Призрачные огни Кунц Дин

Глава 29

Человек, сотворивший себя

С помощью шерифа округа Риверсайд, который прислал им патрульную машину и своего помощника в качестве водителя, Шарп и Пик к половине пятого дня во вторник вернулись в Палм-Спрингс и сняли два номера в мотеле на Палм-Каньон-драйв.

Шарп позвонил Нельсону Госсеру, дежурившему в доме Эрика Либена в Палм-Спрингс. Госсер привез им халаты, отнес их одежду в срочную стирку и чистку и доставил две порции жареного цыпленка по-кентуккски с шинкованной капустой и жареной картошкой и бисквиты.

Пока Шарп и Пик пропадали у озера Эрроухед, обнаружился «Мерседес-560» с одной спущенной шиной. Его нашли за пустующим домом в нескольких кварталах от Палм-Каньон-драйв. Также удалось проследить, что Шэдвей взял напрокат голубой «Форд» в прокатном пункте в аэропорту. Разумеется, пользы от этих сведений никакой не было.

Шарп позвонил в аэропорт и поговорил с пилотом вертолета. Ремонт уже почти закончился. Через час его заправят, и он будет в полном распоряжении заместителя директора.

Отказавшись от жареной картошки, которая, по его мнению, приводит к сердечным заболеваниям, и от капусты, которая вредна после апреля, Шарп снял с цыпленка хрустящую кожу и жир и съел только мясо, одновременно обзванивая своих подчиненных, оставшихся в лаборатории Генеплана в Риверсайде и других местах в округе Ориндж. В деле было занято более шестидесяти агентов. Со всеми он не мог переговорить, но, связавшись с шестью, получил достаточно четкую картину того, как шло расследование.

А оно зашло в тупик.

Куча вопросов, и никаких ответов. Где Эрик Либен? Где Бен Шэдвей? Почему в домике над озером Эрроухед вместе с Шэдвеем не было миссис Либен? Куда она уехала? Где она сейчас? Есть ли опасность, что в руки миссис Либен и Шэдвея могут попасть доказательства, с помощью которых они сумеют раскрыть тайну проекта «Уайлдкард»?

При таком количестве срочных, требующих ответа вопросов и после унизительно неудачной поездки к озеру Эрроухед любой человек потерял бы аппетит, но Энсон Шарп успешно разделался с цыпленком и бисквитами. Учитывая, что он рисковал всем своим будущим, практически подчинив цели Бюро в этом деле своему личному стремлению отомстить Бену Шэдвею, можно было предположить, что вряд ли он сможет лечь и заснуть, как невинный младенец. Но, снимая покрывало с огромной кровати в мотеле, Шарп знал, что бессонница ему не грозит. Он всегда умел засыпать мгновенно, вне зависимости от обстоятельств, стоило ему только положить голову на подушку.

Ведь он был человеком, чья единственная страсть – он сам. Его преданность распространялась только на него самого, его интересовало только то, что касалось его лично. Поэтому забота о самом себе – хорошая еда, сон, поддержание формы, приличный внешний вид – была главной жизненной целью. Кроме того, будучи искренне уверенным в своей исключительности, считая себя баловнем судьбы, он никогда не расстраивался из-за неудач, так как был убежден, что невезение и разочарование – вещи преходящие, несущественные отклонения на пути к величию и признанию. Ведь его путь не может не быть гладким.

Прежде чем залечь, Шарп отправил Нельсона Госсера с указаниями к Пику. Затем дал распоряжение коммутатору мотеля не беспокоить его звонками, задернул шторы, снял халат, взбил подушку и растянулся на кровати.

Уставившись в потолок, он вспомнил о Шэдвее и рассмеялся.

Бедняга Шэдвей, наверное, удивляется, каким образом человек, попавший под трибунал и с позором выгнанный из морской пехоты, смог стать агентом Бюро по оборонной безопасности. В этом-то и состоял главный недостаток милейшего наивняги Бена: он всегда исходил из ложной посылки, что какое-то поведение – морально, а какое-то – аморально, что за добрые дела людям воздается, во всяком случае в конечном счете, тогда как злые деяния несут несчастья на головы виновных.

Но Энсон Шарп знал, что нет абстрактной справедливости, что возмездия от других нужно бояться, только если ты позволишь им отомстить, и что альтруизм и честность вовсе не награждаются автоматически. Он знал, что моральность и аморальность – понятия бессмысленные: в жизни ты выбираешь не между добром и злом, а между тем, что тебе выгодно и что – нет. И только придурок будет делать то, что ему невыгодно или что более выгодно другому, чем ему самому. Заботиться надо только о себе, дорогом и единственном, и любые решения и действия на пользу самому себе есть добро, а остальные все пропади пропадом.

Поскольку в своих действиях он руководствовался столь удобной философией, ему почти ничего не стоило убрать из своего послужного списка упоминание о позорном увольнении. Здорово помогли ему в этом начинании знание компьютеров и их возможностей, а также всеобщее к ним доверие.

Во Вьетнаме Шарпу удалось украсть огромное количество товаров, поступающих в столовые, потому что его подельник, капрал Юджин Дэлмет, был оператором компьютеров в офисе дивизионного начальника тыла. С помощью компьютера они могли точно проследить за движением товаров внутри системы и выбрать наиболее удачное время и место для их перехвата. Позже Дэлмету иногда удавалось стереть всякое упоминание об этом грузе из памяти компьютера; затем, опять же с помощью компьютера, он умудрялся передать ничего не подозревающим служащим указание уничтожить все документы, относящиеся к этому грузу, так что никто не мог доказать факт кражи, потому что никто не мог доказать, что вообще было что красть. Казалось, в этом прекрасном новом мире бюрократов и современной техники ничто не является реальным, если существование его не подтверждено бесконечными бумагами и компьютерными данными. Система работала идеально, пока Бен Шэдвей не начал разнюхивать что и как.

С позором отправленный в Штаты, Шарп не отчаялся, потому что увез с собой вдохновляющее знание чудесной способности компьютеров переделывать отчеты и переписывать историю. Он знал, что компьютер способен и обелить его репутацию.

Полгода он ходил на курсы компьютерного программирования, работал денно и нощно, пожертвовав всем остальным, и в итоге стал не только первоклассным оператором, но и выдающимся и умным компьютерным мошенником. А то были времена, когда о компьютерном мошенничестве еще и не слыхали.

Он нашел себе работу в «Оксельбайн Плейсмент», агентстве по найму рабочей силы, достаточно большом, чтобы им требовался оператор компьютеров, но слишком незначительном, чтобы волноваться по поводу вреда, который может нанести их имиджу прием на работу человека с запятнанной репутацией. Им было достаточно, что у него нет гражданского уголовного прошлого и есть высокая квалификация. Это происходило еще до того, как все сошли с ума из-за компьютеров и многочисленные организации принялись рыскать в поисках высококвалифицированных специалистов.

«Оксельбайн» имело прямую связь с главным компьютером в ТРВ, самой крупной фирме по исследованию кредитов. Местные и национальные агентства, занимающиеся кредитами, пользовались компьютерными данными ТРВ. «Оксельбайн» платило ТРВ за данные лиц, обращавшихся в агентство за работой, и, когда имелась такая возможность, продавало ТРВ информацию, которой там не было. В дополнение к своей обычной работе Шарп тайком прощупывал компьютер ТРВ, пытаясь разгадать их систему кодирования. Он долго действовал методом тыка, который так широко будет использоваться компьютерными жуликами лет этак через десять, хотя в его время этот процесс был куда медленнее, потому что и сами компьютеры были более медленными. Но в то же время действовать было легче, потому что мало кто тогда признавал необходимость компьютерной безопасности. Обнаружив наконец свое собственное досье, Шарп изменил позорное увольнение на почетное, приписал себе некоторые заслуги, повысил себя из сержантов в лейтенанты и убрал из своей биографии всякие не слишком симпатичные вещи. Затем он велел компьютеру ТРВ отдать распоряжение об уничтожении существующего в компании досье-распечатки и заменить его новым, составленным на основании новых компьютерных данных.

Не имея больше нужды оглядываться на позорную запись в своем досье, Шарп нашел новую работу в «Дженерал Дайнэмикс», крупной фирме-подрядчике, работающей на оборону. Будучи простым клерком и не нуждаясь в допуске, он избежал тщательной проверки со стороны ФБР, которое имело выход в главные компьютеры министерства обороны и запросто могло выяснить его настоящую армейскую биографию. Используя связи компьютеров своей организации с теми самыми компьютерами в министерстве обороны, Шарпу удалось добраться до компьютерных досье отдела кадров морской пехоты и подредактировать свое досье так же, как и в ТРВ. А дальше проще простого: компьютер отдела кадров отдает распоряжение уничтожить досье-распечатку и заменить его на новое, «уточненное и дополненное».

ФБР вело свой собственный учет лиц, замешанных в уголовной деятельности во время военной службы. Оно использовало эти данные для перепроверки подозреваемых, в гражданских уголовных делах, а также для проверки лиц, назначаемых на федеральные посты и нуждающихся в допуске. Шарп пошел на риск и дал распоряжение компьютеру в отделе кадров послать копию его нового досье в ФБР с пометкой, что старое «является неточным, клеветническим и требует немедленного уничтожения». В те дни, когда мало кто слышал о компьютерных жуликах и не понимал, насколько уязвимы электронные данные, люди доверяли компьютерам. Шарп был почти на сто процентов уверен, что его афера удастся. Несколько месяцев спустя он обратился в Бюро по оборонной безопасности с просьбой предоставить ему работу в их учебном центре и стал ждать – удались ли его компьютерные махинации или нет. Они удались. Он был принят в Бюро после детальной и успешной проверки в ФБР. С той поры он с упорством настоящего властолюбца и хитростью врожденного Макиавелли начал свое стремительное восхождение по служебной лестнице. Кстати сказать, он снова использовал компьютер для улучшения своего послужного списка уже в самом Бюро, добавив туда сфабрикованные рекомендации и благодарности за особые заслуги от имени старших офицеров, погибших при исполнении служебных заданий или умерших своей смертью и не имеющих таким образом возможности опротестовать эти запоздалые восхваления.

Шарп решил, что разоблачить его может только горстка людей, когда-то служивших с ним вместе во Вьетнаме и принимавших участие в трибунале. Поэтому, начав работать в Бюро, он попытался выяснить, что с ними стало. Трое погибли во Вьетнаме, после того как Шарпа оттуда выпроводили. Еще один был убит при плохо продуманной попытке Джимми Картера вызволить заложников в Иране. Один умер своей смертью. Еще одному прострелили голову в Тинеке, штат Нью-Джерси, где он открыл, уйдя в отставку, круглосуточно работающий магазин, в каковом его и угораздило оказаться в тот момент, когда обкурившийся подросток решил совершить вооруженное ограбление. И, наконец, трое из тех, кто мог бы разоблачить Шарпа и уничтожить его, вернулись в Вашингтон, где начали работать в Госдепартаменте, ФБР и министерстве юстиции. Осторожно, но не медля, боясь, что они обнаружат его в Бюро, он организовал убийство всех троих. Все прошло как по маслу.

Из тех, кто знал о нем правду, в живых осталось четверо, включая Шэдвея, но никто не занимал важных постов, и шансы, что они обнаружат его в Бюро, были невелики. Разумеется, если он сядет в директорское кресло, его имя начнет чаще появляться в новостях и может попасться на глаза кому-нибудь вроде Шэдвея, который захочет вывести его на чистую воду. Уже довольно долгое время он точно знал, что вся эта четверка должна рано или поздно умереть. Когда Шэдвей оказался замешанным в дело Либена, Шарп воспринял это как еще один подарок судьбы, еще одно доказательство, что ему, Шарпу, судьбой предопределено пойти так далеко, как ему захочется.

Учитывая собственную автобиографию, Шарп не удивился, узнав, что Эрик Либен экспериментировал на себе. Другие выражали изумление по поводу наглости Либена, задумавшего нарушить законы Божьи и природы и победить смерть. Но Шарп уже давно понял, что такие абсолютные истины, как Правда, Добро, Зло, Справедливость и даже Смерть, не являются такими уж абсолютными в наш технологически развитый век. Шарп переделал свою репутацию, манипулируя электронами, а Эрик Либен попытался превратить себя из трупа в живого человека, манипулируя собственными генами, так что, с точки зрения Шарпа, это было просто очередное чудо из волшебной шкатулки современной науки.

Теперь растянувшись на кровати в мотеле, Шарп спал сном грешника, который был куда глубже и покойнее, чем сон праведника.

Пик какое-то время не мог заснуть. Он не спал сутки, лазил вверх-вниз по горам, сделал два или три потрясающих открытия и еле волочил ноги, когда они наконец добрались до Палм-Спрингс. Он слишком устал, чтобы есть цыпленка, доставленного Нельсоном Госсером. Он смертельно устал, но не мог заснуть.

Во-первых, Госсер передал ему, что Шарп велел пару часов поспать, а к половине восьмого вечера быть готовым. Два часа! Уж лучше вовсе не ложиться, если так скоро снова вставать.

К тому же он так и не нашел решения той моральной дилеммы, которая мучила его весь день: стать пособником в убийстве по команде Шарпа и преуспеть в карьере за счет продажи своей души или пристрелить Шарпа, положив таким образом конец своей карьере, и спасти душу. Второе явно было предпочтительнее, если не считать, что в этом случае он сам мог погибнуть. Шарп был умнее и ловчее Пика, и Пик это знал. Он надеялся, заместитель директора рассердится на него за то, что он не стрелял по Шэдвею, и вышибет его из этого дела с треском; это, разумеется, не поможет его карьере, но даст возможность разрешить дилемму. Но Шарп крепко держал его в когтях, и Пик вынужден был признать, что легко ему не отделаться.

Его больше всего огорчала уверенность, что кто-нибудь поумнее давно бы нашел способ использовать ситуацию себе во благо. Джерри Пик, который никогда не знал своей матери, которого не любил хмурый отец-вдовец и который в школе не пользовался популярностью, потому что был робок и замкнут, давно мечтал переделать себя из неудачника в победителя, из незаметного человека в легенду. Теперь же, когда пришел его час начать карабкаться вверх, он не знал, что делать с подвернувшейся ему возможностью.

Он метался. Он ворочался с боку на бок.

Он строил планы и придумывал заговоры против Шарпа, которые могли бы привести его к успеху, но все эти планы и заговоры распадались под грузом его собственного недомыслия и наивности. Он так хотел быть Джорджем Смайли, Шерлоком Холмсом или Джеймсом Бондом, но он чувствовал себя скорее котом Силвестром, который безуспешно пытается поймать и съесть куда более умную птичку Твити.

Сон его был полон кошмарами. Он падал то с лестницы, то с крыши, то с дерева, гоняясь за страшенной канарейкой с лицом Энсона Шарпа.

Бен потерял много времени, спуская украденную «Чеветте» в озеро Силвервуд и пытаясь найти и украсть другую машину. Было бы самоубийством оставлять «Чеветте», потому что Шарп знал и марку машины, и номер. Бен наконец обнаружил черный «Меркурий», припаркованный в начале длинной дорожки, ведущей к озеру, вне пределов видимости его владельца-рыболова. Двери оказались запертыми, но стекла приспущены для вентиляции. Бен еще раньше нашел в багажнике «Чеветте» среди огромного количества всякого мусора проволочные плечики для одежды и захватил их с собой на всякий случай. Сейчас он просунул их в окно и открыл дверцу, затем соединил провода зажигания и поехал к шоссе 15.

До Барстоу он добрался только без четверти пять. И уже пришел к печальному выводу, что догнать Рейчел ему не удастся. Слишком много времени он потерял из-за Шарпа. Когда с помрачневшего неба упали первые капли дождя, Бен осознал, что ливень еще больше задержит его, потому что «Мерседес» был значительно более послушной машиной, и расстояние между ним и Рейчел неизбежно увеличится. Поэтому он свернул с основного шоссе и направился в центр Барстоу в поисках телефонной будки, откуда можно будет позвонить Уитни Гэвису в Лас-Вегас.

Он расскажет Уитни об Эрике Либене, прячущемся в багажнике машины Рейчел. Если повезет, Рейчел вообще не остановится по дороге, не даст Эрику возможности напасть на нее, так что «мертвец» останется в багажнике до самого Вегаса. И тогда заранее предупрежденный Уитни сможет высадить всю обойму в багажник, прежде чем Эрик откроет его, и Рейчел, даже не подозревающая о грозящей ей опасности, будет спасена.

Все будет в порядке.

Уитни обо всем позаботится.

Бен набрал номер, используя кредитную карточку для оплаты, и в ста шестидесяти километрах от Барстоу в квартире Уитни зазвонил телефон.

Дождь все никак не мог начаться. Только несколько крупных капель разбились о стекло телефонной будки. Телефон звонил и звонил.

Облака, совсем недавно белые, собрались в огромные серо-черные тучи, которые, в свою очередь, сгущались, образуя темные, узловатые, зловещие массы, несущиеся на большой скорости к юго-востоку.

Телефон звонил, звонил и звонил.

«Будь дома, черт побери», – подумал Бен.

Но Уитни дома явно не было, от желания Бена тут ничего не зависело. На двадцатом звонке он повесил трубку. И еще какое-то время в отчаянии постоял в телефонной будке, не зная, что делать дальше.

Когда-то он был человеком действия и всегда знал, что надо делать в случае кризиса. Но, разочаровавшись в мире, в котором жил, он попытался стать другим человеком – любителем прошлого, собирателем моделей поездов. Он потерпел неудачу, и последние события доказали это как нельзя лучше: невозможно перестать быть тем, кем ты когда-то был. Ему придется с этим смириться. И еще он думал, что не растерял своих способностей. Но теперь стало ясно, что годы, которые он потратил, изображая другого человека, притупили его реакцию. То, что он не заглянул в багажник «Мерседеса», а сейчас впал в отчаяние и не знал, что делать, доказывало, что он потерял хватку.

Черное, распухшее небо прорезала яркая молния, но даже этот световой скальпель не вспорол брюхо надвигающейся буре.

Бен решил, что ему ничего не остается, как снова пуститься в путь, направляясь в Вегас, и надеяться на лучшее, хотя на что теперь он мог надеяться? Он может задержаться в Бейкере, через шестьдесят миль, и оттуда снова попытаться дозвониться до Уитни.

Может, ему больше повезет.

Ему должно повезти.

Он открыл дверь телефонной будки и побежал к украденному «Меркурию».

Снова молния рассекла антрацитового цвета небо.

Между небом и затаившейся в ожидании землей прогремела канонада грома.

В воздухе запахло озоном.

Бен влез в машину, захлопнул дверцу, завел мотор, и тут начался ливень – небо обрушило на пустыню миллионы тонн воды одним сплошным потоком.

Глава 30

Гремучие змеи

Рейчел пробежала по дну высохшего русла всего несколько сотен футов, но они показались ей несколькими милями. Отчасти виной тому была жгучая боль в подвернутой лодыжке. Правда, она уже начала медленно проходить.

Молодая женщина чувствовала себя запутавшейся в лабиринте, из которого не существует выхода. Более узкие русла ответвлялись от основного, все справа. Она подумала, не свернуть ли ей, но русла шли под углом, и невозможно было разглядеть, как далеко они тянулись. Она боялась, что, свернув в одно из них, вскоре окажется в тупике.

Слева, тремя этажами выше, по краю стены бежал Эрик, не отставая от хромающей Рейчел ни на шаг, как будто он был мутантом-чудовищем в игре «Драконы в подземелье». Если он начнет спускаться вниз, ей немедленно придется карабкаться на противоположную стену, потому что к этому времени она уже поняла, что перегнать Эрика ей не удастся. Единственное, что ей оставалось, это быстро оказаться наверху и найти какие-нибудь камни, чтобы бросить в него, когда он начнет подниматься за ней. Она надеялась, что он еще немного помедлит со спуском, а тем временем боль в ее поврежденной ноге утихнет и ей легче будет подниматься.

Вдалеке со стороны Барстоу послышались раскаты грома: один слабый удар, потом второй, потом третий, куда более громкий, чем первые два. Небо с той стороны пустыни окрасилось в серый и антрацитовый тона, как будто оно вспыхнуло, сгорело и теперь состояло только из черных углей и пепла. Это сожженное небо нависло настолько низко, что казалось крышкой, которая вот-вот опустится и плотно прикроет высохшее русло. Горячий ветер печально стенал и завывал над пустыней, и отдельным вихрям удалось пробраться в русло, швыряя горсти песка в лицо Рейчел. На западе буря уже была в разгаре, но сюда еще не успела добраться, хотя ожидать ее надо было с минуты на минуту. В воздухе стоял характерный запах, и он был насыщен электричеством, как всегда перед бурей и ливнем.

Она свернула за изгиб русла и неожиданно увидела кучу перекати-поля, которую ветер принес сюда из пустыни. Подгоняемые сквозняком, дующим понизу, растения быстро приближались к ней, издавая скрипучий звук, напоминающий свист, как будто они были живыми существами. Она хотела посторониться и пропустить эти колючие коричневые шары, оступилась и упала навзничь в сухую пыль, устилавшую дно русла. Больше всего Рейчел испугалась за уже поврежденную лодыжку, но, к счастью, не подвернула ее снова.

Падая, она услышала за собой шум. Сначала ей показалось, что это трутся друг о друга шары перекати-поля, двигаясь вдоль русла, но по громкости этого шума вскоре поняла, кто его производит. Взглянув назад и вверх, она увидела, что Эрик начал спускаться по стене. Он ждал, когда Рейчел упадет или встретится с препятствием. Теперь, когда она упала, он собирался поспешно воспользоваться своим преимуществом. Он уже спустился на треть и все еще держался на ногах, потому что склон здесь не был так крут, как в том месте, где по нему катилась Рейчел. Из-под ног его сыпались земля и камни, но он продолжал упорно спускаться. Через минуту он достигнет дна, а там – десяток шагов, и она у него в руках.

Рейчел оттолкнулась от земли и побежала к противоположной стене русла, собираясь подняться наверх, но спохватилась, что уронила ключи от машины. Скорее всего она никогда не найдет дороги назад к машине, ее либо прикончит Эрик, либо она заблудится в пустыне, но, если ей чудом удастся добраться до «Мерседеса», ей понадобятся ключи.

Эрик, поднимая облака пыли, уже достиг середины спуска.

Судорожно оглядываясь в поисках ключей, она вернулась на то место, где упала, но сначала их не увидела. Затем заметила блестящие зазубренные края в коричневой пыли, в которой они почти полностью утонули. По-видимому, падая, она вдавила их в мягкую почву. Рейчел быстро схватила ключи.

Эрику осталось спуститься совсем немного.

Он издавал странный звук: наполовину театральный шепот, наполовину визг.

Раскаты грома раздавались все ближе.

Засунув ключи в карман джинсов, Рейчел снова побежала к противоположной стене. Пот лил с нее ручьями, дыхание перехватывало, во рту пересохло от горячего воздуха, в груди болело. Склон был таким же крутым, как и тот, по которому спускался Эрик. Но выяснилось, что подниматься значительно труднее, чем спускаться. Здесь крутизна склона затрудняла ей подъем так же, как облегчала Эрику спуск. После каждых трех или четырех ярдов ей приходилось прижиматься к склону, с отчаянием цепляясь руками и ногами, чтобы не соскользнуть вниз.

Полушепот-полувизг Эрика все приближался.

Она боялась оглянуться.

До верха еще оставалось футов пятнадцать.

Ее продвижению бесконечно мешал мягкий грунт, по которому приходилось карабкаться. Он постоянно осыпался, когда она пыталась найти опору для руки или ноги. Ей требовалась цепкость паука, чтобы удержаться, она с ужасом думала, что может сползти вниз, на дно.

До верха оставалось еще футов десять, так что она находилась на высоте двухэтажного здания.

– Рейчел, – произнесло бывшее когда-то Эриком существо хриплым голосом, как будто ножовкой проведя ей по спине.

«Не смотри вниз, ради Бога, не смотри вниз…» Эрозия образовала канавки в отвесном склоне, идущие сверху донизу, некоторые шириной и глубиной всего в несколько дюймов, другие шириной в фут и глубиной в пару футов. Она старалась держаться от них подальше, там земля была особенно рыхлой и легко могла под ней осыпаться.

К счастью, в некоторых местах торчали обломки камней – розовых, серых, коричневых с полосками белого кварца. В этих местах скальная порода, размытая потоками воды, выходила наружу. Они представляли собой надежную опору.

– Рейчел…

Она ухватилась за торчащий из мягкой земли над ее головой каменный выступ, намереваясь подтянуться и добраться до него и надеясь, что он не обломится, но, прежде чем успела его испробовать, что-то чуть не схватило ее за левую ногу. На этот раз ей пришлось посмотреть вниз, и, милостивый Боже, вот оно под ней на склоне, то, что было Эриком, одной рукой удерживается на месте, а другой рукой тянется схватить ее за туфлю, еще дюйм, и ему это удастся.

Он поднимался вверх с пугающей ловкостью, скорее как зверь, чем как человек. Его руки и ноги цеплялись за земляную стену с удивительной легкостью. Он снова потянулся к ней. Он был уже настолько близко, что мог схватить ее за лодыжку, а не за туфлю.

Но и она не ползла, как улитка. Она тоже двигалась чертовски быстро, реагируя на каждое его движение. Рефлексы послали новую порцию адреналина в кровь, она освободила колени и ноги, которыми держалась за склон, и всем телом повисла на каменной кромке, прочность которой так и не успела испробовать. Когда он протянул к ней руку, она подтянула ноги и изо всей силы лягнула ими, ударив его по протянутой руке и разбив его длинные, костлявые пальцы мутанта.

Он издал нечеловеческий вопль.

Она лягнула его снова.

Но вместо того, чтобы скатиться по стене вниз, как рассчитывала Рейчел, Эрик смог удержаться, поднялся еще на фут и с победным воплем снова попытался ее схватить. В тот же момент она опять лягнула его, попав на этот раз одной ногой по руке, а второй – прямо в лицо.

Услышала треск рвущихся джинсов, почувствовала боль в ноге и поняла, что он задел ее своими когтями в момент удара.

Он взвыл от боли, наконец-то потерял опору и повисел секунду, удерживаясь только на ногтях, вцепившихся в ее джинсы. Затем когти сломались, ткань порвалась, и он рухнул на дно.

Рейчел не стала ждать окончания его падения с высоты двухэтажного дома, но немедленно принялась снова карабкаться наверх, на ту самую узкую каменную кромку, на которой она так неосторожно повисла. Сердце ее бешено колотилось, в руках от кистей до предплечий пульсировала боль. Ее мускулы восставали против такого напряжения. Сжав зубы и дыша носом с такой силой, что дыхание напоминало хрип лошади, она тянулась наверх, пытаясь найти в мягкой земле опору для ног и подняться до каменной кромки. Наконец, на чистом упрямстве и решимости, приправленных солидной долей безумного страха, ей это удалось.

Хотя сил у нее уже не оставалось и она испытывала сильную боль, Рейчел не стала задерживаться. Она протащила себя последние восемь футов, находя отдельные камни для опоры и цепляясь за полусгнившие корни мескитового дерева, росшего по краю. Наконец она выбралась наверх, пробралась через заросли и оказалась снова в пустыне.

Молния зигзагом разрезала небо, как бы образуя лестницу для какого-то спускающегося на землю бога, и от всех низкорослых растений пустыни вокруг Рейчел упали гигантские тени, которые тут же исчезли.

Послышался тяжелый и гулкий удар грома, и Рейчел почувствовала, как задрожала земля за ее спиной.

Она с трудом вернулась к краю русла, молясь в душе, чтобы то, что было Эриком, лежало на дне, неподвижное, умершее вторично. Возможно, он свалился на камень. На дне русла были камни. Так что вполне возможно. Может, он упал на них и сломал себе спину.

Она заглянула за край.

Он поднимался.

Сверкнула молния, осветив его изуродованное лицо, отразившись в его нечеловеческих глазах, вспыхнув в его слишком острых зубах.

Подпрыгнув, Рейчел принялась спихивать ногой землю и кусты с края ему на голову. Он повис на кварцевой кромке, пряча под ней голову, так что и земля, и сучья летели мимо. Она перестала сбрасывать землю, оглянулась в поисках камней, нашла несколько величиной с яйцо и швырнула их, стараясь попасть по рукам. Когда камни попали по его уродливым пальцам, он отцепился от кромки и целиком спрятался под ней, прижавшись к земле в ее тени, где Рейчел не могла достать его.

Можно было подождать, когда он вылезет, и снова засыпать его камнями. Она могла заставить его сидеть там часами. Но чего бы она этим добилась? Это было бы изнуряющее и бесполезное занятие. Когда камни вокруг нее кончатся и останется только земля, он взберется наверх с прытью животного и покончит с ней.

Жарко-белый небесный котел еще раз наклонился, вылив третий раскаленный поток молнии. Она ударила в землю значительно ближе, чем первые две, на расстоянии не более четверти мили, и тут же раздался оглушительный удар грома, по силе достойный Армагеддона, сопровождаемый треском и шипением, – то на языке электричества говорила Смерть.

Внизу, не обращая внимания на молнию и осмелев от того, что дождь из камней прекратился, существо, в которое превратился Эрик, положило одну чудовищную руку на край каменной кромки.

Она сбросила на него еще целую кучу земли. Он убрал руку, снова спрятавшись, но она продолжала швырять и швырять землю. Неожиданно под ее ногой обвалился огромный пласт, она едва удержалась наверху. Как только земля начала двигаться, она отпрянула назад и с размаху плюхнулась на ягодицы.

Такой земляной обвал может заставить его подольше колебаться, прежде чем сделать еще одну попытку перелезть через каменную кромку, дав ей таким образом пару минут времени. Она встала и кинулась в страшную пустыню.

Мускулы ее перенапряженных ног постоянно простреливала резкая боль. Лодыжка тоже все еще давала себя знать, а правая икра, в которую он вцепился когтями через джинсы, горела.

Во рту было совершенно сухо, горло растрескалось. Ей казалось, что горячий воздух пустыни, который она хватала полным ртом, сжег ее легкие.

Она не сдавалась перед болью, не могла себе этого позволить, а продолжала бежать, не так быстро, как раньше, но изо всех оставшихся сил.

Впереди пустыня была уже не такой ровной, небольшие холмики сменялись впадинами. Рейчел взбегала на холм, спускалась вниз, снова взбегала вверх, и снова вниз, так раз за разом, стараясь, чтобы между ней и Эриком оказалось как можно больше барьеров, которые могли бы скрыть ее от его глаз, когда он вылезет. Немного погодя она решила спрятаться в одной из впадин и повернула в ту сторону, где, по ее представлениям, находился север. Хотя она вполне могла полностью потерять ориентацию во время погони, ей казалось, что она должна двигаться на север, а потом на восток, если хочет выйти к «Мерседесу», который теперь, наверное, находился в миле от нее, а то и дальше. Молния… молния.

На этот раз она была необыкновенно затяжной: яркий зигзаг соединил тучи и землю по меньшей мере на десять секунд, стремительно двигаясь с юга на север, подобно гигантской игле, стремящейся пришить бурю к земле навечно.

Эта вспышка и последовавший за ней оглушительный раскат наконец принесли дождь. Он хлынул потоком, облепив волосы Рейчел вокруг лица, больно бил ее по щекам. Но ливень принес прохладу. Она облизала потрескавшиеся губы, благодарная за влагу.

Несколько раз оглянулась, страшась увидеть Эрика, но его не было.

Она сбежала от него. Даже если она оставила после себя следы, по которым он мог бы найти ее, их смоет дождь. В своем новом обличье он, возможно, мог бы найти ее по запаху, но и здесь ей поможет дождь, уничтожив ее запах на земле и в воздухе. Даже если его странные глаза видят лучше, чем человеческие, он все равно не сможет разглядеть ее в таком мраке и ливне.

«Ты спаслась, – сказала она себе, торопясь на север. – Ты будешь в порядке».

Возможно, и так.

Но она не верила самой себе.

Бен успел отъехать всего несколько миль к востоку от Барстоу, как дождь не просто заполнил все вокруг – он сам стал окружающей средой. За исключением ритмичного щелканья «дворников», единственными звуками был шум, издаваемый водой и заглушающий все остальное: несмолкаемая барабанная дробь дождя по крыше «Меркурия», удары капель о лобовое стекло на большой скорости, шипение и чавканье воды под колесами. Весь свет исчез с искореженного, нервного, штормового неба, и, кроме миллионов наклонных линий бесконечного дождя, практически ничего не было видно. Иногда ветер подхватывал потоки воды, как он подхватывает прозрачные занавески в открытом окне, и нес их через пустыню, образуя изящные волнистые рисунки, один прозрачный слой воды за другим, серое на сером. Когда сверкала молния – она это делала с завидной регулярностью, – миллионы капель становились серебряными, и тогда казалось, что над пустыней идет снег. А иногда молния превращала дождь в сверкающую мишуру.

Ливень все усиливался, и вскоре «дворники» уже не могли справиться с потоками дождя. Нагнувшись над рулем, Бен всматривался в залитый ливнем мир. Дорогу впереди нельзя было разглядеть. К тому же фары немногочисленных встречных машин отражались от водяной пленки на лобовом стекле и слепили его.

Он снизил скорость до сорока, потом до тридцати миль в час. Наконец, зная, что до ближайшего населенного пункта еще более двадцати миль, он свернул на обочину и остановился, не глуша мотора и включив предупредительную мигалку. Поскольку ему не удалось дозвониться до Уитни Гэвиса, он все больше беспокоился о Рейчел. С каждой минутой его отвращение к собственной беспомощности возрастало, но было бы сущим идиотизмом сейчас не подождать, пока буря слегка утихнет. Он уж точно ничем не поможет Рейчел, если потеряет управление на мокром асфальте, въедет под один из огромных грузовиков, которые в основном и встречаются на этом шоссе, и погибнет.

Прождав минут десять под сильнейшим в его жизни дождем, Бен начал сомневаться, что тот вообще когда-нибудь стихнет. Тут он заметил, что потоки грязной воды уже переполнили дренажные канавы вдоль дороги. Поскольку шоссе было немного приподнято над окружающей местностью, вода не вытекала на асфальт, а стекала в пустыню по сторонам. Он взглянул в боковое окно «Меркурия» и увидел что-то плывущее и извивающееся по бурлящей желто-коричневой воде. Вон еще одно и еще. Какое-то мгновение он смотрел, ничего не понимая, потом сообразил, что это, должно быть, гремучие змеи, которых вода выгнала из логовищ. По-видимому, вблизи находилось несколько гнезд гремучек, потому что в следующее мгновение появилось еще, наверное, десятка два. Они двигались через все расширяющийся поток, выбираясь на сушу повыше, где собирались все вместе, извиваясь, переплетаясь, завязываясь в узлы и образуя подвижный шевелящийся клубок, как будто они не существовали каждая в отдельности, а были частью одного целого, разбросанного потоком воды и теперь восстанавливающего свою начальную форму.

Сверкали молнии.

Извивающиеся гремучие змеи, как волосы зарытой в землю Медузы, казалось, приходили в дикую ярость, когда стробоскопический свет бури освещал их гремящими вспышками.

От этого зрелища холод пробрал Бена до мозга костей. Он отвел взгляд от пресмыкающихся и уставился вперед, через залитое дождем лобовое стекло. С каждой минутой настроение у него падало, он все больше мрачнел. Его страх за Рейчел приобрел такую глубину и силу, что его трясло, физически трясло, и так он сидел, дрожа, в украденном автомобиле, под проливным дождем, в пустыне, где вовсю разгулялась буря.

Буря смыла все следы, которые могла бы оставить Рейчел, но были у нее и недостатки. Хотя ливень снизил температуру на несколько градусов, день продолжал оставаться жарким, и Рейчел ничуть не продрогла, зато промокла насквозь. Ливень напоминал водопад, от нависших серо-черных облаков потемнело, хотя была середина дня, и ей трудно было ориентироваться. Даже рискнув подняться на один из холмиков, чтобы определиться, из-за плохой видимости она так и не убедилась, идет ли она в нужном направлении, к пункту отдыха и «Мерседесу». Более того, молнии разрывали распухшее брюхо туч и низвергались на землю с такой частотой, что ей казалось: рано или поздно одна из них ударит прямо в нее, превратив в обугленный, дымящийся труп.

Но больше всего ее пугало, что громкий, непрекращающийся шум дождя – шипение, бульканье, треск, бормотание, чавканье и глухой непрерывный барабанный бой капель – маскировал все звуки, которые могли бы предупредить ее о появлении эрикообразного существа, так что оно могло напасть на нее неожиданно. Она постоянно оглядывалась и всматривалась в верхушки небольших холмов по бокам узкой впадины, по которой бежала. Каждый раз, приближаясь к повороту, она замедляла бег, боясь столкнуться с чудовищем лицом к лицу, увидеть его странные, горящие в сумерках глаза и протянутые к ней безобразные руки. Когда же наконец без всякого предупреждения она наткнулась на него, он ее не заметил. Она свернула в сторону и, как и боялась, увидела Эрика в двадцати футах от себя. Он стоял на коленях в центре впадины и был занят чем-то непонятным. Из края впадины выдавался вперед выветренный камень, и Рейчел быстро спряталась за него, пока Эрик не успел ее заметить. Она было тут же повернула назад, туда, откуда пришла, но его странная поза и непонятное занятие заинтриговали ее. Ей показалось неожиданно важным узнать, что это он делает, потому что, наблюдая за ним исподтишка, она может выяснить нечто такое, что даст ей возможность убежать от него, или преимущество, когда ей позже придется с ним столкнуться. Она медленно двинулась вдоль камня, заглядывая в проделанные ветром дыры, пока не нашла одну, дюймов трех в диаметре, сквозь которую могла видеть Эрика.

Он все еще стоял на коленях на мокрой земле, наклонив горбатую спину под проливным дождем. Он снова выглядел… изменившимся. Он был не совсем таким, каким она его видела около туалетов. Он все еще был чудовищно изуродован, но как-то иначе, чем раньше. Малозаметная, но существенная разница… Какая именно? Заглядывая в дыру в камне, сквозь которую свистел ветер и бил ей в лицо, Рейчел старалась разглядеть его получше. Сумеречный свет и дождь мешали, но ей подумалось, что он стал больше напоминать обезьяну. Мощный, с покатыми плечами, еще более удлинившимися руками. Возможно, он теперь меньше был похож на рептилию, но чудовищные, костлявые, длинные руки с заостренными когтями остались прежними.

Безусловно, она только вообразила себе эти перемены, потому что его костная основа не могла заметно измениться за какие-то четверть часа. Или могла? И потом… а почему нет? Если его генная структура полностью разрушилась за время, которое прошло с тех пор, как он избил Сару Киль вчера вечером, когда он еще имел человеческую внешность, если его лицо и конечности преобразовались так радикально за эти двенадцать часов, темп его метаморфозы был, несомненно, настолько стремительным, что и за четверть часа могли произойти заметные изменения.

Неприятное ощущение.

И тут она разглядела, что делает Эрик: он держал в руках толстую, извивающуюся змею, одной рукой – за хвост, другой – рядом с головой, и ел ее живьем. Рейчел видела, как сжимаются и разжимаются челюсти змеи, как сверкают в отблесках молнии ее клыки, похожие на два осколка слоновой кости, как она безуспешно пытается повернуть голову и укусить существо, которое держит ее. Эрик впивался своими необыкновенно острыми зубами в середину туловища змеи, вырывал куски мяса и с наслаждением жевал. Поскольку челюсти его были тяжелее и длиннее, чем у любого человека, это непристойно жадное движение – разрывание и пережевывание змеи – можно было заметить и на большом расстоянии.

Рейчел едва не вырвало от отвращения, ей захотелось отвернуться от дыры в камне. Но ее не стошнило, и она не отвернулась, потому что тошноту и отвращение победили недоумение и потребность понять Эрика.

Если учесть, как страстно он хотел до нее добраться, почему он прекратил погоню? Забыл про нее? Или змея укусила его, и он, в диком гневе, отомстил ей укусом за укус?

Но он не просто мстил змее, но ее ел, с жадностью поглощая кусок за куском. Один раз, когда Эрик поднял свое освещенное молнией лицо к бушующим небесам, Рейчел удалось разглядеть на нем пугающее выражение нечеловеческого наслаждения. Он дрожал от явного удовольствия, разрывая змею на части. Его голод казался таким острым и неутолимым, что его нельзя было описать словами.

Дождь лил как из ведра, завывал ветер, гремел гром, сверкала молния, и у Рейчел создалось впечатление, что она подглядывает через трещину в стене в ад, где демон поедает души проклятых Богом. Ее сердце билось с таким грохотом, что могло поспорить с барабанной дробью дождя. Она знала, что должна бежать, но жуткая картина приковала ее к месту.

Она заметила еще змею, потом вторую, потом третью, четвертую, пятую, выползающих из земли вокруг колен Эрика. Он стоял прямо перед входом в нору этих несущих смерть пресмыкающихся, которую, по-видимому, залило дождем. Гремучие змеи, заметившие получеловека, немедленно напали на него, кусая бедра и ноги. Несмотря на многочисленные укусы, Эрик даже не поморщился и не вскрикнул. Рейчел почувствовала облегчение, понимая, что вскоре он потеряет сознание под действием яда.

Он отбросил в сторону наполовину съеденную змею и схватил другую. С такой же ненасытной, отвратительной жадностью он вонзил свои заостренные зубы-бритвы в живую плоть змеи, отрывая один сочащийся кровью кусок за другим. Возможно, его изменившийся обмен веществ был в состоянии бороться с сильным змеиным ядом, превращая его в ряд безвредных химических веществ или мгновенно восстанавливая пораженные ткани.

Непрерывные молнии метались по зловещему небу, и в их ярком свете длинные, острые зубы Эрика сверкали, как осколки разбитого зеркала. В его горящих странным светом глазах холодно отражался небесный огонь. Мокрые, спутанные волосы временами напоминали струйки серебра; и дождь на его лице блестел, как расплавленное серебро; а вода вокруг него, испещренная отсветами молний, напоминала кипящий и скворчащий на сковороде жир.

Наконец Рейчел очнулась от транса, отвернулась от дыры в камне и побежала назад, туда, откуда пришла. Она искала другую впадину между холмами, другой путь, который привел бы ее к пункту отдыха и «Мерседесу».

Холмистая местность осталась позади, и теперь, двигаясь по песчаной равнине, Рейчел была там самым высоким предметом, куда выше кустов. Она снова стала бояться, как бы в нее не попала молния. В странном, стробоскопическом свете ей казалось, что унылая и голая земля вздымается и опадает, снова вздымается и снова опадает, как будто многие тысячелетия геологической деятельности спрессовались в несколько стремительных секунд.

Она попыталась снова спуститься в русло, где бы ее не достала молния, но глубокая рытвина была на две трети наполнена грязной, бурлящей водой. Этот стремительный поток нес крутящуюся флотилию из сучьев и веток.

И все же ей удалось добраться до пункта отдыха, где она впервые увидела Эрика. Сумочка лежала там же, где она ее бросила, и Рейчел подняла ее. «Мерседес» тоже был на месте.

Не доходя нескольких шагов до машины, она неожиданно остановилась, увидев, что крышка багажника, которая раньше была открыта, теперь опущена. У нее возникло леденящее душу предчувствие, что Эрик, или то существо, в которое превратился Эрик, обогнало ее, снова забралось в багажник и закрыло крышку.

Испуганная и дрожащая, Рейчел стояла под проливным дождем, не решаясь подойти к машине. Автостоянка, где не хватало стоков, превратилась в мелкое озеро. Она стояла в воде, доходящей ей до лодыжек.

Пистолет она оставила под водительским сиденьем. Если ей удастся добраться до него, прежде чем Эрик откроет багажник и выскочит оттуда…

За ее спиной стаккато дождя, капающего на стол под решетчатым навесом, напоминало звук, издаваемый разбегающимися крысами. С крыши туалетов стеной падала вода, разбиваясь о дорожку. Повсюду вокруг нее дождь бил по лужам с сухим целлофановым треском, который с каждой секундой, казалось, становился все громче.

Она сделала один шаг в сторону машины, еще один и остановилась.

Дождь потоками стекал с крыши «Мерседеса» и струился по стеклам, мешая ей видеть, есть ли кто в темноте внутри.

Боясь подойти к машине, но так же боясь и вернуться, Рейчел наконец сделала еще шаг.

Сверкнула молния. В мерцающем свете, массивный и зловещий, «Мерседес» неожиданно напомнил ей катафалк.

По шоссе, ревя мотором, проехал большой грузовик, разбрызгивая во все стороны воду.

Подойдя к «Мерседесу», Рейчел рванула дверцу со стороны водителя, но никого внутри не обнаружила. Пошарила под сиденьем и нашла пистолет. Пока еще не растеряв остатки мужества, она обошла машину, секунду поколебалась, нажала кнопку замка и открыла крышку багажника, в любой момент готовясь выпустить всю обойму, если эрикообразное существо прячется там.

Багажник был пуст. Коврик намок, в центре его образовалась серая лужа, так что скорее всего крышка была открыта долгое время, пока особо сильный порыв ветра не захлопнул ее.

Она закрыла багажник, заперла его ключом, вернулась к водительской дверце и села за руль. Положила пистолет на пассажирское сиденье, чтобы можно было быстро дотянуться. Машина завелась с одного оборота. «Дворники» смели дождь с лобового стекла.

Снаружи пустыня вокруг бетонного пункта отдыха вся была окрашена в оттенки сланцевого угля: серый, черный, коричневый и цвет ржавчины. Единственным движением в этом песчаном пейзаже были потоки дождя и гонимые ветром шары перекати-поля.

Эрика нигде не было.

Может быть, гремучки все же прикончили его. Разумеется, он не мог выжить после стольких укусов стольких змей. Возможно, его генетически переделанное тело способно справиться с обширными поражениями тканей, но вряд ли может противодействовать такому сильному яду.

Рейчел выехала со стоянки на шоссе и направилась на восток, к Лас-Вегасу, благодарная за то, что еще жива. В такой сильный ливень она боялась ехать быстрее, чем сорок или пятьдесят миль в час, и потому держалась в крайнем правом ряду, позволяя более отважным автомобилистам обгонять себя. Миля за милей она пыталась убедить себя, что худшее позади, но это ей никак не удавалось.

Бен включил скорость и вывел «Меркурий» на шоссе.

Буря стремительно уходила на восток, к Лас-Вегасу.

Гром теперь гремел чуть дальше, напоминая больше глухое урчание, чем сокрушающий удар. Молнии, которые только что сверкали прямо над головой, теперь передвинулись вперед, к восточному горизонту. Дождь все еще лил как из ведра, но это была уже не та слепящая стена воды, как раньше, так что можно было снова вести машину.

Часы на приборной доске подтверждали показания наручных часов Бена – четверть шестого. Однако обычно в этот час летом значительно светлее. Затянутое тучами небо принесло ранние сумерки, и впереди унылый пейзаж постепенно скрывался в этом искусственном полумраке.

С той скоростью, с которой он ехал, ему не удастся достичь Лас-Вегаса раньше половины девятого. Надо будет остановиться в Бейкере и еще раз попробовать дозвониться до Уитни Гэвиса. Но у него появилось чувство, что ничего не выйдет. Чувство, что ему и Рейчел перестало везти.

Глава 31

Безумная потребность насыщения

Эрик только смутно помнил о гремучих змеях. Их зубы оставили небольшие ранки на его кистях, руках и бедрах, которые уже зажили, а дождь смыл следы крови с его промокшей одежды. Его мутирующая плоть горела особым безболезненным огнем непрерывно идущих изменений, который не дал ему почувствовать боли от укусов. Иногда он ощущал слабость в коленях или тошноту в желудке, иногда в глазах мутнело, а порой у него кружилась голова, но эти симптомы действия яда с каждой минутой становились все менее заметными. Пока он шел по потемневшей во время бури пустыне, в памяти его возникали змеи, извивающиеся вокруг него, как дым, шепчущие что-то на непонятном ему языке, но ему трудно было поверить в их реальность. Иногда он вспоминал, как рвал зубами, жевал и глотал огромные куски змей, потому что его мучила безумная потребность насыщения. Какая-то часть его реагировала на эти воспоминания с возбуждением и удовлетворением. Но другая его часть, та, что еще осталась Эриком Либеном, испытывала отвращение, и он подавил эти воспоминания, боясь, что в противном случае потеряет последний здравый смысл.

Он быстро шел, ведомый инстинктом, к какому-то неизвестному ему месту. По большей части он двигался в вертикальном положении, но иногда запинался и спотыкался, и его плечи сгибались, как у обезьяны. Иногда он едва сдерживал желание встать на четвереньки и ползти по песку на животе. Однако это желание пугало его, и ему удалось его побороть.

То тут, то там в пустыне мерцали призрачные огни, но на этот раз его к ним не влекло. Они уже не казались ему такими загадочными и завлекательными, как раньше, потому что теперь он подозревал, что они обозначают дверь в ад. Раньше, замечая эти фантомные огни, он обязательно видел и давно умершего дядю Барри, что могло означать, будто дядя Барри вышел из этих огней. Эрик был убежден, что Барри Хэмпстед пребывает в аду, поэтому он решил, что эти двери являются вратами проклятия. Погибнув вчера в Санта-Ане, Эрик стал собственностью Сатаны, обреченный провести вечность с Барри Хэмпстедом, но в самый решающий момент он сбросил с себя оковы могилы и сумел вытащить свою душу из преисподней. Теперь Сатана открывал ему эти двери в надежде, что он из любопытства перешагнет через порог какой-нибудь двери и окажется в уготованной для него серной камере. Его родители предупреждали, что ему грозит ад, что он проклял свою душу, когда поддался похоти дяди и позднее, когда убил своего мучителя. Теперь он знал, что они были правы. Ад был близко. Он боялся заглянуть в эти огни, откуда кто-то с улыбкой манил его.

Он бегом мчался по пустыне. Буря, как две столкнувшиеся в бою армии, освещала день яркими вспышками и наполняла его грохочущими канонадами.

Неизвестное место, куда его привел инстинкт, оказалось пунктом отдыха, где он впервые столкнулся с Рейчел. Автоматические выключатели, ошибочно приняв бурю за наступление вечера, включили неоновые полоски света на фронтоне строения и вокруг дверей с каждой стороны. На автостоянке несколько ртутных ламп бросали синий отсвет на лужи на асфальте.

Разглядев приземистое бетонное строение сквозь пелену дождя, Эрик почувствовал, что в голове у него прояснилось. Внезапно он вспомнил, что сделала Рейчел. Она виновата в том, что он попал под грузовик на Мейн-стрит. И поскольку эта насильственная смерть дала толчок происходящим в нем жутким процессам, он винил ее и в своей чудовищной мутации. Она была почти что в его руках, он едва не разорвал ее на куски, но она ускользнула от него, когда его одолел голод, когда он почувствовал отчаянную потребность обеспечить топливом свой вышедший из-под контроля метаболизм. Теперь, когда он думал о ней, он ощущал, как снова растет в нем ярость рептилии. Он издал тонкий вскрик ненависти, заглушенный шумом бури.

Обогнув угол здания, он почувствовал, что рядом кто-то есть. По его телу прошла дрожь возбуждения. Он упал на четвереньки и прижался к стене в тени, недоступной неоновым огням.

Наклонив голову и затаив дыхание, он прислушался. Прямо над его головой находилось окно мужского туалета. Движение внутри. Мужской кашель. Затем Эрик услышал тихий, мелодичный свист: «Совсем один в лунном свете» из мюзикла «Кошки». Скрежет и клацание шагов по бетону. Открылась дверь в восьмидесяти футах от Эрика, и появился мужчина. Парню было под тридцать, крепкий, крутой с виду, в сапогах, джинсах, ковбойской рубашке и светлой стетсоновской шляпе. Он немного постоял под навесом, глядя в дождь. Неожиданно ощутил присутствие Эрика, повернулся, перестал свистеть и в ужасе, не веря собственным глазам, уставился на него.

В тот момент, когда мужчина повернулся к нему, Эрик сделал прыжок так стремительно, что показался отражением молнии, мелькнувшей на восточном краю неба. Высокий и мускулистый ковбой вполне мог бы постоять за себя в драке с обыкновенным человеком, но Эрик Либен больше не был обыкновенным человеком, он вообще уже почти не был человеком. Более того, шоковое состояние ковбоя при внезапном появлении чудовища, парализовавшее его, сыграло Эрику на руку. Он налетел на парня и вонзил все пять когтей правой руки глубоко ему в живот. Одновременно другой рукой он схватил свою добычу за горло, раздавил трахею и вырвал голосовые связки, обеспечив таким образом полное молчание жертвы. Из порванных артерий хлынула кровь. Смерть затянула пленкой глаза ковбоя еще до того, как Эрик вспорол ему живот. Дымящиеся кишки вывалились на бетонную дорожку, и мертвый ковбой упал в свои собственные внутренности.

Полный дикой радости, силы и свободы, Эрик уселся на теплый труп. Странно, но убийство уже не пугало его и не казалось отвратительным. Он превращался в примитивное животное, которое получало первобытное наслаждение от одного вида крови. Однако даже его цивилизованную часть – бывшего Эрика Либена, – несомненно, возбуждало насилие и огромная сила и кошачья ловкость его изменившегося тела. Он знал, что должен испытывать отвращение, тошноту, но ничего такого не было. Всю свою жизнь он хотел властвовать над другими, давить своих противников, и теперь эта потребность нашла свое выражение в самой чистой форме: жестоком, безжалостном убийстве.

Более того, Эрику впервые удалось четко вспомнить убийство двух молодых женщин, чью машину он украл во вторник вечером в Санта-Ане. Он не чувствовал никакой ответственности за их смерть, никакой вины, только приятное удовлетворение и жестокую радость. В самом деле, воспоминание о пролитой им крови, о голой женщине, которую он распял на стене, еще больше усилило его наслаждение от убийства ковбоя, и сердце его стучало от ледяной радости.

Затем, приникнув к трупу у двери в мужской туалет, он на какое-то время совершенно перестал сознавать себя существом с интеллектом, существом с прошлым и будущим. Он погрузился в полубессознательное состояние, в котором единственными воспринимаемыми им ощущениями были запах и вкус крови. Он смутно слышал дробь и бульканье дождя, но эти звуки казались ему скорее внутренними, чем внешними, скорее сопутствующими изменениям, которые продолжали происходить с его артериями, венами, костями и тканями.

Из этого состояния его вывел визг. Он поднял голову от разорванного горла своей добычи, куда только что погрузил свою пасть. На углу строения стояла женщина, широко раскрыв глаза и прижав к груди руку, как бы защищаясь. Если судить по ее сапогам, джинсам и ковбойской рубашке, она приехала с тем парнем, которого Эрик только что убил.

Эрик понял, что пожирал свою добычу, и эта мысль не испугала его и не вызвала отвращения. Ведь не удивится и не возмутится же лев по поводу своей собственной жестокости. Вследствие ускоренного метаболизма он испытывал голод, подобного которому не знал никогда, и ему требовалась питательная еда, чтобы унять этот голод. Он нашел такую пищу в мясе своей жертвы, точно так же, как и лев находит то, что ему нужно, в плоти газели.

Женщина снова попыталась закричать, но не смогла издать ни звука. Эрик поднялся с трупа. Облизал испачканные кровью губы. Женщина кинулась прочь, в дождь и ветер. Шляпа с нее слетела, белокурые волосы развевались – единственное светлое пятно в грозовых сумерках.

Эрик бросился за ней. Он получал необыкновенное наслаждение от того, как стучат сначала по бетону, а потом по песку его ноги. Разбрасывая брызги во все стороны, он промчался через автостоянку, с каждой секундой приближаясь к женщине.

Она бежала к бледно-красному пикапу. Оглянулась и увидела, что он уже близко. Очевидно сообразив, что не успеет подбежать к пикапу, завести его и уехать, она свернула и бросилась к шоссе, по-видимому надеясь получить помощь от водителей проезжающих машин.

Погоня оказалась короткой. Он швырнул ее на землю, когда она еще не успела добежать до края автостоянки. Они вместе покатились по воде, достигающей до лодыжек. Женщина отбивалась изо всех сил, стараясь достать до него ногтями. Он вонзил свои острые, как бритва, когти ей в руки, прижав их к бокам, и она дико закричала от боли. Отчаянно борясь, они перекатились еще раз, и здесь он окончательно прижал ее к земле, холодной, несмотря на теплый воздух.

Глядя вниз на беспомощную женщину, Эрик на мгновение удивился, что его жажда крови уменьшилась, сменившись плотским голодом. Он отдался во власть этому голоду, как только что отдался жажде крови. Лежащая под ним женщина поняла его намерения и безуспешно попыталась сбросить его. Ее крики боли сменились пронзительными воплями ужаса. Вырвав свои когти у нее из руки, он разорвал ей рубашку и положил свою темную, уродливую, нечеловеческую руку ей на грудь.