Зарисовки на запотевшем стекле (сборник) Вощинин Дмитрий
(Иосиф спас Египет от голода, разгадав сон фараона, которому дважды в сновидении явилось сем тощих коров, которые съели семь тучных коров и остались такими же тощими. Олицетворяя тощих коров с голодными засушливыми годами, а тучных – с богатыми и плодородными, он посоветовал фараону сохранять пятую часть богатого урожая на случай засухи – Примечание автора).
Окончив механико-математический факультет московского университета, Алексей Петрович жизнь свою посвятил науке, скорее прикладной науке гидротехнических сооружений и имел немало научных трудов в области фильтрации и строительства плотин.
В науке многое отвлекает от повседневной окружающей довольно однообразной жизни… Пожалуй, даже в ней есть что-то божественное… Познание мира,… Дело одно из самых интересных в жизни…с ее дерзаниями, мечтами в собственных рассуждениях,…применяя накопленные знания предшествующих поколений…
Будучи младшим офицером в период Отечественной войны в своих дневниках Алексей Петрович подробно отразил переживания большинства людей того времени: сначала обидное отступление, потом совсем не простой перелом в войне за счет героизма и больших потерь, и только в 44-ом победоносное наступление. Придя с вещевым мешком в 41-ом в Перовский военкомат Москвы, он в связи недостаточным слухом (В результате травмы в детстве у него была повреждена барабанная перепонка – Примечание автора) был освобожден от службы на фронте и направлен в Пехотное училище, где до 44-года преподавал военную топографию. Он часто обращал внимание, что многие люди и в эти тяжелые времена ведут себя по-разному: несмотря на общий патриотизм, некоторые больше заботятся в основном о себе, ищут более безопасного места, а то и за счет честности других занимаются откровенным мародерством и воровством.
Однажды проездом в Москве ему удалось посмотреть пьесу «Давным-давно», написанную его двоюродным братом, как он его звал – Шуриком. После спектакля, будучи очень гордым за своего родственника, все-таки отметил в дневнике, что не пришло еще время откровенного веселья и развлечений, которые просматривались в окружающих лицах в театре, когда кто-то может в это время отдает жизнь или теряют руки, ноги…
Подобные ощущения в наше время знакомы российским военным, участвующих в реальных боевых действиях в Чечне…
Всю жизнь Алексей Петрович ненавидел сталинские методы руководства страной, всегда шарахался от предложений и даже мыслей о вступлении в партию. Он понимал, что это мешало карьере, но пойти против своей воли не мог. И остался на всю свою жизнь в трудолюбивых и надежных замах.
Однако к людям, у которых бытовало мнения, особенно у тех, кто без сожаления покинули в 70-х Россию, что де мы были тут люди второго сорта, Алексей Петрович относился с сожалением и считал эту «песню» популистской, бездарной и глубоко инородной. Себя он вторым сортом, как и любой русский, никогда не считал.
В отличие от Нади у него была не простая личная жизнь. Он женился на женщине с ребенком. Как и его отец, он не был добытчиком средств, а умел служить верой и правдой только делу. Когда появился его собственный сын, и забот в доме прибавилось, он работал, не покладая рук, но все равно чувствовал свое иное предназначение.
Хотя был заботливым отцом, он ушел из семьи, когда младший сын окончил школу. Алексей Петрович не признавал компромиссов.
Кто ищет, обречен искать и вокруг себя,… А пределу совершенства нет…
Мир поиска загадочный, романтичный и пленяющий.
В пятьдесят Алексей Петрович женился во второй раз,…там тоже были дети,…и ему в этой семье было, видимо,…хорошо.
Из последних разговоров с ним Надя поняла, что человек ищет и тогда, когда чувствует, что дни на исходе. Но ей показалось, что в конце жизни он был ближе к тому, что искал…
Жизнь достаточно примитивна и суха, если она не окружена воображением и творческим порывом вдохновения.
Для человека очень важно то, что его окружает. Но, конечно, самое важное – как он чувствует окружающий мир внутри себя.
Только Блоку по силам был выразить это:
«Все, чего человек хочет, непременно сбудется, а если не сбудется, то и желания не было, а если сбудется „не то“, то разочарование только кажущееся. Сбылось – именно „то“.»
Праздник Успения Пресвятой Богородицы
Порой некому нам в молодости подсказать, как все не просто в жизни. Может кто-то и скажет, но мы не слышим: слишком увлечены надеждами и идеями о будущем, хорошо еще, если они собственные…чужие иногда более заманчивые…
А слышим мы только то, что выстрадано.
В страданиях великий смысл познания и обретения духа, а загадка смысла жизни – в понимании смерти.
Страдания и Воскрешение Христа дали миру надежду на величие и бессмертие жизни.
Страдания и переживания ведут нас к итогу земной жизни.
Философия утверждает о бесконечности жизни.
Но всякая материя, как и наше тело, имеет пределы конкретного существования.
А то, что мы именуем духом или волей нашего сознания в противоположность конкретной материи и дает нам шанс на… шаг к вечности.
Пушкин дал нам разгадку смерти: «На свете счастья нет, есть лишь покой и воля…»
Каждый когда уходит, оставляет частицу своей воли или своего влияния на постоянно изменяющийся мир.
Когда человек уходит в молодом возрасте, его воля может быть агрессивна и самоуверенна, воля зрелого человека более уравновешенна, а воля пожилого человека порой кажется слабой и мало влиятельной, но это только так кажется, каждому отмерена своя воля. И чем старше человек, тем его воля ближе к истине – созерцанию и пониманию Природы.
Святой Павел назвал наш мир «загадочным зеркалом чистой истины», а Святой Григорий Назианский подтвердил:
«Видимые вещи есть лишь тень и очертания вещей, которых мы не можем видеть».
Андрей закончил читать далеко за полночь. Несмотря на позднее время, ложиться спать не хотелось. Он вышел на улицу.
Купол звездного неба, как вместилище бесчисленных координат, поражал своим величием.
– Так ли уж много и далеко от нас 100, 200, 300 и даже 1000 лет назад, – подумал он.
– За плечами почти пятьдесят, а обернешься назад, как одно мгновение. Явственно понимаешь, что, нарушив связь времен, падаешь в бездну и теряешься в собственном заблуждении. И защищает от всего этого – дом, родные, близкие… уклад семьи…прочный и надежный. Наверно глубоко мудрый был человек, создавший свод правил Домостроя…
Сохранить свою душу…смириться…и…стоять насмерть…на своей земле… наперекор… порокам своим и чужим…
Необходимо не мешать внутренним силам человека, быть ближе к Природе, быть самим собой.
Идущая из глубины веков умудренная традиция американских индейцев позволяет присваивать имя ребенку только вождю племени и совсем не сразу после рождения. В течение некоторого времени вождь находиться рядом с ним, внимательно присматривается к его поведению и его отношению к окружающему миру. Только после того, как он определенно выскажет свое мнение о новом члене племени, ребенок обретает имя и несет его через всю свою жизнь.
Например, «мальчик с песчаных гор», «орел с обрубленным носом» или «смотрящий в небеса».
Наверно, человек, все более растворяясь в цивилизации, становиться слабее духом и жизнь его делается все более развращенной и уже не несет того глубокого смысла, в котором заложена ее истина.
Но ради тех нескольких счастливых минут ощущения себя наравне с теми, кто жил до тебя, стоит жить дальше.
Думая об этом, он долго не мог уснуть.
В глазах, как наяву, возник вдруг добрый и светлый дом Антонины Васильевны и Марии Павловны Сахаровых, в который он часто мальчишкой приходил с родителями «в гости» и который так доброжелательно принял Надю в Москве.
Даже такое теплое название трамвайной остановки у этого дома – «Соломенная сторожка» – всегда притягивало своей поэтичностью и каким-то неповторимым сказочным русским духом.
С благоговением он понял, что это мать и сестра того самого руководителя восстания Николая Павловича Сахарова. Вспомнил ласковый взгляд Антонины Васильевны, подарки с красивой новогодней елки, и строгие… проникновенные глаза ее дочери. Что-то в ней было от княжны Марьи из «Войны и мира».
Их большая комната, в которую вела огромная деревянная лестница, была необыкновенно просторная: у окна стоял черный рояль, на котором Мария Павловна иногда играла и очень красиво пела русские романсы.
На стенах были развешаны необыкновенные картины на сюжеты русских сказок и между ними крупные чучела голов лосей с огромными рогами. Картин было много, высотой в два метра каждая: глазастая белка на поляне, грызущая золотые орешки, Врубелевская Царевна-Лебедь, Васнецовские – Аленушка, Иван Царевич на сером волке, Витязь на распутье, Встреча с волхвом, Царевна Несмеяна в танце,…Три царевны подземного царства,… Песнь радости и печали Сирина и Алконоста…и знаменитый Гамаюн…
Будучи уже взрослым Андрей вспомнил эту картину с «птицей-человеком», когда впервые прочитал Блоковские строки:
- «На гладях бесконечных вод
- Закатом в пурпур облеченных,
- Она вещает и поет,
- Не в силах крыл поднять смятенных…
- Вещает иго злых татар,
- Вещает казней ряд кровавых,
- И трус, и голод, и пожар,
- Злодеев силу, гибель правых…
- Предвечным ужасом объят,
- Прекрасный лик горит любовью,
- Но вещей правдою звучат
- Уста, запекшиеся кровью»!
Этот необычный дом всегда привлекал и завораживал взрослеющего мальчишку. От этой красоты он застенчиво прижимался к пришедшим в гости вместе с ним отцу или матери.
Однажды, увидев его восторженные взгляды, Марья Павловна спросила:
– Помнишь стихи на сюжеты этих сказок?
Он что-то невнятно пробормотал.
– Смелее, ты же мужчина.
Он смутился.
– Да ты, совсем маменькин сынок, – с доброй, но строгой улыбкой молвила Марья Павловна.
Тогда было обидно, но сейчас он понял, что имела она на это право – знала, как воспитывают настоящих мальчиков.
Хоть и побаивался он колких ее глаз, но очень тогда хотелось понравиться им… А это было совсем не просто…
Она видела его скованность и, может быть, ей по-своему было его жалко, но одобрением были только хорошие манеры, сообразительность и глубоко понимаемая ею внутренняя собранность.
– Жалость холопское чувство… Можно плакать, но никогда не плакаться, – говорила она твердо.
Родители Андрея, его дядюшки и тетушки… были совсем другими… Такие же добрые, но значительно мягче… и не такие твердые и уверенные.
И он был искренне рад неожиданно нахлынувшим воспоминаниям о замечательных русских женщинах Марье Павловне и Антонине Васильевне,…была в них какая-то иная интересная, привлекающая и смелая позиция жизни…практически сейчас утерянная…
и, пожалуй,…невосполнимая.
Это только кажется, что память с годами притупляется. Стоит немного глубже задуматься, и яркие картины детства и юности всплывают, как по мановению волшебной палочки.
Удивительно добрые лица тетушек и дядюшек, под взглядами которых невозможным сделать что-то плохое…
С каждым уходит какая-то тайна… и неповторимость.
Пожалуй, ближе и понятней стал отец с его сомнениями и казавшейся излишней мягкостью. Почему-то вспомнился сделанный им платяной шкаф, неказистый, высокий под потолок, но вместительный и достаточно удобный. Он был неповторим своей уникальностью и оставил в памяти Андрея такую же непохожесть и таинство семейного уюта. Только при переезде на новую квартиру громоздкий шкаф был уничтожен, из-за невозможности вынести его из комнаты. Как напоминание и связующее звено с прошедшей войной на столе отца всегда стояла импровизированная пепельница – желтая гильза от артиллерийского снаряда диаметром около 80 мм и высотой со стакан. От нее всегда пахло пеплом и казалось, что она только что отлетела от стреляющего орудия.
Как перед глазами искрящаяся оптимизмом черноволосая и яркая тетя Шура рядом со своим мужем обаятельным и таким непосредственным дядей Славой. Андрей помнил его незабываемый рассказ о том, как из-за нерасторопности тети Шуры они опоздали на праздничный полет в составе коллектива авиастроителей самолета «Максим Горький» и потому остались целыми и невредимыми. Хотя какое-то время в их семье жил и воспитывался Алик, своих детей у них не было. Ласковый взгляд тети Шуры внушал всегда уверенность, что все у них было неподдельно хорошо. Но после ее скоропостижной смерти, Андрей узнал, что ее муж не пошел к ней на кладбище и через неделю женился на другой женщине.
Очень похожая характером на свою старшую сестру тетя Вера рано потеряла мужа, посвятила себя воспитанию дочери, а потом ее внуков. Жила в Ленинграде, хоть и недалеко от Москвы, но с братьями и сестрами виделась не часто. Умная и заботливая, она все трудности взаимоотношений семьи дочери пропускала через себя и все время сомневалась, что, может, именно она своим чистым и твердым характером слишком сильно влияла, понимая, что…люди, особенно мальчики и мужчины,…. только сами… создают себя. Андрей никогда воочию не видел Коку, но после прочитанных воспоминаний Надежды Петровны, вдруг… понял, откуда эта тревога и забота…о самом дорогом для нее. Неизвестно какими она хотела видеть своих внуков, но то, что они вобрали от нее непосредственность и чистоту восприятия жизни…уже немало.
Андрей никогда не видел своего дядю Митю. Знал только из воспоминаний своих родственников, что он был приятной внешности и близнецом дяди Коли, от рождения страдал болезнью позвоночника и немного горбился. Он имел счастливую любовь, был женат, но не успел завести детей и неожиданно умер в 26 лет из-за скоропостижной болезни. Об этом всегда напоминает первая запись надгробной плиты на Пятницком кладбище.
«Крестный» Андрея был дядя Коля: он, как говорила мама, и познакомил ее с отцом. На лице дяди Коли всегда была непохожая на другие удивительная улыбка, и весь он был наполнен необъятной детской добротой и непосредственностью. Окончив Бауманский институт, он работал в научных учреждениях, долгое время был доцентом одного из московских вузов, всегда увлекался изобретениями и новыми идеями. У Андрея сохранился экземпляр его «открытия» в конце 60-х годов «волнового движения без трения». Основная идея, которая нашла подтверждение в науке значительно позднее, заключалась в том, чтобы для уменьшения трения построить изменяющееся по форме волны крыло или борт корабля. Андрей никогда не забудет посещение садового участка дяди Коли в начале 70-х. Он плохо себя чувствовал и попросил своего «крестника» помочь по установке на участке привезенного небольшого хозблока на колесах. Его участок единственный в округе был покрыт не плодовыми деревьями и кустарниками, а небольшими березками и травой. После того, как строение было поставлено на должное место, дядя Коля с энтузиазмом начал расхваливать присутствие здесь окружающей девственной зелени, а когда нашел тут же подберезовик, восторгу и эмоциям не было предела. Сначала Андрей попытался пошутить по поводу «мичуринской хватки» хозяина участка, но потом сам поддался оптимизму дяди и даже сфотографировал его вместе с березками и найденным грибом. Фотография осталась последней памятью о нем. Его непотопляемый и, можно сказать, высокохудожественный оптимизм нес с собой что-то глубоко философское и по-своему правильное.
Несмотря на то, что, как говорили, он пользовался большим успехом у женщин, личная жизнь как-то не складывалась. Он с увлечением воспитывал единственную дочь Ольгу, которая окончила тот же престижный институт. Но после смерти отца она скоро потеряла свою строгую мать, не нашла себя в жизни и в порыве отчаяния погибла. По сей день, Андрей ощущает боль этой трагичной и непонятной утраты.
Пожалуй, только дядя Миша, который прошел войну, имел по-настоящему крепкую семью, обрел уверенность в жизни и здоровый домашний уют. Жена его Полина с удивительно добрыми и светлыми глазами наполняла его жизнь извечным смыслом существования – любовью и заботами. Они жили под Москвой, имели участок земли, с увлечением работали на нем, вырастил двух прекрасных сыновей.
Мужчина по своей философии всегда хозяин и, лишаясь родной земли, он теряет точку опоры. А он обрел ее в своем любимом Марфино, и она стала его родной, как в городе, где он родился.
И вовсе не как другие его братья, которые были вынуждены долго маяться и скитаться, чтобы получить собственное и независимое жилье.
В молодости они жили в незнакомых городах и в силу своей скромности оставались долгое время в какой-то степени провинциалами. По своему характеру вовсе не хотели «покорять» столицы…скорее старались быть трудолюбивыми и порядочными.
А как бы могла сложиться их жизнь, если бы жили и творили они в своем родном городе? Несомненно, город бы выиграл от их присутствия и участия.
Когда в середине 50-х новая и совсем необычная по тем временам отдельная и просторная квартира тети Нади и дяди Тимы собирала эту большую дружную семью, включая жен и детей, казалось конца этому жизненному потенциалу не будет никогда, и их улыбки и восторги будут вечны.
Умные и проникновенные глаза дяди Тимы, его сдержанность, внутренняя дисциплинирующая сила и очень весомые высказывания остались для Андрея на всю жизнь достойным предметом восхищения. То, что он ушел первый, было не только потерей для семьи, но и для всех остальных.
Много сегодня говориться о жестоких репрессиях в период активной жизни этих людей. Но странно, что никто из этой далеко не пролетарской семьи не оказался под катком политических баталий. Ответ очень прост: они не думали о власти и служили своей родине. Духовное наследие предков не позволило огрызаться на одобряемые населением поступки власти, опирающиеся на противоречащие многовековым устоям России чуждые идеи.
Сегодня много людей обличителей прошлого кричат на весь мир о злодеяниях сталинского режима и среди них некий 80-летний Иосиф Траутман, судьба которого сделала его жителем Израиля. Андрей сначала не обратил внимание на случайно проскользнувшую в прессе фамилию, но сейчас все вставало на свои места, этом человек не нашел себя и вряд ли смог достойно себя реализовать. Уже далеко не молодой человек Траутман озлоблен на страну, в которой провел свои молодые годы и не хочет прощать. С возрастом он принял иудейскую веру. Все это правильно и закономерно. Ошибка лишь в том, что он искренне пытается помочь «лапотным совкам» русским жить современно и правильно.
Ему трудно понять, что Россия создана Православием, основу которого лежит глубокий смысл самопожертвования и прошения Христа.
Проснувшись утром, Андрей уловил удивительно мягкий звон колоколов. Из окна второго этажа был виден золотой купол Богоявленской церкви. Колокольня продолжала звонить, и звуки ее глубоко проникали и призывали не отрывать взгляда.
Андрей поймал себя на мысли:
– Ничего случайного не бывает. И поделом нам грабли в нос и в лоб, потому что слабые – оторвались от корней.
Казалось, что только этот звон может защитить от надвигающихся с каждым годом сомнений.
– А может мы только в начале разрушения, которое неумолимо раздавит изнутри наши слабеющие души?
Разум явно паразитирует над многовековым созиданием Природы. В условиях этого паразитизма он еще не может создать рациональное человеческое общество.
Развитие цивилизации пока…. предрекает катастрофу в пределах биосферы… Несмотря на предполагаемое величие разума человека,… люди становятся похожими на сытых дрессированных зверей.
Природа создала животных, и в том числе человека для того, чтобы подъедать одного другим… или после другого…
Деревья более совершенны: они зависят только от солнца и воды.
Вечером Андрей отнес дневники Тане, и они сидели за чаем на террасе. Все приготовлено к отъезду в Москву, вещи уложены, дети играют перед сном на террасе.
Вечерняя августовская тишина с ее насыщенным ароматом осенних цветов располагала к раздумьям.
После прочитанного накануне Андрею было приятно поделиться своими мыслями именно в этот день праздника Успения Пресвятой Богородицы:
– Радоваться нам надо, что свыше посланы такие прародители. В библейский писаниях сказано, что дети отвечают за своих родителей в семи поколениях.
Я помню хорошо дедушку Петра Александровича, хотя видел его ребенком. В детской памяти он с обычным маловыразительным лицом и чуть рассеянным взглядом, но сияющий необыкновенной добротой. Очень искренний своей любовью к детям…мягкий и ласковый странник в круглых очках. Почему странник?… Не знаю. Он приходил к нам в гости всегда ненадолго. Поговорит с родителями, поиграет со мной и братом, попьет чаю и тут же уходит. Всегда с подарками, игрушками…сахарными петушками. Я в детстве очень любил подаренного им утенка: мама говорила, что часами мог играть с ним. В принесенный им красивый фарфоровый цветочный горшок с картинкой: девушка в фартуке и две козочки на лугу… мама сажала самые свои любимые цветы. Помню еще, подарил он шесть пиал для чая, а пили тогда все… из чашек и стаканов.
Однажды в одном из приволжских монастырей поразил меня церковный мужской хор, с его необъятными и сильными образами Руси. И почему-то перед глазами, наполненными слезами, видел его… странника…
Не часто удается нам видеть и слышать без суеты. А главное понимать то, что на нас смотрит каждый день и мудро молчит.
– Знаешь,…мама пишет, что в 43 году дедушка накануне 60-летия стал иногда заговариваться, и был похож на ребенка, проявляя признаки душевнобольного. Этот период был не долгим и остался внутри нашей семьи, где он жил до конца своих дней. Он всегда был очень добрым, отзывчивым и заботливым дедом. Только уже значительно старше я поняла его.
Представляешь, в то время быть искренне верующим? Непонимание…всегда тяжесть. Но вида он никогда не подавал, был спокойным, и сам часто подбадривал окружающих в тяжелые минуты.
Именно от памяти о нем у меня самые яркие ощущения счастливого детства и цельности данного нам сверху бытия. И эта картина всегда перед глазами со мной:
«Такой же теплый душистый август. Но только утро…солнечное… ранее… Мне чуть больше трех лет. Дедушка с пятилетним братом ведут меня в детский сад, и… сердце мое наполнено горячей необъятной любовью к ним. Я в легком платье, палец правой руки во рту. Никто не запрещает мне его с удовольствием сосать: брат бежит впереди, а в нескольких шагах сзади… идет закутанный в рыболовную сеть дедушка и поет молитвы:
– Во-о-сси-и-яй… бла-го-ода-ать… Тво-я… Го-спо-ди…
Во-о-сси-и-яй… про-све-е-ще-е-ние… ду-ш-и… мо-о-ей.
Се… вре-м-я… бла-го-при-ят-ное…
Се… вре-м-я… по-ка-я-ния-я.
Отло-о-жим… дела-а… тем-на-ая…
И обле-ки-и-ся… во-о-руже-ям… све-е-та…
Во… мно-о-жест-ве… милости-и… Тво-е-я…
Во-о-све-ти… мою-ю… ду-шу-у…
Ко… сла-а-ви… е-дине-е…
Челове-ко… лю-юб-ч-е.
Неповторимое чувство собственного счастья в бесконечном окружающем мире… Детский сад еще закрыт из-за раннего часа, и вокруг ни души… Дедушка подсаживает нас с братом на невысокий забор…и мы во дворе сада. Брат тут же залезает на яблоню и трясет ее…. Я с широко разведенными руками гляжу в небо, как сверху медленно падают небесные яблочки».
Эпилог
В декабре 2004-го умер последний самый младший сын Петра Александровича – Александр.
Андрей ехал на похороны в неизвестную для него московскую больницу, долго ее искал по названному адресу и на несколько минут опоздал к началу церемонии прощания. Войдя в поминальный зал, он неожиданно оказался в окружении большого числа незнакомых людей, и ему даже показалось, что он ошибся дверью. Увидев у гроба дочь Александра Петровича, он успокоился, однако неловкость от большого количества людей оставалось.
Церемония прощания с участием священника уже началась, и, не решаясь нарушить торжественности происходящего, Андрей остался стоять в стороне у входа.
Батюшка объяснял присутствующим, что момент смерти является расставанием с бренным телом и одновременно рождением нового состояния духа ушедшего в иной мир человека. И каждое благое воспоминание о нем здесь – на этом свете, поможет ему обрести себя в вечной жизни.
Когда наступил черед последних прощальных слов, Андрей понял, что все окружающие его сейчас люди – сослуживцы Александра Петровича по институту, в котором он проработал почти всю свою жизнь. Казалось бы, прошло не менее десятка лет, как он ушел на пенсию, но люди помнили о нем, пришли…в последний час…и говорили не шаблонно…искренно,… не скрывая своей печали.
Много было сказано о скромности трудолюбии, самоотверженности Александра Петровича, его постоянной наполненности интересными и на первый взгляд несуразными идеями, которые часто приводили к реальным результатам. Всегда мечтатель и… творец интересующего дела. Помощь и неподдельное сочувствие – самый правдивый его образ. Многие отметили, что сегодняшние жизненные «идеалы» алчности, стяжательства и публичности совершенно не сродни усопшему.
И не это ли главное? Что о тебе помнят, не за то, что ты занимал большой служебный пост и даже добился немалых результатов в жизни, а просто…ты…со своими мыслями, добрый и отзывчивый человек.
А для Андрея это был жизнерадостный, всегда улыбающийся «дядя Алик», который как младший был более молчалив и мало заметен в разговорах и суждениях среди своих старших братьев и сестер.
Когда он в последний раз подошел к гробу, не узнал своего дядю, настолько неестественен он был не живым, но сразу бросился в глаза огромный орлиный треугольником нос, которым когда-то, была удивлена маленькая Надя, глядя на умершую свою любимую бабушку.
Стоит и сейчас Спасский монастырь все на том же несказанно красивом месте в городе. Он засветился новыми куполами, восстанавливаются внутренние церкви и постройки, мостятся просторные подходы к храмовым зданиям.
В солнечные дни озаряются его вороненые купола, отражающие золото восстанавливаемых в городе церквей.
По-прежнему строг его взгляд и вряд ли сегодня довольна его душа: он вне внимания большинства горожан.
Озабоченные нуждой и заботами люди, опустив голову, спешат к центру города свести концы с концами и многие не замечают его лика, который все настойчивее призывает к гражданственности.
Печально он смотрит на названия все тех же улиц: Ленина, Маркса, Свердлова… вместо старых,… таких красивых исконно русских… Троицкая, Рождественская, Успенская…
На бывшем здании Реального училища висит мемориальная доска «Здесь в 1918 году находился штаб высшего военного совета под руководством Михаила Дмитриевича Бонч-Бруевича».
Непонятно ему, что потомки – теперешние российские люди, голосуют за олигархический капитализм, который и был основной причиной недовольства в России в начале прошлого века. А уж чего проще было на основе социальных завоеваний создать сначала уничтоженный в 20-тые годы средний класс, а уж потом, если кто талантливо проявит себя…
Ведь по-другому все это откровенное воровство народного достояния.
Руководителей гложет единственная осмеянная в начале прошлого века Ильфом и Петровым мысль: «Запад нам поможет»!
Странно непонимание, что самый лучший и надежный инвестор – собственный гражданин.
Остап Бендер уже многолик: постоянно с экранов и рекламных щитов учит нас, как получить богатство не работая.
Даже на рынке города невозможно найти местный товар или ремесленнические поделки: один беспробудный «привоз».
Среди современных политиков нет людей готовых к самопожертвованию. А ведь русские цари и другие царские государственные мужи именно через него рассматривали свое участие в управлении страной, и духовенство постоянно напоминало им об этом высшем долге.
Стыдно за последнего президента СССР и первого России. Один постоянно несет какую-то инородную популистскую ахинею, и очень обиделся, что кто-то из народа после очередной его пространной речи плюнул ему в лицо. Второй за похлопывание по плечу (или ниже) из-за океана сначала приложил немало сил и тщеславия для развала страны, потом предал своих граждан, оставшихся за пределами России, затем русских в Чечне, а далее…родных по крови сербов,… и еще бы кого-нибудь предал, пока болезнь не сковала затмевающее желание власти и неоправданную гордыню.
В начале века Россия была на карте авантюристов, а в его конце оказалась «на теннисном корте».
Теперешнее руководство страны просто слабо.
Стратегия явно ориентирована на обеспечение безбедной жизни иностранного производителя. Развитие собственных производственных сил пущено на самотек.
Казавшиеся трудолюбивыми муравьями молодые реформаторы с лозунгами и активной позицией Льва Давидовича оказались голубыми стрекозами.
За последнее время законодательно значительно ограничило права граждан. Пока социальная система, включая медицину и образование, существенно снизила свою ответственность перед обществом. Протесты и демонстрации по разрешению. Жалобы на производстве равносильны увольнению. Референдум стал несбыточной мечтой. На выборах нередки случаи подтасовок. Выдвижением людей занимаются политтехнологи.
Экономика создается, но за счет рабства людей.
Методы очень схожи с «политическими завоеваниями» начала прошлого века: главное начать кричать, что все плохо, очернить положительное нажитое прошлым поколением.
И внушить русскому мужику, что…если выживет,… сам потом должен снова построить… не впервой.
А уж как хочется, чтобы все поверили, особенно молодежь, что всем в жизни правят только деньги.
Трудно будет освободиться от этого разврата.
Уверен храм-спаситель, что близок час, когда люди поднимут головы.
Чистые и твердые лица его сыновей – Пересвета, Осляби и многих других неизвестных, освещают эту надежду.
Пока одиноко, но трепетно и проникновенно звучит песнь непобедимого монаха:
«Не забудете мя… и молитеся…видевши мой гроб.
Поминайте мою любовь… молитеся Христу
Да в мучении долг мой… справедли ми.
Вечная ваша память… достоблаженни.
Отцы и братия наша… пристно поминаеми…»
Май 2005 год
Северная прелюдия
«Уходят лица
Чистые, светлые
………………………..
Наши архангелы
Души хранители»
Андрей Белый
«Вот и дождалась ты, мама, первого солдатского письма. Пишу в вагоне эшелона, рука дрожит», – так Тимофей начал свое письмо домой в конце первого дня призыва в армию. Он нашел его в бумагах матери после ее смерти вместе со своей первой фотографией в военной форме и похвальной грамотой от воинской части.
Много лет прошло с тех пор, а все это неожиданно предстало в памяти, словно было вчера. Сердце защемило от ощущения этих тревожных минут отторжения от привычно доброго и родного дома. И все связанное с ним, казавшееся раньше таким обыденным, уходило тогда в прошлое и невольно становилось защитой от надвигающегося чего-то неизведанного и неиспытанного.
«Едем на Север, попал во флот», – продолжает выводить его рука.
Поистине непосредственно и неискушенно сыновнее сердце, и не дано ему еще изведать с какой тревогой воспримет эти скудные строки родная мать…
Почувствовав вдруг этот миг живого дыхания уходящего детства, беспечного и раздольного, окутанного материнской любовью, он тяжело вздохнул и почти физически ощутил в душе острое жало безвозвратной потери.
«Прости, мама, и тысячу раз тебе спасибо за все».
Мелькающие за окнами прокуренного и обшарпанного временем вагона лесные пейзажи, широкие луга с редкими избами вдали, небольшие безлюдные поселки становились к вечеру все темнее и скоро стали отражаться за стеклом безликим сумраком и одинокими едва заметными огоньками.
Ребята, бравируя друг перед другом необычным для них чувством самостоятельности, были на самом деле напряжены и сильно утомлены от этого первого трудного дня службы. После непривычных проверок и построений каждый из них в одночасье был определен в стройбат, артиллерию или во флот. Ничего толком не осознавая об этих «поворотах судьбы» и не понимая по-настоящему происходящее, все много курили, объединялись в группы, возбужденно перебивая друг друга, громко говорили, обсуждая итоги прошедшего дня. Дурачились, шумели, посмеивались друг над другом, доставая спиртное из потаенных рюкзаков своих сверстников. Вопреки строгим запретам, выпрыгивали из вагона на стоянках и, не жалея денег, выпрашивали у местных жителей бутылку водки или самогона. Вагон был наполнен шумом военных и романтических песен под аккомпанемент плохо настроенной гитары.
Добытое спиртное становилось достоянием всей компании, а добытчик его – минутным героем. Удачно исполненная песня или смелая мальчишеская выходка мгновенно рождала нового кумира. Все это усиливало возбужденное состояние тех, кто не успел проявить себя, давая каждому простор для безудержной беспечности.
За этими шумными баталиями самовыражения внутреннее напряжение искало, но не находило расслабления. И от этого каждый по-своему в душе тяжело переживал этот нескончаемый день.
Лишь глубокой ночью, почти перед рассветом вагон затих, здоровый ребячий сон пересилил, наконец, все тревоги и переживания и вернул на время души мальчиков в их прежний, теперь уже уходящий мир детства. А колеса поезда продолжали стучать и стучать, унося их все дальше от родного дома.
Наутро вагон загалдел вновь, но уже по команде «подъем». «Гражданка» незримо уходила на второй план, как уходит безмятежное солнечное лето с наступлением первых осенних дней. Закончились и приготовленные материнской рукой домашние съестные запасы.
Если вчера никто не хотел обращать внимание на сухой паек, то сегодня волей-неволей впервые вынуждены были ощутить его казенный вкус.
Разговоры продолжались, но уже не с таким азартом, лица стали более задумчивы. Ребята больше смотрели в окно, а там продолжали сменяться картины бесконечных просторов широких лугов, разливов рек, лесных массивов, поблескивающих одинокими просеками и полянами.
Подолгу стояли на небольших станциях. Вчерашнее горячее желание выскакивать чуть ли не на ходу было уже не у многих, тем более, что старшие, сопровождающие призывников, умело и своевременно пресекали эти попытки. Дисциплина уверенно занимала должное место.
На следующее утро прибыли в приморский город. Серый и неуютный, он казался безликим из-за своих одинаково невзрачных невысоких домов. Вдалеке за городом просматривались черно-белые скалы и участки темно-синей морской глади. На улицах в основном военные люди в черных шинелях, идущие то строем, то в одиночку. Даже немногие гражданские, казалось, шли напряженно, по-военному. Автомобили, в большинстве грузовые, тоже, как по команде, монотонно двигались по серой дороге.
Строем, растянувшимся метров на пятьдесят, двинулись в город, долго шли молча, пересекая улицы, огибая дома и поворачивая в проулки. Смотреть вокруг не хотелось. Наконец, вошли в огороженное глухим забором здание, походившее на большой барак.
Некрасивое, как снаружи, так и внутренними помещениями, оно неожиданно по-отечески накормило и переодело их в новую военную форму. Во всем этом преображении было много казенного, хотя процесс переодевания внес некоторое оживление и интерес к своему новому положению.
После того, как ребята получили обмундирование, оделись в красивую морскую форму и стали вдруг похожи друг на друга, смех, улыбки и даже восторги не сходили с их лиц. Продолжая по-детски смеяться и дурачиться друг перед другом, они не отдавали себе отчет в том, что это был завершающий шаг к началу новой для них военной службы, надолго отодвинувший их от прошлого.
В руках каждого оказался вещмешок, туго набитый обмундированием, включая сезонное, зимнее и прочее дополнительное, поначалу с непонятным назначением.
На этом путь не закончился, к вечеру, часов в шесть, большая часть команды погрузилась на пассажирский теплоход, очень добротный, с просторными каютами, залами для отдыха, ресторанами. После казарменных помещений и общего вагона ребята, одетые в новую морскую форму, почувствовали себя увереннее и с интересом ждали начала движения теплохода. Отплытие было отмечено духовым маршем, что придавало торжественность всему происходящему. По судну все перемещались свободно, даже могли приобрести сигареты или вино в баре ресторана. Свобода несколько расслабляла, хотя внутренняя тревога оставалась. Шел уже третий день необычного пути, а пункт назначения по-прежнему был неизвестен.
Тимофей попал в четырехместную каюту. Ребята в ней оказались на редкость приветливыми и как-то сразу расположились друг к другу. На оставшиеся деньги тут же в складчину купили спиртное, шоколад и, объединив все это с сухим пайком, устроили пир, совершенно объективно догадываясь, что подобного может долго не повториться.
Эти трое парней в течение службы были близкими друзьями Тимофея и навсегда остались в памяти. Он и сейчас мог взглянуть на фотографии двоих из них: они были в его семейном альбоме. Лица молодых людей немного напряженные, подчеркивают их желание казаться взрослее, вызывают приятные воспоминания и улыбку.
Надпись на фото: «другу Тиме от друга Володи» сама за себя характеризовала автора, искреннего, доброжелательного паренька, всегда готового прийти на помощь товарищу. Несмотря на недостаток в образовании, он закончил всего семь классов, Володя был воспитан в хорошей крепкой семье, имел двух сестер и предлагал переписываться с ними, как бы доверяя другу самое для себя дорогое.
Немного суровым кажется на фотографии Евгений или «Жека», как все его тогда называли. Способный и дисциплинированный мальчик сразу снискал уважение к себе и не только среди сверстников, но и у начальства. Причем все это не носило характер выслуживания, а как-то выходило само собой, от чистого сердца и незаурядного воспитания. Впоследствии Тимофей, будучи в отпуске и, заехав к его родителям с письмом от Евгения, случайно узнал, что его отец – генерал-лейтенант. Несколько четких и деловых вопросов о службе, с которыми отец Евгения обратился к Тимофею, ясно говорили о том, что он глубоко понимал психологию молодежи и намеренно, для пользы своему сыну, послал его на такой трудный участок воинской службы.
Хотя фотографии Игоря и не сохранилось, Тимофей очень ясно представил его красивое с правильными чертами юношеское лицо, волнистые черные волосы, голубые загорающиеся глаза. Игорь держался немного робко и не очень уверенно и, видимо, более тревожно переживал те первые дни. Он был непосредственным, выражал свои мысли просто и открыто, располагая Тимофея к разговорам на доверительные темы.
В каюте сидеть не хотелось. Вышли на палубу и долго смотрели на темное с изредка появляющимися белыми барашками море, уходящее в горизонт. Теплоход один, среди бесконечного моря, уверенно шел на всех парах вперед, но куда… не знал тогда никто из новобранцев. Был июль – время белых ночей. Только поздно ночью можно было заметить, как постепенно выше горизонта белесое небо наполнялось еле заметными неяркими звездами.
Тимофей оказался рядом с Игорем. Володя и Женя побежали на корму, там что-то вещали «отцы-командиры» – сопровождавшие офицеры.
– Когда теплоход отходил, мне показалось, что он пошел на северо-запад, к линии побережья…, – как бы по себя произнес Игорь.
– Но кругом только вода и сориентироваться практически не возможно, – возражал Тимофей.
– Ты знаешь, я читал про остров Шпицберген, там, кажется, находится советская колония, – немного помолчав, добавил он.
– Какая тревожная темная вода… Смотрю вокруг и как будто в ушах музыка… величественный Бах,…а вот там, у самой ватерлинии – клавесин…, – глядя вдаль и как бы слыша только себя, произнес приятель Тимофея.
В душе, испытывая похожие чувства, Тимофей был тронут глубиной переживаний своего спутника, точным выражением этих ощущений. В школьные годы он очень увлекался живописью, но, хотя и пытался, не мог сейчас выразить таинство окружающей водной стихии, найти нечто подобное в известных морских пейзажах.
– По колориту, вроде, похоже на Айвазовского, а по настроению – скорее Васильев или Левитан, хотя только вода кругом.
Оба молчаливо продолжали вглядываться в однообразный и в тоже время такой насыщенный пейзаж безбрежной воды.
– А ведь я совсем случайно попал в армию…еще дней десять назад я о ней и не думал…скорее полагал, что никогда не буду служить… даже не представляю, как буду стрелять… так это все необычно…, – откровенно признался Игорь.
– Этому можно научиться.
– Моя учеба – это виолончель…тебе трудно понять…я полагал в этом году начать учиться в консерватории…была уверенность,…но в мае начали приходить повестки…мне посоветовали не являться, пока не решится вопрос с поступлением. Я даже из-за этого не жил дома, переселился на дачу, – продолжал он.
Читать бесплатно другие книги:
