Правила вежливости Тоулз Амор
– Верно. Это старинная фирма с Уолл-стрит.
…
– Тебе там нравится?
– Скучновато, что, по-моему, вполне предсказуемо, исходя из специфики фирмы.
Тинкер улыбнулся.
– Твоя речь тоже изобилует определениями и недостаточно предметна (см. выше, Тинкер «зеркалит» Кэтрин).
– Эмили Пост[42] считает, что рассказывать о себе не слишком-то вежливо.
– Я уверен, что мисс Пост совершенно права, но большинство американцев ее предостережение почему-то не останавливает.
Фортуна покровительствует смелым – фирменный сэндвич имени Макса представлял собой поджаренный на решетке сыр, в который был завернут ломтик говяжьей солонины и салат из нашинкованной капусты. Тинкер управился с ним за десять минут, и место сэндвича тут же занял ломтик чизкейка.
– Какое прекрасное место! – уже, наверное, в пятый раз восхитился Тинкер.
– Ну, теперь расскажи ты, как это – быть банкиром? На что это похоже? – спросила я, глядя, как он уписывает свой десерт.
Он признался, что считает себя пока еще начинающим, так что про его работу вряд ли можно спросить: «Как быть банкиром?» На самом деле он занимается, скорее, брокерской деятельностью. Его банк обслуживает группу состоятельных семейств, имеющих крупные доли дохода в частных компаниях, контролирующих все – от сталелитейных предприятий до серебряных рудников, – и когда этим семьям требуются наличные или же они хотят от чего-то избавиться, именно он оформляет все сделки или подыскивает для них подходящих покупателей, стараясь действовать максимально осторожно.
– Я бы с удовольствием купила у тебя любой подходящий серебряный рудник, – сказала я, вытаскивая сигарету.
– Хорошо, в следующий раз ты будешь первой, кому я позвоню.
Тинкер потянулся через стол, чтобы дать мне прикурить, а потом положил зажигалку на стол рядом со своей тарелкой. Выдыхая дым, я указала на нее сигаретой.
– Ну а что за история связана с этой зажигалкой?
– А… – он, похоже, немного смутился. – Ты гравировку имеешь в виду?
Он взял зажигалку и некоторое время ее изучал. Потом сказал:
– Я купил ее, когда впервые получил по-настоящему приличную зарплату. Понимаешь, я как бы сам себе подарок сделал. Такая солидная золотая зажигалка, да еще и с моими инициалами!
Он с печальной улыбкой покачал головой.
– Когда мой брат ее увидел, он чуть со свету меня не сжил. Ему страшно не понравилось, что она золотая и что на ней монограмма. Но больше всего он всегда злился из-за моей работы. Когда мы с ним встречались в Гринвич-Виллидж, чтобы выпить пива, он сразу принимался ругать банкиров, Уолл-стрит и меня заодно; особенно он пинал меня за мое желание путешествовать по всему свету, а я его уверял, что непременно сделаю это. В конце концов как-то вечером он схватил мою зажигалку, выбежал на улицу и заставил какого-то лоточника дополнить мои инициалы неким постскриптумом.
– Это чтоб ты помнил каждый день, когда тебе довелось дать девушке прикурить?
– Да, что-то вроде того.
– А мне твоя работа вовсе не кажется такой ужасной.
– Нет, – согласился он, – она вовсе не плохая. Просто…
Тинкер довольно долго смотрел в окно на Бродвей, собираясь с мыслями.
– Помнится, у Марка Твена есть история об одном старике, который водил баржу – что-то вроде парома, на котором люди переправлялись с одного берега реки на другой.
– Это из «Жизни на Миссисипи»?
– Не знаю. Возможно. Так вот Марк Твен подсчитал, что за тридцать с лишним лет этот человек, работая перевозчиком и без конца пересекая реку, проделал путь в двадцать раз длиннее самой Миссисипи, но при этом ни разу не выехал за пределы своего округа.
Тинкер улыбнулся и покачал головой.
– И порой я себя чувствую этим стариком. Словно одна половина моих клиентов собирается в путешествие на Аляску, а вторая – в Эверглейдс[43], и лишь один я продолжаю возить людей с одного берега на другой.
– Налить еще? – спросила официантка, подходя к нам с кофейником в руках.
Тинкер вопросительно посмотрел на меня.
У нас, девушек из «Куиггин и Хейл», на ланч было отведено сорок пять минут, но я предпочитала возвращаться к своей пишущей машинке на несколько минут раньше. Если я уйду прямо сейчас, то еще вполне успею до конца перерыва. Можно поблагодарить Тинкера за ланч, рысцой добежать до нашего здания и запрыгнуть в лифт, идущий на шестнадцатый этаж. Интересно, каким может быть приемлемое опоздание для девушки, которая всегда оказывалась на рабочем месте вовремя? Пять минут? Десять? Пятнадцать – если у нее, скажем, сломается каблук?
– Конечно, – сказала я официантке, и та наполнила наши чашки, после чего мы оба с явным облегчением откинулись на спинки стульев, стукнувшись при этом коленями – в «отдельном кабинете» было все-таки тесновато. Тинкер налил себе в кофе сливок и принялся их размешивать. Он все мешал, мешал, мешал, и все это время мы оба молчали. Потом я сказала:
– Это церкви.
Он несколько растерянно посмотрел на меня.
– Что – это?
– Церкви. Именно туда я хожу, когда хочу побыть одна.
Он снова выпрямился.
– Ты посещаешь церкви?
Я указала в окно на церковь Троицы. Более полувека ее шпиль был самой высокой точкой на Манхэттене, а для моряков служил чем-то вроде гостеприимного маяка. А теперь, чтобы как следует рассмотреть эту церковь, приходилось устраиваться в кафе на противоположной стороне улицы.
– Вот это да! – Тинкер был явно удивлен.
– Странно, почему это тебя так удивляет.
– Не то чтобы удивляет… Просто мне казалось, что ты человек не слишком религиозный.
– Нет, не слишком. Так я и в церковь хожу не тогда, когда там идет служба, а когда там почти никого нет.
– Именно в церковь Троицы?
– И в любую другую тоже. Но вообще-то я предпочитаю старые и большие, вроде Святого Патрика или Святого Михаила.
– По-моему, я один раз был в церкви Святого Варфоломея – на венчании. А больше, пожалуй, нигде. Мимо церкви Троицы я, должно быть, тысячу раз проходил, а внутрь ни разу даже не заглядывал.
– Вот это и впрямь удивительно. Между прочим, в два часа дня в этих церквах нет ни души. Они стоят совершенно пустые – сплошной резной камень, красное дерево и витражи. То есть они, конечно, в какие-то моменты жизни отнюдь не пустовали. Там наверняка было полно тех, кто пережил все эти беды. У исповедален, наверно, целые очереди выстраивались. А во время венчаний в боковых нефах и в приделе девочки рассыпали лепестки цветов…
– От крещения до отпевания…
– Вот именно. Но со временем большая часть истинно верующих как бы отсеялась. Те, что недавно прибыли в страну, стали строить свои храмы, и большие старые церкви оказались чуть ли не заброшенными – как часто оказываются заброшенными старики, – и теперь им остается только вспоминать о поре своего расцвета, оставшейся в прошлом. Пребывание в обществе этих «стариков» я нахожу невероятно умиротворяющим.
Тинкер некоторое время молчал, глядя на шпиль церкви Троицы, вокруг которого, как в старые времена, кружила пара чаек.
– Здорово. И эта церковь действительно великолепна, – сказал он.
Я чокнулась с ним кофейной чашкой и призналась:
– А ведь я рассказала тебе нечто такое, что мало кому обо мне известно.
И он, глядя мне прямо в глаза, попросил:
– Расскажи мне еще что-нибудь, чего никто о тебе не знает.
Я рассмеялась.
Но он был серьезен.
– Чего никто обо мне не знает? – переспросила я.
– Да. Хотя бы что-нибудь. Обещаю, что никогда не расскажу об этом ни одной живой душе.
Он даже перекрестился в подтверждение своих слов.
– Ну, хорошо, – сказала я, ставя чашку на стол. – Я идеально чувствую время.
– То есть?
– То есть я могу сосчитать до шестидесяти ровно за шестьдесят секунд. Плюс-минус одна.
– Не верю!
Я большим пальцем ткнула себе за спину, где на стене висели часы.
– Ты только дай мне знать, когда секундная стрелка достигнет двенадцати.
Он посмотрел на часы и принялся следить за стрелкой. На губах его возникла азартная улыбка.
– Готова? – спросил он, по-прежнему улыбаясь. – Тогда на старт… внимание…
Невероятно! – сказала Ив, позвонив мне уже после моей встречи с Тинкером. Где-то, что-то, какой-то! И откуда ты об этом узнала?
Оформляя банковские вклады, узнаешь по крайней мере одну важную вещь: большинство людей с уважением воспринимают прямые вопросы, заданные вовремя и по делу. Это то самое, к чему они совершенно не готовы. Иногда они выказывают желание сотрудничать с вами (а скорее, хотят немного потянуть время), снова повторяя тот вопрос, который им только что задали: Как мне все это удалось? – вежливо переспрашивают они. Иногда, впрочем, они считают подобные вопросы наглостью, а потому отвечают (или переспрашивают) с оттенком презрения: Что именно мне удалось? Но в любом случае опытный юрист сразу понимает, где именно тормозит его клиент, а где открывается поистине плодородная почва для дальнейшего расследования. Так что наилучший ответ на хороший вопрос – это тот, что сделан просто и без каких-либо колебаний или смысловых отклонений.
– Он мельком упомянул об этом, когда ты у Чернова в туалет ходила, – сказала я.
Завершая разговор, мы, как всегда, обменялись шутливыми замечаниями, и я вернулась на свое рабочее место. Убрала чехол с машинки, отыскала нужное место в тексте и снова застучала по клавиатуре. И во втором предложении третьего параграфа сделала свою первую за этот день опечатку. Печатая список чьих-то основных предпочтений, я вместо «chief» напечатала «thief»[44]. И, лишь увидев напечатанное, убедила себя, что эти слова совсем непохожи, а эти две буквы даже на клавиатуре находятся не то чтобы рядом.
Глава четвертая
Бог из машины
Вечером в пятницу, когда мы одевались, Ив не пожелала даже о погоде со мной болтать.
Дело в том, что совесть моя все же одержала надо мной победу, и я – как бы случайно, как бы между прочим – во время разговора обмолвилась, что во время обеденного перерыва наткнулась в деловой части города на Тинкера и мы с ним выпили по чашке кофе.
– По чашке кофе, – с фальшивым равнодушием повторила Ив. – Как мило.
И после этого замкнулась как устрица.
Я предприняла некий решительный пасс и похвалила ее летнее желтое платье, абсолютно неуместное зимой, но именно поэтому выглядевшее на ней как-то особенно свежо и остро.
– Тебе действительно нравится? – спросила она.
– На тебе оно смотрится просто потрясающе.
– Надо бы и тебе его как-нибудь примерить, может, сходишь в нем кофе попить.
Я уже открыла было рот, хоть и не знала толком, что сказать ей в ответ, но тут к нам вломилась одна из соседок.
– Извините, дамы, что врываюсь без стука, но ваш принц Очарование уже прибыл. Вместе со своей колесницей.
Уже у двери Ив вдруг остановилась, чтобы еще раз посмотреться в зеркало.
– Погоди еще минутку, – сказала она, вернулась обратно и решительно стащила с себя желтое платье, словно мой комплимент мгновенно превратил его в нечто старомодное. Я заметила, что за окном стал накрапывать холодный дождь, словно оправдывавший дурное настроение Ив. Спускаясь следом за ней по лестнице, я мрачно думала: Ну вот, мы обе и вляпались.
Перед нашим пансионом стояло роскошное серебристое, цвета ртути, купе «Мерседес», а рядом с ним – Тинкер. Даже если бы все девушки, проживавшие у миссис Мартингейл, сложили то, что зарабатывают за год, им и тогда не удалось бы наскрести денег на такую машину.
Фран Пачелли, пяти футов девяти дюймов ростом, недоучка из Сити-колледжа[45] родом из Северного Джерси, жившая чуть дальше по коридору, весьма выразительно присвистнула – таким свистом строители обычно оценивают длину юбки. Мы с Ив спустились по лестнице.
Настроение у него явно было отличное. Ив он поцеловал в щеку и сказал: «Выглядишь просто потрясающе!» – потом повернулся ко мне и с улыбкой пожал мне руку. Меня он ни поцелуем, ни комплиментом не одарил, но Ив следила за нами так внимательно, что становилось ясно: она чувствует, что оказалась в проигрыше.
Тинкер открыл дверцу автомобиля и, словно извиняясь, сказал:
– Боюсь, сзади сидеть будет немного неудобно. Тесновато.
– Ничего, я там помещусь, – сказала я.
– Как это мило с твоей стороны! – ехидно заметила Ив, и Тинкер, начиная подозревать, что между нами что-то происходит, посмотрел на нее с легкой озабоченностью.
Открыв переднюю пассажирскую дверцу, он придержал ее одной рукой, а второй жестом истинного джентльмена пригласил Ив садиться. Но она, словно не замечая этого, продолжала внимательно изучать машину, словно оглаживая ее взглядом от капота до багажника. Но не так, как Фран, а куда более профессионально.
– Я поведу, – вдруг заявила она и протянула руку за ключами.
К такому повороту событий Тинкер готов не был.
– А ты водить-то умеешь? – спросил он.
– А ты водить-то умеешь? – передразнила она его с нарочито сильным южным акцентом. – А как же! Да я папашин трахтор запросто гоняла, едва мне девять годков стукнуло!
Она вытянула ключи у него из ладони, обошла вокруг капота и плюхнулась на водительское сиденье. Тинкер с несколько неуверенным видом устроился рядом. Ив поерзала, вставила ключ в замок зажигания и спросила:
– Ну, куда едем, приятель?
– Пятьдесят вторая улица, пожалуйста.
Ив завела двигатель, резко дала задний ход, на бешеной скорости развернулась и, взвизгнув тормозами, остановилась.
– Ив! – не выдержал Тинкер.
Она искоса глянула на него, сладко улыбнулась, явно ему сочувствуя, затем снова переключила передачу и с ревом понеслась по Семнадцатой улице.
Через несколько секунд стало ясно, что на нее снизошел Святой Дух. Правда, когда она, не сбавляя скорости, свернула на Шестую авеню, Тинкер чуть не выхватил у нее руль, но затем притих. Ив вела машину уверенно, плавно, незаметно прибавляя или убавляя скорость, и, ловко обходя другие машины, зигзагами неслась вперед, несмотря на плотный трафик, точно акула сквозь толщу вод, с точностью до секунды определяя, когда переключится огонек светофора. Мы с Тинкером сидели с вытаращенными глазами, вжавшись в сиденья, и молчали – примерно так, должно быть, ведут себя те, кто оказался в руках некой высшей силы и смирился с этим.
Только когда мы свернули на Пятьдесят вторую улицу, я поняла, что он везет нас в клуб «21».
В некотором роде это Ив загнала его в угол своими вопросами – симпатичное, симпатичней, самое симпатичное? – как еще он мог ответить?
Но точно так же, как Ив тогда хотела произвести на Тинкера впечатление, показав ему квазирусский полусвет, где сами мы бывали не так уж и часто, у Тинкера, наверное, возникло желание продемонстрировать нам другой Нью-Йорк, его собственный. И, судя по всему, затея ему вполне удалась вне зависимости от настроения Ив. Перед рестораном на холостом ходу застыли ряды лимузинов; дымки спиралью поднимались из их выхлопных труб, подобно вылетающим на волю джиннам. Парковщик в цилиндре и легком пальто поспешил открыть дверцы нашего «Мерседеса», а швейцар уже предусмотрительно распахнул двери, и мы увидели в холле плотную толпу одетых по последней моде манхэттенцев.
На первый взгляд клуб «21» не выглядел каким-то особенно элегантным. Темные стены были украшены картинками в рамках, и казалось, что эти картинки попросту выдраны из какого-нибудь иллюстрированного еженедельника. Скатерти на столах были потертые, а столовые приборы громоздкие, как в дешевой закусочной или в университетской столовой. Однако публика, безусловно, отличалась элегантностью. Мужчины были в костюмах, явно сшитых на заказ, и в нагрудных кармашках у них сверкали чистотой изящные платочки. Шелковые платья дам поражали чистотой и благородством оттенков; их шеи украшали «скромные» нитки жемчуга.
Когда девушка-гардеробщица уже готова была принять нашу верхнюю одежду, Ив как-то незаметно повернулась спиной к Тинкеру и легким движением сбросила с плеч пальто. Впрочем, он сразу раскусил ее хитроумный маневр и успел подхватить пальто, взмахнув им, точно матадор своим плащом.
Ив была самой молодой из присутствующих дам – я имею в виду тех, что не разносили подносы, а сидели за столиками, – и явно намеревалась извлечь из этого максимум пользы для себя. Платье, которое она надела в последнюю минуту, было из красного шелка с глубоким вырезом на груди и выглядело одновременно и по-девичьи наивным, и весьма сексуальным; она, видимо, успела надеть и самый лучший свой бюстгальтер, отлично поддерживавший грудь – во всяком случае, верхушки ее грудей, соблазнительно выглядывавшие из выреза платья, можно было бы разглядеть с пятидесяти футов даже в тумане. Впрочем, Ив проявила должную осторожность и постаралась не переборщить с украшениями. В красной лакированной шкатулочке у нее хранились сережки с бриллиантами, подаренные ей на окончание колледжа. Эти бриллиантовые «гвоздики» очень ей шли, вспыхивая в ушах прелестными искорками и как бы подчеркивая симпатичные ямочки у нее на щеках, всегда появлявшиеся, когда она улыбалась. Однако она хорошо знала, что не стоит надевать эти серьги в такое место, как этот клуб, – ведь здесь она практически ничего не смогла бы выиграть с формальной точки зрения, зато легко могла проиграть по сравнению с другими.
Метрдотель, австриец, имевший все основания выглядеть издерганным, однако не подававший вида, тепло приветствовал Тинкера, назвав его по имени.
– Мистер Грей, мы вас ждали. Пожалуйте сюда.
В его устах слово «пожалуйте» заменяло собой, казалось, целую фразу.
Он подвел нас к столу в центральной части помещения – единственному, который остался здесь незанятым. Стол был накрыт на троих. Метрдотель, казалось, умеет читать чужие мысли: выдвинув из-под стола средний стул, он жестом предложил Ив садиться.
– Пожалуйте, – снова сказал он.
Едва мы уселись, как он слегка взмахнул рукой, и в ней, точно огромные игральные карты в руках фокусника, материализовались три меню, которые он нам церемонно вручил.
– Выбирайте с удовольствием.
Такого огромного меню я никогда в жизни не видела. В длину оно было, наверное, фута полтора. Я открыла его, ожидая увидеть длиннющий список разнообразных яств, но там было перечислено всего десять блюд. Хвост лобстера. Ростбиф «Веллингтон». Говяжий прайм-риб… Названия блюд были написаны от руки и совершенно роскошным почерком, как приглашение на свадьбу. Цены указаны не были, во всяком случае в моем меню. Я даже украдкой заглянула в меню, которое держала Ив, но сама она в мое меню заглядывать не стала, а продолжала с холодным выражением лица изучать названия, потом положила меню на стол и предложила:
– Давайте лучше для начала выпьем мартини.
– Гениально! – откликнулся Тинкер и поднял руку.
Моментально на том же самом месте, где только что стоял метрдотель, появился официант в белом пиджаке и заговорил с обаятельной развязностью кидалы из загородного клуба:
– Добрый вечер, мистер Грей. Добрый вечер, дамы. Надеюсь, вы простите мне столь наглое заявление, но ваш столик поистине является украшением этого зала. Да и выглядите вы лучше всех. Но вы, наверное, еще не готовы сделать заказ? Погода, право, просто ужасная! Могу я предложить вам какой-нибудь аперитив?
– Вы правы, Каспер, мы действительно только что говорили, как хорошо было бы выпить сейчас мартини.
– Ну, еще бы! Позвольте мне убрать меню, чтобы они вам не мешали.
И Каспер, сунув меню под мышку, удалился, а через пару минут принес наши напитки.
Точнее, принес он три высоких пустых стакана, и в каждом было по три оливки, надетых на соломинку, торчавшую над краем стакана точно весло гребной шлюпки. Затем он взял в руки серебряный шейкер, накрытый салфеткой, хорошенько его потряс и принялся осторожно разливать содержимое. Сперва он до краев наполнил мой стакан. Напиток был таким холодным и прозрачным, что казалось, будто он прозрачнее обыкновенной воды. Затем он наполнил стакан Ив. Когда он перешел к Тинкеру, струя, льющаяся из шейкера, заметно ослабела, а потом и вовсе стала еле сочиться. Мне даже на мгновение показалось, что Тинкеру мартини не хватит, однако жидкость все продолжала потихоньку капать, и ее уровень в стакане неуклонно повышался, пока не сровнялся с краями. Это был тот уровень точного расчета, который всегда придает человеку уверенности в себе.
– Хорошие друзья, – неожиданно обронил Каспер, – всегда вызывают зависть богов.
Никто из нас и заметить не успел, как серебряный шейкер исчез, а его место заняло блюдо с устрицами на подставке.
– Комплимент от заведения, – сказал Каспер и снова исчез.
Ив слегка постучала вилкой по своему стакану с водой; вид у нее был такой, словно она собирается обратиться с неким тостом ко всем присутствующим.
– Я хочу вам кое в чем признаться, – сказала она.
Тинкер и я, чувствуя, чем это пахнет, так и уставились на нее.
– У меня сегодня был приступ ревности.
– Ив… – начала было я, но она, подняв руку, велела мне молчать.
– Позволь мне договорить, Кейти. Когда я узнала, что вы вдвоем, без меня, выпили «по чашке кофе» – предполагаю, что со сливками и с сахаром, – я просто позеленела от зависти. И вовсе я не была «чуточку не в духе», я твердо намеревалась испортить вам сегодняшний вечер, чтобы проучить вас обоих. Но Каспер абсолютно прав: дружба Наилучшайшее – как мы говорим с Кэти.
Она подняла стакан с мартини и подмигнула.
– За то, чтобы выбраться из привычной колеи!
И через несколько минут это была уже прежняя Ив: спокойная, даже чуточку расслабленная, жизнерадостная, светлая – необъяснимая.
Пары за столиками вокруг нас вели привычные, из года в год повторяющиеся разговоры – о работе, о детях, о необходимости привести в порядок летний домик; возможно, эти разговоры они вели почти машинально, наизусть зная, что будет сказано дальше, однако именно они, эти разговоры, давали надежное ощущение того, что им есть с кем разделить свои ожидания и свой жизненный опыт. Тинкер, с высокомерным видом оглядевшись, затеял совсем иной разговор, куда больше подходивший к сложившейся в нашей компании ситуации – которая, впрочем, была полностью основана на гипотетических предположениях.
Чего вы боялись, когда были детьми? – спросил он.
Я сказала: кошек.
Тинкер сказал: высоты.
Ив сказала: старости.
И постепенно мы увлеклись. В какой-то степени это даже превратилось в этакое веселое соревнование, когда каждый пытается дать некий идеальный ответ – одновременно и удивительный, и забавный, и приоткрывающий твое нутро, но, безусловно, правдивый. Особенно отличилась, конечно, Ив, которую, впрочем, никогда нельзя было оценить до конца. Она лишний раз доказала, что победа всегда достается ей легко.
Чего вам всегда хотелось, но родители этого не позволяли?
Я: тратить деньги.
Тинкер: дом на дереве.
Ив: получить хорошую взбучку.
Если бы вы на один день могли стать кем-то иным, то кем бы вы стали?
Я: Матой Хари.
Тинкер: Натти Бампо[46].
Ив: Дэррилом Зануком[47].
Если бы смогли заново прожить один год своей жизни, какой именно это был бы год?
Я: Когда мне исполнилось восемь лет и мы жили над булочной.
Тинкер: Когда мне было тринадцать и мы с братом путешествовали по Адирондакским горам.
Ив: Тот, который сейчас наступает.
Устрицы были съедены, пустые раковины убраны. Каспер приготовил нам еще мартини, разлил по бокалам и снова наполнил шейкер – про запас.
– За что мы выпьем на этот раз? – спросила я.
– За то, чтобы не быть такими стеснительными, – сказал Тинкер.
Ив и я эхом повторили тост и поднесли бокалы к губам.
– Значит, вы пьете за то, чтобы не быть такими стеснительными? – раздался вдруг рядом чей-то голос.
Возле меня, положив руку на спинку моего стула, стояла высокая элегантная женщина лет пятидесяти с небольшим.
– Какое чудесное желание, – сказала она. – Но лучше бы кое-кто не стеснялся для начала вовремя отвечать на телефонные звонки.
– Извини, – сказал Тинкер, слегка смущенный. – Я как раз сегодня собирался тебе позвонить.
Она победоносно улыбнулась и слегка взмахнула рукой, как бы отпуская ему все прегрешения.
– Да ладно, Тедди, не оправдывайся. Я же тебя просто поддразниваю. Мне и так ясно, что повод отвлечься у тебя был серьезный.
Она протянула мне руку.
– Меня зовут Анна Гранден. Я – крестная Тинкера.
Тинкер встал, решив, видно, представить нас обеих по всем правилам:
– Это Кэтрин Контент, а это…
Но Ив не дала ему договорить. Она встала и с легким поклоном сказала:
– Я – Ивлин Росс. И я очень рада с вами познакомиться.
Миссис Гранден аккуратно обошла стол, пожала Ивлин руку и буквально силой усадила ее на место, а сама продолжила разговор с Тинкером. Держалась она так, что ее возраст почти не ощущался; у нее были короткие светлые волосы, тонкие черты лица и стройная легкая фигура балерины, которая, когда подросла, оказалась слишком высокой для профессионального балета. На ней было черное платье без рукавов, подчеркивавшее изящество ее рук и плеч. Нитки жемчуга, правда, на ней не было, зато были серьги – изумрудные «гвоздики» размером с таблетку фруктовой жвачки. Камни были просто великолепны и идеально совпадали с цветом ее глаз. Судя по тому, как она держалась, легко можно было предположить, что она и в море в этих серьгах купается. А выйдя на берег, беспечно вытирает волосы полотенцем, даже не задумываясь о том, где сейчас ее изумруды – у нее в ушах или на дне морском.
Когда она наконец добралась до Тинкера, то сразу подставила ему свою щеку для поцелуя. Он неловко ее чмокнул и снова уселся, а она, материнским жестом положив руку ему на плечо, сказала:
– Ивлин и Кэтрин, помяните мои слова: все племянники и крестники ведут себя одинаково. В первое время, когда они еще только приехали в Нью-Йорк, ты видишь их очень часто. Прямо как в поговорке: «Либо полная корзина, либо пустая кладовая»[48]. Ведь стоит этим юнцам, как говорится, встать на ноги, и приходится прямо-таки Пинкертона нанимать, если тебе вздумается залучить их к себе на чай.
Мы с Ив засмеялись. Тинкер заставил себя с покорным видом улыбнуться. Рядом со своей великолепной крестной он был похож на шестнадцатилетнего подростка.
– Какое чудесное совпадение, что мы с вами здесь встретились, – сказала Ивлин.
– Ну, это же совсем маленький мирок, – с легкой гримаской откликнулась миссис Гранден.
У меня не было ни малейших сомнений, что именно она когда-то и привела сюда Тинкера.
– Ты не хочешь к нам присоединиться? – спросил у нее Тинкер. – Сядь, выпей с нами.
– Спасибо, дорогой, но я не могу. Я здесь с Гертрудой. Она все пытается вытащить меня в музей. Так что в ближайшее время мне понадобятся все мои мозги.
Она повернулась к нам.
– Если я предоставлю Тедди решать этот вопрос, то наверняка никогда больше ни одной из вас не увижу, а потому примите мое приглашение на ланч в любой из ближайших дней – вместе с Тинкером или без него. Обещаю, что не стану надоедать вам бесконечными воспоминаниями о его детстве и юности.
– Нам это ни в коем случае не надоело бы, миссис Гранден, – заверила ее Ив.
– Пожалуйста, – сказала миссис Гранден, и в ее устах слово «пожалуйста» тоже превратилось в целую фразу, как и слово «пожалуйте» в устах метрдотеля, – называйте меня просто Анна.
Когда миссис Гранден, изящно махнув ручкой, вернулась к своему столику, Ив выглядела до крайности возбужденной, она даже раскраснелась. Но если Ив показалось, что визит миссис Гранден зажег на ее тортике свечки, то на тортике Тинкера эти свечки явно погасли. Ее неожиданное появление переменило весь настрой сегодняшнего вечера. В мгновение ока сменилась и подпись под этой чудесной картинкой. Если сначала это было: состоятельный мужчина сопровождает двух своих молодых знакомых в некое модное местечко, то теперь это больше походило на карикатуру: молодой павлин красуется своим оперением на фамильных задворках.
Ив так завелась и разрумянилась, что, похоже, не чувствовала, что вечер полностью испорчен.
– Какая чудесная женщина! Она подруга твоей матери? – приставала она к Тинкеру.
– Как это? – не понял он. – А, да, они вместе росли.
И, зачем-то взяв в руки вилку, принялся ее вертеть.
– Может, нам уже следует заказать что-нибудь еще? – осмелилась предложить Ив. А я спросила у Тинкера напрямик:
– По-моему, тебе хочется поскорее отсюда уйти?
– А мы можем уйти?
– Безусловно.
Ив была явно разочарована и, глянув на меня с раздражением, уже собралась было предложить еще выпить для аппетита, но тут заметила, как повеселел Тинкер, предвкушая возможность отсюда убраться, и сказала, бросив на тарелку свою салфетку:
– Ну и правильно. Давайте вообще на этот ужин забьем.
Читать бесплатно другие книги:
