Крест и крыло Гончарова Галина

– Ага. Юлька, ты где?!

Я высунула нос в коридор.

– Чай пить будем – или в гостиную?

– Какой чай в двенадцать ночи?! – возмутился дед. – Пошли, поговорим.

Я нырнула обратно и заняла кресло. Дед – диван. Шарлю достался компьютерный табурет.

Все разглядывали друг друга. То есть дед и Шарль – друг друга. А я – их обоих. И пыталась угадать, о чем они думают. Тщетно. Оба были профессионалами.

Молчание затягивалось. И первой не выдержала я.

– Ну что, будем лечить больного – или пускай живет?

Мужчины повернулись ко мне.

– Мечислав знает? – задал вопрос дед.

– Абсолютно, – ответил вместо меня Шарль.

– И не возражает?

– Нет. Юля мне как сестра.

Дед поднял бровь, предлагая объяснить подробнее. Дракоша вздохнул. И начал свой рассказ. С того момента, как Альфонсо да Силва приехал в город. Дед слушал не перебивая. Спокойно и сосредоточенно. А когда Шарль закончил, медленно кивнул.

– Что ж. Ошарашили вы меня.

– Я не хотела, – я опустила глаза. – Просто… дед, это было сильнее меня. Этот Альфонсо – он был хуже эсэсовца!

– Да я не о том, – отмахнулся дед. – Парня вытащила – хорошо. Одной сволочью на земле меньше – еще лучше. Но вот что теперь делать с вашим побратимством?

Вопрос был весьма актуален. Дед молчал еще минут пять, а потом решительно поднялся на ноги.

– Значит так. Я – домой. На ночь глядя такие вещи не решают. Обдумаю – станет ясно, что делать. Матери пока ни слова. Лелю к тебе, конечно, не поселим. Да, задали вы мне задачку…

Я вздохнула.

Задали. Не корысти ради, а токмо волею, но от этого ж не легче?

– Дверь за мной закрой, – выдернул меня в реальность дед. И вышел в коридор. Я пошла провожать его.

– Сердишься?

– Нет. Недоумеваю.

– Дед, прости меня, пожалуйста…

– За что тебя прощать?

– Я не хотела вас огорчать…

– Ты и не огорчила. Но вот с Мечиславом мне поговорить надо. Факт.

Я кивнула.

– Телефон…

– Да есть у меня его номер. Как-никак партнеры. Ладно. Не переживай. Утро вечера мудренее.

Дед взъерошил мне волосы – и хлопнул дверью. Шарль робко выглянул в коридор.

– У нас проблемы, сестренка?

Я покачала головой.

– Нет. Мы идем спать. А завтра – будет видно.

Я послала Шарлю теплую улыбку – и направилась в ванную. Умываться, чистить зубы, переодеваться… хочу спать! Вообще в последнее время я сплю как убитая. У Шарля кошмары случаются с незавидной периодичностью – раз в три дня. А у меня уже недели три как ничего. Надо радоваться.

Набранный номер. И две женщины на проводе. С одной стороны – вампир. С другой – оборотень. Два женских голоса звучат хрустальными колокольчиками.

– Госпожа, целую землю у ваших ног…

– Это – при встрече. Что ты хотела мне сказать, слуга?

– В городе все тихо. Мечислав успокоился. Мне кажется, самое время…

– Согласна.

Женщина тихо рассмеялась, и оборотниха передернулась. Смех вампирши был похож на высыпанное за шиворот ведро мороженых гвоздей.

– Я дам тебе телефон одного… существа.

– Госпожа?

– Не перебивай меня, тварь! Или я напомню тебе твое место!

Теперь в голосе женщины звенит гнев. И ее собеседница дрожит. Невзирая на расстояния, вампирша может устроить много разнообразных и весьма болезненных неприятностей. Оборотниха знает это на своей шкуре. Уже несколько лет. И она боится. Как боятся вызванного демона.

– Ты закажешь ему Леоверенскую. Заплатишь, сколько он скажет. Если потребует чью-то жизнь, советую отдать. Иначе он заберет твою. И будешь ждать выполнения заказа. Ясно?

– Да. Госпожа, но…

– Что?!

– Если убить Леоверенскую, у нас не останется ни единого шанса на появление детей.

– Ты думаешь, меня волнуют ваши щенки? Меня волнует Мечислав. Он должен умереть. И эта маленькая дрянь – тоже. Остальное меня не интересует. Ты поняла?

В голосе вампирши звучит зимний холод. И оборотниха сжимается. Ей страшно.

– Д-да, госпожа…

– Отлично. Пиши номер. Его зовут Палач.

– Так и…

– Да. Так к нему и обращайся. Поняла?

– Да, госпожа. Я все исполню, как вы сказали.

– То-то же. Исполняй.

Радоваться я поспешила. Кошмар приснился и мне. Сглазила.

Это был даже не кошмар, а что-то другое. Но проснулась я все равно с криком. А дело было так.

Я уснула. А закрыв глаза, обнаружила себя на морском берегу. Приятный сон. Ничего страшного. Галечный пляж, ветер треплет волосы, волны накатывают на берег, кричат чайки и вдалеке виднеется белый парус… Не хватает только Айвазовского.

Сзади послышались шаги. Я повернулась – и не удержалась от сдавленного крика… Стона?

Рядом со мной стоял Даниэль.

Такой же, как и раньше. Спокойный. Живой. Улыбающийся. В серой рубашке и черных широких брюках. Каштановые волосы стянуты в хвост. Серые глаза искрятся теплом и добротой.

– Здравствуй, любимая.

Он протянул руки – и я бросилась к нему на шею.

Несколько минут мы молчали. А потом я разрыдалась. Не выдержала.

– Ты живой! Живой! Господи, я чуть с ума не сошла, я…

Даниэль остановил меня, проведя ладонью по волосам.

– Не надо, малыш. Я действительно умер.

– Умер? Но ты здесь, ты рядом…

Даниэль вздохнул – и вдруг легко подхватил меня на руки, прошел пару шагов – и опустился на большой камень, словно специально приготовленный для нас.

Я спрятала голову у него на груди. Было так хорошо. Уютно, спокойно, тихо, и, оттеняя тишину, слегка шумело море. Ничего более значения не имело. Я была здесь. И здесь был мой мужчина…

– Нет, Юля.

– Почему нет?

Я даже не сразу поняла, что Даниэль отвечает на невысказанное. А когда поняла – посмотрела ему прямо в глаза. И Даниэль опустил ресницы.

– Я должен перед тобой покаяться. И многое рассказать. А времени мало. Очень мало. Мне скоро надо будет уходить.

– А не…

Вампир приложил палец к моим губам, перебивая беспомощное вяканье.

– Я не могу остаться. Пожалуйста, выслушай меня. И не перебивай. Хорошо?

Я тоже чуть опустила ресницы, показывая свое согласие. Вампир тряхнул волосами.

– Я виноват перед тобой. Очень виноват. Ты помогла мне бескорыстно. А я – я пытался откупиться тобой от Мечислава.

– Знаю.

– Он рассказал?

– Догадалась.

– Ты всегда была умницей. Но это не вся правда. Я действительно сначала хотел просто отдать тебя. Но потом… после того, как ты заступалась за свою подругу, дерзила Андрэ, расправилась с Владом… Я сидел тогда в машине, смотрел на твое лицо – и ощущал себя полной скотиной. И идиотом. Потому что понял – я тебя полюбил. Нет, не влюбился. Полюбил. Мечислав наверняка рассказал тебе, что у меня было много женщин.

Я пожала плечами. Это было неважно.

– Это правда. И я влюблялся. Но любил только двоих. Тебя и Марию. Марию отняли у меня. А меня – у тебя. Жестокие весы судьбы. Я могу только сказать тебе, что любил. Искренне. Ты, должно быть, думала, чту я оставил тебе?

– Твой дар?

– Да. Это было все, что у меня есть. И я решил попробовать. Отдать хоть что-то любимой женщине. А оказалось, что это – и есть мое искупление.

– За что?

– Я много натворил в этой жизни. Был слабым. Трусливым. Подлым.

– Не верю.

– Ты меня до сих пор любишь?

Я задумалась. На миг. Потом пожала плечами.

– Не знаю. Любила. И если бы ты остался рядом – никогда бы не ушла. Но ты ушел. А мне надо было жить дальше.

– Да. И я горжусь тобой.

– Ты не обижаешься?

Даниэль весело рассмеялся.

– Юля! На что?! На то, что ты живой человек? Ты и должна жить! Долго. Иногда счастливо, иногда – не очень. Но – живи. Ради меня. Я не могу рассказать тебе всего. Ты узнаешь о многом, когда уйдешь. Но если вкратце… самая страшная жертва, которую может принести человек – это он сам. А я отдал тебе то, что было больше меня. Мой талант. Без которого не мыслил ни жизни, ни смерти. И это оказалось достаточной платой за все мои подлости и глупости.

– И твою плату – приняли.

– Да. Но получилось грустно. Отдав тебе свой талант – я не смог умереть. Я хотел добра. А вышло… вышло, как в политике. Оказалось, что я – это просто приложение к своему таланту. И я попал в ловушку. Я был просто прикован к тебе. Отсюда и твои сны обо мне.

Я вспомнила кошмары, после которых просыпалась в поту и с диким криком…

– И ты никак не мог дать знать…

– Нет.

– Почему ты пришел именно сейчас?

Даниэль пожал плечами.

– Потому что теперь можно.

– Раньше было нельзя?

– Нельзя. Моя искра была для тебя чужой. Как и мой дар. А теперь это уже твое мастерство. Не подаренное. Наоборот, талант – это как свеча, горящая в душе художника и освещающая для него мир. Раньше я горел для тебя. А теперь ты сама сможешь так. И даже еще лучше. Твой дар тоже проснулся, теперь ты сияешь, а моя свеча почти потухла. Когда я уйду – она уйдет со мной. Эту меру таланта я могу вынести. А ты – ты будешь нести свою ношу. Свою искру…

Я хлопала глазами, как сова. В голове просто не укладывалось. А язык, независимо от меня, ляпнул первое попавшееся:

– Надеюсь, я не стану авангардисткой?

Даниэль чуть улыбнулся.

– Никогда не понимал этих людей. Художник должен показать людям красоту мира. А они показывают, как они ее видят. Может, это и хорошо, только не для всех. А настоящая красота, красота безусловная – это не китч, не надрыв, не авангард и не арьергард. Это когда висит на стене простой рисунок – вроде бы и есть-то пять линий, и те карандашные, и кое-как растушеваны, а все же глаз не оторвешь. Профессор пройдет – заглядится, нищий – залюбуется. Или портрет. Ни красивой одежды, ни богатого убранства, одно лицо, а только смотришь – и все-все об этом человеке понимаешь. До последней мысли, до последнего вздоха. И в песне так, и в музыке… да везде! Красота – она не всегда сложная. Наоборот… Не станешь ты авангардистом. А вот гореть будешь. Хоть и проклянешь меня за это сто раз.

– Никогда! Если бы ты знал, как я тосковала, как мне было плохо без тебя…

– Связь с умершим человеком ни для кого еще легкой не была. Я тоже пытался докричаться до тебя – и не мог.

– Почему?

– Ты еще не принимала себя.

– А сейчас приняла?

– Раньше для тебя существовали два мира. И ты разрывалась между обоими. А теперь они начали сливаться. И я смог прийти. Твой огонек зажегся – и я могу уйти.

Я сжала виски ладонями. Я ничего не могла понять. Но разве это важно? Любимый человек рядом со мной. И можно сказать так много…

– Я пришел попрощаться.

Слово упало ножом гильотины. Воздух застрял в груди колючим шариком.

– По… проща… ть… ся?

Нет! Не отпущу!!!

Но Даниэль только покачал головой.

– Я ведь мертв. Я обязательно вернусь на землю, но мы с тобой больше не встретимся. Никогда.

Я всхлипнула. Но вампир был неумолим.

– Прими это как данность. Я – умер. Ты жива. И должна жить. Ради меня. Ради того огонька, который зажегся в твоей душе. Ты еще будешь счастлива. А меня… я не стану просить, чтобы ты меня забыла. Я слишком эгоистичен. Зато я попрошу о другом.

– О чем?

– Я попрошу тебя не сердиться на Славку. Он действительно не мог помочь тогда.

– Я знаю. Он не виновен в твоей смерти.

– Ты умница, Юля. Как ты думаешь, если бы мы встретились раньше…

– Если бы ты не умер…

– Я тебя все равно люблю. Я ухожу, но буду тебя помнить. И ты будешь помнить меня. Но жить другой жизнью. И это правильно. Не казни себя. Довольно.

Я всхлипнула. Потерлась щекой о скользкую ткань рубашки. И на миг ощутила биение его сердца. Такого… живого…

– Почему – так?!

– Так правильно. А теперь – отпусти меня. Пожалуйста.

Я могла бы сказать многое. И что не отпущу. И не хочу. И мне будет плохо. И…

Могла бы. Только не стану. Никогда.

Я поднялась с его колен и встала во весь рост. Наклонилась – и на миг прижалась губами к его губам. Сладко закружилась голова. Даниэль ласково погладил меня по щеке.

– Так надо, любовь моя. Отпусти меня – и живи.

Я вытерла набежавшую слезу. Чего мне это стоит? Но я – Леоверенская. Пусть даже небо падет на землю – я буду держать голову высоко, а спину – прямо. Я – должна.

– Даниэль, я люблю тебя. Уходи – и будь счастлив в новом рождении.

Вампир даже не поднялся с камня. Море шумело. А силуэт Даниэля выцветал и выцветал. Словно на рисунок, выполненный на стекле, кто-то плеснул водой – и теперь он размывался. Становился все более прозрачным. Вот шевельнулись в улыбке губы. Блеснули на прощание сталью серые глаза. И – все.

Я осталась одна на морском берегу.

Уже навсегда.

И тогда я упала на колени – и разрыдалась так горько, как никогда не плакала от ночных кошмаров.

Теперь действительно все было кончено. Счет оплачен и закрыт. Я его никогда не увижу. Я его никогда не забуду…

– Юля, Юленька, очнись…

Шарль тряс меня за плечи, заставляя вернуться в реальность. Но это не помогло. Я прижалась лицом к плечу дракоши – и разревелась в тридцать три ручья уже в реальности.

Прошло не меньше часа, прежде чем я пришла в себя. Но рассказывать о своем сне отказалась. Узнает только Мечислав. Потом. Попозже. Когда я буду готова окончательно оплатить свой счет.

Небо чуть посветлело, когда дракоша опять уснул.

А я лежала рядом, стараясь его не разбудить – и тихо хлюпала носом.

Оказывается, Даниэль хотел отдать мне свой талант. И отдал. Но вместе с талантом – остался и сам. Даже уйти не смог.

Теперь мне было понятно, почему я не могла отпустить его. Почему не могла ближе сойтись с Мечиславом, почему боялась самой себя…

Это – нормально. И правильно.

Сейчас я свободна. Свободна от чужого огня, который выжигал меня. От чужого разума, который был связан с моим. От чужой силы. И постепенно проявится мой талант. Мои чувства. Моя жизнь.

Теперь – только моя.

И я очень сильно должна Мечиславу. Если бы я не была связана с ним, я бы оказалась связана с окончательно умершим вампиром. Я была бы уже мертва. Он не давал мне сойти с ума. Поддерживал. Принимал на себя часть моего безумия. Не давал замкнуться в тоске и горечи.

Наша связь очень помогла мне.

Сейчас я намного лучше понимала, что такое Печати. Это действительно, когда тело, разум, душа – все делится на двоих. Беру я толстенную цепь – и сковываю двоих вместе. И никуда им друг от друга не деться. Ни в жизни, ни в смерти.

Хорошо, что Даниэль смог уйти.

Он ушел…

От этой мысли слезы потекли еще сильнее. Я резко вытерла их углом одеяла.

Я не буду об этом думать. Лучше я подумаю об этом завтра. Но и уснуть уже не смогу. Есть два варианта. Либо отправиться в гостиную и просидеть до утра в интернете, либо просто полежать.

Сидеть не хотелось. Но если просто лежать… о чем бы таком подумать?

А хотя бы о приезжающих родственниках.

Ох.

Лучше б это действительно был Альфонсо да Силва.

История нашей семьи требует еще небольших пояснений.

У деда родных не осталось, это так. Но у моей бабушки они были. А у мамы во время войны вообще уцелела вся семья. Так что у меня были и двоюродные и троюродные братья и сестры. А еще у мамы были брат и сестра. Тамара и Петя. Тамара – старшая, потом родилась мама, а потом и дядя Петруша. Почему Петруша?

Дядя, откровенно говоря, производил на всех странное впечатление. Я никогда не видела более живого и веселого человека. Имя Петр ему просто не подходило. Как не подходило бы оно веселому клоуну Петрушке. Я просто обожала, когда он заявлялся в гости. Он готов был высмеивать всё. Телевидение, газеты, рекламу, прохожих, собак, троллейбусы и трамваи. Я сильно подозревала, что он не перестанет шутить и после смерти. Причем все это выходило у него настолько беззлобно…

На него не обижались даже сами вышучиваемые. С ним было легко и весело, вне зависимости от того, кто ты – старик или ребенок. И в пару ему попалась тетя Вика – своего рода дар божий. Она понимала любые шутки. И в принципе не умела на них обижаться. Она работала учителем в начальной школе – и все дети обожали ее. Дядя Петя работал адвокатом в одной из многочисленных контор – и его обожали все судьи города. Из-за его грамотности – и из-за едкого и острого, но беззлобного языка. На него просто нельзя было обидеться. Кто знает, возможно, поэтому его и не пристрелили в девяностые, как некоторых юристов.

Одним словом, когда приезжали Петруша и Викуша – дом наполнялся шутками и хохотом.

А уж их дети – Коля, Толя и Поля вообще были готовым коллективом клоунов. Причем – тройняшками. И хочу заметить, что Поля – это Аполлинер. В честь французского поэта. Здоровущие и светло-рыжие нахалы могли свести с ума кого угодно.

Одним словом – об этой ветви семьи стоило бы рассказывать часами.

Но – увы.

К нам ехали не они. А теть Тома.

Надо сказать, у моих бабки и деда по материнской линии получились очень интересные дети. Поглядел Бог на Тому, понял, что так издеваться над людьми нельзя, – и создал мою мать. Поглядел на них еще раз, решил, что Тому так просто не уравновесить – и создал Петрушу.

Но если Петруша был прикольным парнем, то тетя Тома…

Теть Тома, она же Тамара Борисовна Старкова, была самой жуткой из всех известных мне теток.

Она была начисто лишена маминого обаяния, чувства юмора, хорошего вкуса и любого понятия о деликатности.

И я не преувеличиваю.

По внешности теть Тома в молодости была даже красивее мамы. Крупнее – да. И чем-то она напоминала древних амазонок.

Если бы она еще при этом улыбалась…

Но недаром говорят – не родись красивой, родись активной. Увы. По части активности тете Томе мог дать сто очков вперед даже памятник Ленину.

С детства тетя Тома оказалась самым подходящим объектом для розыгрышей. Шуток она не воспринимала. Вообще. Родители над ней шутить перестали. Но сверстникам запретить было нельзя. Обо всех приключениях и идиотских ситуациях, в которые попадала теть Тома, можно было бы написать книгу. Она с такой легкостью поддавалась на розыгрыши, что дети старше десяти лет даже не пытались ее разыгрывать – неинтересно.

Что такое деликатность и такт, она даже и не слышала. Она спокойно могла ляпнуть знакомой: «А я сегодня твоего мужа видела, он от Верки выходил в обеденный перерыв». Могла сказать человеку в лицо, что он выглядит, как пугало. Могла… да проще перечислить, ЧТО она не могла.

А что до хорошего вкуса…

Лучшей одеждой, с точки зрения теть Томы, были майки (свитера, блузки) гавайских расцветок и юбки такой ширины, что их хватило бы на пошив дирижабля.

Тётушка работала на заводе инженером. И в мире гаечных ключей, приборов и автоматов чувствовала себя прекрасно. Находились и кавалеры. Присматривались к статной блондинке, задумывались – и терялись в нетях.

Жить им хотелось больше, чем теть Томиных прелестей.

В тридцать лет она вышла замуж за Василия – «Лоханкина». Да-да. Именно так. Дед при встрече тут же прозвал его Васисуалием Лоханкиным – и по-другому к нему в жизни не обращался. Надо сказать, он попал в цель.

Дядя Васисуалий – я переняла это от деда, и не меняла, как бы ни злился Васечка, был невысок, бледноват, тощеват, подлысоват и приходился монументальной супруге примерно по плечо. В советские времена он преподавал на кафедре что-то ужасно важное. То ли историю КПСС, то ли политику партии. Там они с теть Томой и познакомились. О процессе ухаживания история умалчивает. Достоверно известно только, что теть Тома пришла разбираться с выходкой Петруши – и познакомилась с Васисуалием.

Да, юристам в то время историю КПСС преподавали в обязательном порядке. Как же с уголовниками – и без истории?! Никак-с…

Васисуалий как раз был преподавателем, пострадавшим от шуток моего дядюшки. Хотя… осуждать Петрушу было сложно. Если преподаешь всякую пакость, да еще имеешь наглость требовать со студентов какую-то ахинею, будь готов к чему угодно. Например, к тому, что тебе принесут красиво упакованную небольшую коробочку, всю надушенную и в розочках, из которой по открывании вылетят штук десять медведок.

Открывал коробочку Васисуалий в преподавательской. Там они и полетели. А если кто не видел медведку, так вы поглядите. Счастлив тот, кого сразу не стошнит. На редкость мерзсссский жук.

Теть Тома пришла извиняться и просить, чтобы брата не выгоняли. Слово за слово, встреча за встречей – и через год сыграли свадебку.

Когда началась перестройка, Васисуалия уволили без выходного пособия. И дядюшка запил. Пил он много, со вкусом, запоями, во хмелю был глупо буен, мог вышвырнуть в окно телевизор или поколотить соседа… одним словом, перестройку теть Тома провела, вытаскивая мужа из различных глупостей и таская по врачам (белым целителям, гипнотизерам, черным магам, святым мощам). Не помогало ничего. А я тогда была еще маленькой и не могла посоветовать обычную чугунную сковородку, как средство воспитания.