Пляшущий ангел Овтин Леонид

Часть 1

1

Рабочий день подходил к концу. Дима Грымов сидел в слесарной мастерской, изнывая от скуки и безделья.

В слесарку вошёл невысокий тучный мужчина лет сорока пяти. Это был Георгий Чернов – водитель панелевоза. Глянув на него, парень сразу понял, что тот пьян: лицо его было красным, грязная телогрейка, одетая поверх спецодежды, была застёгнута на одну верхнюю пуговицу.

Чернов, слегка пошатываясь, подошёл к молодому специалисту. Дмитрий встал со скамейки и быстро пошёл к выходу.

– Дим, ты чего от меня убегаешь? – нагло усмехнувшись, спросил Чернов, хватая парня за воротник телогрейки.

– Да мне, там, надо подойти помочь кое-кому, – неуверенно ответил парень, сбрасывая руку шофёра.

Шофёр засмеялся – он знал, что на самом деле Дима никуда не собирается, а просто ищет повод, чтобы избежать его общества.

– И что ты там будешь помогать?.. А?

– Рессоры, – ответил парень и, не выдержав наглого взгляда смеющегося водителя, вышел из помещения.

Зайдя в токарный цех, Дима подошел к токарю, который сметал стружку со станка, и, деловито нахмурив брови, спросил: – Володя, у тебя нету накидного ключа на двадцать два?

– Посмотри в верстаке, – Володя – полноватый мужик лет пятидесяти, с короткой бородой и густыми усами – махнул рукой в сторону верстака. – В правой шуфлядке.

На самом деле этому незатейливому слесарю вовсе не был нужен никакой ключ. Ему нужно было просто убить последние полчаса рабочего дня, – вот он и зашел в токарный цех, зная, что в обществе говорливого токаря эти тридцать минут пролетят как полминуты.

Токарь любил рассказывать. Особенно любил рассказывать о своих амурных похождениях.

Володя старательно смел со станка всю стружку, бросил щетку-сметку на верстак, принялся подметать пол. Быстро очистив пол от металлической стружки и прочего мусора, он подошел к Диме.

– Что, Дима, так и не находишь ключ?

– Нет. А он у тебя точно есть?

– А он тебе надо?

– Да, вообще-то, – на лице парня появилась слабая меланхоличная улыбка. – День идет к концу…

– Да, – как-то отстраненно сказал Володя. – День идет к концу. Приходи завтра.

– Хорошо. – Молодой специалист, как по команде, быстрым шагом подошел к двери. Когда он открыл тяжелую металлическую дверь, токарь окликнул его. Дмитрий оглянулся.

– Слышь, Димка, – смеющийся токарь неторопливо подошел к мальчику, который, держался за деревянную ручку двери и смотрел на него грустными глазами. – Я смотрю, ты чересчур исполнительный индивидуум…

– Не понял… – во взгляде парня появился легкий испуг. Он пожал плечом и вопросительно посмотрел на коллегу: – Не понял…

– Пойдем, посидим, я тебе объясню популярно…

Они сели на диван, обтянутый потертым дерматином.

– Ты ж сам понимаешь, Димка, – Володя аккуратно положил руку на плечо парня. – У нас практически нет социально здоровых работяг…

– А Середа? – не сразу отреагировал Дмитрий. – А Калина?

– Вот я и говорю: «практически». «Практически» – это значит «почти нет». Понимаешь?.. Кроме Середы и Женьки кто еще?

– Ну, ты…

– Ты так думаешь? – токарь усмехнулся. – Спасибо, Димка. А я думал, ты плохо обо мне думаешь… после всего, что я тут рассказывал. Ну ладно, – Володя посмотрел на наручные электронные часы, висящие на лампе, приделанной к токарному станку. – Сейчас уже день почти кончился, завтра я тебе скажу все, что думал по этому поводу. – Токарь вскочил с дивана, снял бушлат, открыл шкафчик. – Давай, Димка, до завтра…

Зайдя в бытовое помещение, Дима снял телогрейку, повесил ее на гвоздь в своем шкафчике и, взяв мыло, пошёл к умывальнику. Намылив руки, он услышал знакомый звук – резкий сильный удар по двери и скрип дверной пружины. Это Андрей Козловский, водитель бортового грузовика, ударом ноги открыл дверь бытовки. Через мгновение Дмитрий увидел в зеркале самого Козловского – упитанного светловолосого парня лет тридцати. За ним шел невысокий коренастый мужик лет сорока, – это был Леонид Тевенев – водитель панелевоза.

– Диманька, скажи-ка мне, какой фронт работы ты сегодня сделал! – надменно потребовал Козловский, подходя к парню и легко ударяя его по плечу.

Диманька выронил мыло и тупо уставился в зеркало. Его руки суетливо растирали друг дружку мыльной жижей.

– Козлик, дай ты пацану умыться спокойно, – с наигранным сочувствием вымолвил Тевенев, и, взяв товарища под локоть, подвел его к скамейке, стоящей возле окна бытовки. – Пусть умоется пацанчик…

– И что? – насторожился Козловский.

– Что, что! – Тевенев скользнул ребром ладони по рыжей голове Козлика. – Говорю тебе, козёл ты, переоденется Димок, и сходит нам за водочкой! Я правильно говорю, Дима?

– Не знаю, – несмело ответил парень, вытирая руки полотенцем.

Тевенев подождал, пока молодой специалист переоденется, и повторил вопрос.

– Нет, мне надо быстро домой. – Ответил молодой слесарь, чем вызвал надменный смешок у Андрея.

Дмитрий накинул дубленку, закрыл шкафчик на замок и решительно направился к двери. Два товарища, глядя вслед ему, посмеивались. Когда он вышел, Козловский вздохнул и сказал коллеге: – Девятнадцать лет хлопцу, а дурапесало дурапесалом.

– Да, – согласился Тевенев, вздыхая. – Что есть, то есть.

Зайдя в подъезд своего дома, Дима открыл почтовый ящик и, не обнаружив в нем никакой почты, пошагал вверх по лестнице. Пройдя половину лестничного пролета, он услышал позади себя сипловатый женский голос: “Дима…” Это была тётя Маша, соседка Грымовых, которая жила этажом ниже, прямо под их квартирой.

Вряд ли кто, взглянув на эту женщину, сказал бы, что она злоупотребляет спиртным. Но Дима знал это. Тетя Маша начала вести аморальный образ жизни лет пятнадцать назад. Диме тогда было года три-четыре. Её тело, которое и сейчас не утратило изящности, было пышнее, причем пышность была умеренной и только в самых привлекательных местах. Лицо тети Маши так же не утратило привлекательности, но тогда, лет пятнадцать назад, оно было другим – выразительные глаза пленили к себе, а губы, которые тогда были немного полнее, чем сейчас, никогда не складывались в безразличную полуулыбку при разговоре. Голос её был звонче, она часто шутила и даже отдаленно не была похожа на теперешнюю тётю Машу – похудевшую, помрачневшую, поглупевшую.

– Дима, давай-ка с тобой по рюмашечке?.. Не хочешь?

– Идите вы! – вырвалось у парня. Он сказал негромко, но соседка услышала. На её грустном лице появилась безразличная улыбка.

– Ты меня презираешь, Дима? – спросила соседка, догоняя парня. – А презирать людей – грех. Великий грех!

– Вести такой образ жизни, как вы, тётя Маша, – тоже великий грех! Ещё больший, чем презрение к людям!

– Ну, как твои делишки? – спросил отец Дмитрия, когда тот зашел на кухню.

Сергей Дмитриевич (так звали отца Димы) сидел за обеденным столом с открытой банкой пива в руке. Перед ним на столе стояла тарелка с селедкой, порезанной мелкими кусочками.

– Нормально, – сухо ответил сын.

– А чего сумрачный такой?

– Просто я уставший.

– Это хорошо. Уставать от работы – приятно… Или нет?

– От работы – приятно.

Дима достал из холодильника тарелку с котлетами. Затем он включил огонь на плите, поставил на огонь сковородку, и вкинул в нее котлеты.

– А отчего неприятно?

– Неприятно – от неприятностей. – Сын попытался улыбнуться, но у него плохо получилось. Вместо улыбки получилась грустная ухмылка.

Посидев некоторое время в сосредоточенном молчании, Дмитрий выключил огонь, переложил котлеты из сковороды в тарелку. Отец, сделав очередной глоток пива, отправил в рот кусочек селедки и задал очередной вопрос: – Это от каких таких неприятностей тебе на работе неприятно?

Дима, сосредоточенно разделывая вилкой котлету, сделал вид, что не услышал вопрос. Отец и не ждал ответа. Он знал, отчего неприятно утомляется его слабохарактерный отпрыск, – от простоты и ушлости рабочих, с которыми парню, в силу своей доброты и заторможенности (не сильной, но всё-таки заметной) очень трудно ладить. Был бы он чуть посмелее, вреднее, – был бы «своим парнем», а так…

– Погодка укачивает? – Отец не сдавался, хотя знал, что сын в подобных случаях отделывается бесцветными односложными ответами.

– Укачивает, – бесцветно ответил Дмитрий. Потом спохватился, положил вилку, которой собирался проткнуть котлету, на тарелку, и, уже с чувством, добавил: – Сегодня – особенно.

– Непогода утомляет тоже, это да. – Сергей Дмитриевич допил пиво и, смяв алюминиевую баночку, выбросил её в мусорное ведро.

– Ещё ничегонеделанье утомляет, – сказал Дима и почему-то улыбнулся. Улыбка была искренняя, радушная.

– Ладно, не горюй, успеешь наработаться. – Отец, обрадованный оживлённостью сына, чуть не выронил вилку с нанизанным кусочком селедки. – У тебя ведь вся жизнь впереди.

– Да. – Сын тяжело вздохнул. – Впереди – вся жизнь, которую надо прожить так, чтоб не было больно за бесцельно прожитые годы.

– Да ладно, не вздыхай. – Сергей Дмитриевич достал из холодильника пиво, – На-ка, пивка попей.

Дима открыл баночку «Балтики», сделал маленький глоток.

– Помнишь, мы ходили в том году в гости к дяде Паше?

– Помню.

– Вот сейчас к нам его дочурка зайдёт. – Сергей Дмитриевич посмотрел на настенные часы. Часы показывали пять часов четыре минуты. – Познакомиться бы тебе с ней…

– А она зачем придёт?

– За шкафом, – отец снисходительно усмехнулся. – Книжку Есенина просила у меня… Ну, так что?

– Не знаю, я совсем не видел её…

– Вот как раз и посмотришь сейчас.

Когда на часах было десять минут шестого, в дверь позвонили. Дима подбежал к двери. Посмотрев в глазок, он увидел красивую светловолосую девушку в длинной коричневой дублёнке. Внимательно разглядев тонкие черты лица незнакомки, парень открыл дверь.

– Добрый вечер, – произнесла девушка, входя в прихожую.

– Здрасьте, – кротко поздоровался Дима.

– А вы, наверное, Дима? – девушка мило улыбнулась.

Щеки парня стали пунцовыми. Он резко вдохнул носом воздух и решительно ответил: – Да.

– А я – Лена. – Девушка, элегантно улыбнувшись, протянула парню свою изящную ручку, предварительно стянув с нее замшевую перчатку.

– Приятно познакомиться, – Дима аккуратно пожал руку Лены.

– А где Сергей Дмитриевич?

– А я здесь, Лен. Сейчас принесу, – ответил Сергей Дмитриевич, и, выйдя из кухни, ушёл в свою комнату. Через мгновение он вышел, держа в руке толстую книгу в потертой коричневой обложке. – А это тебе по учёбе надо, или ты просто так?

– Просто так, – ответила девушка.

– А вы, кроме Есенина, ещё кого любите? – несмело спросил Дима.

Девушка сдержанно усмехнулась, прикрыв рот рукой, и ответила: – Да много кого.

Положив книгу в сумочку, Лена поблагодарила Сергея Дмитриевича и направилась к выходу. Когда она открыла входную дверь и сказала: “До свиданья”, Дима тяжело перевел дыхание и, секунду поколебавшись, сказал: – Давайте, я провожу вас? Уже ведь темно…

– Да, проводите, если есть желание, – ответила Лена, мило улыбаясь.

Всю дорогу молодые люди шли молча. Иногда Дима замедлял шаг – специально, чтобы посмотреть – оглянется Лена, или нет. За все время пути – примерно минут пятнадцать – он это сделал три раза. Каждый раз, когда девушка оглядывалась, его лицо озаряла счастливая улыбка, а в глазах светились искорки счастья. И каждый раз он старался подавлять эмоции и устремлял взгляд вниз, или в сторону.

– Ну, всё, пока. Спасибо, что проводил, – сказала Лена, подходя к своему подъезду.

– Лена, можно мне позвонить тебе? – спросил Дима, подходя к ней поближе.

Лена оценивающе посмотрела на парня, – видимо она не ожидала, что он так быстро перейдет на «ты», и ответила: – Можно.

Затем она продиктовала Диме свой номер телефона и, игриво махнув ручкой на прощанье, открыла дверь подъезда.

Подходя к дому, Дмитрий почувствовал, как что-то мягкое и хрупкое ударило его в спину. Он оглянулся и увидел долговязого парня в длинном кожаном пальто. Это был Роман Беляков – лучший друг Дмитрия.

– Дима, пойдем-ка, в гости сходим?..

– Не хочется как-то.

– Что случилось? Мама не пускает?

– Нет, просто не хочу, – Дима задумчиво катал комок снега в ладонях. – Я, как бы тебе сказать… – он нечаянно раздавил комок снега и как-то глупо улыбнулся. – Я уже не один…

– Не один… – задумчиво повторил товарищ. – У тебя хомячок в кармане, что ли?.. Черт с ним. Ничего он тебе не сделает, если ты сходишь со мной в гости… – он поймал суровый взгляд друга. – Да, – Рома приложил руку к груди, поклонился и продолжил надменным тоном: – Отец Дмитрий, простите меня, – он еще раз сделал поклон. – Великодушно прошу прощения! Каюсь! Никогда больше не произнесу слово «чёрт»!

Дима, не дослушав товарища, открыл железную дверь, вошел в дом. Рома вбежал вслед за ним и, обняв за плечи, запричитал: – Дима, ну что ты как царевна-несмеяна!.. Ты как баба! Ну какого чё… ну зачем ты злишься?!

– Тебе смешно, что я – верующий, да? – резко спросил Дима, отталкивая товарища.

– Нет, Дима, у меня просто характер такой. Ты ж знаешь, я люблю поиздеваться. Я вовсе не над верой смеюсь, Дима. Я просто над тобой подтруниваю. Ты ведь как-то собирался попом стать. Помнишь?

– Помню. И что в этом смешного?

– Ничего. Я везде смешное нахожу, такая у меня натура. Ты не обижайся, Дима, – Рома положил руку на плечо друга. – Не обижайся на меня, Димок… ради всех святых…

– Ладно. Только слово это, ради бога, не говори больше.

– Не буду, слово кабальеро, – Роман хлопнул друга по плечу. – Пойдем?

– Пойдем. Только в последний раз. Хорошо?

– Хорошо, – довольный Рома похлопал друга по плечам и резво пошагал в сторону проезжей части.

Парни вышли из лифта. Рома нажал на звонок двери с номером «29». Дверь тут же открылась и перед парнями предстала миловидная девчушка в махровом халате с резными узорами.

– Здравствуйте, мальчики, – нежным голосом произнесла красотка.

Рома сделал низкий поклон, улыбнулся. Дима флегматично кивнул:

– Добрый вечер.

– Рома, – губы девушки, густо накрашенные бурой помадой, расплылись в широкой улыбке. Рука с длинными фиолетовыми ногтями закинула мелированные локоны за плечо. – А кого это ты нам привел?

Рома тронул друга за рукав, но тот, казалось, не понимал, что от него требуется. Он посмотрел куда-то в сторону, сбросил снег с воротника дубленки, и, заметив, что девушка оценивающе смотрит на него, вопросительно посмотрел на товарища.

– Ну, заходите, мальчики, – красавица кротко улыбнулась Роме и скрылась за дверью. Парни вошли вслед за ней.

Пока ребята разувались и снимали с себя верхнюю одежду, девушка вошла в комнату и, подойдя к белокурой девушке, сидящей в кресле у окна, с улыбкой прошептала:

– Надька, мне этот его товарищ немного не импонирует… Он какого-то нового товарища приволок… Какой-то он… – девушка с недовольной миной сделала неопределенный жест рукой. – Не люблю таких снусмуриков!

– Мордой не вышел, что ли? – Надя взяла с журнального столика пачку сигарет. Девушки закурили.

– Нет, не в этом дело. Какой-то он странноватый…

– Ну и что, – Надя деловито стряхнула пепел в пепельницу. – Каждый человек по-своему странный. Может, он просто тебе таким показался…

– Может быть. – Не сразу и неохотно ответила девушка с мелированными волосами, приоткрывая дверь балкона. В этот момент в комнату вошли Дима с Ромой.

Глянув на двух подруг, Дмитрий отметил, что обе они одеты в похожие халаты, у обоих на лице обильный макияж, и обе они очень похожи на тех девушек, которых иногда привозят с собой водители автоколонны.

– Здравствуйте, девчата, – сказал Дима, усаживаясь на диван. – Я – Дима.

– А я – Надя, – девушка улыбнулась парням.

– Наташа, – представилась её подруга.

– Девчата, тащите запасы, – сказал Рома, придвигая к дивану столик.

Столик был сделан из голубоватого стекла. На его нижней полке лежал блок сигарет «More», а на самой столешнице стояли стеклянная пепельница с окурками, измазанными помадой на месте фильтра, и рюмки из зеленого хрусталя, из которых пахло водкой.

Наташа принесла большую тарелку с фруктами. Надя достала из бара бутылку вина «Кадарка». Пока Рома раскупоривал вино, девчата о чем-то тихо шептались. Дима сидел, откинувшись на спинку дивана, глядел в окно.

– Рома, ты где этого мальчика нашёл? – спросила Надя, присаживаясь на диван рядом с Димой.

– Я его с детства знаю, – ответил Рома. – Очень хороший парень. Рекомендую.

– Что ты имеешь в виду? – Лицо Нади изменилось: глаза стали строгими, на бледных щеках заиграли румянцы, уголки губ чуть изогнулись книзу.

– Да я так, к слову. Фужерчики достань.

Надя достала из серванта четыре фужера и поставила их на столик. Рома, с тревогой поглядывая на распалившуюся подругу, разлил вино по фужерам.

Когда вино было выпито, Рома с Наташей ушли в другую комнату. Вскоре из комнаты послышалось негромкое пение Тани Булановой. В течение всей песни Дима молча разглядывал интерьер комнаты. Надя курила. Когда песня закончилась, Дима спросил Надю: – А вы сестры?

– Нет, – девушка ответила мягко, спокойно, но по ней было видно, что она не совсем довольна своим собеседником. – Подружки.

Затушив окурок, Надя зевнула, потянулась и, откинувшись на спинку кресла, закинула ногу на ногу. Снова воцарилось тишина. Вскоре вновь зазвучал голос плачущей певицы. Где-то на половине песни Надя, уже уставшая от молчания своего гостя, недовольно глянула на него и мягко упрекнула в молчаливости. Дима ответил нерешительной улыбкой и тупо устремил взгляд куда-то мимо девушки. Блондинка посмотрела в его сонные глаза, усмехнулась и уже безо всякого ехидства, спросила: – Спатки хочешь?

– Хочу.

Дима громко зевнул, не прикрыв рот рукой, чем очень рассмешил Надю. Девушка встала с дивана, направилась к двери и поманила парня за собой: – Пошли…

Они вышли в прихожую. Из комнаты, в которой уединилась влюбленная пара, слышались тихие стоны, заглушаемые пением Тани Булановой.

– Дима, – Надя улыбнулась парню, который застыл на месте. – Какой ты нерешительный…

Они вошли в небольшую комнату. Дмитрий быстро прошелся взглядом по интерьеру – широкая кровать с прикроватной тумбочкой, двустворчатый шкаф, трюмо с женскими принадлежностями и небольшой стеллаж с книгами. Нижняя полка стеллажа была завалена женскими журналами. На второй полке было три тома Зигмунда Фрейда, девять томов Мопассана и семь книг по уходу за кожей лица и тела. Третья полка предназначалась для компакт-дисков и CD-плеера. На стене, прямо над стеллажом, висела картина «La Ghirlandata» кисти художника Россети. Пол украшала лохматая «дорожка» ярко-рыжего цвета. Стеклянная люстра, по форме напоминающая медузу, лила приятный мягкий свет. Пышные шторы, обрамляющие окна комнаты, были задернуты не до конца, и из-под них выглядывал прозрачный тюль с редкими узорами в виде зеленых стебельков с капельками на концах.

– Чувствуй себя, как дома. – Девушка достала из шкафа большое махровое полотенце, бросила его парню, который уже минуты три не сводил глаз с рыжеволосых красавиц, изображенных на картине. – Только иди душ прими.

Прежде чем выйти из комнаты, Дмитрий с полминуты задумчиво теребил висок, блуждая взглядом по интерьеру комнаты.

Когда он вернулся, в комнате горел слабый голубой свет. Надя лежала на кровати, полураздетая, с распущенными волосами. Дима застыл в нескольких шагах от нее и долго не решался ничего предпринять. Он, скорее всего, и не решился бы, если бы Надя не подошла к нему и не стащила с него полотенце.

Оголившись, парень юркнул в кровать. Девица, оставшись стоять на месте, непринужденно избавилась от своего нижнего белья и легла рядом с Димой.

После любовной утехи, Надя непринужденно предложила Диме пойти домой. На его вопрос: «Мне уйти домой?» она отреагировала продолжительным глухим смешком и пояснила: – Да, Димочка, иди домой-ка, а то ко мне сейчас жених придет…

Димочка, как по команде, встал, оделся за десять секунд и покинул квартиру блудницы.

Выйдя из дома, Дмитрий увидел молодого человека в короткой черной дубленке, с цветами в руке. Молодому человеку было лет двадцать семь на вид, среднего роста, с благородным скандинавским лицом, под толстокожей дубленкой угадывался крепкий спортивный торс. Рука с тремя черными розами легкомысленно шатается – будто бы подгоняемая плавным ветром. Проходя мимо Дмитрия, молодой человек как-то нехорошо глянул на него. Дима замер на месте. Незнакомец тоже остановился, спросил: – Парень, ты откуда?

– Отсюда. – Парень указал на дверь подъезда, которая еще не успела захлопнуться. Надменный тон, мрачная мина, приподнятая бровь незнакомца неприятно настораживали, но Дима старался казаться невозмутимым. – А что такое?

– Да ничего такого. – Молодой человек ответил уже совсем по-другому – мягким голосом, без напряжения. – От Грэтхен, наверно?

– Грэтхен? – удивился Дмитрий. – Что за Грэтхен.

– Надя Гертман. – Незнакомец снисходительно улыбнулся. – Для своих – Грэтхен.

– Да. – Не сразу ответил парень. Человек с розами посмотрел в сторону, потом на Диму и задумчиво проговорил: – Эх, Грэтхен, Грэтхен…

Дима две секунды посверлил незнакомца хмурым взглядом, потом быстрым шагом пошел прочь. Молодой человек недолго глядел ему вслед, потом задумчиво потеребил пальцем листья цветов и медленно подошел к двери дома. Набрав на табло комбинацию из двух цифр, он услышал голос Грэтхен: – Да… Кто там?

– Надя, это я.

– Нет, Егорка, Надя – это я. – Весело ответила Надя.

Домофон запиликал. Егор вошел в подъезд. Легко взбежал на второй этаж. Надя уже ждала его, выглядывая из двери. Егор нежно обнял её за талию, поцеловал в губы. Взяв розы, Грэтхен посмотрела на своего ухажера с деланным изумлением, потом заулыбалась, кичливо пропела: – Ох, какие мы изысканные-неординарные…

Подходя к своему дому, Дима увидел, как дверь его подъезда открылась и из него вышла женщина.

– Мама, ты что, решила сегодня уехать? – громко спросил парень, догоняя женщину, которая уже подходила к углу дома.

Оказалось, что это не его мать, а женщина, внешне очень похожая на неё, но значительно моложе. Когда она обернулась и с недоумением посмотрела на Диму, он разглядел её лучше. Это была симпатичная брюнетка лет тридцати с виду. Приятная славянская внешность, черные, как смоль, волосы, тонкие губы, подведенные бордовой помадой, прямой аккуратный нос и азиатский разрез глаз. Под длинным черным пальто угадывалось красивое тело.

– Извините, я ошибся, – промолвил Дима, глядя на женщину.

2

Высоченный человек с тонким казахским лицом, вошел в бокс. На нем была застиранная телогрейка поверх черной хлопковой робы. Черные джинсы, чуть потертые на коленях, были заправлены в высокие кирзовые сапоги. На голове матерчатая черная шапка. Сквозь узкие очки-хамелеоны не очень отчетливо видны раскосые глаза.

– Бузун, ты там Козлика не видал? – спросил его пожилой мужик, сидящий на скамейке у батареи.

Это был Григорий Полторухин – один из слесарей автоколонны. Вместе с ним на скамейке сидели два водителя – Юрий Иванов и Алексей Боцманов.

– Нет, не видал, – ответил Бузун, улыбаясь.

Бузуна звали Николай. Коллеги обращались к нему по кличке, которая была сокращенным эквивалентом его фамилии – Бузунов.

– Какого хрена смеёшься? – недовольно спросил Боцманов. – Смотри, чтоб плакать не пришлось!

– Да, Коля, с Лёхой лучше так не шутить, – с наигранной серьёзностью сказал Иванов.

– А с Гришкой можно так шутить? – с насмешкой спросил Бузунов, присаживаясь возле Полторухина.

– Иди ты отсюда!.. А то я тебе помогу выйти! – обиженно пробурчал Полторухин.

Николай Бузунов встал со скамейки и поплёлся к выходу.

– Давай-давай, топай, длинная сволочь! – пробурчал Григорий ему вслед.

Выйдя из бокса, Бузун увидел Андрея Козловского. Козлик шел, весело посвистывая. Не обращая внимания на Бузунова, который в упор смотрел на него, он вошел в бокс. Николай провожал его взглядом, а когда дверь бокса закрылась, перевел взгляд на мужика с длинными черными усами, который торопливо шел к тягачу. На нем была солдатская одежда, на которой почти не осталось чистого места, телогрейка и промасленный шлем танкиста. У этого мужика тоже, как у всех на автоколонне, была кличка – Прапорщик.

– Товарищ прапорщик, – обратился Бузунов к усачу в шлеме танкиста. – Ну-ка, иди, прочитай сослуживцам лекцию о вреде пьянства.

– Да, – усмехнулся Прапорщик, и, распахнув дверь бокса, строевым шагом подошел к шоферам. – Пьянствовать – вредно! Особенно без меня!

Коллеги не обратили на Прапорщика внимания. Все были увлечены горячим спором, основными участниками которого были Полторухин и Козловский. Григорий безуспешно пытался объяснить Андрею, что он работает на автоколонне уже почти сорок лет и все шестьдесят полуразвалившихся автомобилей этой автоколонны пригодны к эксплуатации благодаря именно его стараниям. Козловский ехидно упрекнул старшего коллегу в том, что тот помогает шоферам в ремонте лишь потому, что получает от них за свои услуги либо деньги, либо спиртное. Так же безуспешно Полторухин доказывал Козлику, что начальник уважает его. Козлик в ответ внушительно объяснял ему, что начальник его уважает только потому, что на этой базе два слесаря – Дима Грымов, который абсолютно не разбирается в автоделе, и Григорий Павлович Полторухин, который помогает только тому, кто угощает его спиртным, или делает какое-либо полезное дело. Иванов и Боцман увлеченно слушали, изредка перешептываясь друг с другом.

Григорий Полторухин и Андрей Козловский ругались минут десять, упрекая друг друга в провинностях и огрехах, которых у каждого было не мало. Склока продолжалась бы дольше, если бы в бокс не вошёл пожилой худощавый мужчина в длинной кожаной куртке. Это был Василий Кузьмич – механик по ремонту.

– Что не поделили, мужики? – с улыбкой спросил он, глядя на беснующихся коллег.

– Вот, Кузьмич, Гриша мне доказывает, что земля квадратная. – Как можно спокойнее ответил Козлик. Он всегда старался предстать перед начальством в образе дипломатичного весельчака. У него это неплохо получалось, но он ошибался, думая, что они видят его таким. Оба – и механик по ремонту и начальник автоколонны – знали, что кличка Козлик, которой окрестили Андрея, подходит ему как нельзя кстати.

– А ты не соглашаешься?

– Я ему говорю «круглая», а он мне: “Квадратная! Квадратная!”

– А что тебе важней, свою машину делать, или Гришке доказывать, что земля круглая? – буркнул Боцманов.

– А твоё какое собачье дело, что мне важней?! – Огрызнулся Андрей, краснея от гнева и нервно сжимая кулаки.

– Ладно, мужики, не ссорьтесь, – умоляюще произнёс Кузьмич, махая руками. – Вы как дети малые!

– Кузьмич, а ты, собственно, зачем пожаловал? – спросил Иванов, ехидно улыбаясь механику.

– Я – посмотреть, как дела идут. – Василий Кузьмич отвернулся от наглых глаз Иванова, окинул взглядом кучку запчастей, что лежала у стены бокса. Потом он бегло осмотрел «маз», стоящий на смотровой яме, и сделал вывод: – А дела у вас, как я и ожидал, ни хрена не идут…

Сказав эти слова, механик вышел из бокса и направился к «КАМАЗу», под которым на грязном деревянном поддоне лежал Дмитрий Грымов.

– Ты что там делаешь, Дима? – спросил механик, присаживаясь на корточки возле парня.

– Стартер снимаю.

– А где сам Тевень?

– Не знаю.

Кузьмич залез в кабину тягача и посмотрел в спальник – там мирно спал Леонид Тевенев. Учуяв сильный запах перегара, исходящий от Тевеня, механик поморщился, вылез из кабины и, недовольно мотая головой, пошагал в направлении административного здания.

Сняв стартер, Дима вылез из-под «КАМАЗа». Тщательно протерев гаечные ключи, которыми работал, он убрал их в кабину и, взяв стартер подмышку, направился к слесарке. Открывая дверь мастерской, Дима услышал знакомые голоса. Это были голоса Андрея Козловского и Сергея Ольховки.

Сергей Ольховка работал на автоколонне электриком. Кроме ремонта электрооборудования грузовиков, он вулканизировал камеры, ремонтировал аккумуляторы и паял радиаторы. Ольховка отлично разбирался в электрике, беспрекословно и безупречно выполнял работу любой сложности. Дима уважал его не только как специалиста, но и как человека. Он, вообще-то, и был человеком, но только тогда, когда не употреблял спиртного. Как-то – в период своего первого срыва – Сергей в конце рабочего дня заставил Диму выйти из бытовки, пока он не переоденется. Парень, твердо зная, что устами Ольховки говорит бес, повиновался. Вошел в бытовку он через минут десять – когда электрик открыл размашистым ударом руки дверь и сказал приказным тоном: “Заходи, иудушка!”

Следующий запой Ольховки тоже негативно отразился на слабой психике молодого специалиста. Тогда Сергей позволил себе ещё большую вольность – заставил «иудушку» красиво расставить все кирзовые сапоги возле батареи и аккуратно сложить носки и портянки, беспорядочно валявшиеся по всему помещению. Парень покорно исполнил повеление. На следующее утро электрик, перед тем, как отправить Диму в магазин за спиртным, попросил его не обижаться на вчерашний инцидент. Молодой специалист заверил его, что не обижается, но в магазин идти отказался. Свой отказ он имитировал тем, что волнуется за душу своего старшего коллеги. Он так и сказал электрику: «Я не пойду, потому что… Сергей, ты… пропадешь, если начнешь пить».

На это Сергей Ольховка ответил с иронией: – А ты, Димка, пропадешь, если не начнешь пить. Ладно, иди. Первый и последний раз прошу! Честное слово, не буду больше просить. Слышь, на сдачу мороженое себе возьми.

– Дима, как дела? – спросил Козловский, хитро подмигивая электрику.

– Хорошо, – ответил Дима и, положив стартер на верстак, присел на скамейку.

– А чего ты сел?.. Стартер кто разбирать будет?

Дима, ничего не ответив, осмотрел свои ботинки – будто бы проверяя, насколько они загрязнились, потрогал узлы шнурков – будто бы проверяя, насколько хорошо они завязаны. Козловский, глядя на него, рассмеялся: он знал, что парень так ведёт себя, потому что не может придумать, что сказать в ответ. Андрея, как, в общем, и всех остальных работников автоколонны, очень смешило то, что этот странноватый парень неумело скрывает свою трусость. Все знали, что Дима панически боится всех, кто относится к нему по-хамски.