Кошка на дороге Токарева Виктория

– Мне тоже. Символически… – Он разлил джин по рюмкам.

Мы подняли рюмки и посмотрели друг на друга. Лицо у него было узкое и такое печальное, будто он знает что-то неизмеримо больше, чем все.

– Не стоит меня убивать, – серьезно сказал он. – К чему такие хлопоты? Стар я для страстей…

– Тем более надо торопиться дать счастье.

– Некогда мне. У меня тысяча дел, которые никто за меня не сделает.

– А это тоже дело. Может быть, даже самое важное.

– Какое? – Он нахмурился, сосредоточиваясь.

– Дать счастье другому человеку.

Он внимательно посмотрел на меня и поставил рюмку.

– Насколько я понимаю, мы соперники?

– Нет, – сказал я. – Я не соперник. Она никогда не хотела меня убить.

Ехали мы в молчании. Кузнечик сидел рядом, но у меня было впечатление, что его нет. Я понял: он выключился из реальности и пребывал в своих делах.

– Вы где работаете? – спросил вдруг Кузнечик, возвращаясь в машину.

– Я – технический переводчик. Вы, наверное, подумали, что я сумасшедший, – догадался я.

– Нет. Я подумал: это мы все сумасшедшие. – Он кивнул на тротуар, где текла река пешеходов. – А вы совершенно нормальный человек.

Я остановил машину против большого красивого здания.

Кузнечик выбрался из машины и пошел, чуть склонив свою крупную голову.

Я вздохнул. Потянулся к заднему сиденью, взял папку и пристроил ее на колене.

Кузнечик оглянулся и подошел к моей машине.

– Что вы ждете? – спросил он.

– Вас.

– Убить?

– Нет. Чтобы отвезти вас домой.

Я жду так часто, что это превратилось у меня в безусловный рефлекс.

– Не надо, – сказал Кузнечик, удивившись. – Большое спасибо. Я сам доберусь.

Он улыбнулся мне, чуть приподняв лицо, трепеща ресницами. Потом повернулся и пошел – одинокий и непостижимый. Звездный мальчик. Инопланетный человек. Он делает свое дело и не входит ни в чье положение. Поэтому Кира выбрала его, а не меня. Хотя, объективно, я более красивый и положительный и предпочитаю порядок тотальному хаосу.

Через месяц случилось то, что должно было в конце концов обязательно случиться. Меня выгнали с работы.

Мой начальник Лебедев сказал, что у него нет другого выхода, поскольку если он не выгонит меня, то вышестоящий начальник выгонит его. А он, Лебедев, к этому морально не готов.

Я сказал:

– Извините, что я тратил ваши нервы.

Я рассчитывал, что моя покорность смутит Лебедева и он отменит свое решение. Но Лебедев пожал плечом и сказал:

– Каждый человек тратит другого человека. Это и называется жизнь.

По тому, как он говорил со мной, вежливо и отстраненно, я увидел, что он уже сбросил меня со счетов. У него уже есть на примете другой переводчик, которому обещано мое место. Может быть, он уже сейчас сидит в раздевалке и ждет, когда я уйду.

Я вышел от Лебедева. Перед его дверью сидела секретарша Роза. Прошлое лето я вывозил ее с семьей на дачу.

– А меня выгнали, – сказал я Розе.

Я мог рассчитывать на то, что Роза бросит все свои дела, выведет всех сотрудников на улицу и они пойдут перед издательством с лозунгами и транспарантами.

– А за что? – спросила Роза.

– За то, что я ничего не делал…

– A…

Организовывать забастовку Роза не побежала. Осталась сидеть на месте.

– А на что ты будешь жить? – спросила она.

– Что-нибудь придумаю…

Роза задумалась. Ее лицо стало сомнамбулическим. Видимо, она мысленно изыскивала средства, на которые бы она существовала, если бы ее выгнали с работы.

Тамара стояла возле плиты и готовила ужин: жарила яичницу с докторской колбасой.

В кухню вошла ее десятилетняя дочь Катя.

– Мне грустно! – воскликнула девочка. Ее голосок прозвучал пронзительно, как крик птицы.

– Это нормально, – объяснила Тамара. – Человеку не может быть только весело. Если это не идиот, конечно.

Катя постояла и ушла.

– Тамара, – сказал я, – одолжи мне денег.

– Я же при тебе купила эти колотырки. Весь аванс ушел. Я сама думала: у кого бы перехватить. Честное слово!

Тамара показала мне искренне вытаращенные глаза.

– Я верю, – сказал я. – Извини, пожалуйста.

В кухне появился ее муж Левка. Он был заспан и одет, как беженец. Он любил спать среди дня.

– Ты чего не раздеваешься? – спросил Левка.

– Я на минуту.

– Зачем ты ее возил? – Левка глядел на меня с брезгливым любопытством.

– Она попросила, я и повез.

– Лева! Ну я же тебе объясняла: мне надо было исключить! – вмешалась Тамара.

– Она же истеричка. В следующий раз она тебя в морг потащит. Тоже поедешь?

– Наверное. – Я пожал плечами.

– Зато теперь я спокойна, – сказала Тамара.

– Можно было успокоиться меньшей ценой.

– Это тебе всегда все удается даром, – сказала Тамара. – А я всегда плачу втридорога за все: и за туфли, и за покой.

– Ты платишь, когда можно и не платить. А почему? Потому что у тебя низкая разрешающая способность мозга.

Тамара внимательно посмотрела на мужа, пытаясь расшифровать сложную формулировку.

– Ты дура, – расшифровал Левка.

– Если бы я была дура, то я не защитила бы докторскую в тридцать пять лет.

– Значит, ты умная дура.

Левка достал начатую бутылку водки.

– Садись с нами, – предложил он.

– Спасибо, – отказался я, потому что каждый день ем яичницу с колбасой.

– Ну, просто выпей.

– Не могу. Мне нельзя.

– А ты всегда делаешь только то, что можно?

– У меня камни.

– Они и не почувствуют.

Левка разлил водку по чайным чашкам. Поднял свою чашку. Ждал.

– Ну?

Когда я чувствую волевой импульс, направленный на меня, я не могу противостоять. Я выпил и потряс головой.

– Может, все-таки сядешь? – предложила Тамара.

– Да нет, – сказал я. – Пойду.

Когда-то, в студенческие времена, я привез из Одессы старый штурвал корабля и приделал его на балконе. С внешней стороны. Моя квартира представлялась мне кораблем, уходящим в открытое море, а сам я – пират с повязкой на глазу. Я прыгал со своего корабля на чужой, бежал, громко топоча по деревянной палубе, – отнимал. Не отдавали – убивал. Ссыпал в карман драгоценности. Целовал красивых аристократок и носил повязку на правом глазу. Я глазом платил за эту вольную жизнь, а может быть, даже надевал повязку на здоровый глаз.

На сегодняшний день мой штурвал потемнел от дождей и засохшей грязи. Рядом с ним стояли пустые бутылки из-под боржома и высокая банка с олифой.

Не снимая пальто, я сел к телефону и набрал номер Лоди.

– У нас все в порядке. Спасибо, – отозвался Лодя. Он решил, что меня беспокоит его семейная жизнь, и благодарил меня за заботу.

– Одолжи мне денег, – сказал я.

– Сколько?

– Сколько есть.

– На сколько?

– На сколько можешь.

Эта неопределенность повергла Лодю в размышление.

– Я могу дать тебе десять рублей на неделю, – предложил Лодя.

– Меня это не устроит.

– А больше у меня нет.

Я молчал. Лодя воспринял мое молчание как недоверие.

– Вообще у меня есть, – признался Лодя. – Но они на срочном вкладе. Если я их оттуда возьму, я потеряю проценты.

Я молчал. Слушал.

– А вообще, если честно, проси у меня все, что хочешь. Я могу сделать тебе выгодный обмен, машину без очереди. А денег я не занимаю. Жадный я до денег.

– Спасибо, – сказал я, имея в виду машину без очереди.

– Ну, звони! – Лодя торопился окончить неприятный для себя разговор.

Я включил телевизор и стал его смотреть. Холодная водка блуждала по моим сосудам, и мне было холодно.

Когда я раньше смотрел телевизор – я помнил, что меня ждет работа, и мучился угрызениями совести. Эти угрызения делали все передачи особенно интересными, и я смотрел от начала до конца, что бы мне ни показывали.

Сегодня я мог сидеть перед телевизором со спокойной совестью.

Шла передача о том, как готовят капитанов дальнего плавания. Каждому поступающему задают тесты. Ответы запускают в машину, а машина точно определяет – годится человек в капитаны или нет.

Зазвонил телефон. Я снял трубку.

– Кто это? – спросил звонкий голос, не то детский, не то женский.

– А кого вам надо?

– А это кто? – настаивал голос.

– Дмитрий Мазаев.

– Ты дурак! – азартно крикнул голос, и его владелец бросил трубку, чтобы я ничего не успел ответить. Чтобы последнее слово осталось за ним.

А ведь правда, понял я про себя. Я дурак. Дурак, как всякая биологическая особь, бывает разных родов и видов. Есть дураки умные, как Тамара, есть – торжественные. А я – набитый дурак. В тех дураках есть хоть какой-то смысл. Во мне – никакого.

Зерно, брошенное в землю, прорастет ростком только весной, когда земля вспахана и ждет этого зерна. Я же, как полоумный пахарь, бросаю свои зерна либо в сугробы, либо на асфальт. Мои зерна гибнут и никогда не возвращаются мне хлебом. Книги, которые я перевожу, идут в другие страны. Женщина, которую я люблю, каждый день уходит в свою жизнь. Я как бассейн на Кропоткинской, который обогревает вселенную. А если этот бассейн вдруг закрыть, а воду выпустить, – вселенная и не заметит. Ее климат не изменится.

Невозможно, да и не надо обогревать вселенную. Надо обогреть одного человека, которому нужно это тепло. Но такого человека у меня нет.

Судьба – это характер. А мой характер изменить невозможно, потому что это и есть мой типоразмер.

Каков же выход?

Можно отнестись к проблеме спортивно: делать утреннюю гимнастику, переходить к водным процедурам, совершать перед сном длительные прогулки, дышать по системе йогов, голодать раз в неделю. Но для того, чтобы так жить, надо очень сильно любить себя. Мне это скучно.

Я вспомнил про цианистый калий. Я так и не вернул его Гарику, и он остался лежать у меня в нижнем ящике письменного стола.

Я высыпал несколько кристалликов на ладонь, хотел опрокинуть в рот, но все мое существо сказало: «Нет». Тогда я пошел на кухню, отрезал кусок хлеба, помазал яблочным джемом, потряс сверху цианистым калием и начал есть. Я ел стоя, и прислушивался к себе, и машинально искал синоним к слову «типоразмер». «Модель», – нашел я. Теперь можно умереть спокойно.

В дверь позвонили. Я доел до конца свой бутерброд, отряхнул руки и прислушался к себе. Во мне все было по-прежнему. Может быть, этот цианистый калий слишком долго валялся на складах. У него вышел срок годности, и он утратил свои первоначальные свойства.

Я пошел в прихожую и открыл дверь. На пороге стоял Гарик.

– Ты за цианистым калием? – спросил я. – У меня его нет.

– А куда ты его дел? – поинтересовался Гарик.

– Съел.

– Черт с ним, с калием. Я тебе письмо принес. Переведешь?

Мы прошли в комнату. Гарик увидел штурвал за окном.

– Это что, колесо от прялки?

Я не стал объяснять. Во мне что-то происходило, будто взбегали пузырьки с шампанским. Я испугался и, чтобы отвлечься, развернул письмо.

Частный детектив из Англии советовал Гарику браться только за такие дела, которые совпадают с его нравственными принципами. Чтобы не было противоречий между поступками и убеждениями.

– А зачем это тебе? – спросил я. – Ты хочешь сделать кому-нибудь услугу?

– Если не передумаю, – сказал Гарик.

– Не передумаешь.

– Почему это? – обиделся Гарик.

– Потому что ты любишь материальные блага. Тебе нравится иметь все.

– Иметь все и не иметь ничего – одно и то же, – с убежденностью сказал Гарик.

– Возможно, – согласился я. – Но лучше это утверждать, когда имеешь все. Иначе это выглядит как платформа неудачника.

– Иметь все нужно только для того, чтобы плюнуть на это «все» и выйти на новый виток.

– А что на новом витке? Как там живут?

– Как ты…

– То есть…

– Любовь. В широком смысле слова: все отдавать ближнему и ничего не просить взамен. Такие люди редкость. Но они всегда были. И есть.

– Предположим, что я на новом витке человеческого сознания. Но мне-то от этого что? Какая польза?

– Ты долго будешь жить. Таких, как ты, природа долго держит на земле.

Я закрыл глаза. Во мне с каждой минутой нарастала какая-то общая разряженность, будто меня с большой глубины поднимали на поверхность.

– Кто знает, – тихо сказал я. – Если меня проверить по машине, может, я по призванию пират в далеких морях. Может, моя стихия – отбирать. А не отдают – убивать.

– Но ведь и пирата могут убить.

– Могут. Но когда он живет – он живет.

– Неизвестно, о чем думает пират, когда он остается один.

Гарик подошел к телефону и набрал номер.

– Скажи моей жене, что я у тебя, – торопливо зашептал он и протянул мне трубку. Для того, чтобы ее взять, я должен был подняться с кресла.

– Я не могу встать, – сказал я.

Гарик не стал спрашивать: «Почему?» Он поднес телефон, насколько хватило шнура, и поставил его возле меня на пол.

– Гарик у меня, – сказал я, не поздоровавшись.

– Скажи, что я скоро вернусь, – прошептал Гарик.

– Он скоро вернется, – повторил я.

Жена Гарика прислушивалась, как бы определяя процент правды в моем голосе.

Гарик взял у меня трубку и повторил жене все то же самое. Привычка врать и выкручиваться превратилась у него в безусловный рефлекс. Так же как у меня – ждать. И когда Гарик говорил правду, то вроде тоже врал. Он положил трубку и вздохнул с облегчением, будто удачно проскочил сквозь опасность.

– Ну ладно, я пойду, – задумчиво предположил он и действительно ушел.

Я с трудом добрался до постели и лег прямо в пальто. Боль во мне росла, набирала силу и грозила сделаться непереносимой.

Я стал искать позу, чтобы приспособиться к боли. Потом лег на пол и принялся кататься.

Сколько прошло времени, я не помню. Но вдруг в какую-то минуту мне стало все все равно. Я понял, что умираю. Но и это мне тоже было все равно.

Человек не может смириться с мыслью о смерти, и поэтому мудрая природа опускает на него безразличие. Как самозащиту.

В литературе я читал, что перед смертью человек мысленным взором обегает свою жизнь. Я ее позабыл. Мне казалось, будто я плыву в океане на узком деревянном плоту. Мой плот чуть покачивается на волнах. Его все дальше относит от берега.

Я открыл глаза и увидел посреди комнаты Киру. Я не удивился, как она здесь возникла. Мне было все равно. Но я не хотел, чтобы она видела, как я умираю. Собаки, кстати, тоже предпочитают делать это без свидетелей.

Я усилием воли сосредоточил в себе память. Я как бы привстал с плота. Спросил:

– Как ты вошла?

– Не заперто было, – ответила Кира. – А ты почему на полу?

– Умираю, – сказал я отчужденно, будто речь шла о ком-то постороннем.

– А я замуж выхожу, – сообщила Кира и села возле меня на пол. – Ты рад?

– Да.

– Или нет?

Я устал неимоверно, мне хотелось снова опуститься на свой плот. Но я сосредоточился и сказал:

– Я рад за тебя. Ты молодец.

– Это ты молодец. Ты возвел меня в ранг королевы, и я сама стала иначе к себе относиться. А ведь другие относятся к человеку так, как он сам к себе относится. Правда?

Я закрыл глаза, и мой плот стал съезжать с волны, как с горы. Он все съезжал и съезжал… Но что-то держало меня, будто за волосы. Вопрос Киры. Она что-то спрашивала, и я не мог выпасть из времени, пока не отвечу на ее вопрос.

– Поэтому я и не работаю, – проговорила Кира откуда-то издалека. – Королевы ведь не работают?

– Не работают, – повторил я последние услышанные слова.

– Или что-то делают? – усомнилась Кира.

– Что-то делают, – повторил я.

Кира могла разозлиться и сказать, что разговаривает сама с собой, но мне было все равно.

– Что с тобой? – заметила Кира.

– Умираю…

– Да брось ты…

– Налей мне в ванну горячую воду, – попросил я, чтобы отослать ее от себя.

Она побежала в ванную и запела. Я слышал плеск воды и ее голос.

Потом она вошла и спросила:

– Тебе как лучше, чтобы я ушла или осталась?

Мне хотелось, чтобы она ушла, но сказать это было невежливо.

– Как хочешь…

– Тогда я пойду.

Кира хлопнула дверью и побежала вниз по лестнице. Я лежал и какое-то время слышал ее шаги. Слабая тень сожаления качнулась во мне, оттягивая меня от равнодушия.

Я закрыл глаза. Меня снова потянуло в глубину океана, но я снова не мог в него погрузиться. Мне опять что-то мешало. Телефон. Он звонил беспрестанно, как будто испортился контакт.

Я протянул руку, нащупал телефон и взял трубку. Я поднес ее к уху и услышал голос Тамары. Мы жили в одном подъезде, и Тамарин голос звучал так громко, как будто она стояла здесь же и кричала мне в ухо. Она кричала, чтобы я повез ее завтра по всем фирменным магазинам: «Ванда», «Власта», «Лейпциг» и «Ядран».

Соленая волна накрыла меня с головой. Я выплюнул воду и сказал:

– Но ведь «Лейпциг» и «Власта» через дорогу.

– Ага… – заорала Тамара, будто я подкинул сухой хворост в ее костер. – «Ванда» – в центре. А «Ядран» – на выезде из Москвы. На полпути к Ленинграду.

Тамара молчала. Ждала. Я должен был ей что-то ответить.

– Ладно, – ответил я. – Если не умру…

Я положил трубку. Отдыхал. Боль куда-то ушла. Я ощущал ее как воспоминание о боли.

Может быть, цианистый калий в сочетании с яблочным джемом дает какое-то нейтральное соединение. А скорее всего Гарика просто надули. Система «я – тебе, ты – мне» оказалась ненадежной.

Я закрыл глаза и поплыл в обыкновенный сон. Меня по-прежнему чуть покачивало на волнах, но мой плот шел к берегу.

Страницы: «« ... 1819202122232425 »»

Читать бесплатно другие книги:

«– Ты слушаешь или нет?– Слушаю. А что я еще делаю?– Думаешь про свое.– Ничего я не думаю про свое. ...
Представители загадочной цивилизации отбирают на Земле элитных бойцов, которых вытаскивают буквально...
«Всеволод Соловьев стоял посреди школьного двора и играл с мальчишками в городки.Он сосредоточился г...
Размеренное, неторопливое течение жизни в маленьком городке Лунаси на Аляске неожиданно взрывается ц...
«Говорят, что молодость – самое счастливое время в жизни. Это говорят те, кто давно был молод и забы...