Адмирал: Адмирал. Заморский вояж. Страна рухнувшего солнца Михеев Михаил

Решение его оказалось правильным. Танки успели подойти к позициям англичан, прежде чем те очухались, и в результате практически вся их артиллерия была успешно нейтрализована, да и немногочисленную технику частью раздавили или расстреляли, а частью захватили. Ну а потом к месту боя подоспела пехота – так и не успевшие толком организовать оборону англичане были выбиты с позиций.

Однако на этом дело не кончилось. Хорошо помня, что недорубленный лес вырастает, Роммель организовал преследование, и в результате практически все уцелевшие в ночном бою британцы оказались взяты в плен. Вырваться из кольца и уйти удалось немногим.

Дальнейшие действия Роммеля отличались стремительностью. Едва дав время танкистам заправить свои машины, а солдатам немного отдохнуть после боя, он на глазах наблюдавших за ним с открытыми ртами итальянцев посадил людей в трофейные или нагло реквизированные у союзников автомобили и провел быстрый рейд, в котором сумел поймать на марше британскую колонну, идущую к Александрии, и наголову ее разгромить. Британское подкрепление до цели так и не добралось, хотя, даже застигнутые врасплох, солдаты Владычицы морей дрались отчаянно. Тем не менее, их участь была решена, и, потеряв два танка и около полусотни человек убитыми и ранеными, Роммель сумел захватить инициативу, которая, учитывая малочисленность задействованных на этом театре сил, могла сойти и за стратегическую. Сейчас он, дождавшись подкреплений, уверенно развивал наступление.

Даже итальянцы при виде такого приободрились и частично отправились следом за ним. Роммель их тут же взял под крыло – не бог весть какая помощь, но все же лучше, чем ничего. Да и вообще, в подобных случаях рискуют самые храбрые и инициативные, итальянцы тут не исключение, так что с ним отправились лучшие солдаты из тех, что дуче послал в эти места.

Итак, сборная солянка немецкого генерала уверенно двигалась вперед. Узнав об этом, Колесников только головой покрутил. Так, глядишь, и впрямь сумеют перерезать Суэцкий канал, и тогда дни Британской империи будут сочтены. Если, конечно, Гитлер сдуру не полезет на восток.

Берлин встретил его низкой облачностью и нудным, моросящим дождем. Садиться пришлось уже в сумерках, но Курт, пилот сто десятого, не зря считался пилотом недисциплинированным (потому его и спихнули в свое время Лютьенсу, что отцам-командирам с ним сработаться никак не получалось), но притом очень грамотным и опытным. Что-то вроде Чкалова или других воздушных хулиганов, которыми гордился СССР, только с поправкой на немецкое происхождение. Ну и класс пониже, конечно, но все равно пилотом Курт был классным. И в условиях паршивой видимости он с первой попытки сумел посадить истребитель точно в начало полосы и лихо вырулил на стоянку, до смерти напугав каких-то олухов, явно не ожидавших, что к ним сейчас прилетит высокий чин. Да и ладно бы просто не ожидали, но эти субчики уютно расположились и потребляли шнапс. Будучи застуканными за сим недостойным немцев при исполнении занятием, они шарахнулись, будто вспугнутые куры. Колесникова аж смех пробрал – такое он легко мог представить в окружении родных осин, но, как оказалось, человеческая природа везде одинакова.

Окинув разгильдяев мрачным взором и сделав вид, что не заметил ни бутылку, ни селедочный хвост, абсолютно ничем не отличающиеся от тех, что приходилось видеть (а по молодости, бывало, и самому потреблять) в своем прошлом-будущем, адмирал прошествовал мимо, чтобы уже через пару минут уютно расположиться на широком заднем диване персонального «хорьха». Вальман плюхнулся за баранку – сегодня он прибыл сам, без водителя. Тот, как оказалось, в последний момент свалился с острым приступом аппендицита, а другого шофера, столь же проверенного и в то же время свободного, под рукой не оказалось. Лейтенант же и сам не прочь был порулить, поэтому со свойственным молодости пренебрежением к мелочам вроде «положено – не положено» прикатил и без посторонней помощи.

На переднее кресло, рядом с водителем, уселся Курт. Это было вроде бы против германских норм, но Лютьенс уже заработал репутацию оригинала, плюющего на условности, и удивления такое пренебрежение уставом не вызвало. Ну, в самом деле, пилот – коренной берлинец, здесь у него родители, и заставлять его незнамо сколько ждать на аэродроме транспорта, выглядело примитивным свинством.

Веселье началось на полпути к городу, когда они проезжали мимо островка леса. Местные «почти чащи», старательно вычищенные от валежника, сухостоя и прочего мусора и потому кажущиеся искусственными, Колесников уже видел. Зрелище на взгляд человека, привыкшего к сибирским просторам, донельзя скучное, но смотреть все равно было больше не на что. Тем более, Вальман в присутствии летчика отмалчивался, а тот, в свою очередь, предвкушал, что вот-вот окажется дома, и все его мысли крутились вокруг этого. Да и не слишком Курт был разговорчив, так что в салоне машины сейчас шумел только двигатель. И Колесников от скуки рассматривал не раз уже виденные окрестности, которые в быстро сгущающемся сумраке, да еще сквозь пелену быстро усиливающегося дождя, выглядели необычно и гротескно.

Неудивительно, что адмирал первым заметил на фоне темных деревьев серию коротких вспышек, а через секунду их автомобиль тряхнуло и повело влево. Вальман, ругаясь не хуже обозного солдата, выкрутил руль, и в следующее мгновение машину затрясло, словно в лихорадке. Взвыл басом Курт, тряхнуло так, что Колесников достал макушкой до обшитого мягкой тканью потолка салона, а затем машина съехала в кювет и замерла.

– Наружу! Живо!

Пожалуй, лейтенанта и впрямь неплохо натаскали в десанте. Во всяком случае, голову он не потерял, ситуацию оценил трезво и командовал четко. Оставалось только подчиниться, в такой момент не до чинопочитания. Колесников распахнул дверь, вываливаясь под дождь, и с неэстетичным шлепком распластался в грязной луже. Рывком поднялся на ноги и кинулся к передней двери, из которой неловко выбирался зажимающий бок Курт.

– Живой?

– Пока да, – растянул губы в кривой ухмылке пилот. – Вскользь вроде бы задело…

Сухая автоматная очередь прервала их содержательный разговор. Вальман, лежа у края дороги, скупыми очередями стрелял по кому-то там, у леса. В ответ донеслись приглушенные расстоянием звуки выстрелов, и сверху характерно свистнули пули.

На ходу доставая парабеллум, который с первого дня своего пребывания здесь постоянно таскал с собой, Колесников бросился к лейтенанту:

– Что там? – хрипло выдохнул он, плюхаясь рядом. Было жестко и сыро, но сейчас это не казалось особым неудобством.

– Четверо, – удивительно ровным голосом ответил Вальман. – Три автомата и пулемет. Уходите, адмирал, я их задержу.

– Что, хочешь всю славу себе забрать? – ухмыльнулся Колесников. – Не выйдет.

Лейтенант не ответил, Только снова принялся стрелять, ловко отсекая очереди по два-три патрона. Колесников высунулся, засек вспышку метрах в пятидесяти и дважды выстрелил, целясь чуть правее. Вряд ли попал, конечно, но нервы чуток попортил, и то хлеб. Слева хлопнул вальтер Курта. Три ствола, пускай даже не самых мощных, это все же лучше, чем один.

Пулеметная очередь взломала асфальт перед ними, бросив в лицо мелкую крошку. С той стороны патронов не жалели, ну да оно и понятно. Время работало на обороняющихся – любая проезжающая машина способна поменять расклады. Вот и стараются покончить скорее, а задача Колесникова со товарищи – продержаться. У сидящих же в окопах или, как сейчас, в кювете, всегда есть преимущество.

Пулемет снова застучал, будто у него там патронов как минимум ящик. Пули злобно зацвиркали над головой, не столько реально угрожая, сколько заставляя вжиматься в землю. Понятно, хотят не дать поднять головы, а сами в это время подобраться, скажем, на бросок гранаты. Примитивно, но действенно.

Мысли текли в голове неспешно, но очень четко, с удивительным спокойствием, как, впрочем, и во время любого боя. Колесников, не особенно и торопясь, переместился на несколько метров вправо, осторожно высунулся, сумел рассмотреть две осторожно, но быстро приближающиеся пригнувшиеся фигуры. Аккуратно поймав ближайшую в прицел, адмирал успокоил дыхание и с сократившегося до пары десятков метров расстояния вогнал в нее три пули. Сколько раз попал, сказать трудно, однако противник рухнул, нелепо взмахнув руками. Зато второй с заячьей прытью скакнул в сторону и метнул гранату.

Вращаясь в воздухе, немецкая «колотушка» полетела точнехонько в сторону удачливого стрелка. Бросок был отличный, вот только Колесников помнил читанное когда-то – запал у этой гранаты горит долго, а придержать ее в руке противник вряд ли успел. Значит… А значило это лишь то, что он успел схватить плюхнувшуюся рядом смерть и отправить ее обратно. Не очень удачно, пальцы скользнули по измазавшейся в грязи ручке, и граната полетела куда-то в сторону, но главное, он остался жив. А вот метатель – нет. Приподнялся после взрыва – и со стороны, где засели товарищи, тут же затрещали автомат и пистолет. Кто попал – уже неважно, главное, противник ткнулся носом в землю и больше не шевелился.

Тяжелый, смачный шлепок сзади выбивался из обычного звукового фона настолько, что Колесников развернулся, не раздумывая. Как раз вовремя, чтобы успеть рассмотреть силуэт на фоне деревьев, темное на темном. Пожалуй, не оскользнись этот человек, то подобраться ему удалось бы неслышно, а так… В общем, выстрелили они одновременно.

Если нападавший был темным силуэтом на темном фоне, то адмирал в своем кителе и вовсе черной кляксой на черной земле. Это его и спасло. Это – а еще собственная реакция. Автоматная очередь подняла столбики грязи в каких-то сантиметрах от него, зато ответный выстрел заставил противника сложиться пополам и рухнуть на колени, через секунду свалиться на бок и отчаянно завыть. Колесникова это, впрочем, сейчас волновало в последнюю очередь.

Бросок к упавшему, рывком вырвать из скрюченных, окровавленных пальцев автомат… Проклятие! Колесников никогда не только не пользовался МП-38, он его и в руках-то не держал. Оставалось надеяться, что раз из него только что стреляли, то и сейчас остается только на курок нажимать. Оглянулся вокруг – нет, с тылу больше никто вроде бы не лезет. Броском вернувшись к дороге, адмирал упер неудобный приклад в плечо и вдавил спусковой крючок. Автомат забился в руках, как живой, и ствол его почти сразу ощутимо повело вверх. С другой стороны застрочил пулемет – и заткнулся. Вряд ли от того, что его хозяина зацепило пулями. Скорее уж, он сообразил, что расклады поменялись и надо делать ноги. А может, и нет…

Пригибаясь, Колесников вернулся к остальным и обнаружил Курта, склонившегося над нелепо скорчившимся Вальманом. На боку лейтенанта расплывалось пятно, темное даже на фоне заляпавшей его грязи, но он был в сознании, руки по-прежнему держали автомат. При приближении Колесникова он даже шевельнулся было, но как раз в этот момент пилот кортиком распорол ему одежду. Лейтенант посмотрел на открывшееся зрелище, дернулся и зашипел от боли.

– Пакет есть?

– В машине, аптечка…

Очевидно, на эти слова ушли последние силы, потому что Вальман закрыл глаза и обмяк. Колесников зло рыкнул и бросился к «хорьху» – теперь оставалось надеяться, что аптечка и впрямь имеется. А заодно на то, что их избитый пулями пепелац заведется и они смогут доползти на нем до города.

Мюллер выглядел абсолютно спокойным, но от Колесникова не укрылось, как раздуваются крылья носа главного гестаповца. Группенфюрер владел собой, как немногие, но все равно он был взбешен, и от наблюдательного человека это состояние скрыть не получалось. Мало того, что его в двенадцатом часу ночи выдернули с какого-то важного мероприятия, так еще и прокол тайной полиции, что называется, налицо. А главное, адмиралу его было ни капельки не жалко.

Разумеется, на взгляд Колесникова, сдергивать ради случившегося Самого Главного Полицейского – это уже перебор. Достаточно простого следователя, способного организовать необходимые мероприятия, а уж с утра можно и босса побеспокоить. Однако подчиненные Мюллера предпочли доложиться по команде, по цепочке перекладывая ответственность на плечи вышестоящих, пока не добрались до самого верха. Ну, а Мюллеру деваться уже некуда, положение обязывает.

С другой стороны, дело получалось громкое. В самом сердце рейха, в пяти минутах езды от Берлина, совершено нападение на человека, в этом самом рейхе отнюдь не последнего. И интересно, кстати, было бы узнать, откуда нападавшие получили сведения о его прилете. Ведь специально не в городской аэропорт прибыл, а, ради сохранения секретности, на один из многочисленных военных аэродромов на отшибе. В общем, есть о чем подумать и кому голову открутить.

Самой большой проблемой оказалась невозможность провести следствие по горячим следам. Пленных не было – двоих на дороге положили насмерть, а третий, которому пуля адмиральского парабеллума разнесла пах, умер от потери крови. Пулеметчик же ретировался и даже оружие свое унес. Словом, никаких зацепок, кроме следов от стандартных армейских сапог, груды стреляных гильз и трупов, опять же, европейской внешности, в обычной солдатской форме без знаков различия. Кроме того, Колесников очень долго добирался до города – «хорьх» на спущенных колесах тащился как беременная улитка. Хорошо еще, его вообще смогли выкатить из кювета. Ну а потом вместо того, чтобы сообщить о происшествии, Колесников рванул в ближайшую больницу, где, совсем по-русски сунув под нос дежурному врачу парабеллум, доходчиво объяснил ему важность поставленной задачи. В результате Вальмана, которого, как оказалось, ранили еще за рулем, удалось спасти, но расследование началось на два часа позже, чем могло бы.

– Ничего больше не вспомните, адмирал? – устало спросил Мюллер. Колесников вздохнул. Мало того, что их с Куртом два часа трясли обычные следователи, так еще пришлось все повторить лично для группенфюрера. Ну да что ж поделаешь…

– Нет, вроде бы ничего больше не вспомню.

– Я так и думал. Ладно, езжайте, отдохните. У вас, я знаю, на завтра назначена аудиенция у фюрера…

– Именно так.

– Надеюсь, все пройдет хорошо. Но будьте осторожны, адмирал. Кто бы ни охотился за вами, он обладает немалыми возможностями.

– И повадками дворового хулигана, – пробормотал Колесников себе под нос, но Мюллер все же услышал.

– Поясните свою мысль.

– Такое впечатление, что это любитель. В больших чинах, но любитель. Засады, истребители… Если он и впрямь такой серьезный деятель, то я бы на его месте просто обвинил человека в измене. Как минимум, на какое-то время нейтрализовал бы, а уж там… В камере может произойти всякое. Сердечный приступ, к примеру.

– Это не так просто, как вам кажется, – задумчиво ответил Мюллер. – Однако ход ваших мыслей мне понятен. Не лишено… логики, я и сам думал о чем-то подобном. Тем не менее, вас дважды чуть не убили, и оба раза выжить удалось благодаря случайности. То самолет оказался чуть прочнее, чем думали британцы, то пулеметчик не совсем верно оценил расстояние… В сумерках в дождь, конечно, немудрено, однако вечно так везти не может. Будьте осторожны, адмирал.

– Я куда больше опасаюсь за родных, – поморщился Колесников. – Сам-то я почти всегда на базе, в окружении своих подчиненных, а им я верю. В конце концов, буду проводить больше времени на линкоре. Из броневой коробки меня так просто не выцарапать.

– За родных не беспокойтесь, охрану им мы обеспечим. И вашей… гм… знакомой, если считаете нужным, тоже. Хотя и сомневаюсь, что на вас решатся напасть в ближайшее время, да еще и в центре Берлина. Думаю, предпочтут затаиться.

– Благодарю, – серьезно ответил Колесников. – Меня доставят в гостиницу?

– Да. У нас в гараже есть дежурная машина.

– А…

– Вашего пилота тоже, – кивнул Мюллер, вставая и давая понять, что разговор окончен. Оставалось только поблагодарить и откланяться.

В гостиницу Колесников приехал далеко за полночь. Насыщенный получился денек, да еще и в темпе, от которого он за последние месяцы порядком отвык. Скорость жизни, больше подходящая началу двадцать первого века, будоражила кровь, но и выматывала страшно. И оставалось одно-единственное желание – подняться в номер и лечь спать.

Консьержки не наблюдалось, однако приставленный Мюллером в качестве охраны здоровенный детина с внешностью отошедшего от дел маньяка решил вопрос моментально, и уже через пять минут заспанная хозяйка вручила адмиралу ключи от номера. От того же самого номера – похоже, он был за Лютьенсом уже закреплен. Ну что же, неплохо, хотя бы привыкать к новому помещению не требовалось.

Мягко повернулась на хорошо смазанных петлях массивная, по-немецки надежная дверь. Эту дубовую махину было куда тяжелее даже просто сдвинуть с места, чем вошедшие в моду спустя полвека филенчатые конструкции, но Колесникову нравилось ощущение солидности, возникающее, когда он к ней прикасался. Будущее много потеряло, и не только глобального, но и таких вот приятных мелочей.

Щелчок выключателя, неяркий, приятный для глаз свет, заливающий комнату – и ощущение того, что здесь кто-то есть. Откуда? Это Колесников понял лишь минуту спустя.

Он уже привык к немецкой педантичности. Привык, что в его номере убираются. Так убираются, что пылинка на полу – это уже ЧП, что ковер лежит с математической выверенностью, а по кровати можно кататься на коньках, настолько гладким выглядит покрывало. Сейчас же всю эту симметрию и торжество аккуратизма кто-то беспардонно нарушил. Не то чтоб глобально, но в глаза бросалось. Особенно в глаза человека, которого только что пытались убить.

Пистолет словно бы сам собой прыгнул в руку. Пожалуй, еще немного, и можно будет ехать в Голливуд, чтоб сниматься в вестернах в роли Джека Самого Быстрого Пистолета… Эта мысль вызвала одновременно и смех, и раздражение. А еще пришло в голову, что если бы его захотели убить, то успели бы сделать это уже раз десять. Так что Колесников сунул оружие в кобуру и решительно пошел вперед.

Нарушительница спокойствия обнаружилась в соседней комнате. Хелен спала на том же диване, что и в прошлый раз, когда они с Роммелем нажрались до скотского состояния. Бессовестно дрыхла, свернувшись в клубочек и поджав босые ноги, и даже не проснулась, когда хозяин аккуратно прикрыл ее пледом. Вот ведь… Теперь уж точно никто не поверит, что у них чисто платонические отношения. А, плевать. Адмирал с трудом заставил себя вылезти из грязной и мокрой, пропахшей потом одежды, наскоро сполоснулся под душем и рухнул в постель. Спа-ать…

Пробуждение вышло тяжелым. Очевидно, крепкий организм Лютьенса, до сих пор уверенно выдерживающий нагрузки, противопоказанные даже молодым, на сей раз призадумался над последствиями и решил, что новый хозяин эксплуатирует его совсем неправильно. И если коньяк хлестать можно и нужно, а терпеть сотрясения от близкого разрыва снарядов положено по долгу службы, то купание в грязных лужах и беготня с пистолетом – это уже перебор.

Протест выразился во вполне конкретных действиях. Голова болела, как с перепою, в горле першило. Хорошо еще, сопли бахромой не висели. И все это на глазах у хлопочущей вокруг девушки, перед которой было просто стыдно чувствовать себя старой развалиной. А главное, все равно пришлось встать, прием у Гитлера – это не хухры-мухры, опаздывать нельзя. Так что через силу запихать в себя яичницу, влить кофе, две таблетки аспирина в рот – и разжевать, морщась от отвращения, чтоб быстрее подействовало. Короче говоря, к тому моменту, как у гостиницы затормозил шикарный «Опель-Адмирал», Колесников был уже в сносном состоянии. Оставалось только потрепать Хелен по роскошным волосам (та дернулась и надулась – не любила, когда к ней вот так, будто к маленькой) и решительно направиться на встречу с серьезными людьми.

Гитлер выглядел раздраженным. В отличие от хорошо владеющего собой Гиммлера и явно занятого больше своими мыслями Геринга, фюрер всея Германии скрывать настроение не старался. Какая уж муха его укусила… Как бы то ни было, про вчерашние игры со стрельбой не было сказано ни слова. Поздравления с победой тоже звучали достаточно сухо. Тем не менее, недовольство Гитлера было направлено не на адмирала, а вроде как бы на всех подряд. И очередной орден, порхнувший на грудь, Колесников воспринял уже как нечто само собой разумеющееся.

– Итак, адмирал, – закончив с церемонией, Гитлер внимательно посмотрел в глаза Колесникову. Взгляд у него был тяжелый, давящий… – Догадываетесь, ради чего вас вызвали?

Вопрос не слишком сложный. Наградить могли бы и в другой обстановке, а это похоже больше на военный совет, где адмирал Лютьенс играет роль генератора идей. В конце концов, до сего момента у него вполне получалось генерировать дельные предложения, так почему бы не напрячь еще раз? Везет лошадка – ну так пускай продолжает. Примерно это, только аккуратно сгладив острые углы, Колесников и сказал. Гитлер кивнул:

– Все верно. До сих пор вы не ошибались, а значит, к такому стратегу стоит прислушаться.

– Никак нет!

– Не понял… – Гитлер смотрел с таким удивлением, что Колесников с трудом подавил желание взять его двумя пальцами за подбородок и потянуть вверх, чтобы, значит, рот закрыл. Впрочем, остальные выглядели не лучше.

– Никак нет, мой фюрер. Я не стратег. Максимум, что я могу сделать, это решать тактические задачи, причем на море. Стратегией должны заниматься те, кто стоит во главе рейха. У вас это получается намного лучше. После чего флот будет готов выполнить любой приказ.

Взгляд Гитлера потеплел, да и Гиммлер выглядел довольным. Вот так, прогиб засчитан. Только Геринг по-прежнему не реагировал на происходящее.

– Если бы так думали все, адмирал, Германия была бы избавлена от многих проблем. Тем не менее, ваш совет нам необходим. Как вы считаете, каковы наши перспективы в войне?

– Очень хорошие, мой фюрер. В настоящее время наш флот уступает британскому, но с учетом понесенных ими потерь, скорого введения в строй линейных кораблей типа «Бисмарк», массового строительства новых подводных лодок, а также восстановления французских трофеев мы сможем выставить сравнимые с британцами силы. Если к тому же удастся заставить итальянцев не сидеть в портах, а реально действовать, хотя бы связывая вражеские силы в Средиземном море, то превосходство будет на нашей стороне. В этих условиях возможно как обеспечить бесперебойную доставку подкреплений корпусу Роммеля, который уже сейчас создает реальную угрозу функционированию Суэцкого канала, так и провести операцию «Морской лев». Насколько мне известно, люфтваффе весьма успешно работает по объектам на территории Великобритании. Оккупировав Британские острова или просто вынудив англичан сдаться, мы получим в свои руки достаточную промышленную и ресурсную базу для обеспечения броска через Атлантику. При этом, нанеся удар по району Панамского канала и перерезав сообщение между атлантическим и тихоокеанским побережьями США, мы разрежем их флот пополам. Таким образом, мы имеем все шансы на обеспечение…

– Довольно, – прервал его Гитлер. – Ход ваших мыслей понятен. Ударить по американцам до того, как они успеют подготовиться и развернуть строительство новых кораблей и боевой техники.

– Так точно, мой фюрер, – вытянулся в струнку Колесников. Разговор ему откровенно не нравился, однако показывать это было нельзя ни в коем случае. Приходилось изображать из себя преданного Германии вояку, даже если хочется всех послать на родном языке.

– Что вы скажете насчет этого?

Карта Евразии, жирно обведенные границы СССР, с немецкой аккуратностью указанные линии строящихся и уже существующих укреплений, места дислокации войск… Мамочки! Да откуда эти сволочи столько знают? И стрелки, жирные стрелки, указывающие направления ударов. Пачка листов – план «Барбаросса», тезисно. И страшное понимание того, что все уже решено, и предотвратить войну при сохранении текущих раскладов не удастся.

– С точки зрения сухопутных операций выглядит внушительно. Но давать какие-то иные комментарии не могу – не обладаю достаточной компетенцией в этих вопросах. Не сомневаюсь, что те, кто разрабатывал этот план, обладают значительно лучшим пониманием ситуации.

– А с точки зрения моряка? – прищурился Гитлер. На несколько секунд в кабинете воцарилась полная тишина, слышно было, как звенит в углу неведомо какими путями залетевший сюда комар. Колесников вздохнул:

– Флот в войне с русскими будет малополезен. Технически ничего сложного в том, чтобы блокировать русские силы, нет. Помимо того, что они имеют несравнимо меньший флот, который в открытом бою не выстоит и часа, он у них разделен на четыре части. Силы, дислоцированные на Балтике, легко запираются на базах путем установки минных заграждений, после чего уничтожаются массированными ударами с воздуха. Наличие двух авианосцев позволит нам маневрировать авиагруппами и обеспечивать поддержку летчиков, работающих с береговых аэродромов. Флот на Черном море там и останется, пройти через проливы ему никто не даст. Уничтожим, когда захотим. То, что имеется у русских в Мурманске, недостаточно даже для прикрытия побережья. Словом, блокировать возможность морских сообщений несложно, однако, на мой взгляд, это мало что даст. Эта страна обладает богатейшими ресурсами и способна произвести без посторонней помощи все, что необходимо для ведения войны любой длительности. Кроме того, на Тихом океане они будут вне зоны досягаемости наших кораблей, следовательно…

– Там ими займутся наши японские союзники, – перебил его Гитлер.

– Мой фюрер, я им не верю. В ту войну они нас предали.

Гитлер поморщился. О том, как в Великую войну японцы долго играли словами, убедив кайзера в том, что готовы вступить в войну на стороне Германии, а затем ударили немцам в спину, помнили все. И потерю территорий в Тихоокеанском регионе им тоже не простили. Тем не менее, Гитлер коротко бросил:

– На сей раз все будет по-другому.

– Не сомневаюсь, мой фюрер. Но, в любом случае, действия флота будут иметь вспомогательный характер. Ни до каких стратегических центров русских нам просто не дотянуться. На Тихом океане же нам придется во всем полагаться на Японию, а их русские в последнее время били с завидной регулярностью.

– А Ленинград и Мурманск? – название северной столицы Гитлер словно бы выплюнул.

– Мурманск хорош в качестве грузового порта, но в отсутствии перевозок его значение невелико. До Ленинграда нам не дойти – корабли рейха мало приспособлены для балтийской акватории, слишком там мелко. К тому же нельзя недооценивать минную опасность. Русские понимают толк в этом оружии и завалят минами хоть все море. Да и береговые батареи у них хорошие. При любых обстоятельствах это будет война сухопутных сил.

– Благодарю вас, адмирал, мне понятна ваша точка зрения. Откровенно говоря, если бы я не знал о вашем полном бесстрашии, в котором мы вчера лишний раз убедились, я бы подумал, что вы боитесь.

Ага, выходит, знает. Ну что же, примем к сведению.

– Не боюсь, но – опасаюсь. Русские могут стать весьма опасным противником.

– Чушь! – Гитлер рубанул воздух ладонью, переходя на риторику, больше подходящую митингу, чем серьезному совещанию. Остальным оставалось лишь внимать. – В прошлую войну их один раз толкнули – и этот колосс упал. Сейчас будет то же самое. Унтерменши побегут под натиском германского оружия.

– Так точно, мой фюрер! – рявкнул Колесников, верноподданически выпучив глаза.

– Вот так-то лучше, – буркнул Гитлер, медленно остывая.

Совет после этого постепенно свернулся, будто сам собой, и через полчаса, чувствуя себя выжатым лимоном, Колесников спустился к своей машине и зло закурил. Еще через минуту появился Геринг:

– Адмирал, предлагаю поехать ко мне. Мой повар обещал превзойти самого себя, да и взаимодействие флота и люфтваффе обсудить стоит.

Глядя на улыбающуюся рожу главного пилота Германии, хотелось выругаться по-русски. Колесников сдержался, разумеется, только кивнул – все же Геринг стоял в иерархии неизмеримо выше его, рядового, в общем-то, несмотря на головокружительные успехи, адмирала. От таких предложений не отказываются, тем более, толстяк неплохо к нему относится. И, скорее всего, просто хочет поговорить вдали от чужих ушей.

Так и получилось, хотя и повар расстарался. Наверное… Нос не чувствовал запахов, а язык почти не различал вкуса. Ерунда, главное, что голова работала. А Геринг обедом явно наслаждался. И лишь закончив и аккуратно промокнув салфеткой губы, он посмотрел в окно, на усилившийся и теперь струями бьющий в стекло дождь, и спросил:

– Скажите, Гюнтер… Я правильно понимаю, что вы против войны с русскими, или мне это показалось?

– Правильно, Герман, вы очень точно сформулировали.

– И почему же?

Геринг смотрел вроде бы и с улыбкой, но взгляд стал другим. Острым – вот, пожалуй, самое точное определение. Колесников вздохнул:

– Видите ли, я все же не из аристократической семьи. Но понятия о чести и служении своей стране для меня никогда не были пустым звуком.

– Тот, кто думает иначе, может постоять с вами на мостике во время боя. Если ему не потребуется менять штаны, то это будет удивительно, – и, довольный своей тяжеловесной шуткой, Геринг рассмеялся. Колесников не стал его поправлять, что сам он на мостик во время боя старается не выходить, предпочитая командовать из хорошо защищенной боевой рубки. Вместо этого он задумчиво сказал:

– Так вот, хотя это для меня и важно, но все же отец с детства приучил меня считать. Время, риски, деньги… Война с Россией – это плохое вложение средств, Герман. Очень плохое.

– А точнее?

– Как уж точнее. Русские – это очень серьезные противники. Я хорошо помню: это их предки брали Берлин, а не наши – Москву. И война с ними будет невероятно тяжелой.

– В прошлую войну…

– В прошлую войну, – Колесников невежливо перебил Геринга, но тот даже не обратил на это внимания, – были другие русские. Вспомните, Герман, они в разы уступали нам по насыщенности артиллерией, да и всем остальным. Да что там, у них патронов не хватало, а их парламент всерьез обсуждал вопрос о возможном вооружении новобранцев алебардами. И при этом они смогли продержаться три года и рухнули только после того, как мы, параллельно, кстати, с их союзничками, провели внедрение своих агентов влияния и фактически разложили всю верхушку русских. И даже тогда их солдаты держались, а иногда даже наступали. Вспомните, австрийцев они били с завидной регулярностью, а про турок я вообще молчу. И это притом, что у них в армии был «сухой закон», а нет ничего страшнее для русского солдата. Стресс надо снимать, а они не додумались ни до литра вина на рыло, как французы, ни до походно-полевых борделей. И все равно держались.

– И что? – Геринг, похоже, не совсем понимал оппонента.

– Да все просто, – Колесников устало откинулся в кресле. От возбуждения неприятные ощущения и ломота в суставах отступили, но осталась предательская вялость, да и горло, казалось, горело огнем. – Я интересовался. Может, поверхностно, все же я моряк, но картина безрадостная. Русские насытили войска техникой так, как нам и не снилось. Это не очень хорошая техника, но ее много. А главное, они производят ее сами, а не покупают. Стало быть, любые потери будут восполнимы. Их генералы… Я не знаю, каковы они в деле, но идеологическое воспитание русские поставили серьезно, так что солдаты останутся хорошими. И организовать переворот, как в семнадцатом, не удастся. Там сейчас сидят люди, которые его делали, хорошо знают методы и последствия для себя лично. Судя по тому, как они чистят свои ряды от неблагонадежных элементов, нашей разведке, и без того не блестящей, вряд ли удастся добиться успеха. Мелкие диверсии – вот их предел в нынешней ситуации.

– Согласно плану, все это преодолимо в кратчайшие сроки.

– План хорош, не спорю, но, судя по тому, что я увидел, в нем нет одного – запаса прочности. Как только хоть что-то всерьез пойдет не так, мы завязнем. Россия – не Франция. Другие пространства, другая протяженность коммуникаций, а стало быть, и вероятность ошибок велика. И заплатит Германия за победу дорогой ценой. А те… унтерменши за океаном будут в это время наживаться на нашей войне. И получим мы в конце предельно обескровленную страну, вынужденную конкурировать с заокеанским соперником. Экономика которого, и без того серьезная, окажется усилена за наши деньги. Помните? Чтобы победить в войне, нужны деньги, деньги и деньги. У американцев их окажется намного больше. Поэтому я и против войны с Россией. Во всяком случае, в нынешней ситуации. По мне, лучше иметь рядом пускай опасного, но связанного договором соседа, чем в долгосрочной перспективе потерять страну.

Геринг некоторое время молчал, обдумывая услышанное. Тишина установилась прямо-таки давящая. Потом он с видимой неохотой кивнул.

– В ваших словах, Гюнтер, есть смысл. Безусловно, есть. Но я ума не приложу, как убедить фюрера. Он зациклен на войне с Россией. Это у него в последнее время настоящая идея фикс.

– Ну, если не получится… Тогда остается одно. Герр рейхсмаршал, – невероятно официальным тоном сказал Колесников. – В случае необходимости флот готов выполнить ЛЮБОЙ приказ командования.

Вот так, слово прозвучало, намек дан. Понимай, как хочешь, официальный преемник Гитлера, тем более, придраться к сказанному невозможно. А ты ведь понял, все понял, вон как киваешь. Медленно, задумчиво…

– Я понял вас, адмирал… Гюнтер, вам самому-то не страшно?

– Страшно. Еще как страшно. Но приходится выбирать между тем, что страшно, и тем, что еще страшнее.

– А вы смелый человек, – Геринг усмехнулся. – Кто другой костьми бы лег, но в страхе не признался. Хорошо. И все же я попробую переубедить фюрера.

– Благодарю. Кстати, с чего он сегодня был такой недовольный?

– Он хотел предложить Британии мир. Послал Гесса. Тайно, естественно. А они его арестовали и бросили в тюрьму.

– Понятно, – Колесников принялся лихорадочно вспоминать. Вроде бы слышал в своем времени про такое, но случился перелет вроде бы перед самой войной с СССР. Ну, хронология здесь уже нарушена полностью, так что ничего удивительного. – Я всегда знал, что островитянам нельзя доверять. И раз уж зашел разговор, то второй вопрос: почему советуются в таких серьезных вопросах со мной, без гросс-адмирала?

– Фюрер не верит Редеру, – усмехнулся Геринг. – Все же у него мать – еврейка. Только об этом мало кто знает. Поэтому, пока он справляется с административной работой, его не трогают, но и не во все посвящают.

Колесников едва удержался от того, чтобы присвистнуть. Сам Гитлер, Гиммлер вроде бы каким-то боком, теперь еще Редер… Весело живем, в руководстве антисемитского государства куча евреев. Куда катится мир…

– Вот бы не подумал.

– Ну да. Это я решаю, кто у меня в люфтваффе еврей, а кто нет, а остальным приходится отдуваться самостоятельно. Ладно, раз уж собрались, то обсудим операцию, о которой говорили в прошлую встречу. А то времени остается все меньше.

В гостиницу Колесников вернулся уже ближе к ночи. Состояние лучше всего описывалось одним словом: «убитое». В смысле, лучше застрелите – хоть полежу. Разболелся он, похоже, окончательно. С трудом поднялся по лестнице, буквально ввалился в дверь – и тут же попал в ловкие женские руки. Мигнуть не успел, как оказался без формы, зато в теплом свитере, сидящим в глубоком мягком кресле и пьющим чай с малиной. Боги, он ведь и забыл уже, что это такое. И уют, пускай даже в гостиничном номере, и вкус этого чая…

– Прелесть, – совершенно искренне выдохнул он, ставя на низенький столик показавшую дно чашку. – Откуда это?

– От мамы. Она все еще варит. Как привыкла в России, так и продолжает.

– Россия… Скажи мне, что ты о ней думаешь?

– Не знаю, – Хелен откинулась в своем кресле, задумчиво посмотрела в потолок. Адмирал непроизвольно отметил, что одежда на ней явно домашняя, во всяком случае, не из тех шмоток, в которых ходят на приемы или на работу. – Честное слово, не знаю. Я очень хотела бы побывать там, родители много рассказывали… И до сих пор часто о ней говорят. А что?

– Нет, ничего. Ты извини, Хелен, я тебе задам сейчас один нехороший вопрос. Скажи, зачем тебе все это нужно?

– Что – все? – девушка улыбнулась. – Весь мир?

– Как раз для чего женщине может понадобиться весь мир, понятно, – усмехнулся Колесников. Горло, согревшись, начало проходить, да и общее состояние немного улучшилось. – Я про себя. Зачем тебе нужен старый, больной, да еще и женатый адмирал? В жизни не поверю, что ради интервью или денег. Во всяком случае, их ты у меня ни разу не просила. Да и не стала бы возиться со мной сегодня. Так зачем?

На миг ему показалось, что Хелен сейчас встанет и уйдет, хлопнув дверью. Однако, как оказалось, женщин он знал плохо. Звезда немецкой журналистики (а как еще назвать, если именно благодаря ее репортажам газета из заштатного бульварного листка поднялась на пятое место по тиражам в Берлине) совершенно по-бабьи подперла голову ладонью и вздохнула:

– Потому что рядом с тобой хорошо. Ты надежный, сильный, умный… Не волнуйся, я не собираюсь создавать тебе проблемы. И требовать ничего не собираюсь. Скажешь – уйду.

– Не скажу, – мотнул головой Колесников. – Просто…

– И уводить из семьи не собираюсь.

– Это я уже понял. Я про другое. Рядом же и другие есть. Помоложе, поперспективнее. Да вон, хотя бы Вальман. Он вроде бы к тебе неровно дышал.

– А кто перспективнее? Сокурсники, которые стараются выглядеть, как истинные арийцы, говорят о превосходстве германской нации, смотрят на русскую свысока… притом что все мысли у них, как бы мне под юбку залезть? Или лейтенант, который в ту нашу встречу из машины не вылез, чтобы мне помочь?

– Работа у него такая, – вздохнул Колесников. – А так… Он мне вчера жизнь спас, а я, скотина такая, даже не поблагодарил.

– Работа у него такая, – усмехнулась Хелен. – Так что… А насчет возраста – так не такой уж ты и старый. Все зависит от точки зрения. Ну что, удовлетворила я твое любопытство?

Будем считать, что да, подумал Колесников, а вслух сказал:

– Хорошо. Тогда отдыхаем до завтра, а там… Там видно будет.

Следующее утро началось с визита к Гиммлеру. Хорошо еще, за ночь организм, взбодренный лекарствами и отдыхом, немного пришел в себя. Так что одеться по парадному, целомудренно поцеловать в щечку Хелен – и вперед!

Рейхсфюрер был не один. Помимо него в кабинете присутствовал Мюллер, который и сообщил интересную новость. Как оказалось, одного из убитых в перестрелке смогли опознать – числился он в полицейской картотеке, а берлинская криминальная полиция умела работать оперативно. А вот дальше начинались странности.

Во-первых, с криминальным прошлым (да какое-там особое прошлое, несколько драк и сопутствующие исправительные работы) этот парнишка давно завязал. Лет десять назад, примерно. Во-вторых, вступил в партию. В какую именно, Колесников даже не спрашивал, и так ясно, что не в Коммунистическую. Ну и, в-третьих, был он сейчас в армии. Если конкретно, то в люфтваффе, в каком-то наземном подразделении. Ну а когда начали рыть по этому направлению, то опознали и двух других кадров. Из того же подразделения орелики. Очень интересно.

– Грешите на Геринга? – мрачно поинтересовался Колесников, дочитав переданную ему пачку бумаг. Все же немцы в отношении документооборота – это что-то с чем-то. Все изложенное можно было разместить на одном листе. Ну, на двух или трех, но на дюжине – это уже чересчур. – Не слишком мне в это верится.

– Почему? – с интересом спросил Мюллер. Гиммлер сидел за столом, что-то черкал карандашом и в разговор, похоже, вмешиваться не собирался.

– А ему невыгодно это. У нас нормальные рабочие отношения, а придет кто-то другой – и как оно еще повернется, сказать сложно. На его влияние и власть я не покушаюсь, да и не смог бы, даже если бы захотел, слишком разные у нас возможности.

– Мы рассуждали примерно так же, – кивнул Мюллер. – Очень похоже, кто-то специально организовал покушение таким образом, чтобы бросить тень на Геринга. Иначе вас расстреляли бы еще на дороге, вместе с машиной. Откровенно говоря, мне с самого начала показалась странной ошибка пулеметчика. Но слишком уж демонстративно организаторы изображали из себя дураков. И перестарались.

– И… кто?

– Пока не знаю. Но докопаюсь обязательно.

Колесников вздохнул. Этот да, этот докопается. Почему-то Мюллеру он верил.

Разговор с Гиммлером начался после того, как Мюллер покинул кабинет. Вначале рейхсфюрер вставил адмиралу здоровенную дыню. Причем сделал это в крайне интеллигентной манере, Колесников в жизни так не умел. Вроде бы и вежливо, вроде бы даже похвалил, а уши покраснели так, словно он не пятидесятилетний адмирал и не глубокий старик-математик, а нашкодивший мальчишка. А все из-за неправильно построенного разговора с Гитлером. Правда, углы позже удалось немного смягчить, но все равно, лишние проблемы никому не нужны. Гиммлер, как оказалось, тоже не особенно жаждал воевать. Пока, во всяком случае. В отличие от фюрера, он не сидел в окопах, но теоретическую подготовку имел лучшую и расклады представлял более реально. Однако и идти против Гитлера в подобных вопросах не собирался, так что невовремя выразивший сомнение адмирал свою порцию люлей получил.

Зато потом Гиммлер начал интересоваться разговором с Герингом. Очень серьезно интересоваться. Пришлось ответить, честно сказав, что, во-первых, обсуждали перспективы войны против Советов и вопросы взаимодействия армии и флота, а во-вторых намечающуюся операцию против Великобритании. Даже кое-какие выкладки пояснил, максимально упрощая, чтобы не особенно сведущий в морских делах рейхсфюрер понял. Тот, надо сказать, будучи человеком, умом не обделенным, выразил полный одобрям. На этой позитивной ноте они и расстались.

Дальше у Колесникова выдался невероятно насыщенный день. Вначале он вытребовал у командования три дня отпуска. Командование, правда, и не возражало – все же положение героя и человека, лично докладывающегося фюреру, имело свои прелести. Затем – в банк. А потом – снять телефонную трубку и договориться о встрече с бывшим одноклассником.

Все же Лютьенс, в отличие от многих коллег, вышедших из старой аристократии, умел пользоваться кое-какими преимуществами неблагородного происхождения. К примеру, он не стал законченным снобом и поддерживал связи со старыми приятелями, что иной раз могло весьма пригодиться. Вот как сейчас, например.

Клаусс Майер, человек во всех отношениях серый и скучный, вел спокойную жизнь добропорядочного мелкого буржуа. Недвижимостью торговал – этакий риелтор, каких адмирал насмотрелся в прошлой жизни, с поправкой на германский менталитет. Лютьенс не то чтобы общался с ним, но и связь не терял. К взаимной, надо сказать, выгоде. Например, два года назад Клауссу потребовалась помощь – сын сестры жены, от великого ума вышедшей замуж за еврея, попал в трудное положение из-за своего происхождения. Проще всего было бы ему не афишировать отцовских предков, а податься, к примеру, в армию. Брали туда всех подряд, и если человек утверждал, что он немец, ему верили на слово. Но – лопухнулся… Адмирал помог. Озадачил кое-чем обязанного ему штабного умника, тот нашел лазейку в правилах, мальчишку приняли на службу. Затем рапорт непосредственного начальника о незаменимости конкретно этого еврейчика – и вот он уже вполне полноценный гражданин Германии. Кое-какие ограничения, правда, есть, но именно что кое-какие. Во всяком случае, жизни и здоровью, пока нет войны, ничего не угрожает, и до фельдфебеля, к примеру, дорасти можно вполне. Пришлось для этого, правда, немного повоевать во время французского похода, ну да это уже мелочи.

А теперь пришло время Майеру помогать старому знакомому. Не без пользы для себя, кстати. Порылся в картотеке, нашел хороший вариант – и занялся делами адмирала, обещав устроить все максимум за сутки. Ну, а сам Колесников, быстро решив еще несколько мелких вопросов, сделал то, чего никто не ждал от немецкого адмирала, пускай даже эксцентричного, – отправился в больницу, навестить раненого.

Появление адмирала в обычной палате наделало переполоху. Вальман попытался изобразить нечто строевое, причем лежа – вставать ему врачи пока запрещали. Правда, как сказал врач, ничего страшного не произошло. Пулю извлекли, рану зашили, заражение крови от набившейся в нее грязи предотвратить удалось. Крови, правда, потерял много, но в больнице имелся неплохой запас, переливание сделали вовремя. Так что полежит недельку – и встанет на ноги, никуда не денется.

Шофер, прикомандированный ведомством Гиммлера, с неохотой тащивший коробку с фруктами и всякими вкусностями, которых ни в одной больнице не найдешь, аккуратно поставил подарки на стол и быстро покинул палату. Колесников поздравил лейтенанта с присвоением очередного чина (сам вытребовал у Гиммлера) и тоже ушел, чтобы не трепать нервы окружающим. Все, формальности выполнены, теперь можно было и отдохнуть.

Хелен в гостинице не оказалось, но Колесников и не удивился – в конце концов, она предупредила, что поедет к родителям. Да и, честно говоря, ему самому хотелось отлежаться. Зато на следующий день он подрулил прямо к редакции ее газеты и, произведя небольшой фурор, похитил смущенную девушку прямо из-за стола. Возражать, естественно, никто не осмелился.

– Машину водить умеешь? – весело спросил он уже на улице.

– Ну… да. Только своей пока нет, не заработала еще.

– Это-то я знаю. Такой, к примеру, нравится?

Вишневый «Мерседес» выглядел шикарно даже по меркам двадцатого века. Здесь же этот кабриолет с откинутой по случаю теплого дня крышей всю дорогу заставлял редких прохожих оборачиваться и с завистью провожать его взглядами. Девушка вздохнула:

– Замечательная машина.

– Ну так садись. Да не сзади – за руль. И не вздумай отказываться – от чистого сердца подарок.

Интересно, обратила ли она внимание на русский оборот про сердце? Пожалуй, что и нет, настолько была ошарашена. И отнекиваться начала только оказавшись за рулем. Видать, прикосновение к лакированному красному ободу привело ее в чувство. Пришлось скорчить зверскую рожу, пояснить, что от его подарков отказываться не стоит, а то он вот прямо сейчас возьмет, да разобьет всю эту красоту о ближайший фонарный столб. Подействовало. Однако главный шок для девушки был еще впереди.

Четверть часа (хвала Всевышнему, в эти годы об автомобильных пробках никто еще и слыхом не слыхивал), и вот они уже в Бабельсберге. Именно здесь, если верить советскому кинематографу, жил незабвенный Штирлиц. Интересно, может, по соседству и впрямь обитается какой-нибудь советский разведчик? Впрочем, неважно. Главное, доехали. В последнем за время поездки Колесников начал изрядно сомневаться. Водила машину Хелен, откровенно говоря, паршиво, что и неудивительно для человека, не имеющего практики. Ну да ладно, научится.

– Останови вот здесь. Замечательно. Ну а теперь пошли.

Дом, невысокий, двухэтажный, встретил их вначале шуршанием листвы старого сада, а потом сухим теплом. Внутри было чисто, но все равно заметно, что здесь уже давно не живут. Мебели почти не было, так, накрытый чехлами гарнитур в зале, и все. Девушка удивленно посмотрела вокруг и обернулась к Колесникову:

– Где это мы?

– Дома, – адмирал стянул перчатки, провел пальцем по столу, посмотрел на оставленную в пыли темную полоску. Поглядел на камин, сейчас холодный и пустой. – Принимай командование, хозяйка.

– То есть…

– Я часто бываю в Берлине, – терпеливо, как маленькой, объяснил Колесников. – И мне надоела гостиница. Поэтому я буду приезжать сюда, а ты соответственно жить здесь. Вот, – он аккуратно положил на стол пачку новеньких, в банковской упаковке, денег. – Это на то, чтобы закупить все необходимое, нанять прислугу, навести порядок. Дом записан на тебя. Мало ли что может со мной случиться. Война идет, а так моя совесть будет спокойна. И еще, если ты сейчас откажешься, я встану и уйду. И никогда с тобой больше не увижусь. Да, это шантаж. А разве с вами, женщинами, можно иначе?

В общем, убедил…

Средиземное море встретило Колесникова штормовым ветром. Хорошо еще, Курт сумел пробиться и посадить самолет на знакомом аэродроме под Тулоном. Даже мысль о том, чтобы приземлиться где-нибудь на запасном аэродроме и километров двести мотыляться по убогим французским дорогам, повергала адмирала в священный ужас. Но пилот справился, и «мессершмитт», едва не дав «козла», уверенно закатился на стоянку.

Кстати, по сравнению с прошлым разом здесь стало куда оживленнее. Самолетами было заставлено буквально все. В основном французскими, но попадались и немецкие машины. Сама полоса носила следы ремонта, а параллельно с ней строилась еще одна, длиннее и шире. Похоже, адмирал Жансуль обустраивался в этих местах всерьез и надолго. И, кстати, машину предупредительно выслал – не забыл еще, с кем имеет дело и кому обязан и нынешним положением, и, возможно, жизнью.

Надо сказать, с момента их последней встречи французский адмирал очень изменился. Если вначале это был потерянный человек, не знающий, куда себя приткнуть, а позже – лихорадочно-возбужденный авантюрист, с головой нырнувший в чужую игру с неясными перспективами, то сейчас перед Колесниковым сидел уверенный в себе адмирал. Даже некоторая французская спесь, которую просто обязан испытывать любой лягушатник в разговоре с бошем, опять начала вылезать. Пускай и непроизвольно, но все же начала, и это стоило учесть. Такое необходимо осаживать сразу и жестко, а то в будущем возникнут проблемы. Оно надо? Колесников усмехнулся про себя и откинулся в кресле. Обед, предложенный французом, оказался неплох, и сейчас живот ощутимо давил на ремень.

– С чем пожаловали, адмирал? – Жансуль смотрел вроде бы доброжелательно, однако чувствовалось, что появлением Лютьенса он недоволен. И Руге не было. Интересно, почему? Впрочем, оно и к лучшему.

– И как вы пьете эту кислятину? – Колесников покрутил в руке бокал с рубиново-красной жидкостью. Большим ценителем вин он не был ни в той жизни, ни в этой. Может, данный конкретный напиток и впрямь считался чем-то особо элитным, но это сейчас было неважно. А важно то, что собеседник на миг потерял нить разговора. – Доложите, в каком состоянии флот.

Вот так, сразу показать, кто здесь главный. И любую самодеятельность ломать на корню. А то вон, фрондируют. Нацепили новые знаки различия на французского образца мундиры и считают, что подчеркивают этим свою исключительность. Ага, щ-щас-с. Если уж шагнули в болото, не пытайтесь говорить, что сели в шоколад.

– Что вас интересует?

– Все. В настоящее время планируется серьезная операция, и мне надо знать, какими силами я буду располагать. Не по штабным рапортам, а на самом деле. И не кривитесь так, командовать поручено мне, соответствующие полномочия получены лично от фюрера.

На самом деле полномочия эти звучали довольно расплывчато, да и командовать Лютьенсу поручалось лишь своей частью операции. Впрочем, расплывчатость несложно было трактовать в свою пользу, а насчет кто и чем командует… Формально руководство операцией возложил на себя лично Гитлер. Похоже, он уверился в том, что там, где работает Лютьенс, будет успех, и потому не боялся уронить свой престиж, что было неминуемо в случае неудачи. Приятно, когда в тебя так верят, пускай и враги. Ну а заместителями его оказались, вполне закономерно, Гиммлер и Геринг. Первый по той же причине, что и шеф, а второму деваться было некуда. Должен же среди политиков присутствовать хоть один военный профессионал.

Хорошо еще, реально они не мешали. Гитлер ограничился парой общих фраз, и его роль должна будет проступить позже, когда придет время: или провозгласить победу, или деликатно замолчать поражение. В общем, впарить лохам… простите, немецкому народу то, что окажется наиболее соответствующим военно-политическому раскладу. Гиммлер вообще, по своему обыкновению, держался в тени, ни во что не лез, но руку с пульса не убирал, дабы не упустить, если повезет, возможность половить рыбку в мутной воде. Блюл свои интересы, в общем. Ну а Геринг, успевший сработаться с Лютьенсом и при этом не сильно разбирающийся в специфике морских, да, честно говоря, и наземных операций, занимался исключительно административными делами. В общем, молодым и наглым профессионалам не мешали, и они в кои-то веки резвились, как считали нужным.

Собственно армии, точнее, корпусу Роммеля, отводилась в предстоящем действе вспомогательная роль. Отвлекающий удар – давно ожидаемый противником бросок к Суэцкому каналу. Получится – значит, получится, нет – значит, нет. Роммель о своей задаче и о том, что имеет право невозбранно отступить, когда сочтет нужным, знал прекрасно. Зря, что ли, вчера весь день сидели с ним и обсуждали нюансы. Так долго, что вылетал обратно генерал уже ночью.

Авиацией командовать поручили подполковнику Коллеру. Этого бывшего полицейского и опытного летчика назначили и за профессионализм, и по протекции Мюллера, который неплохо относился к дважды коллеге. К тому же Геринг, похоже, натаскивал его и к чему-то готовил. Учитывая сложность операции и задействованные в ней силы, она могла стать сорокадвухлетнему офицеру неплохим трамплином. Тем не менее, Коллер в их триумвирате оказался младшим по званию, и в приватной беседе Геринг рекомендовал ему не пытаться играть самостоятельно, а оперативно подчиняться флоту. Неслыханное еще недавно дело, но в свете нынешних событий вполне оправданное. Коллер, судя по всему, понял, что рекомендация в данном случае равносильна приказу, и только каблуками щелкнул. Впрочем, обеспечивать его действия все равно частично приходилось Лютьенсу.

Основную же роль в планируемых событиях предстояло сыграть флоту. И не только кораблям, но и вновь создаваемому роду войск – морской пехоте. О формировании экспериментального подразделения по британскому образцу Лютьенс имел разговор с руководством рейха в лице Гиммлера еще весной. Откровенно говоря, о своей мимолетно проскочившей в разговоре идее он потом и думать забыл. А вот Гиммлер, как оказалось, нет. Все же мужик он был весьма башковитый и сообразил, что лишнее подразделение, ему, пусть и опосредственно, через Лютьенса, подчиняющееся, не помешает. Адмирал, который буквально три недели назад с удивлением узнал, что руководство свежеиспеченными вояками возлагается на него, долго ругался, но сдавать назад было уже поздно. Хотя подарочек, конечно, был тот еще.

Для эксперимента не отбирали солдат из элитных частей, да и из обычных, честно говоря, тоже. Единственно, придали инструкторов из десантных подразделений и горных стрелков. И десантники, и егеря хорошо знали свое дело, но с морем не были связаны никак. От слова «ващще», как говаривали в прошлом/будущем Колесникова. А вот их новые подчиненные…

Все же немцы всегда славились умением приспосабливать к делу что угодно. Сейчас, к примеру, они нашли применение уголовникам с тяжелыми статьями и длинными-длинными сроками, которым было предложено искупить вину… ну, или гнить в камерах дальше. И вот этот сброд в количестве двух тысяч человек, подвергнутый интенсивной дрессуре, Колесникову и передали. Хорошо еще, инструкторов не отняли. Оставили, правда, только добровольцев, но зато пообещали им офицерские погоны. Кое-кто согласился, а для усиления Лютьенсу передали из пехоты офицеров кадровых, но тоже проштрафившихся. Последних адмирал перебрал сам, оставив тех, кто попал в немилость за пьянку, вольнодумство или небрежение уставом, но инициативных и храбрых, начисто отсеяв проворовавшихся интендантов и просто никем не востребованных лентяев. И тех, и других в вермахте, как, впрочем, и в любой армии, тоже хватало, и от них многие пытались избавиться всеми силами.

И вот, три недели, практически забросив остальные дела, пришлось заниматься этими мокрозадыми орлами. Учить грести, плавать (не все, как оказалось, умели), высаживать десант… В общем, как вернулся из Берлина, так и впрягся. Хорошо еще, примерно представлял, что от морпехов будет требоваться. И наглухо вбил им в головы: обратной дороги нет. Или они победят, или умрут. Зато победители получат амнистию, повышенное денежное довольствие и вполне реальные воинские чины.

Все это он вынужден был лично продавливать – изначально морскую пехоту рассматривали как некий штрафбат. Только, в отличие от советских аналогов времен Отечественной войны, служить в качестве бесправного пушечного мяса предстояло до смерти. Однако же убедить в том, что солдат, имеющий сзади плетку, а перед глазами морковку, будет драться куда лучше, чем просто из-под палки, хоть и с трудом, но удалось. Кое-кто из новоиспеченных морпехов, правда, все же смалодушничал и предпочел вернуться в уютные камеры, но таких набралось чуть более десятка – народ собрался все же рисковый. И вот сейчас эту орду предстояло испытать в деле. Оставалось лишь надеяться, что Средиземное море, пускай и зимнее, окажется чуть потеплее Балтики.

Однако морская пехота – это, конечно, здорово, но без кораблей она значила немного. А корабли под рукой имелись только французские. Ну и итальянские, но макаронники воевать не жаждали, а вот французам, официально входящим в состав германского флота, можно было приказать. И оспорить прямой приказ командования Жансуль, как ни хотелось бы ему этого, не мог. Правда, он все же попытался намекнуть, что его корабли не совсем немецкие. Стоило бы определиться, имеет ли право Лютьенс командовать, и… Что «и», Колесников не стал даже слушать, просто сказал:

Страницы: «« 12345

Читать бесплатно другие книги:

Данный сборник включает в себя 9 рунических става на отношения: семья, работа, защита, от любовной м...
В пятёрку лучших современных отечественных фантастов Лукин попадает точно. Может быть, даже в тройку...
Родной отец продал меня двум чудовищам - братьям-оборотням, которые имеют полное право делать со мно...
Готовые варианты работы в самых распространенных случаях, для начинающих и не только.Часть текста ра...
Шел 1944 год. Каждый день приближал Красную Армию к рубежам Советской страны. Немцы, сопротивляясь, ...
Герои озорной и в то же время очень серьёзной повести «Тройка с минусом» попадают в самые обычные дл...