Дом без воспоминаний Карризи Донато
– Я никогда ничего плохого не говорил о твоем новом друге, – отозвался Джербер.
– Он не просто друг, – вспылила Сильвия. – Он мой жених.
Потом ее голос снова пропал, и Джербер молился, чтобы связь прервалась окончательно и можно было отключить мобильник. Глагол «отключить» снова привел его к Николину: именно это и случилось с ребенком. Похититель постарался выбрать плохо адаптированного подростка, чтобы от души манипулировать им. Психолог припомнил разные методы, с помощью которых гипнотизер мог проникнуть в голову Нико. Джербер хорошо их знал. Они входили в практику принудительной идеологической обработки, обычно называемой «промыванием мозгов».
Первая фаза – изоляция.
Если хочешь, чтобы кто-то поверил тому, что противоречит его собственному опыту или, к примеру, воспитанию, полученному в семье, следует увезти его прочь от остального мира и держать вдали от всего, что ему известно. Типичная тактика милленаристских сект: так они гарантировали, что их приверженцы окажутся полностью погруженными в постижение религиозных предписаний.
Ребенок подвергался заключению где-то в уединенном месте, подумал Джербер и решил, что именно это он в первую очередь подскажет Бальди и карабинерам, чтобы те начали охоту за похитителем.
Вторая фаза – контроль.
Она состояла в том, чтобы помешать субъекту, чей ум предстоит извратить, вступать в контакт с идеями, противоречащими тем, какие надобно внушить ему. Соответственно, никаких телефонов, телевизора или интернета. Но главное, никаких посторонних контактов с людьми.
Он провернул все в одиночку, сказал себе Джербер. У того, кто загипнотизировал Нико, не было сообщников.
Третья фаза – неуверенность.
Внушить субъекту, что внешний мир не нуждается в нем, его отвергает или даже переживает катастрофу, чуть ли не апокалипсис. Многим манипуляторам удавалось убедить своих жертв в том, что они последние люди на Земле.
Дальше следует четвертая фаза: повторение.
Твердить до бесконечности одно и то же, пока оно не вобьется намертво или не угнездится в форме наваждения. После такой обработки оспаривание или видоизменение приобретенных истин причиняет жертве физическую боль, вплоть до потери сознания. Перед нами так называемое «безоговорочное подчинение», в результате субъект действует не раздумывая, лишенный возможности критически оценивать свои действия. Так Николин механически повторяет факты, сообщенные кем-то другим.
Наконец, наступает фаза эмотивного перевоспитания, или «новой матери», когда манипулятор делает жертву окончательно зависимой от себя, как это бывает между родителями и детьми.
Вот почему Джерберу будет нелегко, фигурально выражаясь, отнять Нико от груди. И об этом он должен сказать Бальди, как только та его примет.
Больше всего удивляет и одновременно вызывает тревогу то, что для достижения подобного результата вовсе не нужно прибегать к принуждению или насилию. Достаточно создать правильную среду для субъекта, а также располагать должным запасом времени.
Восемь месяцев – идеальный срок, прикинул психолог. Пациент превращается в подопытного кролика.
Естественно, чтобы завладеть чужим сознанием, нужно обладать огромной компетенцией. И Джербер боялся, что их противник – не только бессовестный человек, но и безгранично опытный специалист.
Для тех, кто пользуется техниками психологического внушения, не заботясь о здоровье или благополучии субъекта, подвергаемого гипнозу, есть специальное название.
«Сказочники».
– Честное слово, я не понимаю тебя, – расслышал Джербер из телефона, подойдя ближе к широкому окну. Он нашел место, где сотовый ловил, но не был уверен, что это к добру. Сильвия продолжала: – Если мы хотим поддерживать честные отношения, надо научиться уважать друг друга. И ты не вправе поступать, как тебе заблагорассудится.
– Я не поступаю, как мне заблагорассудится, – возразил Пьетро.
– Тогда почему ты продолжаешь так себя вести?
Что, черт возьми, она несет? Что имеет в виду?
В этот момент дверь в кабинет судьи Бальди отворилась. На Джербера налетела плотная группа журналистов, телеоператоров и фотографов, выходивших оттуда. Потом и судья показалась на пороге.
– Прости, что заставила тебя ждать, Пьетро. Заходи, но предупреждаю: я очень спешу, – сказала она, приглашая психолога в кабинет.
Но Джербер жестом показал, что должен закончить разговор.
– Объяснись, пожалуйста, прошу тебя, – сказал он Сильвии, стараясь не разозлить ее еще больше. Он и в самом деле не понимал.
– Да ладно, ты прекрасно знаешь, о чем я… – продолжала она. – Наш сын расстроился, да и мой жених думает, что твой поступок неуместен.
– Но я ничего не сделал, – снова стал защищаться Джербер. И вдруг понял: она позвонила не для того, чтобы, как обычно, отвести душу. Была какая-то причина. – Не стану больше слушать, хватит с меня твоих инсинуаций, – прикинулся он возмущенным. Нужно было, чтобы она высказалась до конца, но при этом не следовало ее пугать.
– Цветы, – раздраженно произнесла Сильвия.
Джербер напрягся.
– Какие цветы?
– Желтые тюльпаны, которые ты прислал мне сегодня утром.
14
Одно из условий хорошего брака – знать друг о друге то, чего никто другой не знает. Сильвия всегда это повторяла. Тайная ее страсть, о которой только Пьетро знал, касалась цветов. Для всех и каждого она любила орхидеи. Но только ему, мужу, была доверена правда.
Желтые тюльпаны.
Не бог весть какой секрет, просто маленькая тайна, о которой они условились еще в период ухаживания. И пообещали друг другу, что это останется строго между ними навсегда и несмотря ни на что.
Поэтому только Пьетро мог подарить Сильвии ее любимые цветы.
Поэтому, входя в кабинет Бальди после разговора с бывшей женой, Джербер обнаружил, что у него пересохло во рту. От волнения.
– Ну как прошло? – спросила судья, открывая окно, чтобы проветрить комнату: ей не терпелось узнать, насколько успешным был второй разговор с Николином.
Но Джербер, остолбенев, не мог вымолвить ни слова, язык прилип к нёбу, словно он наглотался песку. И все же он знал: надо что-то придумать за несколько секунд, иначе судья догадается, что дело нечисто. Правду сказать он не мог.
Первое: ты не должен ни с кем говорить обо мне.
– Не так-то легко это объяснить, – проговорил он, только чтобы выгадать время. Из головы не выходила ненавязчивая угроза сказочника, который предупредил его, послав Сильвии желтые тюльпаны.
Любимые цветы жены, их романтический секрет.
Пока он прикидывал, что сказать, его осаждали предположения разного рода. «Он много знает обо мне и о моем прошлом», – в ужасе думал Джербер. Противник владеет информацией, к которой никто не должен был иметь доступа, а Пьетро не знает о нем ничего.
– Ну так что? – поторопила его Анита Бальди.
Вдруг сильным порывом ветра, задувшего из окна, сорвало листки с коллажа на стене за столом судьи. Рисунки, подаренные детьми, разлетелись по комнате, женщина бросилась подбирать их с пола.
– Смотри ты, какая напасть, – пожаловалась она.
То, что она отвлеклась, однако, дало Джерберу еще немного времени, чтобы обдумать стратегию. Этот человек опасен, сказал себе психолог. Он уже убил мать Николина. У него есть четкий план, он ни перед чем не остановится, чтобы исполнить задуманное.
– Я решил отозвать свою подпись с экспертного заключения, которое составил ночью, – выпалил Джербер. – Я не могу подтвердить признание, сделанное мальчиком под гипнозом в игровой комнате, – добавил он для пущей ясности.
Это заявление поразило Бальди, она поднялась с пола, держа рисунки в руках. Лицо изумленное, рассерженное.
– Что заставляет тебя так поступить? Объясни мне, пожалуйста, почему ты передумал?
Джерберу было горько так обходиться со старым другом.
– Сегодня утром я нашел к Николину другой подход и думаю, что мне нужно больше времени, чтобы оценить его состояние.
Он действовал наобум, очертя голову. Поскольку то, что мальчик сказал под гипнозом, не имело доказательной силы, Бальди спокойно могла обойтись без признания и отправить психолога восвояси. По сути, слова Николина всего лишь послужили поводом для того, чтобы карабинеры начали искать труп его матери, а его поместили под замок, чтобы не сбежал и не повторил преступления, в котором сам себя обвинил.
– Ладно, забирай свое заключение, – невозмутимо проговорила судья. Но, судя по тону, она была разочарована и рассержена.
– Я сделаю публичное заявление, – возгласил Джербер и, чтобы подкрепить угрозу, сделал шаг вперед. – Скажу прессе, что, по моему мнению, мальчика нужно подвергнуть повторному обследованию.
Бальди пристально посмотрела на него, пытаясь понять, всерьез ли он это сказал.
– Ты доставишь мне неприятности, но свою репутацию погубишь навсегда…
То была чистая правда: профессиональный союз психологов наложил бы на него дисциплинарное взыскание за нарушение медицинской этики, которая не позволяет разглашать подробности общения с пациентами. Но если он перед всеми отречется от того, что черным по белому изложил на бумаге, это может повлечь и более тяжкие последствия: никто больше не доверится ему. Придется распрощаться с работой, которую улеститель детей ставил превыше всего. Но его семья могла оказаться в опасности, и в данный момент он не видел других вариантов.
– Знаю, – заявил он, стараясь не выдать своих истинных чувств. Если Бальди не дрогнет, ему конец.
– Послушаем, чего ты хочешь… – вдруг снизошла судья.
Джербер надеялся, что она сама догадалась: существует причина, в силу которой он вынужден так поступить, и разглашать которую не вправе. Может быть, старая знакомая и впрямь стремится ему помочь.
– Я хочу провести еще несколько сеансов гипноза – начиная с сегодняшнего дня.
– Сколько времени это продлится? – спросила Бальди.
Второе: ты выслушаешь все, что я имею сказать… до самого конца.
– Столько, сколько я сочту нужным, – заявил психолог, надеясь, что тело матери Николина найдут как можно позже, ведь, как только это случится, его угрозы в адрес Бальди уже не будут иметь никакой силы.
Судья подошла к столу, сложила собранные рисунки и взяла телефонную трубку.
– Скажу директору института, чтобы привезли мальчика сюда: тебе предоставят игровую комнату и все необходимое для работы.
– Нет, – остановил ее Джербер. – Сеансы должны проходить в моем кабинете.
Бальди уставилась на него, желая показать, что он берет на себя слишком много.
– Сеансы должны записываться на видео, записи расшифровываться, и никаких разговоров.
– Мне нужна обстановка, незнакомая Николину, я должен заново установить контакт с его разумом, иначе он не раскроется. – Это было верно только отчасти, но Джербер полагался на то, что судья собственными глазами видела, как трудно было разговорить мальчика в первый раз.
Бальди долго молчала. Джербер молился, чтобы ответ был благоприятный.
– Не знаю, зачем я иду тебе навстречу, Пьетро, – вздохнула судья, которую обычно было нелегко уломать. – Но надеюсь от всего сердца, что у тебя есть веская причина, потому что отныне и впредь ты останешься совершенно один.
– Знаю, – твердо выдерживая ее взгляд, проговорил психолог.
Ты не должен искать меня там, снаружи.
Он сам будет охотиться на сказочника. В одиночку.
15
Внутри нас есть место, отдаленное и неизведанное. Гипнотизеры называют его «затерянной комнатой». Никто точно не знает, где она находится и как туда попасть. Это нечто вроде чулана, куда мы год за годом запихиваем все, что нам в нас самих не нравится, или складываем отходы нашего подсознания. Обычно это такие секреты, которых мы сами не постигаем или которые отказываемся принимать во внимание. Грязные инстинкты, потаенные мысли, не поддающиеся осмыслению страхи, самые извращенные желания.
Николин находится там. Сказочник запер его в эту темницу. Ему оставлена на самом элементарном уровне способность общаться с другими людьми и с окружающей средой.
Из затерянной комнаты нет выхода. И мальчик там один.
На нем был белый комбинезон из института, его сопровождали уже знакомая Джерберу сотрудница и двое охранников. Психолог стоял в коридоре у стены, скрестив руки, и смотрел, как с мальчика снимают наручники.
Ребенок в наручниках – просто сюрреалистическая картина.
Николин покорно подчинялся. Глаз не сводил с двери в комнату синьора Б., долгие годы закрытую, будто бы знал, что за нею – джунгли из папье-маше. Такое случалось со всеми детьми, впервые заходившими в мансарду: необъяснимым образом они останавливались перед этой дверью, будто их завораживал скрытый за тонкой преградой маленький фантастический мир, который давным-давно исключительно для них сотворил первый доктор Джербер.
– Вы точно не хотите, чтобы мы остались? – спросил один из охранников, располагающий к себе здоровяк.
– Спасибо, но я бы предпочел, чтобы вы подождали на улице. Я вас позову, когда мы закончим, – выпроводил их гипнотизер.
Охранники, которым было велено выполнять все его требования, без возражений направились к выходу.
Сотрудница в очках не сдвинулась с места. Она вела себя совсем не так, как в прошлый раз. В выражении лица, в манерах – никакой сердечности, чуть ли даже не открытая враждебность по отношению к Пьетро Джерберу. Но после выразительного обмена взглядами и она решила последовать за охранниками.
Улеститель детей ввел Николина в свой кабинет.
– Можешь устроиться здесь, – сказал, указывая на кресло-качалку. – Оно очень удобное.
Мальчик повиновался. Психолог не мог определить, какие именно действия он выполнял по собственной воле. Это казалось невероятным, но, заперев ребенка в затерянной комнате, некто вложил в него определенную программу поведения, позволив принимать самому лишь ограниченное количество решений.
Нико волен есть, спать, двигаться, следовать некоторым привычкам, совершать мелкие обыденные действия – например, чистить зубы или чесать нос, если чешется.
Делая эту запись, Джербер вспомнил о «секте дерева» на Филиппинах: там в лесу нашли около тридцати последователей некоего святоши, которые по команде синхронно выполняли одни и те же движения, словно в каком-то абсурдном балете. Потребовались месяцы, чтобы снять заклятие, но многим так и не удалось пробудиться, выйти из такого состояния.
Они как будто заблудились в собственном рассудке. Вынуждены были оставаться там и скитаться вечно.
Гипнотизер подошел к мальчику. Бережно обхватил ладонями его лицо, заглянул в глаза.
– Прежде чем мы начнем, я хочу сказать тебе одну вещь, Нико… Знаю, ты где-то есть и можешь меня слышать.
Мальчик не пошевелился, устремленные на Джербера немигающие глаза оставались пустыми.
Потерянный.
Так определила его владелица конюшни, рассказывая, как он ел хлеб с молоком, сидя перед печкой.
– Наверное, тебе страшно, ведь ты не знаешь, где находишься, – продолжал гипнотизер. – Все же наберись мужества и доверься мне. Потому что я найду тебя и выведу на волю. – И добавил под конец: – Мы вместе вернемся домой, обещаю.
Джербер надеялся, что эти слова достигли Николина, где бы он ни был.
Психолог полагался на то, что со временем получит ответы на все свои вопросы и дело мало-помалу прояснится. Теперь он был готов к следующему шагу.
Как и в игровой комнате, в его кабинете были скрытые камеры, спрятанные за картинами или вложенные в игрушки, расставленные на полках. Обычно гипнотизер записывал сеансы. Но чтобы не нарушать условий сказочника, в случае Нико пришлось сделать исключение.
Все, что произойдет, останется между ним и мальчиком.
Поэтому он всего лишь задернул шторы. Дневной свет померк, стал красноватым, вроде вечно длящегося заката. Потом психолог уселся в свое кресло, протянул руку к качалке, слегка ее толкнул. Мальчик весь напрягся, вцепившись в подлокотники. Джербер нагнулся, поднял что-то с красного ковра.
Желтый тюльпан. Положил его мальчику на колени.
Джербер догадался, что его коллега создал несколько уровней в сознании Николина. Чтобы добраться до каждого, требовалась особая отмычка. В первом случае – иголка с ниткой и пуговица. Во втором – видеоролик с голом, забитым во время давнего футбольного матча. Теперь он предполагал, что сработает любимый цветок Сильвии.
Читать бесплатно другие книги:
