Полночь Кунц Дин

Когда Куин уже выходил в коридор, Тесса сказала:

– Я уверена, они были здесь. Честное слово. Наверное, удрали. Удрали, когда поняли, что я их обнаружила и пошла за подмогой.

– Тогда все в порядке, – сказал Куин, – вы в безопасности. Если они удрали, это почти так же хорошо, как если бы их не было вовсе.

Тессе пришлось сдержаться, чтобы не добавить к «спасибо» еще что-нибудь. Затем она закрыла дверь. На замке была собачка, она нажала на нее. Закрыла задвижку. Пригодилась и цепочка.

Окно не внушало опасений. Она убедилась в этом после тщательного осмотра. Одна из створок открывалась, но надо было разбить стекло и повернуть ручку, чтобы проникнуть в номер с улицы. Кроме того, понадобилась бы лестница.

Некоторое время Тесса сидела на кровати, вслушиваясь в тишину мотеля. Теперь каждый звук казался ей странным и пугающим. Существует ли связь между ее приключением и смертью Джэнис, наступившей три недели назад?

20

У Крисси после двух часов пребывания в узкой бетонной трубе начался приступ клаустрофобии. В кладовке, меньшей по размерам, чем труба, она провела гораздо больше времени, но, видно, здесь бетонный мрак и тишина сделали свое дело. Накопившаяся усталость натянула нервы до предела.

С автострады доносился тяжелый грохот грузовиков; отражаясь от бетонных стен, он превращался для Крисси в вой драконов. Крисси затыкала уши. Грузовики шли то редко, то один за другим, и тогда от неумолчного рева можно было сойти с ума.

На нервы действовало и подземелье, в котором она очутилась. Ей уже стало казаться, что она в могиле. Она лежала в темноте и пыталась уловить в редких паузах, когда не было слышно грузовиков, звуки шагов ее преследователей.

Она прочла про себя еще один отрывок из книги своих приключений: ЮНАЯ КРИССИ НЕ МОГЛА ЗНАТЬ, ЧТО ЧЕРЕЗ МГНОВЕНИЕ БЕТОННАЯ ТРУБА ВЗОРВЕТСЯ И ЗАПОЛНИТСЯ ЗЕМЛЕЙ, ПРИДАВИВ ЕЕ, КАК БУКАШКУ, И НАВСЕГДА ОТРЕЗАВ ОТ МИРА ЖИВЫХ.

И все же лучше пока остаться здесь. Они, должно быть, до сих пор рыщут в округе, рядом с трубой. Здесь все-таки безопаснее.

Вот только воображение разыгралось вовсю. Хотя она явно была сейчас в одиночестве, во мраке ей мерещились всякие ужасы: змеи, сотни пауков, тараканы, крысы, колонии летучих мышей-вампиров. Начал мерещиться и призрак какого-то ребенка, потерявшегося давным-давно в этих трубах и здесь погибшего. Его неприкаянная душа бродила где-то рядом, пугая Крисси до смерти. Она понимала, что все это ерунда, что все это ей кажется, но тут ей вспомнились родители, Такер. Они предстали перед ней в образе оборотней. Опять раздался страшный грохот с автострады, и опять к ней подкрадывался призрак ребенка. Надо было выбираться наружу.

21

Покинув гараж, в котором он скрывался от банды наркоманов (так он предполагал, других версий пока не было), Сэм направился на Оушн-авеню. По пути в мотель он зашел в таверну «Рыцарский мост», но лишь затем, чтобы купить упаковку пива «Гиннесс».

Чуть позднее он уже сидел в своем номере в «Ков-Лодже», пил пиво и раскладывал по полочкам имевшиеся факты расследования. Итак, 5 сентября трое активистов национального профсоюза сельскохозяйственных рабочих – Хулио Бустаманте, его сестра Мария Бустаманте и жених Марии Рамон Санчес возвращались на юг с виноградных плантаций, где они обсуждали с фермерами виды на будущий урожай. Они ехали в светло-коричневом фургоне «шевроле», машине было четыре года. Остановились поужинать в Мунлайт-Кове. Ужинали в семейном ресторане Пересов, выпили много спиртного (согласно показаниям официантов и посетителей ресторана). На обратном пути при выезде на автостраду не вписались в поворот, машина перевернулась и загорелась. Погибли все трое.

История могла бы остаться без продолжения и ФБР не занялось бы расследованием, если бы не множество нестыковок в материалах дела. Во-первых, если судить по отчету полиции Мунлайт-Кова, за рулем в момент аварии находился Хулио Бустаманте. Но достоверно известно, что Хулио не умел водить машину; более того, он не сел бы за руль поздним вечером, так как страдал одной из форм куриной слепоты. Далее свидетели показали, что все трое были в состоянии сильного алкогольного опьянения, притом что люди, лично знавшие Хулио и Рамона, не замечали за ними склонности к выпивке, а Мария Бустаманте вообще никогда к рюмке не притрагивалась.

Семьи Санчеса и Бустаманте также были встревожены поведением властей Мунлайт-Кова. Никто из них не был оповещен о смерти родственников до 10 сентября, к тому моменту прошло уже пять дней после автокатастрофы. По словам начальника полиции Ломена Уоткинса, документы пострадавших были уничтожены в огне, а тела настолько обуглились, что их невозможно было идентифицировать по отпечаткам пальцев. Номерные знаки? К сожалению, Ломен Уоткинс не обнаружил их на месте происшествия. В связи с этим, имея в наличии три изуродованных трупа и не имея возможности определить их родственные связи, он дал распоряжения доктору Йену Фицджеральду оформить свидетельства о смерти. Затем тела были кремированы. «Вы же понимаете, у нас нет таких помещений, как в моргах больших городов, – объяснил Уоткинс, – мы не можем хранить трупы длительное время. Неизвестно, сколько времени понадобилось бы для их идентификации. Они могли оказаться иммигрантами-нелегалами, тогда вообще никто не смог бы их опознать».

«Великолепно», – мрачно подумал Сэм, откидываясь в кресле и делая большой глоток из банки с «Гиннессом».

Три человека погибли в автокатастрофе, их тела были кремированы еще до того, как были оповещены их родственники, еще до того, как к делу подключились специалисты с новейшей аппаратурой для опознания, еще до того, как были подтверждены или опровергнуты заключения полиции и свидетельства о смерти.

Были лишь слабые подозрения, что Бустаманте и Санчес пали жертвами в какой-то грязной игре, однако профсоюз был убежден, что это именно так. 12 сентября председатель профсоюза потребовал вмешательства ФБР на основании того, что антипрофсоюзные силы должны нести ответственность за гибель Бустаманте и Санчеса. По закону ФБР вмешивалось в дела об убийствах только в тех случаях, если подозреваемый пересекал границу штата для совершения преступления, во время совершения или после. Другим поводом для вмешательства, как в данном деле, могло стать убийство, ставшее следствием нарушения гражданских прав жертвы.

26 сентября после нелепых, но рутинных формальностей федеральной бюрократии группа из шести агентов ФБР из его филиала в Сан-Франциско (в том числе три человека из отдела научной экспертизы) отправились в командировку в живописный городок Мунлайт-Ков. Они опросили офицеров полиции, изучили отчеты полиции и коронера, сняли показания свидетелей из ресторана Переса, обследовали останки «шевроле», выброшенные на свалку, осмотрели место аварии, надеясь найти хоть какие-то улики. Версия о причастности кого-нибудь из жителей Мунлайт-Кова к антипрофсоюзной деятельности не подтвердилась – в городе совсем не было сельскохозяйственного производства, в гибели активистов никто не был заинтересован.

В ходе расследования местная полиция и коронер оказывали бригаде ФБР полную и искреннюю поддержку. Ломен Уоткинс и его люди даже выразили готовность пройти проверку на детекторе лжи. Что и было сделано. Результат – никаких намеков на обман. Коронер также оказался кристально честным человеком.

И тем не менее что-то здесь было явно нечисто.

Местные власти помогали как-то чересчур усердно. Все шесть агентов почувствовали, что за их спиной местные полицейские посмеиваются и издеваются над ними. Хотя внешне все было в рамках приличий, никто из полицейских не подавал никаких знаков, не подмигивал никому из свидетелей. Если хотите, называйте это подозрение инстинктом фэбээровца. Сэм был уверен, что этому инстинкту надо доверять, так же как хищник доверяет своему чутью в джунглях.

Кроме того, нельзя забывать и о других случаях насильственной смерти.

В ходе расследования дела Бустаманте – Санчеса агенты подняли отчеты о случаях насильственной смерти за два последних года. Надо было установить, отличается ли обычная процедура в этих случаях от действий полиции в данном деле. Если отличается, значит полиции есть что скрывать. Результат был неожиданным, ошеломляющим, но совсем в другом смысле. Мунлайт-Ков оказался городом удивительно безопасным для проживания, если не считать единственной аварии из-за превышения скорости, в которой погиб подросток. Других случаев насильственной смерти за два года не было. Они посыпались один за другим начиная с 28 августа, за восемь дней до гибели Бустаманте и Санчеса.

В предрассветные часы 28 августа четыре члена семьи Майзер стали первыми жертвами этой эпидемии смертей. Это были Мелинда и Джон Майзер, а также их дети – Карри и Билли. Они сгорели заживо в собственном доме, полиция указала в качестве причины пожара неосторожное обращение детей со спичками. Все четыре трупа были настолько обуглены, что их идентификация проводилась на основании исследования зубов.

Прикончив первую банку пива, Сэм потянулся за второй, но вдруг заколебался. Работы еще предстояло много. Надо было поломать голову над многими загадками, а пиво совсем этому не способствовало.

Сэма, например, интересовал ответ на вопрос: почему ребенок, увидев огонь, не позвал на помощь родителей? Почему он не убежал еще до того, как дым начал распространяться по дому? И наконец, что могло вызвать настолько быстрый и разрушительный пожар (на бензин и тому подобное никаких указаний в отчете не было), что никто из четверых не спасся, а дом вместе с телами превратился в гору углей еще до приезда пожарных?

Снова великолепная, очень чистая работа. Обугленные трупы вроде бы не способствовали установлению истинных причин смерти. Поэтому помощник коронера, он же владелец похоронного бюро Каллан, он же подозреваемый в покрытии чьих-то преступлений, предложил ближайшей родственнице Майзеров кремировать тела ее близких. Возможные улики, таким образом, были уничтожены.

– Как все здорово, – сказал Сэм вслух, положив ноги на спинку второго стула. – Какая чистая, добротная работа.

Итак, имеется уже четыре трупа.

Далее, смерть Бустаманте и Санчеса 5 сентября. Снова огонь. Затем еще более поспешная кремация.

Имеется уже семь трупов.

7 сентября, когда пепел Бустаманте и Санчеса еще, должно быть, витал над Мунлайт-Ковом, его житель Джим Армс, двадцати одного года, отправился ранним утром на рыбалку на своей лодке «Мари Леандра» длиною тридцать футов. С тех пор его не видели. И это несмотря на то, что он был опытный рыбак, несмотря на то, что погода была прекрасная и море спокойное. Вероятно, он погиб во время сильного отлива, так как никаких останков на близлежащие пляжи выброшено не было.

Имеется, таким образом, уже восемь трупов.

9 сентября, в то время, когда рыбы, возможно, рвали на куски тело Армса, Паулу Паркинс разорвали доберманы. Их было пять. Пауле было двадцать девять, она жила одна, выращивая на продажу сторожевых собак на своей усадьбе в два акра, расположенной на окраине города. Очевидно, один из доберманов набросился на нее, а остальные налетели, почуяв запах крови. Изуродованные останки Паулы, на которые невозможно было смотреть без содрогания, были отправлены в запаянном гробу ее родственникам в Денвер. Собаки были застрелены, проверены на бешенство и сожжены в крематории.

Итак, девять трупов.

2 октября, через шесть дней после начала своего расследования, эксперты ФБР эксгумировали тело Паулы Паркинс на кладбище Денвера. Вскрытие показало, что женщина действительно была искусана и исцарапана до смерти при нападении на нее множества животных.

Сэм запомнил наиболее интересный абзац из отчета о вскрытии тела слово в слово: «…тем не менее следы укусов, царапин, разрывы кожи и внутренних органов, а также специфические повреждения молочных желез и половых органов не являются в целом характерными для картины, наблюдаемой при нападении собак на человека. Размеры отпечатков зубов и следов укусов не соответствуют размерам зубов среднего добермана или других животных, склонных к агрессивности и способных напасть на человека». И далее – из того же отчета, итоговое заключение о природе существ, совершивших нападение на Паркинс: «Биологический вид неизвестен».

От чего же погибла Паула Паркинс?

Через какие страдания и агонию она прошла?

Кто пытался свалить все на доберманов?

И еще – какие улики, проливающие свет на действительные причины смерти, могли иметься на трупах этих доберманов?

Может быть, эти улики опрокидывали версию полиции?

Сэм вспомнил о странном, далеком крике, который он слышал сегодня ночью, – крике койота не койота, кошки не кошки. Вспоминал странные, безумные голоса мальчишек, преследовавших его. Как-то все шло одно к другому. Инстинкт фэбээровца.

«Биологический вид неизвестен».

Выведенный из душевного равновесия, Сэм решил успокоить нервы глотком «Гиннесса». Но банка, которую он продолжал держать в руках, была пуста. Он ощутил на губах только холодный металл.

Шесть дней спустя после смерти Паркинс и задолго до эксгумации ее тела в Денвере еще два человека свели счеты с жизнью в Мунлайт-Кове. Стив Хейнц и Лаура Далко, не состоявшие в браке, но жившие вместе, были найдены мертвыми в своем доме на Айсберри-уэй. Хейнц оставил предсмертную записку, очень невнятную по содержанию, без подписи и отпечатанную на машинке, затем убил спящую Лауру из пистолета и застрелился сам. В отчете доктора Йена Фицджеральда этот случай квалифицировался как «убийство-самоубийство», уголовное дело поэтому не возбуждалось. По предложению коронера семьи Далко и Хейнца дали согласие на кремацию несчастных.

Одиннадцать трупов.

– Черт знает сколько кремаций в этом городе, – произнес вслух Сэм, вертя в руках пустую банку из-под пива.

Большинство родственников, насколько ему было известно, предпочитали хоронить своих близких в гробу, независимо от состояния тела. Так было принято в других городах, по крайней мере. На одну кремацию приходилось четыре-пять захоронений.

В ходе расследования дела Бустаманте – Санчеса бригада ФБР обнаружила также отчет о самоубийстве Джэнис Кэпшоу. Она приняла большую дозу валиума. Ее тело, истерзанное морем, было выброшено на берег через два дня после ее исчезновения и за три дня до прибытия агентов ФБР в Мунлайт-Ков.

Хулио Бустаманте, Мария Бустаманте, Рамон Санчес, четверо Майзеров, Джим Армс, Паула Паркинс, Стивен Хейнц, Лаура Далко, Джэнис Кэпшоу – двенадцать трупов меньше чем за месяц. Это ровно в двенадцать раз больше, чем все количество насильственных смертей в Мунлайт-Кове за предыдущие двадцать три месяца. Если учесть, что в городе живет всего три тысячи жителей, то двенадцать насильственных смертей за три недели – это, согласитесь, чертовски много.

Когда начальника полиции Ломена Уоткинса спросили о его мнении на этот счет, он ответил: «Да, это ужасно. Это даже пугает. Но у нас так долго царило полное спокойствие, что это тоже кому-то может показаться странным».

Двенадцать смертей от несчастных случаев – это большая цифра, даже если она относится к периоду в два года. Городок-то маленький.

Однако бригаде ФБР не удалось обнаружить никаких следов причастности местных властей к этим трагическим случаям. Детектор лжи также подтверждал эту непричастность, ведь ни один из этих людей – Ломен Уоткинс, его офицеры, коронер, его помощник – не дал повода ни для малейшего намека на ложь.

И все же…

Двенадцать смертей. Четыре человека сгорели при пожаре. Трое – в фургоне «шевроле». Три самоубийства: два – при помощи оружия, одно – при помощи валиума. Все десять человек кремированы в похоронном бюро Каллана. Один пропал в море – тело не обнаружено. Единственная жертва, доступная для исследования, оказалась искусанной вовсе не собаками, как следовало из отчета коронера, а разорванной черт знает кем.

Этого было достаточно, чтобы завести дело в ФБР. 9 октября, через четыре дня после возвращения бригады из Мунлайт-Кова, было принято решение послать в город тайного агента, чтобы исследовать на месте важные аспекты дела, которые невозможно прояснить при легальном вмешательстве.

На следующий день, 10 октября, в офис ФБР в Сан-Франциско пришло письмо, которое подкрепило решимость фэбээровцев вмешаться в это дело. Сэм запомнил это письмо также наизусть.

Джентльмены!

Я располагаю информацией, относящейся к ряду случаев со смертельным исходом в городе Мунлайт-Ков. У меня есть основания полагать, что местные власти замешаны в заговоре с целью скрыть преступные действия.

Я предпочел бы личный контакт со мной, так как не доверяю местной телефонной сети. Я вынужден настаивать на соблюдении тайны моего обращения к вам, так как являюсь инвалидом войны во Вьетнаме и не имею возможности защитить себя.

Письмо было подписано Гарольдом Г. Талботом.

Архив армии США подтвердил, что Талбот действительно является инвалидом войны во Вьетнаме. Неоднократно отмечался поощрениями за храбрость. Сэм собирался навестить его завтра с соблюдением всех предосторожностей.

Это будет завтра. А пока Сэм раздумывал, может ли он позволить себе выпить вторую банку пива в добавление к тому, что было выпито за ужином. Ночью спать не придется. Упаковка пива лежала на столе перед ним. Он долго смотрел на нее. Пиво «Гиннесс». Хорошая мексиканская кухня, Голди Хоун и страх смерти. Мексиканский ужин был у него в желудке, но он уже успел забыть его вкус. Голди Хоун жила где-то на ранчо с Куртом Расселом, которого она, вероятно из-за своей легкомысленности, предпочла заурядному, израненному и потерявшему надежду федеральному агенту. Сэм еще подумал о двенадцати погибших мужчинах и женщинах, об их телах, сожженных в крематории, об убийстве и самоубийстве, о телах, пожираемых рыбами, об искусанной до смерти женщине, и все это привело его к мрачным размышлениям об уделе всякой смертной плоти. Он подумал о своей жене, умершей от рака, он подумал о Скотте и об их телефонном разговоре тоже, и вот тогда он открыл вторую банку пива.

22

Преследуемая воображаемыми пауками, змеями, жуками, крысами, летучими мышами, скорее всего, придуманным ею призраком погибшей девочки и оглушающим ревом грузовиков, Крисси в конце концов выбралась из своего убежища. Далее ей предстоял путь по туннелю, где опять пришлось пережить несколько неприятных мгновений, перешагивая через останки дохлого енота. Вот и выход. Ночной выход был чист и свеж. Боязнь замкнутого пространства прошла, хотя она была еще в узкой канаве, запечатанной сверху густым туманом. Крисси жадно глотала холодный влажный воздух, стараясь, однако, чтобы шума при этом было как можно меньше.

Она вслушалась в ночь и вскоре различила знакомые уже ей крики, они раздавались с поля, за которым на юге начинался лес. Как и раньше, она ясно различала голоса трех существ. Если ее ищут там, в южной стороне, где начинаются владения компании «Микротехнология», то, значит, ей открыт путь назад, на север, в сторону Мунлайт-Кова.

Ясно, что она не может больше оставаться здесь.

Ясно, что, направившись на юг, она попадет к ним в лапы.

Крисси выкарабкалась из канавы и побежала по той же дороге, которая увела ее от дома вчера вечером. По пути она пересчитывала свои несчастья. Она голодна, так как не поужинала. Она устала. У нее болят мышцы от долгого неподвижного сидения в трубе. И ноги болят.

«Так в чем же дело? – спросила себя Крисси, добежав до леса. – Разве лучше, получив от Такера укол, обратиться в похожее на него существо?»

23

Ломен Уоткинс покинул дом Валдоски, доктор Уорфи остался наблюдать за обращением Эллы и Джорджа. Недалеко от дома, на шоссе, офицеры полиции и коронер грузили тело мальчика в катафалк. Любопытные жители соседних домов были в шоке от зрелища, представшего их взорам.

Ломен сел в свою машину и включил зажигание. Сразу же засветился зеленоватый экран компьютера. Он был укреплен на кронштейне между передними сиденьями. Замигал индикатор, показывая, что в штаб-квартире местной полиции имеется для него срочное сообщение. Такое, которое они решили не передавать по обычной полицейской радиосвязи.

Он работал с компьютерной связью уже несколько лет и все же иногда удивлялся, когда в машине зажигался этот зеленоватый экран. Такая техника довольно давно появилась в больших городах вроде Лос-Анджелеса, но еще не дошла до маленьких городов. Мунлайт-Ков был исключением. Не из-за того, что местные власти разорились на оборудование для полиции, а благодаря компании «Микротехнология новой волны» – лидеру в области компьютерной связи между базами данных. Компания оснастила полицейское управление и все машины своей техникой, программным обеспечением и непрерывно совершенствовала свои разработки, проверяя их эффективность на практике при помощи полиции Мунлайт-Кова.

Это был один из множества путей, посредством которых Томасу Шаддэку удалось проникнуть в местные структуры еще до того, как он достиг тотальной власти в городе при помощи проекта «Лунный ястреб».

Тогда Ломену хватило сообразительности увидеть за широким жестом компании нечто большее – благословенный дар свыше. Теперь он убедился в этом сполна.

Со своего терминала Ломен мог связаться с центральным компьютером в полицейском управлении на Якоби-стрит, мог получить любую информацию из баз данных или переговорить с дежурным диспетчером так же просто, как и по обычной радиосвязи. Более того, он мог, не выходя из машины, связаться с Департаментом дорожной полиции в Сакраменто и получить любые сведения о номерных знаках, узнать в Управлении тюрем данные по конкретному преступнику. Кроме того, он мог выйти через свой компьютер в национальную информационную сеть правоохранительных органов.

Ломен поправил кобуру, так как случайно сел на нее.

Набрав на клавиатуре свой опознавательный код, он получил доступ в систему.

Еще в середине восьмидесятых почти отпала необходимость бегать высунув язык, чтобы добыть необходимые данные по делу. Теперь только полицейские из телесериалов, вроде Хантера, были вынуждены метаться повсюду в поисках информации, так как это выглядело зрелищнее, чем кропотливая работа с суперсовременной техникой.

Компьютер известил Ломена о готовности приема сообщения.

Сигнал вызова погас.

Конечно, если бы все превратились в Новых людей и удалось бы решить проблему «одержимых», тогда, по всей вероятности, не стало бы преступлений и надобность в полиции отпала бы. В обществе пока существует социальная несправедливость, но в Новом мире все люди будут равны, как равны между собой машины, – у них будут одни и те же цели и желания, не будет необходимости кого-то обгонять и конфликтовать. У большинства преступников есть дефекты в генотипе, их социальная агрессия и объясняется этими дефектами. Здесь тоже картина изменится. За исключением «одержимых», Новых людей можно будет поддерживать в великолепном генетическом состоянии. Так, по крайней мере, считает Шаддэк.

Иногда Ломен Уоткинс задумывался о том, как в этом грандиозном плане будет решаться вопрос со свободой. Возможно, ей не найдется места. Порой ему было все равно – будет свобода или ее не будет. Но в какие-то моменты его безразличие… просто пугало его до смерти.

Слева направо на экране начали появляться строчки текста, светло-зеленые буквы ярко светились на темном фоне:

ДЛЯ: ЛОМЕНА УОТКИНСА

ОТ: ШАДДЭКА

ДЖЭК ТАКЕР НЕ ДОЛОЖИЛ О РЕЗУЛЬТАТАХ ПОЕЗДКИ К ФОСТЕРАМ. ТЕЛЕФОН ТАМ НЕ ОТВЕЧАЕТ. НЕОБХОДИМО СРОЧНО ПРОЯСНИТЬ СИТУАЦИЮ. ЖДУ ВАШЕГО ОТЧЕТА.

У Шаддэка был прямой выход на компьютер управления из его дома на северной оконечности бухты. Он мог оставить сообщение для Уоткинса или любого другого офицера, и никто не мог их прочитать, за исключением указанного адресата.

Экран погас.

Ломен Уоткинс снял машину с ручного тормоза, нажал на сцепление и помчался к конюшням Фостера, несмотря на то что это место находилось за пределами города и, следовательно, за пределами юрисдикции городской полиции. Он уже давно не обращал внимания на соблюдение границ и правовых норм. Уоткинс оставался полицейским лишь в силу того, что такова была его роль, он будет ее играть, пока весь город не пройдет через Великое обращение. Старые порядки его уже не интересуют, так как он – Новый человек, он выше этого.

Его вообще большей частью ничего не интересовало и не тревожило. День за днем, час за часом он терял свои чувства.

Оставался лишь страх, который его новое сознание допускало, так как страх был частью механизма выживания. Этот механизм, в отличие от любви, радости, надежды и переживаний, был нужен эффективному организму. И сейчас этот страх был с ним. Он боялся «одержимых». Боялся, что проект «Лунный ястреб» станет известен остальному миру и потерпит крах, похоронив под своими обломками и его. Боялся своего единственного хозяина – Шаддэка. Иногда, в особенно мрачные минуты, он боялся и самого себя, и Нового мира, который грядет.

24

Муз тихо посапывал в углу темной спальни. Он иногда негромко рычал во сне – должно быть, охотился на кроликов, а может быть, исполнял поручения своего хозяина, ведь он был хорошей служебной собакой.

Гарри, наклонившись к окуляру телескопа, наблюдал за служебным двором похоронного бюро Каллана на Юнипер-лейн. Как раз сейчас во двор бюро въезжал катафалк. Виктор Каллан и его помощник Нед Райдок погрузили на тележку тело и повезли его в крематорий. Пластмассовый мешок, в котором лежал труп, был сложен пополам – в нем мог находиться только мертвый ребенок. Дверь закрылась и заслонила от Гарри происходящее.

Иногда на окнах морга жалюзи не опускали, и Гарри имел возможность наблюдать, что происходит внутри, вокруг столов, на которых бальзамировали покойников. Он мог видеть даже то, что он не хотел видеть. Однако сегодня жалюзи были опущены.

Гарри медленно начал обозревать окрестности похоронного бюро, Конкистадор-авеню, Юнипер-лейн. Он не искал чего-то особенного, просто пробежал взглядом по знакомым очертаниям домов и деревьев и внезапно наткнулся на две очень странные фигуры. Они двигались быстро и скрытно по улице, затем по незастроенной площадке у похоронного бюро. Бежали то на четвереньках, то выпрямившись, но скорее как животные, а не как люди.

«Призраки».

Сердце учащенно заколотилось.

Он уже видел подобное три раза за прошедший месяц и, когда это случилось впервые, не поверил своим глазам. Существа были призрачными, словно сотканными из ночной тени, они так быстро промелькнули, что он подумал, не мерещится ли ему от усталости непонятно что; позже он стал называть их «призраками».

Они бежали быстрее кошек. Промчались мимо и исчезли в темноте, прежде чем он успел перевести телескоп вслед за ними.

Теперь он искал их на незастроенном участке. В высокой траве и кустах спрятаться было легко, к тому же туман, зацепившись за кустарник, закрыл это место белой пеленой.

Вот и они. Две сгорбившиеся фигуры ростом с человека. Одна – чуть светлее, другая совсем темная, почти слившаяся с ночным мраком. Черт лица не разобрать. Они укрылись в тени огромной ели, росшей в середине участка.

Дрожащими руками Гарри стал наводить телескоп на резкость. Видно стало чуть-чуть лучше, фигуры начали выделяться из темноты, но деталей было по-прежнему не разобрать.

Вот если бы у него был «Телетрон», одна из моделей прибора ночного видения «Стартрон», тогда он бы их разглядел поподробнее. Гарри пользовался такими приборами в армии. Дорогая штука, зато позволяет видеть ночью практически все. Там используется любое слабое излучение – свет луны, звезд, тепловое излучение, оно умножается в восемьдесят пять тысяч раз. Ночь превращается в сумерки или даже в день, но, конечно, не солнечный, а пасмурный. Модель «Телетрон» разработана специально для подключения к телескопу. Обычно для Гарри вполне достаточно лунного света или света из окон, но для наблюдения за «призраками» хорошо бы иметь особую технику.

Существа явно выслеживали кого-то, наблюдая то за Юнипер-лейн, то за бюро Каллана. В их движениях была кошачья гибкость.

Одно из них взглянуло в его сторону. Гарри увидел глаза – золотистые, излучающие слабое сияние. Таких глаз он прежде никогда не встречал. Лихорадочный страх охватил его, но вовсе не из-за сверхъестественности происходящего. Скорее наоборот, он находил что-то знакомое в этих глазах, что-то лежащее в глубинах подсознания, в памяти предков, дошедшей до него через гены.

Никогда со времен Вьетнама он не испытывал такого леденящего, мучительного страха.

Муз, очнувшись ото сна, почувствовал что-то неладное. Он поднялся и, приблизившись к хозяину, зарычал низко, вопросительно.

Кошмарный облик «призрака» промелькнул и снова исчез в темноте. Кроме таинственных янтарных глаз, мало что удалось разглядеть. Обманчивый свет луны скорее мешал, чем помогал.

И все же Гарри был ошеломлен, раздавлен увиденным.

Муз еще раз пролаял, беспокоясь за хозяина.

Не в силах оторваться от телескопа, Гарри восстанавливал в памяти облик существа, возникшего только что перед ним. В нем было что-то от обезьяны, но морда была более вытянутой и более безобразной. Загадочное, невиданное человекообразное существо. В пугающем облике проглядывали волчьи черты и было еще что-то от древних ящеров. Мелькнули вроде бы и звериные челюсти с выступающими клыками. Лунная ночь лишь наполовину выдала свою тайну. К тому же не исключено, что у него разыгралось воображение. Сидя неподвижно в кресле целыми днями, поневоле начнешь выдумывать всякое.

«Призраки» внезапно метнулись в черноту ночи. Он едва успел заметить, что они скрылись во дворе дома Клейморов.

Гарри начал снова искать их повсюду, в том числе и во дворе школы на Рошмор-стрит, но, кроме тумана, мрака и знакомых очертаний зданий, ничего не обнаружил. Они исчезли так же внезапно, как исчезают воображаемые призраки из комнаты, где спит маленький ребенок, когда включат свет.

Гарри оторвал взгляд от телескопа и откинулся в кресле.

Муз сразу же поднялся на задние лапы и начал тыкаться в его колени, ища ласки, как будто это он, а не хозяин видел «призраков» и теперь нуждался в утешении.

Правая рука Гарри еще дрожала, когда он гладил мохнатую голову ньюфаундленда. Прикосновения к мягкой шерсти успокаивали его самого не меньше, чем собаку.

Если ФБР выйдет на него после этого письма, непонятно, говорить ли ему о «призраках». Он, конечно, расскажет им все, что видел, и им это должно пригодиться. Но «призраки»… С одной стороны, он был уверен, что эти странные существа, которые попадались в поле зрения его телескопа уже четыре раза, имеют прямое отношение к событиям последних недель. Но с другой стороны, людям из ФБР будет трудно поверить в их существование. Они не примут его всерьез, или, хуже того, он покажется им сумасшедшим, и тогда они вообще не поверят ни одному его слову.

«Разве я не вызываю доверия? – спрашивал себя Гарри, поглаживая Муза. – Разве я сумасшедший?»

Неужели он, прикованный двадцать лет к креслу, телескопу и биноклям, выдумал всю эту историю, чтобы приблизить мир к себе, утолить свою жажду эмоций? Неужели он выдумал этот сверхъестественный фантастический заговор и решил, что будет тем, кто покарает заговорщиков? Невероятно, нет, не может быть. Война искалечила его тело, но ум остался ясен и трезв, он даже закалился в непрерывной борьбе с одиночеством. Одиночество – его проклятие, а вовсе не сумасшествие.

– «Призраки»! – сказал он Музу.

Муз зарычал.

– Что же будет дальше? Посмотрю завтра в окно и увижу ведьму, летающую на метле?

25

Крисси вышла из леса у камня-пирамиды, навевавшего ей когда-то фантазии о египтянах карликового роста. Впереди виднелись ее дом и конюшни, свет из окон причудливо переливался в тумане. Она раздумывала, не взять ли в конюшне другую лошадь? А может быть, забежать домой и прихватить там теплую куртку? Поразмыслив, она решила обойтись без лошади: так будет безопаснее. И вовсе не обязательно подражать этим глупым героиням из фильмов, которые то и дело возвращаются на заколдованное место. Крисси повернула на северо-восток, к шоссе.

Она продолжала сочинять воображаемую книгу: ПОДТВЕРЖДАЯ СВОЮ ПРИРОДНУЮ СООБРАЗИТЕЛЬНОСТЬ, КРИССИ ПОВЕРНУЛА ПРОЧЬ ОТ ПРОКЛЯТОГО МЕСТА И УСТРЕМИЛАСЬ В НОЧЬ, ГАДАЯ, ДОВЕДЕТСЯ ЛИ КОГДА-НИБУДЬ ВНОВЬ ВЕРНУТЬСЯ В СВОЙ ДОМ, ОБРЕТЕТ ЛИ ОНА В БУДУЩЕМ СВОЮ СЕМЬЮ, СТАВШУЮ ЕЙ НЫНЧЕ ЧУЖОЙ.

Она бежала теперь по полю, по сухой осенней траве. Она сознательно выбрала путь по открытому пространству – так было ближе до шоссе. Ближе, но и опаснее. Появись из леса ее преследователи, она не сможет убежать от них, силы слишком неравны.

Между тем становилось по-настоящему холодно. Фланелевая рубашка совсем не согревала. Героини Андре Нортона умели выходить и из этих ситуаций – своей магической силой они создавали себе одежду из травы, из растений, теплую одежду – из мелких зверюшек, делая это мгновенно и элегантно, как только они умеют это делать.

Надо перестать думать про эти книжки. И без этих сравнений муторно на душе.

Для отчаяния было много причин. Она потеряла свой дом. Она одна в этом мраке, ей холодно, ее мучают голод, неопределенность, страх. И в довершение всего за ней гонятся загадочные и опасные существа. Но хуже всего не это… Пусть отец и мать всегда держали ее на расстоянии, не баловали ласками – Крисси любила их. А теперь их нет, – возможно, она потеряла их навсегда; после этого непонятного превращения они стали чужими, они умерли для нее.

В ста футах от шоссе она услышала гул мотора и увидела огни машины, приближающейся со стороны города. В рассеянном тумане она различила и саму машину – это был полицейский автомобиль; на крыше у него вращались синие и красные огоньки. Машина притормозила и свернула на проселок, ведущий к дому Фостеров.

Крисси уже готова была закричать, побежать навстречу машине, так как с детства была приучена видеть в полицейских людей, которые всегда придут на помощь. Она даже подняла руку, но тут сообразила, что если уж она не может доверять своим родителям, то с какой стати ждать понимания со стороны совершенно чужих людей.

Пораженная как громом мыслью о том, что полицейские, возможно, уже прошли через «обращение», уготованное ей Такером, что они могут быть такими же, как ее родители, Крисси бросилась на траву, укрылась в ней. Свет фар не достал до нее, машина уже свернула на проселок, а в темноте и тумане увидеть ее было невозможно.

Машина медленно двигалась по проселку. Возле автомобиля Такера она притормозила, затем поехала дальше, и туман поглотил ее.

Крисси поднялась и побежала вперед. Она решила идти в Мунлайт-Ков по шоссе. Если будут попадаться машины, она будет спрыгивать в канаву или прятаться за деревьями и пережидать их.

Она не собирается открывать свою тайну первому встречному. В городе она сразу же пойдет в костел Девы Марии и будет просить помощи у отца Кастелли (он был прогрессивным священником и просил называть его «отец Джим», но Крисси не могла заставить себя обращаться к нему так фамильярно). Крисси помогала ему во время летнего церковного фестиваля и изъявила желание прислуживать в алтаре во время мессы в следующем году. Отец Кастелли был очень доволен. Он симпатизирует ей и поверит ее истории, какой бы невероятной она ни казалась. Если же он ей не поверит… тогда она попытается добраться до миссис Токава, ее преподавательницы в шестом классе.

Крисси выбралась на шоссе, остановилась и бросила взгляд назад, на свой дом, который на этом расстоянии превратился в несколько светящихся точек в тумане. В ознобе от холода и неизвестности, она повернула на юг, к Мунлайт-Кову.

26

Парадная дверь дома Фостеров была открыта.

Ломен Уоткинс обошел весь дом, осмотрел нижний этаж, забрался наверх. Все было как обычно, за исключением перевернутого стула на кухне и черного саквояжа, оставленного также Такером, да еще в холле на полу валялся баллончик WD-40.

Закрыв за собой парадную дверь, Ломен встал на крыльце и прислушался к ночной тишине. Вечерний ветер с моря уже совсем стих. Воздух был необычайно спокоен. Туман, казалось, поглотил все звуки, ввергнув мир в гробовую тишину.

Всматриваясь туда, где виднелись конюшни, Ломен позвал:

– Такер! Фостер! Здесь кто-нибудь есть?

Эхо его крика вернулось к нему. Звук был холодный и одинокий.

Никто не ответил.

– Такер! Фостер!

В одной из конюшен горел свет и дверь была открыта настежь. Ломен решил пойти туда.

На полпути от дома к конюшне он услышал раскатистый крик, донесшийся с юга. Звук был слабый, но он не спутал бы его ни с каким другим. Гортанный вопль, в котором смешались злоба, тоска, возбуждение и жажда. Это был крик «одержимых», вышедших на ночную охоту.

Ломен остановился и прислушался, надеясь, что ему почудилось.

Вопль раздался снова. На этот раз он смог различить два, может быть, три голоса. Они были далеко, не ближе чем в миле отсюда, так что их вопли не могли быть ответом на его крик.

У него похолодела спина от этих звуков.

Они вызывали в нем странное желание.

«Нет!»

Ломен так сжал кулаки, что ногти вонзились в кожу. Он решил устоять против этой темной силы, накатывавшейся на него из ночной темноты. Надо думать только о работе, у него много дел.

Если это крики Алекса Фостера, Шэрон Фостер и Джека Такера – а так, скорее всего, и есть, – где же тогда девчонка, Кристина?

Возможно, ей удалось бежать, когда они готовили ее к обращению. Перевернутый стул, оставленный Такером саквояж и открытая настежь парадная дверь, казалось, подтверждали эту неприятную версию. Преследуя девчонку, охваченные возбуждением от погони, Фостеры и Такер могли уступить дремлющей в них жажде «одержимости», вырождения. Или они уже превратились в «одержимых» в другой ситуации, а на этот раз просто мгновенно сорвались в это состояние. Сейчас они преследуют девчонку там, в лесах к югу отсюда, или уже настигли ее, разорвали на куски и остались в том же «одержимом» состоянии, так как их по-прежнему сжигает этот темный огонь, эта жажда.

Ночь была холодной, но Ломена прошиб пот.

Он хотел… он жаждал.

Нет!

Сегодня днем Шаддэк рассказал Ломену, что дочь Фостеров пропустила школьный автобус и, возвратившись домой, застала своих родителей врасплох. Они экспериментировали, по их словам, испытывая свои новые возможности. Таким образом, девчонка должна была пройти через обращение раньше намеченного срока и первой среди детей. Но не исключено, что Фостеры солгали, назвав экспериментированием регрессивные изменения в своем состоянии. Дочь увидела в них «одержимых» и была, вероятно, страшно напугана, не понимая, что с ними произошло. Фостеры не могли сказать правду Шаддэку: такое признание сразу же поставило бы их в число выродившихся, отделило бы навсегда от нормальных Новых людей.

Обращение, как его задумал Шаддэк, должно было вывести человека на новые рубежи, это была насильственная эволюция.

Однако, приобретая в ходе обращения новые возможности, человек иногда становился жертвой регрессивности, одичания. «Одержимые» попадали в разряд отверженных. Но страшнее всего были «одержимые»-убийцы, они убивали всех подряд, повинуясь только проснувшемуся в них инстинкту хищника, – это были настоящие маньяки, скатившиеся до первобытного уровня.

Издалека снова раздались крики.

Возбуждение с новой силой охватило Ломена, горячей манящей волной пробежав по его телу. Сбросить одежду, почувствовать землю всеми конечностями и бежать обнаженным и свободным от оков цивилизации, мчаться сквозь ночь длинными, плавными прыжками. Бежать по лугу, в лес, туда, где все исполнено дикой красоты, где дичь только и ждет, когда ее обнаружат, догонят, сомнут, разорвут.

«Нет!»

Контроль.

Самоконтроль.

Крики впивались в мозг.

Он должен контролировать себя.

Сердце тяжело стучало.

Крики. Манящие, зовущие, дикие крики…

Ломен дрожал, затем начались судороги, он почувствовал, как освобождается от прямой осанки, от оков цивилизации, от ее норм, от ее приличий. Первобытный зверь внутри его жаждал освобождения, той минуты, когда можно будет выпрыгнуть из клетки и начать жить на воле…

Нет, это немыслимо.

Ноги подкосились, и он упал на землю, но не на четвереньки, чтобы не поддаться искушению, а на бок, застыв в позе зародыша, подтянув колени к туловищу. Он должен сопротивляться до конца. Его плоть раскалилась, он словно лежал на солнцепеке, но жар шел изнутри, из глубины, из миллиардов клеток, из их ядер, стремящихся удержать в сохранности генетический материал, по которому он был создан. Распростертый в холоде и тумане ночи, на лужайке перед домом Фостеров, соблазняемый криками «одержимых», он стремился вновь обрести контроль над своим существом, контроль, который даровало ему обращение. Если он уступит этому искушению, он уже никогда не будет прежним Ломеном Уоткинсом. Он будет лишь «одержимым», который притворяется Ломеном Уоткинсом. Он будет мистером Хайдом, навсегда изгнавшим доктора Джекила из своего тела.

Он посмотрел на свои руки, прижатые к груди. В желтом свете от окон дома Фостеров ему почудилось, что его пальцы начинают изменяться. В правой руке он ощутил боль. Он почувствовал, как кости, скрипя, принимают иную форму, суставы расширяются, мизинцы и большие пальцы удлиняются, подушечки на пальцах становятся шире, уплотняются сухожилия, ногти твердеют и превращаются в подобие когтей.

Ему страшно, он не хочет этого, он умоляет тело вернуться к изначальному состоянию, к человеческому облику. Он сопротивляется восстанию плоти, ставшей подвижной, словно лава. Сквозь сжатые губы он повторяет свое имя: «Ломен Уоткинс, Ломен Уоткинс, Ломен Уоткинс» – как заклинание, которое может предотвратить дьявольское превращение.

Прошла, возможно, минута. Или десять? Целый час? Он не знал. В схватке за самого себя он потерял чувство времени.

Сознание медленно возвращалось к нему. С облегчением он увидел, что не изменился и все так же лежит на лужайке перед домом Фостеров. Только жар по-прежнему обжигал его изнутри. Пальцы были такими же, как всегда.

Какое-то время он вслушивался в ночь. Криков не было слышно, и он благодарил небо за эту тишину.

Страх – единственное чувство, оставшееся в полной мере при нем с тех пор, как он стал одним из Новых людей, теперь причинял ему физическую боль, от нее хотелось кричать. Он подозревал, что принадлежит к тем, над кем висит дамоклов меч «одержимости», и теперь это подтвердилось. Поддайся он искушению, и тогда прощай все – и тот старый мир, в котором он жил до обращения, и тот великолепный новый мир, который создавал Шаддэк; он провалился бы в небытие.

Но еще страшнее была другая мысль. Он не один такой – он начал догадываться об этом давно, – все Новые люди несли в себе зародыши «одержимости». С каждой ночью «одержимых» становилось все больше и больше.

Он поднялся на ноги. Его пошатывало.

Внутренний жар исчез, и только остывший пот холодил тело.

Ломен Уоткинс шел к своей машине и размышлял. Все ли продумал Шаддэк во время своих исследований и их практического воплощения? Было ли обращение единственно возможным решением? Может, в нем заключено страшное проклятие? Если допустить, что «одержимые» не исключение, а, напротив, все Новые люди обречены на вырождение рано или поздно…

Он представил Томаса Шаддэка, затворника из башни на северной оконечности бухты. Представил, как тот взирает сверху на город, в котором созданные им звери мечутся в ночном мраке. На Ломена нашло оцепенение. Из детства, из книг, которые он любил читать, всплыл образ доктора Моро, и он узнал в Шаддэке этого мрачного героя Герберта Уэллса. Оживший доктор Моро. Он одержим безумной идеей насильственного соединения человека и машины. Он хочет преобразовать мир. Он, безусловно, охвачен манией величия, в его грандиозных замыслах все человечество переходит на новую, высшую ступень развития. Моро тоже хотел поспорить с Богом и сделать из животного человека. Что, если Шаддэк не гений, что, если он маньяк, подобный Моро? Тогда они все пропали.

Ломен сел в машину, закрыл дверь. Включил зажигание и обогреватель. Его знобило.

Зажегся экран компьютера, сигнализируя о готовности к работе.

Проект «Лунный ястреб» – его единственная надежда, независимо от того, осуществится он или провалится. Ради спасения проекта необходимо убрать эту девчонку, Кристину. Возможно, ей удалось ускользнуть от Такера и родителей. Надо дать указания о наблюдении за шоссе и северным въездом в Мунлайт-Ков. Девчонку надо перехватить во что бы то ни стало. Наверняка она попытается обратиться за помощью к одному из Новых людей, начнет рассказывать о своих «одержимых» родителях и сама загонит себя в ловушку. А те, кто еще не прошел через обращение, скорее всего, не поверят ей. Но лучше все-таки не надеяться на случай, а действовать наверняка.

Надо, кроме того, обсудить с Шаддэком ряд вопросов и решить кое-какие чисто полицейские проблемы.

И надо еще раздобыть что-нибудь поесть.

Он был зверски голоден.

27

Что-то не так, что-то не так, что-то, что-то.

Майк Пейзер оказался у своего дома на юго-восточной окраине города. Он только что вернулся из леса, спустился с заросших лесом холмов. Он был невидимкой и следопытом. Он был змеей и пантерой. Он был гол, как дикий зверь, и он возвращался с охоты, и кровь запеклась вокруг его рта. Возбуждение и усталость. Он два часа гонял по лесу свою добычу. Он осторожно обошел стороной дома соседей, некоторые из них были с ним одной крови, а некоторые – нет. К счастью, дома стоят далеко друг от друга, и не составляет никакого труда перебегать из тени в тень, от дерева к дереву, в высокой траве припав к земле, слившись с ночью. Быстрота и изящество, скрытность и скорость, раскованность и мощь. Все это с ним. А он сам уже на крыльце своего одноэтажного дома, он уже – через незапертую дверь – на кухне. И вкус крови на губах, крови, сладкой крови. Он славно поохотился, и как славно все же вернуться домой, но…

Что-то было не так.

Боже, как жжет, как жжет изнутри.

Он весь переполнен огнем, его обжигает пламя. Огонь требует пищи, требует топлива, топлива. Это нормально, организм в его состоянии потребляет массу энергии, огонь – это нормально, это просто бешеная жажда жизни. Ненормально другое.

Он не мог, не мог…

Не мог возвратиться в прежнее состояние.

Он вошел в темный дом, возбужденный собственным могуществом, игрой мышц. Он мог видеть в темноте почти так же, как дикие звери. Он слонялся по комнатам, он надеялся найти незваного гостя, пришельца, которого можно разорвать, разорвать и искусать, смять и впиться зубами в живую плоть. Но дом был пуст. В своей спальне он лег на пол. Он лежал на боку и умолял свое тело вернуться к прежней форме, к прежнему Майку Пейзеру, к человеку на двух ногах. Он чувствовал в себе это стремление к нормальному облику, в теле он ощущал сдвиг, но не более того, а затем все возвращалось назад. Отлив, затем прилив и опять отлив. А потом все застывало. Все оставалось на месте, никакого возврата.

Он в ловушке, он заперт в этом облике, который еще недавно казался воплощением свободы, столь желанной для него. Он уже не стремился к ней, он рад был бы от нее отказаться. Но он в ловушке, он заперт. Его охватила паника.

Страницы: «« 123456 »»

Читать бесплатно другие книги:

Она любила фильмы о любви и смотрела их часто, особенно с тех пор как умер ее муж. Смотрела, пока не...
«В этот час ранней ночи Грозный напоминал огромную горящую покрышку, ребристую, кипящую жидким гудро...
Новый остросюжетный роман популярного фантаста Александра Громова написан в жанре альтернативной ист...
Спешите творить добро! Но, встретив ночью в подворотне испуганную маленькую девочку с плюшевым медве...
Япония, далекий 1235-й год. Смертельные поединки на мечах, неколебимые правила чести, покорные и одн...
Беда всегда приходит неожиданно. Вот и Иван-царевич ни сном ни духом, что молодильные яблоки окажутс...