Все реки петляют. Москва и Московия Калашников Сергей

Глава 8. Мелочная и проходная

Полагая, что следующую навигацию проведёт, плавая по рекам, Софи решительно занялась хозяйственными вопросами, намереваясь решить их до того, как Северная Двина освободится ото льда. И вопросов этих оказалось не так уж много.

Как-то основные процессы постепенно наладились. В обеих школах, архангельской и котласской, преподавание письма и чтения вели местные специалисты из числа служителей культа – дьячки. Арифметику в первых двух классах преподавали уже наши, ипсвичские, из тех, кто прослушал полный курс и научился уверенно разговаривать по-русски. Аналогично было и с природоведением. Астрономии обучала Мэри. Но это только в Архангельске.

Достроили шестую и седьмую баржи – тупоносые. На все их установили моторы и подготовили мотористов. Выяснилось, что одежда для моряков на период перехода по морю Студёному теперь шьётся из нерпы, потому что наши наряды из белька очень быстро износились. Оставалось позаниматься с капитанами речных судов. Проверить, в каком состоянии они содержат табельное оружие – капсюльные револьверы. Выучили ли свод сигналов? Умеют ли пользоваться семафорной азбукой? А световой? Разбираются ли в сигналах, вывешиваемых на судах во время хода и стоянки? Всё это было в разное время сообщено им бессистемно, урывками, от случая к случаю, поэтому требовало вмешательства и коррекции.

И капитанов у нас уже не семь, потому что в ходу два семитонных верховских карбаса и один пятитонный холмогорского типа, все винтовые. Ну и два разъездных катера, снабжённых всем необходимым для проведения астрономической обсервации. Иван, наладив хозяйство корабельного двора, приступил к созданию теодолита. А вот хронометры наши не слишком точны: за сутки часы с деревянным дисковым маятником могут и на минуту уйти, и на полторы. С установкой хранения времени пока ничего не получается, как и с вариатором.

Немного усовершенствовали земснаряд на четвёртой барже: теперь направление размывающей грунт струи не нужно корректировать руками – прицеливание осуществляется корпусом всего судна. А на время работы в таком режиме ход обеспечивается педальным приводом на колёса, потому что тут торопиться не следует. Ребята попробовали пробиваться через сплошной берег, а не сквозь болотную жижу, и это оказалось не так уж безнадёжно. Через песчаные косы и намытые рекой острова проходить получается, если не мешают коряги или камни. Для разборок с ними на носу поставили небольшой поворотный подъёмный кран со стрелой, поднятой на постоянный угол.

Кроме лота и часов в каждой рубке установили остекление, барометр-анероид и компас, объединённый с дальномером, чтобы упростить и ориентирование по картам, и снятие местности на план. Моторы пока унифицировать не стали: у нас в ходу и шестидюймовые, и трёхдюймовые – не знаем, какие лучше. Причём усовершенствования продолжаются.

Химики ждут с Ямайки каучук и ром, а конструкторы – бакаут, железное дерево. Горшечники исследуют местные глины и подбирают режимы сушки-обжига.

«Жил отважный капитан, он объездил много стран, и не раз он бороздил океан», – мурлыкаю я про себя песенку Паганеля из старого чёрно-белого фильма про детей капитана Гранта. А Софи притаилась и запоминает. Нравится ей исподтишка перенимать мотивы или тексты, а иногда и то и другое. Особенно она насторожилась при словах: «И влюбился как простой мальчуган». Ну а когда я домурлыкал, то получил по мозгам и ушёл в отключку.

Снова воспринимать действительность я начал во время разговора моей реципиентки и Рича. Не о любви или судьбах мира они толковали, а о метелях и снегопадах, что не так уж редки тут в эту пору.

Мистер Клейтон, оказывается, слушает курс астрономии, преподаваемый его капитаном, и со скрипом зубовным штудирует тексты на латыни, касающиеся ориентирования по небесным светилам. Проклинает себя за то, что в детстве был неусидчив и вместо того, чтобы прилежно работать, тупо бакланил на уроках.

Софочке удалось прекратить смущаться и вернуться к нормальному общению с предметом своих воздыханий. Кажется, обоим от этого стало легче.

Старая гвардия поэтапно перебирается в село Котлас, где немного теплее в силу того, что оно километров на пятьсот южнее. Место это в меру тихое и в меру оживлённое. В полутора десятках километров вверх по Вычегде находится Сольвычегодск с обстоятельной каменной церковью, построенной Строгановыми. В сорока километрах вверх по Северной Двине, у слияния Сухоны и Юга расположен Великий Устюг – оживлённый город, где ведётся торговля и мимо которого перевозятся грузы, со всех направлений стекающиеся в Архангельск. Отсюда зимой на санях не так уж далеко до центральных районов России.

Постройка же речных судов пока сосредоточена в Архангельске: немало местных жителей трудоустроились при корабельном дворе и отчасти переняли наши приёмы. Да и как тут не перенять винтовые гвозди, прижимающие доски к набору своими планшайбами и держащие их так, что не отдерёшь. Или болты, которые прочнее широко распространённых в этих местах деревянных нагелей. И если расшатались, то и подтянуть можно.

Мы не слишком скрытничаем, потому что остро нуждаемся в кадрах, пусть и не всесторонне образованных, но понимающих, как это всё у нас устроено и как работает. Да и моим толстознаям не вредно познакомиться с накопленным поморами опытом. Например, под руководством тутошнего мастера на нашем стапеле был выполнен коч – этакая полубочка, чуточку заострённая к окончаниям. Парни просекли и конструкцию, и принципы скрепления набора и обшивки, ну и кое-что сделали на свой манер. Вместо вицы – еловых корешков – прошили корпус катанкой из мягкого железа, а нагели заменили болтами.

Ещё дядя Фёдор – наш консультант и будущий владелец строящегося судна – очень хлопотал о постановке кораблика на колёсный ход, для облегчения перемещения коча по суше. Тут сразу начались расчёты, прикидки о способе перевозки шасси морем во время перехода, удобстве его постановки на тележку и прочих хитростях, превращающих неуклюжее медлительное корытце в прототип амфибии.

Конечно, Сонька не могла не заинтересоваться этакой особенностью.

– Ты, дядя Фёдор, что, собираешься коч свой на берег имать для зимовки?

Мужик замялся, явно не желая говорить.

– Если обскажешь толком, так парни куда как способней к делу твоему это судно приспособят. А то вижу, что ты и сам не поймёшь, как лучше сделать.

– Так это, Софья Джонатановна… Не бывал я там. Только от деда слыхивал о пути до города Мангазеи. Знаю, что ход тот запретили ещё задолго до моего рождения. Ну, думаю, отчего бы не попытаться? Старики поговаривают, очень богатое место. Сокровища там несметные.

Слыхивал и я кое-что о Мангазее. Она где-то чуть ли не в устье Енисея находилась, как припоминается[1]. Но почему этот путь на восток не получил развития, не знаю. Однако дело интересное.

– А давай-ка, дядя Фёдор, ряд с тобой заключим. Я тебе помогу со снаряжением и человека в помощь выделю, чтобы крутил тебе шарманку. Так что станешь ты купцом, товары везущим из далёкого края. Цены и прибыли с торга меня не интересуют, а только для перевозки станешь мои суда нанимать.

– Шарманку на коч? А ведь это ладно. Только я уже и не знаю, чем с тобой расплатиться за железное шитьё и за болты. А тут ещё и шарманщика с шарманкой сулишь. Где мне столько средств взять?

– Так говорю тебе: расплатишься потом. Жизнью ведь ты рискуешь, а я – только железными изделиями. Ну, ещё нужно будет кого-то из недоучек моих уговорить в рискованный поход пойти.

– Недоучку из твоих я сам уговорю, – поправил меня дядя Фёдор. – Мне с ним путь делить, мой и выбор.

Разумеется, я отдаю себе отчёт, что этот хитрила выберет собственного сына, отходившего прошлую навигацию мотористом на тупоносой ипсвичской барже. Полагает, что таким образом всё приобретённое в планируемом путешествии достанется его семье. Наивный. Да без того же машинного масла мотор работать откажется. Нет, этот мужик просто не всё ещё понял. Надеюсь, сын ему объяснит всю глубину подобного заблуждения, поскольку и сам не сразу поверил, что воду в бачок нужно заливать дистиллированную, а то накипь забьёт все коммуникации, после чего двигатель уйдёт на переплавку.

А пока – счастливой дороги.

План новой навигации у нас уже сложился. Две баржи курсируют между Вологдой и Архангельском, выполняя регулярные грузовые рейсы. Одна бегает между Поволжьем и нашим волоком, доставляя зерно. Четвёртая эту пшеницу отвозит в Архангельск. Здесь идёт работа практически на одного купца. Ещё две баржи с полным грузом и одна недогруженная, земснарядная, везут в Соликамск товары Строгановых, а потом возвращаются опять гружёные. Скорее всего, им тоже придётся курсировать по этому же маршруту.

Весь двенадцатитонный флот загружен. Оставшиеся три моторных карбаса будут выполнять мелкие перевозки, содержания которых заранее не предугадать. Фёкла займётся картографированием Камы и Оки, разыскивая дорогу к Дону. А ещё на одном «разъездном катере» сама Софи попытается нащупать путь через Уральский хребет по реке Чусовой. Этой дорогой Ермак со своими казаками добрался на стругах до Сибири. Но смущают меня Чусовские бойцы – это вроде как и не перекаты, но на этой реке места, известные своей опасностью. Там бывает, что барки разбиваются. То есть о них много чего нехорошего поговаривают, однако нужно посмотреть самим: из разговоров всего не уяснишь.

В море из Архангельска раньше конца мая – начала июня на больших судах стараются не выходить: льды непредсказуемы, да и не так-то просто их разглядеть. К тому же со стороны Баренцева моря, которое сейчас именуют Студёным, эти самые льды могут набиться в гирло. А вертолётную разведку ледовой обстановки тут когда ещё наладят! Поэтому «Энтони» остаётся у причала. Нашей шхуне нынче обшили днище некачественной почерневшей бронзой, которую перелили в листы и раскатали. Поглядим, будет ли днище с таким покрытием обрастать.

Зато река вскрывается в течение апреля – когда в начале, когда в конце. Нынче – в конце. Уже на другой день целая флотилия барж покинула порт и направилась вверх по течению. Я упоминал, что с нашими моторами очень непросто уравнять скорости. Так это и осталось. Одни убежали вперёд, другие вытянулись следом. Хождение караваном в наши задачи не входит, а дорога известна каждому. «Прогулочный катер», на котором в дорогу отправилась Софи, не винтовой и не катамаран – обычная колёсная плоскодонка с малой осадкой, заточенная на хорошую вёрткость (для чего сделана короткой – шесть метров) и на высокую скорость: мы ведь неизведанным путём собираемся пройти.

Сейчас слева приближается устье Вычегды, отчего мы держимся по возможности левее, чтобы не угодить в протоку, где от нужного берега нас отрежет остров. Протока эта как раз и есть самая прямая дорога, отчего ею чаще всего прогоняют сверху барки и плоты.

– Капитан! Справа курсовой тридцать нарядный струг, – докладывает рулевой.

Софи тоже его разглядела и навела зрительную трубочку. Вот это номер! На носу, горделиво поглядывая по сторонам, стоит Пётр. Хозяюшка моя немедленно поднимает сигнал «Вижу ясно». Моторист отсыпается в форпике, рулевой рулит, так что больше некому. Нас на судне ровно трое.

Рядом с одетым в русский кафтан царём появилась фигурка в зелёном и двумя шапками пишет семафором «ай-ай», подтверждая установление двусторонней связи. В трубочку удалось разглядеть Лизу в преображенском мундире.

– Право на борт, – приняла решение Софи. Это она не нашему рулевому скомандовала, а передала флажками на струг.

Видна краткая дискуссия между юным государем и фрейлиной Уокер, после чего встречное судно поворачивает, если смотреть от нас, налево, входя в устье Вычегды.

Мы тем временем, двигаясь заметно быстрее, по дуге подходим к нему с его левого борта и обгоняем, подняв сигнал «Встать ко мне в кильватер». Видно, что Лиза уже перевела это указание, возможно, смягчив формулировку. Ну да тут до входа в залив, на берегу которого расположилась наша база, всего полтора километра, не успеет струг отстать. К тому же кормщик явно приободрил гребцов.

Прижимаемся к правому берегу в протоку между материком и островом, сворачиваем через горловину в залив и разрываем сцепление двигателя с колёсами. По инерции, плавно гася скорость, подходим к бревенчатому пирсу, становясь к нему правым бортом. Левым сюда же чалится и царский струг. На него подают сходни, а нам на причал нужно подниматься, если с палубы. Закрепили концы, подтянулись.

– Гаси шарманку, – командует моя реципиентка.

Она выбирается на пирс прямо с кожуха гребного колеса и подходит к царю:

– Здрав будь, герр Питер.

Глава 9. Трудно работать царём

Приход царского струга наделал на корабельном дворе большого переполоха. После того как безупречно сработала причальная команда, все, кто наблюдал происходящее, сначала оторопели, а потом принялись носиться. Хотя некоторые стояли, замерев. Наконец весть донесли до Силы Андреича, который, выйдя на крыльцо, ничего лучшего не придумал, как бухнуться в ноги. Не здесь, на пирсе, а прямо там – на крыльце. Метрах в пятидесяти от того, кого столь восторженно приветствовал.

Тут из кузницы появился вытирающий руки тряпицей Билл с Дальних Вязов и, увидев меня, направился в нашу сторону.

– Это царь, – подсказал кто-то из челяди, пытаясь удержать парня от возможной неучтивости.

– Очень приятно, Царь. Меня зовут Билл. Здрава будь, Софья Джонатановна. Привет, Лиззи. Моё почтение остальной компании, – оглядел он свиту.

Лиза невольно фыркнула, а Пётр залился смехом: похоже, юмор ситуации ему понятен.

– Билл! Царь – это не имя, а профессия, – поспешил вклиниться я. – Пётр Алексеевич как раз сейчас проходит обучение этому ремеслу и уже достиг определённых успехов. Не меньше чем до подмастерья дорос.

– По-английски слово «царь» значит «король», – подсказала Лиза.

– Наследный принц? – Билл принял озадаченный вид. – Ты будешь великим правителем, потому что учиться есть правильно. – Русским он пока овладел не в совершенстве.

– Не наследная принцесса Софья Алексеевна заботится о том, чтобы брат её получил образование, достойное столь протяжённой державы. – А это уже вброс в исполнении Лизаветы для, несомненно, присутствующих в свите засланцев от Нарышкиных и Милославских.

– Да, сестрица проявляет обо мне всяческую заботу, – немедленно включился в спектакль будущий император.

Кажется, фрейлина Уокер оказывает на него благотворное влияние. Только вот не слышу я в голосе Петра особого энтузиазма.

– Билл! Покажи своему новому знакомому царю… ну, о чем там в кузнице стучат. Вась, слупи с государя кафтан. Дим, дежурную тужурку из машинного и фартук, – распорядилась Софи, уже уловившая канву происходящего. – Дядя Сила! Вели подавать обед для гостей дорогих.

Как всегда в напряжённый момент, эта юная леди сработала на опережение, отделяя главное действующее лицо от путающейся под ногами разряженной в пух и прах шушеры.

Команды капитана Корн, как и рекомендации профессора Корн здесь выполняют охотно. Свитские как-то замешкались, и только один прошёл вслед за государем в кузницу. Не помню, старше был Меншиков или ровесник, но этот слишком молодой – точно не Александр Данилович.

– Не перегрей!

– Ровней держи!

– Сгибай, просовывай, добивай! – начало доноситься из распахнутых дверей, чередуясь со звуками ударов.

– А почему фрейлина Уокер не сопровождает Петра Алексеича? – послышался ехидный голос какого-то челядинца.

– Не люблю ковать, – отрезала Лиза.

Свита проследовала в трапезную, двери которой гостеприимно распахнул Сила Андреич. Народ, толпившийся во дворе, расступился, образовав проход.

– Петя с Софьей как кошка с собакой лаются и шипят друг на друга, – тихонько пояснила для меня Рисовальщица. – Но на людях держатся корректно и твердят одно и то же. Вообще-то ему не так уж хочется заниматься скучными государственными делами, больше тянет сделать что-то осязаемое – да хоть бы табуретку. Сдаётся мне, что ему сейчас нужны приключения, новые места, общение с интересными людьми, а то у него в этом Преображенском дворце всё время происходит одно и то же, и словно по заколдованному кругу крутятся повторяющиеся события – маршировка и пальба из пушек. Мне кажется, он просто убегает от этого однообразия то в мастерские, то ко мне.

– А к тебе-то зачем?

– Про Амстердам слушает, про Англию, про Архангельск, который я совсем мало знаю. И про бой в гирле Белого моря, хотя я же тогда просто снаряды в ствол пушки закладывала. Вот и видела одно это жерло да ящик зарядный. Иногда Петя смотрит, как я учусь на гитаре играть.

– Учишься?

– Твоя мама дала мне несколько уроков и показала упражнения.

После этих Лизиных слов Сонька обрадовалась:

– Консуэллка не раньше чем завтра в Архангельск уходит с харчами для шхуны. Соберёмся вечерком, пощиплем струны.

– На карбасе моторном уходит?

– На чём же ещё? За квашеной капустой приходила и за зелёной гречкой, – вспомнил я. – Может, ещё у местных бруснику отыскала или клюкву. Я её сегодня не видела. – Тут вклинилась Сонька: – Так царь на шхуне кататься едет?

– Ну да. Как раз к началу навигации хочет угадать.

– До Амстердама пойдёт? Или сделает кружок по морю и обратно воротится?

– Собирался по морю с тобой, Софья Джонатановна, до Соловков проехать на «Энтони». А теперь уже и не знаю.

– В чинах мы равных, Лиз, давай по именам и без величаний. Ты фрейлина, и я фрейлина. А чего ты не знаешь?

– Ой, Сонь! Бояре-то царевне ещё четырёх фрейлин навязали. Как нетрудно догадаться, две из партии Милославских и две – из группировки Нарышкиных. Софья Алексеевна не знает, чем их занять. Так я подсказала организовать из них Бабский приказ и личную переписку самодержицы в порядке хранить – послания от неё Петру и обратно. То есть как приставили их для надзора, так пущай и надзирают. Петрушины-то письма я сочиняю, так что там всё по плану. А от неё к нему они под диктовку пишут да потом перебеливают. Но настоящие вопросы я на словах передаю. То есть полк потешный до тысячи человек комплектуют, мушкеты им самые лучшие и прочая амуниция. Учения лодочные на это лето спланированы.

– Не поняла, – врубился в этот щебет я. – Пётр и Софья заодно или как кошка с собакой?

– Притираются. И искрят. Петруша вылазку к Азову тайком от неё планирует. Он думает, что тайком, а она споспешествует, делая вид, что потакает капризам юнца. Так сможешь ты его войско быстро доставить от Преображенского до Азова?

– Готовимся, – улыбнулась Софи.

Вот что спела Софочка под аккомпанемент гитары за вечерней трапезой, чтобы потешить высоких гостей. Слова, конечно, переставила, да я и не уверен, что помнил их все без погрешностей.

А потом был разговор с князем Фёдором Юрьевичем.

– А ну, говори мне, фрейлина Корн, что вы с Лизкой учинить собираетесь? – без излишней деликатности обратился ко мне человек телом крупный и лицом неприветливый. Это типа аудиенции, но с парой плечистых молодцев за нашей с Софи спиной.

– Что государь пожелает, то и учиню. Захочет пройти на паруснике по тесному Белому морю – прокачу. А прикажет показать ему просторы страны его необъятной – провезу по рекам. Говорят, Кама по весне величественна. А ещё впадает в неё Чусовая, что пересекает Уральский хребет. Опять же, Волга – мать русских рек – чудо как широка. Многие люди, по разным обычаям живущие, города старинные и новые. Рыбные ловы, коих ещё князь Александр Невский не чурался. Я и сама там не бывала, а увидеть охота. Я ведь, мистер Ромодановский, к хождению по водам с малолетства склонность питаю. Оттого и стремлюсь по рекам плавать. А с рек видно широко и двигаться по ним быстро.

– Ты мне про шарманки доложи. Сколь сделать можешь и в какой срок?

– Человека, способного шарманкой править, нужно семь лет учить. Англичане, что со мной приехали, столько лет науки и превозмогали, но таких и десятка нет, – решил я зайти от печки. – Школяры в Архангельске всего два года занимались, а в Котласе – одну зиму. Так что лет через пять-шесть появятся и здесь люди, способные со столь непростыми устройствами работать. А пока приходится доверять недоучкам, каждое их действие контролируя. Обождать придётся, Фёдор Юрьевич. Ведь даже если собрать вместе девять баб, за месяц они не родят. То же самое и с количеством шарманок. Если делать их наспех, неумелыми руками, то они будут плохо везти. Умельца же в три дня не выучишь. Но я пекусь и об этом. И тут тоже нужно несколько лет подождать. К той поре Пётр Алексеевич окончательно встанет на крыло и ужо покажет всем, куда Кузькина мать посылает раков зимовать. Возьмёт державу твёрдою рукой и позволит мне ходить по всем рекам и грузы возить.

– Зачем тебе грузы возить? Ведь и без того богата!

– Без дела скучно.

– А песню спела, чтобы Лизка в царицы не метила?

– Не метит она. Это чтобы Пётр Алексеевич к ней свататься не измыслил. В земле русской обычаи старинные блюсти надобно. – Это я вставил слово мудрое.

– Пушки, что ты поставила, те же, какими с англичанами в Белом море билась?

– Нет. Эти лучше. Легче и калибром крупнее.

– Тогда почто на шхуну свою такие не поставила?

– Под ту огнезапасу много наготовлено и лафет хитрый излажен. Переделывать дюже многодельно, а смысл невелик: у врагов и таких нет. Зачем бить молотом, если довольно и ладонью прихлопнуть?

– Ишь какая разумная! Даром что баба. Тогда расскажи мне: что забыла в Мангазее?

– А может, ты, Фёдор Юрьевич, разобъяснишь мне, где эта самая Мангазея была и отчего её не стало?

– Где она в точности, того не знаю. А не стало её потому, что в городе этом англичане торг вели беспошлинно, пользуясь данными им привилегиями. Та самая лондонская Московская компания богатела, а казна от этого не наполнялась.

– То есть что, англичане дотуда на морских судах доходили? – удивилась Софи.

– А чего бы им не доходить?

– Разве льды им не препятствовали?

– Про льды и пути не ведаю. Но обязательно выясню.

– Пожалуйста, Фёдор Юрьевич, миленький, разузнайте? Может, карты какие-то где-то сохранились? Так бы крепко они мне помогли! А вы, я знаю, всё-всё разузнать можете.

Ну да, припомнил я, что князь этот чем-то вроде контр разведки занимался. Или политическим сыском? То есть фигурой был очень сильной.

– Ты в своём ли уме, девка! Ты же и есть та самая англичанка, от которых эту дорогу закрыли. Наглость твоя просто немыслима. Жаль, что Пётр Алексеич к тебе пристрастен, а то бы мигом в железа заковали и в края холодные отвезли. Так что ни в Мангазею не суйся, ни в Чусовую. Этот путь нынче тоже для иноземцев запрещён. Даже если они фрейлины самодержицы.

Вот так одним плевком в душу этот дядечка и перечеркнул мне все планы на лето.

Глава 10. Будни

Этой ночью Софи долго не спала, досадуя на то, что столь долго вынашиваемые планы сорвались. Обидно было – сама проговорилась Ромодановскому о своём намерении заглянуть в реку Чусовую. Смолчала бы – потом имела бы право честно сказать: не знала, мол. Да и могли об этом просто не узнать: вряд ли там острог стоит или таможня. А вот насчёт Мангазеи – тут куда как хуже. Кто бы мог донести? Ведь всего-то и был об этом один мимолётный разговор. Видимо, приглядывают за корабельным двором, пусть и негласно, зато недреманно.

Пришлось на неопределённое время задержаться здесь: неучтиво уезжать, когда к тебе сам царь пожаловал. Поэтому караван из трёх барж, идущий на Соликамск, в течение буквально пары часов миновал Котлас, по одной заходя в залив, на берегу которого раскинулся лодочный двор. Все эти корытца двигались исправно, просто растянулись из-за того, что не тратили усилий на уравнивание скоростей. В отчётливо видимом флагмане тоже никто не нуждается до самого поворота в Кельтму, где без направляющего будет уже не обойтись.

Все суда по очереди вставали тупыми носами к неподготовленному берегу, поскольку единственная пристань оказалась занята. Капитаны узнавали новости и получали уведомление о том, что «Лещ» в дальнейшем походе участия принимать не будет, после чего продолжали движение. Да, нашему самому быстрому кораблику предстоит на какое-то время стать царской яхтой.

Но пока Пётр завис в мастерских. Конкретно – в токарне, где сейчас гонят массовую продукцию. На потоке стоят прялки – не веретёна, а немудрёные устройства, заглатывающие льняную кудель и скручивающие её в нить, которую наматывают на шпулю. Привод традиционный – от педали, которая через кривошипно-шатунный механизм вращает колесо. Прямо как на картинке девятнадцатого века типа «Молодая пряха у окна сидит».

Молодой царь поочерёдно осваивает операцию за операцией, переходя от одних деталей к другим. Приходится присутствовать и давать пояснения.

Ко мне подошла Фёкла и, поздоровавшись, сообщила о результатах произведённого опроса:

– Соня! Мне тут люди сказали, что Пермь – не какое-то место, а народ, живущий по Каме.

Надо же, я-то думал, что столица Пермского края не попала на карту из-за упущения русских картографов, а выходит, её ещё не основали.

– Герр Питер! Позволь представить тебе капитана гидрографического судна твоего величества «Пескарь» Фёклу Силовну Рубанкину. Фёкла! Пред тобой государь всея Руси Пётр Алексеевич Романов.

Девушка отвесила поясной поклон и теперь ела глазами начальство.

– А что, Софья Джонатановна, много ли ещё в этих краях капитан-девиц? – ухмыльнулся государь, вытирая руки тряпицей.

– Нет. Мало их. А жаль, потому что с Ивашкой Хмельницким они дружбы не водят, оттого всегда в своём разуме. А хоть море, хоть река небрежения к себе не прощают.

– Покажи мне твоего «Пескаря».

Да что взять с юноши, у которого возраст «хочу всё знать» в самом разгаре!

Причальная команда принимала с борта пустые бочки из-под скипидара и подавала канистры с берёзовым конденсатом. На берегу ждали очереди и бочки сырой нефти. Пётр пособил ворочать тяжести, поскольку энергия в нём просто бурлила, а потом завис в обсерваторном отсеке, занимающем крышу кабины, которая тут на весь корпус. Из-за применения здесь винтового привода двигатель установлен в носу, отчего сюда же вынесено и рулевое управление, и отсюда в корму наклонно тянется гребной вал, проходящий сквозь дейдвуд. Задняя часть надстройки наполнена бочками с горючим, а через люк в потолке проводятся астрономические наблюдения и съёмка местности.

Компас, угломер-дальномер, на полочке под рукой – вполне уже осмысленно сделанный секстант и компактная ручная буссоль. Часы, барометр и термометр до кучи. Всё это пристроено во вращающейся башенке, и всё вызывает одни сплошные вопросы. Отвечать на большинство из них приходится Люси, отучившийся в школе не меньше четырёх лет. Ещё не профессор, но девица осведомлённая. Переводит Лиза, поскольку словарный запас у нашей астрономички пока далеко не полный.

– Вы чего так отстали? – спрашиваю у Фёклы.

– Всяко быстрей других бежим, так что нагоним. Дважды вставали взять ночную луну да карту голландскую уточняли: река ведь живая, где-то намыла, а где и промыла. Государь-то теперь куда направляется?

– Сама хотела бы знать, – вздохнул я за Софочку. – С Консуэллой утром я передала капитану Коллинз просьбу не торопиться с убытием, пока царь не определится, чего он желает. Ведь ни у химиков пока не был, ни у керамиков. И ладно бы один приехал, а то ведь целая толпа за ним по пятам таскается.

– Я всех отослал, – вмешался Пётр, расслышавший мои сетования. – Один Мишка Матюшкин не отстаёт, – кивнул он на паренька, что увязался за ним в кузницу. Он и сюда тоже увязался. – А ты, Фёкла, поскольку капитан, обращайся к мне в точности так, как капитан Корн – герр Питер. Что это за флаг? – показал он на полотнище, поднятое на флагштоке.

– Для кораблей твоих, – вмешалась Софи. – Принят был при постройке пинаса «Орёл», что предназначался к плаванию по морю Каспийскому.

– Пинас «Орёл». Где он сейчас?

– Или сгнил, или сгорел – не ведаю. Это давно было, до моего рождения, – отбоярилась Софочка. – Сестрица твоя его видела, ещё ребёнком будучи. И пинас, и флаг на нём. Государь, – поспешила она сменить тему, – отпустил бы ты «Пескарь» в поход. Задание ведь у них, каковое этим летом непременно исполнить нужно. А приборы навигаторские я тебе покажу на «Леще», когда ты на нём в Архангельск пойдёшь. Там они в точности такие же. Поработаешь с ними собственноручно, судном править станешь. Тебя мигом научат.

Пётр перевёл взгляд на Лизавету, которая чуть заметно кивнула. Кажется, у ребят образуется свой сигнальный язык. Вообще-то Лиззи не то чтобы писаная красавица, скорее няша. Но она крепкая няша, статная и силушкой не обделённая. А уж зелёный мундир сидит на ней вовсе не мешковато. Да, фрейлина Уокер – преображенка, то есть числится в потешном войске. Надо же, сколько перемен всего за полгода!

Пришлось составлять для государя план экскурсий и согласовывать список сопровождающих его лиц, потому что «Лещ» способен принять на борт не более трёх тонн бояр, окольничьих, стольников и стряпчих – если уложить их штабелем. А по-человечески, кроме трёх членов экипажа и главного пассажира, без чрезмерной тесноты в кабину поместятся от силы шестеро: «Лещ» – шестиметровая лодка, треть длины которой занимают мотор и колёса, с рубкой поверх машинного отделения.

Царский же «поезд» состоит из трёх немаленьких стругов, в каждом из которых одних гребцов по двадцать четыре человека. А ещё и бояре всех калибров, да каждый со свитой, да царская челядь, да охрана – сотни полторы-две народа.

Петра они тоже тяготят и раздражают. А какие бури бушевали, когда обсуждался вопрос о составе экипажей двух семитонных винтовых карбасов, способных не сильно отстать от колёсной плоскодонки! К счастью, нам с Софи не довелось присутствовать при проведении этой дискуссии: мы знакомили государя с Горшечником и Горшечницей. И сами знакомились с их трудами.

Начали с главного – производства абразивных дисков. Козлотокарные станки у нас по-прежнему в ходу, потому что крупные детали вращения обрабатывать нужно. Точить резцы и пилы, обрабатывать отливки – да не упомнишь всего. Потом перешли к конструкции печей и к неудачным попыткам сварить стекло. К подбору глины, необходимой для производства цемента, если прокалить её в смеси с известняком. К конструкции мельниц и дробилок.

Я умышленно произвёл массированную атаку на разум юноши, давая ему понять, сколь многообразны возможности столь привычного направления, как лепка и обжиг горшков. И насколько глубокого понимания требуют процессы, используемые для производства непритязательных с виду вещичек. Тут ведь даже вращающийся металлический цилиндр приспособлен для получения цемента – неудавшийся ствол 122-миллиметровки, прилаженный наклонно над углями.

Цемент получается так себе, отчего труды по уточнению рецептуры не завершены. А из результатов опытов отливают плитки, которыми мостят дорожки. Каждая плитка несёт на себе цифру – номер замеса. Испытания продолжаются уже в натуральных условиях.

И тут, разглядывая вымощенный участок подворья при входе в трапезную, Пётр увидел группу разновозрастных детей обоего пола с разной утварью в руках, выходящих из здания школы. Увязался за ними.

И пришли мы в лес, где под густыми ёлками сохранилось немного слежавшегося снега. Тут и выяснилось, что ребятишки здесь не без присмотра, потому что привёл их профессор Дин – школяр мой из второго ипсвичского приёма. Поначалу-то этого видно не было, потому что одеты все одинаково – в добротное чёрное сукно. Разница лишь в том, что девочки в юбках.

Утвердили принесённый с собой столик, расставили на нём утварь, разожгли жаровню и бухнули в установленный над огнём сосуд вырубленный из снега кусок льда. Это урок об агрегатных состояниях вещества?

Лёд стал плавиться, и в образовавшуюся воду погрузили термометр. Всем дали посмотреть. Царю тоже. Мы с Лизой отгоняли охранников, чтобы те ребят не затоптали. Вмешался Дин, построил мужиков в очередь. Два раза добавили льда. Потом все дружно ждали начала кипения, а ученики громко сообщали, какая сейчас температура. Профессор их данные поправлял: не все сразу освоились со шкалой. Не будем забывать, что перед нами первоклассники, пусть иным давно идёт второй десяток лет.

Температуру кипения тоже посмотрели все, после чего над водой установили золотую тарелку. Ту самую, с которой я в своё время демонстрировал этот опыт в Ипсвиче. В саму тарелку положили снега, а на дне наблюдали конденсировавшуюся воду. Потом сосуд закрыли крышкой, которая принялась приплясывать. Всё это сопровождалось объяснениями – общеизвестные явления описывались в научном разрезе. А после открытия крышки и появления клуба пара, преподаватель обратил внимание учеников на плывущие по небу облака. Разговор зашёл о круговороте воды в природе. Признаться, от столь наглядно и изобретательно проведённого урока даже я прибалдел.

Уже на обратном пути Пётр поинтересовался, кто эти дети.

– Сироты, – ответил Дин. – Оттого и одеты одинаково. Живут при дворе и стоят на довольствии по нормам плавсостава.

– При дворе? – изумился один из охранников.

– При лодочном дворе, – исправился профессор, уловивший двусмысленность сказанного. – Батюшка тутошний за них попросил. А Сила Андреич решил принять, потому как, говорит, люди – ценнейший ресурс. Особливо те, кого ещё учить не поздно. Эм-м, ваше величество, а пошто ты в моторную лабораторию не зашёл?

– Послезавтра после завершения уроков в школе заглянет. Завтра у нас по плану экскурсия в лодочный сарай, это на весь день. Потом с утра государь будет прокаливать известняк, а там и к мотористам нагрянем.

– Эк ты всё за меня распланировала, Джонатановна, – хмыкнул Пётр. – Ладно, веди как наметила. Занятно тут у тебя.

Прибыл Строганов и на добрых два часа занял Петра разговором с глазу на глаз.

– К Софье его направил, – отчитался государь, едва мы проводили «дядю Гришу». – Недосуг мне вникать во все эти деньги и земли. Лизавета! А ты чего молчишь? Всегда ведь говорила, что мне должно во всём самому разобраться.

– И разберёшься, когда время наступит, – покладисто откликнулась Рисовальщица. – А пока пущай сестрица потрудится. Она у тебя горазда по хозяйству. Самое бабское это дело. А монархи нынче всё больше войнами занимаются. Чем успешней они на поле брани, тем больше уважения. Папенька твой премного мудр был, с младых ногтей приставив тя к изучению дела ратного.

Глава 11. Сумбурная

Принимать царя оказалось не столько хлопотно, сколько тяжело психологически. Не хлопотно потому, что в быту он придерживался спартанских привычек. До какой-то меры, естественно. А тяжело из-за того, что он сам себя считал «Золушкой» – униженным и оскорблённым сиротой, шпыняемым сестрой Софьей, по праву сильного завладевшей его «хрустальной туфелькой» – скипетром и державой. Шесть лет материнских комментариев сначала для ребёнка, потом подростка, а теперь уже юноши сделали Петра злой «Золушкой».

Доводы разума, которые неустанно приводила Лизавета, он слышал. Но гнев обиженного юнца пылал в его сердце. Быть «младшим» царём! И как только додумались до этого! Притом что «старший» царь вял и безразличен: хворый он. Да и сама Софья Алексеевна тоже хороша – присвоила себе титул самодержицы, явно метя и далее править.

Юный государь не глуп. Уж я-то знаю, что человек он жестокий, что ненавидит и боится стрельцов, однако особо сильного пристрастия ко всему иноземному пока не проявляет. Это и понятно: не побывав на уютных улочках Амстердама, он лишь понаслышке представляет себе, сколь иначе живут в Европе. Не то чтобы я был приверженцем всего европейского, но мощёные мостовые лучше раскисшей земли под ногами. Да и спокойствие, с которым держатся свободные люди, воспринимается приятней, чем раболепство холопов и крепостных.

С другой стороны, вымостить или заасфальтировать бесконечные дороги необъятной страны просто немыслимо, а изменить психологию миллионов людей – дело медленное, требующее смены не одного поколения. Делается это, в принципе, просто – за счёт просвещения. Однако просвещать – адская работа. Я этого сполна вкусил. Люди с педагогическим даром на деревьях не растут. Тот же Дин стал для меня неожиданным и очень приятным открытием.

Уговорить царя покинуть, наконец, мастерские удалось только после примерки первой строящейся на лодочном дворе баржи к количеству помещающихся в неё бойцов. На четырёх продольно расположенных лавках поместились ровно сорок четыре рыла, повернувшихся лицами друг к другу. В принципе, можно было бы и плотнее набить, но людям ведь здесь несколько суток ехать. А так получилось в меру тесно. Про просторность тут даже заикаться не следует, нету её и в помине.

Поняв, как разместятся его потешные, Пётр более-менее успокоился. Получил заверения в том, что двадцать пять таких судёнышек у нас к следующему лету будут, и продолжил поездку в Архангельск, как и планировалась первоначально.

Рулить он попробовал и быстро освоил это немудрёное дело. Но не все же семьсот вёрст править ходом лодки! Жизнь на идущем по маршруту судне довольно однообразна. К счастью, вниз по течению да на хорошей скорости до конечного пункта добрались мы буквально за считаные дни, сделав пару остановок для ночлега на берегу, где идущие вместе с нами на двух моторных карбасах придворные сполна обслужили и государя, и остальных присутствующих.

Завернули в Холмогоры, где балом правил воевода, не перебравшийся пока в Архангельск. Осмотрели строящийся кирпичный собор. К остальным разговорам о здешних достижениях и великих свершениях ни я, ни Софи не стремились, да и не звал нас никто.

В Архангельске узнали, что Фёдор в Мангазею пока не ушёл: рано ещё для этого, потому что льды вряд ли отошли от берегов или растаяли. Посоветовали ему поостеречься соваться туда, а то нас предупредили, чтобы не вздумали. То есть, судя по всему, приглядывают тут за тем, кто куда ходит. Потом – осмотр корабельного двора, поездка на «Энтони» до Соловков, знакомство с монастырём. Для меня это была просто познавательная экскурсия, а с Петром отцы святые крепко поговорили. О чём, не ведаю.

В этой череде обязательных действий как-то потихоньку у нас с Софочкой начала складываться концепция военного корабля для охраны северных пределов России, то есть рассчитанного на какую-никакую ледовую обстановку – с корпусом полукруглого сечения, чтобы лёд при сжатии выталкивал его. Профиль срисовали с коча.

Тем временем в Архангельске «поспела» и восьмая баржа, на которой государя и отправили домой через сухой волок. Понятно, что ушла она без полезной нагрузки, с царём и свитой, да и то не все желающие в неё поместились. Разумеется, честь сопровождать честную компанию выпала «Лещу» и тем же двум моторным карбасам, куда поместились почти все сопровождающие царя лица.

Волок с деревянно-рельсовой двухколейкой Петру понравился. Он с интересом наблюдал за тем, как по наклонным направляющим из воды вытягивается на тележки пустая баржа. Сам принялся толкать её по суше и приближённых заставил: тут ведь полдороги вверх по склону. Даже задержался на целые сутки. Смотрел, как разгружают подошедшее с Нижнего Новгорода точно такое же судно, как лошадки возят тележки с мешками и тюками: одни – туда, другие – оттуда. Хлеб прошлогоднего урожая – в амбар, а тюки – на борт.

Далее был петляющий путь до Костромы, потом по Волге до реки Дубны, из неё в реку Сестру, а там и в Яхрому, вверх по которой и по её притоку мы добежали до волока, ведущего в Клязьму, откуда, говорят, можно перетащиться в Яузу, протекающую уже мимо Преображенского и Кукуя. Здесь делегацию ждали присланные из столицы лошади и экипажи, а «Лещ» и прошедшую ходовые испытания новую баржу отпустили восвояси.

Собственно баржа сразу двинулась в обратный путь к Волге, чтобы отправиться в Нижний Новгород за нефтью или взять другие грузы, какие найдёт, до Архангельска. А мы осмотрели волок, прикидывая, как его ловчее оборудовать: тут короткая дорога к столице, да и до Владимира можно добраться по Клязьме. Но особо задерживаться не стали. Возвращаясь по Яхроме, остановились в Дмитрове, где никакого попутного груза не отыскали. Так и побежали домой налегке. Зато сделали целых четыре обсервации: ясные дни и лунные ночи позволили нам чётко взять координаты волока в Клязьму, Дмитрова, устья Дубны и города Костромы, который мы с интересом осмотрели. В общем-то обычная, теряющая оборонительное значение крепость.

Май и июнь, таким образом, мы ухлопали. Зато в Архангельск вернулся папин флейт и привёз и отца, и матушку, и сестрицу Кэти. С ними прибыл и наш Пушкарь. Привезли они много рома, умеренно много нефти, часть пушек, хранившихся на дедушкиной гасиенде, и десятки бочек каучукового молочка.

На воду спустили девятую баржу: заложенный Иваном на просушку лес более-менее «дошёл», а процедура сборки этих немудрёных плоскодонок была отработана. Не скажу, что у нас наладился конвейер, но постройка речного флота шла ритмично и даже поддавалась планированию.

Вернулся караван из Соликамска и снова ушёл обратно с полным грузом в две тысячи сто пудов. Кажется, можно будет за навигацию делать и три рейса. Вернулся и «Энтони». Он теперь ходит под русским флагом: хитрюга Мэри подняла его, когда везла государя на Соловки, да так и оставила в постоянном пользовании. Хотя может и английский поднять, это смотря по обстоятельствам. Натура у неё творческая и предприимчивая. Поэтому она нынче побывала в Кадисе с тридцатью тоннами смолы. В роли хозяйки груза выступала Консуэлла, владеющая испанским. Сама эта смола у нас вытапливается из дров при выгонке скипидара, и накопилось её просто жуть как много.

На обратном пути капитан Коллинз заглянула в родные края, откуда привезла вести, что никаких особых происшествий в Англии не произошло, если не считать нарастающего недовольства деятельностью Якоба II. Привезла она Гарри Смита и Аптекаря с целой кучей склянок и томами рукописных трудов. Ещё с Аптекарем прибыла юная девушка, умеющая носить и брюки, и университетскую мантию. Оба молодых человека называли её просто «леди», не упоминая имени. Хорошо, что не «миледи».

Сумбурным выдалось это лето. Отец взял новый груз до Амстердама и снова отправился в рейс. Мэри приняла товары до Антверпена и ушла, увезя в Европу своего первого лейтенанта Ричарда Клейтона, отчего моя реципиентка взгрустнула. Здесь, в Архангельске, работники из местных собирали простенькие корытца по хорошо отработанному образцу и подобию. Лесопилка гнала километры лиственничных брусьев для использования в качестве рельсов. Кузница гвоздила гвозди и повторяла штука за штукой шестидюймовые моторы, где-то по одному в месяц.

– Говорят, будто тебе лоцманы речные потребны, – обратился к Софи средних лет дядечка. – А если со своей ватагой? И с баркой?

– Не знаю, не пробовала, – пожала плечами моя реципиентка. – Однако всё когда-нибудь случается в первый раз. Показывай ватагу и барку.

Судно и его команда нашлись у необорудованного берега чуть выше порта. Дюжие мужики и неладно скроенное, но крепко сшитое плоскодонное сооружение с высокими бортами и просторным чревом.

Софи поздоровалась с людьми и спросила, почему вдруг они решили прибиться к ней.

– Так падают цены на перевозки. Твои-то барки и везут быстрее, и берёте вы дешевле. А нам – хоть пропадай, – за всех ответил всё тот же лоцман, который явно тут верховодит.

Судя по всему, покачнули мы местный рынок транспортных услуг.

– Сколь груза вы за один раз перевозите? – спросил я, уже прикинув на глазок.

– Две тысячи пудов.

Так и есть, около тридцати тонн.

– Ждите здесь. Пришлю своего человека, он скажет, что делать.

Дело в том, что у нас имеется довольно мощный колёсный буксир, который к тасканию барок мы так и не применили. Предлагали спервоначалу таким же группам, гоняющим суда с товарами, за умеренную плату дотащить их до Вологды, но как-то в цене не сошлись. А тут отличный случай попробовать. Тем более что моторист на этом буксире опытный. Он же и рулевой изрядный: брёвна из Двины в нашу протоку таскает, а то и целые плоты, если они не чересчур велики.

Так и прибилась к нам ещё одна бурлацкая ватага, в первый раз с искусным судоводителем и знатоком реки. Потом и ещё две по похожему сценарию подтянулись: слухами земля полнится. Но и апологеты бурлацкой лямки сохранили свою независимость и традиционные приёмы труда. Зато нам удалось оставить на регулярных маршрутах по Двине – Сухоне – Вологде только одну остроносую самоходную баржу, которая теперь стала наполовину пассажирской, а тупоносую задействовать на пути через сухой волок с нашей, северной стороны.

Ажиотаж вокруг открывшейся возможности самим возить товары в Европу как-то поутих среди русского купечества, то есть возможности флейта и шхуны удовлетворили спрос на эту услугу. Сформировалась клиентура, наладились постоянные контакты, и устаканилась номенклатура товаров. Интерес, всколыхнувшись на какое-то время, успокоился. Словно болото, которое кто-то ненадолго взмутил. Люди ко всему привыкают.

Наши баржи множились и поочерёдно переходили в бассейн Волги, где возили что угодно по любым маршрутам. Место для их зимовки хотелось устроить в устье реки Белой – левого притока Камы. Построить слипы, возвести казармы. Нашим тонкостенным корытцам вмерзать в лёд противопоказано, и морозы на них действуют не благотворно. Любой, кто слышал, как трещат в лютые холода деревья, меня отлично поймёт. Структура древесины от этого повреждается, что создаёт предпосылки для образования гнили.

Как это не раз уже бывало, период уныния быстро прошёл: Софи отправилась в Соликамск искать проводника до этой реки. Припоминаю: красивейшие места. Крутые обрывы или участки низменного берега – там просто волшебные пейзажи, заслуживающие кисти лучшего художника. Нас бы устроил укромный мелководный затон в полудюжине вёрст от Камы.

– Там башкирские земли, – рассказал нам человек осведомлённый. – По договору с царём эта земля принадлежит им в обмен на службу в немирное время. Чужаков они не привечают, кроме купцов. Их пытались теснить острогами, слободами или храмы христианские возводить, так восставали те башкиры, да так сильно, что приходилось опять на уступки им идти.

Понятно, что без подготовки в подобные места соваться не следует. Поэтому выбор пал на окрестности города Мурома, что стоит на Оке. Поговаривают, будто на левом берегу там имеются просторные заводи, которые с реки не на виду. Речь ведь идёт о скрытном накоплении большого количества транспортных средств перед планируемой переброской войск к Азову.

Пока дошли от Соликамска до Мурома, сообразили, что собирать флотилию на Белой было бы чересчур далеко от места планируемых событий. Ни к чему будет эта лишняя тысяча вёрст. А потом нам с Софи пришлось серьёзно заняться комплектованием нового лодочного двора, предназначенного для зимнего хранения плавсредств и их поправления. Такие намерения мы декларировали у городского руководства, заодно показав и грамотку от царевны Софьи. Проблем не возникло.

Глава 12. Азов

«Как во славном во городе во Муроме, как во том-то селе-то Карачарове», – так начиналась сказка об Илье Муромце, которую я читал в детстве. Нынче, в конце тысяча шестьсот восемьдесят восьмого года Карачарово никакое не село. В этой деревеньке, раскинувшейся на противоположной от Мурома стороне Оки нет и десятка домов. И нет церкви.

Вместо Ильи здесь поселился Степан – плотник, когда-то показавший нам с Софи, где в сосновом бревне расположена ядрень. Прижился он на корабельном дворе и сделался авторитетом в вопросах строения наших плоскодонок. Прибыл с командой плотников сюда, к протоке, отделённой островом от Оки, для устроения на зимовку флотилии, предназначенной к перевозке потешного войска в низовья Дона.