Рубины для пяти сестер Болдова Марина
— Мам, я сессию закрыла, могу расслабиться? — вздохнула Ляля — не успела!
— Сдача экзаменов еще не повод вести себя как свинья. — Матушка столбом стояла перед ней, ожидая реакции на свои слова.
Ляля вздохнула, подхватила тарелку с остатками «расслабухи» и удалилась на кухню…
Анна Андреевна с осуждением посмотрела ей вслед. «Совсем разбаловали ее нянька с отцом». Те покинули этот мир много лет назад, но Анна Андреевна до сих пор связывала все проступки своей дочери с ними, точнее, с отсутствием должной строгости при Лялином воспитании.
Ляля медленно шла по улице, мысленно репетируя разговор с матерью. Вспомнив, как та отреагировала на признание, что она, Ляля, влюбилась, адекватной реакции на сообщение, что теперь грядет свадьба, не ждала. Тогда, даже узнав, что Валера из «приличной» семьи врачей и сам без пяти минут кандидат наук, знакомиться с избранником дочери не торопилась. «Все это блажь маленькой дурочки. Пройдет, как ветрянка!» — заявила она ей. А то, что избраннику уже двадцать восемь, повергло матушку в шок. «Он просто попользуется тобой и выкинет, как надоевшую игрушку», — подытожила Анна Андреевна.
Родственники Валеры, хотя он был вполне самостоятельным и независимым, проявили самое деятельное участие в подготовке торжества. Ляле же стыдно было признаться, что до сих пор ее родительница не в курсе планов дочери. Валера, торопясь, настаивал на встрече будущих родственников. Но Ляля медлила, даже не пытаясь придумать причину — врать не любила, да и что тут придумаешь?
Матушку она застала за обычным занятием — пасьянс, кофе и сигарета. В комнате стоял ставший привычным стойкий запах табака, чуть разбавленный тонким ароматом арабики.
— Мама, мне нужно с тобой поговорить. — Ляля с порога произнесла первую заготовленную фразу.
— Ну что там у тебя случилось? — спросила та, затягиваясь и перекладывая очередную карту на нужное место.
— Я замуж выхожу. Свадьба через две недели, — выпалила Ляля на одном дыхании.
— Вот как! Значит, ты все решила за моей спиной и ставишь меня в известность. Правильно я поняла? И кто у нас жених? Все тот же старый ловелас?
— Мам, но ты же его совсем не знаешь!
— Конечно, не знаю, доченька. — Голос матери стал приторно-ласковым. — Ты же не удосужилась мне его представить!
— Ты сама не хотела! Я много раз пыталась…
— Да, помню-помню. Значит, не наигрались в любовь? Как же это у вас так далеко зашло? Может быть, ты беременна? — Мать с подозрением посмотрела на покрасневшую Лялю.
— Нет! Ты что, с ума сошла? — возмутилась Ляля и осеклась под взглядом матери.
— Не груби! Нет так нет. Тем лучше. И что от меня требуется? — пожала плечами та.
— Не знаю… Родители Валеры хотят с тобой познакомиться… и все… наверное. — Лялька впала в ступор от ее равнодушного тона.
— В чем проблема? Пусть приглашают в гости. Надеюсь, ты не думаешь, что я буду готовить пир на ораву будущих родственников, в семье которых, я думаю, ты надолго не задержишься!
— Почему, мама? Почему ты так в этом уверена?
— Потому, Елена, что знаю наверняка. Посмотри на меня. Мои родители выдали меня замуж за твоего отца, который был старше чуть не вдвое. И что из этого вышло?
— Но ты же папу не любила! А я люблю Валеру!
— Девочка моя, любовь уходит, а старик в твоей постели, прости за грубость, остается! И с этим нужно как-то жить. Ладно, поступай как знаешь. Только впоследствии не говори, что я тебя не предупреждала. Когда там свадьба у вас?
— Двадцать пятого. Кафе уже заказано.
— Очень хорошо. Нужно будет подумать, что я надену. Кстати, Валентина в курсе будущих перемен в жизни племянницы?
— Да, мама, давно.
— Почему-то меня это не удивляет, — усмехнулась мать, отворачиваясь от нее и доставая из пачки очередную сигарету…
Позже, сидя за столом в уютной кухне тетушки, Ляля пересказывала ей и Галине разговор с матерью.
— Что я скажу родителям Валеры, тетя Валя?
— Скажи как есть. Что толку, если ты представишь свою матушку перед ними в лучшем свете сейчас? При личной встрече, я уверена, моя сестрица покажет свой нрав!
— Неужели маме все равно, что я выхожу замуж за любимого человека? Ей неинтересно, какая у меня будет свекровь? Вот вы, тетя Валя, если бы Галку замуж отдавали…
— Тут уж я тебе отвечу за мамочку, Лялька! — весело перебила Галина, пытаясь отвлечь сестру от мрачных мыслей. — Во-первых, она вытрясла бы душу и из самого жениха, и из его предков, пока не убедилась бы в их благонадежности. Лишь после этого дала бы согласие. Так, мам?
— Балаболка ты, Галина! — добродушно упрекнула та.
— Продолжаю! Во-вторых, кинулась бы шить мне платье, не доверяя портнихам в ателье! Стоп! Ляля, а твое платье где? Кто шьет? Покажешь?
— Да как-то пока не обсуждалось… Сама, наверное… или куплю готовое, — смутилась Ляля, отводя взгляд и внутренне ужасаясь — о свадебном платье в разговоре с матерью она и не заикнулась.
— Ляля, ну-ка посмотри на меня, — попросила Валентина Николаевна. — Что, моя сестрица не собирается заказывать для тебя наряд? Так?
— Мы не говорили об этом, я не успела…
— Мама! Ты что, не видишь? Тете Ане в голову не пришло, что невеста, ха-ха, должна быть в свадебном платье!
Валентина Николаевна покачала головой. «Совсем уже спятила сестрица», — «прочла» Ляля мысли тетушки, окончательно смутившись.
— Мам… — Галина подмигнула матери и кивнула на дверь.
— Давай, зайка, неси все. — Валентина Николаевна понимающе улыбнулась дочери и повернулась к Ляле: — Не переживай, сейчас что-нибудь придумаем.
Галина вернулась через пару минут, неся в руках два свертка.
— Вот. Мамочка увлеклась плетением кружев на коклюшках! Посмотри, какая красота, Ляля! — Она развернула довольно большой рулончик. Ляля восхищенно ахнула — кружевное полотно было шириной не менее пятнадцати сантиметров.
— А из этого белого маркизета сошью платье. — Валентина Николаевна развернула второй сверток. — Сделаю пышную трехслойную юбку с отделкой кружевом. Нравится?
— Но это же вы Галке приготовили… — На глаза Ляли навернулись слезы.
— Пока эта красотка замуж соберется, ты троих успеешь родить! — рассмеялась Валентина Николаевна, обнимая разом обеих. — Ну что, настроение поднялось? А с твоей мамой, Ляля, я поговорю. Пора ей кое о чем напомнить.
За окном сгустились сумерки. Валентина Николаевна сидела на диване, поджав под себя ноги. Июнь заканчивался, а по-настоящему летней жары еще не было. К тому же днем прошел дождь, и в квартире было сыро. «Анна в своем репертуаре, хотя бы чаю предложила!» Валентина Николаевна пришла к сестре в плаще, сняла его в прихожей и сейчас, сидя в одном лишь легком платье, слегка замерзла. Хозяйке же, накинувшей себе на плечи вязаную шаль, она видела, было комфортно.
— Ты совсем не думаешь, что делаешь и говоришь? Она же твоя дочь! Кому, как не тебе, поддержать ее? — Валентина Николаевна поежилась. Разговор пошел по третьему кругу, а она так и не добилась от сестры, чтобы та признала свою ошибку.
— Ты видела этого Валеру, Валя?
— Видела. Взрослый, серьезный парень. А с лица воду не пить, если ты на внешность намекаешь!
— Да, конечно, а каких внуков они мне нарожают?!
— Ах вот что тебя волнует! Аня, ну какая разница, все равно родные будут. Твои же внуки, не с улицы!
— Может быть, я вообще не хочу становиться бабушкой! Меня кто-нибудь спросил?
— Что ты все о себе? В данном случае ты — всего лишь будущая теща! О дочери подумай хоть на минутку. Замуж она выходит.
— А обо мне она подумала, когда соглашалась? Соплюшка! Какая из нее жена? Меня выдали в девятнадцать лет, и что хорошего из этого получилось?
— Получилась прекрасная дочка. — Валентина Николаевна решила, что еще один виток бесполезного разговора не осилит.
— Валька, я чувствую, не будет этой свадьбы. Понимаешь — чувствую.
— Типун тебе на язык, Анна. Все у них состоится, хочешь ты этого или нет! — Валентина Николаевна встала с дивана. — Давай договоримся, сестрица. Не порть девочке праздник. Не можешь принять ее решение, хотя бы сделай вид. И еще. Я не прошу тебя полюбить будущего зятя. Но будь добра уважать выбор своей старшей дочери! В противном случае в этой жизни ты останешься совсем одна!
Валентина Николаевна возвращалась домой пешком, словно оттягивая встречу с Лялей. Она не знала, как скажет той, что ее мать искренне озабочена лишь собой, не думая и не веря в счастье дочери…
Тени метались по стенам комнаты, словно исполняя какой-то безумный танец. «Танцор» то притягивал к себе «партнершу», то с силой отталкивал от себя. «Все мы в этом мире безумцы. Мечемся по жизни, торопясь и опаздывая, сходя с ума от неисполненных желаний и горьких разочарований. А кто бы нас остановил, заставил задуматься, зачем мы спешим? Все равно умрем. Останется лишь тлен на днище гроба под наглухо заколоченной крышкой. И тот, кто вчера жил, строил планы, дышал, любил, уже не видит, не слышит, не чувствует. А вместе с ним перестают чувствовать те, кто любил его… Почему я дышу? Зачем я осталась, когда он ушел? Зачем живут его мама, отец и брат и даже старенькая бабушка? Как она молила Бога, чтобы он смилостивился и забрал ее, а не внука! Она, прожив жизнь, так и не поняла одного: все решено на небесах, в какой-то книге там записаны две даты, рождение и смерть. Их человек не может изменить по своему желанию. Его родным тяжелее, чем мне. Стоит закрыть глаза, как я вижу его, разговариваю с ним без слов, только нет возможности до него дотронуться! Как я могу помочь его маме, рассказать, что сын еще здесь, с нами, и очень за нее переживает? И еще просит всех не оплакивать его». — Ляля и не плачет. Слезы комком стоят в груди. Она лишь не представляет себе, как будет жить потом, когда он уйдет совсем. Наверное, тогда и наступит время горьких слез.
Ляле хотелось тишины. Звенящей тишины, какой не бывает в городе. Однажды они со Славкой ездили в деревню к его бабушке. Деревня была маленькой, на один ряд изб, и называлась Морозовка. Жили в ней сплошь Морозовы, все как один были родней Славкиной бабушки и соответственно Славки. На ночлег старая баба Нюра устроила Лялю, руководствуясь лишь ей одной понятными правилами безопасности. Под самой крышей в избе имелось помещение, кое нельзя было назвать полноценным чердаком. Соломенный тюфяк, тугой и жесткий, занимал все пространство от входа до оконца с рамой крестиком. Зато на дверке была самая настоящая щеколда. Кого боялась баба Нюра, строго наказавшая Ляле «зашпилиться», она тогда так и не поняла. Но повиновалась. Ночью она проснулась оттого, что ей чего-то не хватало. Долго не могла понять, что же так мешает спать? Все объяснялось просто. Для нормального, полноценного сна ей нужен был городской шум — шуршание шин припозднившегося автомобиля, звонок последнего трамвая или невнятные голоса загулявших прохожих. Здесь же стояла звенящая тишина. Что конкретно звенело, она так и не поняла. Но звон был. Тонкий — то ли бесконечный комариный писк, то ли сигнал звезд. Она выбрала второе, так и пролежав с открытыми глазами до рассвета и представляя себя связанной с далекими космическими обитателями.
Вот и сейчас ей хотелось такой тишины…
В соседней комнате негромко разговаривали мать и соседка из квартиры напротив. Через приоткрытую дверь Ляля отчетливо слышала каждое слово, но встать и закрыть дверь не было сил.
— Вторая машина в лепешку, а водитель царапинами отделался. Валера еще жив был, когда его достали. Сутки в больнице еще жил.
— А виноват кто?
— Тот, на «Волге». Пьяный в стельку. Его вынесло на встречную полосу, с управлением не справился.
— Как Лялька-то?
— Спит. Даже не плачет. Говорила ж я ей…
— Да… вот и уйдешь тут от судьбы! Нет, никак не увернуться от того, что на роду написано.
Ляля, засыпая, еще долго слышала голоса, слившиеся в один сплошной шипящий звук. А ночью вновь приснился он, родной, любимый, с ласковой улыбкой на бескровном лице, но уже такой далекий…
Куйбышев. Ляля
Из автобуса высыпали крепкие молодые парни в военной форме. Они весело перебранивались и шутливо пихали друг друга. Потные и усталые, они мечтали о теплой ванне и чистой постели. Военные сборы для выпускников института связи закончились.
— Жень, ну познакомь, не жлобься! — Сашка толкнул друга в плечо. Тот запнулся о чей-то рюкзак, выброшенный из автобуса на асфальт.
— Не-а! Только не с тобой! — Женька реально испугался. — Эй, мужики, чье барахло тут валяется?
— Не ори, дай сюда. — Отличник и первый зануда курса Васька Пищик подтянул торбу за лямку ближе к себе.
— Жень, а какая она?
— Рыжая. Тебе такие не нравятся, — вновь попытался он отвертеться от дальнейших расспросов.
— Это почему же… — протянул Сашка разочарованно.
Женька видел, как интерес того резко упал. Уж кого-кого, а рыжих его друг терпеть не мог.
Девчонка, с которой Евгений познакомился за день до отъезда в лагеря, не выходила у него из головы ни на минуту. Он считал дни до окончания этих бессмысленных военных игрищ, мечтая, как позвонит ей. А она не откажется от встречи. И потом… Он влюбился, точно. Вопрос, помнит ли она его? Три месяца не неделя, забыть случайного знакомого можно запросто. А навязывать свой «полевой» адрес он постеснялся. Евгений решил, что сегодня же позвонит ей. Только смоет с себя армейскую грязь.
Сашка уже топал от автобуса, немало не заботясь, идет ли друг за ним. Конечно, идет. Он решил, что Женька до отъезда во Владивосток по распределению будет жить у них. Тем более что предки всегда привечали не нахального и вежливого друга. Возвращаться к себе в деревню в Калининградскую область тому не имело никакого смысла. Первого октября все выпускники должны прибыть к месту назначения. Сам Сашка получил распределение на один из Куйбышевских заводов.
Мама Сашки встретила их накрытым столом и теплыми объятиями. Женька осторожно коснулся щеки моложавой женщины. Вспомнив свою мать, не просыхавшую от самогона последние пять лет, смутился. Он не приезжал домой уже два года, задерживаясь то на практике, то под другим предлогом. Из писем соседской дочки, которая, похоже, ждала его, он понял, что мать пропила последние вещи, какие оставались в доме.
Он отвечал на вопросы Сашкиной матери, шутил, рассказывал походные байки, а сам думал лишь о звонке Ляле. Наконец, поблагодарив Полину Егоровну, встал из-за стола.
— Спасибо, все очень вкусно.
— На здоровье. Идите отдыхайте. Саша, я ванную наполнила, можете купаться. Чистые полотенца на змеевике.
— Спасибо, мамуль. — Сашка поцеловал мать в макушку.
— Иди ты первый. — Женя махнул рукой. Ему не терпелось позвонить. Номер он помнил наизусть.
Сашка необидно хмыкнул и скрылся за дверями ванной комнаты.
Телефон стоял на тумбочке в коридоре, но имел параллельный аппарат в комнате Сашкиных родителей. Женя дрожащей рукой набрал номер:
— Алло. Можно Лялю, пожалуйста? А, это ты? Здравствуй, это Женя. Да. Сегодня вернулись. Мы можем увидеться? В семь, у Струковского. С подругой? Хорошо. До встречи.
«Узнала. Кажется, даже обрадовалась». — Он боялся спугнуть удачу. Подруга, конечно, не совсем кстати, но для нее он может взять с собой Сашку. Тот не откажется от нового знакомства.
— Санек, на вечер ничего не планируй, — предупредил он выходившего из ванной друга.
— Да понял я! Не глухой!
— Подслушивал?
— Больно надо! А подружка у нее как, ничего? Она хотя бы не рыжая?
— Откуда я знаю? Мне все равно.
— Ясно… влюбился. Теперь только один свет в окне — Лялечка. Надолго ли? Только не говори, что хочешь жениться!
— Хочу. И хватит ржать! — Женя всерьез разозлился.
— Шутишь? — Сашка смотрел на него с недоверием. — Не шутишь?! Ты ж видел ее раз в жизни! Так не бывает!
— Да иди ты… собирайся! А я — грязь смывать! — Женя закрыл перед носом обалдевшего Сашки дверь…
«Эк его разобрало! — подумал Сашка с тоской. — Пропал Евгеша! Прощай, друг!»
Он притворно всхлипнул, но тут же весело улыбнулся, видимо, так и не принимая того факта, что беспечная молодость для Евгения Попова закончилась.
Они с Женькой за все пять лет учебы в институте не имели постоянных подружек. Зачем? Очень скоро девчонки поняли, что этих двоих заарканить не удастся, и перестали охотиться за ними как за потенциальными мужьями. Жизнь для друзей превратилась в череду необременительных знакомств. Зная, что ни один из них не женится ни при каких обстоятельствах, девчонки вели себя осторожно, всячески избегая случайностей. К окончанию вуза оба были свободны и без обязательств.
Ляля сидела на тахте в своей комнате и наблюдала, как Ольга Чуйкина наводит красоту. Светленькая, скорее белесая от природы, та тщательно прорисовывала каждую черточку. Одна бровь была уже черной, глаза подведены темно-серым карандашом, ресницы покрыты пудрой. Если красить тушью поверх пудры, ресницы становились пушистыми и легко загибались вверх. Тонкостям макияжа Ольгу научила мама, вернувшись из-за границы с набором разнообразной косметики и знаниями, малодоступными советской женщине. «Девочки! Вы не представляете, какие в Европе дамы! Какая одежда… а обувь! — восторгалась она, раскладывая перед ними иностранные модные журналы. — Учитесь ухаживать за собой с молодости!» Ольга учиться начала сразу, поначалу неумело выщипывая брови «в ниточку» и жирно накладывая румяна на бледную кожу. Ляля же честно говорила ей, что та становится похожа на неживую куклу. Ольга обижалась, спорила, но смывала лишний грим. Постепенно боевой раскрас сменился на умеренный, и Ляля признала, что с таким макияжем Ольга выглядит пристойно.
Давясь смехом, они часто вспоминали неустанно повторяемые на каждом уроке слова учительницы труда: «Советской девушке не пристало раскрашивать себя, как падшей женщине загнивающего капитализма! Вы должны научиться вкусно готовить и умело шить юбки и блузки. И еще нужно быть рачительной хозяйкой и уметь из старых вещей мастерить новые, а из остатков продуктов суметь приготовить полноценный ужин. Тогда ваш будущий муж, простой советский парень, сможет оценить вас по достоинству!» За простого парня замуж выходить ни Ольга, ни Ляля не собирались, да и само замужество казалось им тогда чем-то фантастически далеким, как и свое хозяйство, дети и тем более «полноценный ужин из остатков». Последнее звучало скорее как «объедки» и, кроме смеха, не вызывало никаких положительных эмоций.
Ольга докрасила второй глаз и повернулась к ней:
— Ну и что ты сидишь как истукан? Давай хоть немного тебя подрисую!
— Отстань, Оль. Не хочу. — Ляле на самом деле было все равно, как она выглядит.
— Может быть, ты и на встречу идти не хочешь? — с удивлением посмотрела на нее Ольга.
— Да, не хочу! Я вообще не знаю, зачем согласилась!
— Знаешь, Анфимова, у тебя сроду семь пятниц на неделе! Из-за чего передумала-то?
— Да не знаю я его! Совсем не знаю. Один раз виделись, по набережной прошлись и поговорили ни о чем. И все.
— А тебе, конечно, хотелось бы, чтобы любовь с первого взгляда, как в кино, да чтоб до гроба.
Ляля помрачнела. Ольга никогда не думала, что говорила. Но на этот раз подруга сама заметила, что ляпнула глупость.
— Лялечка, ну прости, сорвалось. — Она села рядом с ней на диван и обняла за плечи. Ольга одна из немногих знала, как закончился первый серьезный роман в жизни Ляли.
— Ладно, проехали. Давай раскрашивай! — неожиданно для себя разрешила Ляля, предупредив, чтобы та особенно-то не старалась — не понравится, она смоет с себя наведенную Ольгой красоту.
Ольга согласно кивнула. Вняв ее предупреждению, рискнула лишь слегка подвести брови светло-коричневым карандашом и осторожно мазнуть по ресницам кисточкой с тушью. Ляля посмотрела в зеркало и осталась довольна. Краски почти не было видно, зато появились брови и «заиграли» глаза.
— Ну вот! — Ольга удовлетворенно покачала головой. — Теперь, Анфимова, ты больше похожа на взрослую девушку, чем на школьницу средних классов.
— Да какая разница, Оль? Я же не на свидание иду! — отмахнулась Ляля.
— Ну я как бы тоже. Но выглядеть хорошо нужно всегда! Лялечка, а погадай мне! Вдруг там, у входа в парк, моя судьба околачивается? — Ольга умоляюще сложила ладони домиком.
— Опоздаем же! — Лялька не любила опаздывать куда бы ни было.
— Да ладно! Подождут! Мы быстренько! Пойдем, а?
— Хорошо, одевайся, — сдалась Ляля…
Они, скинув обувь в прихожей, тихо прошмыгнули в ее комнату, чтобы Анна Андреевна, сидевшая у телевизора в гостиной, не заметила их прихода. Устроившись за низким столиком, Ляля достала Нюшины карты, зажгла свечу и внимательно посмотрела в глаза враз притихшей подруге. Разложив перемешанную заранее колоду веером по три карты, она вдруг нахмурилась.
— Ну, Анфимова, не томи! — переполошилась Ольга. — Что?
— Нет твоего суженого там, — рассеянно ответила Ляля, снова перемешивая карты и вынимая подряд три.
— А твоего тоже нет?
— Есть, Оль. И это странно. Я же этого Евгения совсем не знаю…
— Значит, узнаешь! Может быть, парень хороший! Ну вот что за судьба у меня? Где мой будущий муж шляется? Про меня ничего в твоих картах нет?
Ляля вынула еще три карты, опять пристально глядя Ольге в глаза.
— Брр… Анфимова, говори уже! Боюсь я твоего этого взгляда! Смотришь, как из преисподней!
— Ты встретишь своего мужа не в этом городе, Оль. И жить будешь не здесь.
— А когда познакомимся? Где буду жить?
— Ну, знаешь, это тебе не географический атлас! А когда… — Ляля достала еще одну карту. — Похоже, этой зимой. И не в этом городе.
— На каникулах? Мы с матушкой едем к дальним родственникам в Уренгой. Я так не хочу туда тащиться!
— А ты поезжай, Олечка, поезжай, — вкрадчиво произнесла Ляля. — Судьба не всегда рядом ходит!
— Ну тебя, Лялька! Еще мне не хватало замуж в такую далищу выходить! Я в столицу хочу, — разобиделась вдруг Ольга.
— Будет тебе и столица, Чуйкина! Только позже. Давай пошли! А то, похоже, моя судьба со своим другом устанут нас дожидаться и уйдут!
Они, как водится, опоздали. Возле входа в парк маячило несколько парней. Ляля растерялась.
— Ты чего затормозила? Забыла, как выглядит? — рассмеялась Ольга.
— Угадала! Я его совсем не помню!
— Ну даешь, Анфимова! Ладно, пошли, сам подойдет! — Она взяла Лялю под руку и практически поволокла к арке.
Ольга оказалась права. Тот уже спешил им навстречу. За ним неторопливо, держа руки в карманах светлого пиджака, шел долговязый тощий парень с курчавой головой. Поймав восторженный взгляд Жени, Ляля почувствовала неловкость. К тому же широкая юбка приподнималась порывами вдруг откуда-то налетевшего ветра, и Ляле приходилось прижимать ее руками к ногам в тонких колготах. Поругав себя за легкомысленный наряд, она приветственно кивнула Жене, бросив взгляд и на его друга. Взгляд парня, каким он рассматривал их с Ольгой, ей не понравился.
— Знакомьтесь, Саша — Ляля. — Женя кивнул на друга.
— Ольга — Евгений, — представила, в свою очередь, Ляля.
— Александр Соколов, — задержал тот руку Ляли в своей ладони…
Ляля, прислушиваясь к голосу Жени, думала о своем. Она жалела, что согласилась на эту встречу — парень ей был неприятен своим неумным желанием ее развеселить. «С такой „судьбой“ я долго не выдержу, соврали карты. Правильно Нюша говорила, не нужно для себя гадать, пожалеть можно!» Ляле стало совсем тоскливо. Она уже несколько раз с выражением упрека смотрела на Ольгу, мол, пора бы уходить, но та делала вид, что не замечает ее безмолвных намеков. Ей явно нравился Женин друг, который откровенно с ней заигрывал. Ляля с раздражением заметила, что чаще слышит его голос, чем Женин. Невольно поглядывая в ту сторону, она сразу натыкалась на взгляд Соколова, который тот тут же переводил на Ольгу. Рассказывая очередной анекдот, он как бы невзначай касался губами ее щеки, отчего Ольга заливалась смущенным румянцем…
Сашка не понимал, что с ним. Развлекая Ольгу, не обращая внимания на друга, он то и дело бросал взгляд на молчавшую Лялю. Ему хотелось, чтобы Женька и Ольга исчезли, тогда бы он смог… А тогда бы он ничего и не смог, потому что эта рыжая девчонка внушала ему робость. Он понял, что потеряет весь свой кураж, как только они останутся одни, будет сидеть на этой дурацкой лавочке, боясь двинуться с места, и молчать. Как бы защищаясь от самого себя, он изо всех сил старался показать свой интерес к Ольге. Шутки из него сыпались одна за другой, вызывая смех девушки и лишь недоумение на лице подруги. Видя, как Ляля спокойна и равнодушна, он терялся, принимался за следующий анекдот и все смелее «подкатывал» к Ольге. Закинув руку ей на плечо, Сашка нечаянно коснулся пальцами плеча сидевшей рядом с ней Ляли. Та поморщилась. Его обдала волна жаркого стыда. Рука сама собой убралась на место, и он, словно споткнувшись о ее взгляд, затих…
«Господи, какой вертлявый! От его трескотни голова раскалывается. Я больше не выдержу! Все, ухожу домой!» Ляля решительно поднялась со скамейки и повернулась к Жене:
— Проводи меня домой, пожалуйста. До свидания, Саша. Было приятно познакомиться. Оля, ты остаешься?
Ольга вопросительно посмотрела на Соколова. Тот, бросив торопливый взгляд на Лялю, пробормотал:
— До свидания, Ляля. Ольгу я провожу.
Ляля облегченно вздохнула. Продолжать знакомство ни с кем из этих двоих парней она не собиралась.
Женя стоял у вагона, с тоской посматривая на движущихся по перрону людей. Лица у большинства были радостно-улыбчивые, явно в предвкушении путешествия. Провожающие покинули вагоны, вняв наконец суровому окрику проводницы. «Нет, не придет. Она и не обещала. Лишь неопределенно пожала плечами. Жест, ни к чему не обязывающий и оттого обидный. Лучше б сразу послала подальше. Хотя куда уж дальше, и так на другой конец страны еду… А Сашка, похоже, тоже ее ждет». Женя повернулся к другу.
Он, конечно, заметил, как изменился Сашка после того свидания. И понял, что его опасения, что тот не останется равнодушным, познакомившись с Лялей, были не напрасны. Успокаивало лишь, что девушка, похоже, не хотела встречаться ни с ним, ни с Сашкой. Он только и мог, что попросить писать ему по новому адресу. Ну и по возможности прийти на вокзал. Попросить-то попросил… Но где она?
— Ладно, Сашок, давай прощаться. — Он протянул ему руку.
— Целоваться будем? — Сашка, смеясь, вытянул губы трубочкой.
— Тьфу, Соколов, опять ты со своими шуточками!
Сашка послюнявил палец и провел две полосы по щекам.
— Я буду скучать по тебе, дорогой.
— Не плачь, дитятко, я тебя покидаю не навсегда.
Сашка притворно всхлипнул.
— Веди себя хорошо, а то я вернусь, мало не покажется, — неожиданно для себя с угрозой произнес он, исподлобья посмотрев на друга. Тот открыто улыбнулся.
Евгений понимал, что за шутками оба пытались скрыть растерянность от предстоящего расставания. Он слегка страшился новой жизни в незнакомом городе. И даже позавидовал Сашке, который оставался здесь, где вырос. Где все привычно и просто, а рядом родители, бабушка и… Ляля.
Первый по-настоящему морозный день с сильным ветром заставил Лялю поднять воротник пальто. Ее волосы, утром убранные в прическу, выбились из-под легкого беретика и теперь лезли в глаза, портя и без того отвратительное настроение. Впервые за время учебы она схлопотала «пару». И у кого — у своего будущего руководителя диплома. Тот аж засопел от удовольствия: до сих пор ему не удавалось поймать ее на откровенном незнании. Она знала, тот считает, что хорошим технарем ей не стать. Ляля, однако, на диплом напросилась именно к нему. За «своих» дипломников тот бился перед комиссией до последнего.
Краем глаза она выхватила знакомую картину: недалеко от входа в институт маячила фигура знакомого парня. «Сашок вновь на боевом посту. Уж подошел бы, что ли!» Сделав вид, что не заметила его, Ляля прибавила шагу.
После той встречи в парке она неожиданно для себя стала часто его вспоминать. Поначалу даже не его одного, а в связи с Ольгой. Зачем-то расспросила, как провожал домой. И задала совсем уж странный вопрос — не взял ли номер телефона? С удивлением, но и с каким-то удовлетворением узнала, что — нет, не интересовался. Ольга, которую закрутил новый роман с сокурсником, больше о Соколове не вспоминала. На время забыла о нем и Ляля, но тот вскоре сам напомнил о себе долгим молчанием в телефонной трубке. А после и вот так — маяча вдали и не приближаясь…
Короткие сапожки совсем не грели. С опаской ступив на замерзшую лужу, Ляля качнулась. Каблук-«шпилька» тут же заскользил по тонкому ледку. «До кучи нужно бы приземлиться на пятую точку», — с тоской подумала она. Эта пресловутая «пятая точка» была ее слабым местом с детства, с тех пор, когда она упала на тренировке и больно стукнулась об пол.
— Девушка, а вам не страшно вот так? — раздалось над самым ухом.
Ляля от неожиданности вздрогнула и с ужасом поняла, что летит самым позорным образом носом вниз. Но упасть ей не дали. Сильная рука обладателя голоса поддержала ее под локоть. Второй рукой парень обхватил ее за талию.
— Извини, Ляля, не хотел тебя напугать! — Даже виноватое лицо Соколова вызвало в ней лишь раздражение.
— С трудом верится. — Ляля дернулась, высвобождая локоть из его цепких пальцев.
— Ну, прости, не подумал.
— Похоже, думать — это не по твоей части. Отпусти, не упаду!
Сашка осторожно убрал вторую руку. Он сделал все, что мог. С утра околачивался в вестибюле института, шел следом, повторяя про себя слова, какими начнет разговор, обдумывал отступные пути, если не узнает. И — едва успел подхватить, когда Ляля чуть не упала. И что теперь делать с заготовленной речью? Что вообще нужно говорить дальше? И ждет ли она от него хоть каких-то слов?
— Придется тебе довести меня до дома, кавалер! Раз уж начал спасать, не дай пропасть. — Ляля неожиданно сама подхватила его под руку. — Пойдем, а то я замерзла совсем!
Сашка застыл на месте, не сразу сообразив, что от него требуется.
— Саш, ну долго ты будешь мяться как девушка? Я всего лишь попросила отвести меня домой! А за это обещаю накормить фирменным борщом, устроит?
Он ничего не понимал. Почти месяц маялся от невозможности придумать подходящий предлог, чтобы подойти к ней. Бессонными ночами, крутясь на жесткой кушетке, сочинял диалоги, вслух разговаривая сам с собой. Своими «репетициями» будил мать. Он слышал, как она ворочалась, переживая вместе с ним, видимо, гадала, что же это за девица такая, которая так задела ее сына? Однажды, проходя мимо спальни родителей, он невольно подслушал их разговор. «Никак наш сын влюбился, отец!» — не поймешь, радовалась или сокрушалась мама. Тот спросонья пробормотал, что, мол, уже давно пора, хватит девок за так портить. «А он уж давно и не портит», — со вздохом ответила мама. Сашка тогда удивился, неужели вот так сразу — и заметно?
Он ничего им не рассказывал, в течение вечера десятки раз подходя к телефону. Брал и тут же клал трубку. Один раз позвонил, но не смог выдавить ни слова.
А все оказалось вот так просто. Вчера расстались, сегодня встретились. И никаких метаний «между». Сам виноват…
В широкой прихожей, стоя под свисающим с трехметрового потолка абажуром, Ляля разматывала с его шеи длинный вязаный шарф, на каждом витке приподнимаясь на цыпочки. Даже на шпильках она едва доставала ему до подбородка. Ее ворчливые причитания, что-де ей «достался какой-то калека, который не может даже раздеться самостоятельно, что ей придется с ним нянчиться и муж из него получится никакой, скорее и не муж вовсе, а еще один ребенок, если он, конечно, рискнет ей сделать ребенка, а то от робости и недогадливости он проглотил язык и…», он прервал длинным поцелуем. Они стояли и целовались, задыхаясь и по очереди заглатывая порцию воздуха, поддерживая друг друга, когда кто-то начинал терять равновесие, закрывая и открывая глаза, слепые от набежавшей влаги.
— Ну и стоило столько времени строить планы, как ко мне подойти? Проще надо быть, Соколов, проще, и тогда к тебе люди сами потянутся, — оторвавшись от его опухших губ, насмешливо проговорила Ляля.
Сашка в ответ глупо улыбался, не отрывая взгляда от ее зеленых, с рыжими крапинками глаз.
Часть 4
Семья
— Так-так… Не узнаем друзей детства! Нехорошо… — Знакомый голос прозвучал так близко, что Леон вздрогнул.
Засунув руки в карманы красного пиджака, перед ним стоял Пашка Дохлов. Он совсем не изменился, лишь слегка раздавшись в плечах. На лице повисла ухмылка, больше напоминавшая оскал волка, поймавшего кролика. Леон под взглядом его холодных голубых глаз почувствовал себя неуютно.
— Паша… Рад тебя видеть, — выдавил он, отодвигаясь.
Конечно, ни о какой радости речи не шло. Со дня их последней встречи пролетели многие годы, и Леон успел вычеркнуть из своей жизни и Дохлова, и многих других, с кем вынужден был общаться в детстве. О Пашке он ничего не слышал с тех пор, как его мать получила отдельную квартиру где-то в одном из спальных районов города. И вот сейчас тот собственной персоной стоял в коридоре их старой коммуналки.
— Каким ветром тебя занесло к нам?
— А ты, я вижу, не очень-то рад нашей встрече, Леон?
— Ну почему? Пойдем ко мне, мать лежит в больнице, я один.
— А отец?
— Умер в девяносто втором. Инфаркт.
Леон не любил вспоминать, как это произошло. Он до сих пор чувствовал свою вину за смерть отца и часто повторяющиеся теперь приступы у матери. В тот год отец, отдавший заводу все свои силы и здоровье, наконец получил ордер на отдельную трехкомнатную квартиру. Но пожить в ней ему не удалось…
Леон, которому в очередной раз задержали нищенскую зарплату в проектном институте, уволился с работы и открыл кооператив по производству пряжек для сумок и ремней из отходов пластмассы. Ему казалось, он быстро окупит вложенные деньги и начнет зарабатывать на хлеб с маслом. Сумму на раскрутку, по тем временам немалую, он занял под проценты у бывшего сослуживца, хорошо поднявшегося на торговле привозными шмотками. Ко времени, когда пришла пора выплачивать долг, он не только ничего не заработал, но и задолжал за аренду и ту самую бросовую пластмассу. У кредитора, ссудившего его деньгами, оказалась крутая «крыша», бойцы которой с успехом выколачивали из несостоявшихся бизнесменов долги. Когда Леон объявил родителям, что придется отдать новую квартиру, иначе его не оставят в живых, с отцом случился сердечный приступ. Он умер по дороге в больницу. А мать с тех пор стала для Леона живым укором.
Леон ключом открыл дверь и пропустил Пашку вперед.
— Да… небогато живешь! Ничего не изменилось. — Пашка осуждающе обвел апартаменты друга детства цепким взглядом.
Леон разозлился. «Ну, конечно! Я же не ворую, как ты!» — чуть не вырвалось у него. Однако вслух обвинять Пашку поостерегся, заметив на шее Дохлова золотую цепь размером с ту, что свисала с бачка в их коммунальном туалете. Сам Леон, в своих штанцах китайского производства, почувствовал себя нищим студентом, живущим на стипендию.
Читать бесплатно другие книги:
