Призрачные огни Кунц Дин

Глава 20

Полицейские на больничном

Детектив Риз Хагерсторм лег спать во вторник в четыре часа утра, вернувшись из дома миссис Либен в Пласеншии, и проснулся в половине одиннадцатого, совершенно не отдохнув, потому что всю ночь ему снились кошмарные сны. Трупы с остекленевшими глазами в мусорных баках. Мертвые женщины, распятые на стене. И почти во всех кошмарах неизменно присутствовала Джанет, его покойная жена. Каждый раз она снова и снова хваталась за ручку голубого «Шевроле», того самого «Шевроле», и кричала:

– Они забрали Эстер, они забрали Эстер! – И каждый раз один из парней в машине стрелял в нее так, как он это сделал когда-то наяву, в упор, и крупнокалиберная пуля превращала в месиво ее очаровательное лицо, уничтожала его…

Риз вылез из кровати и принял очень горячий душ. Вот если бы снять верхушку головы и срезать ту часть мозга, где гнездились источники этих кошмарных снов.

Его сестра Агнес прилепила записку к холодильнику на кухне. Она повела Эстер к зубному врачу на очередную проверку.

Он выпил горячий черный кофе со слегка подсохшей плюшкой, стоя у окна и глядя на большое дерево во дворе. Если бы Агнес видела его завтрак, она бы очень расстроилась. Но от всех этих снов ему было так тошно, что есть вовсе не хотелось. Даже плюшка шла плохо.

– Черный кофе и сдобные плюшки, – сказала бы Агнес, если бы знала. – От одного будет язва, от другого – избыток холестерина и закупорка сосудов. Два медленных способа самоубийства. Если хочешь покончить с собой, я подскажу тебе сотню более быстрых и менее болезненных вариантов.

Спасибо Господу за Агнес, его старшую сестру, несмотря на ее бесконечные попреки касательно всего, начиная от того, что он ест, и кончая его выбором галстуков. Не будь ее, вряд ли бы он справился после смерти Джанет.

К сожалению, Агнес была крупнокостной, массивной и некрасивой женщиной с деформированной левой рукой, что обрекало ее на вечное одиночество, но у нее было доброе сердце и редкостный материнский инстинкт. Агнес объявилась с чемоданом и своей любимой поваренной книгой сразу после смерти Джанет, заявив, что позаботится о Ризе и маленькой Эстер «только в течение лета», пока они не будут в состоянии справиться сами. У нее, учительницы пятых классов в Анахиме, были каникулы, так что она могла позволить себе потратить это время на терпеливое восстановление разрушенной семьи Хагерсторма. С той поры прошло уже пять лет, и без нее они бы пропали.

Ризу даже нравилось ее добродушное ворчание. Когда она учила его правильно питаться, он чувствовал, что его любят и о нем заботятся.

Налив себе вторую чашку кофе, он решил, что сегодня вечером принесет Агнес дюжину роз и коробку шоколадных конфет. Характер мешал ему часто проявлять свои чувства, так что он старался время от времени компенсировать этот свой недостаток неожиданными подарками. Даже маленькие сюрпризы приводили Агнес в экстаз, хоть и исходили от брата. Эта крупная, мощная, некрасивая женщина не привыкла без повода получать подарки.

Жизнь не просто несправедлива, временами она беспредельно жестока. Эта мысль не впервые посещала Риза. Он пришел к такому выводу не только из-за безвременной смерти Джанет от руки убийцы или из-за того, что добрая, любящая душа Агнес навечно оказалась заключенной в тело, которое мужчины, обращающие внимание только на внешность, не способны полюбить. Как полицейский, Риз был вынужден постоянно сталкиваться с самыми худшими представителями человечества и давно понял, что миром правит жестокость и что единственная защита от этой жестокости – любовь семьи и немногих близких друзей.

Его самый близкий друг прибыл, когда Риз наливал себе третью чашку кофе. Риз достал еще одну чашку из буфета, наполнил ее, и они уселись за кухонный стол.

По Джулио нельзя было заметить, что он мало спал. По сути дела, Риз был единственным человеком, который мог увидеть едва заметные признаки усталости на его лице. Как всегда, Джулио был безукоризненно одет: сшитый на заказ темно-синий костюм, накрахмаленная белая рубашка, аккуратно завязанный черно-синий галстук, черный платок в кармашке и темно-красные туфли от Бэлли. Несмотря на свойственные ему аккуратность и живость, под глазами виднелись темные круги, а обычно тихий голос звучал еще тише.

– Всю ночь не спал? – спросил Риз.

– Спал.

– И долго? Часок-другой? Так я и думал. Ты меня беспокоишь. Когда-нибудь ты свалишься с ног от усталости.

– Это особое дело.

– Они у тебя все особые.

– У меня свои обязательства перед жертвой – Эрнестиной.

– Она уже тысячная жертва, перед которой у тебя особые обязательства, – заметил Риз.

Джулио пожал плечами и отпил глоток кофе.

– Шарп не блефовал.

– Ты о чем?

– Что он отберет это дело у нас. Имена жертв – Эрнестины Фернандес и Ребекки Клинстад все еще в нашей картотеке, но кроме имен – ничего. Только меморандум, поясняющий, что федеральные власти берут это дело в свои руки по причинам «национальной безопасности». Я сегодня утром надавил на Фол-бека, требуя, чтобы он разрешил нам с тобой помочь федеральным агентам, так он вышел из себя. «Твою мать, Джулио, ради Христа, держись от этого дела подальше. Это приказ». Доподлинные его слова.

Николас Фолбек, командующий детективами, убежденный мормон, умел на равных разговаривать с самыми грязными матерщинниками в отделе, но никогда не упоминал имя Господне всуе и мог сурово отчитать богохульствующего подчиненного. Он даже один раз сказал Ризу:

– Хагерсторм, прошу вас, перестаньте говорить «срань Господня», или «черт бы все побрал», или еще что-нибудь в этом роде в моем присутствии. Я ненавижу это дерьмо, и я, вашу мать, не намерен это терпеть.

И если уж Ник Фолбек богохульствовал и матерился, предупреждая Джулио, то указание управлению держаться подальше от этого дела исходило от инстанций повыше Шарпа.

– А как насчет того дела об исчезновении трупа, ну этого самого Эрика Либена? – спросил Риз.

– То же самое, – ответил Джулио. – Дело у нас отняли.

Разговоры о делах отвлекли Риза от ночных кошмаров, и у него появился аппетит. Он взял еще плюшку из ящика для хлеба и предложил другую Джулио, но тот отказался.

– А что ты еще делал? – спросил Риз.

– Ну… я поехал в библиотеку, когда она открылась, и прочитал все, что там было, о докторе Либене.

– Богатый, гениальный ученый, гениальный бизнесмен, холоден как рыба, слишком глуп, чтобы понять, какая замечательная у него жена… Да мы все это о нем уже знаем.

– Он еще был одержимым.

– Так все гении такие, у них у каждого какой-нибудь пунктик.

– Этот был одержим бессмертием.

– Как это? – нахмурился Риз.

– Еще будучи аспирантом и сразу после защиты докторской, когда он был одним из самых одаренных в мире молодых генетиков, занимающихся изучением рекомбинантных ДНК, он опубликовал несколько научных работ и писал статьи в журналах по разным проблемам увеличения продолжительности жизни. Кучу статей. Этот человек был одержимым.

– Одержимым, как же. Вспомни про мусорный контейнер.

– Даже в самых сухих и сугубо научных его публикациях чувствуется страсть, которая захватывает тебя. – Джулио вынул из внутреннего кармана пиджака лист бумаги и развернул его. – Это из статьи в научно-популярном журнале, она более цветиста, чем остальные: «В конечном итоге может оказаться возможным так генетически изменить человека, что он сможет избежать могилы, жить дольше, чем Мафусаил, и даже стать одновременно и Лазарем и Иисусом, встать из гроба даже после того, как смерть призовет его». Риз недоуменно моргнул:

– Забавно, верно? Его тело украли из морга, так что он «встал», хотя и не таким способом, как собирался.

В глазах Джулио появилось что-то странное:

– Может, вовсе и не забавно. Может, никто его и не крал.

Риз почувствовал, что и в его глазах появляется что-то странное.

– Ты же не хочешь сказать… – начал он. – Да нет, конечно же, нет.

– Он был гением, имел безграничные возможности, был, вероятно, самым гениальным ученым, работающим с рекомбинантными ДНК, а еще был одержим стремлением остаться молодым и избежать смерти. Значит, если он вроде бы встал и ушел из морга… так, может, он и в самом деле взял да и ушел, можно ведь себе такое представить?

У Риза сердце сжалось в груди, и, к своему удивлению, он понял, что боится.

– Но разве такое возможно после полученных им травм?

– Несколько лет назад – абсолютно невозможно. Но мы живем в век чудес или, по крайней мере, неограниченных возможностей.

– Но каким образом?

– Вот это мы и должны выяснить. Я тут порылся в справочнике и нашел телефон доктора Истона Золберга, чьи работы по проблемам старения упоминаются в статьях Либена. Выяснилось, что Золберг знал Либена, считал его своим учителем и некоторое время они были сравнительно близки. Золберг глубоко уважал Либена, говорит, что не удивляется, что тот здорово разбогател на этих ДНК. Но он также заметил, что была у Эрика Либена и темная сторона, и он согласен об этом рассказать.

– Какая темная сторона?

– Он не хотел говорить по телефону. Но мы с ним условились о встрече в час дня.

Когда Джулио отодвинул стул и встал, Риз спросил:

– Каким образом мы сможем продолжать заниматься этим делом так, чтобы не нарваться на неприятности с Ником Фолбеком?

– Возьмем бюллетень, – ответил Джулио. – Пока я на больничном, я ничего не расследую официально. Считай это моим личным любопытством.

– Если нас накроют, никакие больничные не помогут. Полицейские не должны проявлять личного любопытства по поводу таких дел.

– Верно, но, если я болею, Фолбек не станет беспокоиться и проверять, чем я занимаюсь. Так что вряд ли кто-нибудь будет заглядывать мне через плечо. По правде сказать, я там заявил, что вовсе не хотел бы связываться с такими тонкими делами. Сказал Фолбеку, что, уж если тут так все важно, не лучше ли мне несколько дней отдохнуть, чтобы пресса не приставала с ненужными вопросами. Он согласился.

Риз поднялся.

– Так я, пожалуй, тоже скажусь больным.

– Я уже за тебя сказал, – сообщил Джулио.

– Вот как? Тогда ладно, поехали.

– Я решил, ты не станешь возражать. Но если не хочешь ввязываться, то…

– Джулио, я с тобой.

– Только если ты уверен.

– Я с тобой, – в изнеможении повторил Риз.

И подумал, но не сказал вслух: «Ты спас мою Эстер, мою маленькую девочку, бросился в погоню за парнями в „Шевроле“, вытащил ее из этой передряги живой, ты был просто как одержимый, они, наверное, решили, что сам дьявол сел им на хвост, ты рисковал жизнью и спас Эстер, а я тебя и до этого любил, ты мой напарник, к тому же отличный напарник, но после того случая я полюбил тебя по-настоящему, ты маленький сумасшедший засранец, и, пока я жив, я буду всегда там, где я тебе нужен, и плевать на все остальное».

По природе своей человек немногословный, Риз не умел выражать свои чувства, но все равно ему очень хотелось сказать все это Джулио. Однако он промолчал, потому что знал: Джулио не нуждается в выражении благодарности, его это только смутит. Джулио ждал от него лишь преданности как от друга и напарника. Если он выразит свою вечную благодарность словами, это встанет барьером между ними, поскольку со всей очевидностью поставит Джулио в главенствующее положение, и между ними может возникнуть неловкость.

В их повседневных рабочих делах верховодил всегда, разумеется, Джулио. Он решал, как вести расследование, но никогда не делал этого слишком очевидно и напористо, и в этом было все дело. Риз не потерпел бы явного давления, а против передачи этих функций Джулио таким образом он не возражал, потому что во многом тот был умнее и быстрее соображал.

Однако Джулио, родившийся и выросший в Мексике, когда приехал в Штаты и преуспел, проникся священным трепетом перед демократией, самой настоящей страстью не только к демократии как политическому явлению, но к демократии во всем, даже в личных отношениях между двумя людьми. Он мог принять миссию руководителя и главного действующего лица только с молчаливого обоюдного согласия. Если же сделать эту его роль гласной, ему не удастся успешно с ней справиться и их работа может пострадать.

– Я с тобой, – снова повторил Риз, споласкивая кофейные чашки в раковине. – Мы с тобой – пара полицейских на больничном. Давай поправляться вместе.

Глава 21

Эрроухед

На берегу озера расположился магазин спортивных товаров. Он представлял собой большой бревенчатый коттедж, на котором висела вывеска: «КРЮЧКИ, ЛЕСКИ, ПРОКАТ ЛОДОК, СПОРТИВНЫЕ ТОВАРЫ». На солнечной стороне автостоянки были припаркованы три легковые машины, два грузовичка и один джип. Утренней солнце блестело в их хромированных частях и окнах.

– Оружие, – заметил Бен, увидев магазин. – Возможно, у них есть оружие.

– У нас уже есть оружие, – возразила Рейчел. Бен проехал к краю площадки, на гравий, который заскрипел под шинами, затем по толстому ковру из еловых иголок и наконец остановился в густой тени одного из вечнозеленых деревьев, окружавших площадку. Сквозь деревья то здесь, то там проглядывало озеро, несколько лодок на залитой солнцем воде и дальний крутой берег, поросший лесом.

– Твой пистолет тридцать второго калибра, конечно, не игрушка, но ему не хватает мощности, – заявил Бен, выключая двигатель. – «Магнум», который я забрал у Бареско, получше, почти что пушка, но ружье будет надежнее.

– Ружье? Ты что, на охоту собрался?

– Я всегда стараюсь подстраховаться, когда преследую ходячего мертвеца, – хмыкнул Бен, стараясь обратить все в шутку, но потерпев полную неудачу. И без того загнанный взгляд Рейчел стал еще печальнее, и она вздрогнула.

– Эй, – сказал он. – Все будет в порядке.

Они вылезли из машины и минуту постояли, вдыхая свежий, сладкий горный воздух. Было тепло и абсолютно безветренно. Деревья возвышались, неподвижные и молчаливые, как будто их ветви обратились в камень. Машин на дороге не было, людей тоже не видно. Ни птиц, ни птичьего щебета. Глубокий, совершенный, неестественный покой.

Бену почудилось что-то зловещее в этой тишине. Какое-то предзнаменование, предостережение, что следует повернуть назад, оставить эту горную необъятность и вернуться к цивилизации, где стоит шум, ездят машины и есть люди, к которым можно в случае необходимости обратиться за помощью.

Рейчел, по-видимому охваченная таким же чувством, откликнулась:

– Может, все это просто ерунда. И нам стоит выбраться отсюда и уехать куда-нибудь еще.

– И ждать, пока Эрик не оправится от своих травм?

– Может, ему не удастся оправиться достаточно, чтобы нормально функционировать.

– А если удастся, то он начнет разыскивать тебя. Она вздохнула и кивнула.

Они пересекли автостоянку и вошли в магазин в надежде купить какое-нибудь оружие и боеприпасы.

Что-то странное творилось с Эриком, более странное, чем его возвращение из мертвых. Все началось с головной боли, одной из тех сильных мигреней, которые мучили его с момента воскрешения, и он не сразу понял, что на этот раз в ней было что-то необычное, пугающее. Он просто прищурил глаза от раздражавшего его света и решил не поддаваться безжалостной отупляющей боли, пульсирующей внутри его черепа.

Подтащив одно из кресел к окну, Эрик занял наблюдательную позицию. Отсюда были видны лесистый склон и грунтовая дорога, ведущая в более населенные предгорья на берегу озера. Если враги придут за ним, хотя бы часть пути им придется пройти по дороге, прежде чем спрятаться в лесу. Как только он заметит, где они нырнули в лес, он тихонько выйдет из дома через черный ход и подкрадется к своим противникам, застав их врасплох.

Эрик надеялся, что, когда он сядет и удобно устроится в большом кресле, пульсирующая боль в голове стихнет. Но она стала еще сильнее, сильнее, чем когда-либо раньше. У него было такое впечатление, будто его череп… сделан из мягкой глины… и с каждым приступом боли принимает новую форму. Он крепко сжал челюсти, полный решимости победить этого нового противника.

Возможно, боль усилилась из-за того, что он слишком уж сосредоточил внимание на тенистой дороге в ожидании врагов. Если мигрень станет невыносимой, придется лечь, хотя ему совершенно не хотелось оставлять свой пост. Он чувствовал приближение опасности.

Топор и оба ножа он положил на пол около кресла. Каждый раз, бросая взгляд на острые лезвия, он не только ощущал себя увереннее, он чувствовал странное возбуждение. А когда касался пальцами рукоятки топора, по всему его телу пробегала странная, почти что эротическая дрожь.

«Пусть приходят, – подумал он. – Я им докажу, что Эрик Либен все еще человек, с которым надо считаться. Пусть приходят».

Хотя он все еще с трудом понимал, кто может его преследовать, но каким-то образом знал, что опасения его обоснованны. В мозгу мелькали имена: Бареско, Сейц, Джеффелз, Ноулс, Льюис. Ну разумеется, его партнеры по Генеплану. Они-то должны понять, что он сделал. Они решат, что следует его поскорее разыскать и уничтожить, чтобы защитить тайну проекта «Уайлдкард». Но не только их ему надо бояться. Есть и другие… туманные фигуры, которых он не мог узнать, люди с большей властью, чем его коллеги по Генеплану.

На мгновение ему показалось, что он прорвется через стену тумана и выйдет на свет белый. Он чуть не обрел той ясности мышления и полноты памяти, которые были свойственны ему до того, как он встал со стола в морге. Эрик затаил дыхание и наклонился вперед в тревожном ожидании. Он почти вспомнил все: кто его коллеги, что означают мышки, почему ему все время видится эта ужасная распятая женщина…

Но в следующий момент приступ дикой головной боли отбросил его от порога ясности назад в туман. Грязные потоки затопили четкий ход его мыслей, и все опять затянуло мраком. Он вскрикнул в досаде.

Его внимание привлекло какое-то движение в лесу. Прищурив слезящиеся глаза, Эрик сдвинулся на край кресла и внимательно уставился на поросший лесом склон и грунтовую дорожку в тени. Никого. Движение было вызвано внезапно налетевшим ветерком, который наконец-то нарушил летнюю неподвижность. Кусты закачались, ветви вечнозеленых деревьев слегка приподнялись, потом опустились, приподнялись, опустились, как будто обмахиваясь веером.

Он уже было собрался откинуться в кресле, когда сверкающий удар боли, простреливший ему висок, практически отшвырнул его назад. На какое-то мгновение страшная боль настолько завладела им, что он не мог ни кричать, ни дышать. Когда наконец сумел набрать в легкие воздуха, он закричал, но скорей от злости, чем от боли, потому что она исчезла так же внезапно, как и появилась.

Опасаясь, что этот взрыв боли означает внезапное ухудшение его состояния, что, возможно, его травмированный череп разваливается на части, Эрик поднял дрожащую руку к голове. Сначала он коснулся своего поврежденного правого уха, которое вчера было почти оторвано, но оно оказалось прочно прикрепленным на положенном ему месте, бугристое и маслянистое на ощупь, но больше не висящее свободно и не болезненное при прикосновении.

Почему раны так быстро заживают? Предполагалось, что процесс займет недели, а вовсе не несколько часов.

Он осторожно провел пальцами вверх и бережно ощупал глубокую впадину в черепе, куда его ударил грузовик. Впадина оказалась на месте. Но уже не такая глубокая. И поверхность казалась прочной. Раньше она была немного мягкой. Похожей на смятое и подшившее яблоко. Но не теперь. Он также не почувствовал раны. Осмелев, сильнее надавил на вмятину, провел по ней из конца в конец и везде чувствовал под пальцами здоровую плоть и крепкую кость. Меньше чем за сутки разбитый, раздробленный череп зажил, отверстия заросли новой костью. Это было невозможно, черт побери, совершенно невозможно, но тем не менее это произошло. Рана зажила, и прочная кость снова защищает ткань мозга.

Он сидел в полном недоумении, ничего не мог понять. Что гены его были откорректированы таким образом, чтобы ускорить процесс заживления и восстановления клеток, – это он помнит. Но будь он проклят, если помнит, что эти процессы должны происходить с такой скоростью. Страшные раны, закрывающиеся за несколько часов? Плоть, артерии и вены, способные восстанавливаться с почти визуально заметной скоростью? Обширная костная реконструкция, осуществляемая меньше чем за сутки? Черт, да даже злокачественные клетки в наиболее активной стадии не способны репродуцироваться так быстро!

На какое-то мгновение Эрик почувствовал воодушевление. Его эксперимент оказался куда более успешным, чем он мог надеяться. Потом сообразил, что мысли его все еще путаются, память отказывает, хотя клетки мозга должны были бы восстановиться так же быстро, как и череп. Означает ли это, что его интеллект и ясность мысли так и не вернутся полностью, даже если ткани заживут? Такая перспектива напугала его, тем более что он снова увидел давно умершего дядю Барри Хэмпстеда. Он стоял в углу рядом с потрескивающим призрачным костром.

Может быть, раз он вернулся из страны мертвых, он, несмотря на свою перестроенную генную структуру, навсегда останется частично мертвецом?

Нет. Ему не хотелось в это верить, потому что тогда бы выходило, что все его труды, планы, риск, на который он пошел, все впустую.

Стоящий в углу дядя Барри ухмыльнулся и сказал:

– Ну-ка поцелуй меня, Эрик. Покажи, как ты меня любишь.

Возможно, смерть – нечто большее, чем просто прекращение физической и умственной деятельности. Может, со смертью что-то теряется… что-то духовное, что невозможно оживить так же успешно, как плоть, кровь и мозг.

Почти помимо воли его рука неуверенно передвинулась ближе к брови, где он недавно чувствовал такую боль. Он ощутил нечто странное. Что-то не так. Лоб уже не был гладкой ровной костью. Он был весь в буграх и узлах. На нем возникли какие-то асимметричные шишки.

Он услышал жалобный вопль ужаса и не сразу понял, что вопит он сам.

Кость над глазом была толще, чем обычно.

А на правом виске выросла гладкая костяная шишка почти в дюйм высотой.

Каким образом? Господи, да что же это?

Пока он обследовал верхнюю часть своего лица, как слепой, пытающийся изучить внешность незнакомца, он чувствовал, как внутри образуются кристаллики ледяного ужаса.

В центре лба вырос узловатый костяной нарост, доходящий до переносицы.

Он ощущал, как под волосами, там, где не должно быть таких кровеносных сосудов, пульсируют толстые артерии.

Эрик никак не мог перестать выть, на глазах появились слезы.

Кошмарная правда была очевидна даже для его замутненного разума. С технической точки зрения его генетически измененное тело погибло под грузовиком для перевозки мусора, но какая-то жизнь сохранилась на клеточном уровне, и его измененные гены, питаясь этими остатками жизненной силы, послали срочные сигналы в холодеющие ткани с приказом немедленно выработать вещества, необходимые для регенерации и омоложения. Теперь же, когда с ремонтными работами было покончено, его измененные гены не приостановили этот бешеный рост. Где-то произошла ошибка. Деятельность генов не прекратилась. Его тело в сумасшедшем темпе продолжало наращивать кости, ткани и сосуды, и хотя новые ткани, возможно, были абсолютно здоровыми, сам процесс стал напоминать рак, нот только темпы значительно превышали темпы роста наиболее вирулентных злокачественных клеток.

Его тело переделывало само себя.

Но во что?

Сердце бешено колотилось, он весь покрылся холодным потом.

Эрик рывком встал с кресла. Придется идти к зеркалу. Он должен увидеть свое лицо.

Он не хотел его видеть, заранее ненавидел то, что увидит, боялся найти в зеркале совершенно незнакомое уродливое существо, но, с другой стороны, он должен был знать, во что превращается.

В магазине спортивных товаров у озера Бен выбрал полуавтоматическое ружье «ремингтон» двенадцатого калибра на пять патронов. В руках опытного человека оружие разрушающей силы, а он-то знал, как с ним обращаться. Он купил две коробки ружейных патронов и еще коробку патронов для «магнума», который отнял у Бареско. Купил он и коробку пуль для пистолета Рейчел.

По их виду можно было подумать, что они готовятся к войне.

Хотя при покупке ружья никакого разрешения не требовалось, Бен тем не менее заполнил анкету, где проставил свое имя, адрес, страховой номер, затем предъявил продавцу документ, удостоверяющий его личность, – калифорнийское водительское удостоверение с фотографией. Пока Бен с Рейчел стояли у желтого пластикового прилавка, заполняя анкету, продавец – «Зовите меня Сэм», – сказал он им, показывая ассортимент ружей в магазине, – извинился и направился в другой конец помещения, чтобы помочь группе рыболовов, интересующихся спиннингами.

Второй продавец был также занят с покупателем, которому объяснял отличие различных типов спальных мешков.

На полке за прилавком, рядом с завернутой в целлофан вяленой говядиной в большом ассортименте, стоял радиоприемник, настроенный на лос-анджелесскую станцию. Пока Бен и Рейчел выбирали оружие и патроны, ничего, кроме музыки и рекламных объявлений, не передавали. Но сейчас, в половине первого, начались новости, и Бен внезапно услышал свое имя и имя Рейчел:

– …Шэдвей и Рейчел Либен, на арест которых имеется федеральный ордер. Миссис Либен – жена богатого предпринимателя Эрика Либена, погибшего вчера в дорожном происшествии. По данным департамента юстиции, Шэдвей и миссис Либен разыскиваются по обвинению в краже важных секретных папок, связанных с некоторыми проектами, осуществляемыми Генепланом и субсидируемыми министерством обороны, а также по подозрению в зверском убийстве из автомата двух полицейских в Палм-Спрингс прошлой ночью. Рейчел тоже услышала.

– Они с ума сошли!

Бен взял ее за руку, заставляя замолчать, а сам нервно оглянулся на двух продавцов, все еще занятых разговорами с покупателями. Продавец, которого звали Сэм, уже видел водительское удостоверение Бена, когда доставал анкету для покупки огнестрельного оружия. Он знал его фамилию, и если слышал сообщение по радио, то должен обязательно среагировать.

Доказывать свою невиновность будет бессмысленно. Сэм обязательно позвонит в полицию. Может, у него под прилавком или где-нибудь за кассовым аппаратом спрятано оружие, и он попытается задержать Бена и Рейчел до приезда полиции, а Бену не хотелось бы отбирать у него это оружие силой и, возможно, при этом причинить ему какое-либо увечье.

– Джэррод Макклейн, директор Бюро по оборонной безопасности, который руководит расследованием и поисками Шэдвея и миссис Либен, час назад в Вашингтоне сделал заявление прессе, охарактеризовав это дело как «вызывающее большое беспокойство и могущее даже привести к кризису национальной безопасности».

Сэм, находящийся в рыболовном отделе, засмеялся какой-то шутке покупателя и направился к кассе. Один из рыболовов пошел за ним. Они оживленно беседовали, так что если и слышали сообщение, то пропустили его мимо ушей, возможно, оно застряло у них где-то в подсознании. Но если они прекратят говорить до окончания сообщения…

– Однако, утверждая, что Шэдвей и миссис Либен нанесли серьезный вред национальной безопасности, ни Макклейн, ни департамент юстиции не согласились сообщить, какие именно работы выполнял для Пентагона Генеплан.

Продавец и покупатель были от них уже в двадцати футах, все еще самозабвенно обсуждая недостатки и достоинства всевозможных спиннингов и катушек.

Рейчел завороженно смотрела на них, и Бен слегка подтолкнул ее, чтобы отвлечь. Выражение ее лица могло заставить их прислушаться к новостям, передаваемым по радио.

– …рекомбинантные ДНК как основное направление исследований Генеплана…

Сэм уже обходил прилавок. Покупатель двигался параллельным курсом, и теперь они продолжали разговаривать через прилавок, покрытый желтым пластиком, приближаясь к Бену и Рейчел.

– Фотографии и словесные описания Бенджамина Шэдвея и Рейчел Либен направлены во все полицейские участки в Калифорнии и большей части юго-западных округов. Федеральные власти предупреждают, что беглецы вооружены и опасны.

Сэм и рыболов дошли до кассы, где Бен вернулся к заполнению анкеты.

Радиокомментатор переключился на другую тему.

Бен удивился и обрадовался, услышав, как Рейчел непринужденно рассмеялась и принялась болтать, отвлекая внимание рыболова, высокого, крупного мужчины лет пятидесяти в черной майке, оставляющей открытыми его мясистые руки с затейливой сине-красной татуировкой на обеих. Рейчел сделала вид, что просто зачарована татуировкой, и рыбак, как и любой мужчина на его месте, был польщен и доволен таким лестным вниманием молодой и красивой женщины. Если бы кто-нибудь услышал сейчас очаровательную и слегка глупую болтовню Рейчел, пытающейся изобразить из себя обычную пляжную калифорнийскую девушку, никогда бы не подумал, что она минуту назад услышала радиосообщение, в котором ее называли преступницей, разыскиваемой за убийство. Тот же самый комментатор теперь слегка напыщенно разорялся насчет террористов-бомбометателей на Ближнем Востоке, и продавец Сэм повернул рукоятку, прервав его на середине предложения.

– Обрыдло слушать про этих проклятых арабов, – сообщил он Бену.

– Кому не обрыдло? – поддержал его Бен, заканчивая анкету.

– Что до меня, – продолжал Сэм, – то если они еще станут нам досаждать, я бы сбросил на них атомную бомбу, и привет.

– Конечно, атомную бомбу, – согласился Бен. – Назад в каменный век.

Радио оказалось встроенным в магнитофон, и Сэм включил его, поставив кассету.

– Еще дальше каменного века. Они и так уже живут в каменном веке, черт побери.

– Тогда назад в эру динозавров, – сказал Бен, а из магнитофона раздались звуки песни в исполнении «Оук Ридж Бойз».

Рейчел сопровождала возгласами удивления и испуга рассказ рыбака о том, как с помощью иголок для татуировки чернила вводились под все три слоя кожи.

– В эру динозавров, – согласился Сэм. – Пусть попробуют свои террористические штучки на тиранозаврах, а?

Бен рассмеялся и протянул ему заполненную анкету.

Он уже уплатил за покупки по своей карточке «Виза», так что Сэму только оставалось прикрепить квиток за уплату и кассовый чек к паспорту на оружие и положить все бумаги в пакет, где уже лежали четыре коробки с патронами.

– Заходите еще.

Рейчел попрощалась с татуированным рыбаком, Бен тоже с ним сначала поздоровался, а потом распрощался, и оба сказали до свидания Сэму. Бен нес коробку с ружьем, Рейчел – полиэтиленовый мешок с коробками патронов. Они спокойно прошли к входной двери, мимо штабелей алюминиевых упаковок с наживкой, мимо свернутых сетей для ловли миног, маленьких сачков, напоминавших теннисные ракетки, мимо термосов для воды и льда и ярких рыбацких шляп.

За их спинами татуированный рыбак произнес, как ему казалось, тихим голосом, обращаясь к Сэму:

– Вот это женщина!

«Ты и половины не знаешь», – подумал Бен, открывая Рейчел дверь и выходя следом за ней.

Меньше чем в десяти футах от них помощник шерифа округа Риверсайд вылезал из патрульной машины.

Свет флюоресцентных ламп, отражаясь от зеленого и белого кафеля, был достаточно ярок, чтобы высветить каждую кошмарную деталь, слишком ярок.