Русская наследница Знаменская Алина

Глава 1

– Госпожа Щебетина? Это Нью-Йорк. С вами говорит служащий концерна «Юнико»…

Катя просто уверена была, что это шутка. Идиотская шутка кого-то из бывших одноклассников. Было у них в классе несколько типов, способных так пошутить. Но кто именно? Маркелыч давно отец семейства, и жизнь его скрутила так, что у него времени не осталось на выдумки. Гусев находится в служебной командировке в Чечне. И ему-то как раз не до подобных шуточек. Мог, конечно, так приколоться Герка, но Герка сидел.

– Должен с прискорбием сообщить вам, госпожа Щебетина, что господин Юнин скончался от сердечного приступа.

Мать с миксером в одной руке и с кастрюлей в другой появилась в дверях. Ей показалось, что дочь что-то странное мелет по телефону.

– Опять балуются?

Наконец Катя положила трубку. Вопрос матери остался без ответа.

– Ты что – язык проглотила? Кто звонил-то?

Катя села на диван, потом зачем-то сбегала в комнату отца, вернулась и села на прежнее место.

Старшая сестра вышла из ванной с чалмой из полотенца на голове.

– Что-то случилось?

Даша последнее время стала склонна к ожиданию плохих новостей, и поэтому ошарашенный видок сестры не застал ее врасплох.

– Звонили из Америки, – проговорила Катя, с удивлением прислушиваясь к собственным словам. – Сказали, что Славка Юнин умер.

Несколько секунд все молчали. Катя почему-то отметила, что Даша становится похожа на мать. Ее некогда тонкая фигура потеряла форму, размылась. Начала полнеть. И все же черты лица от этого не пострадали. Вот сейчас Дарья подняла свои бровки домиком, глазищи распахнула. Скорбящая мадонна, да и только. Удивительно, как Даша помнит всех одноклассников младшей сестры.

– Из Америки? – переспросила мать. – А почему именно тебе звонят?

– У него больше никого не осталось… – вместо Кати прошептала Даша. У нее уже давно дружно бежали слезы. – Бабушка-то давно умерла…

Катя внимательно наблюдала за матерью и сестрой. Поверили. Судя по их реакции – все возможно. Может быть, ее никто и не разыгрывает? Получается, что Юнин и правда умер.

У него был врожденный порок сердца, это все знали. Когда мальчишки толпой ходили в военкомат, Славка оставался на уроках с девчонками. В армию его так и не призвали. Нет, все-таки – чушь! Они же такие молодые! Осталось одно: это он сам так мог подшутить над ней. Вот именно: тест на жадность!

– Согласно завещанию господина Юнина, вы являетесь его единственной наследницей…

Ну конечно! Шутник… Хорошо хоть она не повела себя как последняя дура, не закричала в трубку: «Вылетаю немедленно!»

Она прежде всего сказала, что считает подобные шутки идиотскими. А потом добавила, что даже если, не дай Бог, это все правда и Славка Юнин в свои тридцать лет только и делал, что думал о смерти и поспешил составить завещание (лично она от всей души желает ему доброго здравия), но ежели все-таки это случилось и он завещал ей, Кате, все свое добро, то ей от этого ни жарко ни холодно. Где она, Катя, а где – Америка? Прилететь она все равно не сможет, потому что деньги на билет ей придется собирать по всему городу, а свободных денег сейчас ни у кого нет.

Когда она все это изложила, на том конце провода промычали что-то по-английски, а затем на ломаном русском пообещали позвонить еще.

…Мать, глядя на Дашу, тоже заплакала. Слеза скатилась по щеке и капнула в тесто для блинов. Обе смотрели на Катю с сочувствием и осуждением одновременно. Почему, мол, ты-то не плачешь, не присоединяешься? Кино!

Катя хмыкнула и показала матери на место рядом с собой на диване. Та села.

– Мам, ты еще не все знаешь, – проговорила Катя, прислушиваясь к собственному голосу. – Дело в том, что все свое состояние, а оно, по словам звонившего, немалое: руководство компанией, счет в банке, две квартиры – все это якобы Юнин завещал… мне.

– Любовь! – выдохнула мать.

– И ты теперь… уедешь в Америку? – В глазах сестры было отчаяние. Будто она, Катя, в «горячую точку» собралась, на подвиги.

– Эй, вы обе! На сериалах вскормленные! – строго прикрикнула она. – Неужели думаете, что это может быть правдой? Да шутка это! Очередной привет Славки Юнина. Вот увидите, явится на днях с цветами.

Мать обиженно засопела.

– А ведь как он любил тебя, – с робким упреком вспомнила Даша.

– Прошляпить такого парня! – подхватила мать. – Нужно быть круглой дурой!

– Начинается!

Катя забрала из рук матери кастрюлю с тестом, миксер и отправилась в кухню. Настроение было испорчено.

В своей жизни бы лучше разобрались, чем к ней с упреками соваться. На нем что, написано было, что он таким удачливым окажется? Даже если все знать наперед, как полюбить, если не любится? В двадцать лет не очень-то думалось о деньгах. Любви хотелось… Катя включила газ и полезла за сковородкой. Спиной она почувствовала, что мать вошла в кухню и стоит у раковины. Даша тоже рядышком: волосы в прихожей расчесывает. Обе в мыслях о наследстве. Взбаламутил семейство пресловутый звонок. Только папы с племянниками не хватает, а то и они бы каждый по версии выдвинули.

Мать не выдержала первая:

– Я всегда говорила вам: смотрите лучше! Такие мальчишки были рядом, а вы обе за кого уцепились?

– Мам… – жалобно протянула Даша и включила фен. Мать обратила взор на спину младшей дочери, Кати.

– Юнина твоего, между прочим, видно было сразу. Математик, умница, хоть и рос без отца. Один из класса с золотой медалью окончил! – Шум фена мешал матери, и она заговорила громче: – И ведь какой постоянный! Класса с восьмого за тобой ходил? Ни на кого не смотрел. А ты кого выбрала? Нарочно не придумаешь!

Катя включила миксер и принялась работать над тестом с усердием бурильщика. Мать плюнула и ушла в комнату. Но тесто, увы, взбивается за минуту, и ровно через минуту мать вернулась в кухню за сигаретами.

– Рядом был золотой человек, а ты ухватилась за бандита!

– Полегче, мам.

Катя налила теста на раскаленную сковороду. Эти ежевоскресные вылазки к матери она терпит исключительно из-за отсутствия в общежитии приличного душа. Если бы не это обстоятельство, она, пожалуй, ограничилась бы посещениями родительского дома раз в две недели. Нет, конечно же, она очень любит мать и сестру, но это бесцеремонное вторжение в частную жизнь иногда просто ввергает в отчаяние. Мужчины в этом отношении – дело другое. Отец никогда ни во что не вмешивается, пока его не попросишь. Брат Вадик способен на решительные действия, но на язык сдержан. И потом – в родительском доме он бывает крайне редко по причине военной службы.

– И хоть бы расписались, а то… бегает к тебе, когда ему вздумается, а ты дожидаешься! Вот теперь где он ошивается? Деньги просадит и прибежит, а ты дожидайся!

– Мама! – Тон Кати становится грозным.

Надежда Семеновна поняла, что переборщила, и постаралась смягчить невольно вырвавшиеся слова:

– Это я к тому, что с Юниным ты была бы – жена, а с этим ты…

– С Юниным я бы сейчас была вдовой! – перебила ее Катя, с грохотом ставя сковороду на плиту. – Ты это хотела сказать?

– Типун тебе на язык! – подскочила мать. – Может, он жив-здоров, а этот звонок – чья-то дурацкая шутка…

– Что и требовалось доказать, – удовлетворенно произнесла Катя, наливая на сковороду новую порцию теста. – Дарья, иди жарь! Я – в ванную.

Закрывшись в ванной, Катя включила холодную воду и умылась. Глянула на себя в зеркало. Она никогда не могла понять, с чего Юнин так запал на нее. Она не похожа ни на мать, ни на сестру. И та и другая – в теле, да и черты лица поярче. Катя же в отца – сухопарая и блеклая какая-то.

«Ты не такая, как все, – говорил Юнин. – У тебя все внутри». Что уж там внутри мог разглядеть Славка, осталось для Кати секретом. Что же касается того, что снаружи, она годам к двадцати научилась слегка приукрашивать. Пыль окружающим в глаза пускать. Необходимо, как оказалось, два-три штриха косметики, чтобы ее лицо заиграло всеми красками. Раз-два, и перед вами новая Катя. Только кому все это нужно?

Катя посильнее открыла кран, чтобы не слышать ворчания матери.

– Она даже не была его любовницей! – Сьюзи Уэлдон оторвалась от компьютера и многозначительно взглянула на приятельницу. Кэролл только что принесла почту для управляющего, и у девушек возник отличный повод поболтать.

– Но может быть, она его кузина? Или что-то в этом роде? Дальняя родня?

– Как бы не так! Даниел утверждает, что они всего лишь учились в одном классе! Как тебе это нравится? Первая любовь, причем безответная. Можешь себе такое представить?

– То, что любовь бывает безответной, – могу. Но чтобы завещать ей все свое состояние… Эти русские просто шизанутые. Неужели у него нет настоящих родственников?

Кэролл пожала плечами и села за секретарский стол Сьюзи. Если случайно заглянет Филипп или кто-нибудь из отдела маркетинга – она сортирует почту. Тут полно газет и рекламных проспектов.

– Разве он русский? – с интересом продолжила она эту тему. – Я думала, что Станислав – польское имя. Он не поляк?

– Он русский. Он приехал из России лет семь назад. Да, лет семь или около того. Без гроша в кармане. Все, что у него было, – это его умная голова.

– Семь лет? Слишком короткий срок, чтобы сколотить капитал, встать во главе компании и преуспеть в бизнесе. Тебе не кажется?

Сьюзи включила кондиционер и достала из холодильника ледяной тоник. Жара.

– И все же он сделал это, – подтвердила она. – Бедняга не собирался умирать в расцвете сил. Он работал как проклятый. Возможно, он надеялся когда-нибудь покорить ее или хотя бы привязать к себе этим наследством? Последние три года он ни разу не брал отпуск.

– Подумать только!

Дверь открылась, и в приемную вошел управляющий. Кэролл поднялась, захватив кипу рекламных проспектов.

Филипп Смит, похоже, был серьезно озабочен. Его высокую, легко узнаваемую фигуру сегодня особенно портила сутулость. Меж бровей пролегла глубокая складка. Управляющий словно взял на себя чей-то груз. Впрочем, прическа, как обычно, была безукоризненна – копна жестких темно-каштановых волос тщательно разглажена гелем. Сьюзи знала, что, если их не разглаживать, они будут кудрявиться. Однажды она попала в общую с Филиппом компанию на уик-энд и подметила эту деталь. Кажется, кроме нее, в фирме этого никто не знал. Филипп обычно строго придерживался избранного имиджа.

Он мельком взглянул на бумаги в руках Кэролл и сказал:

– Я попрошу вас, Сьюзи, напомнить всем приглашенным, что совещание начнется через пять минут.

Он стремительно пересек приемную и скрылся в кабинете.

Сьюзи и Кэролл переглянулись. Они поняли друг друга без слов. За последние две недели Филипп разучился улыбаться. Жаль, ведь его так украшает улыбка. Похоже, внезапная смерть босса по-настоящему потрясла его. Кажется, они даже были друзьями. Друзьями не для совместных уик-эндов, а в том смысле… Говорят, когда у Филиппа начались проблемы с Деборой и он от отчаяния не знал куда себя деть, ходил мрачнее тучи, Станислав пригласил его к себе в гости. Вроде бы они там пили водку и говорили о жизни. Босс сам предложил Филиппу свою жилетку для слез, и тот, надо сказать, после нередко прибегал к этому способу облегчить душу. Он мог заявиться к Станиславу среди ночи, что называется, в состоянии аффекта и уйти на другой день с совершенно светлым взглядом на жизнь. Сьюзи приходилось общаться с женой Филиппа, Деборой. Та еще фурия. Дебора умела кого угодно довести до белого каления, с ней все ясно, но вот Станислав… С какой стати он брал на себя роль психотерапевта и чем таким особенным он мог утешить интересного респектабельного Филиппа, потерпевшего фиаско в семейной жизни? Неясность порождала сплетни и занимала умы таких служащих концерна «Юнико», как Сьюзи и Кэролл.

Помощник Филиппа, Даниел, появился в приемной минуту спустя, и вскоре все, кого пригласили, собрались в просторном кабинете управляющего. Сьюзи на правах секретаря последовала за приглашенными, а Кэролл осталась в приемной изнывать от любопытства.

Сегодня Филипп Смит был слишком официален. Сьюзи сделала вывод, что разговор не будет изобиловать подробностями. Она подавила вздох и положила перед собой блокнот.

– Я собрал вас всех, чтобы объявить о содержании завещания господина Юнина и тем самым поставить все точки над i.

Сьюзи посмотрела на Даниела. Он как-то обмолвился, что, возможно, Юнин и Смит – голубые. Чушь. Сьюзи ни на секунду не поверила. От Филиппа всегда исходило что-то чисто мужское. Когда он проходил мимо стола Сьюзи, у нее обычно щекотало в животе и мурашки пробегали по шее. Просто Филиппу не повезло с женой. Теперь той нужны его акции. Бракоразводный процесс длился второй год, и супруги до сих пор не пришли к компромиссу. Бедняга Филипп! Что же касается покойного Юнина… Непрошеные мысли Сьюзи разогнал уверенный голос Филиппа:

– Все свое движимое и недвижимое имущество, а именно: акции компании, квартиру в Нью-Йорке и квартиру в Калифорнии, банковские счета – господин Юнин завещал госпоже Щебетиной, которая проживает в России.

Филипп сделал паузу, предвидя вопросы, но никто не посчитал нужным ее нарушить. Даниел прятал свои смешинки под ресницами, остальные были бесстрастны. Сьюзи открыла было рот, но поняла, что вопрос о родстве Юнина с женщиной из России прозвучит неуместно, и промолчала. Филипп поднялся со своего стула и прошелся по кабинету.

– Поскольку господин Юнин владеет… владел контрольным пакетом акций, руководство компанией перейдет в руки его законной наследницы.

– Что-нибудь известно о ней? – раздался голос из совета директоров.

Филипп вздохнул.

– Известно только, что ей около тридцати лет. Она не замужем. Живет в одном из центральных районов России. В родном городе господина Юнина.

– Не густо.

– Ну а если русская наследница откажется от наследства? – вдруг подал голос Даниел. Причем он не пытался скрыть иронию. Сьюзи догадалась, что Дэну, как обычно, известно больше других. По кабинету пробежал ропот. Филипп и Даниел несколько секунд молча смотрели друг другу в глаза. Филипп – отстраненно и задумчиво. Даниел – насмешливо и вызывающе.

– Если русская наследница по каким-либо причинам откажется вступить в наследство, акции будут поровну поделены между членами совета директоров, а остальное имущество перейдет в фонд помощи больным детям. Такова воля покойного.

Филипп снова занял место за столом и оглядел присутствующих. Не пропустил он и Сьюзи. Та ужаснулась боли, которая плеснулась на нее из глаз управляющего. Он страдал. Ее поразила догадка: он тоскует по Юнину! И его меньше всего сейчас волнуют акции, перешедшие к русской женщине. Вот это номер! А ведь кого, как не его, должно волновать все это? Ведь именно он мог занять главное место в совете директоров и возглавить компанию после смерти босса.

Сьюзи беспомощно оглянулась, будто ища подтверждения своим мыслям, и наткнулась на насмешливый взгляд Даниела.

– С чего такие прогнозы? – громко спросила она. – Где ты видел женщину, которая отказалась бы от такого состояния? Тем более у них в России сейчас не лучшие времена, не так ли?

– Все так, – подхватил Дэн. – Но ты бы слышала, что она ответила мне, когда я дозвонился до нее!

– Что же?

Все присутствующие обратили взоры на Даниела. Сьюзи поняла, что Филиппу известен ответ наследницы.

– Она сказала, что у нее нет денег на билет до Нью-Йорка. И по этой причине она вряд ли сможет приехать, чтобы вступить в наследство. А в завещании есть пункт, который Филипп забыл упомянуть… Госпожа Щебетина сможет наследовать ему только в том случае, если согласится на переезд в Америку.

– Так и сказала, нет денег на билет?

– Именно.

Кто-то попробовал хихикнуть, кто-то присвистнул. Но Филипп поднял глаза, и все стихло.

– Если по каким-то причинам госпоже Щебетиной будет затруднительно приехать, я сам полечу в Россию и отвезу бумаги. А потом буду сопровождать ее сюда. Есть еще вопросы?

Даниел перестал улыбаться, Сьюзи увидела, какие черные и блестящие у Дэна глаза: он так распахнул их, что они стали казаться вдвое больше.

– Да, я полечу в Россию, тем более накопилось достаточно дел, которые раньше решал в России Станислав. Теперь придется этим заняться кому-то из нас. Вот я и займусь.

«Бежит от своей Деборы», – подумала Сьюзи и отчетливо услышала, как за дверью чихнула Кэролл.

Глава 2

Даша обманула мать, сказав, что едет на семинар по новым лекарствам от аллергии. Она взяла отгул и осталась дома. Время от времени ей просто необходимо побыть одной. Даша с утра проводила Анютку в школу, отвезла Витальку к родителям, а сама вернулась домой. Первым делом порылась в Анкиной свалке аудиокассет, разыскивая что-нибудь поспокойнее. Нашла инструментальные композиции Димы Маликова. Поставила кассету в магнитофон. Музыка моментально подхватила ее мятежное настроение и начала укачивать. Даша принялась за уборку. Прежде всего – шкаф. Полки с вещами дочери. Дашу удручала неаккуратность Ани. Вот Виталька совсем другой. Его конструкторы, многочисленные пазлы, блокноты и видеокассеты всегда в идеальном порядке. Если бы он был как все дети… Скорее всего он прекрасно учился бы и был бы опорой матери. У него какая-то патологическая тяга к порядку. Конечно, эгоистично с ее стороны было отвезти его сегодня к матери. Та в течение последних двенадцати лет и так практически с ним неразлучна. Но мать отдыхает хотя бы в Дашины выходные. Или когда дед, Дашин отец, берет мальчика с собой на турбазу. У Даши же практически нет дня, когда бы она могла побыть одна… Даша наконец развесила Анюткины комбинезоны, брюки, блузки и перешла к полкам с бельем. Отсутствие у дочери стремления к порядку компенсировалось ее успехами в учебе. Слава Богу, хоть в этом нет проблем. Приятно ходить на родительские собрания и слушать об успехах Ани. Лет с пяти девочка была совершенно самостоятельным ребенком. По утрам сама разогревала чайник, одевалась и тихонько уходила в детский сад, а позже – в школу, благо и то и другое находилось во дворе. Анютка рано поняла, что матери трудно приходится с братом. С ним надо много заниматься: играть, читать, разговаривать. Чтобы он потихоньку, по капельке продвигался в своем развитии. А уж эти Виталькины приступы… Иногда они были так часты, что совершенно выматывали Дашу. Были периоды, когда припадки эпилепсии забывали о Витальке, но о них не забывала Даша. Сама возможность их продолжала держать ее в постоянном напряжении, не позволяя расслабиться.

Даша давно жила в условиях постоянного, непроходящего стресса. Как говорится, «в обстановке боевых действий». Вечные проблемы, бесконечная нехватка денег держали ее под прицелом, не давая забыть, что она, Даша, боец. Кто кого одолеет – она эту жизнь или, наоборот, жизнь ее, Дашу? И никогда, даже в самые благополучные минуты Даша не осмеливалась считать себя победителем. Она знала, что это всего лишь передышка перед боем.

Даша покончила с бельем и приступила к письменному столу. Когда дочь привыкнет ставить учебники на полку? Сколько раз просила ее об этом! Нет, она упорно оставляет их вперемешку с тетрадями бесформенной горой на столе.

Даша сложила учебники и принялась сортировать тетради. Под хаосом разноцветных тонких лежала раскрытая толстая, исписанная острым и ровным, как новый забор, почерком Ани.

«Сегодня я не хотела идти в школу. Андрей болеет, и класс без него кажется пустым», – прочитала Даша и перелистнула тетрадь на несколько страниц назад. Надо же, ее дочь ведет дневник – как она, Даша, в детстве. Те же глупые записи, то же постоянное состояние влюбленности… Вся душевная жизнь сосредоточена в каком-то Андрее, а о ней, матери, всего несколько фраз: «Получила тройку по контрольной, мама еще не знает…» «Нужно попросить у мамы новые кроссовки…»

Даша перелистнула несколько страниц, бегло просматривая. Ну, вот теперь Андрей забыт, и все записи о каком-то Саше. Хорошо хоть в свои двенадцать Анька остается нескладной и угловатой и мальчишки пока не разглядели в ней Прекрасной Дамы, а то… Скоро за ней нужен будет глаз да глаз. Даша уже собиралась захлопнуть тетрадь, когда наткнулась на запись, которая как магнитом притянула ее внимание: «Сегодня я проснулась с непонятной тоской в сердце. Я долго лежала и смотрела в потолок, пытаясь представить, что дома у нас как раньше… Папа! Я так скучаю по тебе! Наверное, и ты думаешь обо мне сейчас, я это чувствую. Где ты, папа?»

Дашу как кипятком обожгло. Кровь бросилась в голову. Даша не видела бывшего мужа больше двух лет, хотя прекрасно знала, что он в городе. Больше двух лет она не получала от него алиментов или хотя бы каких-нибудь вестей. От знакомых она то и дело слышала, что его видели то там, то сям с новой женой и малолетним сыном.

Рана, нанесенная разводом, долго кровоточившая у Даши в душе, вроде бы зарубцевалась и, если ее не трогать, не очень-то и болит, а тут… По этой ране словно ножом полоснули. Даша задохнулась. Боль дочери со всего размаха врезала ей под дых. Даша согнулась в кресле и приклеилась глазами к тетради.

«Как я люблю тебя, папа! Я знаю, что и ты меня любишь, не можешь не любить. Может быть, Витальку ты любишь меньше, но меня… Я храню все твои подарки, которые ты сделал мне с тех пор, как не живешь с нами. На девять лет ты подарил мне плейер, и я его очень берегу, не даю Витальке, а то он может сломать. Когда я ложусь спать – надеваю наушники и слушаю музыку. Когда мне исполнилось десять, ты подарил мне ветровку. Она уже мне мала, но я храню ее как память. Мама хотела отдать ее соседке, но я не дала. Ведь это твой подарок».

Поначалу Кириллов приходил к детям и даже брал их к себе. Его новая жена хотела выглядеть великодушной. Анютка обычно мало чего рассказывала после таких встреч, и все подробности Даша узнавала от сына. Он так и остался ребенком, не умеющим врать. Однажды Кириллов вместе со своей Людмилой заехал за детьми на машине – покатать. А заодно рисануться новым автомобилем. Когда все уселись, Виталька начал канючить:

– Кириллов, вернись к мамке. Зачем ты такой дурак, попроси прощения, мамка простит, она добрая…

Даша легко могла представить, какую реакцию вызвали Виталькины просьбы у Людмилы. Не представляя, как вести себя с такими детьми, как Виталька, она, вероятно, не сумела скрыть раздражения.

– А ты, тетя Люся, сука и б…! – громко ответил он на ее выпады. – У тебя своего мужа нет, ты чужого украла. Ты – воровка! Ты старая и некрасивая! Кириллов, поехали домой!

После этого инцидента Кириллов перестал забирать детей, но все еще приходил сам. Правда, все реже…

«Папа, – писала Анютка в никуда в своей интимной тетради, – почему ты не приходишь ко мне? Почему? Если ты не хочешь встречаться с мамой, приходи ко мне в школу. Я так тоскую по тебе! Я не видела тебя два года. На последний день рождения ты ничего мне не подарил. И не пришел. А я тебя ждала не из-за подарка! Но ты так и не пришел…»

Даша уже ревела, не сдерживая рыдания. Вся боль, осевшая на дно, взбултыхнулась, замутила душу. Анька посвятила блудному папаше без малого три страницы своего дневника. Получилась целая ода, полная любви и отчаяния.

Когда перестали приходить алименты, Даша пыталась найти Кириллова через милицию. Там ей ответили, что Кириллов в городе не прописан, а по месту прописки в деревне у матери не проживает. Его новая жена поменяла квартиру, родила ему сына, и он порвал с прошлой жизнью. Прекратил всякие отношения с ней, Дашей, с Виталькой, с Анюткой. Он находился в розыске из-за неуплаты алиментов и при этом спокойно жил в городе, занимался бизнесом жены. Найти его не могли. То, что пережила Даша за эти годы, было тяжело и тоскливо. Но то, что она переживала сейчас, читая Анечкин дневник, было хуже. Она вскочила и заметалась по квартире, натыкаясь на вещи. Попадись ей Кириллов в эту минуту, дело могло плохо кончиться. Он получил бы за каждую Анькину слезу. Вероятно, Кириллов смутно подозревал это, недаром так тщательно избегал встреч с бывшей женой. В их крошечном городе это было довольно непросто.

Даша сбросила халат и натянула летнее платье. Она не знала, куда пойдет, но оставаться в замкнутом пространстве своей двухкомнатной квартиры больше не могла. Ее вынесло на улицу в раскаленное марево майского полдня. Она стремительно пересекла двор, вышла к автобусной остановке. Тут же поняла, что стоять и ждать автобус не в состоянии. Пошла дальше, через площадь, мимо рынка к общежитию, где жила и работала младшая сестра Катя. Уже войдя во двор общежития, Даша вспомнила, что Катя уехала. Женщина опустилась на скамейку и тупо уставилась в асфальт. Кати нет. Значит, придется идти еще два квартала на работу к подруге. Даша просто не могла не выплеснуть на кого-нибудь избыток своего горя. Она уже дошла до магазина «Детское питание», когда увидела Виктора. Витька Пашкин, давний возлюбленный сестры Кати, был в обществе дам. Дамы уже нырнули в машину, а он замешкался, рассовывая пакеты с едой в багажнике.

– При-ве-ет… – мягко пропела Даша, удивленно слушая свой изменившийся голос. – Гуляем?

Она фамильярно положила руку на плечо Пашкина. И прищурилась. Вот та жертва, которая примет на себя избыток Дашиного негативного состояния! Заслужил. Лет десять Витька изматывает Катю своей непонятной любовью. Когда нужно было выбирать между умницей Юниным и хулиганом Пашкиным, Катя, к негодованию родных, выбрала второго и по сей день расплачивается за свой выбор. Вот опять: столько времени он мотался черт знает где, теперь вернулся в город, пирует. А потом заявится к Кате как ни в чем не бывало.

– Привет, – без тени смущения ответил зятек. – Ты от Кати? Как она?

– О-оо… – потянула Даша, делая загадочное лицо. – Про Катю лучше не спрашивай.

Даша беззастенчиво осмотрела Пашкина с головы до ног. Выглядит он, как всегда, шикарно. Прямо Сильвестр Сталлоне.

– А ты что-то похудел, – скривилась Даша. – Дела идут не лучшим образом, а?

Виктор пожал плечами:

– Всякое бывало. Так передашь сестре мой привет?

Улыбка обнажила здоровые зубы хищника.

– Нужен ей твой привет как… – Даша смотрела Пашкину прямо в глаза и улыбалась. Она с удовольствием наблюдала, как глазки его сузились и потемнели.

– Что, завела кого-нибудь? – быстро спросил он, захлопывая багажник.

Дашино настроение заметно выравнивалось по мере того, как падало настроение Пашкина. Даша хмыкнула.

– Да нужны вы ей, кобели российские! Она себе в Америке миллионера отхватит. Или мальчика помоложе снимет.

Пашкин криво усмехнулся и сплюнул.

– Что-то я не пойму тебя, сестричка… ты о чем?

– Все о том же. Катя в Америку улетает. Наследство получила. Остались небольшие формальности – и адью! Уяснил?

Даша видела, что Пашкин не уяснил. Такое трудно проглотить одним куском. Он механически хлопал ресницами, глядя на Дашу.

Она рассмеялась ему в лицо, тряхнула волосами и пошла прочь. Краем глаза она видела, как Витька дернулся было за ней, но его позвали дамы. Он прыгнул в машину, громко хлопнув дверцей, и поехал следом за Дашей, прижимаясь к тротуару.

– Подожди, Даш. Подожди, слышишь? А сейчас она где?

– Ответила бы я тебе в рифму, – не оглядываясь, бросила Даша. – В деревню уехала, с родней попрощаться. Счастливо погулять, зятек!

И она сделала Пашкину ручкой. У него сейчас было вытянутое, глупое лицо. Она дала-таки ему по носу! Он был по меньшей мере сбит с толку. Сегодняшнюю вечеринку Даша ему наверняка подпортила. Так их! Ей расхотелось идти к подруге. Она вернулась на рынок и купила себе цветов. Домой к матери она шла самой длинной дорогой, бережно прижимая к груди беззащитные тюльпаны.

Глава 3

По мере того как автобус приближал Катю к соседней области, у нее все больше укреплялось ощущение, что он возвращает ее в прошлое. Огромные вековые сосны по обеим сторонам дороги, трава вперемежку с одуванчиками, легкомысленные облака – все это, как вино, пьянило, кружило голову, делая настоящее нереальным, а прошлое, наоборот, до того близким, словно автобус крутил километры времени в обратном порядке.

Катя и без того в последнее время была как во сне. Она не могла решить: верить уже в происходящее с ней или подождать еще? Но слух о том, что Катя Щебетина уезжает в Америку, разнесся по городу с невероятной быстротой, и ей ничего не оставалось, кроме как принять все как есть. Ей снова позвонили и сказали, что привезут вызов и билет. Что в Америку она полетит не одна, а с представителем фирмы. Все это смахивало на сказку, верить было боязно, но Катя уже вступила в эту игру. Странно, но больше всего в последнее время она думала о Юнине. Он даже снился ей несколько раз со своей полудетской улыбкой. Учительница пения называла его картинкой. Юнин и правда был красив. Но красив какой-то девичьей, нежной красотой. Темноволосый и пронзительно синеглазый, Юнин очень мило краснел, когда Катя нечаянно задевала его плечом. Тогда румянец на щеках Юнина ассоциировался со спелым пушистым персиком. Катя так и дразнила его: персик, – хотя видела, что Славку это злит. Кате нравилась влюбленность Юнина, но сама она посматривала на ребят постарше. Ее интересовал Виктор Пашкин – высокий, небрежный. Он был старше их на три года, от него веяло силой. По Катиным тогдашним понятиям, Пашкин был ближе к мужчинам, чем к мальчикам. Как выразилась бы сейчас ее племянница Анютка, Виктор был крутой парень. Но он в упор не видел Катю. Зато Юнин не спускал с нее глаз. Она охотно списывала у Славки контрольные по математике, домашние задания по химии и физике, разрешая провожать ее после дискотек, не больше. Сама оставалась фанаткой Пашкина. Бегала на переменках посмотреть, что поделывает ее кумир. Пашкин долгое время ее не замечал. Да и что замечать-то было? Два серых пугливых глаза из-под челки, ножки-карандаши да русый хвостик. Вот и весь нехитрый набор. Чтобы Катю заметить в ту пору, с ней надо было тесно общаться.

Но жизнь упорно не хотела сталкивать Катю с Виктором Пашкиным. Времени же на личную инициативу у нее не оставалось. Родители загрузили ее по уши: музыкальная школа, репетитор по английскому, бассейн. Тут еще у Даши один за другим родились дети, нужно было помогать. Юнин стал ее тенью: встречал из музыкалки, провожал в магазин. Даже уговорил бабушку нанять ему того же репетитора, что и Кате. Хотя, честно говоря, ему репетитор был ни к чему. Юнин всему мог научиться самостоятельно. Такой был способный.

Как-то летом (они тогда окончили первый курс, Катя – колледжа, Славка – института) она отправилась в магазин. Катя везла коляску с Анечкой. Ей нужно было купить молока и кефира. Ее догнал Юнин.

– Вот, шел мимо, вижу – ты.

Катя знала, что Славка врет. Он всегда появлялся «случайно». Казалось, что он вечно сидит в засаде у ее дома. Они пошли вместе. Возле «Детского питания» Анечка заплакала, Кате пришлось взять ее на руки. Юнин побежал за кефиром. И тут она увидела Пашкина – он выходил из «Погребка». Кафе находилось как раз под магазином, в подвале. Он показался ей просто сногсшибательным. Джинсы обтягивали его ноги как вторая кожа. Поверх футболки – кожаный жилет.

Катю в жар бросило, когда она увидела, что он направляется в ее сторону. Она оглянулась – поблизости никого. Потом уже сообразила, что стоит рядом с его мотоциклом. Итак, он шел прямо на нее и смотрел на них с Анечкой. Тут выбежал Юнин с кефиром, тогда Пашкин остановился и прямо-таки уставился на них. Вытаращился. Катя чувствовала, как краснеет, и ничего с этим поделать не могла. Она поняла, что Виктор вспомнил, что учился с ними в одной школе, и теперь обалдел, решив, будто это у них со Славкой такой большой ребенок.

– Привет, – сказал Пашкин, надевая шлем. – Когда это вы успели?

Юнин улыбался, глядя на Катю, а она думала о том, что никогда не простит ему эту глупую улыбку. И то, что он сегодня увязался за ней. Посадила Анечку в коляску и сказала:

– Это моя племянница.

И выдернула у Славки из рук пакет с кефиром. И тогда Пашкин расхохотался. Он ржал так заразительно, что Катя тоже улыбнулась. И Славка тоже.

– Так вы студенты?

– Ага.

– На каникулах? Слушайте, мужики, я сейчас в лагере «Дружба» плавруком. У нас вожатых не хватает на вторую смену. Слабо?

Катя мгновенно опьянела от его голоса. От того, как он назвал их «мужики», от перспективы провести летний месяц рядом с ним.

Она онемела, и за нее ответил Славка:

– Я работаю, а Катя сестре помогает.

У Кати на лице мелькнул ужас: Виктор уже садился на мотоцикл! Сейчас он взмоет над асфальтом на полной скорости, и тогда уже никогда… Но прежде чем она успела возразить, Пашкин уже прочел что-то на ее лице и до того, как умчаться, вынул ручку из кармана жилетки и сказал:

– Дело ваше. Надумаете – позвоните.

Он спокойно взял Катину руку и на запястье крупно вывел номер своего телефона. Пока он держал ее за руку, у нее перехватило дыхание и остановился пульс. Она уже не слышала, что там говорил Юнин. Она неделю не мыла левую руку, а когда принимала душ, выставляла ее так, чтобы вода не попала. Номер телефона она пела как песню. А когда номер все же пропал с руки, она уже работала вожатой в лагере «Дружба»…

Автобус остановился возле указателя «Семеновка». Несколько человек вышли из автобуса. Катя вгляделась в очертания деревеньки, раскинувшейся по холму. Нарядно-лубочно высилась отреставрированная церковь на пригорке, зеленым островом прижалась к деревне березовая роща. Сколько же она, Катя, здесь не была? Ну, два-три года – точно. А раньше почти каждое лето с сестрой проводили здесь. И когда в колледже училась, ей в Семеновку было ближе, чем домой. Она и наведывалась к бабушке чаще, чем к родителям. Ну, ничего, в Семеновку она обязательно заедет на обратном пути. А сейчас – в город. Туда, где она когда-то училась в колледже и где вовсю разворачивался ее роман с Виктором Пашкиным…

Все началось тогда, летом, в лагере. Ей достался самый младший отряд, и она носилась с ним, как клушка с цыплятами. Но теперь у нее была возможность любоваться своим кумиром. Больше всего она любила водить свой отряд на речку. Там, со свистком на шее, в черных фирменных плавках, царствовал плаврук… Он свистом загонял отряд в воду и подходил к Кате. Она терялась, у нее подкашивались ноги. Стараясь не смотреть на плавки Виктора, Катя вертела головой – делала вид, что волнуется за детей. А Пашкин, казалось, не замечал ее смущения и, когда говорил, словно невзначай трогал указательным пальцем ее плечо. Она сходила с ума от этих прикосновений, думать больше ни о чем не могла. И днем и ночью, в столовой, в лесу, в игровой, на спортплощадке – везде ее преследовал образ плаврука.

Если бы не нужно было всякий раз после купания вести отряд в душевую, она могла бы наблюдать, как Виктор заигрывает с вожатыми из других отрядов. По ночам девчонки-вожатые, разогнав детей по палатам, искали приключений на свои задницы – кровь играла, а природа вокруг этому способствовала. Бегали на соседнюю турбазу, устраивали ночные купания и прочее… Катя в этих вылазках не участвовала. К середине смены она превратилась в наэлектризованное поле – тронь, и ожог гарантирован. Она чувствовала приближение Виктора спиной, за несколько шагов. Соседки по комнате, Лиза и Юля, дома почти не ночевали – влезали в окно, когда уже начинало светать. Поскольку двух часов сна им было мало, как ни крути, Кате приходилось по утрам поднимать их на зарядку. Но иногда ночным похождениям мешала погода. В ту ночь была страшная гроза, за окном сверкало. Искательницы приключений остались дома и завели разговор «про это». Про это она могла рассуждать только с точки зрения теории, но сама тема была для нее животрепещущей.

– Я тоже в лагерь неосведомленной приехала, – успокоила ее Лиза. – И она тоже. – Юля кивнула, подтверждая Лизины слова. И той и другой перевалило за двадцать, обе оканчивали университет.

– Девственность – это такая вещь, которую надо вовремя потерять, – наставляла Лиза. – А то парень тебя неправильно поймет. Вот ты, наверное, все еще девушка?

Катя кивнула.

– Ничего удивительного, – бросила Юля. – Парни сейчас такие придурки, что не тянет отдавать им самое ценное. Мы, если хочешь знать, сюда тоже девочками приехали.

– Но здесь-то вы кого-то нашли? – поразилась Катя. – Тут мужиков-то полтора милиционера!

Юля и Лиза переглянулись.

– А секс-символ?

Катю бросило в жар. Хорошо, что в комнате было темно. Секс-символом в лагере прозвали Виктора.

– Он? – пораженно прошептала Катя.

Девчонки дружно рассмеялись ее неосведомленности.

– Да он тут всех желающих обслужил, – весело сообщила Юля. – Хобби у него такое.

– «Хобби» у него что надо! – подхватила Лиза, и они снова расхохотались.

Катя сидела на своей койке потрясенная.

– И что же… вы все к нему… – Она не знала, как закончить вопрос.

– Ну, не все сразу, конечно, – успокоила Юля, а Лиза взялась объяснять:

– Мы однажды вот так же, ночью, собрались в комнате – все вожатые. Это в первую смену было. Ну и разговорились «про это». Оказалось – у многих девчонок парней-то по-настоящему и не было. А где их взять, нормальных? Наркоши одни. И долго так на эту тему распространялись. Ночь тихая, окно открыто… Вдруг из окна голос: «Девчонки, никаких проблем, всем помогу бесплатно!» Визг тут, смех, воспитателей перебудили. А потом и правда девчонки стали бегать к нему – как на операцию. После рассказывали друг другу, у кого как прошло.

– И как? – икнула Катя.

– Ну, он в этом деле мастер, – серьезно сообщила Лиза. – Только вот одна странная деталь: никого не целует в губы.

– Никого? – поразилась Катя.

Девчонки дружно покрутили головами.

Потом Лиза и Юля уснули, а Кате было не до сна. Она ворочалась с боку на бок, переваривая услышанное. В душе она негодовала, протестовала, пыталась не думать об этом, плакала. А наутро, когда увидела Пашкина, поняла, что серьезно больна. То, что с ней происходило, иначе и назвать было нельзя. Она должна переболеть им как корью, и тогда, возможно, она излечится. А пока все бесполезно. Ее тянуло к нему какой-то непонятной потусторонней силой. На планерке, когда он сидел неподалеку и она близко видела его загорелую, покрытую темными волосками руку, она почти ощущала тяжесть этой руки на своем теле. Помимо воли она представляла его ладонь на своем колене, бедре, груди… Жар разливался внизу живота закипающим сиропом и устремлялся вверх. Начинала гореть грудь, шея чесалась, а лицо покрывалось предательскими красными пятнами. Ей казалось, что все на нее смотрят, все догадываются, о чем она думает. Она почти теряла сознание от стыда и желания.

Все случилось очень просто. После отбоя она бежала мимо его домика – возвращалась после купания с реки. Он вынырнул из темноты и схватил ее за руку. Она охнула, а он сказал:

– Ну вот я тебя и поймал…

Катя боялась поднять на него глаза, словно он застал ее на месте преступления. Он усмехнулся и притянул ее к себе. И поцеловал в губы.

«Он никого не целует в губы», – сразу вспомнила она, и это нарушение правил, которое он сделал для нее, разом выключило в ней все тормоза. Она отдалась своей давней и первой страсти со всей безоглядностью девятнадцати лет. Эти объятия больше походили на борьбу. В них не было нежности – Катя так давно хотела этого, что теперь обнимала Пашкина с яростью и ненасытностью львицы, у которой могла отнять добычу стая гиен.

На рассвете, когда Катя должна была уйти, он сказал ей, проводив до дверей:

– Завтра приходи опять.

– Приду, – сурово ответила она. Их расставание напомнило ей кадры из старого фильма о партизанах.

Остаток лета превратился для Кати в одну сплошную безумную бессонную ночь. Потом, когда Катя уехала в колледж, Пашкин приезжал к ней на своем мотоцикле, бесцеремонно выставлял девчонок из комнаты общежития, и они предавались страсти на узкой койке с панцирной сеткой. Юнин был в отчаянии, но не переставал караулить Катю и являться к ней, едва она появлялась у родителей.

Когда она открытым текстом объявила ему, что спит с Витькой Пашкиным, Юнин сказал:

– Ты скоро поймешь, что он такое, и бросишь его. Я подожду.

Как он заблуждался! Катя прекрасно понимала, «что он такое», но бросить не могла! Это что-то вроде наркотика. Зависимость. Она была больна Пашкиным: рассуждать здраво было выше ее сил.

Да, она знала, что он изменяет ей, она знала, что Витька, как выразилась мать, бандит (он занимался рэкетом), но рассудок не мог справиться с Катиной странной любовью.

Приезжая к Кате, Пашкин швырял деньгами. Они обошли все дорогие бары и дискотеки в городе. Юнин же экономил на обедах, чтобы купить ей цветы.

Зато Славка досрочно окончил институт – прыгнул через курс и вернулся в родной город одновременно с Катей. Он пришел к ней домой и начал психологическую атаку – сделал официальное предложение.

Ее это рассмешило.

– На какие средства ты будешь меня содержать? – спросила она. – Где в нашем городе можно найти приличную работу? – Ей даже стало немножко жаль Юнина, и она добавила: – Славик, спустись с небес…

– У тебя все будет, – пообещал Юнин, упрямо сдвинув брови. – Дай мне только время. Неужели ты не видишь: он играет с тобой как кошка с мышкой! Он никогда не женится! А если и женится, ты с ним не будешь счастлива.

– Ты просто ревнуешь, – оборвала Катя.

На некоторое время Юнин исчез из ее поля зрения. Кате было не до него. Бесконечные скандалы с матерью по поводу «связи с бандитом» не позволяли расслабиться. Постоянная забота о том, где найти квартиру для встреч с возлюбленным, держала Катю в боевой готовности. Жениться Пашкин не спешил и даже гражданским браком себя обременять не торопился. Мог исчезнуть на полгода, не давая о себе вестей. Катя ругалась с матерью, плакала, впадала в депрессию. Но вот он появлялся, осыпал ее подарками, вел в ресторан, и она снова расцветала. Катя быстро забывала долгие часы ожидания и ощущение брошенности, снова начиная сиять всеми красками.