Центр памяти Токарева Виктория

В нише над дверью была изображена богородица. Дева Мария.

Варвара Тимофеевна постояла возле девы Марии, потом оглянулась тихонечко и, чтобы никто не видел, нежно погладила ее по круглой детской щеке.

Соня жила в Ленинграде на улице Александра Матросова.

Варвара Тимофеевна приехала в Ленинград рано утром и тут же с вокзала пошла искать нужную улицу.

Она знала, что Соня жила в няньках, воспитывала чужих детей. Потом дети повырастали, Соня состарилась и теперь жила одна. У нее была своя комната и пенсия сорок пять рублей. Сын Митька еще в пятидесятом году попал в неподходящую компанию и куда-то сгинул.

Варвара Тимофеевна доехала на метро до Финляндского вокзала, потом пересела на девятый номер трамвая.

Сошла на остановке «Александра Матросова» и двинулась вдоль длинного корпуса, крашенного в какой-то неестественный розовый цвет.

Она шла и невольно вспоминала Сюхино: свой дом, чуть в стороне от других дворов, запах старого хлеба и воска. Овраг. За оврагом дуб. Ему пятьсот лет… Лес просматривается будто сквозь дымку, потому что много сухих стволов. Вокруг тишина, раздолье для глаза. Как красива ее родина. Но человеку мало одной только красоты. Ему нужно применение своим силам.

Варвара Тимофеевна поднялась на второй этаж и позвонила в дверь. Открыла сама Соня. Она была в телогрейке, надетой поверх халата. На ногах шерстяные носки и галоши.

Она глядела на Варвару с безразличным выражением, и было непонятно: узнает или нет.

— Узнаешь? — спросила Варвара.

— Узнаю, — спокойно ответила Соня.

Долго молчали. Соня придерживала дверь рукой, будто боялась, что Варвара прорвется.

— Дело у меня к тебе, — сказала Варвара.

— Ну, проходи…

Пошли коридором.

Коридор был длинный, полутемный, по сторонам много дверей. Раньше в этом доме размещалась гостиница.

Дверь в ванную комнату оказалась открыта. Стены отсырели, потрескались, и было похоже, что по углам живут ящерицы.

Комната у Сони оказалась маленькая, в ней помещались только стол и диван. Под столом стояла кастрюля.

— Тесно у тебя, — сказала Варвара.

— Тут раньше кладовка была, — пояснила Соня.

Варвара Тимофеевна села на стул. Соня — на диван. На середине стола в качестве украшения стояли в вазочке крашеные метелки.

— Чего пришла? — спросила Соня.

— Совесть пригнала, — ответила Варвара.

— А раньше где твоя совесть была? Тридцать лет назад?

— Так там любовь была, — сказала Варвара. — А поперек любви какая совесть устоит?

Соня глядела на Варвару, сравнивала ее с прежней и была довольна, что время так расправилось с ее соперницей.

— А чего ты от меня хочешь? — спросила Соня.

— Не знаю.

— А чего пришла?

— Да вот… Пришла. Прощения просить.

— Чего там. Старухи уже…

Говорить вроде было больше не о чем.

Возле двери затрезвонил телефон. Соня вышла и сказала: «Его нету дома». Потом вернулась, бранясь.

В квартире жил студент, который собирал магнитофонные записи, и к нему звонил весь город. Телефон находился возле Сониных дверей и звонил беспрестанно, будто испортился контакт. Соня существовала, как в справочном бюро.

— Пойдем ко мне жить, — вдруг сказала Варвара Тимофеевна.

Когда ехала к Соне, она точно не могла бы ответить, зачем едет и что скажет. Но сейчас это решение явилось как-то само собой.

— А что я у тебя забыла? — удивилась Соня.

— У меня квартира отдельная. Без телефона. Дом возле леса стоит. Там раньше зона отдыха была. Пруд с лодками. У меня пенсия шестьдесят рублей.

— И у меня пенсия, — самолюбиво сказала Соня.

Зазвонил телефон.

Соня опять вышла, сказала: «Его нету дома». И опять вернулась.

— А Сережа тебя жалел, — сказала Варвара. — Мне простить тебя не мог. Не было у меня с ним счастья. Лучше бы он у тебя остался.

— А у меня б остался, меня б ненавидел, что к тебе не отпустила. Он по тебе прямо трясся, как тигра в клетке.

— Электричество, — сказала Варвара.

— Чего?

— Любовь, она от людей не зависит. Это электричество.

Соня позадумалась. У нее было овечье выражение лица.

— Никого у него, кроме нас с тобой, не было, — сказала Варвара. — Молодой совсем пропал.

— Со мной не пропал бы, — сказала Соня. — Это у него душа разошлась.

Соня заплакала.

Варвара подумала и тоже заплакала.

— Я после него никого не любила, — созналась Соня.

Они замолчали, вспоминая прошлую жизнь, Сережу, и он представлялся им идеальным, а не таким, каким был на самом деле. Память отбросила все тягостное, обыденное и явила им прошлое очищенным и возвышенным. Они любили это прошлое и себя в нем, и это мирило их с сегодняшним одиночеством, скудостью существования.

— Все же мы не чужие, — определила Варвара. — У нас общая память. Будем помогать друг дружке в старости. Мало ли чего… Ты заболеешь — я в аптеку сбегаю.

— Я подумаю, — сухо сказала Соня и самолюбиво поджала губы.

— Подумай, подумай, — обрадовалась Варвара. — А я тебе подробный адрес запишу.

Зазвонил телефон.

— Да отлай ты их! — посоветовала Варвара. — А хочешь, я отлаю?

— Хочу, — согласилась Соня.

Ей нравилось подчиняться, а Варваре нравилось опекать.

Варвара отвела косынку от уха, взяла трубку. Послушала и сказала:

— Его нету дома.

Должно быть, на другом конце сказали «Извините», потому что Варвара ответила «Пожалуйста».

На другое утро Варвара Тимофеевна вернулась в Москву поездом, который прибыл в пять двадцать.

Когда она вошла в квартиру, стены молчали.

Было спокойно и после обеда, и на другое утро.

Варвара Тимофеевна ходила по квартире на цыпочках, боялась даже набрать в чайник воду, чтобы не спугнуть хрупкую, ненадежную тишину. Но было тихо, и Варвара Тимофеевна поняла, что богородица договорилась насчет нее с богом, и теперь все в порядке.

Первым делом Варвара Тимофеевна расставила всю мебель по своим местам.

Собрала на совок осколки люстры и спустила в мусоропровод. Потом взяла стул и, приспособив его на плечо, понесла обратно на помойку.

Весна была холодной. Дети бегали и в летнем и в зимнем. Две пары двойняшек из третьего подъезда играли посреди двора: две одинаковые девочки крутили веревку, а две одинаковые прыгали, Варвара Тимофеевна приостановилась и подивилась прихоти природы, создавшей по два абсолютно тождественных экземпляра.

Молодой профессор Виля, одетый в распоследнее рванье, как нищий на паперти, мыл из шланга свою темнокрасную машину. Асфальт вокруг был темный, а машина сверкала на солнце, как переспелая вишня.

Ромка-татарчонок выволок самокат на тяжелых колесах и проехался по нежно-зеленой молодой рассаде. Проехался, оглянулся на дело рук своих, потом со шкодливым видом глянул наверх, на окна Варвары Тимофеевны. Но Варвара Тимофеевна стояла прямо перед ним со стулом наперевес. Ромка втянул голову в плечи, стал шить глазами.

— Играй, играй, сыночек… — проговорила Варвара Тимофеевна и пошла своей дорогой.

Ромка с удивлением посмотрел ей вслед и поволок свой самокат на соседнюю улицу. Жить без сопротивления ему было неинтересно.

В районе свалки Варвара Тимофеевна встретила управдома Шуру. Она шла из магазина, из ее сумки торчал парниковый огурец ровного темно-зеленого цвета, будто выкрашенный масляной краской.

— А у меня больше не стучит, — осторожно похвасталась Варвара Тимофеевна и постучала свободной рукой по деревянной ножке стула.

— А у меня пятьдесят шестую квартиру сверху затопило, — пожаловалась Шура. — Ремонта требуют, паразиты… Дай им маляров.

— Ну и дай, — сказала Варвара Тимофеевна.

— Кому? — прищурилась Шура.

— А паразитам.

— А чего это ты про них беспокоишься?

— Я не об них. Я об тебе. Про старость твою думаю.

— А чего об ней думать? — удивилась Шура.

— Старость смолоду готовить надо. А потом поздно будет.

Варвара Тимофеевна взялась за стул поудобнее и метнула его в середину свалки.

— Лифты, ремонты… — вдруг с тоской сказала Шура.

Она хотела что-то добавить, но передумала. Повернулась и пошла, не глядя по сторонам, как бы утратив всякий интерес к целому и к частностям.

В дверь позвонили.

Варвара Тимофеевна отомкнула все замки и задвижки и увидела на пороге милиционера Костю.

— А як вам, — улыбнулся Костя.

Варвара Тимофеевна хотела спросить: «Зачем?», но это было невежливо.

— А у меня не стучит, — предупредила она.

— Я знаю, — ответил Костя. — Я все выяснил.

— Что выяснил? — насторожилась Варвара Тимофеевна. Она решила, что Костя тоже ездил к Соне.

— В километре от вашего дома строили АТС, телефонную станцию, — пояснил Костя. — И ваша квартира явилась экраном вибрации этой стройки.

Варвара Тимофеевна не поняла ни одного слова. Она попятилась от двери, как бы пропуская и одновременно приглашая Костю.

Костя правильно прочитал это движение и вошел в дом.

— Чего ты сказал? Какая еще вибрация? — встревожилась Варвара Тимофеевна.

— Стройка и ваша квартира находились на одной звуковой волне, — медленно растолковывал Костя. — Поэтому, когда там вбивали под фундамент сваи, у вас все падало со стен.

— Почему?

— По физическим законам. Явление резонанса.

— А почему именно моя квартира?

— Случайность, — сказал Костя. — Совпадение.

— Какое совпадение? — снова не поняла Варвара Тимофеевна.

— Ну… как любовь.

— А при чем тут любовь?

— Когда душа одного человека — экран вибрации другого. Когда их души на одной звуковой волне. Это тоже очень редкое совпадение и совершенная случайность, — грустно сказал Костя.

— А больше стучать не будет? — спросила Варвара Тимофеевна. Любовь ее не интересовала.

— Больше не будет. Позавчера был последний день строительных работ.

— А вдруг опять строить начнут?

— На этом месте уже не начнут, — успокоил Костя.

Костя ушел, а Варвара Тимофеевна села на табуретку и стала размышлять насчет экрана и вибрации.

С одной стороны, находиться на одной звуковой волне с целой телефонной станцией — безусловное неудобство. А с другой стороны, по физическим ли законам или по чистейшим совпадениям, но она связана с миром и ее слышат люди.

За стеной плакал грудной ребенок, и получалось, что он тоже кричит на весь свет.

В мае отключают центральное отопление, и под утро бывает холодно.

Варвара Тимофеевна проснулась от холода и бросила поверх одеяла свое зимнее пальто.

На улице зашуршали шины.

Варвара Тимофеевна подошла к окну и увидела внизу «Волгу»-такси салатного цвета с шашечками по бокам.

Из такси тяжело вылезла Соня в коричневом плаще «болонья». Следом за ней вышел шофер и стал составлять вокруг Сони узлы и узелочки. Соня возвышалась над своими узлами, как труба над заводскими корпусами.

Было еще совсем рано, серый рассвет устанавливался над городом.

Где-то мирно спала несчастная от счастья девушка. А человек с обратными реакциями, должно быть, выспался днем, а сейчас сидел и читал книгу.

А где был тот, с новой памятью? В потомках? В предках?

Бегал с копьем в набедренной повязке из тугих листьев или бродил по Луне? Чертил щеточкой имена на лунной пыли и не помнил, что они значат…