Море лунного света Маклин Джулианна

Дальше – хуже. Брайс провел меня в свой бункер и показал мне пробковую стену с газетными статьями, посвященными катастрофе в Розуэлле в 1947 году.

– Что вы скажете вот об этом? – Он хлопнул ладонью по черно-белой фотографии крытого моста. – В шестьдесят девятом не менее сорока человек видели НЛО в Массачусетсе, а одна семья из своей машины наблюдала огни, исходившие из леса возле этого моста. В следующую секунду они обнаружили себя в гигантском ангаре с другими людьми в каком-то потустороннем месте, а затем, как по волшебству, снова оказались в своей машине два часа спустя.

Брайс рассказал мне еще несколько историй о похищениях инопланетянами. Затем он предложил мне ЛСД, и я поняла – пора уходить.

Во время двухчасовой поездки домой я чувствовала себя очень глупо, потому что всегда считала себя разумным человеком, но я не казалась себе разумной, когда приехала домой, поставила машину в гараже и разрыдалась, склонившись над рулем.

В конце концов я выпрямилась, нашла салфетку в сумочке, высморкалась, а затем вышла и побрела к лифту.

Через некоторое время я зашла домой и теперь снова стояла у окна и в оцепенении смотрела на еще один парусник, отплывавший от пристани в открытое море. Меня вдруг замутило, и мне пришлось присесть и дождаться, пока тошнота не пройдет.

– Мне кажется, у меня депрессия, – сказала я маме, когда она позвонила.

– Конечно. Ты только что потеряла мужа. Тебе нужно пережить горе. Нужно с кем-то поговорить об этом.

– Может быть, – ответила я, разогревая на плите банку куриного супа с лапшой и гадая, что подумал бы Дин об этом предложении. Посоветовал бы он мне это? – Полагаю, ты хочешь сказать «я же тебе говорила»?

– Ты имеешь в виду того чокнутого конспиролога? Да, именно это я и хочу сказать, но не буду. Мне кажется, ты и сама уже поняла все, что должна была понять.

– Что мне не следует лезть глубже в эту кроличью нору? – сухо сказала я.

– Именно.

Я ненадолго задумалась об этом, а потом тяжело вздохнула.

– Но я отчаянно нуждаюсь в объяснении. Я не могу вечно жить в неведении, задаваясь вопросом, что случилось с Дином, так и не дойдя до какого-то финала.

Я впервые употребила это слово, но встреча с Брайсом была для меня как ушат ледяной воды.

– Я знаю, что это больно, – сказала мама. – Но в конце концов тебе придется принять, что Дина больше нет. Прости, милая.

Все мое тело напряглось.

– Я не хочу ничего принимать, пока не увижу отчет Национального совета по безопасности на транспорте о расследовании аварии. Я не знаю, сколько времени это займет, но мне нужно знать их официальное заключение. И я собираюсь самостоятельно изучить эту тему и выяснить, что происходит с пропавшими самолетами на Багамах.

– Я бы предпочла, чтобы ты этого не делала, – сказала мама.

– Почему? По крайней мере, это даст мне возможность сосредоточиться и чем-то занять себя.

– Ты всегда можешь вернуться домой в Нью-Йорк и какое-то время пожить со мной, – предложила она. – Начать с чистого листа.

Именно этого мы с Дином хотели, когда четыре года назад переехали из Нью-Йорка в Майами. Начать с чистого листа. Какое-то время у нас неплохо получалось. По крайней мере, пока он не согласился заменить другого пилота, у которого хватило наглости заразиться кишечной палочкой и пропустить запланированный рейс.

– Мне нужно идти, – сказала я, глядя на суп в кастрюле. Положив трубку, я наклонилась, вдохнула запах бекона в бульоне и вновь почувствовала тошноту. Я долго и растерянно моргала, не веря самой себе.

Могло ли так быть? Возможно ли это?

Набрав в грудь побольше воздуха, я оставила половник на столе и пошла в спальню за адресной книгой в ящике стола. Я лихорадочно листала страницы в поисках нужного номера. И наконец нашла. Я поспешила обратно на кухню и позвонила врачу. Она знала о моей ситуации и согласилась принять меня в течение часа.

Рис.0 Море лунного света

Я всегда представляла, что день, когда я узнаю, что беременна, будет очень счастливым. Дин поднимет меня на руки, закружит по комнате и скажет, как он счастлив. Остаток дня мы проведем, обзванивая друзей и родных, чтобы сообщить им радостную новость. А потом уютно устроимся в кровати, только вдвоем, и насладимся радостью того, что создали что-то вместе. Ребенка. Прекрасного малыша, который будет расти во мне. Мы обсудим имена для мальчика и для девочки и перспективу покупки собственного дома – не всю ведь жизнь нам жить в квартире, которую нам бесплатно предоставила мама.

Но Дина не было рядом. Он не разделил со мной этот особенный момент. Я была одна в кабинете врача, когда она с состраданием сообщила мне результат теста на беременность, словно это было что-то печальное. В каком-то смысле так оно и было. Может, она просто чувствовала мое настроение.

Мы обсудили сроки родов, витаминные добавки и утреннее недомогание. Затем она сложила руки перед собой.

– Надеюсь, вы этому рады.

– Я рада. – Я кивнула. – Мы всегда этого хотели.

Она смотрела на меня с сочувствием.

– У вас есть кто-нибудь, с кем вы можете поговорить?

– У меня есть мама, – ответила я. – И сестра. И друзья.

– Нет, я имею в виду… профессионала.

– Психотерапевта?

– Да. Они могут быть очень полезны.

Я опустила взгляд и покачала головой.

– Мне так не кажется. Но я дам вам знать, если передумаю. А пока я просто пойду домой смотреть «Золотых девочек» и галлонами есть мороженое.

Она рассмеялась, но я не шутила. Думаю, она это понимала.

Глава 7. Мелани. Нью-Йорк, 1986

– Это замечательно, – ответил доктор Филдинг. – Мне не терпится прочитать вашу работу.

– И я хочу поскорее закончить ее. Кто знает, что из этого может получиться?

Он нажал кнопку вызова лифта.

– Кстати, как продвигается работа? Будете ли вы готовы вовремя представить ее?

– Думаю, да, – ответила я. – Я почти на полпути к черновой версии.

– Отлично. – Двери лифта открылись, и доктор Филдинг вошел внутрь. – Обсудим это на следующей неделе.

Как только он ушел, я поспешила обратно в лабораторию, чтобы собрать вещи, потому что меньше чем через час у меня был сеанс с доктором Робинсоном. Я ходила к нему уже шесть недель и не могла отрицать, что ждала наших еженедельных сеансов с таким нетерпением, какого никогда раньше не чувствовала. Часто, работая в лаборатории, я прокручивала в памяти наши предыдущие разговоры и думала о том, что еще хочу с ним обсудить, например открытия, которые я сделала в ходе своих экспериментов, или необычные происшествия с пилотами незадолго до их исчезновения. Все это было ему очень интересно.

Мне нравилось говорить и о личном: о вкусной еде, которую я приготовила, о хорошей книге, которую я прочитала, и, конечно, о моих отношениях с мамой. Я была центром внимания, и это опьяняло, ведь меня слушали. Я невольно задумалась: так ли это бывает, когда встречаешь свою идеальную пару? Что бы я ни говорила – даже если что-то банальное, – он слушал и расспрашивал с явным интересом и казался чрезвычайно увлеченным. Часы, проведенные с доктором Робинсоном, стали самыми волнующими часами всей моей взрослой жизни.

Собрав вещи, я пошла в дамскую комнату, чтобы привести себя в порядок и накраситься. Косметику – пудру, тушь и блеск для губ – я купила сегодня утром в «Волгринс». Это было странно, потому что я никогда не красилась.

Однако, накрасившись, я посмотрела на себя в зеркало, и то, что я увидела, мне совсем не понравилось. Ощутив, как подкатила волна тошноты, я схватила салфетку и быстро вытерла ею лицо. Затем запихнула косметику обратно в сумку и поспешила к двери.

– Мне хотелось бы обсудить кое-что, что только что произошло, – сказала я доктору Робинсону, сев на диван в его кабинете. Он сидел напротив меня в большом кресле, сложив руки и с блокнотом на коленях.

Это было смелая и дерзкая просьба. Всю дорогу в метро я размышляла, стоит ли вообще поднимать эту тему, и придумала несколько разных способов рассказать об этом. Я спорила с самой собой, надо ли заводить разговор, который может иметь для меня неприятные последствия. Но доктор Робинсон стал моим самым близким доверенным лицом и доказал мне, что этот кабинет – безопасное место, где я могу говорить что угодно, не опасаясь осуждения. Я воспринимала его как близкого человека, я доверяла ему, и мне казалось неправильным скрывать от него эту ситуацию. В конце концов, он был моим психотерапевтом. Его роль в моей жизни заключалась в том, чтобы помочь мне лучше осознать себя и научиться не подавлять свои чувства. Чтобы по-настоящему понимать себя.

– Мы можем говорить о чем угодно, – ответил он в своей обычной теплой, великодушной манере, которая разрушала все препятствия и наполняла меня мужеством.

– Ладно. – Я сделала паузу и опустила глаза. – Перед тем как прийти сюда, я накрасилась. – Я беспокойно сглотнула, не сводя глаз с пола. – Я хотела хорошо выглядеть, поэтому напудрила нос и накрасила губы. Я говорю об этом только потому, что это кажется важным. Потому что я вообще не пользуюсь косметикой.

Я посмотрела на доктора Робинсона. Не знаю, какой реакции я ожидала, но он смотрел на меня с беспокойством, его лицо было серьезным. Я ждала, что он ответит мне, но он, конечно, ничего не сказал.

Мы вдруг вернулись в дни первых наших сессий, когда он терпеливо ждал, пока я переведу наш разговор в то русло, в котором мне будет удобно, и молчание тянулось, пока я не прерывала его.

– Но потом я посмотрела на себя в зеркало, – продолжила я. – И почувствовала себя такой жалкой. Ну, то есть… чего я хотела добиться? Стать привлекательнее и сексуальнее? Для вас? Моего психотерапевта? Это же безумие, да?

Он заерзал в кресле, и мне стало так неловко, что у меня совсем сдали нервы, и я опустила взгляд и принялась скрести ногтем указательного пальца по ногтю большого.

– Единственное, о чем я могла думать, – о своей матери и о том, как она расфуфыривалась, выходя на поиски мужчины. Она завивала волосы, как Фэрра Фосетт[3]. Я помню, у нее были зеленые атласные шорты, которые она называла «шортики». Она надевала их с ярко блестевшими черными лаковыми ботфортами. Это никогда не подводило. Ей всегда удавалось привести домой какого-нибудь типа из бара, и какое-то время он жил с нами. Пока не уходил.

Доктор Робинсон терпеливо ждал, пока я продолжу.

– Вот почему меня затошнило в туалете. Это все помада. Пришлось все стереть. – Я тяжело вздохнула. – Мне кажется, дело в том… что я продолжаю.

– Продолжаете что? – спросил он.

– Жить в страхе, что закончу как моя мать. – Теперь я смотрела на него в ожидании, что он что-то скажет.

– И поэтому вы стерли макияж? – спросил он.

Я кивнула, откинула голову на подушки дивана и съежилась.

– Я всегда мечтала, что однажды встречу мужчину, который полюбит мой внутренний мир, а не декольте или пышные волосы. И он будет любить меня вечно, и он не уйдет. И в последнее время. – Я с трудом сглотнула и попыталась снова собраться с силами, но их уже не было.

Доктор Робинсон молчал. Я хотела, чтобы он что-нибудь сказал. Я хотела, чтобы он понял, что я на самом деле пыталась объяснить, – что он пробудил во мне желание. Желание чувствовать себя сексуально привлекательной. Я хотела, чтобы он понял, что я влюбляюсь в него.

Я снова села прямо.

– Так что вы думаете об этом, доктор? – Я поняла, что теперь кокетливо называла его доктором каждый раз, когда чувствовала, что между нами пробегает искра. За этим словом стояло влечение, которое ни один из нас не хотел признавать, потому что нельзя было забывать о профессиональной этике. Его, а не моей. Конечно, я никогда не сделала бы ничего, что могло бы поставить под угрозу его репутацию или карьеру. Я слишком уважала его и заботилась о его благополучии.

Доктор Робинсон прочистил горло.

– Что ж, – наконец сказал он, немного подумав, прежде чем заговорить. – Мне все совершенно ясно, и, полагаю, вы и сами это знаете, Мелани. Вы знали это задолго до того, как начались наши сессии. Вы знаете, что обижены на мать за то, что она не обеспечила вам детство в полной семье и надежную отцовскую фигуру.

Я почувствовала, что нахмурила лоб. К чему он клонил?

– Вот почему ваши чувства, связанные с ее смертью, сбивают вас с толку, – продолжал он. – Вы не можете понять, что вам чувствовать: боль, или безразличие, или вину за то, что так долго с ней не общались. Это замешательство влияет на все сферы вашей жизни, в том числе и на работу. Оно заставило вас сомневаться во всех ваших решениях, принятых в прошлом, и в том, кто вы на самом деле. Если вы хотите краситься, красьтесь. Это не должно иметь никакого отношения к вашей маме. Но имеет, так что нам явно есть над чем работать.

Я не могла не задаться вопросом, не пытается ли он просто сменить тему, чтобы увести меня подальше от мысли, которую я пыталась донести. Но я уже растеряла всю свою решимость, поэтому просто подчинилась.

– Мы немного отвлеклись от моей диссертации, – сказала я. – Но это тоже было полезно. Ваш интерес к этой теме заставил меня вспомнить, почему я всегда была так увлечена ею. Это и было моей целью, когда я пришла сюда. Понять, на правильном ли я пути.

– Я рад, что наши сессии вам на пользу, – ответил он. – Но, если вы не против, я хотел бы вернуться к тому, что вы говорили, когда описывали свою мать.

Не зная, чего ожидать, я нервно заерзала.

– У вас есть какая-то теория на этот счет?

– Возможно. – Он отложил блокнот на маленький столик и подался вперед, упершись локтями в колени. – Конечно, важно, чтобы вы были довольны своей карьерой и научной работой, Мелани, и реализовывались в этой области. Но ваша личная жизнь тоже имеет значение, и я хотел бы поговорить об этом, если возможно.

Как всегда, я спокойно доверилась ему.

– Да, хорошо.

Доктор Робинсон придвинулся чуть ближе.

– Вы когда-нибудь пытались думать о своей матери как о такой же молодой женщине, как и вы, у которой были свои надежды и мечты, похожие на те, о которых вы мне сказали?

Я слегка нахмурилась.

– А что я сказала?

– Вы сказали, что всегда представляли – и, кажется, вы употребили слово «мечтала», – что однажды кто-то полюбит вас и никогда не оставит.

Я осторожно, сосредоточенно наблюдала за ним.

– Так.

– Возможно, у вас есть некоторые проблемы, связанные с чувством покинутости, которые нам следует рассмотреть, но, прежде чем мы перейдем к ним, я хотел бы, чтобы вы обратили внимание на кое-что еще.

– Хорошо.

– Как вы считаете, ваша мама могла хотеть того же, чего хотите теперь вы? Возможно ли, что, когда она, как вы выразились, расфуфыривалась, она отправлялась на поиски партнера? Родственной души? Кого-то, кто всегда будет ее любить и станет для вас хорошим отцом? Может быть, этого она хотела больше всего – для вас.

Что-то всколыхнулось внутри меня и застряло в горле.

– Но никто из этих мужчин у нас не задерживался. Даже ненадолго. Она вечно ругалась с ними и в конце концов выгоняла.

Он вновь откинулся назад.

– Как вы считаете, почему?

– Потому что они все были неудачниками.

– А еще? Подумайте, что обычно происходило, прежде чем они расставались.

– Ссоры становились все кошмарнее, – ответила я. – И она говорила мне не выходить из спальни. Думаю, она боялась, что они могут накричать и на меня или сделать что-нибудь похуже.

Он наклонил голову, побуждая меня задуматься о чем-то серьезнее.

– После этого она их выгоняла, – сказала я и несколько раз медленно моргнула, потому что меня вдруг осенило. Я посмотрела в окно. – Ой…

Доктор Робинсон какое-то время молчал. Мы просто сидели в полуденной тишине и слушали, как за окном легко шелестят листья дуба. Наконец я продолжала:

– Думаю, вы предполагаете, что моя мама старалась изо всех сил. Она хотела, чтобы я росла в нормальной семье. Поэтому она выходила на охоту. Она искала мужа и отца.

– Да, я действительно думаю, что так оно и было, – ответил он. – И мне нравится ход ваших мыслей, но вместе с тем я хочу, чтобы вы мыслили реалистично. Я не пытаюсь изобразить вашу маму святой, и вам тоже не стоит. Просто постарайтесь думать о ней как о нормальном человеке, молодой женщине, которую вы можете принять и понять. Ей было всего семнадцать, когда у нее родились вы, так что она, возможно, таким образом искала лучшей жизни – не только для вас, но и для себя. Но в этом нет ничего плохого. Это не делает ее безответственным человеком. Желать любить и быть любимыми свойственно людям. Большинство из нас хотят настоящей, глубокой близости с другим человеком.

– Родственной душой, – сказала я.

Какое-то время он смотрел на меня, а потом поднял руку перед собой.

– Давайте не будем излишне романтизировать мои слова.

– Вы не верите в родственные души? – спросила я.

Он замялся и несколько раз моргнул, вид у него был встревоженный. Затем он взглянул на часы на своем запястье.

– Боюсь, наше время уже вышло.

Я посмотрела на напольные часы.

– Надеюсь, другой пациент не слишком заждался.

– Все в порядке. На сегодня вы у меня последняя. Но нам действительно пора закончить.

Глубоко разочарованная, потому что мне отчаянно хотелось услышать его ответ на мой вопрос, я наклонилась вперед, натянула туфли, подняла сумку с пола и встала.

– Это был по-настоящему хороший сеанс, – сказала я. – Иногда мне не верится в то, о чем мы говорим. Вы будто зажигаете лампочки в моей голове.

Он тепло улыбнулся.

– Увидимся на следующей неделе?

– Конечно, – ответила я.

Меня ничто не остановит.

Он прошел за мной к двери и попрощался, прежде чем мягко закрыть ее за мной.

Спускаясь по скрипучей лестнице в пустую приемную и выходя в солнечный полдень, я чувствовала, как трепещет мое сердце. Я поймала себя на мысли о маме, о том, как счастлива она всегда была в первые дни новых отношений. Именно тогда мы вместе ходили на бейсбол и в походы и она была лучшей матерью в мире, улыбалась, смеялась и пекла печенье, которым так приятно пахло дома, когда я возвращалась из школы.

Тогда же я осмеливалась поверить, что мой мир может быть другим. Все, чего я хотела, – чтобы мы были счастливы и в безопасности, но счастье моей матери, казалось, было связано лишь с успехом или неудачей ее нынешних отношений. Все было так изменчиво и непредсказуемо. Все зависело от мужчины, от того, насколько он был добр к нам, и от того, с какими надеждами мама смотрела в будущее.

Вот почему я никогда не хотела полагаться на кого-то еще, чтобы осуществить свои мечты. Я хотела быть самостоятельной.

Но значило ли это, что я должна быть одна? Разве нельзя было полюбить кого-то, кто не стал бы для меня катастрофой? Встретить хорошего, порядочного мужчину, такого, как мой дед? Человека, на которого я могла бы положиться и которому могла бы доверять?

Я не знала ответа на этот вопрос, но хотела обсудить его на следующей неделе с доктором Робинсоном. Мне не терпелось продолжить с того места, где мы остановились. Может быть, в следующий раз я решусь и расскажу ему, что именно чувствую.

Глава 8. Оливия. Майами, 1990

Я сердито бросила трубку после очередного неприятного разговора с какой-то женщиной из Национального совета по безопасности на транспорте. Я была уже на шестом месяце беременности, а они до сих пор не закончили отчет о так называемой аварии Дина, и эта женщина ясно дала мне понять, что устала отвечать на мои звонки.

Это меня расстроило, потому что сперва она мне сочувствовала. Сопереживала моей потере. Говорила со мной ласково и мягко. Но недавно ее тон изменился, и я подумала, что, может быть, в самом деле стоит рассмотреть предложение, которое сделала мне врач миллион лет назад, и поговорить с психотерапевтом. Потому что, возможно, проблема была не в женщине из Национального совета. Возможно, проблема была во мне.

Я тупо смотрела на стопку отчетов о крушениях, которые читала последние полгода. Копии отчетов я получила в библиотеке Федерального авиационного управления во время своей исследовательской поездки в Вашингтон. Больше всего меня интересовали самолеты, исчезнувшие над Бермудским треугольником, и я узнала много невероятного, что было не так уж далеко от диких историй Брайса Робертса.

Было несколько расследований, в которых упоминались необъяснимые радиопомехи и отключения электроэнергии, исчезновения без каких-либо сигналов бедствия и проблем с двигателем и в идеальную погоду. Не было сообщений ни о пожарах, ни о взрывах. И никаких обломков или тел так и не было найдено.

В одном отчете был сделан тревожный вывод о том, что самолет, по всей видимости, столкнулся с «внезапной мощной силой, из-за которой он стал непригоден к полету, и, таким образом, задача по управлению им вышла за пределы человеческих усилий». Природа силы, сделавшей самолет неуправляемым, была неизвестна.

В другом отчете о похожем исчезновении говорилось, что «расследованию никогда не представлялось более загадочной проблемы».

Для меня было очевидно, что мое исследование темы пропавших самолетов стало навязчивой идеей, что всех беспокоило, потому что ажиотаж СМИ сошел на нет и увлечение публики Бермудским треугольником прошло. Одна я все еще была на этом зациклена. Одна моя подруга предположила, что виной всему беременность и гормоны. Сара думала, что я потеряла связь с реальностью. Неделю назад она вновь умоляла меня обратиться к психотерапевту.

Сидя за кухонным столом, я прислушивалась к приятному ощущению того, как в животе шевелится малыш. Это было похоже на взмах крыльев бабочки. Он брыкался или ворочался? Он это или она?

Я откинулась на спинку кресла, вновь взглянула на отчеты о катастрофах и поняла, до чего в квартире тихо. Ни музыки, ни телевизора, ни смеха, ни разговоров. Только я наедине с шелестом страниц. Днем было еще терпимо, но ночью, в темноте, когда горела лишь лампа на журнальном столе или холодная люминесцентная лампочка на кухне и тишина становилась невыносимой, я осознавала, как отчаянно скучаю по Дину. В моей жизни не осталось радости, только ужасное горе, порожденное непостижимой утратой. Иногда все мое тело ломило от боли в сердце и я не могла уснуть. Ночь за ночью я вставала и до рассвета читала отчеты о расследованиях авиакатастроф в поисках зацепки. Чего-то, что могло произойти в прошлом. Чего угодно, что дало бы мне представление о том, что стало с Дином, есть ли вероятность того, что он все еще жив. Но ночь проходила за ночью, и результат был тот же. Я ничего не нашла.

Малыш вновь брыкнулся, я стала рисовать пальцем маленькие круги чуть выше пупка.

– Привет, – мягко сказала я. – Здесь слишком тихо, тебе не кажется? Может, ты хочешь послушать музыку?

Он – или она – не ответил, и мне еще больше захотелось разбавить тишину. Я поднялась и взяла с полки над стереосистемой альбом Ван Моррисона «Moondance», один из любимых альбомов Дина. Мы слушали его, когда только поженились и жили в крошечной однокомнатной квартирке рядом с летной школой. Отец тогда еще был жив, но мы с Дином были полностью отрезаны от семьи, что и сблизило нас. Только после смерти отца мама наконец связалась с нами и предложила переехать в ее квартиру.

Опустив иглу на виниловую пластинку и услышав знакомые гитарные аккорды и джазовые ритмы, я задумалась: не рассмотреть ли мне переезд домой, в Нью-Йорк? Мама предлагала это с тех пор, как узнала, что я беременна, но я всегда отказывалась. Наверное, я хотела, чтобы этот пресловутый свет в окне горел для Дина. И Нью-Йорк сейчас не особо меня привлекал, потому что именно там у нас с отцом произошла последняя ужасная ссора. Но папы уже не было, а мама с нетерпением ждала, когда станет бабушкой.

Я встала и подошла к окну, посмотрела на парусники у пристани внизу. Каждый раз, глядя на них, я думала о Дине и чувствовала, что в моем сердце и в моей жизни – огромная зияющая дыра. Эта квартира начинала напоминать склеп. Хотела ли я, чтобы мой ребенок рос в таком месте?

Зазвонил телефон, и, как всегда, со вспышкой надежды я поспешила ответить:

– Да?

– Алло, это жена пропавшего пилота?

– Да, – ответила я. – Кто, позвольте спросить, звонит?

Наступила долгая пауза, затем послышался визжащий звук, похожий на помехи от старой рации.

– Это твой муж звонит из космоса. Я не вернусь домой, потому что встретил горячую инопланетянку!

Последовал смех, и я поняла, что это был розыгрыш, наверное звонили какие-то соседи-подростки.

– Повзрослей, а? – резко ответила я и бросила трубку.

Мое сердце бешено колотилось, желудок бурлил от гнева. Сжав руки в кулаки, я опустилась на стул и сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоиться. Я положила руки на живот, на миг закрыла глаза и прислушалась к тишине.

Открыв глаза, я обнаружила, что смотрю на шаткую стопку отчетов о катастрофах, и задалась вопросом: что я, черт возьми, вообще ищу? Я снова услышала голос того, кто звонил. Это твой муж… из космоса…

Я провела руками по животу и вдруг почувствовала важное изменение в моем душевном состоянии. Что я здесь делала? Одна в квартире в Майами, в то время как ждала ребенка. Ребенка Дина. И я наконец задумалась о том, что мне пора позвонить матери и поговорить о своем возвращении в Нью-Йорк.

Глава 9. Оливия. Нью-Йорк, 1990

За шесть дней до Рождества у меня подскочило давление и я впала в ужасную панику. Мои икры и лодыжки страшно опухли, врач сказал, что это отек. Тест показал белок в моче. В совокупности все это было симптомами преэклампсии, которая представляла серьезную опасность для здоровья – моего и моего малыша. Врачи хотели понаблюдать за мной, пока мое давление не придет в норму, поэтому меня на несколько дней положили в больницу, где мне не удавалось избавиться от страха, что может произойти что-то ужасное и я потеряю и ребенка. Ребенка, которого мы с Дином создали вместе. До того, как я потеряла его.

Был канун Рождества, когда меня наконец выписали и назначили полный постельный режим до самых родов. Мария, наша домработница, принесла мне в постель ужин, мама была очень заботлива. После ужина мы смотрели «Рождественскую историю» с Джорджем К. Скоттом.

Я старалась быть веселой, когда утром мама вкатила в комнату тележку, доверху нагруженную подарками для меня и малыша. Я поблагодарила ее, открыла все коробки, но легче на душе не стало. Я находилась в постоянной тревоге, а за окном даже не было красивого снега, который мог бы поднять мне настроение. Только пелена холодного дождя. Моя спальня была мрачно-серой, будто я жила внутри грозовой тучи, где могло произойти только плохое.

Я от всего сердца молилась, чтобы все было хорошо, потому что плохого в этом году мне уже хватило.

На следующий день мама разбудила меня, войдя в спальню. Она раздвинула шторы и воскликнула:

– Смотри-ка! Снег!

Я села и, прищурившись, посмотрела на белизну за окном. Крупные снежинки превращались в слякоть, медленно скользившую по оконному стеклу.

– Как мило, – ответила я, чувствуя, как пинается ребенок. Это немного меня приободрило. Мама села на край кровати.

– Скоро Мария принесет тебе овсянку и чернику, а потом тебе придется принять душ и одеться, потому что сегодня у тебя гости.

– Гости? – Я нахмурилась. – Какие?

– Кэсси, Рэйчел, Аманда, Кевин и Гэбриел. Тодду я тоже звонила, но он отдыхает на Барбадосе.

Все это были мои старые близкие друзья по колледжу – и среди них мой бывший.

– Мам, зачем ты позвала Гэбриела? Всем будет неловко.

– Нет, не будет. Прошло уже пять лет, у каждого из вас своя жизнь. К тому же он уже больше года с кем-то встречается. Мне говорили, она медсестра.

– Но мы не виделись с самого…

У меня не было сил объяснять, что в последний раз я видела Гэбриела в кофейне в Сохо, куда он пригласил меня посмотреть, как он играет на саксофоне. Мы тогда уже расстались, но он хотел, чтобы мы сошлись, так что я пришла туда с Дином. Мне казалось, это хороший способ показать Гэбриелу, что между нами все кончено, но, вспоминая об этом, я чувствовала себя виноватой. С моей стороны было жестоко и трусливо вот так демонстрировать ему своего нового парня.

– Мне нужно отдыхать, – сказала я маме, отчаянно цепляясь за любую причину ни с кем не встречаться. – Зря ты это сделала.

– Не волнуйся. Они не ждут, что ты будешь плясать перед ними джигу. Я рассказала им про рекомендации врача. Они просто хотят прийти и немного тебя поддержать.

Я посмотрела на снег, скопившийся на подоконнике снаружи, и решила, что немного поддержки мне не повредит.

– Ладно, давай, – сказала я. – Но мне надо будет принять душ и надеть что-то получше этой старой ночнушки.

Мама радостно спрыгнула с кровати и умчалась выяснять, как там мой завтрак.

Я сидела в кровати и перечитывала «Чего ждать, когда ждешь ребенка», когда услышала шум в прихожей и поняла, что пришли друзья. Я оставила закладку на нужной странице, отложила книгу и прислушалась к маминому смеху. Когда мы все учились в колледже, мои друзья стали для нее как ее собственные дети. После выпуска наши пути разошлись, так что нам было что обсудить.

Я ждала в постели, но они не торопились, и я уже подумала, что мама устроила им в гостиной собственный светский вечер, когда в дверях появилась Рэйчел с букетом гелиевых шариков, а за ней – Кэсси и Аманда с цветами и подарками. Увидев меня, они не смогли сдержать слез, но это были слезы радости.

– Бог ты мой! – воскликнула Рэйчел, подошла к кровати и обняла меня. Девочки наперебой говорили, как хорошо я выгляжу и как давно мы не виделись.

Следом вошел Кевин и поприветствовал меня менее эмоционально, поцеловав в щеку и дав пять.

– Поздравляю с булочкой в духовке, – сказал он.

– Спасибо, – ответила я и обвела их взглядом. – Так приятно вас видеть, ребята. Поверить не могу, что вы здесь. Садитесь. Расскажите мне, как вы.

Девчонки положили на пол цветы, подарки и воздушные шары и забрались на кровать, а Кевин сел на стул у окна.

Я восхищенно осмотрела их всех, а потом поняла, что кое-кого не хватает.

– Гэбриел не пришел? – спросила я.

Кевин указал большим пальцем на дверь, будто собирался поймать попутку.

– Он на кухне с твоей мамой, обсуждает вечеринку в честь пятидесятой годовщины свадьбы его родителей.

Рэйчел взглянула на меня, потому что помнила все перипетии наших отношений и то, как мои родители обожали Гэбриела – отчасти поэтому мы с ним и расстались. Я просто не могла вынести давления по поводу того, что мне нужно поскорее выйти за него замуж.

– Ты прекрасно пахнешь, – сказала я Кэсси. – Что это за духи?

Она закатала рукав и протянула мне свое запястье.

– Это «Опиум». Ив Сен-Лоран.

– Мне нравится.

– Вот и хорошо, потому что я и тебе купила флакон.

– Ой! – воскликнула я.

– Ты никогда не умела хранить секреты, – заметила Рэйчел. – Только не рассказывай, что я ей принесла.

– Ни за что, – ответила Кэсси с застенчивой улыбкой.

Раздался легкий стук в дверь, и вошел Гэбриел. На нем был темно-синий свитер крупной вязки поверх накрахмаленной белой рубашки с воротником и свободные джинсы. Его волосы были длиннее, чем я когда-либо видела. Он ласково и тепло улыбнулся мне.

– Привет, – сказал он. – Давно не виделись.

– Слишком долго, – ответила я, когда он подошел, наклонился над кроватью и поцеловал меня в щеку.

– Я очень сочувствую по поводу Дина, – тихо сказал он.

– Спасибо. Я ценю твою поддержку.

Он чуть отступил назад, посмотрел на мой живот.

– Ты хорошо выглядишь.

– Большая, как слон, – сказала я, пытаясь выглядеть беззаботной, и обхватила живот обеими руками. – Как вы поживаете?

Страницы: «« 12345 »»