Страсти по Марии Бенцони Жюльетта

– А не лучше ли тебе признаться в том, что ты влюбилась в него?

– Это еще почему! – фыркнула девушка, опустив голову. – И потом, очень-то я ему нужна! – Это он тебе так сказал?

– Конечно же, нет. Напротив, он был весьма любезен, только не слепой же он: как он мог интересоваться мной, когда вы рядом? На этот раз Мария громко расхохоталась:

– Ты еще меня в свои соперницы определи! Твой шевалье никогда не видел во мне женщину. Я всегда была для него некой диковиной, непредсказуемой и вечно нарывающейся на неприятности. Он должен был меня оберегать, и он это делал, а за это время, думаю, у него возникла ко мне симпатия, но не снисходительная, а скорее братская. Впрочем, я не из тех женщин, на которых он обращает внимание.

– А на каких он обращает внимание?

– На пышных, белокурых и белокожих хохотушек с заметными прелестями, – говоря это, Мария представляла себе дородную Эглантину, хозяйку «Цветущей Лозы».

– Ему не нравятся рыжие?

– Какие? Ну, почему же! – воскликнула Мария, заметив, что спустя несколько лет к такому описанию вполне подойдет и Эрмина, особенно если сохранит свое пристрастие к пирожным и сладостям. – У тебя может появиться шанс, – добавила она с улыбкой.

– Бог знает, когда мы вновь увидимся, и увидим ли мы его вообще, – вздохнула Эрмина так горестно, что Мария прижала ее к себе и поцеловала.

– Никогда не нужно отчаиваться! – искренне посоветовала она.

Время шло, но никаких вестей о Мальвиле так и не было. Тем не менее, к великому удовольствию Марии, в Кузьере объявились визитеры, первым из них – Монтэгю. Однако столь интересным, как прежде, он ей не показался: на взгляд Марии, он заметно постарел. Задумался о Боге, не то чтобы стал святошей, но часто впадал в пространные рассуждения и попросил помочь осуществить через него тайную связь с Лореном. Глаза его больше не светились любовью. Казалось, душа Марии интересовала его больше, нежели ее тело. Всегда зевавшая на проповедях, Мария утешилась тем, что вместе с ним прибыл молодой английский дворянин, лорд Уильям Крафт, влюбившийся в герцогиню с первого же взгляда. Она нашла его очень милым. И выказала ему свою благосклонность в некоем гроте под одной из спускавшихся к самому берегу террас парка.

Здесь же находился источник, наводивший ужас на жителей окрестных деревень и даже на служанок Марии. Это обстоятельство и позволило Марии принести сюда ковры и подушки под тем предлогом, что свежесть этого места спасает ее от изнуряющей летней жары. Уильям Крафт провел здесь не одну знойную ночь, перевоплотивших молодого человека – красивого и, кроме того, прекрасно сложенного – в обожателя, восторженного до глупости. Его восторги начали утомлять Марию. Монтэгю отправил юношу в Лондон, препоручив ему доставку срочных донесений для Уайт-холла. Но молодой Крафт и оттуда забрасывал свою богиню пространными письмами: «Страсть» которую я испытываю к вам, оказалась сильнее, чем я себе представлял, и мой отъезд ничего не меняет». Или: «Я не буду любить никого, кроме вас, всем своим сердцем, всей своей душой и навсегда». Время от времени ему доводилось приезжать во Францию, но не в Кузьер. Деревню, к тому же столь удаленную от Парижа, Мария любила лишь в хорошую летнюю погоду, с наступлением плохой было решено перебраться в Тур. Прежде всего потому, что здесь, в Туре, находились доверенные лица, занимавшиеся финансами герцогини, о чем ни она, ни ее муж никогда не заботились. И потом, в городской сутолоке и суете было проще, нежели в отдаленном замке, организовать тайные встречи с нужными людьми. Мария поселилась в красивом, принадлежавшем местной епархии особняке, и это ей ничего не Стоило: она ввела в соблазн старого епископа, мсье Бертрана д'Эшо, которого давно знала, поскольку в свое время он благословлял ее брак с первым мужем – де Люином. Родом из басков, этот человек был в свое время епископом в Байоне, прослыл человеком очень образованным и весьма Любезным, у него не было одного глаза, и было ему больше восьмидесяти лет. Стоило ему увидеть перед собой спустя годы вместо милой, некогда юной невесты обворожительную красавицу, и он вспыхнул, словно пучок соломы.

Доподлинно неизвестно, превзошли ли они благопристойность в своих отношениях, но подобная версия вызывает большие сомнения. Мсье д'Эшо стал завсегдатаем дома, в котором, в общем-то, и так бывал чуть ли не ежедневно. Герцогиня чувствовала себя как бы под опекой любящего и великодушного дядюшки, тот ссужал ее деньгами со щедростью неимоверной.

Очень скоро мадам де Шеврез стала главным объектом городских сплетниц. Дамы судачили о ее связях, домашнем хозяйстве, роскошных нарядах, и по большей части весьма бесцеремонно. Марию пересуды заботили мало, ее ум и ее время были отданы целиком и полностью делам королевства и обширной переписке. Лорен, в котором оставался герцог Орлеанский, поскольку король наотрез отказывался признать законность его брака с прекрасной Маргаритой, пошел на открытый конфликт, и осенью французские войска заняли Нанси, оттуда начался массовый исход с Гастоном Орлеанским. В конце концов Гастон в Брюсселе соединился с любимой своей матушкой. Герцог Карл Лоренский отвел свои войска к немецким курфюрстам, земли которых долгое время являлись ареной опустошительной Тридцатилетней войны. Теперь там наблюдалось относительное затишье по случаю кончины короля Швеции Густава Адольфа, друга Франции и, несомненно, одного из самых выдающихся полководцев того времени. Что сразу же почувствовали на себе дожи, столько раз битые Францией, и если Швеция и не вышла из конфликта, она все же была ослаблена, и королевство заняло ведущие позиции. Во всей этой неразберихе Мария чувствовала себя словно рыба в воде, стремясь еще сильнее перетасовать колоду. К счастью, без особых результатов: между Францией и Испанией открытый конфликт так и не вспыхнул, всей этой лавине писем и записочек терпеливо не придавали значения, признавая их разве что «дамской болтовней». Из Брюсселя кардинал-инфант, устав от нескончаемых пререканий Марии Медичи и мадам дю Фаржи по большей части из-за недостатка денег, направил своей сестре при посредничестве Мирабель и мадам де Шеврез благословение, но дела не двигались.

Марию больше всего выводило из себя то, что в письмах королевы все реже говорилось о ее возвращений ко двору. А для Марии имело значение только это. Ей же писали целые проповеди о терпении, но его у нее день ото дня становилось все меньше и меньше. Париж находился от Тура в каких-нибудь пятидесяти лье, но ей казалось, что она живет на краю света. Никогда раньше ссылка не была для нее столь невыносимой, и прежде всего потому, что мало-помалу Мария теряла уверенность в себе, в своей значимости, как в Нанси, когда она держала в своих руках коронованного принца, или же в Дампьере, где она была у себя дома и могла пользоваться средствами целого герцогства, не считая той любви, что дарили ей его обитатели. В Кузьере она была не у себя, но у отца, к тому же ее презиравшего, а в Туре единственным, кто благоволил к ней, был старый священник, стоящий на краю могилы.

Визитеры, все, как один, казались ей скучными, единственным исключением среди них являлся прелестный Франсуа де Ла Рошфуко, старший сын герцога и именованный герцог де Марсияк. Его Марии в свое время в Фонтенбло представила королева. Милый юноша двадцати двух лет, с пышными темными волосами, правильными чертами лица и чувственными губами, он также отбывал в этих местах ссылку по причине словесной невыдержанности. Любопытный персонаж: благородный прожектер, увлекающийся, но нерешительный, пассивный и невезучий, он часто уподоблялся героям услышанных еще в детстве сказок и был наделен многими способностями, но воспользоваться ими ему словно мешала злая фея.

В пятнадцать лет его женили на ровеснице. Свой родовой замок его юная супруга покидала лишь изредка и занималась там детьми, которыми он ее щедро наделял. Поскольку жена ни в чем ему не мешала, он с ней прекрасно ладил и однажды даже записал: «Есть удачные браки, но нет меж них превосходных», возможно, имея в виду свой собственный.

После отъезда лорда Крафта в Англию Франсуа занял место возле Марий. Позже сам Марсияк определит их отношения как весьма тесные дружеские связи, добавив при этом: «Я не сделал ее более счастливой, как, впрочем, и все, у кого были с ней подобные связи». Если плотская связь непродолжительна, то дружба способна сопротивляться времени, хотя Марсияк и считал, что «конструкция эта непрочная». Мария искренне восхищалась его остроумием, и, хотя некоторые из его мыслей, такие, как «счастье труднее стерпеть, чем несчастье» или «чем больше женщину мы любим, тем скорее готовы ей изменить», и казались ей неуместными или неприличными, он все же отличался от ее прежних поклонников и сумел вызвать в ней ту любовь, что испытывают к брату, о котором она мечтала всю жизнь.

Но и Марсияк появлялся тут не так часто, как того ей хотелось, так что дни Мария проводила над письмами, которые не переставала отправлять и получать. Светская жизнь Тура не отличалась разнообразием и была не столь пышной, как парижская. Наконец, и супруг ее в своих нечастых письмах давал ясно понять о своем нежелании хлопотать о возвращении ей милости: у него якобы много прочих забот, в том числе и значительные финансовые затруднения. С ними столкнулась и она, поскольку если отец поначалу и был готов оплачивать ее содержание в Кузьере, согласившись на это лишь по настоянию своей дружески относившейся к Марии жены, то теперь он не считал для себя обязательным участвовать в ее сомнительных расходах, считая их все более обременительными. Сама же герцогиня стала чаще проводить время в компании своего престарелого поклонника из епископата, который, видя ее в задумчивости, пытался как-то развлечь, устраивая концерты.

Именно на одном из таких вечеров Мария и встретилась с вдовой де Марей, только что приехавшей из Парижа. Непринужденная манера разговора, наряд – все говорило о том, что эта дама принадлежит к тому же кругу, что и Мария. Она разительно отличалась от присутствующих женщин.

Родом была она из здешних мест, ее усадьба находилась неподалеку от Тура, но долгое время здесь никто ее не видал. Она предпочитала Париж, располагая немалым состоянием, доставшимся ей после смерти мужа-старика, важного сановника, на протяжении многих лет остававшегося убежденным холостяком, но испытавшим запоздалую страсть к ней и рано оставившим ее бездетной вдовой после нескольких лет замужества. Имя ее не было Марии незнакомым. Симпатичная Франсуаза – брюнетка с ясным взглядом, от природы одаренная своеобразной красотой, – вращалась в высшем свете, нередко появлялась в Рамбуйе, что рядом с усадьбой де Шеврезов, появлялась и при дворе, куда дворянское происхождение, титул и обширные связи усопшего супруга проложили ей дорогу. Словом, она принесла с собой ту самую атмосферу Парижа, которой Марии так не хватало.

Его преосвященство д'Эшо, знавший Франсуазу еще во младенчестве, и представил ее Марии:

– Вот молодая особа, сгорающая от нетерпения с вами познакомиться, любезная герцогиня. Сразу по приезде, едва справившись о моем самочувствии, она тут же поинтересовалась, не виделся ли я с вами. Можно было подумать, что приехала она исключительно ради вас!

Франсуаза де Марей улыбнулась:

– Я всегда вами любовалась, правда, лишь издали, госпожа де Шеврез, но должна сознаться, что на этот раз сюда меня привели дела. Розельер, семейное мое владение, давно нуждается в ремонте, слишком уж долго поручала я его бессовестному управляющему. Вот я и явилась привести все в порядок. И вдруг такая удача – мне довелось встретиться с самой известной и благородной дамой королевства, имя которой все еще у всех на устах.

Это «все еще» неприятно резануло Марии слух. Оно могло быть понято как намек на то, что время забвения не за горами. Тем не менее она ответила как можно любезнее:

– Поговорка, что утверждает, будто с глаз долой, из сердца вон, нигде так не справедлива, как при дворе. Думаю, что мадам все же хотелось сказать мне нечто приятное.

– Вы несправедливы! – воскликнула молодая женщина с неподдельным испугом. – Двор погрустнел с тех пор, как там не стало слышно смеха мадам де Шеврез.

– Я была бы очень удивлена, заскучай без моего смеха король или господин кардинал…

– Не могу ничего сказать относительного нашего монарха, а вот что касается кардинала, я в том не совсем уверена. Госпожа герцогиня де Монбазон говорила мне на минувшей неделе…

– Вы знакомы с моей мачехой?

Красивые серые глаза Франсуазы озорно блеснули.

– Конечно! И достаточно, чтобы получать от нее советы и письмецо, – добавила она чуть тише.

– Что ж вы сразу мне не сказали? Архиепископ удалился навстречу вновь пришедшим гостям, и две дамы оказались посреди зала под любопытными взглядами присутствующих. Мария взяла де Марей под руку.

– Давайте пройдемся, – предложила она. – Не знаю, много ли у вас друзей среди этих дам, у меня их здесь нет.

– Вас это удивляет? Но посмотрите на себя и посмотрите на них. Совершенно очевидно, что они безуспешно пытаются копировать вашу прическу и ваши наряды, но при этом болезненно ощущают свою провинциальность.

Мария частенько бывала в кабинете прелата, куда и потянула Франсуазу де Марей. Они уселись в просторные кресла возле камина.

– А письмо при вас?

– Конечно!

И женщина достала из-за лифа голубой конверт и передала его Марии. Мачеха писала Марии:

«Мадам де Марей в ближайшие дни отбывает в Тур, она хочет познакомиться с вами. Думаю, вам, возможно, нужна подруга, и направляю ее вам вместе с моей любовью. Увидимся. Мария».

Крупная неровная подпись и строчки, написанные явно наспех, не вызвали у Марии сомнений. Кое-как, всегда торопливо написанные записки были вполне в духе супруги герцога де Монбазона. Мадам де Шеврез удовлетворенно кивнула, сложила листок и опустила к себе за декольте.

– Мадам де Монбазон права. У меня в этом городе нет ни одной подруги, и именно в этом я и нуждалась.

Мимо проходил лакей с подносом, уставленным бокалами с испанским вином. Мария окликнула его, взяла бокал, мадам де Марей последовала ее примеру.

– Выпьем за наш прекрасный союз! – весело сказала она.

С этого момента они виделись чуть ли не каждый день. Франсуаза де Марей поселилась неподалеку и часто отправлялась на правый берег Луары в свои владения, чтобы наблюдать за ходом работ, но большую часть своего свободного времени проводила с новой подругой. Мария ценила ее все больше и больше, так как это был неисчерпаемый источник информации о происходящем в Париже и в самом Лувре. От нее Мария узнавала, вздыхая, о празднествах, многие из которых устраивались в честь нового папского нунция его преосвященства Джулио Мазарини. Их давали король и Ришелье то в Лувре, то в замке Сен-Жермен, то во дворце кардинала и в замке Рюиль, а то и вовсе в Шантильи, владении бедняги Монморанси, унаследованном короной. Это последнее обстоятельство вызвало у герцогини зубовный скрежет.

– Как осмелился Людовик, – возмущалась она, – распускать свой хвост во владениях своей жертвы, безжалостно убив ее?

– Вас это удивляет? – спросила мадам де Марей. – Что же, ведь по праву бренные останки несчастного взошедшего на эшафот достаются палачу, не так ли?

В ответ Мария лишь крепко сжала руку Франсуазы. Они словно стали ближе, а Мария убедилась, что ее новая подруга разделяет ее оценки короля и его министра. Особенно когда услышала продолжение.

– Королева до сих пор под разными предлогами не подпускает супруга к себе. Тяжкие воспоминания, связанные с этой конфискацией, усугубляют ее терзания. Хорошо, что рядом с ней непрерывно находится мадам де Отфор. Она стала для нее и крепостной стеной, и защитницей.

– Король все еще увлечен ею?

– Как не был никогда увлечен прежде, и это несмотря на ее дерзость. До меня дошли слухи об инциденте, который я нахожу забавным. Как-то вечером, придя к королеве, король застал ее за чтением какой-то записки в компании с Отфор. Заподозрив что-то, как, впрочем, и всегда, он потребовал эту записку. Смутившись, Ее Величество уже собралась отдать записку, когда вдруг красавица Отфор перехватила записку и опустила к себе за декольте, прямо между грудями, и, смеясь, предложила королю самому достать ее оттуда. Сир попал в весьма затруднительное положение, не осмеливаясь на столь заманчивую для него авантюру. И тогда он не нашел ничего лучшего, чем взять каминные щипцы и потянуться ими к прелестной шейке той, что насмехалась над ним. Отфор не позволила ему это сделать: она бросила бумагу к его ногам и повернулась к нему спиной. После чего король подошел к ней и долго о чем-то говорил. Как поняли окружающие, он просил прощения.

– Ну и штучка! – воскликнула Мария с восхищением. – Должно быть, она действительно сильна!

– Но останется ли она там? Перед самым моим отъездом Ее Величеству была представлена новая фрейлина, говорят, ее рекомендовал кардинал, а это значит, что закончилось все не так уж и гладко. Эта новенькая мила, даже красива, но не Аврора: тихая, робкая. Но мне сказали, король на нее несколько раз внимательно взглянул.

– Ах, как я вам завидую! Вы не представляете, как я истосковалась!

– Вокруг такая красота, да и праздники здесь устраивают забавные.

– Да, но все это никогда не заменит двор! Мне не хватает его атмосферы, его интриг…

– Охотно с вами соглашусь. Даже я, которой края эти очень дороги и близки, признаю, что здесь все иное, особенно люди.

Франсуаза нравилась Марии все больше. Доверие привело к откровенности. Вскоре Мария узнала, что ее новая подруга очень близко знает и Арамиса.

– Лишь необходимость этого отъезда разлучила нас на время. Вы не можете себе представить, что это за превосходный человек! А какой любовник! Обходительный, нежный, внимательный, умеющий вовремя и комплимент сказать, и сонет прочесть. Жаль, но он почти все свое время отдает подготовке к будущему служению церкви. Хотя…

– Что же? – спросила Мария.

– Мне пришло в голову, что из него получился бы великолепный епископ. Его проповеди собирали бы толпы, а женщины сходили бы по нему с ума. Я – первая.

– Ну что же, возможно, вы правы. И потом, у прелата больше свободного времени, чем у простого мушкетера!

Сказав это, Мария упрекнула себя в том, что не связалась с молодым человеком, который мог бы помочь ей найти Мальвиля. С самой первой их встречи Мария почувствовала, что могла бы увлечься им, не прятал своего восхищения и он. Вне всякого сомнения, она упустила счастливый случай, который вряд ли выпадет во второй раз. Тем более теперь, ведь мушкетеры верны королю, а король не желает и слышать о ней. Он даже не поленился спуститься вниз по Луаре, чтобы выместить свое недовольство на вотчине своего брата. Герцог Орлеанский, которому наскучило сидеть без дела в Нидерландах, выпросил разрешения вернуться во Францию. В Нидерландах на него смотрели как на заложника, да к тому же у него не заладилось с матерью, ее характер был по-прежнему несносен.

О возвращении Гастона Орлеанского Мария узнала от де Марей и почувствовала себя задетой: почему же королева или Отфор, с которыми она находилась в переписке, не сообщили ей столь важную новость? Курьер из Парижа в последнее время появлялся редко, уж не стали ли ее понемногу забывать в Париже в суете празднеств и развлечений, теперь, когда в стране наступил относительно счастливый и мирный период?! Она вдруг представила себе на мгновение, какой могла стать ее жизнь в глухой, пусть и исполненной красот провинции, если бы ее имя перестало занимать умы и сердца. Не приговорена ли она к прозябанию в сумерках, тогда как ее удел – блистать в сияющей свете?

Франсуаза де Марей очень скоро догадалась, что творится в душе Марии, но виду показывать не стала, понимая, что гордая герцогиня не простит ей жалости. Однажды Франсуаза все же сказала:

– Это к лучшему, что герцог Орлеанский возвращается. Вотчину свою он обожает и, насколько я знаю, вскоре собирается перебраться туда вместе со своей молодой женой, поскольку надеется, что их брак может быть признан. Это вызовет здесь большой ажиотаж, и вам, возможно, стоит подготовить Кузьер. Вы ведь в дружбе с герцогом, не так ли?

– Кто может это знать, если речь идет о его высочестве? Он же вертится как флюгер, откуда ветер дует… – проворчала Мария.

– Отчего столь мрачный юмор? Ну подумайте, моя дорогая, и можете быть уверены, он напросится к вам в гости, как, впрочем, и ко мне.

– Вы его так хорошо знаете?

– Я знала мсье де Пюилорана, его фаворита, – и всякий раз при встрече он непременно подбегал ко мне. В связи с этим мне придется поторопиться с ремонтом. Пюилоран обожает этот дом… Вы ведь не видели мой дом?

– Вы никогда не приглашали меня!

– Мне хотелось показать его вам в новом великолепии, но и после того будьте к нему снисходительны! У вас такой изысканный вкус! Мы могли бы съездить туда вместе хотя бы сегодня после обеда. Это каких-нибудь пару лье, прекрасная прогулка, да и погода чудесная.

– Почему бы и нет? Это маленькое путешествие, надеюсь, развлечет меня.

– Отлично! Я заеду за вами в три часа.

В оговоренное время карета мадам де Марей стояла перед особняком Ла Масетьер. Это была карета для разъездов, парадная карета, как объяснила Франсуаза, осталась в Париже. В этой дорожной карете все было предусмотрено для длительных поездок: и плотные кожаные шторки, которыми можно было прикрыть окна кареты в непогоду или в случае дорожной пыли. Голубое небо и ярко сияющее солнце никак не соответствовали подобному герметично закрытому экипажу, и Мария не смогла удержаться от замечания:

– Мы могли бы доехать и верхом при такой чудесной погоде!

– Безусловно, но вы, должно быть, заметили притороченный сзади кофр, я везу в нем ткани, которые мне только вчера доставили… Вы, надеюсь, не будете против?

– Ну как могу я этому противиться?

Она заняла место на коричневых бархатных подушках рядом с приятельницей. Свистнул кнут кучера, четверка лошадей взяла с места, и они двинулись к переброшенному через Луару мосту, болтая о том о сем. Так проехали с полчаса. Увлеченная болтовней Франсуазы, Мария не обращала внимания на дорогу. Внезапно, после многочисленных толчков на ухабах, карета остановилась.

– Уже приехали? – поинтересовалась Мария, повернувшись в сторону приоткрывшейся дверцы, и увидела, что они находились в лесу, удивиться она не успела.

– Пока что да! – сказала мадам де Марей уже другим тоном. – Извольте выйти, мадам!

Изумленная Мария увидела, что та направила в ее сторону пистолет, а ее милое только что лицо стало жестким.

– Ну же, побыстрей!

В ту же секунду дверца распахнулась, и двое мужчин грубо вытащили Марию из кареты, не обращая внимания на ее сопротивление и протесты. Уже несколько секунд спустя она была связана, а во рту у нее был кляп. Ее бросили на землю, и теперь уже четверо человек возвышались над ней. Мария с ужасом взирала на них. Затем двое мужчин схватили ее, один за плечи, другой за ноги, и бесцеремонно забросили на угольную повозку, стоявшую рядом, под деревьями. Все происходило в полном молчании. Госпожа вдова тем временем поднялась в карету. Мария слышала, как та приказала своим подручным не спускать с нее глаз, добавив, что вернется ночью. Как только карета исчезла из виду, тронулась в путь и повозка.

Несколько минут, что ехала повозка, показались пленнице целой вечностью. Сверху на нее набросали холщовые мешки, в которых обычно возили уголь. Мария попыталась собраться с мыслями, понять, что с ней приключилось. Отчего эта женщина, которой она не причинила никакого вреда, совсем в недавнем, ставшем вдруг невероятно далеким, прошлом столь упорно добивалась ее дружбы, а теперь накинулась на нее с необъяснимой ненавистью? За какое зло ей предстоит расплачиваться на этот раз?!

Повозка остановилась около хижины, сооруженной из бревен, с земляным полом. Должно быть, прежде в ней жил какой-то угольщик, поскольку неподалеку на берегу речушки возвышалась коническая печь для обжига древесины. Марию вытащили из повозки и поволокли внутрь убогой лачуги. Она успела увидеть у себя над головой синее небо, зеленые ветви деревьев и птиц. И из этого рая ее бросили во мрак ужасов.

Обстановка внутри была более чем скудной: стол, грубый табурет, соломенный тюфяк с простыней, на который ее, однако, не уложили, а опустили прямо на земляной пол, прислонив к стене так, что она могла разглядеть и еще один предмет в жалкой лачуге, самый странный и самый ужасный: то была грубая плаха, на которой лежал бочарный топор.

От ужаса у Марии стали дыбом волосы на голове. Взгляд ее широко раскрытых глаз искал ответного взгляда, но охранники были грубыми мужланами с мерзкими физиономиями городской черни и на ее немой вопрос отвечали лишь ухмылками. Однако один из них бросил:

– Ну да, красавица, это для тебя! Подарочек тебе припрятали…

Он схватил топор и сунул ей под нос, водя по лезвию своим пальцем.

– Видишь, забыли его наточить, а не то в один момент твоя голова расстанется с телом…

– Да помолчи же! – заворчал другой. – Тебя не просили с ней болтать. Хозяйка велела, чтобы было тихо! Ее лучше слушаться.

Его пособник, пожав плечами, отступил, положил топор на место и собрался выйти.

– Мы должны оба оставаться здесь и следить за ней. Остальные сторожат снаружи, их там достаточно. Если не подчинишься, я тебя не пожалею, – добавил он мрачно и вытащил из-за пояса пистолет.

Рыча, как злой пес, мужчина устроился на табурете напротив Марии и, ни слова не говоря, принялся ее разглядывать. Впрочем, спустя какое-то время он снова поднялся, присел перед нею на корточки и сжал руками ее груди.

– Ты скажи! Лакомый кусок! Я бы не прочь его отведать. Ты, может, тоже? Время, похоже, есть!

Его пальцы с силой сжали горло Марии, и она вскрикнула от боли, но крик из-за кляпа получился сдавленный. Первый раз от прикосновения мужчины ее чуть было не стошнило. Второй тяжело вздохнул, однако заставил своего сообщника бросить эту затею:

– Может, успокоишься? Трогать ее нельзя, ты это знаешь!

– Как же, знаю… Но дерьмо все это! Она здорово пахнет, и кожа у нее нежная, как шелк! Я чертовски ее хочу! – добавил он, гримасничая.

– О другом думай! Придет хозяйка, может, и даст нам минуту-другую, перед тем как укокошить ее. Сучка эта, похоже, горячая, признаюсь, и мне тоже…

Нападавший на Марию уселся на место, и молодая женщина прикрыла глаза, чтобы по меньшей мере не видеть эти ужасные багровые рожи, наводившие на нее страх. Она готова была кого-нибудь удовлетворить, если бы при этом появился малейший шанс убежать отсюда, но она не могла даже слова произнести. Впрочем, ее охватывал жуткий страх при виде орудия пытки, припасенного для нее и очень похожего на то, от которого погиб Шале. Теперь ей стало понятно, откуда пришелся удар. Невзирая на постоянные угрозы, никаких попыток напасть на нее долгое время не предпринималось, и она перестала о них думать. Не зная доподлинно, чьих рук это дело, она решила, что причиной происшедшего с ней могло послужить какое-либо событие: дуэль, война, да бог знает что еще в такое-то время, когда с каждым может приключиться всякое.

Время тянулось мучительно долго, темнота в хижине сгущалась. Но вот Мария услышала стук лошадиных копыт, и охранники тут же, как только входная дверь распахнулась, вскочили на ноги. Первой вошла мадам де Марей, за ней следовал мужчина в черном плаще поверх красного камзола. На голову его был накинут капюшон, закрывавший и лицо, с прорезями для глаз: палач!

Мария поняла, что настал ее смертный час. Огромным усилием воли она попыталась обуздать свой страх. В этот момент она вспомнила дорогу на Вержер и то, с какой бравадой ожидала тогда смертельного удара. Правда, в тот раз его должны были нанести шпагой, а не этой мерзкой штукой, которая разделает ее на части, а это многое меняет, однако именно теперь она должна явить все свое мужество! Эта презренная женщина не увидит ни одной ее слезинки! Мария высоко подняла голову. Мадам де Марей следила за ней с какой-то злой радостью, когда наконец вырвала изо рта Марии кляп.

– Наконец-то! – рыкнула она. – Вот я и доставила тебя, куда мечтала! Ты умрешь, как и он, той же безобразной смертью, которой он обязан тебе…

– На мне нет никакой вины! Не я подняла на ноги палача из Нанта! То был герцог Орлеанский, и он полагал тогда, что поступает правильно. Мы же надеялись выиграть время и помочь ему бежать!

– Мы? Только не ты! Ты все время пряталась за юбки королевы…

– А вот об этом не вам судить, – отрезала Мария. – И прошу мне не тыкать: перед вами герцогиня де Шеврез, принцесса Лоренская, в то время как вы всего лишь вдова обладателя какого-то там мундира. И потом, почему это вас так тронула смерть Шале? Вы, насколько я знаю, никак не связаны с его семьей?

– Он был моим любовником, пока ты не опутала его своими сетями. Ты, проклятая герцогиня, отняла его у меня, чтобы превратить в ничтожный труп… Его прекрасная голова…

– Хватит! – выкрикнула Мария, и перед лицом смерти не утратившая присутствия духа. – Мне лучше вашего известно, что представляла собой его голова! Он был безумным, пробовал играть одновременно за всех, потому и проигрался вчистую.

– Обречь на смерть очень легко, не так ли?

– Я говорю правду! Но если вы его так сильно любили, отчего же так долго тянули с местью?

– Мне пришлось взяться за дело самой, когда я поняла, что среди членов его семьи нет никого, кто был бы способен ее свершить. Не раз они были близки к осуществлению своих планов, но отказывались от задуманного, поскольку ты была под надежной защитой.

– Не раз? Я знаю лишь об одной попытке – по дороге в Вержер. Значит, были и другие?

– Три! Одна – возле Сен-Дизьер, когда ты возвращалась из Лорена, вторая – по дороге на Сен-Жермен, когда ты догоняла королеву, третья – в самом Париже. Все оказались безуспешными. Можно подумать, что тебя защищал сам дьявол!

– Как бы не так! Я никак не связана с сатаной и не представляю, кто бы мог столь успешно меня оберегать.

– А твой друг кардинал? У него очень длинные руки!

– Он мне не друг, я его ненавижу! Быстро же вы забыли, что это он отправил меня в ссылку.

– Это сделал король, а не он!

– Король, как слепой, идет на поводу у своего министра. Лучшее доказательство тому, что у меня нет могущественного защитника, то, что вам легко удалось увезти меня и никто этому не воспротивился, – горестно вздохнула Мария.

– Потому что никому и в голову не пришло в чем-то заподозрить меня, безутешную и неприступную вдову.

– А наш дорогой Арамис? Или то был досужий вымысел? Если не брать в расчет беднягу Шале…

– Важно, чтобы в это поверили, потому-то я этим и занялась, позволив повременить с твоей смертью. Эй, вы! Готовьте все к экзекуции!

Охранники подняли Марию, и тот, что защищал ее от затей своего товарища, расстегнул ворот И спустил ее платье по самые плечи. При виде ее оголенной шеи и плеч его подручный не удержался:

– Мадам, перед тем как убить, отдайте ее нам, хоть ненадолго! Нечасто выпадает такой случай! Она чертовски хороша, прямо-таки королевский кусочек!

– Однако король от него отказался, – вставила вдова, презрительно передернув плечами и зло улыбнувшись. – Что ж, не вижу никаких препятствий. Любовника у нее сейчас нет, так что, прежде чем умереть, она еще и удовольствие получит! Бери ее, я не против, а потом и приятелю своему уступи. Палач, а тебя на нее не тянет?

Человек в маске молча покачал головой. Разбойник же не терял ни минуты: тут же развязал Марии ноги, задрал юбки и овладел ею, сделав это у всех на глазах. От него смердило грязью, потом и дешевым вином, и Марии показалось, что ее сердце вот-вот выскочит из груди. И когда он оторвался от ее тела, она едва успела отвернуться в сторону, и ее стошнило…

– Ах, досада! – ухмыльнулась Франсуаза. – А я-то думала, что смогу выполнить твое последнее желание, предложив любимую тобой забаву! Поглядим, может, со вторым тебе больше понравится…

Сдавленный крик снаружи оборвал ее на полуслове. Мадам де Марей бросилась к двери и получила этой же дверью сильный удар в лицо, и Перан ворвался вовнутрь с окровавленным ножом в руке: он только что перерезал им горло одному из охранников. Замерев на месте и почти не глядя, он уверенной рукой метнул нож в насильника, и нож застрял у того в шее. Позади Перана Мария увидела Эрмину с двумя пистолетами в обеих руках, один из них выстрелил, и второй охранник рухнул на землю. Из левого она собралась уложить и палача, но Мария ее остановила:

– Нет! С ним я хочу поговорить!

– С этим извергом? – изумилась девушка. – Не думайте о нем!

– О нем одном я лишь и думаю. Дай-ка мне твое оружие!

Поднявшись с помощью освободившего ее от пут Перана, она подошла к своей противнице. Оглушенная ударом двери, та продолжала лежать на полу. Какое-то время Мария смотрела на женщину с высоты своего роста, затем презрительно бросила:

– Нам больше не о чем говорить!

И выстрелила, целясь в голову. Лежавшая дернулась в последний раз, больше она не двигалась.

Мария обернулась в сторону человека в маске:

– Снимите капюшон и скажите мне, кто вы такой.

Тот повиновался, открыв немолодое лицо с седеющей бородкой.

– Палач из Нанта, который был вызван и отсутствие которого обрекло мсье Шале на такую ужасную смерть. У меня неподалеку отсюда небольшой кусок земли, здесь я укрывался, там же эта дама меня и отыскала, чтобы казнить вас…

– За деньги, не так ли? – бросила герцогиня. – Поскольку у вас нет никакой причины желать мне смерти.

– Мне было сказано, что вы были причиной той гнусной казни, которая стала и моим кошмаром.

– Поэтому вы и пришли сюда, чтобы со мной сотворить то же самое? – кивнула она, показывая на топор.

– Нет! Это подделка, чтобы никто больше не смог им воспользоваться. А с собой я принес вот это.

И он вытащил из-под плаща широкий меч, который был его привычным орудием.

– Никто не сможет заставить меня пользоваться чем-то иным. А теперь делайте со мной что хотите. Этот пистолет великолепно для этого сгодится…

– Я еще не закончила! Известно ли вам, что хотела сделать с моим трупом эта женщина? Мой труп был бы для нее обременителен.

– Любой труп обременителен, я сказал ей об этом, но она все предусмотрела: вас должны были спалить в печи для обжига, она неподалеку…

– Что ж, вот и место для погребения найдено. Вы вместе с моим верным Пераном, – добавила она, указав на своего кучера, – этим и займетесь. После чего можете возвращаться к себе, поклявшись крестом своего меча позабыть обо всем, что здесь произошло!

– Тут же и клянусь! Спасибо вам!

– И вы ему верите? – воскликнула Эрмина, молча наблюдавшая за происходящим.

Мария обняла ее и расцеловала:

– Да, моя маленькая героиня! Палач делает свое дело, никому не отдавая в том отчета, кроме Господа Бога! Этот же хотел, чтобы я избежала страданий. А теперь объясни мне, благодаря какому чуду вы прибыли столь кстати?

И пока Перан вместе с палачом делали свою работу, Эрмина рассказывала. Она знала Франсуазу и никогда не любила ее, Эрмина находила ее слишком угодливой, слишком слащавой. Она не одобряла новой дружбы герцогини с мадам де Марей и не скрывала этого от своей кузины. Что и стоило ей нескольких довольно чувствительных щелчков по носу от Марии, которые, правда, не изменили ее мнения. Эрмину сразу же насторожила наглухо закрытая карета вдовы, тогда как погода располагала к верховой прогулке. Как только герцогиня скрылась в карете, Эрмина тут же побежала на конюшню, где, к ее удивлению, Перан седлал лошадь. Он тоже не питал доверия к вдове де Марей и собрался проследить за ними.

– Я уговорила Перана взять меня с собой, – продолжала Эрмина. – Дома мне не было равных в погоне по следу любого животного, а стрелять из пистолета я умею не хуже любого мужчины. И на шпагах драться! Ну… почти так же! Я тут же пристроилась за каретой. Кучер, никаких лакеев, маленькое окошко сзади – сделать это было нетрудно. Когда карета въехала в лес, я пошла пешком, как только экипаж остановился, я схоронилась и видела, как вас отнесли в хижину. Слышала я и как дама сказала, что вернется ночью. Тогда-то я пустилась что есть мочи в Тур и предупредила Перана. Я собиралась присоединиться к нему, когда приехал его преосвященство архиепископ. Я, конечно же, сказала ему, что вы отлучились, и думала, что он сразу и уедет, но вы же его знаете – старый прелат невероятно мил, но…

– ..но болтлив. А поскольку он знает и тебя, милая моя кузина, то не испытывал ни малейшего неудобства, когда немного побеседовал с такой вежливой, милой и умной девушкой? – закончила за нее Мария.

– Я была готова отдать что угодно, лишь бы от него отделаться. Я представляла, как кипит Перан на конюшне, но дорогу-то знала я одна, он не мог обойтись без меня. Наконец его преосвященство отправился домой, дав мне перед тем благословение, в котором я очень нуждалась, но уже наступала ночь. Все хорошо, что хорошо кончается, и мы, слава богу, прибыли вовремя… К нашему счастью, ваши стражники что-то увлеченно рассматривали в окно и не заметили нас, даже не услышали нашего приближения! Ну вот и все!

– Не знаю, моя дорогая, смогу ли тебя когда-нибудь достойно отблагодарить! А теперь пора возвращаться… Поехали, но как можно незаметнее!

Пока Перан и его помощница заканчивали свои приготовления, Мария прощалась со старым «душеприказчиком» из Нанта. Он не принял от Марии монет, сказав, что ему уже заплачено, и довольствовался тем, что смог снова взобраться на свою лошадь, обычно помогавшую ему обрабатывать его клок земли.

Труп вдовы был уничтожен в огне, а ее сообщников оставили там, где они нашли свою смерть. Тот, кто их обнаружит, если их, конечно, когда-нибудь обнаружат, решит, что здесь сводили счеты бродяги, благо и выглядели они именно так.

Оставалось лишь добраться до Тура. Была глубокая ночь, ворота города в это время закрывались, но Мария не сомневалась, что заставит их открыть. Она оседлала лошадь Эрмины, та села сзади, Перан на свою, и они двинулись прочь из леса, в котором Мария едва не рассталась с жизнью. Только теперь она смаковала каждое мгновение этой вновь обретенной жизни. В Туре она приказала растерявшемуся солдату со сторожевой башни сходить за офицером или отправиться к епископу и попросить там кого-то для их опознания. Хватило, однако, и офицера.

– Стоит увидеть госпожу герцогиню всего лишь раз, и не забудешь уже ее никогда, – галантно приветствовал офицер Марию. – Надеюсь, с вами не приключилось ничего неприятного? А что с экипажем?

– Мы возвращались от друзей. Взбесилась моя лошадь, пришлось ее убить. Отсюда и поздний час, и наше состояние, вы же видите. Мечтаю поскорее лечь спать.

Одна очаровательная улыбка, и дело решено. Чуть погодя Мария со счастливым вздохом вытянулась на своей мягкой постели. Эрмина помогла ей раздеться, сделать необходимый туалет, но не спешила уходить, а бродила по комнате, то что-то подправляя, то что-нибудь перекладывая.

– Ну что ты ждешь? – спросила де Шеврез. – Иди же спать!

– Не знаю, смогу ли заснуть. Как мы объясним исчезновение этой женщины? Ее ведь начнут искать…

– Ну и пускай ищут! Ее нигде не найдут! Что до меня, все необходимое я сделаю утром.

Утром следующего дня его преосвященство Бертран д'Эшо садился за стол, собираясь завтракать, когда ему доложили о госпоже де Шеврез, и едва последние слова стихли, как она уже стояла на пороге. На голове ее была лихо сидящая фетровая шляпа с султаном из голубых перьев, в руке хлыст, им она нервно постукивала по выглядывающему из-под приподнятой с одной стороны амазонки сапожку. Епископ живо поднялся ей навстречу.

– Что за чудная мысль явиться ко мне к завтраку! – воскликнул он, протягивая ей свои руки.

– Простите меня, ваше преосвященство! Я не за тем, чтобы разделить с вами трапезу, сожалею, что прервала ее, но с покаянием!

– Господи, в чем же?

– По поводу этой Франсуазы де Марей, которую вы мне представили! Вы хорошо ее знали?

– Думаю, что да! Правда, я не видел ее уже много лет… А почему вы меня об этом спрашиваете? Разве вы сами не были связаны с нею узами дружбы?

– В этом я теперь очень сомневаюсь, но рассудите сами. Вчера, ближе к вечеру, она заехала за мной, чтобы отвезти и познакомить с работами, что ведутся в ее замке де Розельер в связи со скорым визитом брата короля.

– Он должен приехать? Как же случилось, что я об этом ничего не знаю?

– Не беспокойтесь! То был всего лишь предлог. Вернуться мы должны были к ночи. Так вот, она приехала ко мне в своей дорожной карете и везла меня в ней больше трех часов…

– Но Розельер же рядом! Каких-то пару лье…

– Возможно. Как бы там ни было, но вдруг она начала меня безобразно поносить…

– О!

– Называла убийцей, подлой шлюхой…

– О господи!

– Были слова и похуже, не стану их здесь вспоминать. Послушать ее, так я всю жизнь только тем и занималась, что крала у нее любовников одного за другим…

– И много у нее их было?

– Столько, что и не расскажешь! Что бы там ни было, но мы повздорили, и вдруг она вытащила кинжал, который, похоже, был всегда при ней.

– О! Какой ужас вы мне рассказываете!

– Не знаю, каким чудом, но мне удалось открыть дверцу и выпрыгнуть наружу. Слава богу, я выбрала удачное место и упала в траву и на прелые листья. Она, конечно, приказала карету остановить, хотела было своего кучера отправить за мной вдогонку, только дорогу им перегородила крестьянская повозка с сеном. Это дало мне время, и я убежала, а потом издали видела, как они уехали. Мне ничего не оставалось, кроме как попробовать вернуться на собственных ногах, но я была легко одета и совершенно без денег…

– Вы шли пешком? – заволновался епископ.

– Все вышло иначе. Моя молодая кузина, Эрмина, вы ее знаете, обеспокоилась моим долгим отсутствием. Должна добавить, что она не симпатизировала этой Марей. Так вот, она села на лошадь и отправилась на мои поиски. На мое счастье, я вышла на дорогу из Тура на Вандом, и она в конце концов разыскала меня, я сидела на откосе, совершенно выбившись из сил. Офицер, открывший мне северные ворота, может при надобности подтвердить.

– Боже мой! Бедное мое дитя! Как же мне помочь вам поскорее забыть всю эту мерзость? Стаканчик вина, может быть?

Мария кивнула:

– Право, я не отказалась бы. Только прежде я хочу просить, чтобы вы отправили за ней своих людей, пусть она предстанет перед вами и объяснит свое поведение. Если же ей по каким-то причинам нужна моя жизнь, пусть хотя бы защищаться мне позволит. Я не откажусь и от дуэли.

– Дуэли? Боже, боже!

– Все к тому идет, знаете ли. Я слышала, что мадам де…

– Не продолжайте, умоляю вас. Ничего не желаю знать, я позабочусь о том, чтобы эта ужасная история, не имеющая ничего общего с христианской моралью, была должным образом урегулирована. Эта вдовушка весьма мила! Боже мой! Возможно ли подобное…

Оставив старого друга в волнении, Мария пообещала себе, что отныне будет полагаться лишь на собственную проницательность и силу, и вернулась к себе.

Несколько дней спустя его преосвященство д'Эшо нанес ей визит и попросил принять его без свидетелей. То, что он сообщил, было более чем удивительно: в Розельере мадам де Марей никто не видал в течение четырех или пяти лет. Она не приезжала, считая эту усадьбу слишком отдаленной и даже мрачной. В ней она действительно распорядилась кое-что сделать, но лишь с тем, чтобы строение не рухнуло вовсе. Дом оберегают престарелый управляющий с женой да садовник.

– Мне показалось, однако, что я ее признал, – смущенно закончил епископ.

– Надо думать, вы ошиблись, мой друг, как и все остальные в городе. Предупредили ли вы настоящую мадам де Марей? Не сомневаюсь, что она существует на самом деле и пребывает в полном здравии.

– Конечно же! Но я предпочел бы не беспокоить ее, вдруг ей захочется когда-нибудь навестить нас. А у меня нет никакого желания, чтобы потом в Париже сплетничали о глупости и доверчивости провинциалов.

О таком серьезном соображении Мария даже не подумала. Узнает ли она когда-нибудь, кого же она в действительности застрелила и чье тело сгорело в обжиговой печи? В одном Мария была абсолютно уверена: эту женщину никто больше не увидит, а Мария может наконец надеяться, что вместе с ней исчезла и так долго висевшая у нее над головой угроза мести…