Мухи Кабир Максим
– Ох, доченька.
– Все будет хорошо, мам.
Телевизор гаркнул дружным хохотом юмористической передачи, резкий звук всполошил рассевшихся на карнизе голубей.
– Сможете смотреть Малахова.
– Спасибо, Вадик. – Мама потянулась к отцу, замешкалась и неловко похлопала его по руке. – Спасибо тебе.
Сашину сестру звали Кристина. Папа говорил, что у них глаза одинакового оттенка, васильковые, с вкраплениями лазури. Кристине было пять лет, очаровательная курносая малышка. Иногда они вместе ходили в кафе: папа и его разновозрастные дочери. Саша показывала Кристине фокусы, которым ее научил отчим. Кристина называла старшую сестру «Шашкой».
Реальная жизнь мало походила на слезливую мелодраму. В сериале разведенные родители не находили бы общего языка, новая пассия ненавидела экс-супругу героя, сводные сестры соперничали бы.
Но папина жена была прекрасным человеком, их дочь – чудесным ребенком, и никто никому не желал зла.
Лишь ведьма материализовалась из сериалов. Или из фильма ужасов про Средневековье.
Мама провожала отца, а Саша повторно прогулялась по квартире. Простор сбивал с толку. Неужели они приобрели за бесценок эти апартаменты? Она расправила руки, как крылья, но кончики пальцев не дотрагивались до коридорных стен. В прихожей дяди Альберта сложно было разминуться двум людям.
Квартира была тенистой, хоть снаружи и не росли деревья. Оказывается, кирпич имел свои преимущества. Отмыть, отдраить, смести паутину из углов. Мамин отпуск продлится неделю – успеют навести лоск.
– Ай, черт!
– Ма, ты в порядке?
– Ага. – Мама потерла ступню. – Споткнулась. Кто делает такие высокие пороги?
– Архитекторы пятнадцатого века.
– Надо быть осторожнее ночью. Приспичит в туалет, можно шею свернуть.
Саша хлопнула по выключателю, голая лампочка осветила каморку между ванной и кухней. Отслоившиеся обои были пятнистыми от гнили, воняло затхлостью. На бетонном полу сгрудились коробки из размокшего картона, приникла к стене стремянка.
– Это не наше?
– Нет. Видать, родне старушки, что тут жила, не пригодилось. Выкинем позже.
Саша прикрыла дверь в чулан.
Им повезло, что Гильдеревы не претендовали на начинку дома. Не дрались за телевизор, не пытались отнимать кровати. Из старой жизни перекочевали вещи, будто уцелевшие после кораблекрушения.
При переезде Гильдерева стояла над душой и наблюдала цербером, как Алексины выносят нажитое добро. Саша передразнила, выпучила глаза. Ведьма посерела от гнева.
Золотистая турка дяди Альберта… какой кофе он готовил! Микроволновка, часики с декоративными гирьками. На подоконник встал кактус, путешествовавший с Алексиными по общагам.
– Почаевничаем?
– Давай. – Саша взобралась на стул.
Мама порылась в мешках, притащила чайник, пачку с индийским слоном и упаковку крекеров. Забулькал кран. Газовая горелка чихнула пламенем.
– Не найду чашек. Из пластика попьем. – Мама хрустнула одноразовыми стаканчиками.
За распахнутым окном чирикали воробьи. Шла волнами почерневшая от гари марля, она маскировала вентиляционную дыру.
«В чем подвох? – спросила подозрительная Шура. – Тектонический разлом под зданием? Наркопритон в подвале?»
– Как обустроимся, Ксению на новоселье пригласим.
Голос мамы дрогнул.
– Ма, ты чего плачешь?
– Ничего, солнышко.
– Ты… по Альберту плачешь?
Мама улыбнулась сквозь слезы, всплеснула руками.
– Прости меня, девочка моя. Прости меня, пожалуйста.
– Ну ты чего? – Она погладила маму по щеке. – Гляди, домище какой. Я такой в детстве воображала. Старый, большой, с привидениями.
– Сама ты привидение, – засмеялась мама.
Чайник вскипел, плюхнулись в стаканы пакетики.
«Шикарная квартира!» – написала Саша сообщение. И прибавила кучку смайликов, влюбленных и изумленных.
4
Сосед
– Все! – воскликнула мама. – Все, нет сил!
Саша выглянула из спальни, оценила мамины старания. Вещи были рассортированы, одежда и постельное белье убраны в шкаф, косметика, фотоальбомы, лекарства, прочие мелочи расфасованы по ящикам. Посуда отправилась на кухню, туалетные принадлежности – в ванную.
– Похоже на дом, – сказала Саша.
Она тоже разобрала свой скарб, разложила по полочкам тряпье, джинсы и платьица, которым не хватило вешалок. Вымела пыль. Освобожденный от мешков пол натерла полиролем.
Внутри оконной рамы скопились дохлые мухи, она подумывала отдать их соседским детям, пусть похоронят по-людски.
– Куплю с зарплаты плетеные стулья, – мечтательно проговорила мама, – будем на балконе отдыхать вечерами.
– И беговую дорожку. Теперь есть место для нее.
– И джакузи. В ванной поместится.
– И сенбернара. Ты мне десять лет его обещаешь.
Они строили планы, а за окном щебетали птицы, стекла дребезжали под порывами теплого ветра.
– Эх, – сказала мама, – надо же нам ужин готовить.
– На фига. Давай пиццу закажем.
– Сюда не доставят.
– Мы же кулинарию проезжали. Я смотаюсь.
– Брось. Я картошку сварю, накрошу салат, у нас редиска есть.
– Бэ, – скривилась Саша, – хочу жирную и вредную пищу.
Она переоделась в джинсовые шорты и футболку с принтом Биг-Бена, выудила из коробки сандалии. Обувалась, мысленно моделируя вид спальни после окончания косметического ремонта. Туда поставлю комп, там будут книги…
– Вручи дщери деньжат на пропитание.
– Держи, дщерь.
Саша спрятала купюры в карман, поцеловала маму.
– И попить захвати.
К запаху гипса прибавился аромат жарящихся котлет.
Примолкла ворчливая Шура. На душе было радужно. Предстоящие хлопоты воодушевляли. Ремонт, институт, плетеные стулья… никаких скверных полос отныне!
Она попрыгала по ступенькам. В лучах солнца, проникающих сквозь подъездное окно, кружились золотые пылинки. Саша остановилась между этажами: ее внимание привлекла металлическая створка в стене, железный щиток, размером с форточку.
«Мусоропровод?» – предположила Саша и отщелкнула засов.
За створкой была глубокая ниша, шахта, уходящая вверх и вниз. Кирпич почернел и обуглился, точно каминная труба. Саша чиркнула пальцем по краю ниши, под ноготь забилась сажа.
– Это печь, – раздалось сзади.
Саша терпеть не могла, когда к ней подкрадываются вот так.
На площадке первого этажа стоял парень в майке и спортивных штанах. Кучерявый, как сатир с иллюстраций древнегреческой мифологии. У него была тощая жирафья шея, выдающийся во всех смыслах кадык и фигура пловца. Широкие плечи, длинные руки, которые, кажется, смущали его самого.
– Туда насыпали уголь.
Голос у него был приятный, как и глаза – Саша рассмотрела их, спустившись к парню по ступенькам. Интенсивного зеленого цвета, живые и цепкие, они прибавляли интеллект овальному мальчишечьему лицу с веснушками, разбрызганными по щекам.
– Так отапливали подъезд, – завершил он и одарил девушку обезоруживающей улыбкой.
– Привет. – Саша протянула кучерявому ладонь.
Рукопожатие предварила цепочка ненужных па. Саша верно угадала: парень не всегда знал, что делать со своими руками.
– Роман.
– Александра.
Львиная доля людей, которым она представлялась когда-либо, считала необходимым пропеть строчку песни из фильма «Москва слезам не верит». Будто это было забавно. И Рома не стал исключением.
– Этот город наш с тобою…
– Местный юморист? – одернула Саша.
– Извини. – Он заулыбался еще лучезарнее. Сколотый резец не портил улыбки. – Это вы въехали в четвертую квартиру?
– Да, мы с мамой. А ты, – она посмотрела на дверь за спиной парня, – из первой?
– Не-а. Я в новостройках живу, рядом. А тут мой дедушка обитает. Я ему обеды ношу.
– Молодец, хороший внук.
– Стараюсь. Ты гулять или что?
«Маньяк, – сказала Шура, – явный психопат. Из тех, что похищают грязные трусики и гоняют шкурку».
Александре Вадимовне молодой человек скорее понравился.
– В кулинарию. Еду на ужин купить.
– Так нам по пути, – вызвался Рома.
– Ну, идем.
Они пошли бок о бок по ступенькам.
– Как тебе дом?
– Крутой. Я в таких не бывала.
– Тут подсобных помещений больше чем квартир. Конец девятнадцатого века. Знаешь, как переводится?
Он ковырнул носком мозаичный пол, надпись «Salve» на пороге.
– Типа утешение? Успокоение?
– Не. Это латынь. «Приветствую» или «Доброго здоровья». Добро пожаловать, короче.
– Ты латынь знаешь?
– Дедушка знает. Я только буду учить.
Они вынырнули из подъезда. Во дворе было безлюдно. Опустел пятачок у ржавого турника.
– Доча! – Мама стояла на балкончике, взявшись за перила.
– Чего?
– Привет! – помахал новый Сашин знакомый. – Я Рома.
– Привет, Рома. Сашка, пластинки от комаров купи.
– Ладно.
Мама с интересом смотрела им вслед. Они шагали по тропинке. В воздухе метались мушки, пиликали сверчки в кустах.
– Тебе сколько? – спросил Рома.
– А сколько дашь?
– Восемнадцать?
Ответ ей польстил. Саша жутко бесилась, когда папа говорил, что она выглядит младше своих лет.
– Семнадцать. А тебе?
– Девятнадцать.
– Студент?
– Первый курс закончил.
– А я только поступила. В педагогический.
– Ого, – обрадовался Рома, – и я в педе учусь. Дай угадаю. Иностранные языки?
– Русслит.
– Твой корпус рядышком с моим. Можно вместе ездить на пары.
«Ого, какой быстрый», – не поощряя, но и без осуждения отметила Александра Вадимовна.
Кажется, эта чопорная юная леди проявляла несвойственное ей любопытство.
– А ты…
– Исторический факультет.
– Прикольно.
– Батя хотел, чтобы я инженером был, как он, но я дедушкину специальность выбрал. Он у меня известный краевед, по радио раньше выступал, три книги издал.
– Любишь дедушку своего?
– Безумно.
Саша жалела, что оба ее деда умерли до ее рождения, и бабули – все три, включая бабушку Зою, уже лежали в земле.
– Я вас познакомлю, он отличный.
Солнечный диск опускался за холм, горели алым окна новостроек. Кипела вечерняя жизнь: усатый дядька ковырялся в двигателе «жигуля». На пригорке у гаражей компания жарила шашлыки, дразнил запах свинины. Вереща, скакали маленькие пираты, батут подбрасывал их в фиолетовое небо.
– Миленький райончик, – сказала Саша.
– Ага, ничего так.
– Давно тут живешь?
– Как все. Его в две тысячи шестом построили. Для работников южного комбината. Папе квартиру выдали, а он деда поближе перевез.
– Долго до университета добираться?
– Рукой подать! – Рома выпростал свою лапу. – Я на электричке езжу. Час выходит. На маршрутке немного дольше. Книжку с собой беру, чтоб не скучно было. Но приятный собеседник лучше.
В кулинарии жужжали кондиционеры, прилавки ломились от яств.
Проголодавшаяся Саша сглотнула слюну.
– Попробуйте запеканку, не пожалеете.
Она нагребла полный пакет еды. Фигура фигурой, но отметить новоселье – дело святое. В соседнем магазине купила квас, средство от комаров, эвкалиптовую жвачку и пачку тонких сигарет.
Рома шел по пятам.
Саша двинулась за гараж и гривастую иву.
– Куришь?
– Не. Я ж спортсмен.
– Говорил, историк. – Она прищурилась; дым попал в глаза.
– Одно другому не мешает.
– Пловец или баскетболист?
– Шахматы с третьего класса.
Она усмехнулась.
– Шестое место на районном чемпионате.
Самоирония засчитывалась как плюсик. К очаровательной улыбке и ненавязчивой манере общения.
Они поболтали об учебе, Сашу насмешили рассказы Ромы о преподавателях. Он здорово пародировал заикающегося декана.
– Я провожу, – сказал парень, когда она попыталась забрать свои пакеты. – Мне несложно.
И они пошли назад к дому, возвышающемуся в степи. Говорил в основном Рома. Описывал посвящение в студенты, археологическую практику.
Тень трехэтажного здания клином ложилась на луг. Окна казались запавшими глазами, а ризалит – орлиным носом. Подъездный портал будто бы всасывал в свою пасть тропу.
Темные пятна ползли по гипсовым фруктам, по шрамам и щербинкам.
– Тут двое детей, пацан и девчонка, муху хоронили в гробике из морковки.
Рома хохотнул:
– Своя атмосфера, да? Это тети Насти дети, из шестой квартиры. Вообще у вас соседи нормальные, спокойные.
Он передал Саше пакеты.
– Рад знакомству.
– Взаимно.
Саша пошла к фиолетовой двери.
«Он пялится на мою задницу», – подумала и удержалась, чтобы не поправить шорты.
– А как твоя фамилия? – спросил Рома.
– Алексина.
– Пока, Алексина.
Поднимаясь мимо чугунных лоз, печных заслонок, лепных карнизов, Саша Алексина улыбалась.
5
Сумерки
У их звонка была отвратительная лающая трель. Квартира неуловимо изменилась, словно стала еще больше. Вечерние тени не скрадывали пространство, а напротив, странно отдаляли стены. В коридоре клубилась темнота, а кухонный свет почти не выплескивался за порожек.
Саша, прислонясь лопатками к холодильнику, прихлебывала квас. Мама доставала расспросами: что за мальчик, где живет, что у него за семья. Снова строили планы, поглощая вкуснейшую запеканку, отбивные и салаты.
В какой-то момент, посмотрев в коридор, Саша обнаружила, что дверь чулана открыта.
Дверное полотно в летней кухне дяди Альберта вечно закрывалось само собой, если его не подпереть.
– Добавки?
– Боже упаси. Я сейчас лопну.
– Ты слишком худенькая.
– Жирная, как свинья.
Дядя Альберт называл ее ласково «худышечка». А маму «Танчик».
«Какой же он был классный», – затосковала Саша.
С состраданием взглянула на маму. Каково это – лишиться любимого мужчины, знать, что он никогда не погладит тебя, не обнимет во сне, не приголубит?
Что он истлел в деревяном обшитом атласом коробе.
Не проходной мальчишка, не Лешка, а именно тот самый, твой-твой-твой мужчина…
Саша помогла маме вымыть посуду и пошла через тенистый коридор, через гостиную, на балкон.
Он походил на корабельную корму, с изогнувшимися под острым углом перилами.
Стульев определенно не хватало. Сидеть, свесив ступни между прутьями, курить – когда мама будет на дежурствах, – выпуская колечки.
Корма целилась в болотце, истончившееся и высохшее русло Змийки. Высоченные стебли качались над лужами, звенели в сгущающихся сумерках насекомые.
«Интересно, – подумала Саша, – если кинуть туда, в гущу камыша, связанную ведьму, комары за ночь высосут всю ее кровь? Пять литров отборной ведьмовской крови»…
Прошлым летом они ходили в поход, и Сашины ноги подверглись массированной атаке комарья. Икры опухли и жутко свербели, вынуждая хныкать. А Леша, вместо того чтобы утешить, заявил при всех, что задолбался терпеть ее капризы. Он и до того говорил ей разные гадости, мол, не хочет ограничиваться одной девушкой, дескать, парень должен иметь много любовниц, а не одну…
«Его бы тоже туда, в камыш», – сказала Шура.
«На часок», – неожиданно согласилась Александра Вадимовна. В гостиной мама включила телевизор. Заиграла тревожная музыка.
Саша вышла с балкона. Шкаф, трюмо, телевизор на тумбе, все было отодвинуто от стен, чтобы не мешать завтрашней поклейке обоев. Но казалось, что вокруг мебели метры и метры пустоты. Люстра источала тусклый желтый свет, не способный истребить полумрак.
У старых квартир свой характер и свои причуды.
На экране молоденький Джонни Депп проваливался в водяной матрас, лился фонтанами клюквенный сироп.
«Кошмар на улице Вязов». Девятилетняя Сашка наткнулась на этот фильм, клацая каналы. Родителей не было дома, она сидела на корточках перед телевизором, словно ее примагнитили, порывалась утопить кнопку пульта, врубить мультики…
Но наблюдала исподлобья, как Фредди потрошит людей. Он ее напугал до дрожи – маньяк с обожженной физиономией и смертоносной клешней. Ее первый ужастик, коих было множество потом, но ни одна «Пила», ни один «Астрал» не внушили ей такого страха.
С потолка сочилась кровь.
Не эта ли смесь страха и восторга побуждала Сашу читать о мрачных готических замках, лабораториях, где побулькивали реторты, галереях и осенних парках?
Ксеня вовсе не читала книг, удивлялась, зачем подруга засоряет мозги.
– Это же так нудно!