Дом без воспоминаний Карризи Донато

Направляясь к выходу, она, с опушенной головой, прошла мимо Джербера, и тот огорчился за нее и за то, как с ней обошлись.

Тем временем ожидание затягивалось до бесконечности, и гипнотизеру представилась возможность в подробностях припомнить все, что происходило в игровой комнате. Заново анализируя сеанс, воспроизводя в памяти слова мальчика, он увидел несообразности, которые никак не складывались в логическую цепочку.

Мелочи, но чем больше он размышлял, тем упорнее пытался отыскать в них смысл. Решил занести их в тетрадь.

Когда я спросил, как его зовут, Николин пришел в смятение.

Затем упомянул некоего «Арнау».

Еще одна деталь: он говорит без иностранного акцента, может ли ребенок за четыре года так хорошо освоить итальянский?

Наконец, диссонирующая фраза.

«Сначала три условия, потом вопросы».

Джербер отдавал себе отчет, что его занятие чисто умозрительное, почти вовсе бесполезное, ведь он сам в глубине души не видел альтернативы тому, что Николин, несмотря на юный возраст, совершил нечто ужасное. Может быть, лучше не ломать голову, не искать воображаемых путей в обход реальности, это лишь жалкие уловки, не позволяющие принять тот факт, что миром правит слепая, немилосердная сила, поэтому даже дети могут запятнать себя невыразимыми преступлениями. Стало быть, не стоит упорствовать в поисках выбивающихся из контекста деталей, он всего лишь утонет в водовороте мыслей, но это вряд ли изменит положение вещей.

Но еще кое-что нарушало логическую цепочку.

Пуговица, вот-вот готовая оторваться, и то, что у меня были при себе иголка и нитка такого же голубого цвета, кажется мне сейчас совпадением, слишком…

Записывая это, он осознал, что последняя заметка уже не относится к оценке психического состояния ребенка, а он как консультант, приглашенный судом, должен избегать подобных умозаключений, даже если они напрямую касаются его самого. Он будто снова пытается найти истину, не совпадающую с официальной версией. Но ведь это задача следователей, не его.

Около трех часов утра женщина-карабинер наконец позвала его в кабинет, где он подписал протокол, в котором излагалось его мнение как эксперта. Когда речь зашла о том, чтобы подтвердить виновность ребенка, Пьетро Джербер на мгновение заколебался. Хотя по возрасту Николин не мог отвечать за убийство перед судом и ему нельзя было предъявить обвинения, заключение эксперта могло омрачить его будущее. Много раз, занимаясь делами несовершеннолетних, психолог сталкивался с аналогичной ситуацией: ответственность была огромной. Но никогда еще ему не было так тяжело поставить свою подпись внизу листа.

Закончив дела, он не испытал желания задержаться еще или снова встретиться с Бальди. Он полагал, что судья занята решением новых проблем, возникших при дальнейшем рассмотрении этого сложного случая. Через несколько часов предполагалась пресс-конференция, и Джербер прекрасно знал, во что это выльется.

Мир обретет нового флорентийского монстра, на этот раз в облике ребенка.

За первоначальной шумихой и замешательством последует более низменное чувство: любопытство. Начнется оголтелая охота за нездоровыми подробностями, и ужас рассеется, уступив место более обыденной литургии, состоящей из слухов и сплетен. На самом деле люди, прослышав о кровавом деянии, первым делом ищут страницу преступника в соцсетях. И только потом – страницы жертв. Будто показывающий абсолютную вменяемость профиль будущего монстра в «Фейсбуке» или «Инстаграме», уже таит в себе ростки злодейства или безумия.

Но зло не всегда можно объяснить.

И Джербер хотел, чтобы эти люди ощутили то же, что он сам испытал в игровой комнате, тот же ужас, то же смятение, какие психолог почувствовал, прежде чем Николин снова стал всего лишь ребенком. Будто бы два существа находились внутри его.

Безобидный двенадцатилетний мальчик и хладнокровный убийца.

Быстро спускаясь по мраморной лестнице, чтобы покинуть суд, психолог сжимал в кармане черный блокнот, в котором исписал только две страницы. Остальные так и останутся нетронутыми, а блокнот окажется в его архиве, под вечной охраной врачебной тайны, которая не позволит ни огласить его содержание, ни уничтожить его.

Улеститель детей с радостью выкинул бы его в первую же урну. Но так делать нельзя.

Едва он вышел на улицу, как порыв холодного ветра чуть не втолкнул его обратно в здание. Прежде чем двинуться дальше, Джербер запахнулся в плащ и встретил стихию лицом к лицу. На исторический центр надвигалось нечто ирреальное, воздух был буквально пропитан влагой.

Капли как будто сочились с небес, хотя дождя не было.

Вокруг по-прежнему ни души. Слышались только удары Львиного колокола на башне Арнольфо, которая возвышалась над палаццо Веккьо. Джербер подумал, что следует пойти поспать, ведь первая встреча назначена на девять утра, а ему нужно отдохнуть перед очередным сеансом, особенно после такой ночи.

Он направлялся домой, когда отчетливо услышал у себя за спиной шаги. Ему стало не по себе. Он пошел быстрее. Но неизвестный не отставал.

Это Джербера насторожило.

В другое время он не усмотрел бы здесь никакой связи. Но память, словно в насмешку, услужливо изобразила дверь кабинета в мансарде, которая открылась и закрылась сама собой, а также красную лампочку, оповещавшую о приходе пациента, которая зажглась, хотя в приемной никого не было. А потом он обнаружил иголку в яблоке.

Пьетро Джерберу была знакома сила самовнушения, он хорошо понимал, что дать волю воображению означает потерять контроль над поступками. Чтобы пресечь буйный полет фантазии, он остановился и резко обернулся.

Джербер ожидал, что человек, идущий следом, обгонит его и пройдет мимо, а он скажет себе: «Вот дурак…» Но преследователя, казалось, смутила его внезапная решимость, и он замедлил шаг, что удивило психолога.

На несколько мгновений установилась полная тишина. Потом незнакомец, кем бы он ни был, пошел к Джерберу.

10

– Я не хотела вас напугать, – виновато проговорила владелица конюшни, которая нашла Нико в лесу; она даже сняла шляпу, чтобы представиться.

Джербер решил, что он, наверное, сильно побледнел, иначе зачем было извиняться.

– Простите, но я ничего не могу вам сказать: меня связывает врачебная тайна, – торопливо выпалил он и без обиняков развернулся, чтобы идти дальше.

– Этот мальчик не моргает.

Джербер не забыл об аномалии, но слова женщины освежили ему память. Он снова повернулся к ней.

– Я не собиралась вас ни о чем спрашивать, – продолжала та, радуясь, что наконец-то заполучила его внимание. – Просто я не могу держать такие вещи в себе, мне необходимо кому-нибудь рассказать, – добавила она чуть ли не умоляющим тоном.

О каких таких «вещах» она говорит?

– Не понимаю, разве вы не все рассказали карабинерам?

– Я ответила на все их вопросы, – напряглась лошадница.

Но, очевидно, было что-то еще.

– Если упустили что-то важное, вы должны тотчас же вернуться и дополнить свои показания.

– Я хотела пройти к судье, но та не пожелала меня принять…

Джербер вздохнул:

– Вам известно, что вас могут обвинить в препятствовании правосудию?

– Не думаю, что мои слова что-то изменят, хотя… Не знаю…

Что она имеет в виду?

– Случилось кое-что, хотя не знаю, случилось ли это на самом деле. Были какие-то странные… совпадения, – заявила она. – Вот почему я об этом не сказала. Но когда поняла, что вы можете обвинить ребенка, предположить, будто он причинил вред своей матери, я подумала: а вдруг это важно?

Она запиналась, выглядела смущенной. Джербер все-таки решил уделить ей несколько минут.

– Я знаю кафе, которое работает всю ночь: идемте со мной, там все как следует объясните.

Чуть позже они сидели за единственным столиком крохотного заведения, где продавался кофе: убогая клетушка в двух шагах от базилики Санта-Кроче, но там вот уже почти пятьдесят лет варят самый вкусный эспрессо во Флоренции.

Пар с пыхтением вырывался из медной кофеварки, их окутывал аромат горячих, прямо из печи, круассанов, которые принес официант, а Джербер старался понять, что имела в виду пожилая владелица конюшни.

– Что ж, расскажите мне все сначала и ничего не бойтесь, – проговорил он ободряюще.

– Дело в том, что я уже несколько недель просыпаюсь ночью в одно и то же время: в три сорок семь, – приступила женщина, поднося к губам чашечку горячего кофе: она обхватила ее ладонями, словно маленькое гнездо. – Не знаю, почему так получается, но каждый раз я смотрю на будильник и вижу эти цифры.

Психологу был известен такой феномен.

– Вы страдаете бессонницей?

– Да, – призналась она.

– Тогда это нормально: речь идет об иллюзии, которую создает мозг, это обрывок сна в БДГ-фазе, ее еще называют «фазой быстрого сна». Вы думаете, что просыпаетесь всегда в одно и то же время, а на самом деле вам только снится, что вы смотрите на будильник.

Но владелицу конюшни такое объяснение, похоже, не совсем убедило.

– Есть еще кое-что, – добавила она. – Раз уж мне приходится вставать в такую рань, я пользуюсь этим и каждое утро отвожу собак в лес, где когда-то охотилась с мужем, пока внуки не стали смотреть на меня как на живодерку, – пустилась женщина в разъяснения. – Но всегда приезжаю в одно и то же место, в Долину ада.

Джербер не понимал.

– Почему не в другое?

– Сама не знаю: каждый раз, садясь в машину, говорю себе, что поеду куда-нибудь еще, но всегда оказываюсь там.

Психолог не знал, что отвечать. Ситуация ему казалась абсурдной, но обижать женщину он не хотел, поэтому дал ей договорить.

– Два моих сеттера носятся полчаса как сумасшедшие, а потом я отвожу их обратно домой.

Джербер знал, что именно при таких обстоятельствах этим утром и был найден Николин.

– Ваши собаки нашли мальчика.

– Да, но это не все… – Поставив чашечку на стол, лошадница, охваченная непонятной тревогой, заламывала пальцы, на которых виднелись мозоли от кожаных поводьев. – Я всегда оставляю свою «ладу» на пятачке, откуда начинается тропа. И сегодня утром я была там, еще до восхода солнца, поэтому почти ничего не видела, но…

– Но что? – внезапно заинтересовался Джербер.

– У меня возникло впечатление, что я не одна.

– В каком смысле?

– Я как будто знала, что мальчик там, в лесу… за секунду до того, как залаяли собаки.

– Вы услышали шорох, заметили что-нибудь странное?

Женщина покачала головой, закусив губу. Она была напугана, смущена.

Джербер не хотел унижать ее, объясняя, что, возможно, это самовнушение: по его мнению, речь шла о фантазиях пожилой женщины, которую слишком сильно задело произошедшее. Но все-таки эти фантазии шли на пользу, заставляли задуматься: ведь и он сам испытал странное ощущение, когда пытался разговорить Николина.

Чье-то присутствие.

Да, складывалось впечатление, будто кто-то еще находится вместе с ними в игровой комнате. Но гипнотизер не смог бы толком объяснить это, даже самому себе. И кто-то проник к нему в мансарду, чтобы воткнуть иголку с ниткой в яблоко. Джербер уже не был так уверен, что это было сделано из недобрых побуждений.

«Тот, кто воткнул иголку, попросту хотел, чтобы я ее заметил и захватил с собой», – вдруг догадался он.

Ведь только когда он пришил пуговичку, которая болталась на манжете Нико, мальчик заговорил. Возможно, блок у двенадцатилетнего ребенка не был связан с обсессивно-компульсивным расстройством. И теперь, слушая бессвязный рассказ пожилой лошадницы, гипнотизер вдруг осознал, что этот жест… активировал мальчика.

– Как вел себя Нико, пока был с вами? – спросил он.

– Шел за мной по лесу, молчал всю дорогу до дома; поел хлеба с молоком у печки… Но, по правде говоря, все время казался мне каким-то потерянным.

Джербер задумался: «потерянный» – вот самое подходящее слово, чтобы описать состояние ребенка.

– Вам ничего не говорит фраза: «Сначала три условия, потом вопросы»? – осведомился он, частично нарушая врачебную тайну. Но в данный момент он решил не придерживаться буквы закона, нужно было понять, откуда такой диссонанс.

Женщина в недоумении пожала плечами, потом спросила:

– Это Нико так сказал?

Джербер не ответил ни да, ни нет. Он ни словом не обмолвится о том, что ребенок обвинил себя в случившемся с матерью, но вытащит из старой лошадницы все, что можно. Он вдруг припомнил фразу без связи и смысла, которую ни с того ни с сего выпалил Николин.

– «Арнау раньше, чем остальные, догадался, куда он прилетит, но уже не мог ничего поделать», – процитировал он.

Старуха в ошеломлении выпрямилась. Очевидно, ей было известно что-то, чего Джербер не знал.

– Вы уже слышали это имя? Знаете, кто такой Арнау? – спросил он в нетерпении.

Владелица конюшни собиралась с мыслями, будто не понимала, с чего начать. Но потом сказала:

– Все во Флоренции знают, кто такой Арнау.

11

Практически никто даже вообразить не может, что десять процентов жизни проводит в темноте. Даже днем. Ибо, если подсчитать, сколько раз в среднем человек моргает, получится именно такая цифра.

По меньшей мере четыре секунды каждую минуту мы погружены во тьму, напомнил себе Пьетро Джербер. И даже не замечаем этого, хоть порой и выполняем задачу, требующую максимальной концентрации: например, бреемся опасной бритвой или ведем машину.

Давно известно, что автоматическое сокращение век призвано увлажнять глаза и избавлять их от загрязнений, к примеру, частичек пыли, рассеянных в воздухе. Но мало кто знает, что оно несет и еще одну важнейшую функцию: дает мозгу «отдохнуть». Действительно, в долю секунды между смыканием и размыканием век мозг получает передышку, безо всякого ущерба для действий, в которые он включен: грубо говоря, мы не порежемся бритвой и не устроим аварию на дороге, поскольку наш ум «продолжает видеть». Но если прервать или замедлить такой элементарный процесс, то сильно пострадает восприятие времени и пространства. Одна из излюбленных пыток флорентийских инквизиторов в Средневековье называлась «аббацинация» и состояла в том, что еретикам отрезали веки, чтобы заставить их признаться. В самом деле, очень скоро те начинали видеть демонов и злых духов, но вся их ересь состояла лишь в том, что они теряли связь с окружающей действительностью.

Он казался мне каким-то потерянным.

Слова лошадницы хорошо описали угнетенное состояние Николина. Вот почему, заметив неподвижные веки мальчика, Джербер должен был насторожиться. Теперь гипнотизер испытывал серьезные сомнения: возможно, такая аномалия не присуща Нико искони, а обусловлена каким-то внешним фактором. Чтобы узнать, какова ее причина, психолог просто обязан был что-то предпринять.

Поэтому он сразу же отправился к себе в кабинет и теперь сидел перед монитором компьютера. Уже набрал имя «Арнау» в YouTube.

Пожилая женщина, скорее всего, преувеличила, утверждая, будто все во Флоренции его знают. Джербер, к примеру, ни разу о нем не слыхал, и Бальди тоже. Но, судя по количеству видеороликов и комментариев, появившихся на мониторе, эпизод, благодаря которому Флоренция помнила Арнау, произвел фурор.

Дело было двадцать лет назад.

2 ноября 1999 года на стадионе Франки проходил матч Лиги чемпионов между «Фиорентиной» и «Барселоной». Среди прочих футболистов, строивших комбинации на поле, был один полузащитник, до сей поры имевший достойную, но негромкую репутацию рядового игрока. Его звали Мауро Брессан, и до тринадцатой минуты первого тайма никто и представить себе не мог, что он войдет в историю Флоренции, даже он сам.

Проглядев запись, запечатлевшую его свершение, и прочитав комментарий, Джербер не мог не удивиться.

Телерепортаж показывал, что Брессан находился неподалеку от радиуса штрафной противника, когда увидел, как к нему летит высокий мяч. Он стоял спиной к воротам и должен был попросту принять мяч и попробовать передать его более одаренному товарищу. По крайней мере, это должен был подсказать ему его инстинкт вечного запасного.

Но – вот он, безумный порыв, граничащий с гениальностью.

Брессан подпрыгнул и нанес удар через себя. Мяч пролетел по невозможной параболе и попал в сетку за спиной вратаря сине-красных, Франсеска Арнау: в точности так, как сказал Николин, Арнау первым догадался, что мяч, летящий по такой траектории, окажется в его воротах. Раньше, чем товарищи по команде, раньше, чем зрители, раньше, очевидно, чем сам Мауро Брессан. Но ему оставалось только бессильно созерцать триумф баллистики, свершающийся на его глазах.

Джербер смотрел видео снова и снова, пытаясь понять, как спортивное достижение связано с историей Нико и его матери. Только одно пришло ему в голову: в 1999 году мальчик еще не родился.

Так откуда взялось воспоминание?

Может, он знал этот эпизод потому, что болел за «Фиорентину», – но такой вывод казался явным анахронизмом. Албанскому мальчику, который всего четыре года назад приехал в Тоскану, неоткуда было узнать такие подробности, сказал себе Джербер.

Информация проникла в его разум иным путем, уверился психолог.

Ужасное подозрение – и одновременно неодолимый страх. «Не вмешивайся, – твердил тоненький внутренний голосок. – Твоя задача выполнена». Джербер слишком хорошо знал, что к нему не прислушается; сначала психолог должен убедиться, что ошибается.

Он не моргает.

Психолог добавил эту запись в блокнот, так как был убежден: между физической аномалией, которую он успел подметить у мальчика, и футбольным матчем двадцатилетней давности есть связь. Присутствие, которое он ощущал, пока говорил с Николином, – не просто плод воображения. Он не смог бы четко это определить, ведь до сего момента не слишком доверялся некоторым вещам. Но после сегодняшней ночи уже и сам не до конца понимал, во что он верит, а во что нет.

Ибо ребенок вел себя как одержимый.

12

– Зачем? – сухо осведомилась Бальди по телефону.

С ней соединили только через двадцать минут, и Джербер боялся отказа хотя бы потому, что отвлек ее в самый критический момент, когда ее команда готовилась распространить новость о появлении несовершеннолетнего матереубийцы.

– Чтобы попробовать все. – То была правда, но лишь отчасти: следовало задобрить судью и одновременно обосновать свое желание снова увидеться с Николином. Джербер уже шел пешком к учреждению, куда поместили мальчика.

– А не выйдет ли, что мы просто собьем его с толку или вроде того?

Психолог понял, что судья решает, можно ли ему довериться. Ему удалось заронить мысль, что обвинение, по сути, не такое уж крепкое. Может, так оно и есть, но сейчас не время делиться подозрениями и излагать доводы. Тем более что судья вряд ли поверит в одержимость.

Было нечто инородное в разуме Нико… Что-то, что Джерберу не удалось вывести на поверхность во время сеанса гипноза. Или оно пришло извне, а психолог не смог это распознать.

Он попытался в нужном ключе подать судье историю о неподвижных веках и заключил:

– Я просто должен проверить, насколько ясно он осознает происходящее: чем я могу ему навредить, если еще немного поговорю с ним? По сути, вы уже занесли в протокол все, что вам нужно.

У них было признание, которое, вероятно, подтвердится вскоре, когда будет найден труп. Поэтому Бальди нечего было опасаться.

– Я не собираюсь его гипнотизировать, – добавил Джербер, чтобы окончательно ее успокоить.

– Гипноза не будет?

– Не будет, – пообещал Джербер, поскольку был убежден, что гипноз не понадобится.

– Хорошо, – сдалась Бальди. – Я предупрежу их о твоем приходе, но ты потом сразу же отчитайся передо мной, – строго сказала она напоследок.

Они закончили телефонный разговор, когда Джербер уже почти пришел. Было только семь часов утра, и психолог прикинул, что если он ошибся, то еще успеет вернуться к себе в кабинет и принять первого пациента.

Больше всего на свете он хотел убедиться, что ошибается.

Нико поместили в здании, расположенном неподалеку от базилики Санта-Мария Новелла и одноименного железнодорожного вокзала. Безымянное учреждение становилось последним прибежищем для несовершеннолетних, которые по причине юного возраста не подлежали суду и тюремному заключению. Они оставались там на неопределенный срок, пока не будет установлено, что они готовы вернуться к обычной жизни в обществе. На окнах не было решеток: здание находилось под охраной как памятник архитектуры. Синьор Б. всегда твердил, что во Флоренции любой камень пропитан историей. Институт, дом для малолетних преступников не был исключением. Однако он не походил на мрачный застенок еще по двум причинам. Во-первых, ради детишек, которые содержались внутри. Но также и для того, чтобы защитить внешний мир от мысли, что где-то есть дети, способные убивать. И когда у Джербера спрашивали, существуют ли такие места, он всегда отвечал «нет».

Психолог уже бывал там раньше, выполняя работу судебного консультанта. Поэтому знал, что юные обитатели дома запятнали себя ужасающими преступлениями. В криминальных талантах эти детишки не уступали взрослым и были столь же безжалостны. Но с одним преимуществом: возраст служил им обманчивой маской, благодаря ему многие могли манипулировать жертвами, усыпляли их бдительность, прежде чем нанести яростный удар.

Джербера встретила в дверях сотрудница лет сорока с темными волосами, завязанными в хвост, и в очках с диоптриями. Бальди уже ввела ее в курс дела.

– Николина поручили мне, – пояснила сотрудница, со всей сердечностью представляясь.

Для каждого несовершеннолетнего – отдельный сотрудник: таково правило. Сотрудники прежде всего должны были следить за поведением подопечных, особо отмечая проявления агрессии и внезапные смены настроения. Их отчеты подшивались в личное дело, но основной целью было установить, может ли субъект, став взрослым, повторить совершенное преступление.

Пока они шли по коридорам, женщина описывала внутренний распорядок: дети уже пробудились и завтракают в соответствии с расписанием школьных занятий, которые начинаются ровно в восемь. Николин от них освобожден, поскольку находится здесь первый день.

– Его привезли пару часов назад, он не успел как следует отдохнуть, – говорила женщина, пока они проходили через несколько постов охраны. – Он самый младший, поэтому мы выделили ему отдельную комнату, но после подумаем, не перевести ли его к остальным.

То, что женщина назвала комнатой, в действительности представляло собой самую настоящую тюремную камеру. Джербер взглянул на Николина в глазок запертой двери. Он сидел на краю кровати, сгорбившись, стиснув руки между колен. На нем уже не было той одежды, в которой его нашли в лесу: как и другим обитателям дома, ему пришлось облачиться в белый комбинезон. Взгляд его устремлялся вверх, к единственному окошку, откуда просачивались первые утренние лучи.

– Как дела? – спросил психолог, войдя. – Помнишь меня?

Джербер, однако, знал, что не получит ответа.

– Он уже давно так сидит, – подтвердила женщина. – Ничего не говорит и не делает, но совершенно спокоен.

Тогда Джербер сел рядом с ним, ласково погладил по голове, ероша белокурые волосы.

– Ты рад, что я пришел тебя проведать?

Николин даже не взглянул на него, он как будто впал в кататонический ступор.

– Конечно рад, – ответила за него сотрудница тем снисходительным тоном, каким многие взрослые кстати и некстати говорят с детьми.

Однако Джербер не был уверен, что Нико счастлив снова видеть его. Это явно не так. Он даже не знал пока, с каким странным феноменом имеет дело и так ли безобиден Николин, как хочет казаться. Обычные вопросы задавались в расчете на сотрудницу, которая и в самом деле вскорости ушла.

– Вернусь через полчаса, – радостно сообщила она. – И возможно, принесу вам чего-нибудь позавтракать.

– Грандиозно, – разулыбался Джербер. Но как только сотрудница удалилась, улыбка сошла с лица.

Он обещал Бальди, что не станет гипнотизировать Нико, но только потому, что был убежден: повторять обычный ритуал с метрономом и обратным отсчетом не потребуется. Не теряя времени, он вытащил из кармана смартфон. Пронести иголку в здание колонии невозможно из-за контроля. Но психолог был уверен, что кто-то, предусмотрев такое препятствие, подсказал иное решение.

Если его предположения верны, он знал, как снова активировать мальчика.

Он нашел в телефоне видео с голом Брессана, который тот забил во время матча между «Фиорентиной» и «Барселоной», и показал экран Николину. Включил воспроизведение.

Джербер и надеялся на результат, и пребывал в смятении. Думал о Лавинии, о том, что девочка так и не смогла отворить запертую дверь внутри своего сознания. Как можно предполагать, что у нее это получится, если ее доктор сам не в состоянии это сделать? Разве что порог, через который спешил переступить Пьетро Джербер, вел в неизведанную бездну. И он не знал, уповать ли на Бога или на собственные опыт и знания.

Ролик уже подходил к концу, но Джербер заметил, что Нико расцепил руки, расправил плечи. Это знак. Дверь в его сознание открылась, чтобы гипнотизер мог проникнуть туда.

Он убрал смартфон.

– Как видишь, я выяснил, кто такой Арнау, – произнес он, обращаясь к мальчику. – И кажется, понял, почему ты счел нужным сообщить мне об этом… Думаю, это какая-то проверка, ты хотел испытать меня. Или я не прав?

– Прав, – невозмутимо проговорил Нико.

– Ты выбрал эпизод из прошлого, давая понять, что я говорю не с двенадцатилетним мальчиком, а со взрослым… Ведь я сейчас говорю не с Николином, правда?

Мальчик молчал. И молчание это вгоняло Джербера в дрожь.

Потом, как и в первую их встречу, пациент монотонно повторил:

– Сначала три условия, потом вопросы.

Смятение психолога дошло до предела. Но он, хотя и был напуган, старался говорить спокойно:

– Хорошо: скажи, что это за условия…

Мальчик как робот принялся перечислять:

– Первое: ты не должен ни с кем говорить обо мне. Второе: ты выслушаешь все, что я имею сказать… до самого конца. – Последние слова он особенно выделил.

Джербер взвесил в уме все затруднения, какие встретит он, пытаясь выполнить эти требования. Он не имел возможности встречаться с Нико как и когда заблагорассудится и не имел права держать эти встречи в секрете. Он не был уверен, что может заключить подобный договор, но все же спросил:

– Какое третье условие?

– Ты не должен искать меня там, снаружи.

Последняя фраза подтвердила теорию, которая зародилась у психолога с самого начала. Устами ребенка говорит тот, кто похитил его и удерживал у себя восемь долгих месяцев. Поэтому, когда в игровой комнате Нико сказал: «Это сделал я», свою вину признавал тот, другой.

– Что стало с матерью Николина? – робко осведомился Джербер.

Но вопрос не вызвал никакой реакции: похоже, на какие-то ответы ребенок не был запрограммирован.

Джербер тревожился все сильней.

– Если я приму твои условия, что получу взамен?

Никакого ответа.

– Ты заходил вчера ко мне в мансарду, оставил иголку в яблоке… – Это утверждение не вызвало отклика, но Джербер заранее знал, что так будет. Тот визит преследовал двойную цель: предоставить инструмент, чтобы запустить речь мальчика, и дать понять, что манипулятор близко, гораздо ближе, чем Джербер мог себе представить. – Если ты как-то затронешь моих пациентов, будешь иметь дело со мной, – пригрозил он, зная, что это бесполезно, ведь тот, с кем он на самом деле говорил, не мог его слышать.

Нико был чем-то вроде устройства, воспроизводящего то, что было записано в его разуме, будто на магнитной пленке. Вот почему он говорил без акцента.

Но по той же причине Джербер понял – в данный момент можно пообещать все, что угодно: любая договоренность просто позволит выиграть драгоценное время, чтобы лучше осознать, что происходит и насколько это опасно.

– Хорошо, – проговорил он. – Сделаю так, как ты просишь.

На лице Николина не дрогнула ни одна черта, мальчик дышал размеренно, погруженный в состояние покоя, как золотая рыбка в аквариум.

Джербер хотел задать еще один вопрос, но боялся того, что может услышать на этот раз. Все-таки выбора не было, хотя побуждало его не любопытство, а, парадоксальным образом, тот же страх, который сковывал уста.

– Кто ты такой?

Слабая улыбка.

– Ты сам знаешь, кто я…

Да, так и есть: Джербер знал.

– Ты – гипнотизер.

13

Пьетро Джербер и подумать не мог, что так быстро вернется в нагоняющий тоску коридор суда по делам несовершеннолетних, но он прервал сеанс с Нико, чтобы обо всем доложить Бальди. В конечном счете он ей это обещал. Но в данный момент судья была занята как раз на пресс-конференции по этому делу, и Джерберу пришлось дожидаться.

– Тебя плохо слышно, мы можем созвониться позже? – Из-за того, что стены старинного здания были слишком толстыми, сотовая связь работала плохо. Поэтому Джербер нервно расхаживал взад-вперед, ища какое-то место, откуда можно поговорить.

– Нет, мы должны решить этот вопрос сейчас, – твердо ответила Сильвия.

Бывшая жена выбрала для звонка самый неподходящий момент, но Джербер решил дать ей выговориться. Тем более что знал, о чем пойдет речь. Пока сигнал то появлялся, то пропадал, он обдумывал, как лучше преподнести Бальди то, что произошло. Непросто будет это обобщить, тем более подать так, чтобы неспециалист мог поверить. Одно объяснение пришло ему на ум, и психолог, прижимая неработающий мобильник плечом к уху, извлек авторучку и попробовал набросать свои мысли в черном блокноте:

Николин кажется невозмутимым потому, что его сознание на время отключено, он находится в состоянии непрерывного транса. Он как будто под гипнозом, в который его погрузил похититель, и этот гипноз работает постоянно.

Джербер верил, что сможет освободить мальчика, но человек, проделавший это с ребенком, кем бы он ни был, заслуживал наказания. Поэтому психологу было плевать на три условия оголтелого безумца. И если иголка была воткнута в яблоко еще и затем, чтобы его устрашить, этот тип сильно ошибался: Джербер не позволит давить на себя.

– Ты никогда не звонишь, – упрекала Сильвия. Ее голос то прорывался время от времени, то снова пропадал. – Если бы я тебе не писала, ты даже не знал бы, как дела у твоего сына.

Перед Джербером предстали желтые тюльпаны, которые он купил для жены прошлым вечером и которые теперь увядали в мусорном ведре. Он хотел бы сказать жене, что не звонит по одной простой причине: в его сознании и она, и Марко до сих пор живут в их доме во Флоренции и он вынужден каждый день заниматься самогипнозом, дабы устранить тот факт, что их больше нет в его жизни. Бросить ей в лицо, что ему осталась лишь проклятая видеокассета, жалкие сорок минут мучительных воспоминаний, к которой он прибегает каждый вечер, словно наркоман к метадону, чтобы побороть зависимость от прошлого. Но так ничего и не сказал; пусть Сильвия перечисляет все его изъяны как бывшего мужа и отца.

Тем временем тысячи мыслей вращались у него в голове.

Нужно будет объяснить Бальди, что версия о добром самаритянине, то есть о третьем персонаже, появившемся на сцене исчезновения матери и сына, не совсем ошибочна. Но то не был проезжавший мимо автомобилист и уж никак не благодетель. Ведь в игровой комнате таинственный гипнотизер голосом Николина обвинил себя в том, что нарочно проколол шину.

Слова «это сделал я», неоднократно повторенные, наводили на мысль о тщательно разработанном плане.

Может быть, неизвестный завлек женщину и ребенка на лесную дорогу. Или они часто ездили туда, а злоумышленник этим воспользовался. В самом деле, поломка машины в безлюдном месте – идеальный план, чтобы направить следствие по ложному следу.

Другое соображение неопровержимо: он выбрал этих людей заранее.

Неприкаянные, без постоянного места жительства, оба иностранцы. Никто не станет слишком усердно их искать. Но похитителю был нужен только мальчик, сказал себе Джербер. При таком раскладе мать лишняя, ее можно устранить. Это делает из незнакомца убийцу, о чем не следует забывать.

– А еще, с твоего позволения, я начала новую жизнь. – Сильвия вновь властно завладела его вниманием.

Такое уточнение его раздосадовало, можно было об этом и не упоминать.

Страницы: «« 1234 »»