месте в моей жизни будет совсем другой человек, я больше никогда не увижу близких, а тут я одна-одинешенька, и опереться мне не на кого.
– Ну хватит, хватит. – Она наклонилась ко мне и положила руку на плечо. – А о тебе позабочусь я. Все будет хорошо, Фани. Все будет хорошо.
Глава 8
Тетя, а ее я ощущала именно так, осторожно меня расспрашивала, вытаскивая крупицы информации о моем мире, но, увы, все попытки ответить натыкались на глухую стену невозможности что-то рассказать. Меня словно отрезало от прошлой жизни, и я в большей степени ощущала себя Эстефанией, чем Екатериной, а все, что было до перехода сюда, казалось странным сном, не соотносившимся с реальностью. И пусть я иногда оговаривалась, привнося обороты, не свойственные этим месту и времени, но слишком сильным оказалось влияние даже той части памяти, что была оставлена.
– Странное дело, ты не похожа на того, кто согласен добровольно расстаться с жизнью, – неожиданно заключила тетя, – а ведь обмен произошел наверняка на условиях твоей смерти. Ты не производишь впечатления нищей неудачливой особы, и тем не менее…
Сказать я ничего не могла, зато выразительно потянулась, помахала руками, покрутила головой. Этого хватило.
– Травма и вынужденная неподвижность? Тогда она должна справиться. Не скажу, что разговор с тобой успокоил меня относительно ее будущего, но изменить мы все равно ничего не можем. В любом случае сейчас ты – герцогиня Эрилейская со всеми прилагающимися обязанностями.
Про обязанности я не помнила ровным счетом ничего, поэтому поторопилась уточнить:
– А их много? С моей амнезией ни в чем нельзя быть уверенной. Не хотелось бы по незнанию совершить что-то предосудительное.
– Ой, дорогая, не переживай. Пока ты не достигла возраста совершеннолетия, ни за что ответственности не несешь.
– Поверила бы с радостью, если бы недавно не выяснилось, что вчера мне чуть не отрубили голову. По-настоящему.
– Теодоро пугал. – Тетя улыбнулась, но в глубине ее глаз таилось беспокойство. – Он не стал бы уничтожать по надуманному обвинению последнего носителя крови, потому что получил бы массу проблем в ближайшем будущем.
– Мне показалось, что он очень даже хотел это сделать, и невозможность отрубить мне голову на площади искренне его расстроила. Возможно, он рассчитывал на вас как на носителя крови?
Каждый Сиятельный род был важен для страны – на них зиждилась безопасность, поэтому уничтожать один из них было непозволительной роскошью. Сиятельных семейств оставалось не так много, чтобы это прошло незамеченным. С другой стороны, один кирпичик в стене не так много значил, если не был скреплен с остальными. Вынь его – стена не обрушится. А на его место можно поставить другой. Может, не такой сияющий, но крепкий и надежный.
– Я тоже не бессмертна. – Графиня опять улыбнулась и похлопала меня по руке. – Но имей в виду, если Теодоро решит, что проблемы, которые он получит потом, меньше проблем, которые он получает сейчас, его не остановит даже то, что ты ему нравишься.
– Нравлюсь? – позволила себе усомниться. – Он слишком блистательный, чтобы ему нравился кто-то, кроме него самого.
– Нравишься, нравишься. Со стороны это прекрасно видно. Мы подумаем, можно ли это как-то использовать. Но особо не обольщайся. То, что ты ему нравишься, не помешает избавиться от тебя, если начнешь слишком активно лезть в политику и играть против него. За покушение на короля казнили даже принцев крови, так что во избежание дальнейших провокаций постарайся держаться от дворца подальше, никаких визитов туда. Даже ради помощи мне, понятно?
– Разумеется, – с готовностью подтвердила. От короля я и сама собиралась держаться подальше. – В политику не полезу.
Не для того голова осталась при мне, чтобы красиво скатиться по помосту через какое-то время, радуя жаждущую зрелищ толпу. На моей шее она смотрится намного лучше.
– Не зарекайся, дорогая. В политику иногда приходится лезть вне своего желания, – отрезала тетя. – Плохо, что части памяти у тебя нет.
– Она есть, но заблокирована.
Графиня Хаго посмотрела на меня странно, словно ей не очень-то и хотелось, чтобы память вернулась. И в самом деле, пока чего-то не знаю, я куда лучше управляема.
– У меня есть перед кем-то обязательства? – уточнила.
– Обязательства? – Тетя приподняла брови, словно не поняла, что я имею в виду. – У тебя не может быть ни перед кем обязательств. Они могут быть только у меня как у твоей опекунши.
– У меня были какие-то сердечные склонности?
– Вот здесь я порадуюсь, что ты ничего не помнишь, – улыбнулась тетя. – Скажу прямо. Ты обязана выйти за того, кого назначит семья.
– То есть вы?
– То есть я. Но выбор – не моя прихоть, это желание твоего отца. Поэтому романы нежелательны, пока ты не выйдешь замуж. И никаких никому обещаний.
– А если я уже дала?
– Если ты дала и не помнишь, считай, что их нет. Фани, это слишком серьезный вопрос. Герцогиня не может выйти замуж за кого попало.
– Только не говорите, что я была влюблена в лакея.
– Что? Разумеется, нет, – она рассмеялась, – но и провинциальный барон тебе не подходит.
Значит, у меня все-таки случился роман с каким-то бароном, который тете кажется нежелательной партией. И этот роман Эстефания запихала в самый дальний уголок памяти и накрепко закрыла к нему доступ. А я понятия не имею, о ком речь. А если я с ним состояла в переписке? Или даже больше, чем в переписке?
– Возможно, он меня искренне любит?
– А еще больше он любит возможности, которые получил бы в браке, – холодно сказала тетя. – Эстефания, не разочаровывай меня. Если хочешь завести роман, заводи после свадьбы. Главное, чтобы детей рожала от мужа. Надеюсь, моя прямота тебя не шокировала?
– Нет.
Меня шокировала не прямота, а то, с какой легкостью тетя распоряжается жизнью племянницы. Ее забота начинала давить, поскольку это была забота человека отнюдь не любящего, а выполняющего свои обязанности, прописанные в должностной инструкции. Могу ли я избавиться от ее опеки? Вариант опеки монарха еще хуже: если не найдет, за что казнить, испортит репутацию напрочь.
– А часто проходят казни? – поинтересовалась, чтобы понять, насколько этот мир кровожаден.
В памяти не находилось ничего, но ее, как выяснилось, мне немного ампутировали.
– Редко. Я и не припомню, когда была последняя. Суды нынче на каторгу предпочитают отправлять. В случае самых тяжелых преступлений – только клеймо и пожизненная каторга.
В голосе тети явственно прозвучало осуждение. Сразу видно, не поклонница новомодных веяний по отмене смертной казни. Разумеется, если это не касается ее лично.
Больше ни о чем расспросить не успела – мы приехали в особняк Эрилейских. О том, что тетя здесь тоже останавливалась по приезде в столицу, я помнила, но часть слуг была совершенно незнакома. Слишком хорошо вышколенные, чтобы броситься нам навстречу, но любопытные физиономии то там, то тут выглядывали из-за портьер и дверей.
Приветствовала нас только экономка, Алисия Риос. Плотная особа лет сорока пяти, с талией, обозначенной поясом под грудью. Круглое лицо сияло доброжелательной улыбкой, когда экономка выскочила встречать въезжающую карету, и мое появление рядом с тетей оказалось тем еще испытанием для этой достойной дамы.
– Двуединый, радость-то какая! Ваша светлость, ваше сиятельство, какое счастье видеть вас обеих в добром здравии. Мы уж не чаяли увидеть вас вдвоем.
Она всплеснула руками, и на лице ее появилась такая непритворная радость, что я поневоле почувствовала себя виноватой: экономку я помнила, но просто как некую картинку, и понятия не имела, как к ней относилась. Меня выручила тетя.
– Алисия, увы, наши проблемы на этом не закончились. Племянницу оправдали, но придворный маг косо поставил ей блок на знания о магии, и она утратила ряд воспоминаний. То есть может не помнить кого-то из слуг или чего-то случившегося. Его величество обещал решить этот вопрос, но он особа занятая, кто знает, как долго он будет решать без напоминания.
Прозвучал намек, что Теодоро вообще не станет этим заниматься. Подозреваю, что в этом случае она и напоминать не будет.
– Двуединый, вот горе-то. – Алисия прикрыла руками рот и смотрела на меня с состраданием. – Меня вы помните, ваша светлость?
– Я помню, кто вы, но только имя.
– Коли будет на то милость Двуединого, память вернется. Где это видано, оправданного артефактом Истины продолжать мучить. Невиновна – и точка. Я сразу говорила: не может наша Эстефания кого-нибудь отравить. Ой, простите, ваша светлость.
Она опять зажала рот руками, но я понятия не имела, за что она извиняется, поэтому сказала:
– Ничего страшного не случилось, Алисия, и это главное.
– Алисия, распорядись об ужине. Мы пока отдохнем с дороги, – недовольно сказала тетя.
Экономка поклонилась, показывая готовность к работе, но прежде, чем уйти, уточнила:
– Вы помните, где ваша спальня, ваша светлость?
– Да, спасибо.
С дорогой до спальни я справилась самостоятельно и вскоре очутилась в королевстве белого, розового и золотого. Очень симпатичная девичья спаленка, из которой кукол убрали не так давно, заменив их томиками романтических стихов. На туалетном столике стоял букет с розовыми розами, а рядом с ним – сияющая Эсперанса.
– Ваша светлость, радость-то какая! Я так за вас молилась. И не только я.
Ее слова были намеком, возможно, на того самого барона, но я не помнила, насколько была с ней близка, чтобы делиться такими личными переживаниями. Нужно будет потом обыскать комнату: Эстефания не ожидала ареста, возможно, остался дневник или письма. Да, письма. Могла же она переписываться с неподходящим бароном? Втайне, разумеется, поскольку даже я понимала, что открыто это было бы неприлично.
– Эсперанса, я хочу принять ванну.
– Сию минуточку, ваша светлость.
Она метнулась за дверь, а я подошла к миленькому белоснежному бюро и выдвинула верхний ящик. Как я и думала – корреспонденция. Приглашения, приглашения, приглашения… Ни одного личного письма. Тонюсенькая пачка личных посланий нашлась во втором ящике, и были они от подруг. Просмотрела я два, и в них не было ровным счетом ничего интересного. Странно, но я почти не испытывала неловкости, что сую нос в чужую жизнь. В мою-то эта ушлая девица залезет по уши, а я здесь как слепой котенок тычусь, не зная, откуда прилетит. Да и жизнь эта теперь, как ни крути, моя.
– Ваша светлость, ванна готова, – отрапортовала Эсперанса. – Я ваши письма и дневник припрятала, вы же говорили, что не хотели бы, чтобы их кто-то посторонний читал. Сжечь их хотела после того… – Она помялась и закончила явно не так, как собиралась: – Я все принесу, как ванну примете.
Это известие порадовало куда больше приготовленной ванны, и благодарила я от всего сердца. Эсперанса смущалась, как девочка, и мешала мне раздеваться. Точнее, она была уверена, что помогает – герцогини не должны лично заниматься такой ерундой. Пришлось смириться, а то до купания я бы не добралась.
Только опустившись в пенную пышность, я ощутила, как устало тело, которое все это время ни на миг не расслаблялось. А теперь, гляжу, жизнь налаживается. Правда, тетя так и не призналась, какие у нее на меня планы, но, пока дело дойдет до их реализации, успею осмотреться и в случае чего даже удрать.
Эсперанса тем временем промывала волосы, досадуя, что за ними не следили в должной степени и они почти потеряли блеск. Но маска, которую она нанесет, вернет былую красоту. Помимо волос она нанесла маску и на лицо. Наверное, тоже для возвращения утраченной красоты.
– И ноготь сломали, ваша светлость, – укорила Эсперанса. – Подпилить надо.
Она ворковала надо мной, как над маленьким ребенком, а я чувствовала, что будто домой вернулась, так было тепло и уютно. Еще дневник прочту, и часть деталек встроится в пазл. Сейчас же хотелось просто отдохнуть.
– Про ужин не забыли, ваша светлость? – забеспокоилась Эсперанса. – Нам же еще волосы высушить и уложить надо.
Пришлось вылезать из уютной пены. Горничная опять захлопотала, промокнула пушистым полотенцем и начала втирать легкую полупрозрачную суспензию в кожу, отчего та засияла. Волосы она сушила полотенцем с чем-то магическим, делала это привычными движениями, но я опять-таки ничего не помнила.
– Сейчас, ваша светлость, сбегаю, – спохватилась Эсперанса и буквально через минуту принесла припрятанные дневник и письма.
При взгляде на них мне захотелось выругаться – Эстефания оказалась весьма предусмотрительной особой и защитила свои секреты магией, плотным коконом укутавшей ее тайну. Она-то знала, как к ней подобраться, а я была слишком урезанной версией прежней герцогини.
Но Эсперанса вручала мне свою ношу так торжественно, что я постаралась не показать ей разочарования и разразилась прочувственной речью, однако была прервана стуком в дверь. Не дожидаясь разрешения войти, в комнату заглянула рыжая веснушчатая девушка и пропищала, испуганно вытаращив глаза:
– Пришли его величество и придворный маг. Герцогиню просят спуститься немедленно.
Глава 9
Собиралась в лихорадочном темпе: небрежность в одежде герцогини для его величества будет меньшим оскорблением, чем длительное ожидание. Я пыталась придать волосам видимость прически, пока Эсперанса затягивала на мне корсет. Разделение обязанностей обычно приводит к ускорению выполнения задачи, но не когда ты делаешь то, чего никогда не делала, да еще и трясущимися руками.
– У вас было несколько вариантов экстренного создания причесок, – неожиданно напомнила Эсперанса.
– Какие? – спросила я недоуменно.
– С помощью магии, – выразительно ответила горничная.
– Мне заблокировали часть знаний, видно, это попало туда.
Читать бесплатно другие книги:
