Архивы Дрездена: История призрака. Холодные дни Батчер Джим
Довольно долго Ник пристально смотрел на Фитца. Потом ткнул пальцем себе за спину, на стену с фотографиями.
– Семерых? – спросил Фитц.
– Семерых, – подтвердил Ник.
– За тридцать лет? Вы живете вот так, и… семерых? Всего семерых?
Ник откинулся на спинку стула и чуть улыбнулся Фитцу:
– Не так уж и мало.
– Да он совсем из ума выжил, – заявил Фитц, когда мы оказались на улице.
– Угу, – согласился я. – А еще он помогает людям.
Фитц насупился и ускорил шаг, чтобы скорее оказаться за пределами владений Повелителей. Несколько кварталов он молчал, явно погруженный в свои мысли. Наконец он поднял взгляд:
– Вы еще здесь?
– Угу.
– Ладно. Я вам помог? Давайте платите.
– Хорошо, – согласился я. – На следующем перекрестке сверни направо.
– Зачем?
– Чтобы я смог познакомить тебя с тем, кто может помочь.
Фитц возмущенно шмыгнул носом:
– Вы ведь не из тех, кому нравится просто, прямо отвечать на вопрос.
– Не то что не нравится. Просто у меня так лучше получается.
Фитц фыркнул:
– А этот, к кому мы идем, тоже не дурак выпить?
– Нет. Этот трезв как священник.
– Ну хоть так, – вздохнул Фитц и зашагал дальше.
– Да вы шутите, – сказал Фитц.
Мы стояли перед церковью Святой Марии Всех Ангелов. Хотя называть это здание церковью – все равно что обозвать озеро Мичиган прорубью для купания. Этот храм огромен, занимает целый городской квартал и является одним из архитектурных достопримечательностей Чикаго. Великолепная постройка, настоящий образец готического искусства, красивая как снаружи, так и внутри. А еще церковь Святой Марии часто служит убежищем для людей с такими проблемами, с какими столкнулся Фитц.
Сам же мальчишка к этому времени имел довольно неважный вид. Мы одолели за вечер изрядное расстояние, и, хотя мороз вроде немного поубавился, воздух все равно оставался холодным, так что даже несколько слоев одежды с чужого плеча не слишком-то защищали Фитца. Уличной детворе вообще плохо приходится зимой – их недокормленные тела быстро теряют тепло. Конечно, отчасти с этим помогала бороться закалка, но Фитц здорово устал, а еще я вспомнил, что он, возможно, не ел с нашей прошлой встречи минувшим утром.
Он стоял, крепко обхватив себя руками, дрожа, но все же пытаясь делать вид, что все в порядке. Зубы у него, правда, все равно стучали, как кастаньеты.
– Тут живет один мой знакомый, – сказал я. – Зайди с черного входа и стучи, пока тебе не откроют. Спроси отца Фортхилла.
Фитц скептически скривился:
– Что он для меня сделает?
– Для начала даст тебе теплое одеяло и горячей еды. Послушай, парень, я предлагаю здесь тебе лучшее. Фортхилл – порядочный человек. Потому он так и поступит.
Фитц скрежетнул зубами:
– Это не поможет мне отнять пушки. Без них я не смогу вернуться. А если не смогу вернуться – не смогу вытащить моих корешей.
– Зайди, не бойся, – уговаривал я его. – Переговори с Фортхиллом. Перекуси. Если решишь, что тебе нужно вернуться и попытаться откопать свои железяки из того сугроба, у тебя еще полно времени до рассвета.
Фитц упрямо выставил вперед подбородок.
– Выбирай сам, парень, – сказал я. – Но разгуливать по такому морозу на пустой желудок вредно для здоровья. Сколько там у тебя пушек, семь? И большая часть – автоматы? Это будет фунтов сорок. А с рожками и всем прочим, считай, пятьдесят. Как думаешь, тебе удастся раскопать прихваченный морозом сугроб, достать оружие, погрузить его в сумку, а потом переть на себе почти час – в самое холодное время суток? Впроголодь? И чтобы тебе при этом не встретилось ни одного копа, которому обязательно захочется узнать, что это парень твоего возраста делает поздней ночью, да еще с такой тяжелой сумкой?
Фитц сморщил нос.
– По крайней мере, съешь чертов сэндвич на дорогу.
В животе у Фитца громко заурчало, и он вздохнул:
– Угу. Ладно.
Фитцу пришлось ждать минут пять, пока ему открыли. И сделал это пожилой мужчина с кислой физиономией, в тяжелом коричневом халате, отдаленно напоминавшем монашескую рясу. Его звали отец Пауло, и он относился к себе очень серьезно.
Фитц сказал, что ему нужно поговорить с отцом Фортхиллом и что это вопрос жизни и смерти. Ему пришлось несколько минут подкреплять свое заявление аргументами, и только тогда отец Пауло со вздохом впустил его в дом.
– Стой здесь! – строго велел Пауло, наставительно указывая пальцем на Фитца.
Парень потоптался на месте и кивнул.
– Ясно, – сказал он и тут же сделал пробный шажок в сторону.
Священник уже собирался выйти из прихожей, но смерил мальчишку взглядом, суровости которого позавидовал бы и кардинал.
Вообще-то, нехорошо было подрывать авторитет Пауло гнусным смешком, но я не удержался. Очень все это получилось комично.
Не прошло и нескольких секунд, как в прихожую вошел Фортхилл, в темном халате поверх фланелевой пижамы. Обут он был в пушистые шлепанцы, а волосы вокруг тонзуры торчали под всеми мыслимыми углами. Его ярко-голубые глаза без привычных очков немного слезились. Секунду-другую он подслеповато всматривался в Фитца.
– Могу я чем-то тебе помочь, сын мой? – поинтересовался он.
– Гарри Дрезден сказал, что можете, – ответил Фитц.
Фортхилл приподнял брови:
– А! Если так, идем со мной.
Фитц огляделся по сторонам и кивнул:
– Угу.
Фортхилл поманил Фитца и повел его по коридорам в скромно обставленную комнатку, служившую ему кабинетом и спальней. Площадью она не превышала десяти квадратных футов, и ее обстановка состояла из кровати, стола, стула и пары ламп. Фортхилл пригласил Фитца войти и закрыл за ним дверь.
– Будь добр, садись, сын мой.
Фитц еще раз огляделся по сторонам и сел на стул. Фортхилл кивнул и присел на край кровати.
– Сначала о главном, – произнес он, хитро сощурившись. – Как лучше поступим: чтобы начал разговор я, а ты смог бы вставить ехидный комментарий насчет католических священников и педофилии или ты сам начнешь беседу так, как считаешь нужным?
Фитц пару раз моргнул:
– Что?
– Подобные комментарии сейчас в моде. Мне не хотелось бы лишать тебя возможности развлечься.
– А… Хм… Да нет, отче, все в порядке.
Фортхилл серьезно кивнул:
– Как считаешь нужным. Что ж, тогда, возможно, нам стоит побеседовать о твоих проблемах?
– Идет.
– Раз так, – продолжал священник, – не расскажешь ли ты для начала, когда Дрезден посоветовал тебе обратиться сюда за помощью?
– Э-э-э… – замялся Фитц и оглянулся, словно искал меня взглядом.
– Отвечай, – сказал я ему. – Скажи ему правду. Все в порядке.
Фитц сделал глубокий вдох, словно собирался броситься в омут.
– С полчаса назад, отче.
Брови Фортхилла сложились на лбу треугольником.
– Да?
– Ну… да, – подтвердил Фитц, беспокойно шаря взглядом из стороны в сторону. – Я… это… слышу умерших людей.
– Должно быть, это действует на нервы.
– Я не псих, – поспешно заявил Фитц.
– У меня и в мыслях ничего такого не было, сын мой, – заверил его Фортхилл.
Фитц подозрительно покосился на собеседника:
– Вы мне верите?
Старый священник одарил его мальчишеской улыбкой:
– Мне хорошо известны сверхъестественные аспекты жизни нашего города – равно как и то, что последние месяцев шесть или около того улицы его сделались особенно опасны.
– Это… очень мягко сказано, отче, – сказал Фитц.
Священник кивнул.
– Уверен, твой личный опыт не из легких, – заметил он. – Не буду отягощать его еще и моим недоверием.
Фитц на мгновение прикусил губу:
– Угу.
– Еще мне известно, – продолжал Фортхилл, – что тень Дрездена продолжает принимать участие в наших делах. Я так понимаю, ты именно с ней разговаривал?
– Угу.
Фортхилл кивнул и обвел комнату взглядом:
– Он… он ведь здесь, с тобой?
– Ух ты! – восхищенно произнес я. – Очко в пользу Фортхилла.
– Угу, – со вздохом подтвердил Фитц. – Он… вроде как болтает без умолку.
Фортхилл усмехнулся:
– Он вообще отличается… то есть отличался настойчивостью.
– Он и сейчас такой, – согласился Фитц.
– Ясно, – сказал священник. – Сын мой, уверен, ты сам понимаешь, какое сейчас опасное время. Боюсь, мне придется попросить этого… духа каким-нибудь образом доказать, что он действительно тот, за кого себя выдает.
Фитц устало посмотрел на священника, потом огляделся по сторонам:
– Вы слышали?
– Угу, – подтвердил я, подошел к противоположной стене и просунул сквозь нее голову.
С той стороны находилось темное пространство, потайная кладовая, в которой едва помещалось два небольших шкафчика. Про эту кладовую не знал никто, кроме самого Фортхилла, но когда я работал на архангела, мы с Майклом Карпентером видели, как Фортхилл отпирает тайную дверцу.
– Подойди сюда, – сказал я. – Постучи в стену, вот здесь. Фортхилл поймет, что это означает.
– Э-э-э, чувак, – проговорил Фитц. – Я же не вижу, где вы находитесь.
Я вздохнул:
– Ты слышишь мой голос?
– Угу, – кивнул он. – Только он… вроде как бестелесный. Словно как ниоткуда.
Что ж, это было не лишено логики. Мой голос доносился до него не физически. Способность Фитца ощущать духов проявлялась в том, что его мозг воспринимал мои слова как сигналы, получаемые органами слуха.
– Хм, ладно, – кивнул я. – Подойди к стене, дальней от входа, – ты входил через дверь прямо на нее.
– Он пытается сказать мне, – объяснил Фитц Фортхиллу, – как доказать, что он не фальшивка.
Он встал со стула и пересек комнату.
– Отлично, – сказал я. – Положи руку на стену. Теперь иди направо. Еще чуть-чуть. Нет, немного назад. Вот так, теперь дюймов на девять вниз – и постучи сюда.
Фитц проделал все, как я сказал, и повернулся к Фортхиллу:
– Это вам что-нибудь говорит?
Старый священник задумчиво кивнул:
– Говорит. Очень даже говорит.
– Чувак, – покачал головой Фитц. – Ох уж это старичье…
Фортхилл улыбнулся:
– Что ж, сын мой. Ты и вправду так замерз и проголодался, как кажется?
Фитц попытался изобразить безразличие:
– Поесть я, наверное, мог бы.
– А скажи, много времени прошло с тех пор, как ты в последний раз принимал горячий душ?
Фитц закатил глаза:
– Ну, если честно, я и не знаю, что это такое.
Фортхилл усмехнулся.
– Дрезден, – произнес он, обращаясь в пустое пространство, – уверен, вы спешите и вас жестко поджимают сроки, но я не буду иметь с вами дела, пока не удостоверюсь, что с мальчиком все в порядке. – Он повернулся к Фитцу. – Вот за этой дверью моя ванная. Там есть душ. Под раковиной стоит картонная коробка, а в ней кое-какая одежда. Я держу ее под рукой как раз на случай вроде этого. Не стесняйся, бери любую.
Фитц глазел на него, недоуменно хмурясь:
– Э… Хорошо.
– Приведи себя в порядок, – продолжал Фортхилл тоном, не терпящим пререканий. – Пока ты будешь мыться, я пойду раздобуду что-нибудь поесть. Ты предпочитаешь чай или какао?
– Э-э-э… – пробормотал Фитц. – Наверное, какао.
– Замечательный выбор, – кивнул Фортхилл. – С твоего позволения…
Он повернулся и вышел из комнаты.
Фитц сразу же принялся изучать обстановку.
– Сомневаюсь, чтобы здесь многим можно было поживиться, – заметил я. – Материальные блага заботят Фортхилла очень мало.
– Да вы шутите? Вы только посмотрите. Одеяла, простыни. – Он заглянул под кровать. – Одной обуви три пары. На порядок больше, чем у всей моей команды. Зеро – тот вообще ходит в четырех парах носков и домашних тапках.
– Этот парень предлагает тебе еду и одежду, – сказал я. – И ты всерьез хочешь его ограбить?
Фитц пожал плечами:
– Тут не до жиру, быть бы живу. Я так живу. Все так живут. Ничего личного. – Он заглянул к Фортхиллу в гардероб, в котором висело от силы полдюжины предметов одежды, и покачал головой. – Эх… Он наверняка заметит, если я возьму что-то.
Он покосился на дверь ванной.
– Ступай, – посоветовал я. – Можешь запереть за собой дверь. Поверь мне, парень, Фортхилл из породы хороших людей.
– Это выдумка, – буркнул Фитц. – Хороших не бывает. Или плохих. Просто люди.
– Вот тут ты ошибаешься, – возразил я.
– Слыхали мы эту песню. Те, кто хочет тебя использовать, всегда говорят, что они хорошие. Вот и вы из таких.
– Ха! – хмыкнул я. – Я – нет. Я заносчивая задница. Но я знаю, на что похожи хорошие люди, и Фортхилл как раз такой.
– Да ладно вам, – сказал Фитц. – Я не мылся две недели. Если я попрошу не лезть за мной следом, вы послушаетесь? Или мне придется и там слушать вашу болтовню?
– Извини, Фитц. Ты не в моем вкусе.
Он фыркнул, зашел в ванную и запер за собой дверь. Спустя пару секунд я услышал, как зашумела за дверью вода.
Я еще немного постоял в комнате священника. Все здесь было просто, скромно, удобно и недорого. Плед, накрывавший постель, выглядел так, словно его выткала мать Фортхилла, когда тот собирался поступать в семинарию. У изголовья лежала Библия в изрядно потрепанном переплете.
Я покачал головой. Конечно, меня не то чтобы показывали по телеканалу МТВ в разделе светской хроники, но даже у меня пожитков было больше, чем у отца Фортхилла. Как может человек жить, довольствуясь столь малым? Не имея чего-либо постоянного, чего-либо такого, что можно оставить после себя. Чего-либо такого, что вообще свидетельствовало бы о его существовании.
Наверное, решил я, такие люди вообще мало заморачиваются вопросами собственного существования. Чужие жизни волнуют их куда больше, чем собственные, – настолько, что эту свою жизнь, на самом деле не менее мимолетную и бесценную, чем любая другая, они целиком посвящают служению вере и людям. Без лишней шумихи, лишенные славы и почестей.
Фортхилл и люди, подобные ему, живут со своей паствой, поэтому изжить воспоминания о том, чего они сознательно себя лишили, им не удастся никогда. При этом он никогда не требовал к себе особого внимания, тем более жалости или сострадания. Как тяжело для него, должно быть, навещать огромную, полную любви семью Карпентер – ему, прекрасно знающему, что своей семьи у него не будет никогда… Задумывался ли он вообще когда-нибудь, как могла бы сложиться его жизнь, будь у него семья? Какой могла бы быть его жена? Дети? Как знать…
Наверное, это и есть настоящее самопожертвование.
Я застал Фортхилла на церковной кухне; он готовил обед из того, что осталось от дневных трапез. В свое время, когда эта церковь служила прибежищем мне, меня угощали сэндвичами. Фитц заслужил обеда капитальнее. Горячего супа, пары сэндвичей с индейкой и тунцом, печеной картошки, половины кукурузного початка и маленькой миски салата.
Стоило мне войти на кухню, как Фортхилл застыл и чуть улыбнулся в никуда.
– Привет, Гарри, – произнес он. – Если это, конечно, вы.
– Это я, отче, – ответил я.
Ясное дело, он меня не слышал, и я прекрасно это осознавал, но не мог же я просто не ответить… Получилось бы как-то невежливо.
– Сегодня вечером у меня вышел непростой разговор с Кэррин, – продолжал Фортхилл. – Она сказала, что вы нашли тех, кто обстрелял ее дом накануне ночью. И что вы хотели бы, чтобы мы им помогли.
– Я понимаю, – вздохнул я, – это выглядит безумием, но…
– Мне кажется, для Кэррин это и впрямь представляется безумием, – кивнул Фортхилл. – Однако я считаю, что ваше сострадание заслуживает уважения. Насколько я догадываюсь, мальчик – один из членов той шайки.
Он кончил возиться с едой и повернулся более или менее лицом ко мне:
– Не беспокойтесь. В мои намерения не входит впутывать в эту ситуацию мисс Мёрфи – по крайней мере, в ближайшее время. С тех пор как вас убили, ее суждения не отличаются особой объективностью, и с этим становится все хуже по мере того, как обстановка обостряется.
Я немного расслабился.
– Я так и надеялся.
– Мальчик может пока остаться здесь. Я с ним переговорю. Уверен, он посвятит меня в подробности своего положения. А после этого я поступлю так, как подскажет мне моя совесть.
– О большем я вас и не прошу, отче, – кивнул я. – Спасибо.
Он взял со стола деревянный поднос с приготовленной для Фитца едой и ненадолго задержался.
– Жаль, что мы не можем поговорить по-настоящему. Мне было бы интересно узнать, что вы испытали. Наверняка это совершенно захватывающая история. Хроника одной из самых загадочных функций Творения – самой смерти…
– Не-а, – сказал я. – Всякие загадки вовсе не кончаются и по ту сторону. Просто еще больше возни с бумагами.
– А еще мне представляется интересным, что вы находитесь здесь, на освященной территории, – продолжал Фортхилл. – Насколько я помню, последний дух, который пытался войти в эту церковь, не смог даже коснуться ее стен, не говоря уже о том, чтобы переступить порог. Что бы это значило?
Он наклонил голову в вежливом кивке, направленном более или менее в мою сторону, и вышел.
Хороший вопрос, подумал я, – насчет духа и освященной территории. Когда Леонид Кравос, он же Кошмар, явился сюда убивать мою клиентку, которую я укрыл здесь, в церкви, войти ему так и не удалось. Единственное, на что его хватило, – это причинить с досады ущерб в несколько тысяч долларов окружению и благоустройству.
А ведь Кошмар как тень был на порядок сильнее меня в моем нынешнем состоянии. Тогда почему же я мог чувствовать себя здесь как дома, тогда как ему повезло не больше, чем Большому Злому Волку у дома Наф-Нафа, третьего поросенка?
– Ладно, сделаем зарубку на память, – сказал я себе. – Таинственными аномалиями займемся после. А пока надо помочь друзьям.
Время от времени я даю себе отличные советы. Случается, я даже к ним прислушиваюсь.
Пришло время навестить Серое Привидение и его «Капюшонов».
Я направлялся к «Большим капюшонам», держа в голове несколько важных обстоятельств.
Обстоятельство первое: сами по себе «капюшоны» не способны причинить мне никакого вреда.
Обстоятельство второе: я тоже не мог сделать с «капюшонами» ничего. Вообще ничего.
Обстоятельство третье: судя по всему, руководило «капюшонами» Серое Привидение – тот самый дух, что при нападении на дом Морти разбрасывался молниями, как семечками. Из этого следовало, что Серое Привидение является тенью человека, обладавшего, как минимум, способностями заклинателя, и хотя я не сомневался, что смогу выстоять против него, если буду готов к нападению, но застань оно меня врасплох, и я закончу тем же, чем завершил свое существование сэр Стюарт, – причем быстрее, чем вы успеете сказать «ку-ку».
Обстоятельство четвертое: вокруг Серого Привидения постоянно ошивается шайка лемуров. В то время как мое агрегатное состояние не позволяет мне воздействовать на живых, по отношению к лемурам и им подобным мои заклятия остаются более чем эффективными. В поединке один на один все преимущества были бы на моей стороне, однако, скорее всего, они навалятся на меня всем скопом, а возможно, попробуют прежде измотать меня, напустив армию духов.
Обстоятельство пятое: если Серое Привидение командует смертными сектантами, те могут принять и собственные меры защиты от призраков. Меня могут поджидать ловушки в виде заговоренных кругов. Меня могут дожидаться обереги или другие магические барьеры. Либо опасные для здоровья духа вещества вроде антипризрачного порошка. Если я вступлю туда в благостном и безмятежном настроении, я могу напороться на серьезные неприятности.
Обстоятельство шестое: мир велик и потусторонних существ в нем не счесть, а призраки составляют лишь мизерную их часть. В конфликт запросто может вмешаться и кто угодно другой. Если уже активно в нем не участвует.
– Держи ухо востро, Дрезден, – наказал я себе. – Даже допускать не смей, что это ограниченная, локальная проблема. Велика вероятность, что она является частью другой, куда более крупной и сложной.