Украденный ключ Обухова Лена

Глава 7

15 мая, суббота

г. Шелково

Вернувшись домой, Диана снова – уже в который раз за утро! – почувствовала себя неловко. В гостиной был бардак, какого эта комната еще ни разу не видела за все то время, что Диана здесь жила. На полу валялись пакеты из-под чипсов, сухариков и прочей дряни, привезенной накануне Лерой, две пустые бутылки из-под вина, какие-то крошки. В тарелках на столике перед телевизором засыхали недоеденные куски пиццы, кружочки колбасной нарезки, оливки. В комнате все еще пахло алкоголем и нездоровой едой, поскольку все окна в квартире были закрыты.

Диана покачала головой и порадовалась тому, что хотя бы эту часть ее падения никто, кроме нее, не увидит.

Мысленно дав себе обещание вообще больше не пить, она раздернула шторы, открыла форточки, собрала все упаковки, бутылки и остатки еды в мусорный пакет, убрала посуду в посудомойку и включила ее, хотя та осталась полупустой. Очень уж хотелось поскорее уничтожить все следы гулянки и забыть о позорном эпизоде.

Пропылесосив комнату, Диана задумалась о том, чтобы устроить день генеральной уборки, но быстро отмела эту идею. От развитой бурной деятельности голова начала снова побаливать, а силы, которых и так было на донышке, моментально исчерпались. Да и стены квартиры, в которой она безвылазно провела несколько дней, давили.

Если бы не бурная ночь, Диана заткнула бы уши плеером и отправилась на пробежку, но сегодня от мысли о беге сразу замутило, поэтому она предпочла принять быстрый душ, переодеться и отправиться на прогулку. Погода обещала быть чудесной, а свежий воздух и ходьба всегда идут на пользу.

Музыка в ушах помогала заглушать мысли, но они все равно то и дело пробивались. Диана поймала себя на том, что дуется на Лерку, ведь та бросила ее в клубе в бессознательном состоянии и до сих пор даже не позвонила спросить, жива ли она вообще. Но потом сообразила, что с точки зрения подруги все может выглядеть точно так же: Диана бросила ее в клубе и не потрудилась узнать, как она.

Пришлось выключить музыку и набрать номер Леры. Та ответила не сразу, а голос ее прозвучал сонно и недовольно. Впрочем, узнав Диану, она оживилась и принялась делиться впечатлениями о прошедшей ночи. Судя по всему, у нее сохранилось больше воспоминаний.

– А ты куда потом пропала-то? Даже не попрощалась! – добавила Лерка, попытавшись изобразить возмущение. – Мы думали, ты в туалет пошла, но тебя там не оказалось. Колись, свалила с тем губастеньким брюнетом, с которым танцевала?

Диана прикрыла глаза, с трудом принимая очередную порцию новостей. Какой еще брюнет? Впрочем, теперь уже неважно. Хорошо, что она с ним не «свалила».

Рассказывать, как все было, совершенно не хотелось, поэтому Диана ограничилась лаконичным объяснением, что сама не помнит, как уехала из клуба (что было правдой), и заверением, что с ней все в порядке, но в ближайшее время она не собирается ни на какие тусовки.

– Как скажешь, конечно, но тебе хоть стало лучше? – немного обиженно уточнила Лерка.

– Стало, Лер. Спасибо тебе, – со всей доступной ей искренностью соврала Диана.

На чем и распрощалась с повеселевшей подругой.

После она бродила по паркам и улицам города еще добрых два часа. Прошлась по набережной и другим прогулочным зонам, прокручивая в голове события последних дней и недель, но чаще мысленно возвращаясь в сегодняшнее утро. Ощущение потерянности никуда не делось, но к нему примешалось стойкое чувство отвращения к самой себе. И с этим что-то нужно было делать.

Окончательно выбившись из сил, Диана добрела до ближайшей кофейни, коих в центре города хватало. Есть не хотелось, но организм настаивал на порции кофе. Обычно она выбирала капучино на обезжиренном молоке, но сегодня решила побаловать себя рафом[1]. Народу в зале было немного, поэтому ей досталось шикарное место у огромного окна, выходящего на оживленную улицу.

В кофейне играла вполне приятная музыка, а уши устали от наушников, и Диана решила дать им отдохнуть, поэтому сразу услышала, когда над ней кто-то внезапно произнес:

– А я все думал, ты это или не ты, решил зайти и убедиться.

Она вздрогнула от неожиданности, подняла голову и с удивлением узнала в заговорившем с ней мужчине Дениса Савина. Держа в руках чашку со своим напитком, он вопросительно кивнул на второе кресло за ее столиком.

– Не возражаешь, если я к тебе присоединюсь?

– Ничуть. Не ожидала тебя здесь встретить. Ты какими судьбами опять в Шелково? Еще одна лекция?

– Да нет, пока рановато. Две мотивационные лекции подряд в Шелково не прокатят, – усмехнулся он, садясь напротив и машинально проводя рукой по темным волосам, чтобы убрать от лица слишком отросшие пряди. Скользнув по ней внимательным взглядом, мягко поинтересовался: – Как ты? Выглядишь… ну, хуже, чем обычно, скажем так.

– Вот спасибо! – фыркнула Диана, но не обиделась.

И так знала, что сегодня не лучший день в ее жизни. Наверное, не стоило удивляться, что именно сегодня к ней как магнитом притягивает знакомых мужчин: сначала Карпатского, теперь Савина. Впрочем, полицейского майора притянуло еще ночью, и ему достался худший вариант. Стоило вспомнить об этом, как снова накатили стыд и неловкость.

– Честно говоря, я и чувствую себя весьма паршиво, – призналась она, стараясь отогнать неприятные мысли.

– Хочешь поговорить об этом? – предложил Савин с улыбкой.

– Хочу, но не с кем.

– Как же не с кем, когда у тебя есть я?

Диана с сомнением наморщила лоб.

– Чтобы ты задвинул мне одну из своих речей о важности позитивного мышления?

– Слушай, ну я же не только коуч! – обиженно отмахнулся он. – По большей части я нормальный человек.

Сняв очки, Савин положил их на стол рядом с собой и уставился на Диану чуть воспаленными глазами. Она знала, что он уже три года страдает бессонницей, и подозревала, что за прошедшие с их последней встречи две с половиной недели ситуация принципиально не улучшилась.

– Видишь? Я уже не мотивационный спикер Савин, а просто Денис. Человек, вместе с тобой переживший одну из самых странных историй. Может, мы и не особо близкие друзья…

– Да мы вообще не друзья, – насмешливо перебила Диана.

– Ай! Это было больно, – с напускным трагизмом заявил он, приложив ладонь к груди с левой стороны. – Но даже если так… Зато я в курсе твоей ситуации. Со мной можно поговорить.

И он был прав. Как минимум это достаточно безопасно, ведь Савин – редкий гость в ее жизни. Почти случайный попутчик. Диана набрала в легкие воздух, собираясь вывалить на него все, что накопилось в душе, но вдруг поняла, что все равно не может. Не знает, с чего начать, не находит слов. Она просто… не привыкла откровенничать с кем-то.

В итоге вместо всего, что хотелось, Диана сказала совсем другое:

– Двенадцатого у нас с Кириллом была бы пятая годовщина отношений.

Она сказала это и замолчала. Не дождавшись продолжения, Савин мягко уточнил:

– И ты задаешься вопросом, как бы все сложилось, если бы не история с записями?

Диана задумалась ненадолго и неопределенно качнула головой, то ли отвергая его версию, то ли соглашаясь с ней.

– Наверное, я больше задаюсь вопросом, кем была для него. Он ведь дал мне все! Квартиру, в которой я живу, машину, на которой езжу, салон, который меня обеспечивает… Он заботился обо мне, и я верила, что он меня любит. И любила его. И старалась быть лучшей версией себя – для него! А он врал мне. И хотел убить. Я не понимаю, как одно вяжется с другим…

– Оно нормально вяжется в ненормальном сознании, – спокойно пояснил Савин. – Обычно, когда мужчина влюблен в женщину, он желает близости с ней. Он окружает ее заботой и при возможности осыпает подарками, что само по себе приносит ему удовлетворение, но хочет он именно физической близости и при удачном стечении обстоятельств рано или поздно получает ее. Дальше в списке желаний идут сложившиеся в нашем сознании атрибуты счастливой совместной жизни: свадьба, общий дом, дети и все такое. Но в травмированном сознании твоего Кирилла одним из атрибутов счастья стала смерть. Убийство. Для него это такая же потребность, как для другого – секс. Чем сильнее он любит, тем сильнее хочет убить…

– Чушь, – тихо перебила Диана. – Ты не видел его в тот день. Это была не любовь и даже не страсть. Он ненавидел меня в тот момент…

– Одно другого не исключает. Любовь и ненависть всегда ходят рука об руку. Можно получать неземное удовольствие от убийства и ненавидеть это. Это как… пирожное или сладкий жирный раф-кофе! Очень вкусно, но чувство вины так и гложет. Разве нет?

Диана посмотрела в свою чашку, вздохнула и кивнула. Да, эта аналогия была ей близка и понятна.

– Что тебе действительно нужно осознать, так это то, что ты ни в чем не виновата. И даже он не виноват. Виновата детская травма. Но она все равно делает ваши отношения невозможными. Когда устремления настолько расходятся и его абсолютное, пусть и краткосрочное счастье означает твою гибель, любви не остается места. Это надо просто принять. И идти дальше. Жить своей жизнью.

– Разве она у меня есть? – горько усмехнулась Диана. – Я жила его жизнью…

– А теперь заведешь свою. Тут главное – принять решение, отказаться от чувства вины и идти вперед, не оглядываясь назад. Пойми, чего ты хочешь. Ты вольна сохранить прежний образ жизни, но теперь стараться не для Кирилла, а для себя. А можешь перевернуть все с ног на голову в поисках истинной себя. Не знаю… Продай подаренные им бизнес и машину, а деньги отправь на благотворительность, чтобы освободиться от прошлого и начать с нуля. Найди работу по душе…

– Нет уж, спасибо, – сухо отказалась Диана, глядя на него, как на сумасшедшего. – Я, конечно, в стрессе и в подавленном состоянии, но не рехнулась. Быть несчастной гораздо проще, когда в кошельке и на карточках есть деньги. И не надо везде ходить пешком.

– Некоторые считают, что бедность очищает, – улыбнулся Савин.

– Да, меня большую часть жизни пытались убедить, что лучше быть бедной и больной, чем богатой и здоровой, – проворчала она. – Я не верила в это тогда, не верю и сейчас.

Он вопросительно приподнял брови, предлагая ей рассказать. Диана слегка поморщилась и призналась:

– Мои родители. Большие поклонники теории о честной бедности, которая обалденно очищает. Мы всегда жили… ну, может, не совсем плохо, но нехорошо, понимаешь? И они никогда не стремились к тому, чтобы сделать лучше. Потому что, по их мнению, много зарабатывают только воры и подлецы, а они выше этого. Работа должна быть тяжелой, ненавистной и низкооплачиваемой – тогда это действительно работа. А если денег не хватает на жизнь, значит, жить надо скромнее. Еда должна быть простой и дешевой, одежда – практичной, а не красивой. Я уже не говорю про всякую там косметику – это страшное излишество, нужное только не очень хорошим женщинам, если ты понимаешь, о чем я.

– Понимаю, – улыбнулся Савин.

– А честной женщине хватит и просто мыла, чтобы быть чистой. Ну, ладно, я немного утрирую, потому что шампунь и дезодорант у нас все-таки тоже были. А еще детский крем. Знаешь, такой в тюбиках?

Он снова кивнул, подтверждая, что знает. А Диана все больше распалялась, рассказывая.

– У нас дома было только очень нужное и практичное. Ничего красивого. Даже захудалого парадного сервиза где-нибудь в шкафу. Мама – учительница, а папа – инженер. Мама никогда не брала учеников, как делают другие, отрабатывала только стандартную ставку, потому что так правильно. А в свободное время предпочитала читать, потому что только чтение дает духовное развитие. Правда, папа проводил вечера перед телевизором, разгадывая кроссворды и сканворды. Ему это разрешалось. Он мог спокойно заниматься этим, даже когда у него не было никакой работы. Найти что-нибудь не по специальности, но чтобы платили? Нет, зачем? Это же роняет достоинство инженера! А ходить двадцать лет в одном костюме – ничего не роняет.

Диана вдруг замолчала, снова опуская взгляд в чашку, где на поверхности кофе еще пенились взбитые сливки. Она словно размышляла, стоит ли говорить дальше.

– Ты тогда спросил, кто из родителей поднимал на меня руку. Так вот, мама себе это позволяла. Нечасто, несильно, но позволяла. Ее любимым наказанием было поставить в угол. Меня ставили в угол лет до тринадцати, представляешь? И я стояла! Если я тупила, она могла дать мне подзатыльник. Потом, когда я подросла и во мне проснулся дух бунтарства, появились пощечины. До затылка уже не всегда получалось дотянуться, а в углу я стоять отказывалась. Я мечтала о том дне, когда смогу уйти из родительского дома. Выбор профессии рассматривала только через призму вопроса: «Где можно побольше заработать?» Решила, что надо идти в экономику или юриспруденцию, потому что на программирование у меня мозгов не хватало. Все лето перед одиннадцатым классом я подрабатывала промоутером, просто чтобы купить себе какой-нибудь красивой одежды. И косметики. Мама ругалась, конечно. И настаивала, чтобы я после школы шла в педагогический.

Она остановилась, чтобы сделать большой глоток почти остывшего рафа и протолкнуть внезапно вставший в горле ком.

– Когда я познакомилась с Кириллом… Это, знаешь, было как провалиться в другой мир. Круче, чем уехать в Хогвартс. Мама, конечно, не одобряла. Стыдила меня. Говорила, что я ее позорю, что она меня не так воспитывала. Мало того что я позволила себе внебрачную связь, так еще и с бандитом вдвое старше…

– Кирилл разве бандит? – удивился Савин.

– Он бизнесмен, – Диана выразительно округлила глаза. – Состоятельный бизнесмен. А значит, вор, подлец и, безусловно, бандит, потому что честным образом такие деньги не заработать. В общем, когда он предложил снять мне квартиру, я чуть ли не бегом туда побежала. И первые полгода как заведенная покупала всякие тарелочки, вазочки, бокалы, клевые чашки, какие-то картинки на стены… Он помогал выбирать, давал денег. Водил меня по магазинам с одеждой, дарил украшения. И при каждой встрече дарил цветы. У нас дома вообще не было принято дарить цветы, только на первое сентября и некоторые другие праздники мама приносила их из школы, а папа ей не дарил никогда. И мне, соответственно, тоже.

– А как папа относился к Кириллу в твоей жизни?

Диана пожала плечами и усмехнулась.

– А никак. Ему вообще все пофиг. Лишь бы телек работал и кроссворды были. Не скажу, что он когда-нибудь активно поддерживал ругань мамы, но никогда ничего не говорил поперек.

– И никогда за тебя не заступался?

– С чего бы? Воспитание дочери – дело матери.

Савин вздохнул, качая головой.

– Да уж, непростая ситуация. А что они сейчас говорят? Ну, теперь, когда вся эта история с Кириллом вскрылась?

– Мне? – уточнила Диана. – Ничего не говорят. Мы ни разу не разговаривали с тех пор. Последний раз мама звонила в мой день рождения. Она всегда звонит в день рождения и на Новый год. Поздравляет. Читает нравоучения. Стыдит. Я звоню им на их дни рождения. Ну и в самых крайних случаях. Когда я переезжала, мама сказала, что я еще приползу к ним просить прощения, когда Кирилл меня бросит и оставит без средств. Я сказала, что ноги моей больше не будет в их доме. На том и расстались. Сначала, правда, перезванивались. Я все ждала, что она поменяет отношение. А она, наверное, ждала, что я одумаюсь. Ни того ни другого не произошло, и разговоры потеряли смысл.

– Ну, может быть, теперь что-нибудь изменится, – нарочито бодро предположил Савин. – Возраст обычно смягчает людей. А главный раздражитель – то есть, Кирилл, – исчез. К тому же ты едва не погибла.