Если буду нужен, я здесь Резник Юлия

Глава 1

Я поставлю на кон все, что ты во мне видишь.

Странные ставки однажды тоже играют.

«Гештальты» Ирина Дубцова

Лала

– Ну? Что скажешь? – развожу по сторонам полы шикарной пляжной накидки. Бахрома на рукавах нервно подпрыгивает. Я и сама на грани истерики. Не знаю даже, что и кому хочу этим доказать. Может быть, себе, что поступаю правильно? Смаргивая выступившие на глазах слезы, выставляю вперед бедро, чтобы эффектней выглядеть. Не то чтобы я была так уж раскрепощена и уверена в себе. Скорее наоборот. Излишняя зажатость – мой бич, за который меня каждый раз ругает хореограф в танцевальной студии. Но на кону ведь моя жизнь, так? Ставки слишком высоки, чтобы стесняться.

Ну же, давай! Отреагируй, Баят. Умоляю. Дай мне хоть немного огня. Этим ведь славятся кавказские мужчины?! Что ж ты у меня такой замороженный? Еще немного, и я поверю, что тебя подбросили.

– Эм-м-м… Ты точно хочешь выйти ко всем в таком виде? – отвлекается от телефона мой благоверный.

Вообще-то нет. Я же скромница, помнишь? Это все для тебя, дурак! Но, похоже, моего жениха не воспламенят даже спички и пара канистр бензина. Вот что бывает, если вы с яслей дружите, а о вашем браке родители договорились, когда «невесте» было восемь, а «жениху» едва исполнилось одиннадцать. Не буду скрывать, мне, восьмилетней, Баят казался отличной партией. Я была от него без ума. А теперь вот стою перед ним в откровенном бикини и холодею от ужаса. Как жить с человеком, которого я не люблю?! Как всю жизнь ложиться в постель к тому, кто меня не любит?

– А если да? – вздергиваю упрямо подбородок.

– На палубе полно левых мужиков. Друзья твоего брата, партнеры, члены команды, официанты… – монотонно перечисляет Баят. А мне заорать хочется: «Вот именно! Давай же, скажи, что ты никуда меня в таком виде не пустишь! Бахни кулаком по столу, в конце-то концов. И я поверю, я правда поверю, что тебе на меня не плевать».

Если бы так вырядилась жена моего брата, он бы даже на порог каюты ее не пустил. Взвалил бы на плечо, бросил на кровать, выпорол, а потом вытрахал бы из нее всю дурь. Но, во-первых, Афине бы и в голову не пришло так провоцировать мужа, а во-вторых… Ладно, не стал бы он ее бить. Марат ее боготворит, обожает, возносит. Он для нее свернет горы и остановит Землю. Наверное, все мои зрелые представления о браке сформировались как раз на примере отношений брата с его второй женой. Они столько всего преодолели, чтобы быть вместе! Марат даже развелся, чтобы жениться на девочке не наших кровей. Выступив против всех. Пойдя наперекор традициям и устоям нашего народа. Будто показывая мне своим примером, что все в этой жизни возможно. Вопрос лишь в цене, которую ты готов заплатить.

– И что? – мой подбородок задирается еще выше, шею неприятно сводит, а в носу пузырятся слезы.

– Да ничего. Хочешь идти так – пожалуйста.

Пожалуйста! Пожалуйста, понимаете? Нет, с детства нас всех, конечно, учили волшебным словам. Спасибо, пожалуйста, будьте здоровы, хорошего дня… Но сейчас я понимаю, что самое волшебное слово на свете – это слово «нет». Оно настолько волшебное, что наберись я смелости произнести его вслух всего полгода назад, ни за что бы не дошла до такого черного, непроглядного совершенно отчаяния. Вот только я не смогла отказать Баяту, когда тот сделал мне предложение прямо на юбилее моего папы. Слишком много глаз за этим наблюдали, слишком много камер было на нас нацелено, хотя на таких мероприятиях отдельным пунктом оговаривают – никой съемки, сториз, а тем более рилзов, некоторые забивают на правила. И вот представьте – за спиной Баята скрипачи, над головой – воздушный шар, из которого нас посыпают розовыми лепестками. Он едва ли не на коленях (на колени все же не встал, это ниже его достоинства), в руках – кольцо. Кем бы я была, если бы «нет» сказала? Последней гадиной, да и только.

Стискиваю зубы и нервным движением плеч снимаю с себя накидку вовсе. Баят – ноль эмоций. Ладно. Ярость и отчаяние толкают вперед. Пробегаю по отделанному драгоценными породами дерева коридору к лестнице, ведущей наверх. У моего брата – день рождения. Народа и правда много, хотя на яхте вроде бы собрались только самые близкие. У Марата полно друзей. У Марата любовь. Дочь, и сынок на подходе. Я ему ни в коем случае не завидую, нет. Просто чувствую себя еще более одинокой. И ужасно, ужасно запутавшейся!

Выныриваю на палубу, и кажется мне, что все разговоры стихают. Мама в ужасе подхватывается со своего шезлонга. Отец, напротив, застывает с открытым ртом. Надеюсь, его не хватит удар. Это просто бикини. Маленькое черное би-ки-ни. А я давно уже большая.

Мама тычет пальцем мне за спину, безмолвно требуя, чтобы я удалилась. Ни за что! Фокус в том, что когда ты эмоционально взорван, покорности тоже не остается. Натягиваю на нос очки, сделав вид, что от меня ускользает смысл невербальных посылов матери. Выхожу на палубу. Доски недружелюбно касаются ног, обжигая, хотя по идее и не должны. Тяжелый камень в моей груди перемещается из солнечного сплетенья в живот. Хватаю ртом морской воздух в надежде, что хоть он удержится в моих в клочья разорванных легких. И в этот момент ветерок доносит до меня обрывок не предназначенного для моих ушей разговора:

– Тоха, рот закрой! Ты на мою сестру вообще-то пялишься!

– Извини, брат, – выставляет перед собой руки Антон – лучший друг Марата. – Кхе-кхе, она – как бы это сказать… выросла.

Вскидываюсь. Неужели он, наконец, заметил? Пульс просто зашкаливает. Может, с этого и началось мое окончательное падение? Или раньше? Когда я только в него влюбилась? Мне тогда было двенадцать или тринадцать? Не помню. Влюбилась насмерть. Фатально, на старте понимая, что никаких положительных эмоций мне эти чувства не принесут, только боль и слезы. О взаимности, об этих всех «и жили они долго и счастливо» я, даже будучи глупой малолеткой, никогда не мечтала. Понимала прекрасно, что у меня ноль шансов на взаимность. Он намного старше, он опытнее в сто раз, но, главное, он не нашего племени. Светлый, голубоглазый. На солнце его волосы выгорают так, что он за пару недель отпуска в тропиках превращался в платинового блондина. Его кожа светлее моей. Чтобы не обгорать, Антон постоянно мажется кремом и, кажется, несколько смущается этого факта. Но когда его начинают подкалывать на этот счет друзья, называя девчонкой, лишь ржет и тайком тычет факи. Друзья моего брата очень взрослые, да. Но порой ведут себя как сущие дети.

Среди них выбивается лишь Назар Звягинцев. Я его терпеть не могу!

А он ведь тоже стоит, греется на солнышке и чуточку иронично наблюдает за моим дефиле. Под его взглядом к щекам приливает краска. Хорошо, что под загаром ее не видно. Назар просто обожает ставить меня в неловкое положение. И ему это удается с успехом. Даже не знаю, как так получается, что я каждый раз выставляю себя перед ним полной дурой. И лгуньей. Знаете, как он называет меня за глаза? Ла-ла-ла, тем самым как бы намекая, будто я только и могу, что врать. А я Лала!

– Лала, дочка, в таком виде ты выйдешь на палубу только через мой труп.

– Мам, – закатываю глаза под стеклами очков, – это просто купальник.

– Это ужас какой-то, а не купальник! Посмотри, как скромно выглядит Афина. И Марфа. И… и другие женщины.

Да, действительно. Но Афине вот-вот рожать, какое ей бикини? А Марфе, жене еще одного друга Марата, Браги, кажется, вообще глубоко плевать, что на ней надето. Впрочем, если бы мой мужчина смотрел на меня так, как Брагин пялится на Манюню, я бы согласилась и на гидрокостюм. Но в том-то и дело, что мой не смотрит! Кажется, у меня вот-вот случится истерика.

– Ладно. Хорошо… – ломаюсь. – Я переоденусь.

А может, мое падение началось в тот миг, когда я обернулась, перед тем как уйти, и всем своим телом почувствовала так необходимый мне жар. Антон пялился на меня во все глаза, несмотря на угрозы моего братца, в которых шутки и реальной опасности выхватить было примерно поровну. Так, словно он вообще не переживал ни за их дружбу, ни за то, что Марат может ему втащить. Кровь у моего брата горячая. Я – неприкосновенная.

Наверное, стоя перед ним полуголой на раскаленной палубе, я уже без страховки летела в пропасть. Просто не осознавала того. У меня не было какого-то плана, только мучительное и чудовищно запоздалое понимание того, что Антон, о котором я бредила, все-таки разглядел во мне женщину. В тот момент я понятия не имела, что мне с этим делать. Помутнение со мной случилось чуть позже.

С Баятом мы сталкиваемся в том самом коридорчике, по которому я возвращаюсь.

– Я все-таки переоденусь, – поясняю жениху. – Не хочу, чтобы все кому ни попадя пялились на то, что твое.

Решаюсь. Сама зажимаю парня у стенки. Закидываю ему руки на шею. Если бы папа это увидел, наверняка бы впервые в жизни меня отшлепал. Плевать. Вжимаюсь своей грудью в мужской торс. Баят неплохо сложен и симпатичен. Должно же заискрить…

– Что ты делаешь?

– Поцелуй меня… – Целует. – Нет, не так! Холодно… – пытаюсь пошутить, но на самом деле тут не до шуток. Я трусь о жениха, как доступная девка, а у него даже дыхание не сбилось. Весь такой правильный, что аж тошно. Я мне другого хочется. – Я хочу тебя.

Глаза Баята округляются. Да знаю я! Неприлично такое говорить. Я и не говорила этого никому. Никогда. Но ты же мой будущий муж, как так-то?!

– Эм… Ну, до свадьбы всего месяц остался.

Да убейте уже меня кто-нибудь!

– Кхе-кхе.

Я застываю мраморной статуей. И да. Я почти убита. Бетонной плитой стыда.

– Мне бы пройти. Всего лишь, – ровным голосом замечает Назар.

– Да, конечно… – лепечу, шарахаясь в сторону. Мужик он действительно большой. Ни одной тренировки в спортзале не пропускает – как пить дать. Хочется верить, что мышечной массой он пытается компенсировать размер члена, но от этого дядьки веет такой самостью, что я сходу понимаю, как нелепы мои предположения. Он просто фанат качалки, творога и вареной курицы.

– Лала… – начинает Баят, когда Назар скрывается за поворотом. Я прерываю поток его слов взмахом руки. Не хочу ничего слышать. Не хочу снова и снова разочаровываться. Не хочу жить со страшным осознанием того, что вот таким будет каждый мой день с ним. С тоской смотрю на иллюминатор. Может, утопиться, и дело с концом? Не надо будет выходить замуж или, наоборот, отказываться от свадьбы. Что то, что другое – хуже некуда. Могу только представить, каким разочарованием это станет для родителей и брата. Хотя Марат тоже хорош! Почему ему можно жениться на ком захочется, а я непременно должна идти замуж за азербайджанца?! Я не хочу. Наша помолвка с Баятом была ошибкой. Я и согласилась на нее лишь потому, что ничего другого мне не светило. Тогда какая разница?

А тут Антон. И этот его взгляд. Горячий. Такой горячий… что у меня трусики мокрые. От взгляда того, с кем меня ничего не связывает! А не от поцелуев парня, который вот-вот станет моим мужем. И это ненормально. Противоестественно. Так не должно быть. Меня пробирает нервная дрожь.

– Я пойду, – обхватив себя руками, трусливо сбегаю. Понятия не имею, что мне делать! Переодеваюсь в простую футболку и шорты. Внимание привлекает какой-то шум. Прислушиваюсь.

– Хочу тебя, – хнычет жена моего брата. Господи, ей же вот-вот рожать, что вообще происходит?!

– Моя… Ты только моя. Афина! – звук шлепка, секса. – Осторожнее… Я ж не каменный.

– Ты идеа-а-альный. Только, пожалуйста, жестче.

Я закрываю уши. Представляю подобный разговор между мной и Баятом и начинаю трястись в приступе беззвучного горького хохота. Кажется, истерика меня все-таки догнала. Аллах! Может, я абсолютно недостойная женщина, но я хочу именно так, чтобы меня любили. Чтобы без меня жить, дышать не могли… Я же вижу, как оно бывает. Я так хочу! Так. Что же делать? Впадаю в какую-то странную фрустрацию. А потом слышу – на палубе суета. У Афины начались роды. Приходится и мне выбираться из своего укрытия. Надо заметить, Марат держится просто отлично. Предельно собранный, он не истерит, отдает ровным голосом какие-то указания, а после преспокойно отправляется вместе с женой на берег. Мы же остаемся на яхте ждать. Уже ночью нам сообщают, что у меня родился племянник, которого назвали в честь отца. На палубе опять праздник. Мама плачет от счастья, отец страшно горд. Вино, шампанское и коньяк рекой льются. Первый бокал я беру скорее для того, чтобы занять руки. Второй – потому что после первого узел в груди будто ослабевает. Да, я напиваюсь в темноте, пока мои родители не видят. Ну и что? Меня уже задолбал их фрик-контроль. Меня все задолбало.

Стараясь не сильно шататься, выбираюсь из своего укрытия, и, как назло, передо мной возникает Антон. Подмигивает мне, что-то говорит, но я его не слышу. Я в голубые глаза смотрю и тону в них, как в омуте. Мой затуманенный Ламбруско мозг кипит. Я знаю, что все в этой жизни возможно. Вопрос лишь в цене, которую ты готов заплатить, да… И сейчас я готова поставить на кон все, что имею.

Ведь существует, да-да, существует один простой и верный способ получить желаемое. Скомпрометировать себя. Упасть так, чтобы уже не отмыться. Пошатываясь, я спускаюсь вниз, толкаю дверь в каюту Антона и забираюсь в его кровать.

Глава 2

Он бежит туда, где горит свет.

Ведь у него внутри пустота и тьма.

«Звонок» Асия

Назар

Рубит так, что я не рискую брать тачку, прилетев на место. Аэропорты – мой дом родной. В каждом городе разные – большие и роскошные, как в Дубае, или маленькие и обшарпанные, как практически везде у нас, если отъехать от столицы чуть в сторону, не суть. Они всего лишь перевалочные пункты на пути… к чему-то. Иногда, устав, вот как сейчас, я не очень понимаю, куда бегу. И на кой мне оно вообще надо. Всего, чего можно, в своем деле я уже достиг. Даже на международный уровень вышел, о чем раньше, оставаясь все-таки реалистом, я и мечтать не смел.

– Господин Звягинцев?

– Да.

– Мне поручено вас доставить на яхту. Позволите ваш багаж?

Торжественно вручаю водителю ручку от чемодана. Я бы, конечно, его и сам без труда докатил, но мне нужно купить кофе в дорогу. Не то вырубит нахрен. Плетусь к кафешке на выходе из аэропорта. Заказываю три эспрессо в одну посуду. Бариста удивленно на меня таращится.

– Мотор остановится, – ненавязчиво замечает он. Как ресторатор, я ценю такую деликатную заботу о клиенте. Но конкретно в этой ситуации все же настаиваю на своем. Помереть от ударной дозы кофеина мне не грозит. В свое время я употреблял и похуже допинги. Убивая себя качественно, чтоб наверняка. И ниче. Вы только посмотрите, какой живучий!

Зеваю так, что трещит челюсть.

– Осторожно. Крышечка неплотно держится.

– Ничего, Юра, – гляжу на бейдж баристы. – Сейчас так у всех.

Парень открыто улыбается, когда до него доходит смысл шутки, но я уже отворачиваюсь. Первый глоток обжигает, крышка и впрямь не держится толком, и я отпиваю гораздо больше, чем планировал, чтобы не облиться. Все равно кайф. Еще немного, и вообще огурцом буду. Что не помешает, я же на праздник еду! У моего лучшего друга день рождения.

С Маратом мы сошлись довольно давно. Хотя, казалось бы, более разных людей не найти. Я – босяк из подворотни, который сделал себя сам при не самых благоприятных вводных. Он – наследник богатых родителей, которым не иначе как чудом удалось не испортить парня деньгами. Панаев – мой якорь в мире цинизма и пошлости. Эталон того, как можно не скурвиться, не сторчаться, не превратиться в кусок дерьма. Особенно когда чуток приподнялся над другими. Видит бог, в наших реалиях это сложно. Мне нравится, что у него своя философия и четкие установки о том, что хорошо, а что – харам. Панаев мусульманин, я разве не упоминал? Короче, это я к тому, что жизнь – непростая штука. В ней легко потеряться. Зло умело прикидывается добром, а добро порой сущим злом кажется. И все так перемешивается, что уже не разобрать в этом бардаке, где черное, а где белое. А он может. Всегда может отделить зерна от плевел. И так доступно это до тебя донести, что становится непонятно, что ж ты, олень такой, сам до этого не додумался.

В дороге все-таки засыпаю. Может, и к лучшему. Приезжаю помятый, но хоть чуток отдохнувший. На яхте веселье в разгаре.

– Наконец-то! – выходит вперед Марат. – Я уж думал, не выберешься.

Тепло обнимаемся, привычно похлопываем друг друга по спинам.

– Как я пропущу твою днюху?

Братаемся с Тохой и Арсом Брагиным. А следом, чтобы позлить мужиков, сгребаю в объятия Манюню с Афиной. По одному – харам. Но так-то, типа, в шутку, можно же чужих жен потискать?

– Назар! – строго замечает жена Марата Афина. А Марфа, наоборот, смеется. У первой муж мусульманин и свои рамки. У второй рамок нет. Оттого и реакция разная. Афине важно соответствовать, а у Марфы одни шуточки на уме. Она ученый, уже сумевший сделать себе имя в сфере изучения мозга приматов. И чует мое сердце, Брага – ее любимый подопытный. Обожаю я этих девочек. Смотрю на то, какими счастливыми они делают моих друзей, и… нет, не завидую. Зависть означала бы, что я хочу чего-то подобного, а это неправда. Я лучше со стороны потыкаю в свой цинизм палочкой, мол, вот же, вот, бывают хорошие девочки. Не все такие суки, как тебе в свое время попалась.

В теории я согласен. Искать тому подтверждения не хочу. Я очень хорошо помню, во что неподходящая женщина может превратить даже самого стойкого мужчину. Как сильно его уронить. Потому что я сам едва с того дна поднялся.

Иду в отведенную мне каюту, быстрый душ, шорты, майка. Возвращаюсь на палубу. В стакане под видом виски – чай со льдом. Укладываюсь в шезлонг. Впитываю щебет девочек, разговоры мужиков. Вставить свои пять копеек не удается, все силы трачу на то, чтобы не уснуть. Рядом мать Марата Зара Джамильевна листает огромный альбом с репродукциями картин известных мастеров, объясняя внучке:

– Смотри, Марьям, это картина Николая Николаевича Ге. Называется «Христос и Пилат».

– Пилат? Калибского моля, что ли? Не очень-то он похоз, – кривит губки дочь Марата. Зара Джамильевна смеется. Захлопывает книгу. Я тоже тихонько ржу. Мелкая недобро на меня косится.

– Так, понятно. Рано еще.

– Что лано?

– Учить тебя.

– Плавильно. Лучше я иглать буду. Назал, пойдем поплаваем! Хочу, штобы ты меня кинул в бассейн. – А сама на море глядит. Глаз да глаз нужен за этим маленьким чудовищем. Полным отсутствием благоразумия Марьям явно в тетку. Кстати, что-то ее не видно. С женихом она своим, что ли? Девке восемнадцать всего. Разница у них с Маратом огромная. Но она уже замуж собралась. Вынужден признать, что все-таки не все кавказские обычаи я одобряю. В какой-нибудь Америке Лале даже алкоголь бы еще не продали. И ее жениху, кстати, тоже. И эти безмозглые дети женятся. Какая жесть…

Пока я собираюсь с силами, чтобы стащить себя с шезлонга, маленькая зараза без объявления войны начинает обстреливать меня из водного пистолета.

– Эй!

Сатанински смеется. Снимаю майку и, как был в шортах, ныряю в бассейн, утаскивая пакостницу за собой. Выныривает. Хохочет. Мелкие зубки хищно блестят в лучах солнца.

– А у мамы с папой будет еще один лебеночек, – сообщает мне, как будто я не догадался, отчего у Афины такой живот.

– Круто. Хочешь братика?

– Нет. Но меня не сплашивали.

Угораю. Даже если бы мне пришлось не спать еще несколько суток, я бы все равно сюда вырвался. Рядом с этими людьми… не знаю, мои ледники будто тают. Мне хорошо, как, может, бывало только в раннем детстве в гостях у бабушки.

Некоторое время еще бултыхаемся в бассейне. Потом Марьям переключается на близнецов Брагиных, а я обсыхаю на солнышке. Стоим, болтаем расслабленно с мужиками, когда появляется Ла-ла-ла. Купальник, вполне нормальный для дубайских эскортниц, на сестре моего лучшего друга смотрится как на корове седло. Не потому, что он ей не идет. Нет. С формами у девочки все в полном порядке. Лала совершенна, ни один гетеросексуальный самец не стал бы с этим спорить. Но она же из другого теста совсем. И ей к лицу другое. Однако она с бараньим упрямством отрицает свою уникальность, уподобляясь дешевым шлюхам. Вот за это я и не люблю мир, в котором живу. За то, что все навешивают на себя ценники и выставляют на продажу. Мы как в огромном супермаркете – только покупай. Да, еще ж вопрос цены… Ла-ла-ла в деньгах не нуждается. За что ж тогда она с собой так? Только чтобы соответствовать тупой моде?

Врет еще постоянно. Я такой лгуньи в жизни не встречал! Хотя я и могу понять, как на современную девочку давят патриархальные обычаи семьи. Ей и погулять хочется, и в клубы-рестораны с подружками выбраться. Куда ее, конечно, не отпускают. И тогда… О-о-о, как она выкручивается! Родители не успевают снимать лапшу с ушей, с такой скоростью она им ее навешивает. Ты куда, Лалочка? А дальше следует полет фантазии, которому бы позавидовал самый упоротый сказочник.

Я в силу своей работы невольно в курсе многих ее секретиков. Однажды Ла-ла-ла даже принимала участие в весьма специфическом танцевальном конкурсе. Я когда ее в высоких стрипах на шнуровке увидел, не поверил своим глазам. Конкурс проходил в моем клубе, и организаторы в последний момент уломали меня заменить кого-то из заболевших членов жюри. В общем, все шло по плану, пока она со своей командой на паркет не вышла. Никто, конечно, не раздевался, конкурс был не про то, девочки показывали уровень мастерства и только, но я все равно охренел. Предполагалось, что Лала без особого успеха занимается народными танцами. Ну, в принципе, не поспоришь. Народ такое любит, ага. Аж слюни у народа текут. Увидела меня, разнервничалась. А в перерыв первым делом ко мне прибежала.

– Ты че творишь? – сощуриваюсь я.

– Ничего такого! Уж кому как не тебе знать, что это просто спортивный танец!

– Лала, если бы ты сама в это верила, то не стала бы меня просить не рассказывать твоему брату о случившемся, – устало вздыхаю я. – Ты же за этим пришла, не так ли?

– Да! – буквально выплевывает. – Не говори ему. Пожалуйста. – Это уже чуть не плача. Понимает ведь, как ей попадает. И все равно дичь творит.

– Ты хоть представляешь, что будет, если отец узнает, чем ты занимаешься? Трясешь прелестями перед мужиками…

– Это спорт! – кричит она. – И ни перед кем я не трясу. Я для себя занимаюсь. – Сдувается.

– Тогда чего ж ты на конкурс поперлась?

– Одна девочка заболела. Я заменила, чтобы не подвести коллектив.

Сидит размалеванная вся. Сама, блядь, невинность. Огромные глаза из-за стрелок еще больше кажутся. Или это из-за слез, что Ла-ла-ла едва сдерживает? Не представляю, как в ней сочетается эта совершенно детская невинность с откровенной пошлостью. Стараюсь не смотреть в глубокий вырез декольте. Эта малышка – сестра моего друга. Девчонка без мозгов. А то, что у нее тело женщины, ровным счетом ничего не значит.

Потому что:

– Какого черта она так вырядилась? – сощуривается Марат, глядя на Лалу. – Тоха, рот закрой! Ты на мою сестру вообще-то пялишься! – Фух, ну, слава богу, не мне его отповедь предназначена. Значит, я, даже погрузившись в воспоминания, сумел сохранить лицо.

– Извини, брат, – выставляет перед собой руки бедный Дубина. – Кхе-кхе, она – как бы это сказать… выросла.

Ага. И расцвела. Марат встает, воинственно весь подобравшись.

– Ей почти девятнадцать. Она через месяц выходит замуж, – осаживает его жена.

– Это не означает, что можно ходить вот так… Только посмотри, как на нее пялятся! Антон, блядь!

То, что Марат употребляет мат, свидетельствует о том, что он действительно в ярости. В обычной жизни братишка почти не ругается.

– Смотрят, потому что она – красавица, – ерзает Афина.

– Лала красавица? – недоверчиво протягивает Марат.

– Ну конечно!

– Все равно. Она еще маленькая.

Маленькая. Ага. Я согласен с другом. И поэтому меня тоже немного напрягает реакция Тохи. Тычу его в бок.

– Возьми себя в руки.

– Да блядь! Ты ее видел?

– Угомонись!

Меня обламывает сама эта тема. От нее какой-то педофилией попахивает. Я Лалу лет с десяти-одиннадцати знаю. И если честно, как-то все равно, сколько лет прошло с тех пор. Она просто ребенок. Младшая сестренка лучшего друга. И… все.

Смотрю на часы. Вспоминаю, что обещал позвонить саудитам, с которыми у меня намечается совместный проект в Дохе. Спускаюсь вниз и натыкаюсь на весьма прелюбопытную сцену.

– Поцелуй меня! Нет, не так! Холодно. Я хочу тебя, – жарко шепчет «просто ребенок» Лала своему недоделанному женишку. Даже у меня от ее сладострастного шепота член к животу подтягивается. А этот идиот блеет что-то про свадьбу, которая аж через месяц будет. Ну, пиздец!

– Кхе-кхе. Мне бы пройти. Всего лишь, – замечаю сухо. Ла-ла-ла бледнеет. Отшатывается в сторону. Не знаю, за каким чертом она решила связать судьбу с этим кретином, но факт – ничего хорошего из этого брака не выйдет. Он ее тупо не вывезет. Впрочем, мое мнение никому не интересно. Да я бы и не стал его никогда озвучивать.

Возвращаюсь к себе. Опять долго стою под душем, с неудовольствием косясь на свой и не думающий опадать член. Ну и чем я в этот момент лучше Тохи? Дерьмо. Мужики – скоты. Вот и все.

Закручиваю краны. Звоню. Разговор затягивается. Выйдя из каюты, узнаю, что Марат с женой отправились на берег рожать. Вместе со всеми жду новостей. Вместе со всеми праздную, когда нам сообщают, что Марат младший родился. Мне так кайфово за друзей. Так радостно, что я позволяю себе два бокала виски вместо привычного одного. Это ошибка, конечно, учитывая то, сколько я не спал, но… Блин, когда еще такой повод будет? От усталости аж шатает. Иду к себе, а у меня в постели Дубина без задних ног дрыхнет. Представляю, как завтра буду его прикалывать. Мол, что ж ты меня не дождался, милая? Посмеиваясь, выхожу. Походу, мне у него ночевать придется. Вот уже пьянь. Толкаю дверь в каюту и укладываюсь в постель.

Глава 3

Третий бокал был лишним, точно…

«Такси» Elvira T

Лала

Качает. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Сон то накатывает, то отступает. В теле дискомфорт. Что-то не так. То жарко, то холодно, и я ерзаю, как гусеница, то заползая под одеяло, то скидывая с себя. Снится мне, будто кто-то рядом. Даже скрывать не буду, я люблю подобные сны. Для меня это единственная возможность почувствовать себя по-настоящему желанной и, если очень повезет, кончить. Мой абстрактный любовник из сна всегда знает, как сделать мне хорошо. Меня знобит – он подгребает меня под себя, согревая жаром своего тела. Мне хочется его поцелуя – и он целует. Скользит губами по волосам, касается плеча, сжимает зубы на холке, будто ставя метку. Или желая доказать свою надо мной власть.

Плыву… Отдаюсь его сильным рукам. Мне все равно, как он выглядит. Во сне у него всегда разные лица, или мне так кажется, потому что, как ни стараюсь, я его не могу запомнить. Не суть. Просто чувствую. Жаль, сегодня в мой идеальный сон пробралась боль. Голова будто железным обручем стиснута. Я стараюсь сконцентрироваться на чем-то более приятном. И мой любовник, будто понимая, как важно меня отвлечь, сжимает в руках мои груди. Это невероятно приятно. Со стоном прогибаюсь в пояснице. Завожу руку назад, обхватываю его шею, изворачиваюсь, выпрашивая поцелуй. Во рту странный вкус. Если бы это происходило в реальности, я бы не рискнула целоваться, не почистив зубы, но… Это сон. И мы целуемся. Влажно, жарко. Смешивая слюну и пошло постанывая в рот друг другу. Пальцы рисуют на моей груди причудливый узор, который постепенно спускается ниже. Как хорошо, Аллах… Я не справляюсь. Меня бьет мелкой дрожью. Утыкаюсь лицом в подушку и бесстыже отвожу согнутую в колене ногу. Даже такое скупое движение отдает колокольным звоном в висках. Что ж такое? Почему мне так плохо? И одновременно с тем хорошо…

Бедра вбиваются в матрас. Я в отчаянии. Мне нужно чуть больше давления. И тут, как подарок, пальцы моего любовника касаются меня между ног. Да-а-а. Выдыхаю. Да! Чувствую тяжелую эрекцию, прижимающуюся к моей попке. Никогда еще мои сны не были такими реальными. Я задыхаюсь. По вискам катится пот. Мне так много всего… Его горячего дыхания сзади, его плотного мужского запаха, который мне безумно нравится, несмотря даже на подкатывающую тошноту, его крупных пальцев, сминающих нежную плоть. Так настойчиво и болезненно. Опускаю вниз руку, сдерживая его напор. Всего-то и нужно – касаться чуть-чуть нежнее. Он ловит ритм, сжимая губами мое ушко. Да-а-а, идеально. Вот так. Рефлекторно подаюсь навстречу, окончательно теряя контроль. И в какие-то совершенно рекордные сроки улетаю в открытый космос…

– Эй! А я? – сонно возмущается мой любовник. Меня бросает в пот. Ужас сковывает затылок, приподнимая тонкие волоски на теле, ведь до этого он всегда молчал. Память возвращается толчком. Отправляя в нокаут. Я в панике распахиваю глаза. Пытаюсь отползти, пока ничего непоправимого не случилось. Рев в ушах усиливается. Как и боль в голове. Впрочем, когда он в меня рывком погружается, я понимаю, что до этих пор ничего не знала о боли. Кричу:

– Нет! Не надо…

По инерции он врезается в меня еще пару раз. И каменеет за спиной, когда я всхлипываю:

– Пожалуйста. Не надо.

У меня болит все тело. Ужасно болит… Я тихо плачу. Он откатывается в сторону и в темноте нащупывает ночник. Свет в каюте включается одновременно с тем, как дверь в нее открывается. И все… Все словно застывает в каком-то безвременье. Пялюсь на застывшего у порога брата. Слезы градом текут по щекам. Я вижу буквально каждую его эмоцию. Непонимание, шок, ужас… Все, будто не со мной.

И этого я хотела? Аллах.

– Марат! – хриплю.

– Прикройся, Лала, пожалуйста!

Он так выглядит, что на него больно смотреть. В ужасе отворачиваюсь в поисках одеяла, а натыкаюсь на взгляд Назара. Мои глаза неверяще распахиваются.

– Ты? – выдыхаю едва слышно.

– А ты кого-то другого ждала?

Меня сносит волной исходящей от него ярости. Она пропитывает воздух в каюте. Проникает в легкие, просачивается в кровь.

– Ты изнасиловал ее?! – рычит Марат. – Лала! Он тебя изнасиловал?!

Брат сжимает кулаки и подходит к кровати. Каюта хоть и роскошная, не такая большая, чтобы в ней можно было где-то укрыться от его ярости. Я бросаю еще один панический взгляд на Звягинцева. А тот… Определенно никуда не собирается бежать. Он даже больше не зол. Он закрыт. Нет, эмоционально заколочен. И отстранен. Если я скажу, что меня изнасиловали – ему не жить. Если я скажу, что сама к нему пришла… Жизни не будет мне.

– Нет, – всхлипываю, обнимая себя руками.

– Ч-что?

– Нет. Произошла ошибка. Ч-чудовищная ошибка.

– Ошибка? – ревет всегда, клянусь, всегда сдержанный Марат, подлетая к нам и что есть сил толкая в грудь своего лучшего друга. – Ты трахнул мою сестру по ошибке?!

– Извини, не разглядел в темноте.

– Ты что, вмазанный? Ты под наркотой, да? И ей… ей ты тоже подсыпал?! – Марат лупит Назара, а тот и не сопротивляется. Мне ужасно плохо. Физически – в первую очередь, но еще и от того, что моя дурость выходит боком человеку, который совершенно точно ни в чем не виноват. Он же не виноват, так? Или… Я ничего не понимаю.

– Никто мне ничего не подсыпал! – пищу.

– Да что ты? Может, ты сюда по доброй воле пришла, а?!

На меня никогда так не кричали. Я сжимаюсь в комочек. Жалкая… Такая жалкая.

– Представь себе! – кричу в ответ, помня, что лучшая защита – это нападение.

– Ты сама пришла к Назару?!

Звягинцев складывает руки на груди и глядит на меня, иронично приподняв бровь. Он, по крайней мере, в шортах. Их резинка в моей крови. Я сглатываю тошноту. И прежде, чем меня выворачивает на пол, успеваю едва слышно заметить:

– Не к нему. Не… к… нему…

Марат брезгливо отскакивает. Каюта и коридор заполняются людьми, которые, видимо, вышли на крик. Я хотела пасть? Что ж, похоже, мой план сработал. Теперь можно мне умереть? Пожалуйста, можно? Желательно в тишине. Почему все кричат? Мне так ужасно плохо. Уйдите. Просто уйдите. Все. Но нет… Вокруг меня голоса. Мама плачет, ревет отец, я даже Баята, кажется, слышу.

Низ живота болезненно пульсирует, голова раскалывается. А еще меня страшно знобит. Я подтягиваю колени к груди и начинаю тихонько плакать.

– Уйдите, пожалуйста. Все уйдите! Мне так плохо… Так плохо.

Сколько злобы вокруг. Сколько горя!

Я эгоистичная свинья? Очень на то похоже…

Думая лишь о себе, я поссорила лучших друзей. Заставила Марата думать плохо о Назаре. Назар… Ну почему именно он пришел ко мне вместо Антона?! Почему я не проснулась? Почему не поняла, кто со мной? Почему мне было хорошо с тем, от кого в обычной жизни я стараюсь держаться подальше? А он? Почему он не остановился? Неужели тоже не понял, что это я? Не удивлюсь. Звягинцев баб меняет как перчатки. Спросонья ему, наверное, вообще все равно, кого трахать.

Что теперь будет?

Знать не хочу.

Меня накрывает очередной вспышкой боли. Я отключаюсь. Выпадаю из реальности, и возвращаться в нее не хочу. Меня отпаивают. Лечат. Гладят… Чудятся нежные мамины руки. Ой, что будет! Наверняка ведь в произошедшем отец станет винить ее. Решит, что это мать меня распустила, а потом не усмотрела и не уберегла.

– Простите меня, пожалуйста. Простите… Я не хотела. Простите меня, – шепчу в горячке и снова проваливаюсь в сон.

Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем я прихожу в себя. Это или раннее утро, или, наоборот, поздний вечер. В каюте витает прохладный ветерок. Пахнет свежестью и кондиционером для белья. А на полу ничто не напоминает о том, что меня вырвало. Все, давно убранное, сверкает чистотой. И только я грязная. Опозорившаяся…

– Проснулась?

Подскакиваю. В голове кружится. Прижимаю пальцы к вискам.

– Марат? Братик… – всхлипываю. – Прости меня. Пожалуйста. Я никогда больше, я…

– А больше и не надо, Лала, – замечает устало. Я прячу лицо в ладонях. Никогда в жизни мне не было так стыдно. Никогда.

– Прости. Я могу… могу что-нибудь сделать, чтобы… – речь сбивается, я сама не очень понимаю, что хочу сказать.

– Ты можешь ответить на некоторые мои вопросы. Основные моменты я для себя выяснил, но все же.

– Я отвечу! Конечно, отвечу, – вскидываюсь, трясу головой. Мои волосы кто-то заплел в косы. Мама… И снова реветь хочется, но я из последних сил держусь.

– Ты действительно сама пришла в каюту к мужчине? – Марат смотрит в одну точку перед собой. Каждое слово ему дается с трудом. Как и спокойствие. Хуже, кажется, ничего быть не может, но тут я вспоминаю, какой день испортила, и…

– Прости меня, пожалуйста. Я не хотела испортить тебе праздник.

– Это сейчас неважно, – рявкает. – Ответь на мой вопрос. Потому что, клянусь, если до тебя первым доберется папа…

– Я сама пришла к Антону. Да. Не знаю, почему в его каюте оказался Назар. Просто произошло то, что произошло. Мне ужасно жаль.

– Надо полагать, Антон о твоих планах был тоже ни сном ни духом?

Опускаю взгляд в пол и киваю.

– Я давно его люблю. С детства, – тараторю, слизывая слезы с губ. – Мне показалось, что вчера он… понимаешь, ну, как бы… посмотрел на меня как на девушку. Это был мой последний шанс.

– Понятно. Хотя… Нет, блядь, ни черта мне не понятно! А как же Баят?! Его ты не любила, выходит? Зачем же согласилась выйти за него замуж?

– А ты зачем сделал предложение Фариде?

Марат темнеет лицом. Он не любит вспоминать о своем первом, неудавшемся браке. Ведь из-за него он на долгие пять лет был вынужден прервать отношения с Афиной, которую уже тогда безумно любил.

– Просто этого от нас все ждали. Я не хотела никого подводить, – добавляю несчастным голосом.

– В итоге, Лала, ты подвела всех.

Жестоко. Но это правда. Сжимаюсь еще сильней. Стыд оплел меня паутиной и вот-вот сожрет.

– Я напилась. И мало что соображала.

– Тебя Назар споил?

– Да нет же! Господи, он вообще ни при чем.

– Я так и подумал. – Марат встает. Устало растирает затылок и отворачивается к иллюминатору. – Ты хоть понимаешь, что наделала? Я же… я разрушил дружбу, которой не меньше пятнадцати лет. Подумал о Звягинцеве самое худшее. Обвинил… Набросился. Потерял голову. Он, конечно, тоже хорош. Мог бы и поинтересоваться, кого… А-а-а-а! – резко отмахивается, так и не сказав слово «трахает».

– Мне ужасно жаль. Я извинюсь перед ним. Попытаюсь как-то разрулить ситуацию…

– Ну, уж нет. – Марат мрачнеет. – Ты уже сделала все, что могла. А теперь внимательно меня послушай, потому как дважды я повторять не стану.

Значит, вот он – мой приговор? Ладно. Пока все не так плохо. Сажусь, внимательно глядя на брата. Щеки горят, будто заклеймённые.

– Хорошо.

– Подробности этой истории родителям не нужны.

– Согласна, – отчаянно киваю я.

– Ни про Антона, ни про то, что ты сама приперлась в постель к мужику, мы им говорить не станем. Они этого не переживут.

Мое сердце разбивается на тысячи осколков. Я мучительно сжимаюсь, виновато потупив взгляд.

– Постой, но как же? Я ничего не понимаю…

– Я поговорил с Назаром. Он согласился с тем, что будет лучше озвучить им другую версию.

– Это какую же? – настороженно замираю я.

– Что между вами внезапно вспыхнули чувства и привели… Туда, куда привели. Уж то, что вы переспали, скрыть бы не получилось.

– Понятно. Значит, вспыхнули чувства. И?