Дело Аляски Сандерс Диккер Жоэль

Глава 4

Потерянный рай

17 апреля 2010 года

Я долго ждал у стойки регистрации “Эйр Канада”. Пытался звонить, но телефон Реган был недоступен. В конце концов она прислала сообщение:

Мне очень жаль.

Я не приеду.

Прости.

Я снова попытался ей позвонить, но она уже отключила телефон. Явно включала только затем, чтобы отправить мне эти несколько слов. Последний раз мы с ней переписывались накануне вечером. Я спросил, как у нее дела, она ответила, что ее рейс “Чикаго – Монреаль” прибыл с большим опозданием, сейчас она дома и собирает чемодан. На самом деле она и не собиралась лететь со мной на Харбор Айленд.

Какое-то время спустя я получу от нее рукописное письмо с объяснениями, она оставит его на ресепшене “Ритц-Карлтон”. Бесполезно скрывать его содержание: Реган замужем, мать двоих детей, я – всего лишь внебрачная связь, результат ее вылазки в Нью-Йорк с подружками, она дважды приезжала ко мне под предлогом, что у нее заболела бабушка в деревне в Онтарио, не знала, как мне сказать, поддалась чувству, но потом поняла, что не готова с бухты-барахты все бросить.

А в тот момент, в зале монреальского аэропорта, я стоял, обалдело глядя на экран телефона, пока служащая компании не вывела меня из прострации:

– Сэр, регистрация заканчивается… Что вы намерены делать?

Я решил тем не менее ехать. Наверное, это была попытка сбежать. Так я оказался один на борту самолета, летевшего в Нассау, и за время полета, дабы отпраздновать встречу с подругой моей Одинокостью, высосал целую бутылку шампанского, а за ней – несколько тех крошечных шкаликов виски, на которые обрекает нас гражданская авиация.

Прибыв на Багамы, я погрузился в какой-то кукурузник и через двадцать минут оказался на островке, окруженном лазурными водами. Я прибыл на Харбор Айленд – этот маленький рай станет для меня новым адом. И все же представьте себе роскошный отель, угнездившийся среди тропической растительности. Главное здание окружал парк, похожий на ботанический сад, где в покрытых кувшинками водоемах таилось царство разноцветных рыб и водяных черепах. Номерами же служили отдельно стоящие бунгало на сваях, они даровали гостям чувство полного уединения.

Клиентов привлекало отменное обслуживание, а главное – предельная потаенность заведения. Ибо на Харбор Айленд никто не приезжал в одиночку. Меня со всех сторон окружали парочки: тайные любовники, горячие прелюбодеи, пары старые, довольные жизнью, и пары новорожденные, которые целовались в ресторане, жестоко испытывая терпение официанта, ожидавшего, пока они расплетут языки и будут в состоянии сделать заказ. Я приметил даже шведскую семью без всяких комплексов. И посреди всего этого мирка – я, сидящий за столиком один. Наверное, я был первым кретином в истории отеля, который явился туда без пары.

Можно было немедленно сложить вещи в чемодан и вернуться в Нью-Йорк, но я не устоял и решил, что пальмы и море пойдут мне на пользу. Но когда перед вами любовное разочарование, то, развались оно хоть на диване, хоть на шезлонге, результат один: вы впадаете в уныние. В довершение всего, отдых на море – это безделье. На пляже я все время думал о Реган. В моей голове все смешалось. Мне нужен был собеседник, и я стал искать, кто бы меня выслушал и посочувствовал. Вернулся в гостиничный бар, но бармену было некогда, а его коллега меня избегала – думала, я собираюсь к ней приставать. Сидя за стойкой в обществе пивной кружки, я представлял себе, как рядом садится Гарри Квеберт в цветастой рубашке. Он бы хлопнул меня по плечу и шепнул: “Маркус… Маркус… Маркус…” – что означало: сейчас он преподаст мне небольшой урок жизни, который у него был всегда наготове и в котором я теперь очень нуждался. Что бы он мне сказал? Что-нибудь вроде: “Маркус, какого черта вы расселись тут в баре и маетесь? Если вы оказались один на острове, это не значит, что у вас нет собеседника. Знайте же, что предмет, который лежит у вас в кармане, называется телефон, он позволяет общаться с людьми на расстоянии. С друзьями, например. Друг, Маркус, – это не психолог и не ваша матушка. Оставьте уже в покое бармена, ради бога, и позвоните другу, вам полегчает”.

На свете был лишь один человек, которому мне хотелось излить душу, – сержант Перри Гэхаловуд. Но до сих пор что-то удерживало меня от звонка. Думаю, мне было стыдно, что меня так подло бросили. Дух Гарри Квеберта придал мне мужества, и я решился звякнуть.

– Писатель! – отозвался он каким-то ненормально радостным голосом.

Мне бы понять, что дело неладно: Гэхаловуд никогда не бывал жизнерадостным, особенно со мной. Это не вписывалось в образ. Если мне случалось позвонить дважды за неделю, он выдавал что-нибудь вроде: “Надеюсь, у вас что-то срочное, не просто так вы все время названиваете?” Мне бы догадаться в тот день, что за необычным приветствием Гэхаловуда кроется потребность выговориться. Но я не врубился, слишком зациклился на собственной жалкой истории.

– День добрый, сержант, как дела?

– Это вас надо спрашивать, писатель. Каково оно на Багамах? Дайте помечтать, тут льет как из ведра и холод собачий.

Я обвел взглядом окружавшую меня идиллическую картину и вдруг постеснялся жаловаться. Не решился ему рассказать, что получилось с Реган.

– Как нельзя лучше, – соврал я. – Тропическая жара, сказочное место. Чего же еще желать? Сижу в баре гостиницы, посасываю пиво. Думал о вас, и захотелось вам позвонить.

Единственной реакцией на мои слова было странное долгое молчание. Потом Гэхаловуд неуверенно начал:

– Знаете, писатель, когда вы тогда вечером пришли к нам на день рождения дочери…

Он осекся. Я почувствовал, что ему хочется излить душу, но он уже спохватился:

– Я был рад, что вы пришли.

– У вас все в порядке, сержант?

– Все в порядке.

Мы нажали на отбой. Звонок стал несостоявшейся встречей на расстоянии четырех тысяч километров: каждый из нас нуждался в другом, но мы оказались неспособны это выразить.

Тогда я этого еще не знал, но Гэхаловуд говорил со мной из машины. Машина стояла на улице, в центре Конкорда, а он смотрел через панорамное окно ресторана на свою жену, которая ужинала с каким-то мужчиной. Она снова ему солгала, сказала, что должна допоздна сидеть в офисе. Гэхаловуд подозревал это уже несколько недель, а теперь получил подтверждение: Хелен ему изменяла.

День проходил за днем, и наконец мое пребывание на Харбор Айленд подошло к концу. Последний вечер я провел в своем бунгало. Собирая пожитки, я извлек из недр дорожной сумки блокнот с записями, о котором давно забыл, и, листая его, обнаружил засунутое за кожаную обложку фото двадцатилетней давности. На нем был я в окружении родни из Балтимора: дяди Сола (брата отца), тети Аниты и кузенов Вуди и Гиллеля.

Я улыбнулся людям, застывшим на глянцевой бумаге. Я так их всех любил. Долго смотрел на снимок, невольно вспоминая постигшую их трагедию. Потом вышел на пляж, в ночь. По песку между деревьями и океаном сновали кокосовые крабы, едва различимые в темноте. На горизонте светились точки. Это не могла быть Флорида – до нее было рукой подать, но все же слишком далеко. Тем не менее мне доставляло удовольствие воображать, будто это Майами, с которым у меня связано столько семейных воспоминаний. Дядя Сол по-прежнему жил там, в Коконат Гроув, в домике, окруженном манговыми деревьями. Я его регулярно навещал, но после выхода “Правды о деле Гарри Квеберта” начались съемки, и я давно его не видел. Мне захотелось его услышать, и я тут же позвонил. Голос у него был бодрый.

– Дядя Сол, сколько лет, сколько зим, – сказал я.

– Знаю, время летит так быстро.

– Ты не приехал на съемки фильма…

– Так лучше. Еще раз спасибо за билет на самолет, надеюсь, ты не сердишься, что я тебя подвел.

– Я понимаю. Дядя Сол, я хочу с тобой повидаться.

– С радостью. Когда?

– Завтра?

– Завтра… если хочешь, – слегка удивленно отозвался он. – Это и вправду будет чудесно.

Дядя и его семья значили для меня очень много. Мы называли их Гольдманы-из-Балтимора, те, кому во всем сопутствовал успех, в отличие от нас, меня с родителями – Гольдманов-из-Монклера. В этой книге не место рассказывать о судьбе Гольдманов-из-Балтимора, но их стоит здесь упомянуть: сейчас я понимаю, что, видимо, как раз в ту ночь, на Харбор Айленде, в моем писательском мозгу зародилась мысль посвятить им книгу, которую я в итоге напишу два года спустя, – “Книгу Балтиморов”.

Выдержка из полицейского протокола

Допрос Уолтера Кэрри

[Показания записаны в помещении уголовного отдела полиции штата в воскресенье, 4 апреля 1999 года.]

Уолтер, вам что-нибудь говорит имя Деборы Майлз?

Да, конечно. Мы с ней встречались пять лет назад. Но вы, наверное, сами знаете, раз спрашиваете. Думаю, вы в курсе того, как я слетел с катушек.

Действительно в курсе. Вы можете рассказать про тот декабрьский вечер, когда вы пытались к ней вломиться?

Я не пытался к ней вламываться, я хотел с ней поговорить; она захлопнула дверь у меня перед носом, я разозлился и запустил камнем в окно. Очень глупо с моей стороны, гордиться тут нечем. Я перепил, но это уж точно не оправдание. Я не хотел ей сделать ничего плохого или силой врываться в дом. Если бы она попросила меня уйти, я бы сразу ушел. Только на посмешище себя выставил в этой истории. К счастью, у меня был друг Эрик, я к нему в Салем несколько раз ездил на выходных, отвлечься.

Вы, видимо, очень близки с Эриком Донованом.

Он мой друг детства. Мы вместе выросли.

И с Аляской вы познакомились благодаря ему, верно?

Именно. Аляска была из компании девушек, с которой мы часто пересекались в Салеме. Эрик с одной из них встречался. Прямо помешался на ней, а она повела себя как шлюха, дала ему от ворот поворот эсэмэской. Разбила ему сердце, бедняге. В общем, он еще из-за их разрыва вернулся в Маунт-Плезант.

В самом деле, он нам об этом говорил. Значит, если не ошибаюсь, он вернулся в Маунт-Плезант раньше, чем к вам приехала Аляска.

Да. Не помню уже точно, когда это было, но Аляска ко мне переехала через несколько недель.

Что заставило Аляску уехать из Салема?

Мы же про это уже десять раз говорили… Хотела переменить обстановку.

Меня интересует, не хотела ли она переехать к Эрику?

Хватит уже про это, не было ничего у Эрика с Аляской. Не знаю, кто вам такое в голову вбил.

Ваша мать.

Не стоит слушать все, что говорит моя мать, уж я-то знаю.

Расскажите, как вы встретились с Аляской.

Первый раз я ее увидел весной 1998 года. В том баре в Салеме, “Блю лагун”. Влюбился с первого взгляда. Глаз от нее отвести не мог.

Ваши чувства были взаимными?

Ну, немножко она меня помариновала. Я прекрасно видел, что нравлюсь ей, но надо было за ней поухаживать. Да я, впрочем, и не возражал. Помню тот вечер, когда она меня наконец поцеловала. Сама прыгнула: мы были на улице, она меня ухватила за шиворот и впилась мне в губы. Черт… не могу поверить, что она умерла…

[Рыдания.]

Хотите, сделаем перерыв?

Нет. Нет, все в порядке… то есть не в порядке, но не надо перерыва.

У Аляски были причины чувствовать, что ей грозит опасность?

Нет.

Но она получала угрозы.

Это я от вас узнал.

Она вам никогда про это не говорила?

Ни разу.

Вы не заметили каких-то изменений в поведении Аляски за последнее время?

Я вам говорил, между нами не все ладилось. Она бывала в дурном настроении, срывалась на меня…

Я имел в виду скорее нервозность, беспокойство. Какие-то совершенно необычные реакции.

Ничего такого.

Уолтер, в ночь своей смерти Аляска, похоже, возвращалась в вашу квартиру. Вероятно, прямо перед тем, как отправиться на Грей Бич.

Что это вы такое говорите?

Свидетель утверждает, что видел ее машину в час сорок ночи. Она возвращалась за вещами?

Понятия не имею.

Где вы были в час сорок ночи с пятницы на субботу?

В “Нэшнл энфем”, я вам уже говорил.

Проблема в том, что у нас нет свидетеля, который бы официально подтвердил, что видел вас в момент закрытия бара.

Ничего удивительного, там была чертова прорва народу. Да и как бы я об этом знал, если бы меня там не было? Люди не хотели уходить, вмешались копы.

С вашего позволения, нам нужно взять у вас ДНК.

Конечно, с чего бы мне возражать.

Через два дня после убийства

Понедельник, 5 апреля 1999 года

ДНК взяли в зале для допросов. Все заняло пару секунд: лаборант-криминалист потер во рту Уолтера Кэрри ватной палочкой. Когда процедура была закончена, Уолтер натянул куртку и забрал газету, которую таскал с собой. В то утро Аляска красовалась на первых страницах всех ежедневных газет Нью-Гэмпшира. Уходя, Уолтер шепнул полицейским:

– Она мечтала однажды оказаться на первых полосах…

Отныне фото с улыбающимся лицом девушки было в руках у всех, на кухнях, в кафе, в автобусах, в залах ожидания. Все только о ней и говорили. А в конце всех статей повторялся призыв к читателям: “Если вы видели эту девушку вечером в пятницу, 2 апреля, или имеете какую-либо информацию о ней, просим связаться с отделом уголовного розыска полиции…”

Следователи очень рассчитывали найти свидетелей, чтобы двинуться дальше. Казински накануне объехал местные рестораны, но безрезультатно. Аляску никто не видел. Полиция надеялась, что повсеместное распространение ее фотографии пробудит чьи-нибудь воспоминания. Так и случилось: управляющий супермаркета в Конуэе, городе в двадцати минутах езды к северу от Маунт-Плезант, утверждал, что видел, как Аляска ссорилась с каким-то мужчиной. Свидетельство выглядело убедительным, и Вэнс с Гэхаловудом отправились на место.

Супермаркет находился в торговом комплексе: общую парковку окружали вывески разных брендов. Управляющий рассказал полицейским:

– Точную дату уже не помню, вроде около двух недель назад. Я эту девушку видел. Надеюсь, вы не сочтете меня извращенцем, но лгать не буду: я обратил на нее внимание из-за ее поразительной красоты. У меня и в мыслях не было ничего дурного, я отец семейства, с виду она была ровесницей моей дочки, но в ней было что-то ошеломительное. Мне вообще показалось, что все на нее смотрят. Вскоре после того, как она прошла кассы, мне сообщили, что у магазина какая-то ссора. Я пошел посмотреть, в чем дело. Девушка была вся в слезах, перед ней стоял высокий парень и говорил: “Ты не можешь со мной так поступить”. Я спросил у девушки, все ли в порядке, но ответил тот тип, велел оставить их в покое. Я сразу вернулся и позвонил в полицию. Когда я снова вышел, они были на парковке, и девушка кричала: “Я хочу уехать!” Парень сел за руль, а она – на пассажирское сиденье. Странная была картина, я даже подумал, что не по своей воле она садится в машину. А потом приехала полиция.

– И что?

– Стандартная проверка. Коп их быстро отпустил, сказал, что пустяки. Но я же видел, что это не пустяки.

Гэхаловуд поднял глаза и увидел камеры, направленные на вход в супермаркет.

– Можно посмотреть записи за тот день?

– К сожалению, каждые сорок восемь часов запись стирается.

Действительно ли на парковке супермаркета была Аляска? И с кем она ссорилась? Гэхаловуд с Вэнсом, листая в отделе полиции Конуэя регистрационный журнал колл-центра, добрались до инцидента, случившегося в тот день: это было в понедельник, 22 марта. Полицейский, выезжавший на вызов, плохо помнил тот случай:

– Если я не помню, значит, ничего особенного не было. Знаете, вызовы по всяким пустякам – это наши будни. Людям все время твердят: “Лучше лишний раз позвонить, чем дожидаться, пока будет поздно”, – вот нам и звонят по поводу и без повода.

Гэхаловуд снова показал полицейскому фото Аляски:

– Взгляните еще раз, вы уверены, что не узнаете ее? Говорят, она ругалась с каким-то мужчиной на парковке супермаркета…

Вместо ответа полицейский уселся за свободный компьютер и спросил, набирая что-то на клавиатуре:

– Колл-центр передал вам рапорт?

– Какой рапорт? – удивился Вэнс.

– По каждому звонку на горячую линию составляется рапорт о выезде, – объяснил полицейский. – Хотя бы две строчки, передаются прямо на компьютер из патрульной машины.

– И у вас есть этот рапорт? – настаивал Гэхаловуд.

Полицейский пару раз кликнул мышкой, потом пошел к принтеру и подхватил вылезший из него листок.

– Вот, тот самый, – сказал он, пробегая глазами страницу. – Ссора в общественном месте, теперь припоминаю. Молодой человек за рулем, девушка на пассажирском сиденье, глаза красные, заплаканные. Я их допросил, девушка утверждала, что они повздорили, но все в порядке. Теперь вспомнил, она еще сказала: “Вы никогда не ссоритесь с женой, мистер полицейский?” А потом даже пошутила: “Теперь и поссориться на людях нельзя без полиции…” Явно пустячный вызов. Я проверил, в порядке ли права у водителя, и, судя по рапорту, даже простер свое рвение до того, чтобы пробить машину в базе, убедиться, что она не в угоне и застрахована.

– Можно взглянуть на рапорт? – попросил Гэхаловуд.

– Конечно.

Понедельник, 22 марта 1999 года, 14.25

Причина вызова: Ссора в общественном месте.

Примечание: Мужчина и женщина в машине, никаких видимых следов насилия. Вмешательство не требуется.

Действие: Проверка водительских прав и проверка машины. Черный “форд таурус”, нью-гэмпширские номера SDX8965. Страховка в порядке, заявлений об угоне не поступало. Окончание выезда: 14.33.

Не отрывая глаз от листка, Гэхаловуд спросил Вэнса:

– У тебя сохранился номер машины Уолтера Кэрри?

Вэнс справился в блокноте:

– Нью-Гэмпшир SDX8965.

– Значит, Аляска была с Уолтером Кэрри.

– Уолтер Кэрри с Аляской Сандерс едут в магазин и там ссорятся? Боюсь, много из этого не выжмешь, – заметил Вэнс, когда они вышли из отдела полиции.

– Во всяком случае, это доказывает, что разрыв второго апреля не был неожиданным, что бы он там ни говорил. Разыгрывает простодушного влюбленного, но если ты орешь на свою девушку так, что люди вызывают полицию, значит, ты уже на пределе, так ведь?

– Согласен, – кивнул Вэнс. – Такое впечатление, что он нас с самого начала за нос водит.

В Конуэе Гэхаловуд с Вэнсом выяснили также важные подробности относительно лесной тропы, где были обнаружены осколки фары и следы краски. Именно в Конуэе находилось региональное отделение Федеральной лесной службы, ведавшее лесом Уайт-Маунтин, где нашли Аляску. Это был национальный лес, то есть лес, которым занимались не местные власти, а Федеральная лесная служба.

– Проще говоря, этим лесом управляют из Вашингтона, – объяснил им по телефону Казински, продиравшийся через дебри федеральной администрации.

– Удобно, – съязвил Вэнс.

– На самом деле да: конкретными кусками леса ведают региональные отделения лесной службы, за которыми эти куски закреплены. Начальник конуэйского отделения вас ждет, я ему только что дозвонился. Он прекрасно знает эту лесную тропу, говорит, что уже сколько лет на нее жалуется. Назвал ее «шоссе для мудаков».

Именно эти слова произнес начальник отделения Конуэя, разложив на столе карту и показывая Гэхаловуду и Вэнсу пресловутую тропу. Она ответвлялась от шоссе 21 в Маунт-Плезант, тянулась десять километров по лесу и выходила на шоссе 16.

– “Шоссе для мудаков” проложили после крупного пожара в Йеллоустоне в восемьдесят восьмом году. Лесная служба сочла, что нужно обеспечить быстрый доступ в глубину всех национальных лесов, чтобы экстренные службы могли быстро потушить пожар. По этому случаю лесничие получили возможность провести значительные санитарные вырубки в чащах – раньше там все было запущено из-за отсутствия доступа. То есть идея была неплоха, но этой тропой, предназначенной для пожарных и лесной службы, вскоре стали пользоваться все кто ни попадя. И конца этому нет: автомобили, квадроциклы, мотики и все такое. Бывают люди, которые даже лодки свои по ней везут на озеро Скотэм! Отсюда и трейлер этот заброшенный, годами там стоит, и никто его не забирает. Мои парни без конца про него твердят. А я что должен делать? Обращался в мэрию Маунт-Плезант, а они мне отвечают, что это не по их ведомству, ссылаются на то, что лес национальный, то есть федеральный. Но вы же понимаете, Вашингтону плевать с высокой колокольни на какой-то трейлер, гниющий в Нью-Гэмпшире на берегу озера. Я хотел поставить шлагбаумы на въезде и выезде с тропы, но мне отказали – видите ли, пожарные в случае чего могут оказаться взаперти, не зная, у кого ключ. Все, что мы можем, – это выявлять нарушителей. Записываем номера, составляем протокол, заносим его в базу с соответствующим рапортом. А потом Вашингтон его рассматривает и назначает штраф. Вы представляете, какой бардак? Да и парни мои – лесники, а не контролеры!

– Значит, у вас есть папка со всеми этими протоколами?

– Есть.

Спустя несколько секунд Гэхаловуд и Вэнс уже сидели у компьютера. На экране перед ними был список протоколов, составленных лесниками за последние недели. Их в самом деле было очень мало. Поэтому полицейские сразу заметили машину, на которую протокол был составлен в субботу, 20 марта. Машину, уже хорошо им знакомую: черный “форд таурус” с нью-гэмпширским номером SDX8965. Машину Уолтера Кэрри. Рядом стояла помета: КМ1, припаркованная пустая машина.

– КМ1? Что это значит? – спросил Гэхаловуд начальника отделения.

– Это значит, что машина стояла на первом километре тропы. Это позволяет сориентироваться, если протокол опротестуют. Да, потому что когда Вашингтон назначает штраф, виновник может его опротестовать, и дело опять попадает к нам. Мы должны представить “разъяснения”. Сущий ад это все, скажу я вам.

– Чему соответствует первый километр? – спросил Вэнс.

Начальник отделения повернулся к карте и ткнул пальцем в первый километровый отрезок, обозначенный незаметной черточкой:

– На этом самом отрезке находится заброшенный трейлер, – пояснил он.

В папке обнаружилась вторая машина с протоколом от того же 20 марта, на том же участке: черный “понтиак санраннер”. Вэнс позвонил Казински, чтобы тот пробил номера по национальной базе автомобилей.

– Здрасьте! – вырвалось у Казински, когда перед ним на экране появилось имя владельца. – Это машина Эрика Донована.

Гэхаловуд и Вэнс немедленно отправились в Маунт-Плезант допрашивать Эрика Донована относительно машины. Тот был в продуктовом магазине и провел полицейских в подсобку, чтобы никто не мешал.

– Что случилось? – ему было явно не по себе.

– Вы водите “понтиак санраннер”. Верно? – начал Гэхаловуд.

– Так и есть, – подтвердил Эрик. – А что?

– На вас составляли протокол за стоянку на лесной тропе, вблизи Грей Бич, так?

– Да, точно, эти кретины-лесники настучали. Мы уж лет десять ездим этой тропой на рыбалку, а они вдруг – раз! – и хотят навязать нам свои порядки. А в чем проблема?

– Что вы там делаете, на этой тропе?

Эрик удивленно поднял брови:

– Ездим с Уолтером в Форелий рай. Знаменитое рыбацкое место. В детстве добирались туда на велосипеде и пешком, а теперь они распороли лес этой бессмысленной тропой, отчего ж не пользоваться? Паркуешься со всеми снастями в двух шагах. Не лишать же себя такого удобства.

– Значит, вы с Уолтером хорошо знаете этот участок леса?

– Окрестности Грей Бич знают все. Очень популярное место.

– Эрик, – спросил Вэнс, – вы не попадали недавно в аварию?

– Нет, а что?.. Погодите, это из-за осколков фары, которые нашли в лесу?

– Откуда вы узнали про вещественное доказательство? – спросил Гэхаловуд.

– Городские полицейские говорят, а вы как думали? Люди только про это дело и болтают… Вы же не считаете, что я каким-то боком причастен к смерти Аляски?

– Эрик, можно взглянуть на вашу машину?

Молодой человек очень удивился, но подвел полицейских к своему “понтиаку”, стоящему на парковке магазина. Машина была цела.

Не успели Гэхаловуд и Вэнс распрощаться с Эриком Донованом, как им позвонил Казински:

– Пришли первые результаты от судмедэксперта и криминалистов. Аляска умерла не от удара по голове.

В управлении полиции штата Гэхаловуд, Вэнс и Казински внимательно слушали патологоанатома, который знакомил их с результатами вскрытия.

– Аляска Сандерс умерла от удушья. Судя по гематомам вокруг шеи, ее, скорее всего, задушили голыми руками.

– Задушили? – удивленно повторил Вэнс. – А я думал, ее по голове ударили.

– Она действительно получила удар по голове, но он не повлек за собой смерть. – Он подкрепил свои слова фотографиями. – Видите, тут четко просматривается травма черепа на уровне затылочной кости. Но удар оказался не смертельным.

– Если я правильно понял, – произнес Гэхаловуд, – ее сначала ударили по голове, а потом задушили.

– Совершенно верно.