Глубина в небе Виндж Вернор

И все время вселенной оказалось в распоряжении Фама Нювена. Люди из команды – Сура в первые несколько Вахт – взялись его добросовестно обучать. Сначала до него ничего не доходило… но время тянулось долго. Он научился говорить на языке Суры. Узнал общие основы Кенг Хо.

– Мы ведем межзвездную торговлю, – говорила Сура. Они сидели вдвоем на мостике корабля. Окна показывали символическую карту пяти звездных систем, где действовала Кенг Хо.

– Кенг Хо – империя, – сказал мальчик, глядя на звезды и пытаясь сравнить эти территории с королевством отца.

Сура засмеялась.

– Нет, не империя. Ни одно правительство не может править через световые годы. Да и вообще правительства чаще всего держатся несколько сот лет, не больше. Политики приходят и уходят, а торговля идет вечно.

Маленький Фам Нювен нахмурился. Даже теперь слова Суры иногда звучали полной чушью.

– Нет. Это должна быть империя.

Сура не стала спорить. Через несколько дней она ушла с Вахты, умерла в одном из этих странных холодных гробов. Фам чуть ли не молил ее не убивать себя, и еще мегасекунды после этого он горевал от боли, которую раньше себе не представлял. Потянулись дни с новыми незнакомцами, бесконечные дни молчания. В конце концов он научился читать по-низски.

А через два года Сура вернулась из мертвых. Мальчик все еще отказывался уходить с Вахты, но с этой минуты он шел навстречу всему, чему его пытались научить. Он узнал, что здесь заключена сила, которая не снилась ни одному ноблю Канберры, и понял, что может стать хозяином этой силы. За два года он узнал столько, сколько узнает сын цивилизации за пять. Он разбирался в математике, он умел использовать интерфейсы программ Кенг Хо верхнего и второго уровня.

Сура выглядела почти так же, как перед холодным сном, только почему-то казалась теперь моложе. Однажды он поймал на себе ее пристальный взгляд.

– В чем дело? – спросил Фам.

Сура усмехнулась.

– Никогда не видела ребенка в долгом полете. Тебе теперь сколько – пятнадцать канберрских лет? Брет говорит, что ты многое выучил.

– Да. Я хочу вступить в Кенг Хо.

– Гм! – Она улыбнулась, но не покровительственной симпатизирующей улыбкой, какую Фам у нее помнил. Ей было в самом деле приятно, и она не отнеслась к его словам с недоверием. – Тебе чертову уйму вещей придется выучить.

– У меня на это чертова уйма времени.

На этот раз Сура Винж оставалась на Вахте полных четыре года. Брет Тринли остался еще на год после своей собственной Вахты. Они втроем облазили каждый доступный кубометр «Репризы»: лазарет и гробы, палубу управления, топливные резервуары. «Реприза» сожгла почти два миллиона тонн водорода, чтобы выйти на крейсерскую скорость. Фактически она теперь была большой и почти пустой оболочкой.

– И без серьезной поддержки на месте назначения этот корабль никогда больше не сможет летать.

– Можно заправиться где угодно, даже если у места назначения будут только газовые гиганты. Даже я могу составить для этого программы.

– Ага, и так мы поступили у Канберры. Но без капитального ремонта мы далеко не уйдем и не сможем сделать рывок, когда туда прибудем. – Сура остановилась, выругавшись вполголоса. – Кретины проклятые. Зачем они там остались?

Сура разрывалась между презрением к капитанам, которые остались завоевывать Канберру и собственным чувством вины за то, что она их бросила.

Молчание нарушил Брет Тринли:

– Не надо так переживать за них. Они ловят крупный шанс, но если выиграют, у нас будут новые Клиенты, которых мы ожидали там увидеть.

– Знаю. А нам гарантировано прибытие к Намчену с голой задницей. Спорить могу, что мы потеряем «Репризу». – Она встряхнулась, будто пытаясь сбросить тревоги, которые, кажется, грызли ее неотступно. – Ладно, а пока что мы тут создаем еще одного обученного космонавта. – Она ткнула пальцем в Фама с деланно-сердитым взглядом. – Брет, какие специальности нам нужны больше всего?

Тринли пожал плечами.

– Ты имеешь в виду, какие нам дадут самый большой доход? Очевидно. Программист-археолог.

Вопрос был в том, может ли дикое дитя вроде Фама Нювена стать таковым? Сейчас мальчик умел использовать почти любые стандартные интерфейсы. Он уже представлял себе, как будет программистом, может быть, даже капитаном корабля. С помощью стандартных интерфейсов он может управлять полетом «Репризы», выходить на планетарные орбиты, поддерживать гробы анабиоза…

– А что чуть не так, и ты покойник, покойник, покойник! – Так закончила Сура перечень доблестей Фама. – Мальчик, тебе придется понять одну вещь. Здесь цивилизованные дети тоже часто ошибаются. Компьютеры и программы существуют с самого начала цивилизации, еще раньше космических полетов. Но они умеют лишь то, что умеют. Они не смогут придумать выход из непредвиденных затруднений или вообще сделать что-нибудь по-настоящему творческое.

– Ну, я знаю, что это неправда. Я же играл в игры с машинами. Если я ставлю высокий уровень, то никогда не выигрываю.

– Потому что компьютеры просто делают простые вещи очень быстро. Потому-то они играют такую важную роль. Они содержат программы многих тысяч лет и почти все их могут выполнять. В каком-то смысле они помнят каждый прием, который когда-либо придумало человечество.

– И всю чушь, – фыркнул Брет Тринли.

Сура пожала плечами:

– Конечно, и ее. Подумай вот о чем: сколько у нас экипажа – когда мы в системе и все на ногах?

– Тысяча двадцать три, – ответил Фам. Он давно уже знал все параметры «Репризы» и этого рейса.

– Хорошо. Теперь представь себе, что ты за много световых лет от всех цивилизаций…

– Чего там представлять, это чистая правда, – перебил Тринли.

– …и что-то портится. Чтобы построить звездолет, нужно тысяч этак десять людских специальностей, и это на капитальной промышленной базе. Экипажу корабля никак невозможно знать все, что нужно для анализа звездных спектров, создания вакцины против одичавших штаммов в бактериальной, понимания любой болезни дефицита обмена, с которой мы можем встретиться.

– Именно! – воскликнул Фам. – Вот для чего у нас есть программы и компьютеры.

– Вот почему нам без них не выжить. За тысячи лет память машин заполнилась программами, которые могут пригодиться. Но, как только что сказал Брет, многие из этих программ – вранье, многие содержат ошибки, и только программы верхнего уровня точно подходят под наши потребности. – Она остановилась и посмотрела на Фама многозначительно. – И нужен умный и очень образованный человек, чтобы смотреть, что из них доступно, чтобы выбирать и модифицировать нужные программы и правильно интерпретировать результаты.

Фам минуту помолчал, вспоминая времена, когда машины делали не то, что он на самом деле от них хотел. И не всегда это была вина Фама. Программы, которые пытались переводить с канберского на низский, оказались мусором.

– Значит… вы хотите, чтобы я научился программировать несколько лучше.

Сура улыбнулась, а Брет еле подавил хихиканье.

– Мы будем довольны, если ты станешь хорошим программистом, а потом научишься использовать то, что уже есть.

Фам Нювен несколько лет провел, обучаясь программировать и исследовать. Программирование восходило к началу времен. Как та навозная куча за замком отца. Когда ее промыло ручьем на десять метров в глубь, обнаружились искореженные корпуса машин – летающих машин, как говорили крестьяне, еще от тех великих дней колонизации Канберры. Но та навозная куча была чистой и свежей по сравнению с тем, что лежало в локальной сети «Репризы». Были программы, написанные пять тысяч лет назад, когда человечество еще не покинуло Землю. И самое чудесное (самое ужасное, как говорила Сура) было то, что, в отличие от бесполезных обломков прошлого Канберры, эти программы все еще работали! И через миллион миллионов запутанных нитей наследования многие из старейших программ все еще выполнялись во внутренностях системы Кенг Хо. Например, методы слежения за временем у торговцев. Поправки вносились неимоверно сложно – но на самом дне лежала крошечная программа, которая гоняла счетчик. Секунду за секундой отсчитывала система Кенг Хо с того момента, как нога человек ступила на Луну Старой Земли. Но если приглядеться еще пристальнее… начальный момент был миллионов на сотню секунд позже; момент «ноль» одной из первых компьютерных операционных систем Человечества.

Значит, под всеми интерфейсами верхнего уровня лежат уровни поддержки, слой на слое. Какая-то часть этих программ была создана для совершенно иных ситуаций. То и дело несоответствие рождало фатальные инциденты. Вопреки всей романтике космических полетов, чаще всего катастрофы вызывались древними забытыми программами, которым удавалось взять реванш.

– Надо все это переписать, – сказал Фам.

– Это уже сделали, – ответила Сура, не поднимая глаз. Она готовилась уйти с Вахты и последние четыре дня пыталась выловить проблему, обнаруженную в автоматике анабиоза.

– Это пытались сделать, – поправил ее Брет, стоя у морозильников. – Но объем кода только во флотских системах верхнего уровня неимоверен. Посади тебя и еще тысячу человек его воспроизвести, и вы проработаете целое столетие. – Тринли зловеще улыбнулся. – И знаешь что? Даже если вы это сделаете, к концу у вас будут свои несовпадения. И все равно не будет совместимости со всеми приложениями, которые нам то и дело бывают нужны.

Сура на минуту оставила отладку программ.

– Знаешь, как все это называется? «Зрелая среда программирования». Когда аппаратура работает уже на своем конечном пределе, а программисты пишут код уже много столетий, доходишь до точки, когда осмысленного кода становится больше, чем кто-нибудь может прочесть. Тогда лучшее, что ты можешь сделать – разобраться в общей структуре уровней и понять, как искать экзотические средства, которые могут оказаться удобны – как в ситуации, которая у меня здесь сложилась. – Она ткнула рукой в диаграмму зависимости, над которой работала. – У нас нехватка охлаждающей жидкости для гробов. Как и миллион других вещей, на доброй старой Канберре ее было не купить. Ну, очевидное решение – передвинуть гробы к кормовой обшивке, и пусть охлаждаются прямым излучением. Для поддержки такого решения у нас нужного оборудования нет – и потому я последнее время и занимаюсь археологией. Похоже, что пятьсот лет назад такое случилось после войны в системе Тормы. Они тогда слепили точно такой пакет управления температурой, который нам нужен.

– Почти такой же, – снова ухмыльнулся Брет. – С минимальными изменениями.

– Да, которые я почти уже внесла. – Она глянула на Фама, увидела выражение его лица. – Ага. Я думала, что ты предпочитаешь лучше умереть, чем лечь в гроб.

Фам застенчиво улыбнулся, вспомнив того мальчишку шесть лет назад.

– Нет, я лягу в гроб. Когда-нибудь.

Этот день наступил еще после пяти лет жизни Фама. Это были напряженные годы. И Брет, и Сура были вне Вахты, и с заменившими их Фам не сблизился. Эти четверо играли на музыкальных инструментах – вручную, как менестрели при дворе! К концу они играли целые килосекунды подряд; казалось, они, играя вместе, достигали какого-то ментально-социального объединения. На Фама их музыка как-то непонятно действовала, но эти люди очень тяжело трудились для достижения весьма ординарных результатов. У Фама не хватило бы терпения даже для первых шагов по этому пути, и он уходил. Быть один – это он умел очень хорошо. Ему столько еще надо было узнать.

Чем больше он учился, тем больше понимал, что имела в виду Сура Винж под «зрелой средой программирования». По сравнению с известными ему членами экипажа Фам стал выдающимся программистом. «Пламенный гений» – так его однажды охарактеризовала Сура Винж, думая, что он не слышит. Он мог кодировать все, но жизнь коротка, а почти все существенные системы – огромны. И потому Фам научился находить пути в обход этих левиафанов прошлого. Он умел обращаться к кодам оружия от Элдритча Фери с помощью исправленных конических планировщиков времен до завоевания космоса. Не менее важно: он знал, как искать потенциально подходящие приложения, скрытые в сети корабля.

…И еще он узнал о зрелых средах программирования то, чего Сура, в общем, не сказала. Когда системы зависят от лежащих ниже систем, а те зависят от еще более старых… становится невозможно знать все, на что способны эти системы. Где-то в глубине автоматики флота может быть – должен быть – лабиринт ходов и ловушек. Почти все авторы мертвы уже тысячи лет, спрятанные ими подходы утеряны навсегда. Иные ловушки были поставлены компаниями или правительствами, которые надеялись пережить ход времени. Сура, Брет и, быть может, еще несколько человек, знали о системах «Репризы» такое, что давало им особую власть.

Средневековый принц в душе Фама Нювена был поражен этим открытием. Если одна такая ловушка лежит на дне какой-нибудь универсальной популярной системы… Если такой новый слой используется повсюду, владелец ходов и ловушек будет подобен королю.

Прошло одиннадцать лет с тех пор, как перепуганный тринадцатилетний мальчишка был увезен с Канберры.

Сура только что вернулась из анабиоза. Возвращение, которого Фам ждал со все растущим желанием… с самого момента ее ухода. Ему столько хотелось ей рассказать, столько показать, столько у нее спросить. Но, когда наступило наконец ее время, он не смог заставить себя встать у гроба и приветствовать ее приход.

Она нашла его в отсеке оборудования в корме – в крохотной нише с настоящим окном на звезды. Место, которое Фам забил за собой несколько лет назад.

Она отодвинула легкую пластиковую завесу у входа.

– Привет, Фам!

У Суры на лице играла странная улыбка. Сама она казалась странной. Такой молодой… На самом деле она просто не постарела. А Фам Нювен прожил уже двадцать четыре года. Он махнул ей рукой, приглашая войти в тесноту ниши. Она проплыла мимо него и повернулась. С лица над веселой улыбкой смотрели серьезные грустные глаза.

– Ты вырос, друг.

Фам затряс было головой.

– Да. Но я… ты все равно впереди меня.

– Может быть, в чем-то. Но как программист ты лучше меня раза в два. Я видела решения, которые ты сделал для Сенга на последней Вахте.

Они сели, и она расспросила его о проблемах Сенга и его решениях. Бойкие слова и бравада, которые он репетировал весь последний год, вылетели из головы, и речь его состояла из неуклюжих попыток и остановок. Сура, кажется, не заметила.

Проклятие, как человек Кенг Хо должен брать женщину?

Он вырос на Канберре, веря в рыцарство и самопожертвование… но постепенно понял, что на самом деле все совсем не так. Джентльмен просто хапает то, что хочет, если только более сильный джентльмен еще это не хапнул. Личный опыт Фама был ограниченным и совершенно не типичным: бедняжка Синди хапнула его. В начале последней вахты он попробовал применить истинный метод Канберры к одной из женщин экипажа. Цина Рао сломала ему руку и подала официальную жалобу. Сура наверняка узнает об этом рано или поздно.

От этой мысли тонкая нить разговора ускользнула от Фама совсем. Он смотрел на Суру в неловком молчании, потом вдруг выпалил заявление, которое берег в секрете до какого-нибудь особого момента.

– Я… я собираюсь уйти с Вахты, Сура. Начать наконец анабиоз.

Она серьезно кивнула, будто и не догадывалась.

– Знаешь, что меня добило в конце концов? Какая соломинка сломала спину верблюду? Это было три года назад. Ты была вне Вахты… – и я понял вдруг, как долго я тебя еще не увижу. – Я пытался заставить работать второй уровень программ небесной механики. Для этого надо малость по-настоящему разбираться в математике, и я поначалу сильно застрял. Тогда я послал все к черту и пошел сюда просто посмотреть на небо. Я так уже делал. С каждым годом мое солнце все меньше и дальше. Это страшновато.

– Могу понять, – согласилась Сура. – Но я не знала, что можно смотреть прямо назад, даже отсюда.

Она придвинулась с сорокасантиметровому иллюминатору и убрала свет.

– Можно, – подтвердил Фам, – как только глаза привыкнут. – В нише стало темно, как в угольной яме. Это было настоящее окно, а не дисплей с усилением. Фам пододвинулся к Суре. – Видишь, четыре яркие звезды Копьеносца. Звезда Канберры чуть удлиняет его копье. – Глупо! Она же не знает неба Канберры! Он продолжал что-то говорить, не соображая сам, что, лишь бы скрыть то, что чувствовал. – Но даже не это меня добило: ну, стало мое солнце обычной звездой, ну и что? Дело вот в чем: вот созвездия – Копьеносец, Дикий Гусь, Плуг. Я пока еще могу их узнать, хотя их форма изменилась. Я знаю, этого и надо было ожидать. Я рассчитывал и куда более сложные вещи. Но вот это меня стукнуло. Через одиннадцать лет мы уйдем так далеко, что изменится все небо. Тут-то до меня дошло, как далеко мы забрались и как очень далеко еще отправимся.

Он сделал в темноте жест рукой, и его ладонь легонько хлопнула по гладкой выпуклости ее штанов сзади. У Фама перехватило горло, и бесконечно долгое мгновение его рука застыла, и пальцы касались обнаженной плоти над поясом брюк. Он не заметил раньше – ее блузка была даже не заправлена в штаны. Рука его скользнула вперед, вокруг ее талии, вверх по гладкой кривизне живота, и остановилась только коснувшись грудей. Это был хапок. Измененный, неуверенный, но определенно хапок.

Реакция Суры была столь же быстрой, как у Цины Рао. Она вывернулась, грудь ее вдвинулась в его другую руку. Фам не успел отойти с ее дороги, как рука Суры охватила его за шею, пригнула вниз… в долгом, крепком поцелуе. Искры били в тело там, где его губы касались ее губ, где лежала его рука, где она вдвинула ногу между его ног.

И она стала выдирать его рубашку из штанов, сдвигая тела в долгом едином прикосновении. Оторвавшись от его губ, она тихо засмеялась.

– Господи! Я мечтала наложить на тебя руки еще с тех пор, как тебе стукнуло пятнадцать!

Почему же ты не сделала? Я же был в твоей власти.

Это была его последняя связная мысль. В темноте таились куда более интересные вопросы. Как соприкоснуться, как соединить гладкие концы твердого и мягкого. Они мотались от стенки к стенке, и бедный Фам так и не нашел бы пути, если бы не его партнерша и наставница.

Потом она зажгла свет и показала ему, как делать это в спальном гамаке. Потом снова при выключенном свете. Потом, долгое время спустя, они плавали, измученные, в темноте. Мир и радость, и его руки были полны ею. Волшебная тусклость звезд после долгой темноты стала казаться почти яркой. Достаточно яркой, чтобы видеть блеск глаз Суры, белизну ее зубов. Она улыбалась.

– Ты был прав, говоря о звездах, – сказала она. – Видеть скольжение звезд и знать, насколько мы малы по сравнению с ними – это слегка гнетет.

Фам нежно прижал ее к себе, но сейчас он был настолько удовлетворен, что даже мог понять смысл ее слов.

– Да, это пугает. И в то же время я гляжу на них и понимаю, что со звездолетами и анабиозом мы вне их и вне их власти. Мы делаем из вселенной все, что хотим.

Белизна ее улыбки стала шире.

– Фам, ты, кажется, не изменился. Я помню маленького Фама первых дней, когда ты еле-еле мог связать два слова. Ты настаивал, что Кенг Хо – империя, а я тебе объясняла, что мы – торговцы, и ничем другим быть не можем.

– Помню, но все равно не понимаю до конца. Как давно существует Кенг Хо?

– Как синоним слов «торговый флот»? Уже тысячи две лет.

– Это дольше многих империй.

– Конечно, и отчасти это потому, что мы – не империя. У Кенг Хо двухтысячелетней давности был другой язык и другая культура, не имеющая ничего общего с нынешней. Я уверена, что такие образования существуют в Людском Космосе повсюду. Это не правительство, а процесс.

– Просто куча народу, которая занимается одним делом?

– Ты точно сказал.

Фам какое-то время помолчал. Она просто не понимает.

– Ладно. Сейчас это все так. Но разве ты не видишь власти, которую это вам дает? Вы – держатели высоких технологий на многие световые годы пространства и тысячи лет времени.

– Нет. Это как сказать, что морской прибой может править планетой: он повсюду, он силен, и кажется координированным.

– Вы можете создать сеть – как сеть флота, которую использовали на Канберре.

– Скорость света, Фам. Помнишь? Ничего быстрее не бывает. Я понятия не имею, что делают торговцы на том конце Людского Космоса – и самая лучшая информация будет устаревшей на сотни лет. В основном ты видел организацию сети в масштабе «Репризы», ты изучил, как работает сеть малого флота. Сомневаюсь, что ты можешь себе представить, какая нужна сеть для поддержки планетной цивилизации. Ты увидишь Намчен. Каждый раз при посещении подобных мест мы теряем часть экипажа. Жизнь с планетной сетью, когда ты можешь общаться с миллионами людей при миллисекундных задержках – этого ты пока не видел и не представляешь. Уверена, что на Намчене ты тоже нас покинешь.

– Я никогда…

Но тут она повернулась в его объятиях, скользнула по нему грудью, рука ее потянулась вниз, коснулась…

Возражения Фама были заглушены электрическим разрядом реакции его тела.

После этого Фам перебрался в каюту Суры. Они проводили вместе столько времени, что остальные участники Вахты в шутку обвиняли Фама в «похищении капитана». Сура Винж стала для Фама бесконечной радостью, но дело было не только в утоленном вожделении. Они говорили и говорили, спорили и спорили… и определили курс на остаток своей жизни.

Иногда он вспоминал Синди. И она, и Сура взяли его, открыли ему новый мир. Обе они учили его, спорили с ним и верили ему. Но они были разными, как зима и лето, как пруд и океан. Синди встала за него, рискуя жизнью, встала одна против всей королевской рати. В самых смелых мечтах Фам не мог себе представить, чтобы Сура пожертвовала своей жизнью при таких шансах против. Нет, Сура была бесконечно рассудительна и осторожна. Это она проанализировала риск пребывания на Канберре, решила, что успех маловероятен – и убедила в этом достаточно людей, чтобы выдурить у комитета флота один корабль и удрать из пространства Канберры. Сура Винж планировала на дальний срок, предвидела проблемы, которых не видел никто другой. В перепутанном моральном пантеоне Фама она была куда меньше Синди… и куда больше.

Сура так и не приняла его представление о звездном королевстве Кенг Хо. Но она не просто отрицала, она засыпала его книгами по экономике и по истории, загрузившие его чтением на десятилетия. Разумный человек принял бы ее точку зрения – столько было вещей, понятных с точки зрения «здравого смысла», где Фам Нювен уже успел дать маху. Но у Фама оставалось его прежнее упрямство. Может быть, это у Суры шоры на глазах.

– Мы можем построить межзвездную сеть. Просто она будет… медленной.

– Ага! – расхохоталась Сура. – Хорошо сказано – медленной! Запрос – отзыв – подтверждение займут где-то тысячу лет!

– Ладно, очевидно, протоколы будут другими. И их использование тоже. Но все равно случайное функционирование торговли может смениться чем-то более… выгодным. – Он чуть не сказал «сильным», но знал, что лишь получит в ответ насмешки над своим «средневековым» умонастроением. – Можно держать плавающую базу данных Клиентов.

Сура мотнула головой:

– Устаревшую на сто или тысячу лет.

– Можем поддерживать стандарты языка людей. Наши стандарты программирования сети переживут любое из правительств клиентов. Наша культура торговли пребудет вечно.

– Кенг Хо – всего лишь одна рыба в случайном море торговцев… А! – Фам увидел, что она наконец поняла. – Значит, «культура» нашего вещания даст участникам торговое преимущество. И так возникнет эффект ее усиления.

– Именно так! И можем закрыть вещание шифром, чтобы защититься от ближайшей конкуренции. – Фам хитро улыбнулся. Дальше шло нечто, чего никогда не придумал бы маленький Фам, и даже, быть может, его отец, Король Всех Северных Земель. – На самом деле можем часть вещания вести открыто. Например, материалы по языковым стандартам, или простейшие материалы наших технических библиотек. Я читал истории наших Клиентов. До самой Старой Земли прослеживается зарождение, подъем цивилизации, падение и чуть ли не вымирание местного человечества. Со временем вещание Кенг Хо может сдемпфировать эти колебания.

Сура кивала, и в глазах ее виднелось отражение далеких перспектив.

– Да. Если сделать все правильно, то в итоге культуры Клиентов заговорят на нашем языке, приспособятся к потребностям нашей торговли и будут использовать наши среды программирования…

Взгляд ее уперся Фаму в лицо:

– Значит, у тебя все еще империя на уме?

Фам только улыбнулся.

У Суры был миллион возражений, но она ухватила дух идеи, переплавила его в своем опыте, и теперь ее воображение работало в одной упряжке с воображением Фама. Шли дни, и возражения Суры стали больше походить на предложения, а споры их – на совместное планирование.

– Фам, ты псих… но это неважно. Наверное, таким честолюбивым может быть только псих из средневековья. Это будто… будто мы выкраиваем цивилизацию из одного куска материи. Можем создать собственные мифы или собственные соглашения. Мы будем в основе всего.

– И переживем любую конкуренцию.

– О Господи, – тихо сказала Сура. (Незадолго до того они придумали «Господа Всея Торговли» и целый пантеон богов поменьше.) – Знаешь, Намчен будет идеальным местом для старта. Они настолько развиты, насколько вообще может быть цивилизация, но заражены некоторым цинизмом и декадансом. Техники-пропагандисты у них лучшие за всю историю человечества. То, что ты предлагаешь – вещь странная, но по сравнению со сложными рекламными кампаниями планетарной сети вполне тривиальная. Если мои двоюродные все еще около Намчена, я ручаюсь, что они эту операцию финансируют. – Она радостно, почти по-детски рассмеялась, и Фам понял, как давил на нее страх банкротства и бесчестья. – Черт, мы же еще и прибыль получим!

Весь остаток Вахты был непрерывной оргией воображения, изобретений и вожделения. Фам придумал сочетание направленного и широковещательного межзвездного радио, нашел схемы, которые позволяли синхронизировать флоты и семьи в течение столетий. Сура одобрила большинство проектов протоколов, и в глазах ее было явное восхищение и восторг. Насчет же инженерии работы с людьми – план Фама был наследием военачальников и военных флотов, и Сура просто над ним хохотала. Фам не оспаривал ее суждения. В конце концов в смысле работы с людьми он вряд ли поднялся выше тринадцатилетнего подростка из средневековья.

На самом деле отношение Суры стало куда более восхищенным, чем покровительственным. Фам помнил их последний разговор перед его первым погружением в анабиозный гроб. Сура калибровала радиоактивные охладители, проверяла гипотермические добавки.

– Мы выйдем почти одновременно, Фам, я на несколько килосекунд раньше тебя. И буду готова тебе помочь. – Она улыбнулась, и он ощутил ее внимательный нежный взгляд. – Не беспокойся.

Фам что-то небрежно ответил, но конечно, она видела, как он напряжен. Она заговорила о другом, пока он влезал в гроб – монолог с их планами и мечтами, рассказ о том, что будет, когда они прибудут на Намчен. И вот настал момент, и она застыла в нерешительности. Потом наклонилась, поцеловала его в губы. Улыбка ее была чуть дразнящей, но она смеялась и над собой тоже.

– Спокойного сна, милый принц.

Потом она ушла, и лекарства начали действовать. И совсем не было холодно. Последняя мысль как-то странно осветила его прошлое. В детстве Фама на Канберре отец был далекой фигурой. Братья – смертельной угрозой самому его существованию. Синди – Синди он потерял раньше, чем сам это понял. Но Сура Винж… это было чувство выросшего ребенка к любящему родителю, чувство мужчины к своей женщине, чувство человека к дорогому другу.

В каком-то смысле Сура Винж и была для него всем этим. Большую часть своей долгой жизни Сура Винж казалась его другом. И хотя она в конце концов предала его – но тогда, вначале, Сура была человеком хорошим и правдивым.

Кто-то слегка встряхнул его, помахал рукой перед лицом.

– Эй, Тринли! Фам! Ты еще здесь?

Это был Дзау Цинь, и лицо его было слегка озабоченным.

– Э-гм, да. Все нормально.

– Ты уверен? – Цинь еще несколько секунд посмотрел, потом отодвинулся в свое кресло. – У меня был дядя, и у него тоже иногда вот так глаза стекленели. Это были приступы, и он…

– Ничего, все в порядке. Лучше не бывает. – Фам снова добавил в голос надутости. – Я просто размышлял, вот и все.

Это заявление спровоцировало смех вокруг всего стола.

– Размышлял? Плохая привычка, старик!

И озабоченность исчезла. Фам теперь слушал внимательно, время от времени громогласно вставляя свое мнение.

На самом деле эти приступы мечтаний были свойством его личности по крайней мере с момента отлета с Канберры. Его охватывали воспоминания о планах, и он уходил в них, как некоторые уходят в видеоленты с погружением. По крайней мере одну сделку он из-за этого испортил.

Уголком глаза Фам заметил, что Чиви ушла. Да, детство этой девочки было похоже на его собственное, и, быть может, это сказалось на ее воображении и энергии. Он часто задумывался, не имеет ли отношения сумасшедшее стрентманнианское обращение с детьми к истории пребывания Фама на «Репризе». Но, когда они в тот раз добрались до своей цели, дела пошли лучше. А бедная Чиви нашла здесь только смерть и обман. Но она продолжает идти…

– У нас уже есть несколько хороших переводов, – продолжал Траг Силипан тему пауков. – Я командую переводчиками-зипхедами у Рейнольт. – Траг скорее был там служителем, чем управляющим, но никто его не поправил. – И я вам говорю, в любой день мы можем начать получать информацию о том, какова была исходная цивилизация пауков.

– Не знаю, Траг. Все говорят, что это деградировавшая колония. Но если пауки есть в космосе еще где-то, почему мы их радио не слышали?

Фам:

– Послушайте, мы уже об этом говорили. Арахна должна быть колонией. Система слишком неблагоприятна для зарождения жизни.

Кто-то еще:

– А может быть, у этих тварей просто нет Кенг Хо.

Смешки за столом.

– Нет, все равно должно быть много радиошумов. Мы бы их услышали.

– Может быть, остальные очень далеко, где-нибудь в Персее…

– Или они ушли так далеко, что уже не используют радиосвязь. А этих ребят мы заметили только потому, что они начали сначала.

Это был старый-старый спор, часть тайны, восходившей к Веку Несбывшихся Мечтаний. Именно это-то и подталкивало людей к изучению Арахны. И уж точно это вело Фама.

И конечно, Фам уже нашел Нечто Новое, нечто такое сильное, что происхождение пауков стало для него теперь второстепенным вопросом. Фам нашел фокус. С помощью фокуса эмергенты превращали самых талантливых своих людей в преданные машины для мысли. Болван вроде Трага Силипана мог получить эффективный перевод простым нажатием кнопки. Чудовище вроде Томаса Нау получало недреманное око. Фокус давал эмергентам власть, которой не было никогда и ни у кого, точность, не доступную ни одной машине, терпение, не доступное ни одному человеку. Это было одно из Несбывшихся Мечтаний – но они этого добились.

Глядя, как вещает Силипан, Фам понял, что настал наконец очередной этап его плана. Эмергенты низших классов приняли Фама Тринли. Нау его терпит, даже потакает, считая, что Фам может, сам того не зная, оказаться окном к военному складу ума Кенг Хо. Настало время узнать побольше о фокусе. От Силипана, от Рейнольт… и когда-нибудь узнать технические аспекты этого дела.

Фам пытался построить истинную цивилизацию во всем Людском Космосе. Несколько кратких столетий казалось, что он может преуспеть. В конце его предали. Но Фам давно уже понял, что предательство – всего лишь обнажение провала. То, что сделали с ним у разлома Брисго Сура и другие, было неизбежным. Межзвездная империя покрывает слишком большое пространство, слишком долгое время. Для нее мало доброты и справедливости. Нужно преимущество.

Фам Нювен поднял пузырек с «Алмазом и льдом» и выпил непроизнесенный тост за уроки прошлого и обещания будущего. На этот раз он сделает все правильно.