В плену Гора Зайцева Мария

1. Допрос

– Вот и делай после этого хорошие дела, – нахальная кошка сощурила зеленые, блудливые до охерения глазищи, уставилась на меня, деланно невинно и с сожалением вздыхая. – Я же просто помочь хотела! А вы…

– Об этом как раз поподробней.

Фокин передвинул на столе бумаги, немного нервно, поерзал, поклацал ручкой. Потом мышкой.

Поймал мой разъяренный взгляд и резко прекратил. И правильно. Еще немного, и…

Тут я поймал себя на несвойственном мне раздражении. Удивился.

Перевел взгляд на причину расшатанных до невозможности нервов.

Причина, очень четко в самом начале опроса определив, кто тут у нас начальство, играла исключительно в мою сторону.

Вы только посмотрите на нее!

Ручки сложила на коленочках, глазки опустила, губку оттопырила. Святая наивность пришла к двум злым дядям! Невинная дева, мать её! Еще немного – и нимб над головой нарисуется!

Вот, если б своими глазами буквально час назад не видел, как она здоровенному парню чуть горло заточкой не прошила, то прямо проникся бы игрой. Поверил.

Такая нимфеточка, такая няшечка. Вкусняшечка. Черт.

Так, стоп, Гор. Не заводись.

Не стоит она того.

У тебя есть задача. Верней, у твоего отдела, судя по сегодняшнему наблюдению, переполненного отъявленными дегенератами, неспособными нормально снять показания и опросить свидетельницу, есть задача.

Серьезная, мать ее, задача.

А ты, Гор, чего-то начал материться. А мат – это прямой путь к агрессии. А агрессия – это первый шаг к разрушению личности.

Хочешь ли ты, Гор, разрушить свою личность? Еще раз? Правильно, нет.

А, значит, что?

А, значит, надо прекратить раздражаться без толку и начать раздражаться по существу.

Закончив минутку аутотренига, я коротко мотнул головой Фокину, сильно занятому изучением всяких интересных мест нашей неуступчивой свидетельницы, на выход.

Голодный тупой взгляд подчиненного, неплохого, по сути, парня, опять заставил чуть-чуть поаутотренить. Выдохнуть.

А уже потом, после того, как Фокин вышел, посмотреть в упор на свидетельницу, с интересом разглядывающую меня.

Обычную с виду девушку, чуть старше двадцати, шатенку, в затрапезных джинсах и футболке с черепом. Короче говоря, простая девчонка. На улице встретишь, не оглянешься лишний раз. Ничего примечательного.

Правда, джинсы ее в данным момент были продраны и уделаны кровью. Футболка тоже.

Хорошо, хоть лицо обтерла снегом, и руки почистила. А то не на свидетельницу походила бы, а на подозреваемую.

Кстати, вопрос о превышении необходимой самообороны тоже может встать… Если я буду скотиной, конечно, и забуду, как она помогла моему приятелю. Как спасла его сестру.

– Людмила Семеновна, я жду полной информации, от начала вечера, как вы заступили на смену и заканчивая непосредственно произошедшим.

– Я устала, – капризно оттопырив губку, неожиданно заявила она, – и хочу есть. И вообще… Помыться. Давайте, я завтра приду и на все вопросы отвечу?

Ага, конечно, ищи-свищи тебя завтра. Тебя и брата твоего – водилу бешеного, на своей приоре раздолбанной чуть было не сделавшего всухую навороченный субарик сына прокурора города.

Брата сейчас допрашивают в соседнем кабинете, и, судя по всему, задержат до выяснения обстоятельств. Как и эту красотку.

Тут я задумался и мельком глянул на нее. Зеленые глаза, словно ожидая нашего зрительного контакта, тут же зажглись каким-то, сука, потусторонним светом, гипнотизируя.

Нифига себе, сказал я себе…

Это что за номера еще, Гор? И куда это все, бляха муха, годится?

И не пора ли тебе, Гор, отдохнуть немного от рабочей суеты?

Чтоб всякая нечисть не мерещилась…

– Можно… Я пойду?

Она спросила таким низким, грудным голосом, что я словил резонанс. Потому что перестаралась, ведьма драная.

– После того, как проясните ситуацию, – сухо ответил, и, судя по мелькнувшему в кошачьих глазах удивлению, совсем не то, что она ожидала.

Ну, это для меня не новость.

Я вообще редко женские ожидания оправдываю. Последнее время, так и совсем…

Достал новый бланк, потому что, судя по фокинскому, там вообще все печально.

– Предупреждаю об ответственности за дачу ложных показаний. Распишитесь, что предупреждены.

Она поджала губки, расписалась.

– А теперь с самого начала. Представьтесь.

– Зачем? Вы же знаете, кто я.

– Это необходимая процедура.

– Хорошо… Курагина Людмила Семеновна, девяносто седьмого года рождения, полных лет – двадцать три.

– Семейное положение, дети?

– Не замужем, детей нет.

– Хорошо, место работы, должность.

– Ночной клуб «Стерх», официантка.

– Теперь подробно о вечернем происшествии.

– Господи… – она опять картинно закатила глаза, облизнула губы. Посмотрела на меня, отслеживая эффект.

Поняла по моей каменной роже, что никакого эффекта не вышло, поменяла позу, выгнула спину, провела рукой по футболке, привлекая внимание к груди.

Такие ужимки глупые. Смешно же.

А особенно смешно то, что я повелся. И на грудь посмотрел, да. И на губы. И на язык розовый, как у кошки. Сучка. Злит.

Так, Гор, опять аутотренинг…

Зачем мне это все?

Отпустить бы её… Тем более, что в любом случае итог именно таким и будет. И с ней, и с ее братом бешеным. Хотя, тут вопрос, кто в этой парочке бешеный. Брат только дрался, а она чуть человека не убила.

За дело, не спорю. Но не каждая баба вот так сможет. С готовностью приставить заточку к горлу человека. Здесь должен быть определенный склад характера. И опыт. Потому что знала, куда приставлять. Чтоб одним ударом. Вообще не шутила, стерва.

Того урода, что она порезала, потом пришлось вылавливать в темном заснеженном лесу. Парням не особо понравилось, да. А, когда нашли, да еще и со штанами мокрыми… Тут и поржать, и погрустить. Потому что его пришлось же в машину грузить. Служебную. Отмывай ее потом…

Так что девка, конечно, не промах. Боевая. И хитрая. Но сейчас отпустить – не вариант. Есть у меня подозрение, что знает она больше, чем хочет показать.

Прикидывается глупенькой овечкой.

Но ничего. На любую овечку найдется свой волк.

– Ну что тут рассказывать? – после молчания и изучения моей рожи, свидетельница, наконец, просекла, что просто так отсюда не уйдет, и решила начать говорить по существу вопроса, – все вообще случайно вышло. Я обслуживала столик сына хозяина, Валерика Росянского…

– Сразу вопрос: с чего вы взяли, что это сын – хозяина?

– Как с чего? Потому что он – сын хозяина, – удивленно ответила свидетельница.

– Но по документам у клуба хозяин – не Росянский.

– Я не знаю, как по документам, но все сотрудники клуба в курсе, кто хозяин.

– То есть, вы утверждаете, что клуб принадлежит Росянскому?

– Я не утверждаю. Мне так говорили.

– Кто?

– Не помню.

О, как! Сразу волну словила. Никакой конкретики! А как хорошо было бы прихватить прокурора города Росянского! Учитывая, что сотрудники МВД и прокуратуры не имеют права осуществлять коммерческую деятельность… Ммм… Это было бы интересно.

Давно я на эту гниду смотрю, и на него, и на сыночка его, и на зятя… Суки. Устроили тут семейный подряд прямо в конторе. Твари.

Но с такими показаниями «одна баба сказала» каши не сваришь, конечно.

Ладно, танцуем дальше.

– Вы обслуживали столик…

– Да… И услышала, как Валерик Росянский договаривается со своими друзьями встретить возле клуба двух девчонок, которые его на танцполе обидели. Толкнули, что ли… Я просто решила помочь. Валерик был уже не в себе, обнюхался, наверно…

– Вы видели, как он принимает наркотики?

– Нет. Но он наркоман, это все знают.

– Кто все? Имена?

– Все. Имен не знаю.

Наступила тяжелая пауза. Я смотрел на кошку, кошка щурилась на меня. Глаза свои зеленые острила.

Опять губы облизывала.

Да кто ж тебе сказал, что это на всех действует, дурочка?

Наверно, тот, на кого это действовало. Как на меня.

Но хрен ты это увидишь, кошка драная.

– Продолжайте.

– А что продолжать? Я просто пошла и предупредила девчонок. А потом решила помочь. Максик как раз смену завершал, вот мы и предложили подвезти.

– Максик?..

– Мой брат, Максим Семенович Курагин. Он барменом там работает. Работал.

– Хорошо. Дальше.

– А дальше мы вышли через черный ход, загрузились в машину Макса и поехали. А Росянский с приятелями поняли, что мы девчонок увезли, и за нами рванули. Мы ехали-ехали… Потом одна из девчонок позвонила кому-то, описала ситуацию, дала трубку Максу. И дальше он поехал туда, куда ему человек по телефону сказал. Потом, когда мы остановились, Росянский с дружками выбежали и налетели на нас. Макс стал с ними драться, сразу с двумя, но их пятеро было же. Росянский полез к беленькой девочке, Сашке, кажется, вытащил ее из машины, начал тискать. Я выбежала с пассажирского… Меня схватил еще один… А у меня чисто случайно остренькая была спица… В машине Макса валялась, он что-то там делал ею, ремонтировал, что ли… Ну я и ткнула. Чисто случайно. А потом вы приехали уже. И всех повязали. И вот знаете, гражданин следователь, я не понимаю, что происходит, – голос ее зазвенел обидой, в глазах блеснули слезы, – я, между прочим, только помочь хотела, понимаете? Мне девчонок стало жаль. Росянский просто тот еще отморозок… Запросто мог что-то сотворить с ними… А брат мой жизнью рисковал, и я тоже. А вы меня задержали. И не отпускаете. А я помыться хочу… И руки в царапинах все, посмотрите…

Тут она тяжко вздохнула, из левого глаза поползла по щеке одинокая слезинка. Горькая такая.

И ладони ко мне так протянула, трогательно.

Актриса, мать ее…

Если б не видел ее там, на поляне заснеженной, сегодня, то поверил бы.

Но я видел.

Глаза дикие. Смех бесячий. Пальцы эти самые, тонкие, беззащитные. С заточкой. И вот не дрожали они тогда. Совсем.

Интересная она личность, Людмила Курагина. И брат ее тоже, очень интересный.

А еще интересно то, что они, как говорится, «в списках не значатся». То есть, нет их в клубной базе. Не работают они там. Совсем.

Это мои идиоты все же смогли проверить.

У брата ее взяли пальчики, у нее – тоже.

И совсем скоро я буду знать, кто ты такая, Людмила Курагина, кошка с зелеными глазами.

И какого черта ты оказалась в нужном месте в нужное время.

Спасла сестру моего друга, не последнего человека в конторе, кстати.

И что у тебя в жизни случилось такого, что руки не дрожат, когда заточку в шею здорового мужика вгоняешь?

А заодно и время будет про себя кое-что прояснить.

Например, почему меня так твой неуступчивый взгляд заводит.

Ничего. Скоро все станет понятно.

Уж в этом я уверен.

И, как только разберусь с основным, решу, что с тобой дальше делать.

Пока что парочка вариантов только. И оба интересные.

2. Добрые дела строго наказуемы

Я проснулась от того, что в комнате кто-то был. Успела подскочить и сунуть руку под подушку, а потом жесткая пятерня закрыла мне одновременно рот и нос, тяжелое тело навалилось, опрокидывая обратно на кровать и обездвиживая.

В принципе, главное я успела.

Под подушкой нащупала перочинный нож, обосновавшийся там после той проклятой ночи, когда толстый упырь завалился в комнату и пригвоздил меня, беспомощную и сонную, к матрасу.

После я поклялась, что скорее кишки ему выпущу и сяду, чем позволю такое еще раз.

Нож щелкнул, выпуская лезвие, и я, уже теряя сознание от нехватки кислорода, все же смогла наугад резануть по навалившемуся.

И даже попала куда-то, но один раз. Потому что потом запястье с ножом перехватили и прижали над головой.

А я, в дикой панике и таком же диком бешенстве, все же расслышала тихий хрип на ухо:

– Люська, бля…малая, тихо, ти-хоооо…

И замерла, отказываясь верить. Закрыла глаза, борясь с брызнувшими слезами.

– Не кричи, – хрип, знакомый, и от того вообще не реальный, стал громче, ухо обожгло горячее дыхание, жесткое массивное тело, придавившее меня, чуть сдвинулось, позволяя шевелиться. Тут можно было бы начать сопротивляться, но я не делала этого. Потому что плакала. Потому что этого человека здесь не должно было быть. Но он был. Вопреки всему. Обещал же. А он всегда выполнял обещанное.

Жесткая ладонь убралась с лица, и я смогла вобрать в легкие воздух. С длинным всхлипом.

– Ну ты чего? Ну хватит, малая…

Шепот возле уха стал горячее, и тоже, вроде бы, со слезами. Хотя слезы и мой брат… Не, этого не могло быть. Но было.

И брат был. Здесь. Рядом.

Он аккуратно отпустил мою руку с ножом, порывисто подхватил меня, отдирая от кровати и обнимая.

Крепко-крепко. И дышал куда-то в шею, щекотно ероша волосы на затылке. Так, словно надышаться не мог. Как я не могла.

От брата пахло чем-то горьким, дорожным, бензиновым. Им пахло. Спокойствием. Безопасностью.

Как же я скучала! Как же я отвыкла уже от этого запаха! От него отвыкла!

Не выдержав, я опять длинно всхлипнула и зарыдала, тихо и задушенно, прямо ему в плечо.

– Ну все, малая, все-все…

Он сам шморгал носом, голос его звучал еще глуше, еще надтреснутей. Так, словно кричал много до этого.

– Максик… Максик…

– Я, я, конечно… Крутая девчонка… С ножиком под подушкой…

Он уже успокоился, и теперь, оторвавшись от меня, разглядывал лицо, немного насмешливо и очень ласково.

– Черт… Порезала тебя, да? Где?

– Да пустяки, немного по шее. Но левее чуть-чуть, и у нас были бы проблемы…

Я попыталась выбраться из его рук, чтоб быстренько осмотреть, перевязать, остановить кровь. Было ужасно страшно и стыдно за то, что сделала.

Ну как я могла его не узнать? Как?

– Не дергайся. Сказал же, все нормально. Потом все. Давай, в темпе. В окно.

– Но как…

– Я собак усыпил.

– А документы? – я это все уже спрашивала, тихонько передвигаясь по комнате, нашаривая одежду, обувь, лихорадочно соображая, что взять с собой.

– Забрал. Не тащи с собой ничего. Все купим…

– Но как же… А Старик? Он же все в сейфе держал…

– Ага. И еще много чего. Нормально все, малая. Давай, только тот шмот, что для улицы надо. И все. Нам еще через забор лезть.

Перелезая через забор особняка, я на полсекунды оглянулась, зажмурилась и жутко пожалела.

О том, что нельзя это все сжечь нахер.

Вместе со Стариком.

– Курагина, на выход.

Я резко открыла глаза и села на шконке.

Да… Блин…

Правильно Макс говорил, плохие сны в тюряге снятся. Вот и мне довелось проверить.

Плохие. Не самые, конечно. Наоборот, тот момент, когда брат вернулся за мной, чтоб вытащить из особняка Старика, может засчитываться за один из самых счастливых, но…

Вот это дикое ощущение беспомощности, собственной слабости, зависимости.

И готовности умереть…

Оно преследовало долго. Уже после того, как мы с братом убрались из гребанного городка нашего счастливого детства.

И по праву считалось одним из самых херовых.

Хуже него была только та ночь, когда Старик в мою комнату заявился. Сразу после того, как Макса приняла полиция.

– Курагина, долго собираешься. Хочешь остаться?

– Нет, спасибо, – пробормотала я, потерла лицо ладонями, встала и вышла из камеры.

По пути думая, что день грядущий мне готовит.

От вредного подпола можно было ожидать чего угодно.

Вчера мы поболтали неплохо. Не сказать что для него плодотворно, но тут уж ничего не поделаешь. Зачем мне проблемы? Лишний раз свидетельницей быть? Мне и с Максом вполне хватает этих радостей.

Конечно, я прекрасно понимала, чего добивался этот каменный идол. Ему нужна была информация по Валерику Росянскому, тваренышу. И ведь, главное, понял, что я знаю больше, чем говорю. И выводил меня, выводил, мучил, одни и те же вопросы по-разному задавал, заставлял повторять бесконечно одно и то же, во всех вариациях.

Я даже устала наивную дурочку из себя строить под конец допроса. Именно допроса, хотя называлось это по-другому.

Но ничего по существу не сказала.

Потому что подпол останется тут, на своей работе, под прикрытием корочек.

А наивная дурочка выйдет в полный опасностей и несправедливостей мир. И вот спрашивается, кто будет ее глупую жопку прикрывать на свободе? Кроме братика безбашенного? Который, кстати, еще и не вышел из казематов наверняка?

На нем больше висело, чем на мне, все же судимость, и прочие веселухи. Хоть и не доказанные, но зафиксированные.

А потому…

Ну его нафиг.

Валерик в любой момент выйдет и вспомнит про разговорчивую девочку. А, если не он, так папочка его. И не надо мне тут про программу защиты свидетелей. Не надо. Не Америка.

У нас свидетелей по-другому защищают. На два метра под землю закапывают – и все.

Так что вчера подпола я не удовлетворила, как он ни старался.

А потому что я – скромная девушка. И ничего ему не обещала. И вообще…

Где справедливость, в самом деле?

В кои-то веки решили с Максиком дело доброе сделать! Помочь двум бедным овечкам, так не вовремя попавшимся на глаза Валерика и его шакалят.

И на тебе.

По полной получили.

Валерик уже, наверно, на свободе.

А мы тут.

Меня опять привели в тот же кабинет, из которого отправили ночевать в казенном доме пару часов назад.

И там все тот же подпол, лениво щелкающий мышкой, поднял на меня тяжеленный взгляд. Глаза у него были серые, острые. Каменные. Даже мороз продрал. Вот ведь…

– Доброе утро… – черт, как его зовут-то? Не помню же нифига…

– Доброе. Как спалось?

Еще и спрашивает! Издеваается… Ну ничего, господин подполковник, получите сейчас веселье. Развлечетесь.

– Ой, знаете, не очень. Лавка жесткая, а кожа у меня нежная. Синяки теперь, вот смотрите, – я доверчиво хлопнула ресницами и отогнула немного ворот футболки. Там в самом деле был синяк, но, естественно, не от шконки, а от ночных приключений.

Подпол на секунду задержал взгляд на голом плече, дрогнул ноздрями.

Ой… А ты не такой каменный, да? Я еще вчера заметила. Слишком ты пристально мои губы разглядывал. И за руками следил. Интересно как…

– И вообще… – подпустила в голос интимного хрипа, облизнула губы, помня, что вчера это особо не произвело впечатления, но, может, мне показалось? – Холодно, страшно. Я до сих пор в ознобе.

Так… Подпустить немного дрожи, прикусить губу, и слезы на глазки!

Да, слезы – безотказный вариант.

Я – трогательная, нежная, беззащитная. Меня необходимо спасать и от всех бед укрывать.

Каждому мужику хочется себя почувствовать защитником. Глубинный собственнический инстинкт.