На качелях судьбы Федорова Валентина

К читателю

Валентина Федорова

Перед вами роман «На качелях судьбы», рассчитанный на широкий круг читателей. Написан так, чтобы его могли прочесть все интеллигентные люди: все, все кому близка история родной страны. В ней описаны события, происходящие в течение всего XX столетия в сжатом изложении. Они в романе передаются не по традиции через поколение от «деда» к «внуку», а по велению времени от «отца» к «сыну». Книга не перегружена датами происходящих событий, а лишь основными из них: без дат нет истории.

Эта семейная летопись рассказывает о том, каким нелёгким был путь этой удивительной семьи накануне революции, в гражданскую войну, в Великую Отечественную войну и в наши дни. Это история не одной семьи, а всего народа, страны, людей, которые живут вокруг нас.

Русский человек прошёл через немыслимые испытания и страдания в XX веке. Масштабные события привели к историческим циклам.

Основная цель – воссоздать историю XX столетия своего народа, своего поколения, частью которого я себя осознаю. Это позволяет мне рассказать о достоверных событиях, участником и очевидцем которых я явилась. В роман включены значительные фрагменты личного семейного архива, касающиеся жизненно важных тем. Это живое свидетельство эпохи. Герои книги узнаваемы. Они осязаемы и человечны со своими парадоксами и достоинствами, обидами и радостями. Роман отражает большую любовь к родным и хорошо знакомым людям. Самое удивительное, что события развивались точно также, как описаны в книге. Это гражданская война в начале столетия по рассказам родителей, Великая Отечественная война, счастливое детство, восстановление народного хозяйства, освоение целины, участие в ликвидации последствий Чернобыльских событий, переходный период к демократии. В романе приводится огромное количество деталей, сопровождающих эпоху, в которой живут персонажи книги.

Роман интересен не только собранием мемуаров, изображённых в виде художественного произведения. В то время начинался расцвет профессионального и любительского фотографирования. Новое средство остановить мгновения, запечатлеть случайные композиции вызывало большой интерес общества, изумляло современников.

Герои романа – положительные, со светлой душой, на их долю выпадает борьба и страдания за достойную жизнь без нравственного падения.

Часть 1 Праздник цветов

Чтоб русский голос в книгах не умолк,

Пишите свет – звучание добра…

Евгений Раевский

Праздник цветов

Сегодня не возникает никаких сомнений, что лето уже наступило по-настоящему.

Майские холодные и ветреные дни с неожиданным потеплением в конце месяца – закончились, и установилась летняя стабильная погода с её многоголосьем и многокрасочным пейзажем. Кругом зелено. Шумит листва. Расцвела сирень, каштаны. Высаженные на клумбах цветы преобразили город. Тёплый воздух насыщен ароматом свежей зелени. Стало легче дышать.

День России, двенадцатое июня, в стране отмечалось уже не первый раз. Петербуржцев ожидала большая развлекательная программа в центре города и выступление творческих коллективов во всех районах Петербурга. Празднование намечалось с двенадцати часов дня.

По Невскому проспекту люди, плотно прижавшись друг к другу, спешили в Александровский сад. Когда, добравшись туда с приятельницей, мы прошли к сцене, концертная программа уже началась.

Сцена была украшена живыми цветами. На выступающих тоже были цветы, приколотые к волосам и одежде. Артисты охотно делились секретами составления букетов и загадками цветов, так как каждый из них несёт своё значение.

Певцы и танцоры производили впечатление. Но мы ждали самого главного – «Карнавала цветов «, когда разноцветные колонны пойдут по Адмиралтейскому проспекту и Адмиралтейской набережной к Медному всаднику.

Мы решили пройтись к памятнику Петру I. Почетный караул из солдат, одетых в форму петровских времен, сменялся постоянно. Солдаты, чеканя шаг, сменяли друг друга.

Шествие началось. Сначала показались лошади, украшенные цветами, а за ними кареты, обвитые цветами и гирляндами из цветов. В каретах сидели красивые молодые девушки в нарядах XVIII века и широкополых шляпах или в шляпах из цветов. Двигалось море цветов. Зрелище было неописуемое. На лицах у всех – умиление и улыбки, улыбки, улыбки…

Цветная колонна остановилась на набережной. Гирлянды цветов были возложены к памятнику Петру I. Замыкающий колонну духовой оркестр остановился у памятника и исполнил гимн России, а затем марши. Было очень торжественно. Отданы все почести Петру I, ознаменовавшие те времена. У людей светились глаза. Все было так торжественно!

Вернулась с берегов Невы и из Александровского сада обвороженная и околдованная всем происходящим. Хотелось ещё воссоздать перед собой увиденную картину.

Поневоле память меня уносила в прошлое… Кем был создан сад, в каком году?

Копаясь в памяти, вспоминала и постепенно находила ответ. Восьмого июля (по новому стилю двадцатого) 1874 года был открыт Александровский сад императором Александром II. Он распорядился построить публичный сад в честь 200-летия со дня рождения Петра I.

Сад украшали ель, ольха, береза, дуб, тополь, вяз, орешник, ясень, клен и каштан. Он разрастался.

Спустя шесть лет, напротив Адмиралтейской башни установили фонтан, водяной столб которого достигал 28 метров. В такую красоту сколько вложено труда?!.. Эти аллеи, протоптанные дорожки. Сколько же проходило здесь великих людей: Г. Державин, А.С.Пушкин, Н.В.Гоголь, Жуковский… Люблю я этот сад. Вековые деревья с окрепшими корнями, с зелёной листвой, со стволами, уходящими в небо. Посаженные при моих прадедах ещё юным дедом.

Так уж случилось, что не дошло до меня нарисованного родословного древа, ветвей по отцовской линии. Волею судьбы я живу на земле своих предков. Иду и невольно думаю, что здесь когда-то по ним проходили и мои прадеды с прабабушками и много, много других родственников. Насколько близки мне эти дороги – и я постоянно возвращаюсь по ним к памятнику Петра Великого.

Вспоминается предсмертные слова отца, что корни наши в Питере, и, может быть, я найду их?… Я была удивлена невероятно фантастической историей.

Но как я найду? Не зная даже фамилии рода, только отдельные приметы. Тут меня осенило: жить надо не вслепую, а с открытыми глазами и открытым сердцем и не бояться проникать в недра архивов, а искать, искать и ещё раз искать…

Мысли бродили разные… Зачем тратить уйму времени, не лучше ли жить, как живёшь? Прошли долгие годы жизни. Целая эпоха: две гражданские войны, Октябрьская революция, Великая Отечественная война, восстановление народного хозяйства, переход к демократии – и каждая из них несёт свои особенные задачи.

В девяностых годах двадцатого столетия много стали говорить об утерянном родстве, корнях. В газетных статьях по телевидению россиян называли «Иванами, не помнящими родства». Это было очень обидно. Да, дальних родственников от прабабушек не помнили. Многие россияне уехали за границу. Предали. А позже стремились вернуться, для того чтобы хотя бы умереть на своей земле. А оставшиеся, хоть и не помнящие своего родства, ещё больше любят свою Россию. Корнями своими и наследием стараются воссоздать свою культуру, традиции и нравственность при любом укладе жизни. Наследие – какое бы оно не было, у нас в крови.

История движется кругами, уходящими вверх по спирали, в некоторых местах разрываясь, но их трудно соединить, особенно когда эти разрывы сжигала и разбрасывала враждебная сила. Эти разрывы ничем нельзя ни соединить, ни спаять. Только изломанные стрелы врезаются в реальную память, опираются на знания истории и краткие, смутных рассказы дальних родственников. Эти мысли под стук колёс ночного поезда, электрички, автобуса плывут по волнам моей памяти и становятся близкими, зримыми. А когда смотришь на вековые застройки нашего города – осязаемыми. А тут ещё аккуратно одетые интеллигентные старушки, вступая в разговоры с воспоминаниями и любопытствуя о наследии, спрашивают: какого вы рода?

Всё это, как бредовый туман, не отходит от тебя и течёт по крови негасимым пламенем.

Зачем? Для чего? Пусть остается как есть… Мысли будоражили мою голову. Всё-таки, нет! Это нужно другим.

Прошло много столетий и веков, а археологи и историки до сих пор ищут и находят всегда что-то новое, несмотря на то, что история человечества исходит из глубокой древности. Их исследования наталкивают цивилизованных и мыслящих людей на вопросы «Кто я?», Откуда я?» и «Куда иду?».

Сейчас, когда большинство людей, опомнившись, стали составлять своюродословную ко мне часто обращаются люди и спрашивают: кто Вы, к какому роду принадлежите? Приводят сравнения, говорят, что я похожа на ту-то и ту, ещё что-то в этом роде. Или ещё лучше. Был со мной случай. Выхожу как-то из метро, ко мне подходит женщина и представляется, помощником режиссёра, подбирающим кадры для массовки, говорит, что я кого-то ей напоминаю и приглашает подойти на Ленфильм… Я не отказалась. Стилисты меня приодели для съёмок того времени и прямо сказали, очевидно, в шутливой форме, что вот чистая княгиня Белозерская, и так меня называли все дни съёмок, пока не закончился сюжет. С этого времени началась моя актерская жизнь. Меня часто приглашали для участия в фильмах того времени.

Вспоминая краткий рассказ отца, я стала удивляться: почему это стало меня преследовать повсеместно… Очевидно, наказы умерших даются не зря. Их надо выполнять.

Все люди смотрят на меня

И о моих корнях гадают:

Вы – баронесса иль княжна?

А что ответить им – не знаю.

Но гены дали жизни строй,

Стать и походку мне наметив.

Не знаю, кто был прадед мой:

Орлов, Нарышкин, Шереметьев?

Мне с материнским молоком

Всё лучшее дала Россия.

Пускай наш путь не прямиком,

Но я горжусь, что мы такие.

Достойно жизнь прожить хочу

И, несмотря на бездорожье,

Иду вперёд. Да нет, лечу!

В России и во мне – всё Божье.

Это отражение из прошлого не дает мне покоя. Я хочу знать всё, понять, осмыслить.

Прошлое! Открой мне завесу, рассуди! Господи! Помоги выполнить наказ отца! Направь на путь истины! И… помилуй!

Проявлять энтузиазм, двигаться дальше, не стоять на месте, значит ощущать себя чем-то большим – и ограничение времени для тебя не существует.

Энтузиазм – это не пустой оптимизм, а силы, исходящие из глубины души. Это пламя огня, постоянно жгущее сердце, и позволяет ему творить историю прошлого, настоящего и будущего.

Дорога в Сибирь

Она лежала на тёплой русской печи, изредка корчась от боли. Когда боль отступала, она смотрела на выбеленный потолок, стены и временами впадала в забытье. Ей в голову приходили воспоминания о тех событиях, из-за которых она оказалась в этой далекой глуши… Как много лет тому назад она ехала к мужу в Сибирь в карете, запряженной лошадьми, изредка менявшимися на переправах, из Петербурга. Каретой-то не назовёшь, а небольшая крытая повозка, под сидением которой находилась одежда, домашний скарб. Повозка была тесной, трудно было вытянуть ноги, и они отекали. На остановках за маломинутные прогулки ноги не успевали отдохнуть. В переднее окошечко виднелась дорога, уходящая в необъятную даль. Временами виднелось золотое море поспевающей ржи, высокие старые сосны сменялись берёзовыми околками, вокруг был смешанный лес. По бокам небольшие озёра, заросшие камышом и густою травою, а кое-где и болото, болото… На зелёных лугах росли полевые цветы, от которых исходил приятный запах. Останавливались, чтобы поразмять затекшие ноги от поездки. Ехали долго, уже шестые сутки. Начал накрапывать дождь, пошёл ливень. Надо понемногу ехать дальше, покачиваясь в дреме.

Зато после дождя свежий чистый воздух! Широкий луг, омытый дождём, блестит на солнце. На душе от свежести яркой зелени легко и радостно. Ветер гонит небольшие тучки, и они тенью бегут, покачиваясь, или, скорее, плывут по траве, напоминая о вселенной, которая заполняет созданное для нас пространство. А земная жизнь шла своим чередом: она спешила к мужу, чтобы скорее с ним встретиться и не расставаться, соединив его судьбу со своей долей. Его сослали на каторгу за революционный настрой в Омскую область.

Название небольшого в то время города Омска расшифровывалось, как «Особое Место Ссылки Каторжан». Но рано или поздно ссылка закончится, и они вновь вернутся в Петербург. Поэтому она особо не унывала, так как очень хотелось быстрее с встретиться с мужем и быть вместе.

Она очнулась от адских режущих болей, возникающих время от времени. Лёжа поглаживала живот, подставляла кулаки под спину, как её учила повитуха на тот самый случай. Боль опять уходила на время и снова возвращалась. Передышка. Она снова начала рассматривать небольшую деревенскую комнату, чисто убранную с домотканными дорожками. Ждала, чтобы хоть кто-нибудь появился.

Муж находился при исполнении возложенных на него обязанностей. Оставалась надежда на соседку. Она последнее время часто заглядывала к ней, зная её положение.

Двери деревенских домов не закрывались, только изредка на ночь. Да кто в такую глушь будет ломиться? Наконец-то появилась соседка. Узнав о происходящем, поспешила уйти за повитухой.

Раньше больниц, роддомов, особенно в маленьких селениях, не было, а при родах присутствовали повитухи. Это те люди, которые знали хорошо, что надо делать в таких случаях.

Повитуха то и дело заготавливала тёплую воду и не давала ей остывать. Подсказывала, как вести себя, что делать.

Первенца, которому не было и двух лет, повитуха отправила с соседкой, чтобы он не видел картины, происходящей в доме, и не мешался под ногами.

При сильных болях она старалась как можно меньше кричать и открывала часто широко рот, захватывая больше воздуха. Повитуха нажала на живот, и наконец-то родился мальчик. У неё наступило кратковременное облегчение. Повитуха ещё долго не отходила от родильницы, с нею не всё было в порядке. Она хотя и родила, но боли не отпускали её, и она не могла даже подняться. Так и умерла на третий день после родов. Повитуха не справилась: вроде бы не отошло место, как тогда говорили.

Это был март 1897 года. На её похороны отпустили мужа на несколько дней в семью. Увидев малыша он обрадовался. И нарекли его Парфирием, а старшего братишку – Парфёном.

Вскоре отца забрали и увели по этапу дальше в Сибирь. Так Парфирий остался один без матери, без отца в глухой сибирской деревне недалеко от города Омска на попечении соседей, а позже на попечении всех деревенских жителей.

Родился он в марте 1897 года, но, так как был благородных и здоровых кровей, выжил.

До полутора лет его воспитывали всей деревней. Каждая семья держала его от двух до тридцати дней и более, то есть кто сколько мог.

Рядом с их деревней находилось село Половинное. В нём проживала бездетная семья сибиряков. Вот и прослышали они о маленьком мальчике, оставшемся без отца и без матери. Усыновили. Так, в полтора года, Парфирий приобрёл семью. Мачехой стала Елена Васильевна, а отчимом – Евдоким Васильевич, по фамилии Елухих. Таким образом его разлучили со старшим братиком Парфёном. Соседка не могла воспитывать сразу двоих. Он остался жить в Бердюженском районе Савино-Уктузской губернии у целовальника Овчинникова Ксенофонта, а Парфирия перевезли в село Половинное.

Воспитывали его как родного сына. Учили всему по хозяйству, в надежде на то, что впоследствии будет он им хорошим помощником в старости.

В хозяйстве было всё: земля, дом, лошади, корова, весь домашний скот, сеялка, веялка и плуг. В общем, всё то, что нужно для ведения сельского хозяйства.

Он рос хорошим здоровым, резвым мальчиком, не по годам смышлёным. Это всё в нём нравилось приемным родителям. Они его очень любили и часто ему напоминали, что вот растёт их наследник. Парфирий становился старше и иногда ослушивался своих приёмных родителей, как все подростки, и за это его жестоко наказывали.

Елена Васильевна была очень суровая и жестокая женщина. За небольшую провинность – с друзьями заиграется или забудет выполнить наказ – жестоко наказывала. Била так, что у него тело было всё окровавлено, и присохшую к ссадинам рубашку потом отмачивала от его тела в бане.

Евдоким Васильевич был мягкий и молчаливый человек, он сам боялся жену и не перечил ей в воспитании сына. Всё хозяйство было у неё в руках. Зато сын в восемь лет мог по хозяйству всё: и лошадей запрячь, и коров подоить, и вспахать поле, и убрать урожай. Делать всё то, что было ему под силу. Жили, в общем, они дружно.

Но, как всем мальчикам, ему хотелось и с друзьями поиграть в разные игры, и сходить на озеро искупаться. Но у Елены Васильевны, если есть работа в доме – ни-ни… Никуда не выйдешь, иначе получишь суровое наказание. Шли годы, так они и жили.

Ему исполнилось уже десять с половиной лет, когда к ним в деревню приехал новый учитель. Родители отправили сына в школу. Он исправно ходил туда учиться. Учился очень хорошо, всё схватывал на лету. Всё ему нравилось, хотелось знать больше.

Новый учитель ему очень нравился. Он часто с ним беседовал, всем интересовался, а учитель в нём тоже души не чаял. Стали они чаще разговаривать на отвлечённые темы, далеко уходящие за курс программы. Учитель старался вложить больше знаний, так как Парфирий всё понимал и хотел всё больше и больше получать их. Он чувствовал в учителе родственную душу и старался в свободное время быть около него. Учитель в душе только радовался их одинаковому стремлению.

Он не только учился хорошо, но был очень активным мальчиком, успевал всё по хозяйству и часто проводил вечера с друзьями. На окраине села в поле им никто не мешал играть в различные игры: в лапту, в «третий лишний», ходить вместе со всеми на озеро купаться. Но и там они находили занятия: плавали наперегонки, ныряли. Так проходило его детство в труде, учёбе и кратком отдыхе.

Однажды, заигравшись с друзьями допоздна, он забыл выполнить свои обязанности по дому: собрать, накормить и закрыть на ночь всю скотину, пришлось это делать самим родителям.

Домой пришёл позже обычного, и мать его строго наказала. Закрыла в сарай на замок и никуда не выпускала весь день. Так она воспитывала в нём ответственность за порученное дело.

В душе он негодовал, чувствовал несправедливое отношение к себе, но как это исправить, что делать дальше? Несправедливые побои, постоянные угрозы он терпеть не мог. Сидя в сарае, вспомнил все её жестокости не только к нему, но и по отношению к окружающим.

Она женщина была видная, и мужчины не прочь были побыть наедине с нею. Но она лишнего в отношениях не допускала. Они свободно приходили к ним в дом по два, три человека, вроде бы как за советом, а иногда и действительно за советом – соседи же, а муж не сопротивлялся.

Каждый из них старался уделить ей больше внимания, чем-то завлечь, но она была непреклонна. По-соседски в беседе за столом угощала их. Поила чаем со свежеиспеченными пирогами. Надо сказать, пекла она их отменно. Но ей не нравилось, что каждый ей норовил уделить особое внимание, намекая о чем-то большем. Тогда она решила, чтобы они меньше появлялись в их доме, пироги печь с припеком. Настрижёт ножницами мелко волос из конского хвоста и добавляет в начинку. Конечно, после этого долго болел желудок у них, и они всё реже и реже появлялись.

Она и муж не очень жаловали таких гостей, им по душе были простые человеческие отношения соседей.

Парфирий, будучи ещё несмышлёным мальчиком, не знал, как лучше поступать, как восстановить справедливость… Он всё понимал, понимал свою правоту, ведь он тоже имел право на маленькое счастье подростка. От него всегда веяло добротой, вниманием к окружающим, так почему ему нельзя подольше побыть с друзьями, порадоваться немного вместе с ними окружающему миру: природе, воде, лесу, наслаждаться вдоволь тем, что им отпущено небесами?

Почему выпала доля ходить постоянно в синяках за малую провинность? Он же мальчик, ему надо развиваться. Он не такой хулиган, а даже лучше, чем другие мальчики. Тех родители так не наказывали, у них больше было свободного времени. Друзья часто его звали на речку, просто рассказать друг другу какие-то истории, но зачастую ему на это не хватало времени. Злясь на всё и негодуя, он придумывал, как восстановить справедливость, ему не хотелось больше терпеть наказания и в отместку он взял и поцарапал все стены в сарае. Это его немного успокоило, он притих.

Он понял всё, когда повзрослел, вспоминая слова родного отца, что месть – это такое блюдо, которое надо подавать холодным.

Услышав непомерную тишину, мать вечером открыла сарай. Увидев росписи на стене, она ещё больше разозлилась. Взяла ремень и жестоко избила так, что кровь выступила на его теле. Едва сумев побороть свою жестокость, она снова оставила его на ночь в сарае.

Он долго не мог заснуть, рубашка прилипала к телу. Наконец, боль понемногу стала утихать, и он впал в забытье. Утром он не мог пошевелиться. Окровавленная рубашка сковала его тело. Снять её было невозможно, любое движение вызывало ещё большую боль. Пришла мать и, увидев это, пошла сразу затопила баню и повела сына в неё, отмачивать рубашку.

Учитель волновался: ему сказали, что мальчик болеет. Он душой и сердцем рвался сходить к нему домой, навестить его, но помнил данное им слово его приёмным родителям.

После того, как он отбыл десятилетнее наказание каторгой, стал в тех местах искать сына. Ему сельчане рассказали всё подробно, кто и как его усыновил. Вернулся учитель в село Половинное, Парфирию было уже десять с половиной лет. Устроился учителем в школу. Приёмные родители сразу узнали в нём родного отца Парфирия. Они были очень строги и категорически запрещали встречаться с ним за пределами школы и запретили раскрывать тайну. Только с этим условием они отдали его в школу.

Парфирий появился на занятиях через три дня. Бледный, осунувшийся, ещё не прошедшими синяками под глазами. После занятий учитель подошёл к нему и стал с ним разговаривать. Старался выяснить всё. Парфирий очень любил его и верил ему, видел в нём доброго, умного человека, искал у него помощи, сочувствия и совета, что ему делать дальше. Он проучился у него полгода и чувствовал какие-то внутренние нити, что тянули его к учителю. Доверившись, он всё подробно ему рассказал. Учитель был потрясён такой жестокостью и спросил его: «А что отец?»

Парфирий ответил: «Отец, как всегда, ни во что не ввязывается».

Учитель от ярости дрожал, его всего трясло. Но их обоих связывала некая невидимая сила, их родная кровь. Он прижал сына к себе, боясь разрыдаться, прижал так, что сын, прильнув к нему всем телом, почувствовал всю силу притяжения, и впервые за все годы теплоту, которой он не ощущал в течение всех лет, сколько себя помнил. Ему впервые захотелось жить и быть с этим человеком всегда. Родная кровь их притягивала обоих.

Тогда учитель не выдержав, выдал тайну, которую сын не знал. Но знало всё село, что он приемный сын. Парфирию не говорили, так как знали нрав Елены Васильевны. Да и много лет прошло. Учитель сказал, что он его родной отец и рассказал всю историю с его дня рождения. Но просил дома об этом не говорить, так как каторжане были на особом положении, у них даже фамилии были не свои, положение их в обществе было шаткое.

Прошло ещё какое-то время, и Парфирия снова наказали, да так сильно, что ему очень хотелось сопротивляться, за что влетело ещё больше. Тут он не выдержал и сказал: «Что вы надо мной так издеваетесь? Отец за меня не заступился ни разу, потому что я вам не родной! Мой родной отец – учитель!»

От такого сообщения Елена Васильевна опешила. Но тут же взяла себя в руки. Побежала к волостному старосте и наговорила на учителя, что он настраивает учеников против царя. К учителю тут же пришли жандармы и увели, отправив дальше на каторгу, в направлении города Томска. Это был примерно 1908 год, а Парфирию в то время было почти одиннадцать лет. Такого исхода никто не ожидал. Он долго страдал, всю свою жизнь, что потерял ещё раз самого дорого человека. Он в то время был маленьким мальчиком и не знал, каким образом поступить. Жалел о многом, например, почему не спросил все подробности о родных в Петербурге, их настоящей фамилии, какого они рода?

Совсем не знал, что делать… Не хватало взрослого мышления.

В то время разве он мог предположить, что дело обернётся так скоротечно! Плакал навзрыд целыми ночами. Казнил себя за невыдержанность, за то, что обида взяла верх над ним. Он ещё не успел познать настоящей жизни, а как судьба распорядится им дальше? Это ещё «цветочки» в его жизни, а «ягодки» все впереди! У него не было веры в свет, оставалась одна надежда. Он думал, что судьба ещё раз сведёт его с родным отцом, надеялся, ждал…

Время шло, он мужал, но боль не уходила из его сердца, жил душевным покаянием, никому больше не рассказывая ничего, только в самые тяжелые минуты жизни слезы его душили, наворачиваясь на глаза. Но он быстро брал себя в руки, отворачиваясь, стряхивая их, и помнил всегда, что он мужчина. Горести надеждами леча, он рос, становился мужчиной.

Парфирий не мог даже догадываться о том, что родной отец не мог много рассказать ему для его дальнейшей жизни и жизни его старшего брата, который остался усыновленным в Бердюжинском районе Савино-Уктузской губернии соседями.

Старшего брата звали Парфён Николаевич. И когда он подрос, жил и работал у целовальника Ксенофонта Овчинникова. Так как они были усыновлены разными лицами, и отчества и фамилии у них были разные. Парфирия величали Евдокимовичем.

Учитель не мог рассказывать в подробностях о том, что он работал с Лениным, выпускал и доставлял газету «Искру» в самые отдаленные места России, на этом и попался, и за это его отправили на каторгу. Он умно и умело рассказывал сыну о жизни трудового народа и борьбе за его счастье. Боролось за счастье трудового народа в то время всё прогрессивное дворянство.

Всё хозяйство ложилось на Парфирия. Так как приёмные родители становились старше, их одолевали недуги, они часто болели. Он становился полновластным хозяином всего, что у них имелось, распоряжался с умом, содержал поле, скот в порядке. Любил купать лошадей в озере, гонял всю скотину, чтоб хорошо напоить, помыть. А утки и гуси плавали вокруг него, издавая кряканье и гагачий крик.

Озеро было большое. Вокруг него дороги вели ещё к двум деревням. Когда появлялось время, он любил порыбачить на лодке с удочкой, заплывая на самую середину.

Любил рыбачить когда солнце купалось в набежавших от ветра волнах; вокруг камыши, зелень, воздух наполнен хрусталём, иногда пролетит в вышине какая-то птица – это всё успокаивало его. Рыба в такой тишине хорошо ловилась на прикорм. Он наблюдал, как на противоположную сторону озера приходили люди тоже купаться, рыбачить, полоскать бельё. Но разговаривать да и докричаться было нелегко. Ветер уносил слова и ничего не было слышно, только были видны двигающиеся небольшие точки. Так жили каждый своей жизнью.

Выкупав лошадей, напоив скотину, которая тут же паслась около озера, все двигались домой. Он даже не звал, за ним гуськом отправлялась птица. Сначала гуси, затем утки.

Дома он всех расставлял по местам, лишний раз проверив, всё ли есть у них в кормушках. Сено, овёс, овощи на зиму он заготавливал вместе с родителями. Но время шло, он рос, а родители старели. Им становилось трудно отдавать свои последние силы на уборку урожая, а Парфирию одному трудно со всем справляться. Тогда отец предложил нанимать работников в трудное и горячее время сельских трудовых будней. Парфирий согласился.

Отбирал работников отец по своему способу, хитроумно. Пригласит, бывало, человек десять, посадит за стол и угощает, кормит, ничего не жалея. Парфирий спросит: «А зачем так много?» А тот ответит: «А ты понаблюдай за ними, кто как ест… Кто как ест, тот так и работает. Один быстро всё съест, наестся досыта и вон из-за стола на воздух. Другой сидит чванится, чавкает, не спешит, он так и работать будет».

Парфирий действительно прислушался к совету отца. В такие дни закалывали поросёнка, и мать варила из свежатины разные яства. Тут и мясо с картошкой, да такое, что мясо берёшь в ложку, а жир трясётся в ней. Хозяева и работники ели с удовольствием, не боялись потолстеть от жирного мяса. Жир тоже нужен организму для костных смазок. Да и если хорошо физически работать, лишнее всё уходит, и человек никогда не будет полным.

А тушёный картофель или жаренный с мясом – вот было объедение! Салаты, закуски Елена Васильевна готовила отменно!

Собирались все с работниками за столом. Елена Васильевна всем начинала подавать одинаковые чашки, наполненные едой, а Евдоким Васильевич раздавал их по-очереди. Парфирий тоже помогал и наблюдал, следуя совету отца.

Вот действительно, один за другим работники стали опорожнять чашки, просили некоторые добавки и, съев всё, хорошо насытившись, выходили из-за стола. А некоторые в то время и первое не успели съесть, сидели, как на именинах, медленно пожёвывая, вслушиваясь в разговоры, неторопливо брали хлеб, салаты, смотрели по сторонам. Тогда оставшихся отец благодарил и отправлял домой, ссылаясь на то, что им сегодня столько людей не надо. И из десяти человек оставлял человека четыре, пять.

И действительно, с этими людьми они быстро все вместе справлялись с урожаем, заготавливали сено, а весной пахали, засевали поля. За два дня все полевые работы на их участке были выполнены.

Весною своевременно вспаханные и засеянные поля какое-то время выделялись среди всей природы чёрным прямоугольником, а позже зеленели, колосились, и было любо смотреть на результаты своего труда.

Парфирий стал задумываться над словами учителя, с которым он был всего лишь полгода в школе. Как он сумел сыну преподнести умно и умело кое-что о жиз, ни, то что его больше всего волновало: как достигнуть того, чтобы меньше или совсем не было бедных. Он научил сына разбираться в людях. За такой короткий срок он сделал его почти взрослым. Он хотел разобраться сам во всём происходящем.

Вот Парфирий и подумывал, почему в их деревне есть бедные, которые ходят и просят милостыню, особенно после снятия урожая и зимой, а другие богатые. Заговорил об этом с отцом. Евдоким Васильевич был тоже умным человеком, поэтому и не вмешивался в дела Елены Васильевны, чувствуя, что она энергичнее его и сможет лучше вести хозяйство, помогал ей во всём, не мешал ей, а временами и поддерживал.

Тогда он сказал Парфирию: «Вот ты из подростка почти превратился в мужчину, но тебе надо зреть ещё, да зреть… Подумай, чтобы прокормить себя, нас с матерью, ты трудишься день, а временами и ночь. Зато у тебя всё есть. Скотина накормлена, в погребах картофель, огурцы, помидоры, капуста, грибы – что твоей душе угодно. Ты это заработал сам, не жалея своего труда, и спишь спокойно, ни на кого не рассчитываешь. А вот на Поротниковых посмотри: у них три сына, сколько бы дел они хороших для себя натворить могли. Да нет. Им подавай развлечения: игры, танцы под гармошку, самогона бы где раздобыть. Отказались от земли, работать на ней не хотят, всё со своей гармошкой не расстаются и разленились. А осень настанет, идут с мешком по дворам, кто сколько даст им от собранного урожая, съедят, а зимой перед праздниками снова идут просить. Сельчане и сами несут им много, чтобы в праздники они не голодали. Вот так и живут играючи, обвенчавшись с ленью».

Парфирий другой жизни не знал, а только жизнь своей деревни и слова отца посчитал справедливыми. Сам он действительно работал до седьмого пота и зимой, и летом. Зимой часто ходил в лес, иногда с друзьями, за хворостом, заготавливал дрова себе в дом. Зато как приятно! Потрескивают они в печи. Плита красная, и вся печь нагревается, чайник кипит, посвистывая, и в доме тепло. Чай с испечёнными пирожками как хорошо было пить со своей семьёй! Все что-то вспоминали интересное, ставили задачи, что надо ещё сделать им этим летом. То забор починить, то сарай, то землю удобрить. Да, мало ли дел в хозяйстве!

Парфирия Елена Васильевна считала уже главным в семье и ласково обращалась: «Сынок, у нас, по-моему, лемех отвалился у плуга, сходил бы к кузнецу». На это он отвечал: «Я уже с ним договорился». Он и сам следил за всем хозяйством и не допускал, чтобы что-то испортилось: либо сам чинил, либо обращался к кузнецу, просил помощников.

Людей он любил. Со всеми дружил, помогал немощным. Зимой поедет в лес за дровами или за хворостом, наберёт целый воз, идёт рядом, подстегивая лошадку, и заезжает сначала к бабе Уле: у неё никого нет, болеет часто, дрова кончились… Разгрузит воз и пообещает потом всё распилить и уложить в поленицу. Навозит всем дров, себе домой в последнюю очередь. Елена Васильевна начнёт ему выговаривать, мол, сначала бы в дом, а потом всем остальным. А он к ней с лаской: «Мама, себе мы всегда успеем, а у Аксиньи дров совсем не было. Всем успею навозить, погода вон, какая хорошая. Завтра пилить пойду. Кто сам не сможет, помогу, кого-нибудь из друзей позову. Не беспокойся. Иди отдыхать!»

Так он жил, не обделяя вниманием всех и помогая всем, иногда привлекал и друзей, близких себе по духу, таких же добрых, внимательных и бескорыстных. За это его все любили. Но судьба беспощадна. Наступил час, когда она вмиг разрушила его все планы.

Однажды к ним в деревню приехал господин из другой деревни, разыскал Парфирия и начал говорить издалека. Это очень секретно и должно быть тайной – то, о чём он ему расскажет. Он начал с того, что его люди встречались с его родным отцом. Он просил передать, что жив, но не совсем здоров, и ему очень хочется ещё раз встретиться с сыном. Но срок ещё не окончился. Этот человек знал всё, как показалось Парфирию. Он ему доверился и слушал внимательно. Господин говорил, что скоро приедет сюда очень интересная молодая девушка, зовут её Дарьей, ей нужна будет помощь, переправить её на лодке на другой берег озера. У неё будет тяжёлый груз, она попросит переправить её в другую деревню к тёте. На другом берегу её встретят. Очень просил не отказать ей в помощи. Парфирий согласился.

Вечером в калитку постучали, когда Парфирий собирался порыбачить в вечернее и ночное время. Он очень любил это время для ловли рыбы. Когда луна над водой и, кажется, освещает озеро до самого дна, когда рыба ходит косяком под самым дном лодки. Любил, когда бархат ночного неба украшался россыпью звёзд. Они. как жемчужины, светились, искрили на небе, отливая блеском. Он испытывал в это время двойное удовольствие.

Уложив в сумку последний узел, рядом поставил удочки, вышел на стук. У ворот стоял тот самый господин и та девушка, Дарья. Господин сказал, что Дарью надо переправить на другую сторону озера, что он с ними дальше не пойдет, и попросил помочь донести груз до лодки. Парфирий сказал: «Идите до перекрёстка, я сейчас вас догоню, возьму только снасти…»

Дальше к озеру они шли вдвоём. Он нёс её тяжелый груз, а она его рыболовные снасти с удочками. Подошли к озеру, он усадил её в лодку, положил все вещи. Они поплыли. Озеро освещала луна. Было тихо. Доплыв до противоположного берега, он осторожно высадил девушку на сушу. На берегу её поджидал мужчина. Поздоровавшись, мужчина взял её груз, и они пошли дальше по дороге по направлению к деревне.

Парфирий сидел в лодке и за всем этим наблюдал, затем поплыл обратно на середину озера и стал рыбачить.

Он всматривался в тот берег озера, в бархат ночного неба, следил за звёздами и думал, что среди них только одна его и светит только ему. Его наполняло его чувством радостного удовлетворения от выполнения порученного ему дела, от той ответственности, которая поднимала его в своих собственных глазах. Он ещё посидел в лодке, наловил рыбы и поплыл к своему берегу… Рано утром мама накормит его пирогом из свежей рыбы, похвалив его за то, что догадался ночью наловить рыбу.

Как всегда, Парфирий погнал на озеро скот, сидя верхом на одной из лошадей, за ним, как обычно, гуси с гусятами, утки с хорошо оперившимися утятами. На озере, тщательно щёткой помыв лошадей, заезжал подальше от берега вглубь, забравшись ногами на спину лошади, спрыгивал и нырял глубоко, а лошади стояли и ждали его возвращения. Затем он соединял уздечки и увлекал лошадей за собой вплавь, они делали это охотно: видно такая забава им была тоже по душе, поплавать им тоже хотелось.

Собрался домой. Только вывел лошадей из воды, как совершенно неожиданно перед ним вырос знакомый господин. Подойдя ближе, он поздоровался, поблагодарил за помощь и сообщил, что Дарья будет появляться по определённым дням, приходить прямо к озеру, и попросил всегда провожать её на лодке до противоположного берега. Этим коротким путём многие приезжие из города пользовались. Парфирий пообещал помочь, а сам смотрел с уважением на его открытое лицо, глаза, в которых пряталась добрая с лукавинкой улыбка. Они распрощались.

В назначенные дни Парфирий приходил к озеру и перевозил Дарью, и так было раза три-четыре. Затем она исчезла. Он приходил несколько раз, она не появлялась. Зато вскоре снова появился господин. Как всегда, с улыбкой поздоровались, он предложил сесть на траву и отдохнуть. Разговора долго не получалось, хотя Парфирий первый спросил: «Почему Дарья долго не появляется?» Господин долго молчал, потом заговорил негромко, оглядываясь: «Не знаю, поймёшь ли, ты, меня? Но постарайся. Дарья была замечательным человеком, преданным делу революции. Это она дальше по сёлам провозила газету «Искра», ты ей помогал, не зная об этом. Но любовь её сгубила. Полюбила офицера царской армии. Он стал подозревать её в измене. Под предлогом покататься на лодке, убил её. Вот так закончилась её жизнь».

У Парфирия опустились все внутренности, не хватало голоса что-то сказать, он сник и долго не мог прийти в себя от услышанного. Так они долго сидели молча, затем господин сказал, что ему надо идти, но пусть все будет тайной. Парфирий проводил его до перелеска. У дороги распрощались. Силы, казалось, оставляли юношу. От непонятной усталости он растянулся на сухой траве с прошлогодней засохшей хвоей, сухих листьях и долго смотрел в далёкую поднебесную синь, на плывущие облака. Вспоминал родного отца и том, что так мало сделал для его друзей. Он долго лежал в размышлениях под тихий неназойливый говор леса и его пернатых обитателей.

Заржали лошади. Они уже обсохли давно и отдохнули. Мысли его путались, блуждали по какому-то лабиринту, ища выход. Выхода они не находили. Наталкивались на какой-то тупик. Как ему сейчас не хватало отца… Сколько бы ему вопросов задал, на которые не находил ответа, а отец ведь всё знал. От чего идёт вражда между простыми людьми и властью? И почему люди, дворяне по происхождению, пытаются помочь простым бедным людям, которых некому защитить? Сочувствуют им и идут на каторгу? Почему нельзя уладить всё миром? Но это же будет другой мир, не похожий на этот. Сам он не мог понять, а спросить совета было не у кого. Приходило много разных дум. Строительство нового мира требует перерождения сознания. Будущему миру нужны люди с просветлённым сознанием. Но к этому никто не готов. У него самого не было ни знаний, ни опыта. Его пытливый ум влекла небесная полусфера. Он и там не находил ответа. Озарение не приходило. Совершенно не подготовленный ни к чему, он боялся в мыслях заходить далеко.

На небе начали высыпать звёзды. Снова заржали лошади. Они обсохшие, отдохнувшие, с нетерпением звали хозяина в обратный путь. Насытившись травой, своим ржанием выражали готовность пойти домой, торопили его. Этот раз он шёл, тяжело переставляя ноги. Кони и скот рядом. Он вспоминал слова Вольтера: «Для спасения государства достаточно одного великого человека». Книгу его дал ему родной отец. Так она и осталась у него.

Появился он дома позднее обычного. Родители давно замечали в нём перемены. Он стал серьёзным, мало шутил и постоянно находился в раздумьях. Его отлучки беспокоили родителей. Они стали поговаривать с ним о невестах, нахваливая ту или другую девушку в их деревне. Каждый раз приписывали им столько достоинств, которых он сам не замечал. И родители стали прямо ему говорить, что жениться пора, да и в доме нужны ещё хозяйские руки. Они старели, а хотелось бы им и внуков понянчить, пока могли. Но сердце его пока никто не смог тронуть. Не загорелось. Было свободным.

Анна

Святки. Их время проходит в период от Рождества Христова (7 января) до Крещения (19 января). Обычно оно посвящалось гаданиям… Гадали большинство людей, особенно девушки, желающие узнать своё будущее – когда они выйдут замуж, кто будет их мужем? Гадали и взрослые, отягощённые заботами, пытаясь обрести надежду на лучшую жизнь. Да, что там?… До сих пор гадают многие, собираясь узнать своё будущее. Особенно точным и успешным считается гадание вечером, а ещё лучше в полночь.

Анна тоже решила погадать. Ей шёл уже шестнадцатый год. Они договорились с подружками, что каждая будет гадать у себя дома, так как это гадание должно проходить в полнейшей тишине и одиночестве. Она всё для этого приготовила: свечу, гребень, зеркало и ждала когда уйдёт целовальница с мужем тоже гадать к своим друзьям.

С двенадцати лет Анна жила у целовальницы-хозяйки. У них было пятеро маленьких детей. Анна должна была их кормить, обувать, одевать, умывать, сделать по хозяйству кое-какую работу, подмести и вымыть полы, наносить воды и дров из поленницы к печке. Так в работе она не замечала месяцев, лет. Целовальница была довольна ею. Хоть лет Анне было не так уж много, но она успевала всё сделать в доме. Была очень спокойна и молчалива, выполняла всё, что ей приказывала хозяйка.

В её нежном возрасте у неё просматривались свои внутренние качества: доброта, терпение, кротость, внимание к окружающему, любовь к людям, ясный живой ум и постоянная приветливость. А скромница какая! Люди говорили: что-что, а скромность вперёд неё родилась. Никому ни чем не досаждала и выполняла все порученные ей дела. Сама целовальница с мужем имела лавку, и весь день они торговали, хозяйством почти не занимались.

Наконец, дождалась она. Хозяева ушли гадать к соседям. Анна закрылась на все крючки, детей уложила всех спать на палати, сама ближе к полуночи села на лавку и стала обдумывать, что делать дальше. Прежде всего, она сняла нательный крест. Затем открыла крышку в полу, взяла с собой свечу, гребень, зеркало, табурет и спустилась по лестнице в подпол, который находился на кухне. В подполе она зажгла свечу, установила зеркало, села на табурет, расчесала волосы, развязала узел на поясе и стала ждать, сказав при этом: «Суженый, ряженый, покажись мне наряженный».

Сидела она долго, тихо, не шевелясь, и еле дышала. Кругом тишина. Её стал одолевать страх. Дрожали руки, клокотало внутри, но себя она успокаивала. Пламя свечи немного её пригрело, и голова время от времени клонилась то в одну сторону, то в другую. Она так ничего пока ещё не дождалась. Ей рассказывали подруги, что гадание это опасно, и самое главное, чтобы не заснуть. Она протёрла быстро глаза, и спать сразу расхотелось.

Вдруг пламя свечи закачалось, тени на стене от этого зашевелились, зеркало потускнело и медленно в нём стала проявляться издалека фигура. Она всё росла и росла… Вот она отчётливо увидела красивого молодого человека, в красной рубахе, подпоясанной красивым кушаком, и этот молодой человек стал совсем рядом с ней, протянул руку и хотел положить ей на плечо. Испугавшись, она стремглав выскочила из подпола, не оглядываясь, закрыла его крышкой сверху, быстро перенесла дрова от печки, навалила на крышку, да ещё и скамейку положила. С молитвой «Отче наш…» заскочила на палата к детям и стала креститься. Только потом она вспоминала, что «чур меня» не сказала, как это полагалось при видении, что и свечу не погасила, и зеркало не перевернула. Так она лежала и дрожала, крупной дрожью, сама не своя. Не могла уснуть до утра. Утром, как только запел петух, забрезжил рассвет, она пришла в себя и уснула крепко. Пришли от соседей хозяева, долго стучали, еле достучались. Анна им открыла. Увидев в кухне на крышке подпола скамейку, дрова, целовальница догадалась. Анна покаялась, что зеркало не перевернула и свечу не погасила. Она быстро всё убрала, расставила всё по местам, открыла крышку подпола, спустилась по лесенке. Свеча погасла, а зеркало как стояло так и стоит. «Ты рисковала, – сказала ей целовальница. – Надо делать всё по правилам». Анна ответила: «Да, натерпелась я страху, в жизни гадать так не буду больше».

Образ молодого человека, причём красивого, хорошо одетого, преследовал её повсюду. Она его нигде раньше не видела, тем более, не знала. В душе ей нравился совсем другой человек. Напротив стоял большой дом, но неухоженный, без штор, некрашеные окна, ставни. От этого он казался пустым. Там жили два брата, Паша и Яша. Семья их была очень бедная. Да и Анна тоже не была богатой, иначе бы её родители не отдали с двенадцати лет в работницы к чужим людям. У целовальницы она жила на полном обеспечении. Домой приходила по воскресеньям и праздникам. Целовальница обязательно накладывала ей в мешочек гостинцев. Домашние радовались: кормилица наша пришла. Анна была старшая в семье и все её очень любили, а самая маленькая Дуня, так и звала её: «Нянька пришла!», бросалась ей на шею и целовала щёки, нос, уши. Очень уж она её любила.

Возвращаясь домой, она проходила около неухоженного дома и думала: а что сейчас делает старший брат Паша?… Он ей в душу запал с Троицы.

Как-то она возвращалась из церкви с детьми в дом целовальницы с ветками берёз, цветами. Он подошёл к ней, поздравил с праздником и подарил ей букет сирени, а в нём тюльпан. Вот тут и ёкнуло её маленькое сердце. И с тех пор он стал оказывать ей знаки внимания. Целовальница порою шутила, что высмотрел себе невесту в Троицин день.

В Троицу на Руси происходили смотрины невест. Девушки все собирались на лугу, водили хоровод, а холостые парни стояли подальше вокруг и «высматривали» себе невест.

Анна в голове перебирала эти события и задавала себе один и тот же вопрос, неужели и впрямь он ей сделает предложение?…Этого она очень боялась. Думала, где её родители возьмут столько денег? Невеста должна дом жениха облагородить. Прежде всего, на все окна повесить новые шторы – она насчитала семь окон; хотя бы две скатерти новые, постельное бельё. А у жениха должен быть дом, кровать с матрацем. Так уж повелось в их деревне. Вот поэтому она гнала от себя эти мысли. Ещё одна мысль её беспокоила. Братья были настолько бедные, что у них была одна рубашка на двоих. Вот и ходили по праздникам сначала один в ней, потом другой, по очереди.

Одна остроязычная соседка дала им прозвище «рубашка в горшке». То есть один носит, потом постирает и другому отдаёт. Вот это прозвище и пристало к нему. Как он идёт по улице, соседка высовывается из окошка и каждый раз выкрикивает «рубашка в горшке». Драться он с ней не мог, у неё был муж, детей не было.

Пришёл домой, рассказал матери. Ей тоже было больно за сына: так он и невесту себе не найдёт, подумала она. Успокоив сына, сказала: «Подожди, сыночек, что-нибудь придумаем». Какой позор по деревне! Пошла она к гадалке, а та ей и говорит: «Ходит она ко мне лечиться от бесплодия, я научу его, что ему делать надо, пусть ко мне придёт». Так и порешили.

Пришла к гадалке та женщина лечиться, а она ей выложила: «У тебя не будет до тех пор детей, пока ты не сделаешь то, что я тебе скажу». Она её увела в другую комнату, попросила раздеться, а на голову надела плотный мешок и положила её на кровать и просила лежать спокойно: к ней должен приблизиться другой мужчина. Велела не прыгать и не возмущаться, если хочет иметь детей. Та согласилась. Паша стоял уже наготове за ширмой.

Прошло какое-то время, Паша вышел на улицу и проходит мимо дома остроязыкой, та опять высунулась в окно и кричит: «Рубашка в горшке». Он ей ответил: «А я тебя в мешке». Она как язык проглотила, быстро убрала голову из окна и, кажется, даже упала в комнате на пол: послышался грохот. Вот так и перестали дразнить бедного Пашу, он стал первый парень на деревне.

А Анну всё равно беспокоило – вдруг и правда сделает предложение, сколько тогда будет проблем: где взять шторы, эта кличка, вдруг будут дети, как их будут называть? Люди на язык остры и будут дети с каким-нибудь клеймом ходить, лучше уж от этого подальше. У неё был врождённый глубокий ум, обдумывала каждое действие, поступок, не поддаваясь спешке, молчала, ни с кем не спорила. Всё можно было прочитать в её синих глазах. Она думала не только о себе, а о своих близких, будущих детях. Паша был послан ей Богом для того, чтобы она могла лучше разобраться и понять жизнь.

И вдруг этот образ, кто он? Где он? Неотступно стоял перед ней, с нею рядом, где бы она ни была. Но как говорят, время лечит. Прошел месяц, другой, образ стал уходить, меньше стал её беспокоить, а потом и совсем исчез. Она и забыла о том, что гадала на святки. Жизнь текла в делах и заботах, ей не хватало времени думать о себе.

Наступила весна. Всё кругом зазеленело. Зацвела сирень. Пошла, как обычно, Анна за водой к колодцу, стала набирать воду. Придерживая журавль, опустила ведро с цепью в колодец, наполнила одно ведро, затем другое, взяла коромысло, хотела надеть душки вёдер на него, и слышит топот копыт. Она подняла голову и увидела всадника на лошади. Он явно спешил к колодцу. Остановился, слез с коня и замер, рассматривая Анну. Она в свою очередь тоже обратила внимание на него, в голове у неё закружилось: вроде знакомый и незнакомый. Молчание нарушил всадник: «Как тебя зовут?» – обратился он к ней. – «Анна», – ответила она с улыбкой, опустив длинные ресницы и слегка краснея. – «А меня Парфирий. Ты откуда?» – «Здешняя я», – сказала Анна, и вновь улыбка засияла на её лице. – «Ну, здешняя Анна, жди сватов».

Анна осторожно подняла на коромысло вёдра с водой, пошла медленным шагом, чтобы вода не выплёскивалась из вёдер, и вспоминала, вспоминала… Где она могла видеть эту красную атласную рубашку, подпоясанную кушаком? Прошла несколько шагов, напрягала мысли: почему сватов должна ждать? Неожиданно её осенило: так это было на святках! Она ускорила шаг, боясь снова, как тогда, бежать быстро, лететь, но ноги не слушались. От судьбы не уйдёшь…

А Парфирий, ещё долго смотрел ей вслед, обращая внимание на её спокойный шаг под тяжестью вёдер, из которых вода ни капельки не проливалась, на её прямой стан и на дорогу, по которой она шла. Синие, как море, глаза блеснули молнией, ранили прямо в самое сердце. Он созерцал всё: её шаг, стан, руки на коромысле – как белые крылья у птицы. А взгляд?! Ему не давал он двигаться с места. Он, как стрела, пронзил сердце, и от него в голову хлынул жар, а по телу изливалось тепло. В другое время он был бы дипломатичнее, но сейчас у него не хватило слов. Ему было не до них. Он торопился – вдруг она уйдёт. Они не встретятся больше и подробностей он о ней не узнает. Так он стоял, пока она не скрылась из виду.

Долго ждать не пришлось. Через три дня, как раз было воскресенье, Анна была у родителей, и вдруг услышала звон колокольчика. Около ворот остановилась летняя коляска, запряжённая тройкой лошадей. Из коляски вышли женщина и трое мужчин. Анна узнала сразу одного из них, Парфирия, и спряталась в дальнюю комнату. Они вошли в дом. Долго разговаривали с родителями, затем пригласили Анну. Родители сообщили, что ее засватали, и если она согласна, то свадьбу назначат через полгода, осенью. Анна ничего не сказала, только молча наклоном головы дала согласие, слёзы брызнули у неё из глаз, и она скрылась снова в другой комнате. Она не рыдала, слёзы произвольно текли по её щекам. Она не думала о Паше. Сама давно всё решила, что свадьбе не быть, даже если он сделает ей предложение. Об этом она долго думала накануне. Её страшили пустые семь окон, в голове часто проносились слова остроязычной соседки вдогонку ему «рубашка в горшке», думала о будущих детях, что будут и им вдогонку кричать то же самое… Она понимала, что уходит её девичья жизнь навсегда, надо готовиться к другой…

Анна сразу оставила работу у целовальницы. Дети уже подросли. Целовальница сожалела, ей была все равно нужна домработница. Но она была очень благодарна за все эти годы Анне. Она понимала, что и ей пора устраивать свою судьбу. В знак благодарности она подарила Анне на свадьбу за её труды самый дорогой материал на свадебное платье, материал на занавески и постельное бельё. Анна сразу начала готовиться к свадьбе: шить подвенечное платье, вышивать занавески, наволочки, пододеяльники, простыни. Так уж было заведено, что невеста должна быть мастерицей и тттить должна уметь всё своими руками. Она была крепкой, сильной девушкой. Была одинаково искусна, как в вышивании лёгких тканей, так и в ведении хозяйства. Вечером приходили подружки. Они все вместе садились за вышивание и пели обрядовые песни.

Наступила осень. Октябрь в народе называют месяц-свадебник. Время огородной и полевой страды прошло. С праздника Покрова начинают по деревням играть свадьбу за свадьбой. Это время особенно удачно для празднования свадеб. Счастливый знак для обручённых, если снег на Покров землю покрывает. В этот день девки приговаривают: «Покров-батюшка, покрой землю снежком, а меня женишком». Раздавался звон колокольчиков. По широкой улице села Каменного мчались тройки лошадей, запряжённые кареты с колокольчиками и лентами на дугах. На звон колокольчиков жители села выскакивали из своих домов на улицу и наблюдали за происходящим.

В назначенный день к дому Анны подъехали три кареты, запряжённые тройками разнаряженных лошадей. Кареты остановились у дома одна за другой. Лошади были упитанные гладкие и блестели на солнце. Кстати сказать, Парфирий сам всех их выхаживал, холил, кормил, поил, тоже готовился к свадьбе, чтоб не опозориться перед Анной и родней невесты.

Из карет вышли люди и направились в дом. Лошади стояли у крыльца, копытами скребли землю, ржали, просясь снова в поход. По обычаю, жених должен заплатить выкуп за невесту, и подруги Анны не впускали жениха и гостей в комнату невесты, пока её не выкупили. Жених и его друзья были щедры. Осыпали подруг деньгами, конфетами. Анна в это время сидела одна за накрытым столом и ждала, когда подруги навеселятся, впустят жениха и его гостей. Наконец, подруги, насмеявшись, остались довольны и открыли дверь, не без усилий жениха, в комнату невесты. Так весело начиналась их свадьба.

Анна в новом подвенечном платье и фате величаво восседала за столом. Спокойно без суеты, осторожно встала и движением руки указала на сиденья вокруг стола. Присутствующие сразу отметили глубину её синих глаз, похожих на два василька, которые своим блеском отражали её внутренний мир, её чистую душу. В них содержалось больше информации, чем в какой-либо фразе, если бы она её произнесла – столько было в них доброты и огня… Учтивостью и сдержанность манер выдавали подлинную сущность её натуры.

Первым к ней подошёл жених, поцеловал ей руку и подал букет из белых роз. Своим нарядом жених несколько ошеломил её. В белом костюме, с белой розой в петлице, в белых перчатках, высокий, стройный, белокожий – но изредка щёки его заливались румянцем. На фоне этой всей белизны выделялись чёрные, красиво уложенные волосы, и чёрные глаза горели огнём… Анна поблагодарила его за букет, пригласила всех гостей рассаживаться.

Парфирий был тоже сражён красотой невесты в подвенечном наряде. Бледность её лица слегка выдавала волнение. Но это её не портило, а придавало большую аристократичность.

Родители невесты и жениха попросили всех поднять наполненные небольшие рюмки и поздравили с начатием большого дела – создания новой семьи. А потом все дружненько отправились в церковь на венчание.

Парфирий подошёл к Анне, предложил руку, она опёрлась на неё. Через несколько шагов он взял её на руки и понёс к карете. Осторожно усадил, около неё рассадил всех её подружек. Сам пошёл в другую карету, к друзьям. Остальные гости разместились на свободных местах.

Лошади, наконец-то дождавшись, перестали бить копытами и все отправились в путь. Около церкви собралось много народу. Ждали жениха и невесту. Все хотели посмотреть на эту свадьбу. Анну очень все любили. Она была любимицей среди всех её подружек – добрая, отзывчивая и всем помогавшая. У каждого было на уме: неизвестно, когда мы её увидим, ведь она уезжает в другое село. А остальные девушки ей просто завидовали: муж такой красавчик!

Со звонкими бубенцами свадебный кортеж подъехал к церкви. Парфирий снова подошёл к Анне, помог ей выйти из кареты, взял на руки, и они вместе со всеми гостями вошли в церковь. К церемонии уже всё было готово. Священник с дьяконом и служками уже ждали их и поспешили к ним навстречу. Поставив их рядом посредине церкви, священник выразил своё восхищение: «Я ещё такой красивой пары не венчал».

Анна, стоя рядом с женихом, смотрела на него и думала: какой он всё-таки красивый. В этом костюме, белой шляпе, которую пришлось снять, стройный, широкоплечий, с румяным лицом, выше её на целую голову – на него можно положиться. Она себе казалась такой маленькой, хрупкой, тоненькой девушкой рядом с ним. При этих сравнениях у неё всё плыло перед глазами.

Церемония венчания началась, а она всё не могла придти в себя. Пламя свеч, цветы, образа святых, духовенство – всё кружилось, и она про себя повторяла: только бы не упасть. Механически отвечала на вопросы священника о согласии быть его женой. Он говорил о верности, о любви, о долге, о заботе друг о друге, а она поспешно отвечала: «Да, да…» Для неё вся церемония проходила как в тумане. Очнулась, когда священник попросил её дать руку, чтобы надеть ей кольцо. Священник обвенчал их. Они поцеловались. Их стали поздравлять все родные, знакомые. Но Анна по-прежнему до конца не могла ещё сообразить что к чему. Видя её растерянность, Парфирий взял её на руки и понёс в карету. Заботливо усадив, сел рядом, положив букет белых роз ей на колени. Гости все рассаживались.

Вдруг она увидела Пашу. Он стоял вдалеке с бледным лицом и держал в руках астры. Он немного опоздал к началу церемонии. Дома Паша не находил себе места. Думал, отчего раньше не сделал ей предложение? Он стеснялся своего прошлого прозвища – да и согласилась ли бы она ещё стать его женой? Он мучался. Вспоминал, как в первый раз подарил ей сирень. Разговоры по-соседски. Ухаживания особого и не было. Просто они были хорошими соседями. Думали, что так и будет продолжаться всю жизнь. Стал вспоминать мелочи их случайных встреч на улице. Тогда и узнал, что она больше всех цветов любит белые астры. Почему астры, да ещё и белые? Она ответила: «Белый – цвет чистоты, а астры – они долго живут, и всё помнят». Он ходил из угла в угол. Надо же поздравить её, возможно, он её больше никогда не увидит. Он поспешил отыскать белые астры. Сам Паша любил тюльпаны, это тоже знала Анна…

Процессия двинулась, под колёса их кареты стали бросать лепестки роз, а Паша бросил весь букет сразу и пошёл быстро прочь. Она почувствовала его глубокую боль. Из глаз брызнули слёзы. Но она взяла себя в руки, ведь она давно всё решила. И может ли ранний тюльпан встретиться с поздней астрой? Они цветут в разное время года. Тюльпан с астрой никогда не встречаются в природе. Так предназначено ею самой.

Парфирий принял её слёзы как прощание с селом Каменное, прижал её к себе. Так оно и было. Анна, ничего не сказав, взяла с колен букет белых роз, прижалась к его груди, почувствовав тепло, защиту и надёжность. Свадебный кортеж из церкви отправился в село Половинное для продолжения свадебной церемонии. Потом Анне предстояло остаться там жить навсегда…

А лепестки белых роз летели и летели на них, на дорогу. Их сыпали и сыпали друзья из впереди идущей кареты. Сверху шёл пушистый снег, и вместе с лепестками роз обсыпал их головы и одежду. Анна вместе с букетом сильнее прижалась к мужу, думая, для неё он теперь самый главный человек в жизни. Наклонившись к ней, он поцеловал её в оба глаза, прижимая её одной рукой к себе и увозя Анну в свой дом навсегда. Мечтал, что они будут всегда вместе всю оставшуюся жизнь. Конечно, он был однолюб и очень ревнив. Но этих семейных горестей она ещё не знала.

После свадьбы Парфирий повёл представлять ей своё хозяйство. Из своей спальни вывел в просторную гостиную, застланную дорожками, с большим круглым столом посредине, с плотно прижатыми к нему стульями из дуба. На окнах занавески. Всё кругом чисто. Вот вход в спальню родителей. Открыл дверь в следующую комнату: пока это для гостей. Ввёл торжественно в большую кухню, широко открыв двери. В тёплой кухне пахло свежеиспеченными пирогами, свекровь уже постаралась. Дальше они вышли в большой двор, везде было всё прибрано и чисто. Ближе к дому стояли сараи, около них верстаки и ещё какие-то необходимые станки. В конце двора стояла баня. В конюшне заржали лошади. Парфирий взяв за руку жену поспешил туда. Он заговорил с ними: «Ах, здравствуйте, мои хорошие! Отдохнули? Сейчас я вам овса подсыплю». И тут же ловко ведром из закромов начал насыпать каждой. Анна подошла к одной из лошадей и начала гладить тоже приговаривая: «Устали, бедные… Но отдыхайте пока». Затем пошли в курятник. Парфирий показал Анне насест, куры кудахтали и ходили по полу, собирая зёрнышки. Он тут же подсыпал зерна в корытца, и начали они вместе с Анной собирать в корзину из гнёзд вновь снесённые яйца. Они были такие свежие, что чувствовалось ещё тепло, исходящее от них.

Каждый раз, когда муж переводил Анну из одного сарая в другой, она ловила на себе его украдкой бросаемые на неё восхищённые взгляды.

Дальше они пошли к гусям, к уткам. Везде он подсыпал корм, и кругом было чисто, по-хозяйски всё сделано со всеми приспособлениями. Посмотрев всё хозяйство, Анна сразу не могла принимать никаких решений. Пока ей всё нравилось.

Баня уже топилась. «Теперь это всё твоё. Ты полная хозяйка. Остаётся поддерживать чистоту и беречь нашим наследникам. Как ты думаешь их много у нас будет?» – спросил он. Парфирий притянул Анну к себе, обнял и поцеловал. «Так я жду ответа, не отвертишься, сколько?» От неожиданного вопроса Анну бросило в жар. Лицо её стало красным. Она прижалась к нему и тихо сказала на ушко: «Сколько будет, все наши. Только Бог знает, сколько…» Удовлетворённый ответом, он радостно улыбаясь, взял её на руки и понёс в дом.

Имея свою многочисленную семью, Парфирий часто вспоминал и уже не обижался ни на свою мачеху, Елену Васильевну, ни на отчима. Да и Евдоким Васильевич, хоть и молчаливый был, но во всём поддерживал Елену Васильевну. В особо тяжёлые минуты, в её отсутствие, старался приголубить его, успокаивая: «Ведь она мать-хозяйка, держит нас с тобой строго для нашей же пользы. Видишь, какое у нас огромное хозяйство! Надо со всем этим управиться. Нас накормить, чаем напоить. Тебе же нравятся её свежеиспечённые пироги с клубникой, малиной, вишней, мясом? Ей тоже тяжело, а мы, как можем, давай ей будем помогать. Пусть командует нами, у неё это хорошо получается». Так он вспоминал своё тяжёлое детство и благодарил, что, всё-таки она сделала из него человека, уже генетически запрограммированного. Гены тоже в этом сыграли свою роль, дали настрой в жизни.

Временами он вспоминал родного отца, который дал ему духовный настрой – это тоже немаловажно. Жаль только то, что он, тогда ещё несмышлёный мальчишка, у него не спросил подробностей о родстве, о настоящей фамилии. Считал, что встречи так и будут продолжаться. Родной отец тоже не мог многого рассказать подростку во имя его же благополучия. Такое было тяжёлое время. Многие из революционеров меняли фамилии и скрывали родство во благо своим близким.

Вспоминая, Парфирий в душе благодарил Елену Васильевну за то, что она любила его детей. Особенно первенца Ефима. Вместе с отцом они души не чаяли в нём. Всё чаще стали оставаться дома по хозяйству. А молодые работали на поле. Парфирий без Анны не мог уже и дня прожить, брал её всегда с собой. В поле она была ему хорошей помощницей. Делали все дела вместе. Даже Анна, вжившись в роль молодой хозяйки, подсказывала, как лучше сделать то или другое дело. Он был очень доволен и часто называл её «моя инженерша». Во всех хозяйских делах прислушивался к её советам. На полях у них колосилась пшеница, рожь, просо, овёс. На зиму для них и скота всегда было всё припасено.

Когда было трудно и надо в короткие сроки сделать все полевые работы, они выезжали все вместе, иногда нанимали работников. Нанимал Парфирий по особому принципу, как учил Евдоким Васильевич. Около дома росли и овощные культуры. Так что на зиму у них всего было достаточно, да, ещё наделяли и бедных. Давали бедным сразу много. Придут к ним с просьбой – так Парфирий насыпал сразу полмешка муки, просо для каш, мешок картофеля. Сам видел, где были немощные, помогал и подвозил на подводе тоже в большом количестве, чтобы они не мучались.

…Анна проснулась рано. Встала. Зашла в комнату к детям. Они крепко спали. Она осторожно поправила им одеяла, сползающие с кроватей. Села на одну из кроватей. Стала смотреть на детей и вспоминать. Её губы дрогнули в грустной улыбке. Дни и мирные, и страшные летели, оставляя больше всего только отметки на дверях по мере взросления детей. По ним считали кому какой годик пошёл.

Боже мой! Как же они выросли?!! Один краше другого. А самого старшего Ефима так все обожали!.. Первенец… Елена Васильевна, бабушка, без него не могла жить, так и держала всё время около себя, приговаривая, мол, наш маленький наследник, вот кто круче отца будет с лошадьми управляться. Она с ним и в сарай к лошадям, коровам, курам и ко всей живности. С малых лет приучала за ними ухаживать. Бывало, скажет: «Ну-ка, Ефимушка, дай овса лошадям». А ему было радостно. Возьмёт совочек поменьше да полегче, зачерпнёт овса, пытается поближе подойти к кормушке и подсыпает. А сам с радостью прыгает и кричит: «Бабушка, бабушка! Посмотри, как лошадка кушает!» Бабушка одобрительно кивала головой и приговаривала: «Вот и ты не капризничай за столом, а то не вырастешь и на лошадь сесть не сможешь». На это он ей отвечал: «Буду, буду, бабушка, есть! Вот только каши много есть не буду. Мне прыгать тяжело будет» – «Хорошо, хорошо», – отвечала бабушка. Вот так они с внуком вели разговор, когда заходили в сарай за чем-нибудь или гуляли по двору.

Но долго Анне вспоминать не пришлось. Посмотрев на сонных, спокойно спящих детей, изредка поворачиваясь с боку на бок или улыбаясь во сне, она отключилась от воспоминаний, подумав о завтраке. Они скоро проснутся. Надо идти готовить завтрак. Налюбовавшись детьми, Анна вышла из детской. Умылась. Посмотрела в окно. Шёл мелкий снег, постепенно превращаясь в пушинки. Денёк сегодня отменный, тёплый, безветренный. Снег прямо с неба сыплется, подумала Анна и пошла на кухню.

Увидев её свекровь, сразу обратилась к ней: «Уже проснулась, Аннушка, я вот тебе квашню приготовила. Видишь, из ведра вываливается. Начинку любую. Хочешь, пирожки с мясом, вот фарш. А хочешь, творожные, ягодные. Детвора будет радоваться. А я пойду, полежу, устала немного уже». Тесто и впрямь из ведра выползало, накрытое чистым полотенцем, высоко поднялось.

Анна поздоровавшись, поблагодарила за помощь: «Было бы из чего, напечём, – сказала она. – Мама, а денёк-то какой сегодня, посмотрите. Дети проснутся, позавтракают, и можно на санках их покатать. Да и в снежки поиграть. Снег-то пушистый. Так и напрашивается снеговика вылепить». Свекровь посмотрела в окно и удивилась: «Как, это я такую красоту за работой не заметила?!!»

…Шёл мелкий снег, затем повалил хлопьями. Поднялся сильный ветер, и с воем закружил всё. Поднялась метель. В одно мгновение небо потемнело, всё закружилось. Впереди ничего не было видно. Всё исчезло. Анна вышла во двор. Наощупь пошла по направлению к воротам проверить засов. Прислушалась к сильному свисту ветра, который, казалось, вот-вот сорвёт крышу с их дома. На улице ничего не было слышно. Улица была безлюдна. Затихла окончательно. Не слышно даже редкого скрипа полозьев. Всё в порядке. Она вернулась в дом, крепко закрыв за собой дверь, внимательно закрыла на все запоры: болт, цепочку и крюк. Вошла в переднюю, а затем на кухню. Дрожа от холода, она села около русской печи, прижавшись щекой к тёплой её стене. Тело начало согреваться. У неё поплыли круги перед глазами, она начала вспоминать и задавать сама себе вопросы, на которые не находила ответа. Где сейчас её Парфирий? В такую погоду сыт ли, не замерз ли? Всеобщая мобилизация. Как его взяли на войну, не было ни одной весточки – где он служит? В каких частях? Она ничего не знала, и это её беспокоило больше всего.

Гражданская война. Страшен был 1918 год перед Рожеством, а ещё страшнее 1919 год. Деревня тогда жила странною неестественной жизнью. Из городов бежали и останавливались у сельчан родственники, знакомые. Казалось, деревня оживилась, расширилась. Потом снова куда-то все разъезжались. Оставались только старожилы.

Октябрь 1919 года. Осень. Поля были убраны. Скромный урожай уложен в закрома. Анна, как всегда, рано встала, зашла в детскую комнату, позаботилась о детях, укрыв их сползающими с кроватей одеялами. Умылась. Пошла на кухню готовить завтрак. Тесто уже подходило. Она стала печь пироги с грибами, засоленными с лета, ягодами. Вместо хлебных булок напекла калачей. Остывшими она их надела отверстиями на длинную ручку ухвата и повесила их над плитой: одной стороной ухвата захватывала за вьюшку, другой за противоположный выступ печи. На кухне стоял запах свежеиспечённого хлеба вперемешку с грибным и ягодным. На плиту поставила тушить в чугунке картофель с курицей. Ждала пробуждения детей.

Заскрипела калитка, открылась. В неё вошли пятеро военных в серых шинелях с красной звездой на шлеме. Это были красноармейцы. Они направились в дом. Анна вышла в переднюю комнату. Военные спросили хозяина. Анна ответила: «Хозяин на фронте, я дома с престарелыми родителями и детьми». Они попросили поделиться едой, какая есть в доме. Война время голодное… Анна, долго не раздумывая, пошла на кухню, вынесла пять калачей, сала солёного, банку солёных грибов. Поблагодарив, они удалились. В окно было видно, как они проходили по двору и разламывали один калач на всех, на ходу жуя его с аппетитом. У неё навернулись на глаза слёзы. Вот где-то сейчас ее Парфирий? Такие заходы повторялись часто разными солдатами. Причём, когда заходили белые, они не спрашивали, а брали всё, что видели, и уносили. Она снова задумалась. Вот где-то сейчас её Парфирий? Так же голодный и мечтает о домашнем хлебе, тушёном картофеле, пирогах. Она и правда не знала где он, в каких частях сражается, нервничая и ломая себе руки, ни на миг не забывала о нём. И жив ли он?

Тесть, Евдоким Фёдорович, совсем постарел, часто болел. Но она всегда чаще представляла всю семью вместе и улыбающиеся лица родных. Тесть больше молчал, но когда ему что-то нравилось он похваливал и её, и Парфирия, и детей ласково улыбаясь и поучая: «Молодцы, молодцы! А вот так-то будет лучше».

Да, было у кого поучиться и набраться опыта. А Парфирий постоянно любил возиться с детьми. Поначалу осторожно брал на руки, укачивал, клал в люльку, сделанную своими руками, а как только подрастали брал с собою везде. Любил всех. Улыбался, показывая свои белые ровные зубы, и щекой прижимался к их щёчкам. Когда появлялась на его щеках щетина, они сами тёрлись своими личиками и хохотали.