Сумеречный Взгляд Кунц Дин
Мы вернулись к катушкам микрофильмов и к переплетенным экземплярам ежедневного «Реджистера» и продолжили исследования. Среди прочего мы установили, что брат Клауса Оркенвольда, Дженсен Оркенвольд, владеет третьей частью угольной компании «Молния». Другими партнерами – каждый владелец одной трети – были некто по имени Энсон Кордэй, являющийся также издателем и редактором единственной городской газеты, и мэр Альберт Спекторски, политик с цветущим лицом, которого я повстречал прошлым летом, когда приехал в город со Студнем Джорданом в качестве «толкача» ярмарки. Паутина власти гоблинов стала явной: и, как я и подозревал, центром этой паутины была, судя по всему, угольная компания «Молния».
Когда наконец с нашим исследованием было покончено, мы вышли из библиотеки и осмелились заглянуть в бюро записи актов гражданского состояния, расположенное в подвале здания суда, находящегося тут же. Это место кишело гоблинами, хотя клерки в регистрационном офисе, занимающие должности, не облеченные никакой подлинной властью, были обычными людьми. Углубившись в громадные книги записей землевладения, главным образом для того, чтобы удовлетворить свое любопытство, мы нашли там подтверждение своим подозрениям, что дом на Яблоневой тропе, где погибли Пенфилды и где теперь устроились мы, принадлежал Клаусу Оркенвольду, новому шефу полиции Йонтсдауна. Он унаследовал собственность Доры Пенфилд… после того, как убил ее и ее детей.
Нашим домохозяином, в чьем доме мы замышляли революцию против демонов, был один из них.
Вот он опять, проблеск этого таинственного знака – как будто существует такая вещь, как жребий, как будто наш неотвратимый жребий ведет нас к серьезной, возможно, даже смертельной схватке с Йонтсдауном и его гоблинской элитой.
Мы пообедали в городе, купили кое-какие продукты и вскоре после наступления темноты направились на Яблоневую тропу. Райа вела машину.
За обедом мы долго спорили – насколько разумнее было бы найти другое жилье, не принадлежавшее гоблинам. Но все же решили, что вызовем большее подозрение, если выедем из дома сразу после того, как заплатили за аренду, чем если останемся там. Жизнь в таком дурном месте, возможно, потребует от нас большей осмотрительности и осторожности, но мы надеялись, что будем в безопасности – настолько, насколько это возможно для нас в любом другом месте этого города.
Я до сих пор помнил о чувстве неловкости, возникшем у меня, когда мы заходили в дом в последний раз, но решил, что причина тому – расшатанные нервы и адреналиновое истощение. Хоть место это и тревожило меня, но никаких предчувствий, что мы можем попасть в беду, поселившись здесь, у меня не возникло.
Мы ехали по Западной Дунканноновой дороге и были в двух милях от поворота на Яблоневую тропу. Проезжая на зеленый свет светофора, мы заметили патрульный автомобиль йонтсдаунской полиции, остановившийся на красный свет справа от нас. Газопаровая лампа уличного фонаря бросала блики слабого пурпурного цвета. Они проникали сквозь грязное лобовое стекло автомобиля, давая возможность разглядеть копа, сидящего за баранкой. Это был гоблин.
Ненавистное лицо демона было едва различимо под человеческой оболочкой.
И тем не менее своим особым зрением я увидел кое-что еще, и на мгновение у меня перехватило дух. Райа проехала уже с полквартала, когда я сумел выдавить из себя:
– Тормози!
– Что?
– Быстро. Тормози у обочины. Выключи габаритные огни. Она выполнила все, как я сказал.
– Что-то не так?
Мое сердце как будто расправило крылья и забило ими, отчаянно падая вниз.
– Тот коп на перекрестке, – сказал я.
– Я его заметила, – ответила Райа. – Гоблин.
Я развернул зеркало заднего вида так, чтобы глядеть в него, и увидел, что светофор позади нас еще не сменил цвет. Полицейская машина по-прежнему стояла на углу.
Я сказал:
– Мы должны остановить его.
– Этого копа?
– Да.
– Остановить его… от чего?
– От убийства, – пояснил я. – Он собирается кого-то убить.
– Они все собираются кого-то убить, – напомнила Райа. – Это их занятие.
– Нет, я имел в виду… сегодня вечером. Он собирается убить кого-то сегодня вечером.
– Ты уверен?
– Скоро. Совсем скоро.
– Кого?
– Не знаю. Думаю, он и сам пока не знает. Но скоро… может, меньше чем через час он найдет возможность. И ухватится за нее.
Позади нас светофор мигнул желтым и красным, и в тот же момент переключился на зеленый в другом направлении, поэтому патрульный автомобиль завернул за угол, направляясь в нашу сторону.
– Следуй за ним, – велел я Райе. – Только, ради бога, не слишком быстро. Мы не должны дать ему понять, что он под наблюдением.
– Слим, у нас тут более важное задание, чем спасение одной жизни. Мы не можем рисковать всем только потому…
– Мы должны. Если мы позволим ему уехать, зная, что он собирается убить невинного человека этим вечером…
Патрульный миновал нас, направляясь на восток по Дунканнону.
Райа отказалась последовать за его машиной:
– Послушай, остановить одно убийство – это все равно что пытаться заделать огромную дыру в плотине куском жевательной резинки. Нам лучше затаиться и заняться расследованием, чтобы обнаружить, как мы сможем нанести удар по всей гоблинской сети здесь…
– Китти Дженовезе, – произнес я.
Райа уставилась на меня.
– Вспомни Китти Дженовезе, – сказал я.
Она моргнула. Поежилась. Вздохнула. Нажала на газ и нехотя последовала за копом.
23
Скотобойня
Он ехал по пригородам, среди ветхих домишек: полуразрушенные тротуары, расшатанные ступени, сломанные перила на крылечках, обветшалые от непогоды и времени стены. Если бы эти строения были наделены даром речи, они бы стонали, горестно вздыхали, хрипели, кашляли и дружно жаловались на несправедливое время.
Мы спокойно ехали следом.
Еще днем, после подписания договора об аренде, мы приобрели на заправочной станции тормозные цепи. Стальные звенья позвякивали, ударяясь друг о друга, а на больших скоростях пронзительно пели. То и дело дорога трещала под нашей утяжеленной машиной.
Коп медленно миновал несколько закрытых лавок – магазин вязаной одежды, магазин обычной одежды, заброшенную станцию техобслуживания, – скользя лучами света мощных фар патрульной машины вдоль затемненных рядов строений в поисках возможных грабителей – кто бы усомнился, но выхватывая одни лишь блуждающие тени, которые кружились, метались и исчезали в дрожащем пятне света.
Мы держались примерно на квартал позади него, давая ему возможность сворачивать за угол и пропадать из виду на довольно долгое время, так, чтобы он не заметил, что за ним следует все время одна и та же машина.
Наконец его путь пересекся с «загоравшим» водителем, чья машина стояла у обочины возле сугроба, рядом с перекрестком Дунканноновской дороги и Яблоневой тропы. Сломавшийся автомобиль был «Понтиак» четырехлетней давности, покрытый дорожной грязью, въевшейся в краску. Короткие, тупые, грязные сосульки намерзли на заднем бампере. На нем были регистрационные номера штата Нью-Йорк, и эта деталь подтвердила мое ощущение, что здесь-то коп и найдет себе жертву. В конце концов, путешественник, проезжающий через Йонтсдаун, может стать безопасной и легкой добычей, потому что никто не сможет доказать, что он пропал именно в этом городе, а не в любом другом месте на своем пути.
Патрульный автомобиль свернул к обочине и остановился возле неподвижного «Понтиака».
– Езжай мимо него, – велел я Райе.
Привлекательная рыжеволосая женщина, лет около тридцати, в высоких ботинках, джинсах и коротком сером пальто из пледовой ткани, стояла перед «Понтиаком». На ледяном воздухе дыхание вылетало у нее изо рта морозными клубами пара. Капот был поднят, и она с забавным видом уставилась на двигатель. Она сняла одну перчатку, но явно не знала, какое применение найти обнаженной бледной руке. Она с сомнением потянулась к чему-то под капотом и смущенно отдернула руку.
С явной надеждой на помощь она поглядела на нас, когда мы показались на перекрестке.
На краткий миг я увидел безглазый череп там, где должно было быть ее лицо. В костяных глазницах, казалось, таится огромная, бездонная глубина.
Я моргнул.
Сумеречным Взглядом я увидел, что в ноздрях и во рту у нее кишат личинки мух.
Я снова моргнул.
Видение прошло, мы проехали мимо нее.
Этой ночью она умрет – по крайней мере, если мы не сделаем ничего, чтобы помочь ей.
На углу следующего квартала находился бар-ресторан. Это было последнее освещенное место перед тем, как Дунканноновская дорога поднималась в угольно-черные, покрытые лесом предгорья, окружавшие Йонтсдаун с трех сторон. Райа свернула на автостоянку, припарковала автомобиль рядом с пикапом, к которому был прицеплен туристский трейлер, и погасила фары. С этой позиции, глядя из-под нижних ощетинившихся иглами ветвей большой ели, отмечающей край территории ресторана, мы могли наблюдать за перекрестком Дунканнона и Яблоневой тропы в квартале от нас. Там, перед «Понтиаком», рядом с рыжеволосой, стоял гоблин-патрульный, являя своим видом образец утешителя дамы в беде.
– Мы оставили оружие дома, – сказала Райа.
– Мы не думали, что война уже началась. Но с сегодняшнего вечера ни один из нас никуда не выходит без оружия, – трясущимся голосом произнес я, все еще не отойдя от видения облепленного личинками черепа.
– Но в данный момент, – возразила она, – мы безоружны.
– У меня есть нож, – ответил я, коснувшись ботинка в том месте, где скрывалось лезвие.
– Не густо.
– Хватит.
– Может быть.
На перекрестке рыжеволосая садилась в патрульную машину, без сомнения, с легким сердцем от того, что нашла помощь в лице улыбчивого и любезного представителя закона.
Мимо проехало несколько машин, разбрасывая из-под колес комья снега, куски льда и кристаллы дорожной соли. Однако по большей части Дунканноновская дорога была почти пустынна в этом отдаленном глухом углу города и в этот час, поскольку движение на горные шахты и обратно вниз на сегодня уже закончилось. И сейчас, если не считать патрульной машины, выруливающей с обочины и движущейся в нашу сторону, шоссе было безлюдно.
– Приготовься снова ехать за ним, – велел я Райе.
Она тронулась в путь, но фары не включила.
Мы сжались на сиденьях как можно сильнее, едва высунув головы над приборной доской. Мы наблюдали за копом, точно пара бдительных песчаных крабов во Флориде, чьи глаза-стебельки еле-еле торчат над поверхностью песка.
Когда патрульная машина проехала мимо нас, сопровождаемая печальным пением и ритмичным постукиванием своих тормозных цепей, мы заметили, что гоблин в униформе ведет автомобиль. Рыжеволосой было не видно. Она сидела на переднем сиденье рядом с водителем – это все, что мы установили. Но сейчас ее там не было.
– Где она? – спросила Райа.
– Как только она села в машину, мимо них проехали последние автомобили по Дунканноновской дороге. Их никто не видел, и я готов поклясться, что этот ублюдок воспользовался предоставленным ему шансом. Должно быть, он нацепил на нее наручники, скрутил ее на сиденье. Может, даже огрел ее дубинкой так, что она потеряла сознание.
– Может, она уже мертва, – предположила Райа.
– Нет, – ответил я. – Поехали. Следуй за ним. Он не стал бы убивать ее так просто, когда может увезти ее куда-нибудь в укромное место и прикончить медленно. Это то, что им нравится – если предоставляется возможность, – долгая, неторопливая смерть, а не внезапная и мгновенная.
К тому времени, когда Райа вырулила с ресторанной автостоянки, патрульная машина почти исчезла из виду на Дунканноновской дороге. Вдалеке красные габаритные огни поднимались выше, выше, выше, и на какое-то мгновение показалось, что они подвешены в темном воздухе высоко над нами, затем они исчезли за гребнем холма. Райа нажала на педаль газа, цепи откликнулись отрывистым тяжелым звуком, и мы погнались за патрульной машиной на самой большой скорости. Дунканноновская дорога сузилась с трехполосной до двухполосной проселочной дороги.
Мы поднимались вверх, и полуосвещенные сосны и ели – призрачные, странным образом угрожающие, закутанные в свои сутаны и капюшоны из вечнозеленых игл – все теснее сдвигались по обеим сторонам дороги.
Хотя мы вскоре сократили разрыв между нами и полицейской машиной до менее чем четверти мили, мы не беспокоились, что гоблин-полицейский засечет нас. Здесь, в предгорьях, дорога вилась серпантином, так что он редко находился в поле нашего зрения больше чем несколько секунд. Это значило, что мы для него были просто парой светящихся вдали фар, и вряд ли он почуял бы в нас опасность. На каждой миле пути с полдюжины проездов – по большей части грязная земля, некоторые посыпаны гравием, еще меньшее число – щебенкой – отходили от дороги и пролегали среди покрытых ледяной коркой деревьев. Надо полагать, они вели к невидимым отсюда домам, поскольку у каждого поворота стоял, как на посту, почтовый ящик. Проехав четыре или пять миль, мы оказались на верхней точке крутого подъема и увидели внизу патрульную машину – она почти до нуля снизила скорость, сворачивая на один из таких проездов.
Не снижая скорости, чтобы не выдать себя, мы миновали поворот, где на сером почтовом ящике по трафарету была написана фамилия Хэвендал. Поглядев за ящик, я заметил в глубине туннеля из вечнозеленых деревьев стремительно уменьшающиеся в размерах красные габаритные огни. Они исчезали в прячущей их темноте – такой плотной и глубокой, что на минуту мои чувства дистанции, пространства (и равновесия) словно встряхнули и смешали: мне явственно показалось, что я в самом деле подвешен в воздухе, а патрульный автомобиль едет не по поверхности земли, а прямо подо мной движется вглубь, буравя проход к земному ядру.
Райа припарковала машину у дороги в двухстах ярдах от поворота в частные владения – там, где снегоуборочные машины транспортного департамента разгребли от обочины достаточно снега, чтобы обеспечить маневр.
Выйдя из машины, мы обнаружили, что с тех пор, как мы покинули супермаркет в городе, стало еще холоднее. Сырой ветер несся с высоких вершин Аппалачей, но ощущение было такое, словно он прилетел из куда более северных краев – из унылой канадской тундры, с пустынь арктического льда. Он обладал острым, чистым, озоновым ароматом, рождающимся на полюсе. На нас были замшевые куртки с подкладкой из искусственного меха, перчатки и утепленная обувь. И все равно нам было холодно.
Райа открыла багажник, подняла панель, под которой находилась запасная шина, и достала инструмент, свой формой напоминающий кочергу – один его конец представлял собой ломик, другой – торцевой ключ. Она подержала его на руке, как бы взвешивая. Заметив мой взгляд, она пояснила:
– Ну что ж, у тебя есть нож, а у меня вот это.
Мы направились к проезду, на который свернула полицейская машина. Этот туннель, образованный нависающими над головой деревьями, был черным и пугающим, как коридоры в ярмарочном балагане. Надеясь, что глаза скоро привыкнут к густому мраку, очень осторожно – места для засады здесь было предостаточно – я направился по узкой грязной тропе. Райа шла бок о бок со мной.
Комья смерзшейся земли и небольшие обломки льда хрустели у нас под ногами.
Ветер выл в кронах деревьев. Нижние ветви шуршали, терлись друг о друга и тихо потрескивали. Мертвый лес, казалось, имитирует жизнь.
Шум мотора черно-белого полицейского автомобиля не долетал до моего слуха. Очевидно, он остановился где-то впереди.
Пройдя примерно с четверть мили, я ускорил шаг, затем перешел на бег – не потому, что начал лучше видеть (хотя глаза уже привыкали к темноте), а потому, что внезапно у меня возникло ощущение, что у рыжеволосой осталось совсем немного времени. Райа не стала задавать вопросов, а просто ускорила шаг и побежала рядом.
Проезд был длиной примерно около полумили, и когда мы выбежали из обступивших нас деревьев на засыпанное снегом свободное пространство, где ночь была немного светлее, то оказались в пятидесяти ярдах от белого двухэтажного сборного домика. Свет мерцал почти во всех окнах первого этажа. Как бы там ни было, ночью этот домик производил впечатление очень уютного жилья. Лампа над передним крыльцом была включена, являя взору украшенные – почти в стиле рококо – перила с резными балясинами. Опрятные темные ставни тянулись по линии окон. Клубы дыма поднимались из кирпичной дымовой трубы, и ветер уносил их на запад.
Полицейская патрульная машина была припаркована перед домом.
Я не увидел никаких признаков копа и рыжеволосой.
Тяжело дыша, мы остановились там, где траурный задник темного леса еще создавал прикрытие, делая нас невидимыми для любого, кто посмотрит в окно.
В шестидесяти-семидесяти ярдах справа от дома находился большой амбар, с краев его двускатной крыши свешивались шапки сияющего снега. Он казался неуместным здесь, в предгорьях, где земля была слишком неровной и каменистой, чтобы ее можно было обрабатывать. Затем в тусклом свете я прочитал вывеску, намалеванную над двустворчатой дверью: «Яблочный пресс Келли». Позади дома, где земля поднималась вверх, рос фруктовый сад – все деревья выстроились ровным рядами, точно солдаты на плацпараде, точно похоронная процессия, с трудом различимая на покрытом снегом склоне холма.
Нагнувшись, я вытащил нож из ботинка.
– Лучше бы тебе тут подождать, – сказал я Райе.
– Чушь.
Я знал, что ее реакция будет именно такой, и меня растрогало и ее неизменное мужество, и стремление оставаться рядом со мной даже в минуту опасности.
Тихо, как мыши, и так же быстро мы прокрались по краю расчищенного проезда, согнувшись, чтобы использовать для маскировки сугробы старого, грязного снега. Через несколько секунд мы были возле дома. Выйдя на лужайку, нам пришлось двигаться медленнее. Снег был покрыт коркой наста, которая неожиданно громко заскрипела под нашими ногами. Однако, опуская ноги твердо и тихо, мы добились того, что скрип стал приглушенным и вряд ли мог быть услышан в доме. Сейчас резкий ветер – завывающий, шепчущий и бормочущий вдоль карнизов – становился скорее союзником, чем противником.
Мы прокрались вдоль стены.
В первом окне, сквозь тюлевые занавески, заполняющие щель между тяжелыми занавесями, я увидел гостиную – камин из старого кирпича, часы на каминной полке, мебель в колониальном стиле, отполированный сосновый пол, лоскутные коврики, картинки, развешанные на бледных полосатых обоях.
Следующее окно тоже было в гостиной.
Я никого не увидел.
Никого не услышал. Только многоголосый ветер.
Третье окно – столовая. Пусто.
Шаг за шагом мы двигались по насту.
В глубине дома закричала женщина.
Раздался тяжелый удар, что-то треснуло.
Уголком глаза я заметил, что Райа подняла свое оружие.
Четвертое, последнее на этой стороне, окно открывало вид в странно пустую комнату размером примерно двенадцать на двенадцать футов: только один предмет мебели, никаких украшений, никаких картинок, бежевые стены и бежевый потолок были покрыты полосами и пятнами ржаво-коричневого цвета. Серый, в пятнах линолеум на полу казался еще более выцветшим, чем стены. Странно, что эта комната могла находиться в том же доме, что и чистые, прибранные гостиная и столовая.
Это окно, обросшее изморозью по краям, было плотнее прочих закрыто шторами, так что у меня была только узкая щелка, через которую я мог исследовать помещение. Прижавшись лицом к стеклу, выжимая максимальную пользу из щелки между парчовыми занавесями, я все же мог видеть почти семьдесят процентов комнаты – включая рыжеволосую. «Спасенная» из своего сломавшегося автомобиля, раздетая донага, она сидела на жестком стуле с резной сосновой спинкой. Запястья были скованы наручниками за спинкой стула. Она находилась достаточно близко от меня, чтобы я мог разглядеть сеть голубых вен на бледной коже – и крупные мурашки. Ее глаза, глядящие на что-то, находящееся вне моего поля зрения, были расширены, в них застыло испуганное, дикое выражение.
Еще один глухой удар. Стена дома содрогнулась, словно с внутренней стороны в нее врезалось что-то тяжелое.
Дикий визг. На сей раз не ветер. Я мигом узнал его – визжащий крик разъяренного гоблина.
Райа, как видно, тоже распознала его, потому что из ее уст вырвался тихий звук отвращения.
В комнате, лишенной мебели, я увидел демона, метнувшегося из дальнего угла. С ним произошла метаморфоза, он больше не скрывался в человеческом обличье, но я знал, что это тот полицейский, которого мы преследовали. Стоя на всех четырех лапах, он двигался с обычной пугающей грацией, на которую его грубые конечности, плечи и бока – все в узлах деформированной костной ткани – казались неспособны. Злобная собачья голова была низко опущена. Острые, как иглы, зубы и клыки ящера были обнажены. Раздвоенный крапчатый язык непристойно скользил взад-вперед по пупырчатым черным губам. Свиные глазки, красные, горящие, полные ненависти, были неотрывно обращены на беспомощную женщину, которая, судя по ее виду, была на грани помешательства.
Внезапно гоблин отвернулся от нее и побежал через всю комнату, по-прежнему на всех четырех лапах, как бы намереваясь протаранить головой стену. К моему изумлению, он вместо этого вскарабкался по стене, легко пересек комнату под потолком, быстрый, как таракан, развернулся на смежную стену, пересек ее наполовину и снова очутился на полу, замерев наконец перед связанной женщиной и поднявшись на задние лапы.
Зимняя стужа проникла в глубь меня и унесла тепло из крови.
Я знал, что гоблины быстрее и проворнее многих людей – по крайней мере, людей, не наделенных моими сверхъестественными способностями, – но мне никогда не доводилось наблюдать подобного представления. Возможно, потому, что я редко видел гоблинов в уединении их жилищ, где они, может быть, постоянно ходят по стенке, – откуда мне знать. А в тех случаях, когда я убивал этот род, я обычно убивал быстро, не оставляя им возможности ускользнуть по стенам и потолкам, оказаться вне моей досягаемости.
Я думал, что знаю о них все, но сейчас я снова был поражен. Это обеспокоило и встревожило меня, потому что я не мог не задаться вопросом: какие еще скрытые возможности имеются у них? Еще одна подобная неожиданность, которая свалится мне на голову в самый неподходящий момент, может стоить мне жизни.
Я был серьезно и основательно напуган.
Но испугался я не только дьявольской способности гоблинов карабкаться на стены, точно ящерица: я боялся еще и за женщину, прикованную наручниками к спинке стула. Спустившись со стены и встав на ноги, гоблин открыл моему взгляду еще кое-что, чего я прежде не видел, – отвратительный фаллос, длинный, около фута, торчащий из чешуйчатого обвислого мешка, в котором он прятался в невозбужденном состоянии. Он был изогнутый, как сабля, толстый и порочно остроконечный.
Тварь намеревалась изнасиловать женщину прежде, чем разорвать ее в клочья когтями и зубами. Очевидно, гоблин решил овладеть ею в своем чудовищном облике, а не в обличье человека, поскольку в этом случае ее ужас будет сочнее, ее полнейшая безнадежность приобретет изысканную пикантность. Им не могло двигать желание оплодотворить ее – чужое семя не оплодотворило бы человеческое лоно.
К тому же жестокое убийство было неизбежным и очевидным. Почувствовав внезапную болезненную слабость, я вдруг понял, почему в этой комнате не было мебели, почему она так отличалась от остальных комнат в доме и что за ржаво-коричневые пятна слой за слоем покрывали пол и стены. Это была скотобойня, место для разделки туш. И других женщин приводили сюда, выставляли на осмеяние, на забаву, устрашали и унижали, а затем разрывали на куски просто ради удовольствия. Не только женщин. И мужчин. И детей.
Неожиданно мне явились отвратительные психические видения предстоящего кровопролития. Ясновидческие образы исходили от забрызганных кровью стен. Они, казалось, проецируют себя на стекло перед моими глазами, как будто окно было экраном в кинотеатре.
Невероятным усилием воли я прогнал эти излучения из своего сознания, со стекла, обратно в стены скотобойни. Я не мог поддаться им сейчас. Если видения поразят меня, как удар, я ослабею и не смогу помочь женщине.
Отвернувшись от окна, я безмолвно скользнул к углу дома, уверенный, что Райа последовала за мной. По пути я снял перчатки и сунул их в карман куртки, чтобы орудовать ножом со своим обычным умением.
Позади дома ветер крепче хлестнул по нам – здесь он скатывался прямо с возвышающейся над домом горы, – лавина ветра, сырого и пронизывающего. За несколько секунд руки у меня замерзли, и я понял, что должен побыстрее проникнуть в тепло дома, иначе утрачу проворство, которое потребуется, чтобы точно метнуть нож.
Ступени заднего крыльца обледенели. Лед сковал швы и стыки. Они скрипели и трещали под нашими ногами.
С балюстрады свешивались сосульки.
Пол крыльца тоже заскрипел под подошвами.
Задний вход находился с левой стороны дома. Я открыл алюминиево-стеклянную дверь. Пружинные петли чуть скрипнули.
За этой дверью была дверь, ведущая в дом. Она тоже была незаперта. Гоблины редко используют замки, потому что в них генетически заложена ограниченная способность к страху. Кроме того, они почти совсем не боятся нас. Охотник не дрожит перед кроликом.
Мы с Райей вошли в идеально прибранную кухню, словно сошедшую с картинки журнала «Домоводство». Теплый воздух благоухал ароматами шоколада, печеных яблок и корицы. Каким-то образом сам порядок на кухне, ее обычность делали ее еще более зловещей.
На кухонном столе, справа от входа, стоял на проволочной подставке домашний пирог, а рядом с ним – поднос, полный небольших булочек. Бесчисленное количество раз я видел, как гоблины едят в ресторане. Я знал, что им необходима пища, как и любому живому существу, но я никогда и представить себе не мог, чтобы они выполняли какие-либо человеческие домашние обязанности, вроде выпечки булочек и пирогов. В конце концов, они были психическими вампирами, питающимися нашей физической, умственной и эмоциональной болью, а с учетом отвратительно «сытной» диеты человеческой агонии, которую они себе регулярно позволяли, другая еда казалась излишней. Я и в мыслях не держал представить их сидящими за приятным ужином в своих уютных домах, расслабляясь после дня кровопролития, пыток и тайного терроризма. При мысли об этом мне стало нехорошо.
Из пустой комнаты, находившейся через стену от кухни, донеслась череда глухих звуков и ударов, раздался скребущийся звук.
Несчастная женщина, очевидно, была уже не в состоянии кричать, потому что я услышал, как она молится – быстрым, дрожащим голосом.
Я расстегнул «молнию» на куртке, вынул руки из рукавов, и куртка мягко соскользнула на пол. Громоздкая верхняя одежда сковала бы движение руки, бросающей нож.
Сводчатый коридор с тремя запертыми дверями – кроме той, через которую мы пришли, – вывел меня из просторной кухни. Через коридор я увидел прихожую и лестницу дома. Из этих трех дверей одна вела, должно быть, на лестницу в подвал, одна в буфетную. Третья могла быть входом в комнату, в которой я видел демона и женщину в наручниках. Однако мне не хотелось открывать все двери, производя массу шума, пока я не буду точно уверен, что с первой попытки найду за дверью нужную комнату. Поэтому мы бесшумно прошли через кухню, через коридор, в прихожую, где первая дверь слева, наполовину открытая, вела на скотобойню.
Я боялся, что женщина заметит меня; если я загляну в дверь, чтобы оценить положение, ее реакция может подать сигнал тревоги гоблину. Поэтому я ворвался в комнату, не зная, где будет находиться моя цель. Дверь с треском врезалась в стену, когда я распахнул ее.
Гоблин, громоздящийся над женщиной, обернулся и поглядел на меня. У него вырвалось мерзкое удивленное шипение.
С поразительной быстротой его мощный фаллос опал и втянулся в чешуйчатый мешок, а тот, в свою очередь, как бы поднялся, укрывшись в защитной впадине на теле.
Держа нож за острие лезвия, я отвел его за голову.
Все еще шипя, гоблин прыгнул в мою сторону.
В тот же миг моя рука метнулась вперед. Нож полетел.
На середине своего прыжка гоблин был поражен в горло. Лезвие вонзилось глубоко, хотя и не с такой точностью, на какую я рассчитывал. Блестящие, раздвоенные, свиноподобные ноздри чудовища задрожали, когда он фыркнул от изумления и ярости. Из рыла хлынула горячая кровь.
Он продолжал двигаться. Он врезался в меня. Сильно.
Мы оба зашатались и с грохотом ударились о стену. Спиной я прижимался к высохшей крови бог знает скольких невинных, и на миг (прежде чем я решительно заблокировал свое сознание) я ощутил боль и страх, исходившие от жертв в их предсмертных судорогах и присохшие к краске и штукатурке этой комнаты.
Наши лица были всего в нескольких дюймах друг от друга. Дыхание чудовища воняло кровью, мертвым мясом, разлагающейся плотью – как будто, питаясь ужасом женщины, он пожирал мясо, подобно хищнику.
Зубы, длинные зубы, с которых капала слюна, загнутые и скрежещущие, мерцали в дюйме от моих глаз – эмалированное предвестие боли и смерти.
Темный маслянистый язык демона, извиваясь, тянулся ко мне, как змея в поисках добычи.
Я почувствовал, как узловатые руки гоблина смыкаются вокруг меня – он словно хотел раздавить меня, прижав к груди. Или же в этом невероятном объятии он вонзит свои ужасные когти глубоко в мою плоть.
Отчаянно стучащее сердце, точно молоток, сбило засов, запирающий мои запасы адреналина, и меня внезапно подбросил его мощный прилив в кровь. Я почувствовал себя почти богом – ну, скажем так, напуганным богом.
Мои руки были прижаты к груди, поэтому я сжал кулаки и раздвинул локти в стороны, изо всей силы нанеся ими удар в могучие руки гоблина, разрывая объятие, в которое он пытался заключить меня. Я почувствовал, как его когти скользнули по моей рубахе, когда я разорвал захват, и в следующее мгновение услышал, как его твердые костяшки ударились о стену позади меня, когда одна его рука была подброшена вверх.
Он вскрикнул от ярости. Этот странный крик прозвучал еще более странно оттого, что звуковые волны, идущие от голосовых связок к губам, проходили через лезвие ножа, пронзившего его глотку, и потому приобретали металлический оттенок, прежде чем сорваться с губ. Вместе с воплем изо рта гоблина выплеснулась струйка крови, запачкавшая мне лицо. Несколько капель попало в рот.
Отвращение придало мне сил не меньше, чем страх и ярость, и я оттолкнулся от стены, опрокидывая тварь на спину. Мы споткнулись и упали, я приземлился на него сверху, мигом ухватившись за рукоятку ножа, торчащего из его горла. Свирепо повернув лезвие в ране, я рывком вытащил его и ударил снова, снова и снова – не в силах остановиться, хотя алое сияние в его глазах стремительно слабело, становясь грязно-красным. Его пятки слабо стучали по линолеуму пола. Руки бесполезно хлопали по полу, крепкие когти выстукивали бессмысленный код по доскам настила бойни. Наконец я провел острием лезвия справа налево через всю глотку, разрезал мускулы, вены и артерии. И выдохся – а он испустил дух.
Задыхаясь, что-то невнятно бормоча, яростно отплевываясь, чтобы полностью избавиться от крови демона во рту, я поднялся на колени, возвышаясь над умирающим гоблином.
Лежа подо мной, он пульсировал и мерцал, подобно ртути, в последней конвульсивной трансформации. Он расходовал скудные запасы оставшейся у него жизненной энергии на то, чтобы вернуться в человеческий облик, как на то был запрограммирован генетиками его род в далекую эру их творения. Кости ломались, трещали, смещались, пузырились и снова затвердевали в бешеной метаморфозе. Сухожилия и хрящи рвались, но тут же вновь связывались в единое целое в иных очертаниях подкожных тканей. Мягкие ткани с влажным чмокающим и хлюпающим звуком искали и обретали новую форму.
Женщина в наручниках, Райа и я были так заворожены перевоплощением оборотня, что не подозревали о присутствии второго гоблина до того момента, пока он не ворвался в комнату. Он застал нас врасплох точно так же, как мы застали врасплох первого.
Наверное, в этот миг психические способности Райи – меньшие, нежели мои, – сработали лучше моих, потому что, когда я вскинул голову и увидел надвигающегося гоблина, Райа уже замахнулась ломиком, который принесла с собой. Она так яростно взмахнула и так мощно ударила, что я заметил – ей самой трудно удержать ломик в руках, онемевших от удара. Мощное сотрясение чуть не выкрутило ломик у нее из рук. Нападавший гоблин с горящими глазами отшатнулся, взвыв от боли. Он не устоял от удара, но, очевидно, не был ранен достаточно серьезно, чтобы потерять сознание.
Он хрипло завизжал и плюнул, как будто его слюна была для нас сильнодействующим ядом. Придя в себя от удара, в то время как Райа все еще пыталась крепко схватить ломик, он набросился на нее с устрашающей быстротой и проворством. Обхватил ее обеими громадными руками. Всеми десятью когтями. Когти захватили большей частью плотную зимнюю куртку. Слава богу, большей частью куртку.
Прежде чем он успел выпутать одну руку из ткани куртки, чтобы полоснуть ее по лицу, я вскочил. Ринулся. Два шага, прыжок. Я оказался на его чешуйчатой спине. Стиснул его между Райей и собой. Опустил нож. Сильно. Вколотил лезвие. Вглубь между костистыми деформированными плечами. По самую рукоятку. Глубоко в хрящи. Я не смог выдернуть его, обратно.
Внезапно чудище передернулось с нечеловеческой силой. Точно лошадь на родео. Оно стряхнуло меня со спины. Я грохнулся об пол. Боль пронзила позвоночник. Голова ударилась о стену.
Предметы расплылись у меня перед глазами. Затем все опять прояснилось.
Но с минуту я был слишком ошеломлен и не находил силы подняться.
Я видел, что мой нож по-прежнему торчит из загривка гоблина.
Райа тоже была отброшена от гоблина, но теперь он снова набросился на нее. Однако она успела перестроиться за секунду. Придумав какой-то план, она шагнула на нападающего, вместо того чтобы уклоняться от него. Она снова воспользовалась своим ломиком – но на этот раз не как дубинкой, не тем концом, на котором был ключ, а острием. Взмахнув ломиком, точно копьем, она ударила им в гоблина, метнувшегося к ней. Толстый железный стержень вонзился в живот гоблину, На этот раз он издал не вой, а ужасный дребезжащий визг.
Чудовище ухватилось обеими руками с крупными четырехсуставчатыми пальцами за копье, пронзившее его туловище, и Райа отпустила ломик. Гоблин, шатаясь, сделал несколько шагов назад и столкнулся со стеной, пытаясь вытащить копье из кишок, и в этот момент я оправился достаточно, чтобы подняться на ноги. Я набросился на ненавистную тварь.
Обеими руками я ухватился за скользкий от крови ключ на свободном конце ломика. Сейчас, когда потоки крови лились из его тела, мой противник выглядел на весь свой древний возраст. Я вытащил из него ломик и отступил прежде, чем он успел полоснуть меня когтями. Подняв на меня убийственные, но уже тускнеющие глаза, он попытался достать мои руки острыми как бритва когтями. Я начал методично избивать чудовище, чтобы смирить его. Я обрушивал на него ломик до тех пор, пока он не упал на колени, и продолжал бить еще, пока он не рухнул лицом вниз на пол. Но даже тогда я не остановился и все бил, бил, пока не треснул его череп, пока плечи не превратились в пыль, пока локти его не разбились, пока бедра и колени не были переломаны, пока я сам не вспотел настолько, что пот смыл кровь с моего лица и рук, и пока я не вымотался так, что не мог поднять ломик, чтобы нанести еще один удар.
Мое тяжелое дыхание эхом отлетало от стен.
Райа пыталась парой салфеток вытереть кровь гоблина со своих рук.
Первое чудовище – теперь мертвое – вновь обрело свой обнаженный, избитый человеческий облик. Это произошло еще тогда, когда началась схватка со вторым гоблином. Теперь я убедился, что это действительно тот самый коп, которого мы видели.
Второй гоблин, после трансформации, оказался женщиной примерно того же возраста, что и полицейский.
Может быть, его жена. Или подруга.
А в самом деле, мыслят ли они такими категориями, как мужья и жены – или, по крайней мере, любовники? Как они воспринимают друг друга, сталкиваясь ночью в холодной, точно у ящериц, страсти? И всегда ли они ходят по свету парами – и лежит ли в основе их выбора предпочтение, как это в большинстве случаев бывает в нашем роде? Или же их связь служит лишь хорошим прикрытием, помогающим им сойти за обычных мужчин и женщин?
Райа срыгнула. Казалось, ее вот-вот вырвет, но она подавила позыв и отшвырнула прочь мокрые от крови салфетки.
Встав обеими ногами на спину второму мертвому чудовищу, я обеими руками ухватился за рукоятку своего ножа и вытащил его из хрящеватых плеч твари.
Лезвие я вытер о свои джинсы.
Обнаженная женщина на стуле отчаянно содрогалась. Ее глаза были полны ужаса, смущения и страха – но боялась она не мертвых гоблинов, а нас с Райей. Еще бы.
– Друзья, – хрипло произнес я. – Мы не такие… как они.
Она уставилась на меня, не в силах вымолвить ни слова.
– Позаботься о ней, – велел я Райе. Я повернулся к двери.
Райа спросила:
– Куда…
– Поглядеть, не осталось ли еще.
– Не осталось. Они бы прибежали сюда.
– Надо все-таки посмотреть.
Я вышел из комнаты, надеясь, что Райа поймет – я оставил их, чтобы Райа успокоила и одела рыжеволосую за время моего отсутствия. Я хотел, чтобы к женщине хотя бы частично возвратились способность соображать, силы, достоинство и самоуважение, прежде чем я вернусь и расскажу ей про гоблинов.
За окном столовой ветер то заговорщицки шептал, то жалобно оплакивал кого-то.
В гостиной глухо тикали каминные часы.
На втором этаже я обнаружил три спальни и ванную комнату. В каждой я слышал, как потрескивают, словно сведенные артритом, чердачные балки, и ветер врезается в конек крыши, ударяет в скаты и подглядывает под карнизы.
Гоблинов больше не было.
В промерзшей ванной комнате я стащил с себя мокрую от крови одежду и наскоро простирнул ее в раковине. Я не глядел в зеркало над раковиной: не осмеливался. Убийство гоблинов было оправданно. Я не сомневался, что в этом нет никакого греха, и избегал глядеть на свое отражение не потому, что боялся увидеть вину в своих глазах. Однако каждый раз, как я расправлялся с демонами, мне казалось, что их становится все тяжелее убивать. От меня требовалось все больше жестокости, чем прежде, больше ярости. Поэтому после каждой подобной резни мне казалось, что во взгляде у меня прибавилось холодности, стального блеска, который смущал и пугал меня.
Коп был примерно моего телосложения, и в шкафу в хозяйской спальне я выбрал одну из его рубашек и пару джинсов. Они подошли прекрасно, как мои собственные.
Спустившись вниз, я нашел Райю и рыжеволосую. Они ожидали меня в гостиной. Обе сидели у окна в уютных креслах, чувствуя себя крайне неуютно. Отсюда им был виден проезд, и они могли подать сигнал тревоги при первых признаках приближающегося автомобиля.
Снаружи снежные призраки, гонимые ветром, поднимались с земли и спешили прочь, во тьму – смутные фосфоресцирующие фигуры, которых как будто послали с загадочными поручениями.
Женщина была одета. Происшедшее не лишило ее рассудка, однако плечи ее поникли, а бледные руки нервно двигались на коленях.
Я взял невысокий стул с вышитой подушкой и сел рядом с Райей, взяв ее за руку. Она дрожала.
– Что ты ей рассказала? – спросил я Райю.
– Кое-что… о гоблинах… что они такое, откуда взялись. Но она не знает, кто мы такие и каким образом можем видеть их в то время, как она не видит. Я оставила это на твою долю.