Пламя над бездной Виндж Вернор
— Фам, что за… — начала Равна.
— Да, господин.
— …фигню ты затеял?
— Командные права, — не обращал на нее внимания Фам. — Предоставленные мне во время отлучки наездников. Они еще в силе?
— Так точно.
У наездников было тридцать часов на планирование обороны. Слишком легко все получается, слишком легко.
— Прекратить командные права наездников. Изолировать их.
— Сделано, господин! — донесся ответ корабля. Врет! Но что можно сделать? Поднимающийся панический страх достиг апогея — и вдруг Фам ощутил полное хладнокровие. Он ведь из Кенг Хо… и он несет в себе богошок.
Оба наездника были в одной каюте, Зеленый Стебель в другом коконе хирурга. Фам открыл окно в эту каюту. Синяя Раковина сидел на стене возле хирурга. Вид у него был увядший, как тогда, когда он услышал о Сьяндре Кеи. Он выгнул ветви в сторону окна.
— Сэр Фам! Корабль мне сказал о прекращении моих командных прав?
— Что ты творишь, Фам?
Равна зацепилась ногой за пол и смотрела на него горящим взглядом. Фам оставил без ответа оба вопроса.
— Как там Зеленый Стебель? — спросил он.
Ветви отвернулись в сторону и, казалось, обвисли еще больше.
— Она жива… Я благодарен вам, сэр Фам. Сделать то, что вы сделали, — великое искусство. Учитывая все обстоятельства, я бы не решился просить о большем.
А что я сделал?
Он вспомнил, как стрелял по Зеленому Стеблю. Он что, сдвинул прицел? Фам заглянул внутрь хирурга. Там было все не так, как в приборе для людей. Пространство было почти полностью заполнено водой с интенсивной аэрацией вокруг ветвей пациента. Спящая (?) Зеленый Стебель казалась еще более хрупкой, чем ему помнилось, и ветви ее беспорядочно колыхались в воде. Некоторые были оборваны, но тело, кажется, не пострадало. Глаза Фама опустились к основанию стебля, которым обычно наездник крепился к тележке. Обрубок заканчивался облаком трубок хирурга. И Фам вспомнил последний выстрел, выбивший тележку из-под Зеленого Стебля. Что же представляет собой наездник, которому не на чем ездить?
Он с усилием отвел глаза от обрубка.
— Я удалил твои командные права, потому что я тебе не доверяю. Мой бывший друг, орудие моего врага.
Синяя Раковина не ответил. Тогда заговорила Равна:
— Фам, без Синей Раковины я бы ни за что не вытащила тебя с этой базы. И после этого мы торчали в самой середине системы «Вечного Покоя». Охранные спутники вопили, требуя нашей крови, — они догадались, что мы люди. Апраханти хотели взять штурмом гавань и добраться до нас. Без Синей Раковины мне бы никогда не убедить местную охрану позволить нам уйти в гиперпрыжок — нас бы наверняка взорвали, стоило нам только выйти из плоскости кольца. Мы бы все уже были мертвы, Фам.
— Ты знаешь, что там было?
В лице Равны стало чуть меньше негодования.
— Знаю. Но ты пойми, что такое тележка. Это же механическое дополнение. И кибернетическое сердце от механических исполнителей очень легко отсоединить. Это те парни крутили колеса и наводили бластер.
Хм. В окне за спиной Равны Синяя Раковина стоял, не шевеля ветвями, не выражая согласия. Торжествуя?
— Это не объясняет, почему Зеленый Стебель заманивала меня в западню. — Он поднял руку. — Да, я знаю, ее вынудили, но маленькая закавыка, Равна: она не колебалась. Она это делала с энтузиазмом, радостно. — Фам оглянулся через плечо. — Она была не под принуждением.
Разве ты этого не говорил, Синяя Раковина?
Долгое молчание, и голос Синей Раковины:
— Да, сэр Фам.
Равна повернулась, отплывая назад, чтобы видеть их обоих.
— Но ведь… но ведь это все равно абсурд! Зеленый Стебель была с нами с самого начала. Она тысячу раз могла бы уничтожить корабль — или передать информацию наружу. Зачем же рисковать такой дурацкой засадой?
— Да. А почему они не предали нас раньше…
Пока Равна не задала этот вопрос, Фам не знал на него ответа. Он знал факты, но теория, которая бы их объясняла, не складывалась. Теперь все стало на места: и засада, и его сны в хирурге, и даже все парадоксы.
— Потому что раньше она не была предательницей. Мы и в самом деле ускользнули с Ретрансляторов без преследования, так, что никто не знал о нас, и уж тем более о нашей цели. Конечно, никто не ожидал появления людей на Гармоничном Покое. — Он помолчал, сопоставляя все это еще раз. Засада… — Эта засада, она не была глупой, она была лишь только полностью импровизированной. У противника не было резервов. Оружие было безмозглое и простейшее… — догадка! — …да если ты посмотришь на остатки тележки Зеленого Стебля, спорить могу: ее лучевой пистолет переделан из плазменного резака. Единственным датчиком на поставленной мине был детектор движения — тоже с какой-то мирной аппаратуры снятый. Все эти приспособления были собраны в спешке лицами, которые не ждали боя. Нет, для противника наше появление было большим сюрпризом.
— Ты думаешь, апраханти могли…
— Да не апраханти! По твоим словам выходит, что они появились на сцене только после стрельбы, когда луна наездников стала вопить про нас на всю систему. Кто бы за этим ни стоял, он не зависит от больших бабочек и должен иметь по очень немного агентов в очень многих звездных системах — широкая сеть ушей, слушающих то, что ему интересно. Они заметили нас, и, как бы ни был слаб этот их форпост, они попытались захватить наш корабль. Объявили они о нас, только когда мы от них отбились. Так или иначе, а они не хотели, чтобы мы ушли. — Фам ткнул пальцем в окно ультраволнового слежения. — Если я правильно понял эту картинку, у нас на хвосте кораблей пятьсот.
Глаза Равны метнулись к дисплею и обратно. И голос ее был лишен интонаций:
— Да. Это часть главного флота апраханти и…
— Их будет еще целая куча, только уже не от бабочек.
— Так что ты хочешь сказать, в конце концов? Зачем наездникам желать нам зла. Заговор? Бессмыслица. У них никогда не было национального государства, не говоря уже о межзвездных империях.
Фам кивнул:
— А только мирные поселения — вроде этой охранной луны — в многовидовых цивилизациях по всему Краю. — Его голос стал тише. — Нет, Рав, наш настоящий противник — не наездники, а то, что за ними стоит. Страумское Отклонение.
Недоверчивое долгое молчание, но Фам заметил, как крепко сжались ветви Синей Раковины. Этот знал.
— Это единственное объяснение, Равна. Зеленый Стебель на самом деле была нашим другом, и преданным другом. Мое предположение состоит в том, что лишь немногие наездники находятся под управлением Отклонения. Когда Зеленый Стебель попала с ними в контакт, ее тоже обратили.
— Это невозможно, Фам! Здесь же Середина Края! У Зеленого Стебля есть храбрость, есть упорство! Никакая промывка мозгов не изменила бы ее так сразу.
И в глазах Равны мелькнули искры отчаянного страха. Так или иначе, а какая-то ужасная вещь должна оказаться правдой.
А я стою здесь, живой, и говорю. Аргумент в пользу богошока. Может быть, еще есть шанс! И Фам произносил слова чуть ли не в тот момент, когда начинал понимать сам:
— Зеленый Стебель была верным другом, и все же обращена за несколько секунд. Это не было перепрограммированием ее тележки, не было наркотиком. Это было так, как если бы и наездник, и тележка были заранее запрограммированы на немедленный ответ. — Он посмотрел на Синюю Раковину, желая оценить реакцию на то, что он сейчас скажет. — Наездники долго ожидали своего создателя. Раса эта древняя, древнее всех, кроме уже одряхлевших. Они есть повсюду, но их немного, они всегда практичны и миролюбивы. Когда-то в самом начале — несколько миллиардов лет назад — их предшественники попали в эволюционный тупик. Их создатель построил первые тележки и создал первых наездников. Теперь я, кажется, знаю, кто это был и зачем. Да, я знаю, что были и другие ветви их эволюции. Что поразительно именно в этой — насколько стабильной она оказалась. Синяя Раковина говорит, что большие тележки — это «традиция», но я бы это слово применял к культурам, да и то в гораздо меньших масштабах времени. Большие тележки сегодняшних дней идентичны тем, что были миллиарды лет назад. И это устройства, которые можно построить в любом месте Края — но конструкция их, несомненно, принадлежит Верхнему Краю или Переходу.
Когда-то это был один из величайших щелчков по самолюбию, полученных им от Края. Он тогда смотрел проектные чертежи — на самом деле результаты рассечения — тележек. С виду это было механическое устройство, даже с движущимися частями. Текстовое пояснение гласило, что всю конструкцию можно изготовить на простейшей из фабрик, едва ли более сложной, чем встречаются кое-где в Медленной Зоне. И все же ее электроника казалась случайной массой компонентов без какой бы то ни было иерархической структуры или модульности. И она работала, и гораздо лучше, чем любая аналогичная конструкция людей, хотя вопросы ремонта и отладки даже и не возникали.
— В Крае никто не понимает всего потенциала тележки, не говоря уже об адаптационных возможностях ее наездника. Верно, Синяя Раковина?
Наездник сильно хлопнул всеми ветвями по своему центральному стеблю. И снова раздался яростный треск. Такого Фам раньше не видел. Гнев? Ужас? Голос из кодера Синей Раковины был искажен нелинейностями:
— Ты спрашиваешь? Спрашиваешь? Чудовищно просить меня помочь тебе в этом… — Голос соскользнул в ультразвук, и наездник онемел, дрожа всем телом.
Фам из Кенг Хо почувствовал укол стыда. Тот, другой, знал и понимал..: и заслуживал лучшего. Наездников следует уничтожить, но нельзя заставлять слушать его рассуждения. Рука его метнулась отключить связь… и остановилась. Нет. Это последний шанс увидеть Отклонение… во плоти.
Взгляд Равны метался между человеком и наездником, и Фам знал, что она поняла. На лице ее было то же страдание, как тогда, когда дошла весть от Сьяндры Кеи.
— Ты говоришь, что Отклонение создало исходные тележки.
— И наездников тоже переделало. Это было сделано давно и, конечно, не тем экземпляром Отклонения, который создали страумеры, но…
«Погибель» — это было другое общепринятое название Отклонения и куда более близкое к точке зрения Старика. Несмотря на всю Переходную природу Отклонения, его поведение было больше похоже на эпидемию, чем на что-либо другое. Может быть, именно этим оно смогла обмануть Старика. Но теперь Фам понял: Погибель жила в кусочках, неимоверно разбросанных во времени. Она пряталась в архивах, выжидая идеальных условий. И создала для своего расцвета помощников.
Фам посмотрел на Равну и понял кое-что еще.
— Рав, у тебя было тридцать часов на размышление. Ты видела записи из моего скафандра. Наверняка ты сама кое до чего додумалась.
Она уронила глаза.
— Немного, — призналась она. Но хотя бы больше не отрицала.
— Ты знаешь, что мы должны сделать, — мягко сказал он. Теперь, когда он понял, что надо сделать, богошок ослабил хватку. Его воля будет исполнена.
— Что же именно? — спросила Равна. Будто сама не знала.
— Две вещи. Сообщить это на Сеть.
— А кто поверит?
Сеть миллионов неправд.
— Достаточно. Те, кто посмотрят, поймут, увидят, где правда… и предпримут нужные действия.
Равна качнула головой:
— Нет.
Это слово было сказано почти неслышно.
— Сеть должна знать, Равна. Мы открыли то, что может спасти тысячи миров. Это — скрытый кинжал Погибели, по крайней мере в Среднем Крае.
Равна опять качнула головой:
— Но сказать эту правду — тоже значит убить миллиарды.
— Это самозащита! — Он медленно оттолкнулся от потолка и притянулся к палубе.
У Равны в глазах стояли слезы.
— Именно это они и говорили, убивая мою семью и мои миры… И я в таком участвовать не буду.
— Но ведь в этот раз это правда!
— Хватит с меня погромов, Фам.
Мягкая решимость… и почти невероятная.
— Ты хочешь сама принять решение, Рав? Мы же знаем кое-что о том, что другие — лидеры, мудрее каждого из нас — должны быть свободны решать. Ты не дала бы им сделать этот выбор?
Она заколебалась, и на минуту Фаму показалось, что ее цивилизованная законопослушная сущность возьмет вверх. Но Равна упрямо подняла голову.
— Да, Фам. Я отказываю им в этом выборе.
Он издал какой-то нечленораздельный звук и подплыл к командной консоли. Нет смысла зря болтать, когда еще так много нужно сделать.
— Фам, мы не будем убивать Зеленого Стебля и Синюю Раковину.
— Нет выбора, Рав. — Его пальцы бегали по кнопка консоли. — Зеленый Стебель уже превращена, и мы не знаем, сколько этого осталось после разрушения ее тележки. Мы понятия не имеем, когда превратится Синяя Раковина. Мы не можем ни взять их с собой, ни отпустить.
Равна отплыла в сторону, не сводя глаз с его пальцев.
— П-подумай, Фам, кого ты будешь убивать, — тихо произнесла она. — Ты сам сказал, у меня было тридцать часов, чтобы обдумать мои решения, тридцать часов, чтобы предвидеть твои.
— Вот как. — Фам убрал руки от кнопок. Гнев (богошок?) на миг овладел его мыслями. «Равна, Равна, Равна!» — прозвучал в голове его голос, будто прощаясь. И снова им овладело хладнокровие. Он так боялся, что наездники обратили на свою сторону корабль! А вместо этого эта глупая дура добровольно стала на их сторону. Он медленно подплыл к ней, почти автоматически принимая боевую стойку. — И как же ты намерена помешать мне сделать то, что должно сделать?
Но он уже догадался.
Она не попятилась, даже увидев его руку в сантиметре от своего горла. И залитые слезами глаза смотрели храбро.
— К-как ты думаешь, Фам? Пока ты был в хирурге… я кое-что переделала. Рань меня — и ты будешь ранен сильнее. — Ее глаза метнулись к окну у него за спиной. — Убей наездников… и ты умрешь сам.
Они смотрели друг на друга, оценивая. Может быть, в стенах и не было скрытого оружия. Может быть, он может убить ее и она не сможет защищаться. Но корабль можно было запрограммировать убить его тысячью способов. И тогда останутся только наездники… летящие в сторону Дна за своим призом.
— Что же мы будем тогда делать? — спросил он наконец.
— T-то, что и раньше, — лететь спасать Джефри. Восстанавливать Контрмеру. Я наложу на наездников ограничения.
Перемирие с чудовищами под наблюдением дуры.
Он оттолкнулся, обогнул ее, как предмет мебели, и выплыл в осевой коридор. За своей спиной он услышал всхлипывания.
Несколько дней они избегали друг друга. У Фама был поверхностный доступ к консоли управления кораблем. Он нашел самоубийственные программы, пронизывающие весь уровень приложений. Но странная вещь, которая была бы причиной для злости на себя, если бы Фам был на таковую способен: все изменения были сделаны через несколько часов после его стычки с Равной.
Слава Силам, я тогда этого не знал.
Эта мысль исчезла, как только появилась.
Итак, этот фарс будет продолжаться до конца — тягучая игра лжи и уверток. И Фам сурово настроился на выигрыш этой игры. За ним — флоты, вокруг — предатели. Но силой Кенг Хо и его собственного богошока Отклонение будет разбито. Наездники будут разбиты. И при всей ее храбрости и честности, будет разбита и Равна Бергсндот.
30
Тиратект проигрывала битву в себе самой, битву со Свежевателем. О, эта битва еще и близко не подошла к концу, но можно сказать, прилив сменился отливом. Вначале были мелкие триумфы, вроде как когда она подстроила, чтобы Амдиджефри играл с коммуникатором корабля один, и даже сами дети не заподозрили, что это ее работа. Но прошло столько декад, и теперь… Иногда она владела собой полностью. Другие дни — и эти казались самыми счастливыми — начинались с того, что ей казалось, что она себя контролирует.
Пока еще не ясно было, какой день будет сегодня.
Тиратект шла по лесам, возвышавшимся над стенами нового замка. Он был новым, но замком не стал. Булат строил в панической спешке. Южная и западная стены были очень толсты, с туннелями внутри. Но на северной стороне были места, где за нагромождением камней была просто деревянная изгородь. В имевшееся у Булата время больше сделать было невозможно. На минуту Тиратект остановилась, вдыхая запах свежераспиленных бревен. Склон Холма Звездолета был как никогда красив. Дни становились длиннее, и теперь между закатом и восходом были только долгие сумерки. Снег сжался до обычных летних пятен, оставив вереск, ждущий тепла, чтобы зазеленеть. Отсюда было видно на мили, до голубоватого туманного моря, изогнувшегося у прибрежных островов.
С точки зрения житейской мудрости атака на новый замок — даже в таком безобразном состоянии — силами меньше орды будет самоубийством. Но Резчица на эту мудрость наплюет. Старуха думает, что у нее есть секретное оружие, которое разобьет эти стены с расстояния трехсот футов. Даже сейчас шпионы Булата доносят, что резчики проглотили наживку и выдвигают свою маленькую армию и грубо сляпанную пушку к побережью.
Она сошла по ступеням во двор и услышала далекий гром. К северу от Долины Ручьев канониры Булата начали утренние учения. При хорошем состоянии атмосферы это было слышно. Вблизи ферм испытания не проводились, и никто, кроме приближенных Слуг и избранных рабочих, об орудиях не знал. А было сейчас у Булата тридцать стволов и достаточно пороха.
Больше всего не хватало артиллеристов. Вблизи шум стрельбы был адским. Орудийная прислуга глохла. Да, зато сами орудия: они били почти на восемь миль; втрое дальше, чем у резчиков. Они могли стрелять «бомбами», начиненными порохом, которые при ударе взрывались. За северной стеной были места, где лес был прорежен и разворошенная земля обнажила скалы — от постоянного артиллерийского огня.
А скоро — может быть, сегодня — свежеватели получат радио.
Будь ты проклята, Резчица!
Конечно, Тиратект никогда не видела Резчицы, но Свежеватель отлично знал эту стаю: в основном он был отпрыском Резчицы. «-Кроткая Резчица» породила его и воспитала для власти. Это Резчица обучила его свободе мысли и эксперимента. Резчица должна была бы знать гордость, живущую в душе Свежевателя, должна была знать, что он дойдет до таких краев, до которых она не осмелится. И когда чудовищная натура новой стаи стала ясна, когда открылись его первые «эксперименты», Резчице надо было приказать убить его — или хотя бы разделить на фрагменты. А ему вместо этого позволили удалиться в изгнание… и создавать таких, как Булат, и вместе они создали новых чудовищ, дабы построить в конце концов иерархию безумия.
Теперь, когда прошло сто лет, Резчица хочет исправить свою ошибку. Она приходит со своими игрушечными пушками, самоуверенная и беспечная, как всегда. И попадет в ловушку огня и стали, откуда никто из ее стай не выберется живым. Если бы хоть как-то ее предупредить! Единственное, почему Тиратект оставалась здесь, — это была ее клятва самой себе: повергнуть Движение свежевателей. Если бы Резчица знала, что ее здесь ждет, если бы она хоть знала о предателе в собственном лагере, еще был бы шанс. Прошедшей осенью Тиратект даже склонялась к тому, чтобы послать на юг анонимное письмо. Были торговцы, которые путешествовали по обеим странам. Воспоминания Свежевателя подсказали ей, которым из них можно более или менее доверять. И она уже почти передала одному из них записку, листок шелковой бумаги, где сообщалось о приземлении звездолета и спасении Джефри. Так она разминулась со своей смертью меньше чем на день: Булат показал ей донесение с юга — о втором человеке и о работе Резчицы с «компьютером». В донесении были факты, которые могли быть известны только кому-то на самом верху у Резчицы. Кому? Она не спросила, но полагала, что это Хранитель — Свежеватель в ней хорошо помнил эту стаю. У них были кое-какие дела. Хранитель не унаследовал ничего из гения их общего родителя, зато в нем был колоссальный запас приспособленчества.
Булат показал ей донесение, только чтобы потешить свое тщеславие, показать Тиратект, что он преуспел в том, чего Свежеватель даже не пытался сделать. И это действительно было свершение. Тиратект похвалила Булата с более чем обычной искренностью… и тихо отложила идею о предупреждении в долгий ящик. Если в совете королевы есть шпион, любое предупреждение будет бесцельным самоубийством.
Сейчас Тиратект шла через внешний двор замка. Здесь еще вовсю шли строительные работы, но рабочие команды были поменьше. Булат строил бревенчатые хижины по всему двору. Многие были пустыми. Булат надеялся убедить Равну посадить корабль на специальном месте возле внутреннего хранилища.
Внутреннее хранилище. Это было единственным, в чем замок соответствовал стандартам Скрытого Острова. Красивое строение. Оно вполне могло быть тем, чем представил его Булат для Амдиджефри: святилище для почитания корабля Джефри и твердыня для его защиты от нападения Резчицы. Центральный купол был гладкой поверхностью укосин и тесаного камня, широким, как главный зал совета Скрытого Острова. Обегая его по кругу, Тиратект смотрела на него парой глаз. Булат собирался облицевать купол лучшим розовым мрамором. С неба он будет виден на десятки миль. Волчьи ямы, встроенные в этот купол, были сердцевиной плана Булата, даже если спасатели не приземлятся в его другую западню.
Теневик с двумя другими высшими Слугами стоял на ступенях зала совета замка. При ее приближении они встали «смирно». Вся троица быстро отползла назад, скребя животами по камню… но не так быстро, как недавней осенью. Они знали, что прочие Фрагменты Свежевателя уничтожены. Проходя мимо них, Тиратект чуть не улыбнулась. При всей ее слабости, при всех ее проблемах с этими тремя она бы справилась играючи.
Булат уже был в зале, и он был один. Самые важные совещания всегда проходили именно так — Булат и она. Ей были понятны эти отношения. Вначале Булат просто ее боялся — единственной личности, которую он никогда, как он верил, не сможет убить. Десять дней он колебался между желанием ползать перед ней на брюхе и желанием ее расчленить. Забавно было видеть, что запреты, поставленные Свежевателем, все еще действуют. Потом пришла весть о смерти других Фрагментов. Она больше не была Свежевателем-В-Ожидании. И тогда она наполовину ждала прихода смерти. Но некоторым образом это сделало ее положение безопаснее. Теперь Булат боялся меньше, и удовлетворение его потребности в тайном совете не сочеталось с угрозой. Она была его демоном в бутылке: мудрость Свежевателя без той опасности, которую Свежеватель в себе нес.
В этот день он был почти небрежен и только слегка кивнул Тиратект, когда она вошла. Она кивнула в ответ. Во многих смыслах Булат был самым совершенным ее — то есть Свежевателя — созданием. Столько усилий было потрачено на его шлифовку. Столько элементов, стоивших целой стаи, пришлось принести в жертву, пока была создана комбинация, которая стала Булатом. Она — то есть Свежеватель — хотела яркости, беспощадности. И в роли Тиратект она теперь видела правду. Всем этим пластанием ножа по живому Свежеватель создал нечто очень жалкое. Странно, но иногда Булат казался самой несчастной из всех жертв Свежевателя.
— Готовы к главному испытанию? — спросила Тиратект. Уже давно «радио» были почти готовы.
— Через минуту. Я хотел спросить тебя о времени. Мои источники сообщают, что армия Резчицы уже в пути. Если они будут нормально двигаться, то доберутся за пять декад.
— А до прибытия корабля Равны не меньше трех декад.
— Именно. И от твоего старого врага мы избавимся раньше, чем начнем игру по высоким ставкам. Но в последних сообщениях двуногих есть что-то странное. Как ты думаешь, много ли они подозревают? Возможно ли, что Амдиджефри говорит им больше, чем мы знаем?
Подобную неуверенность Булат скрывал, пока Тиратект была Свежевателем-В-Ожидании. Она села перед тем, как ответить.
— Ты бы знал ответ, если бы дал себе труд лучше выучить язык двуногих, милый мой Булат, или дал бы мне это сделать.
Зимой Тиратект отчаянно пыталась поговорить с детьми наедине, передать кораблю предупреждение. Сейчас у нее было по этому поводу двоякое мнение. Амдиджефри был так прозрачен, так простодушен. Если бы дети заподозрили Булата в вероломстве, они бы этого не смогли скрыть. А что сделали бы спасатели, узнав, что Булат — негодяй? Тиратект однажды видела звездолет в полете и знала, что даже его приземление может быть страшным оружием. И к тому же…
Если план Булата выгорит, ему добрая воля чужаков не будет нужна.
А вслух Тиратект говорила другое:
— Пока ты можешь продолжать свой великолепный спектакль, тебе этого ребенка бояться нечего. Разве ты не видишь, что он тебя любит?
На миг Булат, казалось, был польщен, но тут же снова вернулась его подозрительность.
— Я не знаю. Амди, кажется, всегда меня поддразнивает, будто разгадал мою игру.
Бедняга Булат. Амдиранифани был величайшим его успехом, и он этого никогда не поймет. В этом единственном Булат превзошел своего Хозяина — он открыл и отшлифовал технику, которой когда-то пользовалась Резчица. Свежеватель посмотрел на своего бывшего ученика почти голодными глазами. Если бы только можно было снова полностью его переделать — страх и кромсающий нож можно было бы сочетать с любовью и преданностью. И то, что получилось бы, заслуживало бы имени Булата. Тиратект пожала плечами:
— Можешь положиться на мое суждение. Если будешь и дальше играть в доброту, оба ребенка будут тебе верны. А насчет сообщений двуногих: я тоже заметил в них некоторую перемену. Кажется, Равна более уверена насчет времени прибытия, но что-то у них там не так. Я не думаю, что они подозревают больше, чем раньше. Кажется, они приняли все из идей Амди насчет «радио», что Джефри предложил от своего имени. Кстати, эта ложь была хорошим ходом. Она должна была потешить их чувство превосходства. На честном поле боя мы, наверное, лучше их — и они об этом догадаться не должны.
— Но отчего они вдруг так напряглись?
Фрагмент пожал плечами:
— Терпение, дорогой мой Булат. Терпение и наблюдение. Может быть, Амдиджефри тоже это заметил. Можешь слегка его натолкнуть на мысль об этом спросить. Мое предположение — что у двуногих есть свои политические проблемы, о которых приходится волноваться. — Он замолчал и повернул к Булату все свои головы. — А твой «источник» у Резчицы — он может там покопаться насчет этого вопроса?
— Может быть, я ему велю. Этот Компьютер у Резчицы — огромное преимущество. — Булат минуту посидел в молчании, нервно жуя губы. Потом резко встряхнулся, будто отгоняя многочисленные угрозы, выползающие из всех углов. — Теневик!
Раздался звук бегущих лап. Приоткрылся люк, и просунулась одна голова Теневика.
— Да, господин?
— Принеси сюда эти радиоприборы. Потом спроси Амдиджефри, может ли он спуститься с нами поговорить.
Эти «радио» были красивыми вещицами. Равна утверждала, что их может изобрести цивилизация лишь чуть более развитая, чем народ Свежевателя. Но поверить в это было трудно. Так много было этапов изготовления, столько непонятных обходных путей. Конечный результат: восемь квадратов темноты размером в один ярд. В странном материале сверкали искорки золота и серебра. Но в этом по крайней мере не было тайны: часть серебра и золота Свежевателя ушла на изготовление.
Пришел Амдиджефри. Они метались по главному полу, тыкались в радио, кричали что-то Булату и Фрагменту Свежевателя. Иногда трудно было поверить, что на самом деле это не одна стая, что Двуногий — не один из ее элементов. Они держались друг за друга, как это делает единая стая. Больше, чем в половине случаев на вопросы, обращенные к Двуногому, отвечал Амди раньше, чем Джефри мог бы вставить слово, и при этом он использовал местоимение «я-стая» для обозначения их обоих.
Но сегодня, кажется, у них было какое-то несогласие.
— Милый господин Булат, можно мне его испытать, ну пожалуйста, господин Булат!
Джефри протрещал что-то по-самнорски. Когда Амди не стал переводить, он повторил то же самое медленнее, обращаясь непосредственно к Булату:
— Нет. Это (что-то) опасно. Амди (что-то) и еще маленький. И к тому же время (что-то) не позволяет.
Свежеватель напрягся, пытаясь уловить смысл. Проклятье. Рано или поздно незнание языка двуногих им выйдет боком.
Булат выслушал человека, потом издал великолепный вздох терпения.
— Амди, Джефри, прошу вас, успокойтесь. В чем дело?
Когда он говорил по-самнорски, Фрагмент Свежевателя понимал больше, чем в речи человеческого детеныша.
Амди возбужденно затараторил:
— Джефри говорит, что радиокуртки на меня велики. Но вы посмотрите, они же не так уж не подходят!
Амди распрыгнулся вокруг одного из черных квадратов, без всякой осторожности вытягивая его из бархатного чехла на пол. Потом обернул ткань вокруг головы и плеч самого большого своего элемента.
— Видите? Видите?
Из-под ткани высунулась головенка, глядя сначала на Булата, лотом на Тиратект с горячим желанием, чтобы они поверили.
Джефри что-то сказал, и стая Амди сердито в ответ визгнула. Потом перевела:
— Джефри всегда всего боится, но ведь кто-то должен испытать эти радио! У нас есть трудности со скоростью — радио расходится куда быстрее звука. И Джефри боится, что это может сбить с толку стаю испытателя. Так это глупость! Что может быть быстрее, чем мысль, когда головы вместе?
Он это сказал, как будто и в самом деле спрашивал. Тиратект-Свежеватель улыбнулся. Стая щенят не умела толком лгать, но Фрагмент подозревал, что Амди знает ответ на свой вопрос — и этот ответ не в его пользу.
На той стороне зала Булат сидел и слушал, склонив головы, — воплощенное доброжелательное терпение.
— Извини, Амди. Это слишком опасно, чтобы ты был первым.
— Но я смелый! И я хочу приносить пользу!
— Извини. Когда мы проверим, что это не опасно…
Амди испустил визг ярости, куда более высокий, чем обычная межстайная речь, почти в диапазоне мысли. Он заклубился вокруг Джефри, стуча хвостами по ногам человека.
— Гнусный предатель! — крикнул он и потом стал выкрикивать оскорбления по-самнорски.
Примерно десять минут ушло на то, чтобы успокоить его гнев до хмурой обиды. Они с Джефри сели на полу, ворчливо перебраниваясь по-самнорски. Тиратект смотрела на них и на Булата в другом конце зала. Если бы ирония выражала себя звуком, они бы все в этом зале оглохли. Свежеватель и Булат всю свою жизнь экспериментировали с другими — обычно до смерти. А теперь пришла жертва, которая буквально требует, чтобы ею пожертвовали, — а ей надо отказать, и сомнений в этом быть не могло. Даже если бы Джефри не выдвинул своих возражений, Амди был слишком ценной стаей, чтобы им рисковать. И к тому же он был восьмерным. А это чудо, что такая большая стая вообще может функционировать. Если это «радио» представляет опасность, то для Амди она будет куда серьезнее.
Значит, надо найти подходящую жертву. Которой не жалко. Разумеется, в подземных тюрьмах Скрытого Острова таких навалом. Тиратект вспомнила обо всех стаях, убийства которых она помнила. Как же она ненавидела Свежевателя и его хладнокровную жестокость! Я куда хуже Булата. Я создала Булата. Она вспомнила мысли, пришедшие час назад. Это был плохой день, один из тех, когда Свежеватель тайно выскальзывал из закутков ее разума, и она принимала силу его логики все больше и больше, пока наконец это не превращалось в рационализацию и она не становилась Свежевателем. Но все же еще несколько секунд она будет способна управлять собой. И что за это время можно сделать? Достаточно сильная душа может сама себя отвергнуть, может стать другой личностью… в конце концов, может покончить с собой.
— Я испробую радио.
Эти слова она сказала, не успев даже их подумать. Дура ты, баба.
— Что? — переспросил Булат.
Но слова были сказаны ясно, и Булат их слышал. Фрагмент Свежевателя сухо улыбнулся.
— Я хочу знать, на что способны эти радио. Позволь мне их испытать, дорогой мой Булат.
Они вынесли «радио» во двор, — к той стороне корабля, которая была скрыта от взглядов. Здесь сейчас будут Амдиджефри, Булат и она, кем бы она в этот момент ни была. Фрагмент Свежевателя засмеялся, почувствовав прилив страха. Эта дурочка вспомнила о дисциплине! Может быть, так будет лучше всего.
Он стоял в середине двора, пока человек помогал ему надевать эти радио доспехи. Странно видеть так близко от себя разумное существо да еще нависающее над тобой.
Неимоверно развитые лапы Джефри свободно закрепили куртки на его спинах. Материал был изнутри мягким, мертвящим. И, в отличие от обычной одежды, радио закрывали мембраны носителя. Мальчик пытался объяснять свои действия.
— Видишь? Вот это, — показывал он на угол плаща, — надевается вокруг головы. Там внутри есть (незнакомое слово), который передает звук в радио.
Фрагмент отодвинулся, когда мальчик попытался натянуть ткань ему на голову.
— Нет! Я не могу думать под этими плащами!
Только в такой позе, все элементы головами внутрь, он мог сохранять полное сознание. Хотя его самые слабые части уже впадали в изоляционную панику. Сознание, которое принадлежало Тиратект, сегодня кое-чему научится.
— Ой, извини. — Джефри отвернулся и что-то сказал Амди, что-то насчет использования старой конструкции.
Амди стоял в тридцати футах в положении «головы вместе». Он все еще дулся, что ему отказали, и нервничал из-за того, что его отделили от Двуногого. Но пока шла подготовка, его хмурость проходила. Глаза щенков расширялись в радостном волнении. Фрагмент ощутил волну нежности к этим щенкам, но она схлынула так быстро, что он едва ее заметил.
Теперь Амди придвинулся ближе, пользуясь тем, что плащи сильно заглушали звуки мысли Фрагмента.
— Джефри говорит, что, может быть, нам не следует испытывать сейчас радио уровня мысли, — сказал он. — Но это ведь будет куда лучше! А потом, — добавил он с плохо скрытым лукавством, — ты все еще можешь дать мне ее испытать.
— Нет, Амди. Это нужно сделать так, как мы решили.
Голос Булата был весь — нежная симпатия. И только Фрагмент Свежевателя успел заметить широкую улыбку у двух элементов Властителя.
— Ну, что ж. — Щенки придвинулись чуть ближе. — Ты только не бойся, Властитель Тиратект. Мы эти радио долго держали на солнце, и в них должно быть много силы. Чтобы они заработали, ты только затяни ремни покрепче, даже те, что у тебя на шеях.
— Все одновременно?
Амди поежился.
— Так будет лучше; всего. Иначе начнется несоответствие скоростей, которое… — Он что-то сказал Джефри.
Двуногий наклонился ближе.
— Вот этот ремень сюда, а этот сюда. — Он показал на лямки, которые притягивали наголовный капюшон. — А потом просто потяни вот это ртом.
— И чем сильнее потянешь, тем громче будет радио, — Добавил Амди.
— Ладно.
Фрагмент Свежевателя подобрался. Движением плеч он надвинул куртки на место, затянув плечевые и набрюшные ремни. Мертвая глушь. Казалось, что куртки слипаются с мембранами. Он осмотрел сам себя, отчаянно стараясь не потерять то, что еще осталось от сознания. Куртки были красивы — магическая тьма с намеком на золото и серебро властелина Движения. Красивые инструменты пытки. Даже Булат не мог бы вообразить такой извращенной мести. Или мог?
Фрагмент схватил наголовные лямки и потянул.
Двадцать лет назад, когда Тиратект была новой, она любила бродить со своим родителем, от которого отделилась, по травянистым дюнам близ Пастушьего озера. Это было еще до великого их падения, до того, как одиночество повело Тиратект в Столицу Республики, до того, как она стала искать «смысл». Не все берега Пастушьего озера были сплошь дюны и пляжи. Дальше к югу были Скалы, где ручьи прорезались к озеру сквозь камень. Иногда, особенно после ссор с родителем, Тиратект уходила от берега вверх по ручьям с крутыми и гладкими скальными стенами. Это было вроде наказания: в ущельях встречались места, где камень блестел, как стекло, и там звуки совсем не поглощались. Эхо звучало отовсюду, заглушая мысль. Было так, будто ее окружают копии ее самой и все они думают одно и то же, но вразнобой.
Конечно, эхо всегда мешало там, где были каменные стены без обивки, особенно если еще форма и размеры помещения были неудачными. Но те утесы были настолько хорошими отражателями, что превращали жизнь в кошмар. И еще были места, где форма Скал вступала со звуками в заговор… И когда Тиратект там ходила, она не могла отличить своих мыслей от эха. Все гремело в резонанс с очень малой задержкой. Сначала это была дикая боль, которая приказывала бежать. Но Тиратект снова и снова заставляла себя идти в ущелья и наконец научилась думать даже в самых узких местах.
Радио Амдиджефри было чем-то вроде скал Пастушьего озера. Может быть, это сходство меня спасет. Тиратект пришла в сознание, сваленная в кучу. Прошло не больше пары секунд, как она оживила свои радио; Амди и Булат все еще просто на нее смотрели. А человек раскачивал одно из ее тел и что-то ей говорил. Тиратект лизнула мальчику лапу и частично встала. Она слышала только свои мысли, но они звенели чуть по-другому, как эхо от камней.
Она снова легла на животы. Часть ее блевала в грязь двора. Мир покачивался не в фокусе. Мысль здесь. Хватай ее! Держи! Все это вопрос координации, согласования времени. Она вспомнила слова Амди о том, насколько быстро разносится радио. Это в определенном смысле была проблема, обратная проблеме отражающих утесов.
Она тряхнула головами, преодолевая собственную не-координированность.
— Дайте мне минуту, — сказала она, и голос ее был почти спокоен. Она медленно огляделась. Если собраться, если не делать быстрых движений, то можно думать. Тут до нее дошло, что плащи закрывают все ее мембраны. Она должна была быть оглушена, изолирована. Но мысль была не более туманной, чем после плохого сна.
Тиратект снова встала на ноги и обошла открытое место между Амди и Булатом.
— Вы меня слышите? — спросила она.
Читать бесплатно другие книги:
